Я сидела в кинотеатре в каком-то неизвестном мне украинском городе - в нём было что-то от летних Северодонецка и Крыма. Шёл четырёхчасовой мультфильм. Не японский, а наш, хотя явно инспирированный аниме. Это был фантастический блокбастер из четырёх связанных между собой историй, каждая из которых шла примерно час. После первых двух часов был антракт.
Я вышла из кино под впечатлением, нашла мою мать и потащила её смотреть этот фильм. Мы высидели первые два часа. Стояла солнечная, жаркая и утомительная погода, в антракте люди выходили из зала, комментируя фильм, посмеиваясь и обсуждая (многие явно ничего не понимали), и мама сказала, что очень устала и пойдёт домой. Я сперва согласилась. Мы пошли по аллеям, окаймлённым редкими суховатыми тополями, и по дороге мне удалось убедить маму досмотреть фильм до конца. Мы вернулись в кинозал как раз вовремя.
Сначала всё шло правильно. В зале было довольно жарко, стояла кромешная тьма, я не видела ни матери, ни остальных зрителей, и только экран бушевал яростными цветами. Третий час фильма персонажи провели в постапокалиптическом ландшафте, в основном внутри каких-то громадных металлических шалашей. Местность извне вследствие катастроф стала непригодной для человеческой жизни, и там рыскали огромные железные хищники, похожие на ящеров. Персонажи фильма пытались разобраться, что же произошло и почему всё пошло не так, как надо. Параллельно они с потерями добирались до какой-то безопасной, по имеющейся у них информации, местности.
Так наступил четвёртый час, дело шло к развязке, и персонажи пришли наконец в эту пригодную для жизни страну. И там был ОН. Это была его страна, там действительно можно было жить. Он был центром мирового урагана. Именно от него исходили почти все пережитые персонажами беды. Это он превратил земли в ядовитое чистилище, чтобы собрать всех оставшихся в живых людей под своей властью.
Когда я смотрела фильм в первый раз, персонажи приходили в это сердце тьмы, выводили его на чистую воду и как-то вырывались оттуда - типичный, в общем, хотя довольно впечатляющий конец фантастического боевика, где человеческое добро побеждает могучее зло. Но в этот раз что-то в фильме изменилось. Я больше не была всего лишь зрительницей, я стала персонажем фильма, девочкой лет четырнадцати. И встреча с ним шла уже как-то не так круто. По сценарию мы, хорошие ребята, должны были победить его, но теперь на это ничто не указывало. Дело шло к тому, что мы, пришедшие туда, там и останемся - на его условиях.
Это был худощавый человек, слегка взвинченный, энергичный и наглый, очень самоуверенный, с короткими, чёрными, тусклыми и слегка патлатыми волосами. У него были цепкие тёмные глаза с мёртвенно-белыми белками. Была улыбка, как и у всех таких людей, но какая-то очень холодная, больше похожая на оскал. Он произносил речи, он и нам выдал речь, только вот возразить ему мы уже не могли. Это была жизнь, a не боевик. Мы были просто не в том положении. Он почти не лгал о своих методах и целях, разве что иногда использовал эвфемизмы, оставляя нам возможность наполовину попасться в капкан самообмана. В конце концов, восстания отчаявшихся и наша массовая гибель были не в его интересах - по крайней мере, на тот момент.
Я плохо помню последующее. После встречи с ним мы были присоединены к его народу и пошли туда, куда он считал нужным. Мы разделились. Я помню, что оказалась в колонне такой же, как я, одетой в летнюю униформу молодёжи - что-то среднее между пионерами и узниками концлагеря. Впереди несли флаги. Мы шли на какую-то большую стройку по широкой плоской тропе между двумя зелёными полями. Это могли быть рисовые поля, они были слегка затоплены, и тропинка была влажной. Мы не знали точно, что нас ждёт. Он не давал нам возможности полностью погрузиться в иллюзии, но мы всё равно обманывали себя как могли, потому что альтернативой была безыходность реальности. Я всё время цеплялась за мысль: а может, он всё же не так уж и плох, может быть, он всё-таки в корне прав и вовсе не хочет зла, может быть, я не стою на пороге непрекращающегося ужаса? Мне очень хотелось, чтобы он оказался хорошим. Знание сути дела было невыносимо, и я по мере сил игнорировала ясное понимание: он был не плох, а очень плох. Он был действительно тем, на что с первого взгляда походил: Гитлером для всех. Только вместо евреев у него были христиане, а в своей решимости вовлечь во злодеяния поголовно всех он скорее походил на Сталина или Пол Пота. В его доминионе не было никаких "частных пространств"; все мы были в этих колоннах. Он организовывал жизнь как концлагерь, в котором мы должны были стать палачами, охранниками и узниками одновременно. Он медленно увлекал нас в ад, приводя нас к состоянию чертей. Я знала: он ведёт дело к тому, чтобы мы делали друг другу исключительно зло. Тогда, идя по влажной тропе в неизвестность, я это знала уже, но продолжала убеждать себя в обратном. Факт самообмана был налицо, но моё сознание категорически не желало отбросить эту гнилую соломинку. Альтернативой был страх, а я всегда боялась страха. Невыносимый страх со временем мог сделать из меня то самое жалкое и гнусное, что он хотел из меня сделать. Пока мы ещё в прямом и переносном смысле не дошли туда, куда он хотел, созданная самообманом надежда делала страх переносимым. И так мы шли, как бараны на бойню.
Почему он меня не убил? А зачем? Таких, как я, у него было много, он ценил каждого и не хотел никого потерять. Он знал о моей склонности к фашизму и верно рассчитал, что на неё-то я и попадусь. Вообще убивать нас он не стремился, это должны были организованно делать мы сами. Он и преданные ему люди создавали нам для этого все условия. Они строили систему, которая должна была избавить нас от всего хорошего, присущего нам от природы.
Его страна была прекрасная, живая. Рисовое поле ярко зеленело в тёплом летнем воздухе, впереди щедрыми мазками на живых изгородях красовались массы мелких жёлтых соцветий. Воздух был наполнен энергией, и его речи наперекор всему приводили нас в воодушевление. Эта страна, похожая на Вьетнам или ту же Камбоджу, очень помогала нам держаться за иллюзии. Даже природа, сама по себе благая, поневоле служила ему. В такой тёплой, чудной стране оптимизм просто напрашивался, а зло казалось малореальным. Поневоле воображалось, что через каких-то двадцать лет мы тут построим полный рай и будем вечерами смеяться над сегодняшними абсурдными страхами.
Да, страна была хороша, как и жизнь сама по себе. Но что станет, если ему удастся довести нас до нужного ему состояния - и страна исчезнет? Что, если параллельно с истреблением добра из наших душ каким-то образом исчезнет несущая нас благая материя? Где мы будем тогда?