|
|
||
Комнаты.
Он лежал на койке закрыв глаза, прямо так, не снимая ботфорт. На суровом, обветренном лице блуждала улыбка: еще бы, ему только что удалось сбыть груз красного дерева, которым были завалены все трюмы, и даже над бортами высились штабеля досок... впрочем, все это осталось на Восточном Лимане. До захода в порт его успели прозвать древесным капитаном, а особенно злые на язык тут же переделали на "дубовый". Скалились корабельные шутники, шептали громко: "вон дуб наш пошел, прячь кости!" И за острословие, и за запрещенные на судне азартные игры драили они от заката до рассвета палубы да гальюны, а двоих новеньких, нанятых в Лимане, вздернули на рее, вот тогда все стихли окончательно...
Капитан трехмачтового фрегата раскурил свернутый табачный лист, распространяя по каюте терпкий запах, густыми клубами вился дым. Из-за пояса - красного полотнища шириной в ладонь, закрученного на поясе для поддержания портков - он вынул свиток, развернул, во второй раз за день пробежал глазами по написанному. По этому документу на фрегат "Северный ветер" было загружено столько ядер, картечи, бомб и пороха, что можно спалить не один форт и пустить на дно отборнейшую эскадру Ея Величества.
Расстегнув белоснежную, накрахмаленную рубаху, он открыл кормовой иллюминатор. Ворвавшийся прохладный, морской ветер приятно остудил разгоряченное тело, а шум волн в кильватере напомнил о тех временах, когда о море только мечталось, о нем снились сны и грезились вымпелы вражеских кораблей, пальба артиллерии и явственно ощущался едкий пороховой дым, окутавший два судна, сцепившихся в абордажной схватке. Жуткие, леденящие душу крики наполнили каюту капитана, лязгало железо, брызгала кровь и откуда-то сверху лилась морская вода... "Соленые, на вкус они трудно отличимы", - подумал капитан, и добавил: "только кровь тяжелее, от нее становится вязко во рту". Капитан тряхнул головой, и наваждение исчезло...
Раньше он всегда показывал всем, доказывал каждому своим личным примером, что непобедимость королевского флота, есть предрассудок, миф и легенда созданная очень и очень давно и вовсе не Ея Величеством, а кем-то из ее древней родни. Он готов был пускаться первым в смертельный бой и последним из него выходить, гордо вскидывая над головой два своих клинка, неужели это прошло? Капитан прислушался к своим ощущениям, тяжело вздохнул: кажется, нет. Не прошло, он все еще готов... Трепетали занавеси красного бархата, что забирали окна иллюминатора, а там за кормой открывался сказочный вид на коралловый риф, огибая который в кильватер фрегату выходил быстроходный "Жупел". Он позже фрегата закончил погрузку фуража и ядер в доках Лимана и теперь догонял флагман "Северный ветер". Выстраиваясь в походном порядке, кровавые псы трех морей выходили на королевские торговые коммуникации.
Капитан еще некоторое время смотрел на маневры "Жупела", а затем сел за стол, в кожаное кресло с высокой спинкой. Он закинул ноги, в ботфортах из грубой кожи на стол и прислушался. Было слышно как на палубе "Ветра" моряки, свободные от несения вахты распевали злые пиратские песни, словно звери они чуяли приближение грозы, их ноздри вздрагивали, будто бы улавливая запах острого порохового дыма. Пираты, кровавые псы трех морей затачивали хищные абордажные сабли, слой за слоем снимая с них металлическую крошку, любовно, как к женщинам, они прикасались к лезвиям большими пальцами, и снова вжик, вжик, орудовали точильными камнями. Стуча каблуками, по трапу сбежал кряжистый, рыжебородый боцман, перед каютой капитана резко замер, покашлял в кулак, и, пинком отворив люк, влетел вовнутрь.
- Капитан! Два вымпела на горизонте! Похоже на королевский флот!
Капитан вздрогнул, в задумчивости потрогал рукояти пистолетов, торчащих из-за пояса, глазами отыскал в темном углу каюты перевязь с абордажными саблями, и вдруг вскочил, схватил перевязь, и, наткнувшись на боцмана, обогнул его и взлетел по трапу на мостик.
- Больше, - требовал он у боцмана.
- Сказать трудно, они далеко, но, похоже, что это торговая шнява под конвоем тяжелого военного, вероятно галеона, - глухо прорычал в ответ боцман. Его рычания, порой переходящего в рев боялись не только альтийские матросы на королевской службе Ея Величества, даже у своих, мокрые от пота рубахи противно липли к спине.
- Шнява? "Жупел" уже в кильватере?
- Давно как.
- Думаешь "Жупелу" угнаться за торгашом, случись погоня? - спросил капитан, смотря в морскую даль.
- Ни один торгаш, ни одна шнява, даже по ветру и с пустым брюхом не убежит от "Жупела", - крякнул довольный боцман, разглаживая аккуратную бороду.
- А что с погодой? - поинтересовался капитан, уже всматриваясь в грязные, рваные облака, проплывающие над верхушками мачт, едва не задевая их.
- По левому борту грозит шторм, - деловито начал боцман, - Королевские суда его обогнули, идут по самому фронту. Нам если и догнать, то резать по волнам.
Капитан стоял на мостике широко расставив ноги.
- Ставь полные паруса, будем срезать! Командуй общий аврал и сигналь на "Жупел" новый курс! - распорядился капитан и посмотрел на боцмана жестким взором, - Утром выйдем в корму!
Всю ночь неумолимая стихия рвала паруса, швыряла корабли с волны на волну, волной же с мостика сметало матросов, рвало из рук тросы, а те, сдирая ладони в кровь, словно гремучие змеи вились на ветру, стегали людей по спинам и лицам, опрокидывали за борт, тем, кого щадили - оставляли страшные жгучие раны. Трещали борта, вода текла ручьями, реками, сметала матросов с трапов и палуб, наполняла каюты и трюмы. В самом чреве "Северного ветра", в мерзкой квашне из капусты, сухарей и моченых яблок шныряли матросы с ведрами, черпали забортную воду, которая постоянно прибывала, грозилась залить пороховой погреб. Плавали рундуки, парусиновые сорочки, матросские портки и подвесные кровати, а среди этого барахтались крысы, всплывали к верху брюхом, а матросы передавали ведра: наверх, полные, а вниз - пустые, дабы самим и кораблю не всплыть кверху брюхом в этакий то шторм.
Не каждый справился с качкой; лежали злые головорезы на трапах, под ними - зеленели, а о том, что бы выскочить на палубу и перегнуться через борт не могло быть и речи. Попробуй доползти, но даже если дополз, попробуй, перегнись, что бы тебя не вышвырнуло за этот самый борт нахлынувшей волной...
На "Жупеле" уже ставили новые паруса и дочерпывали воду из трюмов, когда корабль флагман пиратской эскадры только-только вышел из штормовой зоны. Матросы спешно ползли на мачты менять рваные в клочья паруса, меняли давшую трещину рею фок мачты, а канониры готовились к бою - складывали в аккуратные пирамиды ядра и бомбы, подносили картечь, чистили жерла своих единорогов, пополняли запасы уксуса на всех нижних палубах. Абордажные команды "Северного ветра" выстраивались вдоль бортов, прочищали стволы мушкетов и ружей, пистолей и аркебуз, немногочисленные шомпола переходили из рук в руки, но порох и пули у каждого были свои. Капитан с удовольствием смотрел на этих людей: "ради чего они шли на риск, на верную гибель в шторм? Вовсе не потому, что таков был мой приказ, уж коли, им приказ пришелся не по вкусу, резво снимут голову с плеч, и, не особо горюя, выберут нового капитана. Тогда ради чего? Ради того, что бы обрести свою смерть в последующем бою? А что они еще умеют, кроме как умирать и убивать? Они не умеют ни чего, или не хотят уметь, с другой стороны, вероятно, это лучший исход жизни каждого из них: для одних это заслуга, другие - лучшего не достойны".
Из пяти сот головорезов, в шторме сгинуло лишь пять десятков. По приказу капитана корабли, ловя волну и галсируя, вышли из шторма на парусах, не налетели на рифы, не растеряли снасти и такелаж, вырвались, в первой битве одержали победу, и теперь готовились ко второй. Отрезанные друг от друга плотной стеной дождя оба пиратских корабля шли под всеми парусами, доверившись лишь чутью капитана, чье чутье не подводило ни разу. Злобное и мокрое кровавое братство скалилось, ругалось и бранилось на палубах, согревая тело и взвеселяя душу кислым Лиманским ромом. Их лица были страшны и омерзительны для каждого гардемарина Морской Академии Ея Величества, суровые, обветренные, испещренные жуткими шрамами... Один не имел глаза, другие лишились носов или ушей, третьему одну из двух ног заменял деревянный протез. А канонир "Северного ветра", со второй палубы был обезображен ужасно, чем доводил до икотки всех, кто рядом с ним находился - там, где у человека должна быть скула, у него торчала белая как сама смерть кость, окруженная черной, запекшейся кожей.
Капитан дал команду и промокшая, злая и свирепая свара кровавых псов трех морей затихла, и остался слышен только свист ветра и скрип корабельных снастей. Неподалеку скрипели королевские суда, уже совсем близко, и скрип этот был отчетливо слышен, если заткнуть свой рот пусть даже дулом капитанского пистолета. Перевязи с абордажными саблями натирали огромные как валуны плечи пиратов, их сабли уже достаточно напились дождевой воды...
На кораблях королевского флота Ея Величества еще с вечера прошлых суток вдаль смотрящий, заметил за кормой на линии горизонта два пиратских выпела, о чем и доложил в срочном порядке капитану галеона и шнявы. Оба они в адмиральском чине, люди старой доброй закваски и убеждений, не без основательно решили, что пиратам их не догнать: "Поверьте мне, у них есть одна возможность", - говорил капитан галеона "Капелла", - "это проложить курс в шторме, но кому это под силу, так только не этим псам, этому безграмотному отродью. И даже если, чего я не допускаю, они выйдут из шторма нам в корму, то основательно потрепанные. Здесь, на штормовом фронте ветер таков, что мой галеон делает такое количество узлов, что догнать нас у них не будет ни какой возможности! А вы сэр представляете возможности моих пушек? Один залп и их посудины пойдут на дно, а уцелевшие пираты достанутся на завтрак акулам! Ха-ха, как вы считаете, мой дорогой капитан, много ли здесь акул?"
Оттого на мостике шнявы очень поздно были замечены, сквозь плотный дождь белесые паруса "Жупела".
- Сэр! - в панике выкрикнул рулевой, - у нас в кильватере пристроился пират!
На мостике появился растерянный одутловатый адмирал, в дождливую погоду он не решился щеголять в шикарном мундире, накинул боцманский китель и широкополую шляпу.
- Не городи ерунды! - отмахнулся он, но как-то не очень уверенно, с тревогой всматриваясь в четко вычерчивающийся силуэт пиратского судна. - Это какой-нибудь торговец, попал в шторм, растерял экипаж, навалил под себя кучу, и теперь будет проситься к нам в конвой. А даже если это и пират, то "Капелла" раздавит этих треклятых головорезов! Одним залпом носовых орудий пустит на дно, клянусь честью!
Дали сигнал на галеон. Обшитая по бортам багровым бархатом, пятидесяти пушечная крепость взмокла, взлохматилась, и красные борта конвойного корабля, проплывавшие по левую руку капитана шнявы, нашептали им, стоящим на мостике близкую смерть, от которой не спасут даже все полста королевских орудий. На миг капитан шнявы отвлекся, взглянул на паруса, а очертания близкой смерти исчезли, словно бы дождь смыл чей-то рисунок на окне, прошел миг, следующий, и тот же мираж вынырнул по правому борту да так близко, что... Он не успел закричать, как подобно грому по шняве грянул близкий залп носовых орудий. Взрывом на мостике убило одутловатого адмирала, а рулевого отбросило на палубу. Волею судьбы пока он летел - был еще жив, но ударившись о мачту, свалился в открытый люк трюма уже безо всякой надежды на жизнь...
Впрочем, шнява сдаваться не спешила: опытные офицеры выстроили вдоль борта команду и та, по приказу дала ответный залп по пиратам, правда только ружейный, пушки перезаряжались канонирами. А пират как будто бы даже решил отступить, его очертания начали стираться, и, желая прогнать их навсегда, со шнявы дали еще один ружейный залп, а вслед отправили десяток ядер и бомб. На шняве все затихли, прислушивались, но терпения не хватило у матросов, не услышав ответного залпа, они возликовали. Вверх летели треуголки, кто-то уже предложил выпить рома...
Притихшие головорезы слышали голоса, доносящиеся с торгового корабля, они злобно скалились, позволяли себе лишь шепнуть острое словцо и замолкнуть, как велел капитан. "Жупел" обходил шняву с правого борта, орудия левого бота уже высунули свои рыла в деки. Прошло еще немного времени, еще не успокоились матросы на шняве, а головорезы стали различать борта и мачты торговца, и вдруг стали отчетливо видны лица королевской матросни... Шнява смолка и грянул залп... Взвились абордажные крюки и насколько десятков мощных рук начали стягивать корабли для решающей схватки...
На "Капелле" поднялся шум, штурман закладывал поворот оверштаг, а капитан, человек старой закалки и убеждений, адмирал до корней волос негодовал... Галеон ушел достаточно далеко от происходящего боя, и ни кто не знал, что все таки там происходит. Все прекрасно слышали пушечные выстрелы, щелканье ружейных залпов, а когда донеслись ликующие возгласы моряков шнявы, старый адмирал расхохотался: "Кажется, мой старый друг звал меня только для того, что бы показать, как он самолично всаживает ядра в пиратское корыто и пускает их кормить акул! Ха-ха, клянусь честью, так все и было!"
Гогот на галеоне пресекся после третьего пушечного залпа. Не только адмирал старой закваски и убеждений, но каждый моряк до последнего юнги различил в нем огонь бортовых орудий ни как не торговца, слишком мало на шняве орудий по борту, что бы дать такой залп. И только после этого адмирал стал мрачный как туча над его треуголкой, он отдал приказ: спустить паруса, поворот оверштаг! Матросы умело выполнили приказ, и тут пришло новое известие от вдаль смотрящего. Очень неприятное известие:
- Капитан, пираты идут прямо за нашими кормовыми огнями!
За кормой галеона темнел силуэт корабля, его очертания постепенно наливались мощью, тяжелыми черными тонами обшивки флагмана пиратской эскадры. Кораблем призраком, молчаливым предвестником скорой и страшной смерти надвигался он, разрезая пелену дождя могучим форштевнем, протыкая небеса грот-мачтой с черными парусами и черным флагом кровавого братства.
- Полундра!!! - завопил старый адмирал, - пираты слева по борту!
В панике забегали матросы, недавние гардемарины Морской Академии Ея Величества, канониры кинулись к пушкам, а штурман заложил новый поворот, до черных мух в глазах сжимая зубами мундштук трубки. Надсадно сипели матросы, убирая паруса для быстрого разворота, а злой соленый ветер выжигал глаза и разъедал ноздри.
Стоя на мостике фрегата "Северный ветер" капитан отдал приказ:
- Правый борт, пушки к залпу! Зарядить картечь!
- Есть зарядить картечь! - отозвалось эхо, разнеслось по палубам.
- Абордажная команда, готовить кошки! Всех под нож!
Не торопясь выходил фрегат на огневую позицию, ему было проще маневрировать, ибо шел он не теряя скорости, прямо по ветру. "Северный ветер" вышел на дистанцию пистолетного выстрела, и грянули орудия правого борта. Разбрызгивая огонь, они откатились, их окатили уксусом, в чаду и едком дыме канониры готовили новый залп. Королевская "Капелла" неуверенно ответила, нестройно пушки ощетинились огнем, редкий дым окутал борт галеона. Пиратский капитан сурово наблюдал, не дрогнув, оценивал и замечал все до мелочи.
- Капитан! - проревел боцман, - ядра ушли выше ватерлинии, задели паруса и разнесли полубак.
- Правый борт! Огонь! Абордажная команда, кошки к борту! - велел капитан.
Два десятка самых крепких головорезов уже были в готовности, взвились раскрученные крюки в воздух, вцепились в королевский галеон, вонзились острыми когтями в обшивку корабля, и ухнули крепкие мужики, из числа абордажной команды. Галеон подался со скрипом и неохотой, от усердия трещали клепанные бортовые балки, с мокрым хрустом раздиралась красная обшивка красавца галеона, но он приближался, медленно, но вырастал над "Северным ветром" имея на одну палубу больше. Сверху, высовываясь из-за борта, королевские матросы открыли ружейную стрельбу, кирасы королевской матросни как-то особенно жалко мелькали в это промозглое утро.
- Две пули в ствол! - скомандовал громовым голосом капитан, когда корабли уже были готовы столкнуться бортами друг о друга.
Он сам выхватил из-за пояса оба пистолета, начал вбивать по добавочной пуле в стволы, в этот момент корабли ударились ботами, всех тряхнуло, но пиратское братство, привыкшее, устояло на ногах, а с галеона к ним на палубу полетели несколько нерасторопных матросов, их добили быстро, даже крика ни кто не услышал. Капитан вскинул обе руки вверх и, перекрывая всеобщий гвалт, крики и пальбу прокричал страшным голосом:
- На абордаж!!!
С дикими воплями и страшной руганью вверх по борту галеона поползла абордажная команда, кто-то из самых отчаянных прыгал на палубу королевского конвоя взобравшись на мачту, и каждый такой смельчак уносил за собой в другой мир не по одному матросу, успевал вырубать пятерых, десяток даже, прежде чем его протыкали на сквозь десятки сабель и клинков.
Королевская матросня защищалась умело, выстроившись по борту в два ряда, они прямо в оскаленные пасти кровавых псов трех морей брызгали свинцом из ружей и пистолетов. Рубили саблями по головам, клинками и наградными шпагами кололи в лицо. Кок с королевского галеона рубил страшно и неистово огромным мясницким топором. Так защиту держала первая линия, пока вторая заряжала оружие. Потом они менялись местами и так с большим трудом держали натиски пиратского отродья.
Пираты неистовствовали, цепляли матросню баграми, стаскивали вниз и добивали, доставали саблями и палили из ружей, но только взобраться к ним на палубу ни как не получалось, несколько приступов выдержали королевские матросы, кровавых и жестоких приступов. Капитан "Северного ветра" стоял на мостике. Орлиным взором он выхватил из толчеи на галеоне адмиральский погон. Белые некогда кружева треуголки покрылись копотью, наградные банты старого адмирала, голубой и пурпурный, тревожно трепетали на ветру. В прорехах между обступившими своего капитана офицерами мелькал зеленый адмиральский камзол, подбитый золотой тесьмою. Два выстрела, два трупа из числа высшего офицерского состава.
Капитан, Кровавый пес трех морей, как его прозвали вздрогнул - шальная пуля сорвала с головы треуголку и унесла в море. Положение становилось критическим, первые, самые яростные атаки его головорезов уже отбиты, потери существенны: "пока мы тут карабкаемся по декам вверх, внутри галеона уже стоят готовые к залпам пушки. Вон и тросов уже не осталось, все перерубили, сейчас отойдут на расстояние выстрела и выкосят половину экипажа. Черти полосатые! А потом и добить нас будет делом чисто техническим".
- Кошки к борту! - прорычал капитан, срываясь с места, сбегая по трапу с мостика фрегата.
На ходу подбирал ружья и пистолеты, выстреливал и отшвыривал. Уже на палубе он выстрелил в моряка, пуля сорвала с того кирасу. Моряк явно довольный своим везением ощерился, но сию же секунду получил сокрушающий удар в лоб прикладом пистолета. Удивились даже свои, еще пока ни разу им не доводилось видеть, как их капитан швыряется оружием в противника. Впрочем, меньше всего капитану сейчас нужно было, что бы его головорезы стояли, похабно разинув рты:
- Готовь бомбы! - распорядился он.
А сам в это время схватил с палубы багор и, растолкав пиратов у борта галеона, всадил острый, каленый наконечник багра в щель деки, налег всем телом на рычаг. Из погреба подали бомбы, хоронясь от жалящего огня, пираты побежали с ними к ломаемой деке. Рядом с капитаном, в соседнюю деку вонзались сабли и багры, сообразительные старпомы рычали и ругались на самый разный манер. Всем скопом расщепили толстую доску, сорвали ее с петель и... Как будто бы что-то взорвалось внутри галеона, из открывшегося черного рта вырвался страшный огонь, пронесся до половины палубы фрегата сметая, уничтожая все на своем пути. Когда огонь отступил, а дым еще не рассеялся, на живых пролился страшный, сводящий с ума красный дождь с градом...
Капитан едва уловил тот момент, когда его дека поддалась, и еще не раздался треск выдираемых из дерева петель, а он уже повалился на палубу, кувыркнулся в бок, где чернела расхристанная дека и пушка грянула вновь. Там, где он стоял с багром, ломал деку, не осталось ни кого, лишь чьи-то сапоги с высокими отворотами упали рядом с капитаном. Но все же в этот раз смяло и разнесло в куски гораздо меньше народу, на своей шкуре учатся кровавые псы трех морей!
Промедление было непростительно сейчас, когда битва замерла в ожидании. Он старался действовать как можно быстрее, на миг даже показалось, что все замерло, остановилось, и только в нем, в его движениях была жизнь, и текло время. Капитан запалил фитиль сначала одной, потом другой бомбы, что было силы, швырнул их обе в черневшие от гари и копоти разбитые деки галеона. Отпрыгнул, перевернулся через голову... Грохот сотряс оба корабля, клепанные балки борта "Капеллы" с треском выгнулись и разлетелись в щепы, а уже после из чрева королевского галеона вырвалось красное пламя. Палуба корабля королевского флота вздрогнула, попытавшаяся встать после первого взрыва матросня попадала и покатилась - палуба начала оседать ближе к корме, и тут прогремел второй взрыв... Палуба галеона затрещала, кое-где повыворачивало доски, и осела, став вровень с палубой "Северного ветра".
- Пленных не брать! - взревел капитан, выхватив оба клинка. Пираты, кровавые псы трех морей, сию же секунду ощетинились саблями, медленно двинулись на обезумевших королевских матросов: ни те, ни другие не могли отделаться от ощущения нереальности происходящего. Одни радовались, что вопреки логике остались еще живы, другие - что могут эту жизнь отнять так, как им нравится, жестоко и кроваво. Но ни кто из них не мог понять произошедшее - слишком быстро, слишком стремительно -, и только капитан понимал все.
"Тупые создания", - думал он, все еще пребывая в состоянии Творца, - "каждый из них потерял способность хоть как-либо соображать, узрев чудо, они превращаются из стаи в стадо, и те и другие. Они теперь стоят, ждут, когда же дадут сигнал, когда же скажут, что делать. Полагая, что управляют собой в любой ситуации, они теряются, стоит ситуацию немного видоизменить, и в растерянности готовы выполнить любую, самую глупую прихоть творца".
Возникшая пауза в битве непростительно затянулась. Капитан окинул быстрым взглядом свою команду, резко вскинул руки, сжимавшие два клинка высоко, под самые мачты и вновь прокричал так, что у самого боцмана пиратского фрегата кровь остыла в жилах:
- Всех под нож!!!
Что было сил, он толкнулся правой ногой и еще не приземлился на палубе галеона, поразил беспощадным ударом близстоящего матроса. Вслед за ним, с диким ревом на врага волной хлынули головорезы, кровавые псы трех морей. Сразу же он глубоко вклинился в строй, отступившей, сжавшейся воедино королевской матросни. Его обступили, но нападавших со спины теснили перебравшееся на галеон пиратское братство: звенело и дребезжало железо, сабли и клинки бились о кирасы, вспарывали ни чем не защищенные животы. Застучали выстрелы: "видимо кто-то из королевских недомерков решил, что стреляет лучше, чем фехтует".
Незаметно для всех капитан отделился от баталии и очутился на мостике фрегата, отсюда ему было удобнее всего перестрелять всех матросов схвативших огнестрельное оружие.
Матросы Ея Величества, превосходя числом, оттеснили противника от того, что осталось от мостика галеона и были готовы сбросить пиратов за борт, но капитан уже был на флангах страшной сечи: прорубая проходы в массе людей, круша черепа, рассекая матросню вместе с кирасами от темечка до пояса, он вывел вперед своих головорезов сначала по одному борту, а затем и по другому. Кольцо сомкнулось!
Остатки команды "Капеллы" сгрудились вокруг мачты. В первых рядах шел страшный бой, сверкали сабли, рассекали воздух и плоть клинки, кинжалы вонзались под ребра и уродовали лица. Стоявшие за спинами своих соратников, во второй линии, матросы и часть канонирской команды отстреливались из оружия... Капитан ощутил как, сначала ожгло, а затем онемело плечо. Рядом свалился с раздробленной челюстью кто-то из своих, а на него самого посыпался град ударов. Орудуя только одним клинком, он уже не мог наносить и отражать атаки, приходилось лишь защищаться и отступать на пол шага, на шаг.
В ботфортах что-то противно хлюпало и невероятно мешало быстро передвигаться... Отступая неуверенной поступью капитан внезапно потерял равновесие и завалился на палубу выставив перед собой клинок. Расчет оказался простым: увидев поверженного на спину капитана пиратов, матросы инстинктивно рвануться в его сторону... Так и вышло, на клинок напоролся сначала один матрос, а затем еще один - оба будучи толкаемые своими друзьями вперед. Капитан выпустил отяжелевшую саблю и выхватил из-за пояса завалившегося на него матроса пистолет, выкинул вперед на руке, выстрелил. Ногами отпихнул мертвое тело, высвободился, перевернулся на бок, подобрав чье-то ружье, не глядя выстрелил в сторону наседавших матросов. Невероятно быстро он выхватил из-за голенища кинжал, сорвал с шеи красный платок, который как считали, носил для украшения, и примотал кинжал к окончанию ружейного ствола.
Держа в голове некогда виденные им кадры подобных атак, капитан выставил ружье перед собой, прыгнул вперед, насадив на кинжал матроса, выдергивая - ударил другого прикладом в лицо. Пираты нехотя потеснились, давая возможность капитану беспрепятственно вертеть новым, невиданным ими доселе оружием, что и не ружье и не кинжал, и даже не сабля.
Капитан рубился яростно, повергал на палубу матросов, бил прикладом, бил острым окончанием ружья, уродовал лица матросов, оставляя добивать их своим головорезам, в какой-то миг ему показалось, что кинжал сорвался с ружейного ствола, а уже в миг следующий он сжимал кривую абордажную саблю.
Молодой мичман королевского флота заступил на службу на галеоне "Капелла" около месяца назад. Был он напорист, чтил своих отца и деда, что сложили головы в сражениях против пиратов, причем каждый в одном из трех морей. А еще он отличался смелостью и смекалкой. Оставшись в одиночестве из младшего офицерского состава на палубе, мичман заметил, как адмирал, капитан "Капеллы", в сопровождении старших офицеров спускает на воду ялик. Что-либо объяснять было без надобности, капитан убегал.
Прижавшись спиной к мачте, мичман понял, самый главный час в его жизни настал: "а уж какой, звездный, или смертный, пусть решает оружие". А еще он успел понять, что без своего капитана, это всего лишь стая не псов, а одичалых собак. Лишить их капитана жизни - лишить стаю вожака... И с этого момента на капитана посыпался град ударов...
Мичман рубился умело, меньше всех его страшили безобразные рожи пиратов. Непонятным образом он умудрился сохранить свой камзол чистым, без единой капельки крови. Он ясно видел, как повалили на палубу Кровавого пса трех морей, и силы в нем прибавилось, он даже представил, что плюет старому адмиралу в лицо, как...
Капитан не заходил со спины, он проткнул матроса и надвинулся на оторопевшего мичмана с голыми руками...
В результате нескольких взрывов, трюмы галеона медленно наполнялись водой, начался крен, "Капелла" заваливалась на правый бок. На палубе сновали пираты из самых смелых, обшаривали трупы матросов, срезали пальцы вместе с кольцами, срывали цепочки и отрезали уши с серьгами, выворачивали карманы. Иных, еще живых добивали или сбрасывали за борт, где в красной пене ярились акулы. Журнал и секретные документы из сейфа адмирала в первую очередь были изъяты и доставлены в каюту капитана на фрегат "Северный ветер".
Салютовали с "Жупела". Капитан, успевший уже вымыться и переодеться, вышел на мостик. Погода стояла ясная, ни облачка на небе, и было хорошо видно, как от борта "Жупела" отделилась лодка. При ее приближении стало видно, что на носу стоит капитан "Жупела" весьма довольный, а в центре, в ногах гребцов зеленеет адмиральский камзол. Капитан распорядился вывести из трюма молодого мичмана, который уже наверняка оклемался.
- Сейчас вы готовы не только оплевать старика, развяжи вам руки, вы его придушите, не смотря на почтенный возраст адмирала, - говорил капитан, проходя мимо поставленных друг против друга офицеров Ея Величества. - Я мог бы отдать вас обоих своим ребятам, и они бы уж потешились над вами. Но хватит с них сражения, потешились и будет. Теперь потешусь я. Думаю вы не будете возражать, если я высажу вас на каком-нибудь необитаемом или малообитаемом острове, особенно если учесть ваше теперешнее положение.
Ни мичман, ни адмирал не проронили ни слова. Они даже не смотрели друг другу в глаза. Один был на грани обморока, другой с вызовом смотрел поверх голов, гордо расправив широкие плечи.
Оба пиратских судна легли в дрейф неподалеку от места отгремевшего сражения. На палубе фрегата шел пьяный дележ добычи, из бочек обильно проливался кислый Лиманский ром, пустые бочки ставили на попа и кидали на них кости. Одни обогащались вдвойне, другие проигрывались в прах, особенно ярых, хватавшихся за ножи и пистолеты, бдительный старпомы тут же устраняли от общего веселья, изолировали в карцере. Пролившего кровь брата из-за золота судили здесь же сурово и безапелляционно, вынося один приговор - смерть.
В капитанской каюте, вокруг стола с конфискованными судовыми журналами обоих кораблей Ея Величества, и секретной документацией из личного сейфа старого адмирала склонились капитан "Ветра" и его помощник, капитан легкого и непобедимого "Жупела". На карте они прокладывали новый курс, а, узнав из секретных бумаг о курсах некоторых конвоев и содержимое их трюмов, они спланировали еще пару нападений, после чего договорились уйти под защиту пушек форта на Коралловых островах.
Узкая, затерянная в обильной зеленой растительности вилась по склону лестница, та же зелень пробивалась сквозь гранитные ступени, но росла с трудом. А там, где ни что не мешало ее вольной жизни она накрывала все, словно бы и не трава это вовсе, а ковер, сотканный самой здешней природой: этот вьюн оплел все, стебли трав, крепчающие из года в год молодые стволы пальм и кипарисов, лианами взвился на кроны многолетних вязов, карабкался все выше, выше.
Растрескавшиеся ступени, готовые в любой момент ускользнуть из-под ног уводили в еще более густую, чем на побережье заросль. Без острого клинка туда, где желтеет старыми, обоженными стенами сбитый из глины, обветшавший домик было не пробиться. Этот вьюн зацепит ведь за ногу, опутает, сбросит к подножию, он здесь повсюду, он выстилает склон за хибарой, он и ее саму уже поглотил, опутал, закрыл своим зеленым рукавом.
Едва живая дверь отворилась, издав болезненный стон. Он прошел в предбанник и остановился перед легкой, просвечиваемой занавесью, что закрывала проход в комнату. По тонкой, почти неосязаемой ткани неторопливо перемещались тени, из одной перетекали в другую, и казалось, что в глубине комнаты горят небольшие светильники, или совсем слабенькие, но непременно масляные, именно такие ассоциации вызвал у капитана запах, которым был пропитан кажется весь домик.
В комнате горели несколько масляных светильников, давая очень тусклый, дрожащий свет, в котором все очертания становились какими-то неуловимыми. В них не было привычной яркости и контраста, и скорее напоминало меркнущее изображение всего: стола, нескольких стульев и книжного шкафа. Сам капитан как-то раз выразился об здешней обстановке, - "Они телом своим далеко, там на них можно сесть. Здесь же осталась их душа, и можно их только зреть". Но сказано это было им наедине с собой, и слышать сего более не мог ни кто. И если раньше капитан, будучи в гостях у хозяина этого домика, еще раздумывал, а не присесть ли ему, то после откровения он и не помышлял об этом.
У окна - дыры в стене, которую лишили рамы и ставен - без движения стояла, будто бы сама собой, черная ряса, и только изредка, когда в окно врывался ветер, складки рясы трепетали, но успокаивались. Внезапно, как было то и в предыдущие посещения капитаном затерянного на безлюдном острове домика, ряса повернулась к нему, из темных недр капюшона прозвучал голос:
- День добрый, капитан.
- Добрый... - сбивчиво ответил капитан.
- Сегодня море удивительно красиво, величаво и неповторимо, вы не находите? - спросила фигура у окна.
- Да, должно быть, - пожал плечами капитан. - К вечеру можно ожидать шторма, - как-то неопределенно сказал он, не зная с чего бы начать разговор о своем деле.
- Вы хотите спросить? - поинтересовалась фигура у окна.
- Спросить?
- Точнее попросить, - поправилась фигура. - Я знаю, для чего вы приплыли, не иначе как сама Ея Величество решила покончить с вами, отправив два десятка военных судов вам на перехват.
- Хм, точно так и есть. Они уже заперли мои суда на Коралловых островах... Мне пришлось двое суток без сна прорубаться через джунгли с яликом на плечах... Путь, вы сами понимаете до вас не близок, и...
- И вот вы здесь... Давайте опустим подробности, тем более, что я прекрасно осведомлен о каждом вашем шаге, более того, я знаю и что вы хотели у меня попросить. Линкор, с полным боезапасом в погребах и соляркой в баках стоит в соседней бухте. Обогните мыс и увидите сами.
Капитан вздохнул с такой силой, что складки черной рясы едва не затрепетали. Он восторженно рассмеялся, и взволнованно, и в месте с тем облегченно заговорил:
- Ох, благодарю вас! Вы не представляете, как помогли мне! Но я вынужден уйти так скоро, дела ждать не умеют! Но я непременно навещу вас, и уже не стану ни о чем просить!
- Конечно, капитан. Я не держу, можете идти, - ответила фигура у окна, и снова развернулась к капитану спиной, лицом - темнотой глубокого капюшона - к морю.
В комнате горел небольшой светильник, тускло так горел, ибо недостатка света практически не ощущалось... Из раскрытого окна доносились звуки моря - шум разбивающихся о камни волн и далекий крик чайки.
- Кто был этот человек?
В черной рясе монаха от окна отделился высокий человек, лицо его скрывал глубокий капюшон. Заглядывать туда было жутковато, страх пробирал молодого писателя до косточек, потому он сидел на стуле, вполне ощутимом и поглядывал то в окно, то на книги, скрытые за стеклянными дверцами шкафа.
- Капитан, Кровавый пес трех морей. Гроза всего флота Ея Величества, - пояснил человек у окна.
Писатель недоуменно вскинул брови.
- Вы меня разыгрываете, - предположил он неуверенно, - вы и этот человек, капитан. Вы это нарочно?
- Ничуть, - хмыкнул человек у окна, - Я с вами вполне искренен. И капитан тоже. Хотя бы потому, что он вас совсем не видел.
- Откуда же ему здесь взяться? - негодовал молодой человек. - Ведь времена кровавых псов и самодержавных величеств давно прошли. Я могу ошибаться, но во всех цивилизованных странах, сохранивших своих монархов в целости, работают министры с кабинетами и парламенты?
- Вы не ошиблись, - проговорил человек в рясе монаха, и о чем-то задумался.
Немое молчание повисло в комнате. Молодой писатель, натура излишне чуткая и впечатлительная истолковал его по-своему и сидел обуреваемый муками, природу коих сам, впрочем, до конца не понимал. И от этого ему становилось не менее неуютно.
- Я подбираю слова, пытаюсь поставить себя на ваше место и понять самим собою сказанное, - объяснился человек у окна, нарушив молчание, - И пока я не понял ни чего. Но, если вы хотите, я могу рассказать вам то же самое, что рассказал только что себе?
Молодой писатель кивнул, то ли не решившись, то ли не успев сказать слово.
- Вы, должно быть хорошо представляете себе свое тело? И вы не будете спорить с тем, что оно представляет собой единую биологическую систему? И как вы могли бы охарактеризовать ее?
- Ну, стабильная, отрегулированная, ладная... Возможно так, - пожал плечами молодой писатель.
- И первое, и второе, и третье достигается благодаря одному свойству. Инертности. Всякое человеческое тело, оно же биологическая система - очень инертно. Эта система неохотно принимает нечто новое, и равным образом расстается с потерявшими функциональность частицами, элементами, называйте как хотите. Ну, к примеру, средний палец вашей ноги, вы считаете, что он несет хоть какую-либо функциональную нагрузку в вашем организме? Нет, отними у вас средний палец ноги при рождении, вы бы выучились ходить также как и все, и не ощущали ни какого неудобства...
Человек у окна опять замолчал
- Я понимаю, - произнес молодой человек, желая продолжения разговора.
- Ваша планета, Земля, есть суть биологическая система. Инертная биологическая система, - раздался голос из глубин капюшона. - Она является частью большой биологической системы... Но это уже лишнее... И вот в этой, вашей маленькой системе наступают такие моменты, когда что-то вдруг становится не таким уж необходимым, как ранее, становится просто не нужным... Но также как у малыша при рождении на ногах пять пальчиков, ибо у его родителей было столько же, также и биологическая система вашего мира продолжает воспроизводить оказавшиеся вдруг ненужными элементы, лишь по той причине, что так она поступала пять или десять веков подряд.
Фигура в рясе незаметно для молодого писателя оказалась у книжного шкафа. Правый рукав отворил стеклянную дверцу, а левый взял с полки книгу.
- Вот, прочтите название, - сказал человек в рясе, столь же необъяснимым образом оказавшись подле молодого человека, и протянул книгу в красном, кожаном переплете.
- Александр Македонский. История Жизни, - прочел вслух молодой писатель.
- Вы спросили, кто этот капитан, - сказал человек в рясе, снова всматриваясь в морской пейзаж за окном. - Это ставшая ненужной часть организма. Назовите мне имена великих полководцев и флотоводцев известные вам, кроме Македонского.
Молодой писатель поерзал на стуле, и начал перечислять:
- Нахимов, Ушаков, Колчак, Кутузов, Нельсон, Наполеон, Суворов...
- Благодарю, хватит. А теперь назовите мне хотя бы двоих великих из века вашего?
- Хм, - нахмурился молодой человек, вновь поерзал на стуле, почесал затылок...
- Когда ребенок рождается с одним ненужным, в общем-то пальцем, из пяти общепринятых, этот палец все равно остается пальцем и ни чем иным. Трудно представить себе, что он разовьется в еще одно ухо или глаз. Но когда ваш мир рождает еще один военный гений, способный водить огромные войска на столь же огромные полчища вооруженных людей противника, то далеко не всегда он реализует себя в ни кому не нужном призвании полководца или флотоводца. Назовите мне одну крупную битву вашего времени, последних десяти, двадцати лет?
- Насколько я знаю, больших воин уже лет сорок-пятьдесят не велось, - ответил молодой писатель.
- Верно. Ваши знания вас не подводят. Ваши войны сейчас - это борьба политиков и спецслужб, это полностью, или частично механизированные ракетные атаки по заведомо слабому противнику. Такие войны называют локальными, или еще слово придумали не так давно - спецоперация. И ракетный удар, и последующую высадку десанта просчитывают компьютеры. Они проводят расчеты соотношения сил, учитывают вероятности и погрешности... И единственно для чего применяется человек в форме и оружием на ремне - зачистить территорию.
- И как это связано с капитаном? - спросил нетерпеливо молодой писатель
- Если палец остается пальцем, то военный гений очень редко самореализуется в вашем мире, в силу сложности человеческого взаимодействия. Некоторые из них все же находят себя, другие проживают жизнь полную неудовлетворенности собой и своими делами. Третьи - приходят ко мне... Точнее, я сам нахожу их. Я им даю те миры, в которых они те, кем рождены... Капитан, гроза трех морей, талантливый флотоводец, Творец в своей стихии... Для него морской бой это пластичная форма, из которой он лепит свое творение, а люди лишь инструменты... И поверьте, делает это он во имя благородной цели...
- И достигает этой цели он путями нечестными благодаря вам, - едко заметил молодой писатель. - Как я успел понять, они приходят к вам не по разу и просят что-то такое, чего нет в их мире, но что есть в мире этом, из которого они ранее ушли. Это ставит их в исключительные условия. Получается, что в ваших мирах нет правил?
- Правила есть, они очень четкие и логичные. Да, они приходят не раз и не два. Они позволяют себе использовать танковую дивизию против артиллерийской батареи эпохи Петровских воин, но, даже получив один современный танк из вашего мира они еще очень не скоро, а чаще - ни когда, не заставят его ездить, и стрелять, ведь сами они гении сражений, а не водители, операторы, наводчики, штурманы, разбирающиеся в устройстве гирокомпаса. Условностей много, и ни когда победа не дается так легко. Кто-то может придти и сказать: я хочу быть владыкой этого мира... Я выполню просьбу, но люди в этих мирах самые живые из живых, они любят, ненавидят, умирают и изобретают и все эти, и многие другие процессы эволюции человечества не подвластны тем, кому я помогаю.
Да! Я могу все! Но на каждое действие, есть свое противодействие... Закон сохранения энергии... Слышали?.. - Человек у окна замолчал, а потом продолжил уже более хладнокровно, - Видите как много условностей... И самая первая - это суеверный ужас горстки головорезов перед линкором XXI века... Этот капитан... Он приплыл на остров на своем фрегате "Северный ветер", поднялся по узкой лестнице, зашел сюда, а после - вышел...
- Куда? - спросил молодой человек, явно находясь под впечатлением от беседы.
- Он вышел, как ему показалось, на улицу, сбежал по коварной узкой лестнице, затерянной в густой траве. И сбегая по ней видел на берегу рыжебородого боцмана, который ни как не хотел отпускать капитана на берег, а тем более в подозрительный дом на склоне горы... Это самое видел капитан отворив одну тех дверей в коридоре, видел - оказываясь в своей комнате, видел - ложась на свою койку...
Темная фигура монашеской рясе внезапно переместилась к тонкой, едва осязаемой занавеси. Черный рукав рясы резко ее отдернул в сторону и взору молодого писателя открылся длинный прямой коридор со множеством дверей по обе его стороны. Он вышел из-за стола, неуверенной походкой приблизился к человеку в рясе. Как бы из-за его фигуры он вглядывался в коридорную даль, а там, в дали, наверное, в конце, а может только лишь в середине бесчисленного количества дверей мерцал глухой синий свет. Нечто огромное, тяжелое словно валун, на котором гарцует лошадь под Медным всадником, навалилось на молодого писателя, смяло. Мертвецкий холод вполз окаянной змеей под рубашку писателя, заставил дрожать всем телом.
- Бог ты мой! - выдавил он.
- Ну, что вы. Не стоит так ко мне обращаться. Не люблю подобострастие, - впервые за весь разговор человек в рясе позволил себе пошутить, но молодой писатель шарахнулся в сторону.
- Я рассказал все, что вы могли понять... Надеюсь вам этого достаточно, что бы вас посетило вдохновение, ведь именно за этим вы ко мне и приходили...
Молодой писатель выглядел растерянным и растерзанным. Сдавленно он произнес:
- Хорошо, спасибо. Я пойду, видимо мне пора...
- Идите, я не держу вас. Вот ваша дверь... - Человек в рясе взмахнул черным рукавом.
Писатель посмотрел ей в след. С самого краю, в близи тонкой, неосязаемой занавеси, в стене была дверь. Он медленно приблизился к ней, рассматривал, словно пытаясь понять, похожа она на те двери в коридоре, или нет... Молодой человек взялся за дверную ручку, та отдавала теплом и еще чем-то знакомым, неуловимым. Он оглянулся, человек в рясе стоял у окна и смотрел на море, мелькающее среди густых зарослей...
- Куда она ведет? Эта дверь? - спросил молодой писатель, ощущая, как в теле его нарастает волна страха, страха необъяснимого.
- В тот мир, откуда вы пришли, молодой человек... - был ответ.
Ближе к вечеру небо застили тучи - грязные, рваные, они проносились низко, и море оттого почернело... Ветер налетел без предупреждения, вот только что его не было, как вдруг деревья выгнулись, тревожно зашелестели листвой, а зеленый ковер пошел волнами... Волны рвались к берегу, наворачивались одна на другую, пенились и вздымали высоко гребни. Выбрасывались на каменистый берег, разбивались на несчетное количество капель, и с грохотом уносили огромные валуны за собой... Горизонт стал мутным, едва различимым, и трудно было понять, то ли это капли дождя начинают свой разбег с черного неба, то ли брызги волн окатывают с головой. Начинался шторм.
1. Белкин Алексей Александрович.
2. Город Новосибирск. Почтовый индекс 630058
3. slovoidelo@list.ru
4. Возраст: 21 год.
5. Незаконченное высшее, по факультету прикладная оптика-электроника.
6. Непосредственно литературного стажа нет. Работаю штатным журналистом в журнале "Твой новый дом" (Новосибирск). До этого около трех-двух месяцев работал там же, но внештатным журналистом. Было несколько публикаций в городской молодежной газете, а также на сайте молодежного журнала "Территория".
7. Проживаю в г. Новосибирске, в Советском районе по улице Русской 19, кв. 29.