Я всегда хотела иметь папу... Девчонки из нашего дома хотели иметь маму, а я - папу... Они спрашивали, нянча в цепких ручонках разрисованных шариковой ручкой пупсов, зачем мне папа. Я не отвечала... Потому что я всегда хотела, чтобы папа купил мне грузовик с большими пластмассовыми колесами, и с красным кузовом, и чтобы кузов обязательно поднимался, и в нем можно было бы возить песок или мелкие камешки... И еще там можно было катать Пнуфа... Девчонки спрашивали, таская за волосы потрепанных кукол, за что я люблю Пнуфа - одноухого, выгоревшего на широком подоконнике, и оттого почти прозрачного пластмассового слона? Я не отвечала... Но совершенно точно знала, что этот слон ни за что не выдаст мои секреты, нашептанные в единственное ухо, ведь у него были такие грустные глаза... Они спрашивали, кормя по - очереди с одной на всех ложечки, выкраденной из столовой, облысевшую Машу, одноглазую Сашу и Дашу в желтом платьице, почему его так зовут? Но это имя придумала не я... Оно у него было. Он мне сам его сказал... Но я не глупая, и знаю, что игрушки и слоны разговаривать не умеют, и поэтому за него сказала я, подергав его за хобот, а он согласился... А вообще мы часто были вместе: вечером я забирала его с подоконника к себе под одеяло, и он долго не мог согреться: пластмасса очень долго остается холодной... А потом у него отвалилось последнее ухо. С тех пор он больше не хотел спать со мной, и просто грустно смотрел в окно, и ждал, когда у меня появится грузовик, и он снова станет нужен... А я стала рассказывать свои секреты худенькой Маше с шелушащимся лицом, и даже показывать их... На прогулке мы вместе бежали - я всегда первая, а Маша - еле-еле, задыхаясь и даже иногда синея, - за громоздкий зеленый бак с помоями (там земля была очень мягкая), и раскапывали мои секреты... Я точно знала, что мои секреты были самые красивые: ведь это я украла осколки витража из коридора, когда его разбили, и закопала их в землю... Под синим осколком лежал золотой фантик, который я вытащила из помойки, под красным - перья голубя, которого задушила кошка возле кухни... Но самый красивый секрет был зеленый: когда я разгребла землю и протерла большой осколок, Маша ахнула: в накрытой стеклом ямке сверкали много-много разноцветных стекляшек... Я сама их собирала, и даже била найденные разноцветные лимонадные, пивные и еще какие-то бутылки... За это мне влетало.
А потом Маши не стало. Говорили, что она уехала в другой детдом, куда-то очень далеко, где все очень добрые и хорошие дети... Но глупости все это. Она не была очень хорошей: ее ведь тоже наказывали... Она рисовала на стенках, и ее наказывали. А потом я сказала ей, чтобы она рисовала на бумажках, клала в ямку, накрывала стеклом, и опять закапывала... Делала секрет, то есть. Она стала просить у меня то большое зеленое стекло в обмен на рисунок моря с кораблем, который мне очень нравился... Но я не отдала ей мой секрет - секрет ведь есть секрет, даже Пнуф это знает! - и мы поссорились. А потом ее не стало больше в нашем доме. Она умерла, и все это враки, что она уехала: она бы забрала свой рисунок с кораблем и морем. А она не забрала... Значит, умерла. Но если она умерла ненадолго - то я обязательно верну ей этот рисунок, а пока что он висит у меня над кроватью.
А потом исчез Пнуф... Он долго стоял на окне, но, видимо, ему стало грустно, что я больше на него внимания не обращаю, и он исчез... Говорили, что последний раз его видели в помойке. Но, наверное, наврали: я забралась в помойку по занозистым ящикам, которые выставили с кухни, и долго перебирала всякие штуки, тряпочки, очистки, коробки и какие-то палки, но Пнуфа там не было. Мне стало страшно за него, ведь он такой холодный, мой слон, а на дворе была уже осень и холодно... Я не глупая, и знаю, что все слоны из Африки... конечно, Пнуф - это игрушка, но ведь у нас в Ленинграде нет слонов, и поэтому Пнуфа сделали в Африке, и, значит, он может совсем замерзнуть... Я стала очень тревожиться, но тут под руку мне подвернулось яблоко. Яблоко немного подгнило с одного боку, но если учесть, что я нашла его в помойке - оно было просто сокровищем... Я знаю, что все фрукты надо мыть, и овощи тоже, а еще руки, лицо и шею. Поэтому я направилась к большой луже, которая всегда была за углом нашего дома в большой яме, и помыла там руки и яблоко. Яблоко на улице есть было интересно и необычно - нас никогда не выпускали с едой во двор - и поэтому я ела его маленькими кусочками. Правда, в начале лета мне иногда доставались на улице несколько зеленых ягод с единственного кустика смородины в углу нашего садика, но чтобы их найти, нужно было облазить весь куст: обычно с куста съедались даже маленькие зеленоватые цветочки - они сладкие - а, как мне известно, без цветов ягод не бывает.
Вечером мне вдруг стало жарко и холодно одновременно, и еще как-то мокро, и не спалось. Потом заболел лоб и живот. Тогда я босиком прошлепала в коридор, удивленно наблюдая за полом, который почему-то в ту ночь качался, а квадраты линолеума двоились и дергались, и позвала дежурную. Она облепила мне лоб холодными пальцами, принялась набирать какие-то номера на телефоне, несносно громко разговаривать и указывать на меня пальцем в слепяще-желтом свете лампы...
Потом вдруг наступило утро в какой-то чужой комнате, очень белой и противно пахнущей. Оказалось, что это больница. Я обрадовалась: я еще никогда не была в больнице, а Маша там была очень часто, и так много про нее рассказывала! Она говорила, что здесь ходят всегда в белых халатах, как повара, дают разноцветные витаминки, и даже можно найти бумагу для рисования, правда, на оборотной стороне ее всегда что-нибудь написано, но так даже интереснее. Я уже хотела слезть с кровати и пойти поискать исписанную бумагу и людей в белых халатах, но кто-то положил на меня безумно тяжелое одеяло!.. А рука почему-то задрожала и подогнулась, когда я оперлась на нее, и к лицу метнулась подушка.
Я не могла встать еще несколько дней. За это время я успела полюбить высокий потолок над моей кроватью в разводах и трещинках: там всегда можно было увидеть какую-нибудь картинку. Вот, к примеру, справа, вытянутые длинные трещинки, два больших пятна и расплюснутая муха похожи на богатыря в шлеме, со щитом, бородой и усами... А вот та кругленькая дырочка, вокруг которой расплылось совсем недавно новое желтовато-серое пятно очень похожа на Пнуфа с грустным глазом.
Но больше всего мне понравилось ждать Папу. Он приходил к вредной жидковолосой девчонке на соседней кровати, которая часто и подолгу ревела, пузыряя соплями, и кидалась печеньем, сваленным в пачках на подоконнике. Он открывал дверь, сначала тихонечко, а потом резко и широко, и вдруг входил и говорил "Привет, девочки". Девчонка с соседней кровати тут же укрывалась одеялом, и притворялась, что ее нет. Меня сначала это раздражало, и я всегда говорила Папе, что она под одеялом и притворяется. Но он мне не очень-то верил, и громко-громко спрашивал, где же Настя. Настя громко хихикала, а он почему-то не слышал и все продолжал спрашивать. А потом я тоже как-то решила спрятаться, как будто меня нет. И он подумал, что мы обе исчезли!!! Это было так смешно, что я тоже решила теперь всегда прятаться. И с тех пор всегда ждала, когда тихонечко откроется дверь, и вдруг запахнет чем-то свежим, и еще улицей от большого пальто под накинутым белым, как у повара, халатом, и сигаретным дымом, и тогда я забиралась под одеяло и мне было смешно, потому что он всегда верил... А потом мы вылезали, и он говорил "Ах, вот вы где! А я думал, вас нет... Привет девочки!" И даже угощал иногда меня оранжевым, в дырочку, апельсином, или печеньем. Если бы не эта вредная девчонка, было бы вообще все очень хорошо... Но она всегда лезла к нему на руки, канючила чего-то, просила или просто ныла... А один раз даже разревелась, кинула в папу печеньем и сказала, чтобы он убирался, и она хочет маму... Папа сказал, что мама еще в командировке, и придет завтра, долго гладил ее по голове, пока она не заснула. Потом накрыл ее одеялом, подмигнул мне и вышел в дверь. Я так испугалась!.. Он ничего не сказал, но я знала, что он может больше не прийти: я ведь тоже тогда обидела Пнуфа, и он исчез!!! Я соскочила с кровати, крича "Папа, стой!", но подвернула ногу, взвизгнула, и похромала к двери, но шаги все удалялись, он что-то сказал кому-то в коридоре, хлопнула дверь на этаж...
Это все она виновата!
Я погрозила кулаком заснувшей Насте и забралась на кровать, сопя и разглядывая картинки на потолке, пытаясь забыть о боли. Настя зашевелилась и прохныкала что-то, потом села на кровати и принялась крошить на пол печенье. Я закрыла глаза... Мне снился Папа. Как будто он снова открыл дверь, сказал "Привет, девочки!", подошел к моей кровати и взял меня на руки... А я сказала: "Только не надо, чтобы приходила мама, ладно?", и он был очень доволен, и спросил, что я хочу, чтобы он мне купил. А я ответила, что мне нужен грузовик, с пластмассовыми колесами и красным кузовом...
Меня разбудила медсестра в белом халате и дала мне швабру, чтобы я вымела печенье из-под своей кровати. Я сказала, что это не я, а Настя. Но Настя опять влезла под одеяло и притворилась спящей, а медсестра сказала, чтобы я вымела все сейчас же, и чтобы не разводила тараканов, и ушла, обдав запахом своих приторно-сладких духов. Настя хихикнула под своим одеялом. Этого я не могла вытерпеть, соскочила с кровати, хромая, стащила с нее одеяло и стянула ее на пол. Я стала кричать, чтобы она съела все печенье, которое накрошила мне под кровать, а Настя сидела на полу и ревела. Я дала ей швабру, но она стала звать маму, и мне пришлось хлопнуть ее тряпкой... Дверь распахнулась, влетела медсестра, оттолкнув меня, схватила девчонку на руки, и принялась меня отчитывать, дергая за рукав пижамы...
А вечером пришла какая-то женщина с белыми волосами, закрученными в пучок, и, косо поглядывая на меня, стала складывать в стопочку вещи примолкшей Насти, потом причесала ее жиденькие волосенки, чмокнула в лоб и сказала, чтобы она никогда - "слышишь Настя, никогда"! - не связывалась с плохими детдомовскими детьми...
Так я осталась в палате одна... Вечером я не могла заснуть очень долго после отбоя: думала, почему я плохая? Ведь это Настя накрошила печенья под мою кровать и соврала, что это сделала я... Но потом я подумала, что когда завтра придет Папа, я ему это расскажу, и он обязательно накажет Настю, и объяснит этой женщине, что я хорошая. А может быть даже, возьмет меня к себе вместо Насти, и подарит грузовик...
Утром я проснулась, и решила навести порядок у себя в тумбочке: смотала туалетную бумагу, положила ровно кусочек мыла, повесила полотенце. Ведь обычно считаются хорошими детьми те, которые наводят порядок. И когда придет Папа, он увидит какой у меня порядок. А я спрячусь, и сделаю вид, что меня нет. А потом вылезу и скажу, что это Настя плохая девочка, и я гораздо лучше, потому что у меня в тумбочке все сложено.
Я съела желтую кашу на завтрак, и запила молоком из железной кружки, выбросив в умывальник противную пенку. Потом я смотрела на потолок, и за окно, по которому струился сильный дождь, делая желтые деревья похожими на размазанную утреннюю пшёнку...
Иногда мне казалось, что к двери кто-то подошел, и я ныряла под одеяло, замирала и даже задерживала дыхание, заткнув нос и рот ладошками. Но никто не заходил: это скрипела дверь в соседнюю палату: там кто-то играл в прятки.
Потом был обед. Мне дали прозрачный суп с яркими кружочками морковки, потом желтоватое пюре с коричневой котлеткой и тоже коричневый изюмный компот... Я погуляла немного по коридору, посмотрела на двух девочек, катавших по полу очень маленькую коляску с желтыми колесами, и без пупса. Когда я сказала, что коляска не может быть без ребенка, они ответили, что это не мое дело. Я уже хотела обозвать их, но мне показалось, что открывается дверь на этаж... Я побежала обратно в свою палату, в кровать, и нырнула под одеяло. Дверь тихонечко скрипнула, и я не выдержала и вылезла из-под одеяла, радуясь, что Насти больше нет в палате, и сейчас Папа подойдет ко мне... Но это была Настя. Она открыла дверь и долго смотрела на меня из щелки, крутя пальцем завязанный голубой бант. Потом показала мне язык и сказала: "Это мой Папа, понятно? И мы едем домой, с мамой, и с папой. И Папа купит мне мороженое, а тебе - ничего, потому что у тебя нет папы." И закрыла дверь.
Я соскочила с кровати, чтобы догнать ее и дернуть за голубой дурацкий бант, но опять подвернула ногу, села на пол и разревелась...
А вообще я ревой никогда не была. Поэтому, поплакав еще немного, подошла к умывальнику, помыла лицо и вытерлась жестким, пахнущим хлоркой, полотенцем, и стала смотреть в окно. Внизу отъехала машина, увозящая счастливую Настю, с мороженым, мамой и папой...
На меня что-то капнуло, и я посмотрела вверх. Там плакал одноглазый Пнуф...
Мне потом сказали, что это просто протечка на потолке, и перевели меня в другую палату. Дали другой пододеяльник, с дырочкой для голубого колючего одеяла, вытащили мой порядок из тумбочки, а дверь моей старой палаты закрыли на ключ, заперев Пнуфа на ремонт...
Ночью мне было грустно одной: потолок в моей палате был белым и ровным, в окно все время светил фонарь, и от него на полу лежал большой светлый квадрат. Когда мне надоело сидеть на моей кровати, я походила немного по палате, потрогала шершавую тумбочку. Потом слезла с постели и прошлась босиком по светлому квадрату до пустующей кровати напротив, и легла на нее, представляя, как только что я сидела на другой кровати... Мне вдруг стало смешно, и я вернулась в свою кровать, опять села, и представила, как только что лежала на той... Потом еще раз. А потом я решила представить себя кем-нибудь другим... Я представила себя Машей, и даже почесала лицо кулачком, как это делала она, ссутулилась и стала грустно вздыхать и спрашивать: "Так ты мне подаришь то большое, зеленое, такое красивое стекло?..". Потом я представила себя медсестрой и громко сказала: "Просыпайся. На. Возьми швабру и вымети печенье из-под своей кровати!" Тогда "Маша" ответила: "Не надо ее наказывать, она хорошая, и я ей подарила рисунок с кораблем и морем за просто так". А потом как будто из угла вышел Пнуф, и, болтая хоботом (я его из размотанной туалетной бумаги сделала ), сказал, что мы уже давно с ним друзья, и он когда-нибудь заберет меня в Африку, где всегда тепло, а если меня кто-нибудь будет обижать, то он позовет крокодила... Я засмеялась, и упала на кровать, махая туалетной бумагой.
Уже давно пора было спать, но мне очень захотелось сделать еще кое-что...Я встала, скомкала одеяло на своей кровати, прислушалась, и тихонечко вышла в темный коридор. Постояла чуть-чуть на липковатом холодном линолеуме, аккуратно приоткрыла дверь, потом резко распахнула и сказала: "Привет, девочки!.." Замерев на мгновение от счастья, я бросилась под одеяло, и накрывшись с головой, ответила: "Привет Папа!.." "Ты хочешь мороженого?" "Да, Папа!" "А хочешь, мы прокатимся с тобой на машине - только ты и я?" "Да, папа!" "А ты сегодня скушала всю кашу на завтрак?" "Да, Папочка! А в обед я съела весь суп, и котлетку, и компот!" "А у тебя порядок в тумбочке?" "Да!" "Какая ты у меня молодец! Ты самая хорошая девочка!" "Правда, Папа?" "Да, правда. У меня для тебя есть подарок." "Какой, папочка?" "Вот этот большой грузовик... он с пластмассовыми колесами, с красным кузовом, в котором будет ездить Пнуф... А еще там можно будет возить песок и маленькие камешки..." "Спасибо, Папочка! Ты у меня самый хороший!.. Папа... а ты погладишь меня по голове, чтобы я заснула?.." "Конечно, поглажу! Конечно, поглажу... конечно...поглажу... кон..."
...Утром мне говорили, что я плохая. Медсестра дергала меня за рукав пижамы, объясняя какой-то старой женщине, что все детдомовские дети нехорошие, и женщина кивала, вполоборота укоризненно поглядывая на меня. Потом пришел врач, и стал говорить, что так делать нехорошо, и придется всем в детдоме рассказать, какая я плохая. Потом меня ругали еще какие-то тетеньки, показывали на меня пальцем и ябедничали две девчонки с маленькой коляской с желтыми колесами... Потом сбежался весь этаж, и дети, толстые и худые, высокие и низкие, мальчики и девочки - все они глазели на меня, спрашивая друг у друга, не пропало ли чего, раз уж в палате с белым ровным потолком поселилась маленькая воровка... Меня тормошили, просили отдать, просили признаться, просили хотя бы показать... Кто-то сказал, что у него пропала зубная щетка, и поэтому он не чистит зубы. Шепелявая девочка призналась, что у нее нет туалетной бумаги, медсестра вспомнила, что кто-то стащил ручку с ее стола (правда, давно), и изрисовал медицинские истории с одной стороны морем и кораблями... Но не нашлось никого, у которого бы ночью пропала такая замечательная игрушка...
...А я сидела на своей кровати, счастливо вцепившись в большой грузовик с пластмассовыми колесами и, улыбалась, мечтая, как все мне будут завидовать, когда я пройду мимо окон нашей кухни, везя в красном кузове, насыпанном доверху песком и мелкими камешками, Пнуфа, который обязательно вернется... Теперь - обязательно...