ку: с новым курсом партии не согласен, без партии жить не могу (это в моей интерпретации со слов Вихертов). О Дмитрии практически ничего не знаю, был женат, работал где-то на периферии, был директором Гурьевской ТЭЦ на Каспии. Дочь его, Вера, одно время жила с нами в Москве.
В семье говорили, что предки жили в Задонске и были когда-то донскими казаками. Когда появились в Москве, мне неизвестно, но фотография прадеда Шахина Федота (отчество мне неизвестно) определяется 1865-70годами. По рассказам, странная фамилия имеет корни от семейной легенды: у какого-то нашего предка в женах была персиянка-шахиня. Пленная, украденная или добровольная - неизвестно, но доля правды есть - порода отличалась горбатыми носами, темными глазами и немного буйными нравами. Примером может служить моя тетушка Зинаида - темноволосая, нос с горбинкой, гневливая. Недовольные или получившие хорошую стукушку присвоили ей прозвище "Фата Моргана".
Дед Тихон Федотович и бабушка-Екатерина Семеновна Шахины. Жили в Москве, дома своего не имели, квартиры снимали. Дед работал старшим приказчиком в пассаже Солодовникова на Петровке, умер в1916 году, его ударили по голове шашкой во время разгона каких-то беспорядков, долго болел. О бабушке известно, что она младенцем была подкинута в Воспитательный дом на Швивой горке в Москве и потом была удочерена в семью московских немцев. Приемные родители бабушки имели небольшой магазинчик на Лубянской площади ( там сейчас Детский мир).
В семье было много детей: Николай, Зинаида, Михаил, Вера, Сергей, Нина, Дмитрий (это о которых я слышала или их знала). Николай - воевал на войне 1914 года, был ранен, умер в 1916г. Михаил - жил от нас очень отстраненно, знаю, что долго работал в Персии
Нина - моя мама, родилась в 1909г. Училась всего 4 класса. Пока жив был Тихон Федотович, семья жила сравнительно хорошо: Т.Ф. работал старшим приказчиком в Пассаже Солодовникова, Екатерина Семеновна хорошо шила и имела заказы. В семье была кухарка и прислуга. У семьи родителей мужа был домик в Барашковом проезде, а молодые снимали квартиру внаем с мебелью. Почему-то рассказ шел все время о Бутырском хуторе, все квартиры были там. После смерти Т.Ф. семья жила очень бедно. При матери остались дочери и Сергей. Он пошел работать "мальчиком" в москательную лавку, мать шила. После революции бабушке, как и многим бедным, дали комнату вначале в Варсонофьевском переулке, а потом переселили на Пятницкую, в квартиру фабриканта Доброва. Семья хозяина отделила свою половину стеной, оставив новым жильцам 3 комнаты и кухню с черным ходом. Рядом с бабушкой долго жил нэпман Додик с женой Мэри. Она вязала трикотажные галстуки и всегдашней темой разговоров была боязнь прихода фининспектора. А вот почему Додика звали нэпманом - не знаю.
Как выжили в голодное время гражданской войны, рассказывали глухо, не любили вспоминать. Маме в школе давали иногда либо воблу, либо маленький кулечек пшена. Тетке тоже перепадала вобла на работе. С той поры и научилась тетка варить суп из воблы.
Маросейка и сегодня стоит такая же старая, как была тогда, с низенькими неприглядными домами и такая же узкая и кривоватая. Ну, может быть, домишки сейчас и подновили свеженькой веселой краской и положили новый асфальт. Давно там не была, да и не тянет в эту загазованность. А вот улица моего детства вспоминается мне шумной, веселой, с множеством маленьких магазинчиков, трамваем и булыжной мостовой. Тогда еще был в ходу гужевой транспорт - лошадь с телегой, так что на улице постоянно стоял шум от трамвая, от телег с грузом и от машин, конечно. Особенно почему-то грохотали подводы с бочками!
А во дворе была жизнь! Как только слышался крик "Старье берем!" сразу слеталась вся мелюзга. У татар-старьевщиков всегда можно было выменять на какое-нибудь старье (тряпки или обувь или просто старые галоши) мячик на резинке или пищалку "Уйди-уйди", или совсем уж запретное, карамельный петушок или куколку на палочке. А китайцы приносили обалденные складные веера, цветы и гирлянды из папиросной бумаги совершенно сумасшедших расцветок. Чего стоил один надувной язык! А про длинные витые карамельки в красивых бумажках и говорить нечего. Сколько слез было пролито, пока выпросишь у мамы или Пани чего-нибудь на обмен. Посещали двор лудильщики, эти оповещали о себе так: "Каструли-чайники лудить-паять!". Там работа была кропотливая, можно было долго стоять и смотреть на это колдовство. Но самое интересное было, когда приходил точильщик. Сбегались хозяйки с ножами и ножницами, всегда вокруг собиралась толпа. Ну, а мы - всегда в первых рядах! Процедура установки станка, разговоры, раскладывание разных точильных кругов - все колдовство! А уж когда начиналась точка - тут зрелище для богов! Какие брызги искр, какая красота! Завораживающее зрелище! Ведь мы были "дикие", про салюты и фейерверки слыхом никогда не слыхали.
В те годы - 1935-1937 - много чего происходило в стране, что обсуждалось в домах и на улице. Весь центр Москвы был в стройке - строили метро. Деревянные вышки за заборами, на улицах метростроевцы в робах и касках. Дома был приемник, слушали станцию им.Коминтерна. Очень памятна мне эпопея корабля "Челюскин", затертого во льдах Арктики. На нем была арктическая экспедиция под начальством Отто Юльевича Шмидта. Среди ученых было много женщин и пожилых ученых. Сейчас молодые и даже не очень молодые не знают о той трагедии. А тогда имена капитана корабля Воронина, Шмидта и многих других были у всех на слуху. По радио передавали сведения о дрейфе затертого корабля, а когда пришло сообщение, что корабль раздавило льдами и пришлось выкидываться на льдину, люди не отходили от приемников и "тарелок". Ведь стояла полярная ночь и все произошло в полной темноте. Как спасали женщин, что сумели сбросить с тонущего корабля из имущества и топливо, узнали после нескольких дней молчания, так как одна рация оказалась разбитой, а другая осталась без питания. Выброс на льдину посреди этого ночного кошмара показал всю организованность и присутствие духа у настоящих мужчин. Среди спасенных была грудная девочка Карина Васильева, которая родилась уже на корабле во время рейса. Не помню, как много было человек на корабле, но погиб только один - Борис Могилевич. Сразу же началась подготовка к спасению людей, ведь льдина могла развалиться в любую минуту. Летчики долго искали лагерь, потом начались регулярные полеты и сбрасывали продовольствие и топливо, вся страна следила за событиями. А на льдине готовили аэродромы для самолетов, лед уже начал трескаться и появлялись разводы. В лагере Отто Юльевич наладил железную дисциплину, а иначе было бы просто не выжить. Все работали - мужчины на площадках под самолеты, женщины шили малицы и рукавицы. Были введены обязательные вахты по охране лагеря от медведей, специальные обходы на предмет трещин, дежурство по камбузу и многое другое. Ученые из состава экспедиции читали лекции по своей науке, проводилась и политучеба (а куда ж без нее?). Издавалась лагерная газета в виде плаката с текстом и рисунками, была даже самодеятельность. Запомнился весельчак и красавец матрос Саша Погосов, чем он прославился - не знаю, но хорошо помню его фотографию. Когда начали вывозить людей, вся страна следила за полетами и знала летчиков Молокова, Ляпидевского, Слепнева, Каманина, Леваневского. Кто сколько человек сумел взять на борт, как садились, как взлетали. Был огромный риск - ведь льдины таяли и было много скрытых трещин. В Москве челюскинцев и летчиков встречали толпы людей. Их везли в Кремль в открытых лимузинах и люди забрасывали машины цветами. Когда ехали по Тверской, самолеты сбросили открытки с портретами членов экспедиции и летчиков и с приветствиями. Всех наградили разными орденами, а Шмидт и летчики стали первыми в истории Героями Советского Союза.
1936 год - год не только начала кровавого сталинского террора, но время перелета Чкалова, Байдукова и Белякова через Северный полюс в Америку, это и время войны в Испании. За перелетом самолета АНТ следила вся страна, переживали, когда самолет обледенел и снизилась высота полета, когда пришлось дотягивать и садиться в Ванкувере. Потом была торжественная встреча и общее ликование. А вот о войне в Испании тогда было известно очень мало, но отец знал и часто рассказывал, многое стало известно позже. А вот имена генерала Лукача (писателя Мате Залка), Эрнста Буша, генерала Листера - участников республиканских интербригад были на слуху. А уж названия городов - Барселона, Картахена - запомнились мне надолго как символ мужества и кровавых боев. Знаменитое "No passaran!" - Они не пройдут и сжатый кулак у синей пилотки - стали нашим дворовым символом. В честь республиканцев почти все московские дети носили синие пилотки с красной кисточкой надо лбом и отдавали салют по-испански. А как встречали детей республиканцев в СССР после разгрома интербригад! Их разбирали по семьям прямо на вокзалах. Потом уже стало известно, что многие из них оказались в детдомах и судьбы их складывались иногда очень печально. В шестидесятых годах, в хрущевскую оттепель, многие, кто выжил, предпочли вернуться на родину.
Позади дома был маленький дворик, его всегда закрытые железные ворота выходили на Малую Лубянку. А вот под этими воротами было пространство, через которое я свободно проползала и каталась на санках по крутым переулочкам. А еще несколько раз отправлялась на поиски таких интересных мест как Благуша, Тюфелева Роща, Сукино болото. Правда, какие вкусные названия? Пару раз меня приводила домой милиция, конечно, следовала расправа и лишение всех прав, но потом все приходило в обычное состояние. Теперь, будучи в ранге прабабки, я понимаю, что была далеко не подарочком для матушки, но тогда как же мне было скучно и одиноко без вольного воздуха двора с Маросейки.
Распоряжением Сталина весной отец был послан на Сахалин в качестве правительственного комиссара (эмиссара, говорила мама). До меня и по сию пору не доходит, как можно майора НКВД послать куда-то в таком чине. Попал в авиакатастрофу, лежал в госпитале в Хабаровске. Туда вызвали маму и ехала она в конце поезда в отдельном вагоне. Саму начинку вагона я не помню, а вот окно во всю заднюю площадку врезалось в память - и как же я просила взять меня с собой! Но - не случилось. Для проезда на Дальний восток требовался специальный пропуск, это была особая зона. По возвращению отца направили на долечивание в Барвиху. Мама там его навещала, и в однажды машина, в которой ее туда возили, провалилась на каком-то мосту. Их вытащили, но мама сильно ударилась и испугалась, и у нее произошел выкидыш.
В те проклятые времена была такая боязнь в людях, что когда случалась подобная беда, в один миг куда-то исчезают все друзья и знакомые, и несчастные остаются в полном вакууме. Если тебе слабо кивнут при встрече на улице, то будь счастлив, что не перебежали на другую сторону улицы. И семьи тоже держались крайне замкнуто, молчали.
Меня перевели в школу N 173 у Подвесков, теперь было близко, в классе обзавелась подругой- китаянкой Лидой Сун Ли Сы, она жила рядом. В классе было много разных детей: русские, много татар, китайцы, евреи. И у многих не было отцов, но об этом молчали.
Во двор можно было войти через несколько ворот: в круглый двор и в Угольный со стороны Каляевской, еще в одни - со стороны 5-ой Тверской нормальные ворота и высокая арка в 6 этажей между 21 и 22 подъездами. Ворота с Каляевской на моей памяти всегда были закрыты для машин, проход был через калитки. Заезжали только с 5ой Тверской. Арка была проходной только до войны, потом ее закрыли, а впоследствии встроили квартиры. Круглый двор был со сквериком, фонтаном и бюстом Ленина.
Наш двор был как бы продолжением угольного и тянулся до Пыхова тупика. Между нашим отростком дома и Каляевской стояли одно-и двухэтажные старые дома, а со стороны 5-ой Тверской - несколько бараков. Под окнами располагалась авторемонтная база, где вечно чинили грузовики, а у наружной стены этой базы располагалась помойка-чудо цивилизации и угольный склад (дом имел собственную котельную!). Об этой помойке можно сложить сагу! Огромный высокий ларь с неподъемной крышкой, всегда вонявший и грязный. А тебе 9 лет и в руках помойное ведро (твоя святая обязанность!). Пойди смоги поднять тяжеленную крышку, высыпать туда ведро и чтобы тебе при этом не дало этой крышкой по голове и вообще не прихлопнуло. Просто подвиги Геракла. Память та еще штука!
На 5-ой Тверской напротив нашего дома стоял "американский" дом, потом шли дома милиции, летчиков, композиторов. За ними стояли знаменитые Оружейные бани.
В Москве началась эвакуация, д.Гриша уезжал со своим институтом и хлопотал, чтобы разрешили взять нас. Ехать должны были в Саратов на пароходе по Волге. Уезжали мы уже после первых бомбежек. В первый раз Москву бомбили 22 июля, почему-то мы все были на Басманной. Когда началась тревога, остались дома и смотрели в окна. Я смотрела в окно с видом на площадь трех вокзалов: стоял грохот от зениток, прожектора метались по небу, были подняты дирижабли заграждения. При второй тревоге мы успели добежать до метро "Красные ворота", тревогу объявляли по радио и на улицах ревела сирена. Этот вой запомнился надолго, звук ужасный и слышно было издалека. А по радио без остановок, таким железным голосом твердилось "Граждане! Воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!". Во время тревоги в метро работал метроном, уж не знаю, кто такое придумал и зачем это было нужно? Ведь и так было страшно сидеть в полутьме на своих узлах, а если не было места на платформе, сидели и на рельсах. Там было тихо, взрывов почти не было слышно. И этот стук по мозгам!
Весной он с институтом был отозван в Москву и уехал.. А затем немцы стали рваться к Сталинграду и начались бомбежки Саратова. Во дворе вырыли щели (глубокие канавы), накрыли досками. В них обязали прятаться при бомбежках. А лето выдалось дождливое, и в щелях было полно воды. Выходили во двор, стояли около домов под навесами крылечек. Бомбили пристань, мост через Волгу и электростанцию. Мы были близко от пристани, но как-то на нас ничего не попало. Одна бомбежка запомнилась очень ярко - ночь была светлая, лунная, самолеты летали очень низко, и все можно было разглядеть очень хорошо. Было страшно, особенно, когда они отбомбятся и начинают стрелять из пулеметов. Тревоги в Саратове были страшней, чем в Москве. Сирен не было, выбегали, когда уже были слышны взрывы. И прятаться было некуда.
Ездить надо было до Семеновской площади (тогдашний кошмар моей жизни), пересаживаться на другой номер и через Измайлово до конечной. Часто трамваи не ходили или ходили только до Измайлова, в этом случае домой надо было топать пешком. Наша конечная была где-то в районе теперешних 5-7 Парковых, вот оттуда только пешком. Дорога шла через какие-то поля, потом большой лес, аэродром, осинник, совхозные поля и потом уже бараки. Часто трамваи не ходили совсем, приехать - приедешь, а как обратно? Так и топали через всю Москву. Одна поездка далась мне большим испугом - домой ехала очень поздно, с последним трамваем. Сошла на конечной остановке одна, никого попутчиков не оказалось. А в руках большой бидон и какой-то чайник с суфле и что-то еще в авоське. Было очень холодно, светила луна. Прошла все до осинника и в нем мне привиделись какие-то тени да еще осины скрипели ветками от ветра или мороза. Показалось, что за мной кто-то крадется, и я побежала. А в руках-то тяжелое и пролить боялась. Домой прибежала не в себе, потом стала ездить только утром. Зимой т.Зина перебралась на Басманную, комната осталась без присмотра и нас крупно обворовали - сломали все замки и унесли продукты и картошку.
Большие окна нашего дома, выходящие на 5 Тверскую, остались без стекол: большая бомба попала в здание на Маяковке (там, где потом был ресторан София) и взрывом их выбило.. В нашем доме даже была видимая трещина около 23-24 подъездов. В авиационном техникуме располагался военный госпиталь. На углу Оружейного переулка был вырыт глубокий пруд, его потом засыпали и на этом месте построили дом. Недалеко от нас были знаменитые Оружейные бани, них ходили мыться, когда не было газа и нельзя было зажечь колонку. А газа не было часто или давали очень экономно.Эти походы - песня! Туда шли всей семьей, несли с собой тазы и прочие принадлежности для мытья, а также чистое белье. Шаек в бане никогда не хватало и приходилось долго ждать, пока кто-то не вымоется. Раздевалка была в общей зале, вещи просто оставлялись на крючке, но когда начались кражи, устроили шкафчики с замками. Ключ от замка куда девать голому человеку? Ага, привязывали к руке или ноге! Феноменально, не правда ли? В общем зале были каменные скамьи, прежде чем на нее усесться, ее надо было хорошенько отмыть от прежнего сидельца. Для этого тоже приносилась специальная мочалка. На нашу семейку двух тазов было мало, ведь очередь к кранам с водой всегда была большая. В первую очередь намывалась мелкота, потом - мы с мамой. В это время младшие развлекались как могли, особенно отличалась Катерина. Чего только с ней там не случалось! То поскользнется на мыльном полу, то кто-нибудь плеснет горячей водой - ору на весь зал не оберешься. А привязать такую егозу к собственной ноге невозможно. Обратно семья возвращалась, лоснясь от чистоты и с тюками грязной одежды. Вот тут уже маме было не отвертеться от просьб купить газировки с двумя сиропами, так и покупала.
Зимой мы с ребятами из двора ездили в парк им Горького на большой каток, и иногда на маленький - на Петровку. Коньки мои - былинная песня: как-то сохранились отцовские, 39-40 размера и в них напихивались газеты, а ноги обматывались толстыми портянками, ведь мой-то размер был 37. Но ноги все равно в них вихлялись. Марка коньков невиданная - норвежский спорт, лезвие устойчивое, шириной 5 мм, ходи в них - не упадешь! И тяжеленные. Ну, я-то еще ладно! А вот как катались потом мои младшие, представить сложно. И отслужили эти конёчки всем нам на славу. Такого раритета и в музее не найдешь. В парке катки были отличные: Большой круг, где играла музыка и катались медленно, торжественно, и длинные аллеи - там гоняли на норвегах. А летом где только нас не носило: в Тушино ездили купаться, в Екатерининский - на танцплощадку, на Москву-реку - кататься на лодках (это - если заводились денежки!), в сад Эрмитаж - слушать духовой оркестр. А у меня тогда появилось увлечение - потянуло меня в автомотоклуб, там занималась долго, упорно разбирала мотор какого-то ГАЗа, собирала, учила дорожные знаки и один раз! доверили проехать с инструктором по Садовой. ВО! Дальше дело не пошло. Кто затянул меня в Тушино в парашютный кружок - не помню, но закончила я его на отлично и на моем счету целых два прыжка с парашютом. Первый раз я прыгнула без страха, ветра не было, а второй прошел под ругань инструктора и больше туда не пошла.
Однажды Катерина притащила к нам домой подружку Тусю, девочка была из артистической семьи и очень избалованная. Она начала приставать к кошке и получила по щеке, царапина была сильная. Конечно, разгорелся скандал, прибежала её мать, орала. Когда пришла мама, то велела Кате нести кошку в лечебницу и принести справку от врача, что кошка не бешеная. На улицу кошку никогда не выносили, она дико перепугалась и выскочила у Кати из рук, забежала в какую-то пивнушку. Народу там было много, сестричка моя ползала под столиками, орала и искала Муську. Потом начала выть в голос, кто-то помог - нашли. Справку принесла, показали матери Туськи, та успокоилась. А врач очень хвалил кошку за красоту, Катерина ходила гордая.
Наверное, с 1947 года начали организовывать праздничные гулянья на площадях. Ставили фанерные расписные палатки, рисунки были на тему русских сказок с петушками, богатырями и прочими атрибутами. Продавали разную чепушню, пирожки с повидлом и "котятами" (так мы звали пирожки с мясом), леденцы на палочке, мороженое. Мороженое ели даже в самые морозные дни, считалось большим шиком идти по ул.Горького и лопать мороженое, а на ресницах висит иней. На площадях устраивали танцы, музыку давали из репродукторов, их висело много тогда по Москве. На Пушкинской площади (она тогда была пустая, к/т Россию построили значительно позднее) ставили большую ёлку, выступали
артисты с Дедом Морозом и Снегурочкой. То ли народ был намного проще, то ли настрадались, но атмосфера была праздничная, пели, смеялись, играли в разные игры. Приглашали парни совсем незнакомые, не стеснялись, знакомились, потом встречались. Как-то меня познакомили с военными моряками, вот тогда я в первый раз услышала о Невской дубровке, ребята были с Балтики. А на практике на "Рот-Фронте" с нами был парень из Пищевого института, безрукий с черной перчаткой-протезом, он мне рассказывал о Малой земле и Цезаре Куникове. Но тогда не было этого помпезного названия, просто он там воевал и был ранен. И о никаком Брежневе он мне не рассказывал. Позднее купила книгу адмирала Холостякова о Малой земле и в ней практически наш гениальный стратег и тактик не упоминается!
1951 - 53 год. Томск. На том заводе, где подрабатывала на одежку, я и встретила своего будущего мужа. Помните знаменитые "Кирпичики"? - На заводе том Сеньку встретила..., вот так и я. Ну это я сейчас так всячески иронизирую, а тогда мои взрослые просто были в отчаянии: ехать одной девчонке в Сибирь, пальтишко легкое, обуви нет, шапки тоже. И вообще - впереди сплошь была неизвестность. Да еще меня так пришибла гибель Олега, что все мне казалось тусклым, с меня слетела вся моя разухабистость и хулиганство. Тетя Зина в мое семисезонное пальто вставила ватин, купили на ноги нечто похожее на знаменитые "прощай, молодость", из д.Гришиной шапки - "пирожка" сляпали какую-то теплую шапку. А у меня было такое спокойствие, отстраненность, что ли. Сама не своя. Лев Константинович работал там же, был каким-то комсомольским начальником. Был красивым парнем, высокий, интеллигентный в разговоре. Сначала подходил к станку с разговорами о моей комсомольской работе, я по своей простоте в обращении приняла его посещения за "своего" парня, потом стал провожать до дома, а потом и объяснился в любви. Он знал, что я должна уехать в Томск (а я болтала с ним обо всем) и решил, что едет со мной. В августе мы расписались. Дома после ЗАГСа устроили стол с тортом и бутылкой вина с тетей Зиной и дядей Гришей. Мне купили нарядное платье и костюм, свекровь подарила красивое платье.Свадьба эта была неожиданной для всех, особенно для его родителей. Его отец, Константин Петрович, был особенно недоволен: как это его сын, сын преданного большевика, громившего басмачей в Туркестане, женился на дочери врага народа! (а я этого никогда и не скрывала!) Все это мне через много лет говорила свекровь, с которой мы сохранили нормальные отношения, а тогда я очень резко почувствовала его отношение. А на память я получила от свекра его фотографию с надписью: "неизвестной, но уже снохе".Мне рассказывали, как К.П. боролся с басмачами в Средней Азии, какой он принципиальный большевик и т.д. Жили они на Арбатской площади, во дворах. Дом был старинный, двухэтажный, судя по окошку, это было какое-то монастырское жилье. Комнатка метров 12, а их было четверо, ещё была сестра Льва. Свекровь моя русская, откуда-то с севера, типично русского типа, очень молчаливая и тихая, занималась домом и детьми. К.П. - обрусевший татарин, внешностью очень похож на М.Шаймиева, где-то работал. Отношения у нас были более чем прохладные, мне у них было не по себе. Уехали мы в Томск в плацкартном вагоне на пятьсот веселом поезде. Ехать тогда было больше четырех дней, но в такой обстановке в вагоне скучно не было. Помню, когда ехали через Урал, с высоты пути и на поворотах открывались очень красивые виды, осень стояла теплая и леса стояли разноцветные: зеленые, желтые, багряныеоя была.
чего не говоря. Что тогда не могла - это изменить фамилию, о чем жалею до сих пор.
После года сиденья с ребенком мне надо было идти работать, и мы решили отдать Андрея в ясли, т.к. сидеть с ним было некому. Володя уже работал токарем на заводе, мама - на Угреше. Я устроилась на Комбинат тортов и пирожных сменным бракером, выбора не было, в Москве был переизбыток таких технологов. А через короткое время заболел Андрей, да так, что детский врач сидела у кроватки и рыдала, приводила каких-то врачей, не могли определить, что с ребенком. Примерно, через 2 дня д.Гриша привез старуху, профессора-педиатра. Эта врач сразу велела вызвать Скорую, сказала, что это токсическая диспепсия, сама с нами поехала в больницу. Трудно передать, что делала врачи, не хочется вспоминать, но обезвоженного ребенка спасли. Если спросите меня - в какой больнице это было, не помню, нервы отшибли всю память, я там была с ним сколько-то дней, потом меня выпроводили. Кроме бьющегося на руках ребенка и бесконечного хождения с ним по всем коридорам, не помню ничего.
Володя работал на заводе в Филях, хорошо зарабатывал, маме давал достаточно. Он сильно огрубел, начал курить и выпивать. Стали появляться какие-то друзья очень сомнительные, компании с выпивкой во дворах. Мы с ним договорились, что нам надо поступать в институт, хотели вместе идти в МАТИ, а для этого надо было кончить 10 классов. В 1955 году поступили в школу рабочей молодежи в 9-ый класс.
С моим дипломом техникума дорога была только в Пищевой институт, у него - надо было окончить 10 классов. Для меня пищевой институт потерял всякий интерес, в Москве найти работу по специальности без большого блата невозможно, уезжать куда-то - не было желания, а могла бы уже идти на второй курс. ШРМ находилась на Каляевской, было близко. С прежней работы я ушла, там было тяжело и муторно. Бракер отвечал за всё, даже за пьяного мастера, один раз дали выговор, я огрызнулась, а на второй - ничего не стала дожидаться, после ночной смены пошла к директору, всё сказала русскими словами и подала заявление. Окончила курсы водоподготовки и устроилась в котельную на Маргариновом заводе. Там мне было интересно, зарплата намного больше. Когда освоилась с оборудованием, даже заменяла кочегаров. Сутки распределялись четко: дом, работа, детсад, школа и т.д. по кругу. Училась средне, я никогда не рвалась на медаль, даже мыслей не было, но в 10 классе уже к концу поняла, что есть шанс. А это - поступление в институт без экзаменов.
И быть бы мне с золотом, но...За день до сочинения внезапно умер Г.А. у меня на руках. Из мозгов выбило все: З.Т. была в полной прострации, кто бегал по похоронным делам - не помню, помогали соседи по квартире. На экзамене схватилась за свободную тему, почему-то меня вывалило на Гюго, на "Тружеников моря", и одно "н" в слове "Труженики" засчитали за ошибку. А так именно напечатано в заглавии. Пока мне сказали об ошибке, пока принесла им книгу Гюго, время ушло и документы они отослали в РОНО. Манефа (директриса) была рада и серебряной медали. Для серебра в институт надо было сдать математику. Я не стала портить нервы, для ШРМ ее я знала хорошо. Подала документы в МЭИ и пошла на экзамен по математике. Но ШРМ есть ШРМ, программа сокращенная. И мылилась я на этом экзамене - будь здоров! Но как-то что-то написала и наговорила. Шла я на "Котельные установки", там было достаточно свободно. И плюс - у меня рабочий стаж как раз по этой специальности. Приняли.
Про институт чего много рассказывать? Всё - как всех: семинары, зачеты, сессии. Вдабливали всё, что нужно и не нужно. Особливо, конечно, всем навязшую в зубах, политэкономию с конспектами классиков всех мастей. Аудитории, лаборатории, читалка, чертежка, картошка по осени и овощные базы весь учебный год. Ах, да, ещё были какие-то стройки, где убирали строительный мусор. Вся эта проза институтская перемежалась вечерами с танцами-шманцами-обниманцами. Но я была на 8-9 лет старше однокурсников, и меня эти сборища совсем не трогали, хотя в поклонниках и числились ребята того возраста. Времени у меня хронически не хватало, особенно туго пришлось на первых двух курсах. Моя великая благодарность нашему математику В.В.Зайцеву! Только из-за его благожелательного ко мне отношения я не вылетела тогда из института. Вот представьте: сидит на первом ряду тетка, тщательно все конспектирует, аж язык высунут, а на практических задаст он ей вопрос ... Ответит. "Правильно, все наоборот!" - говорил он. На экзаменах вызывал только к себе, мытарил, чего-то из меня вытаскивал, но ставил тройку, и так четыре сессии! Но когда закончился его курс, он попросил у меня мои конспекты! Как же я была рада, что хоть чем-то была ему полезна! А уж боялась я его до дрожи в коленках, хотя мои девочки институтские до сих пор утверждают, что была влюблена как кошка. А, может быть, от страха и ела его глазами? Вот так вот! Потом все покатилось по нормальной колее.
Начиная со второго курса, мне неоднократно предлагали вступить в КПСС. Пока были мягкие предложения, я отбрехивалась всякими пустяками. Но когда стали нажимать и педалировать, что члену будет намного легче сделать карьеру, я озлилась. Умные знают, что не надо махать красной тряпкой под носом у быка. Ответила прямо и грубо, что я - не гожусь в члены, а для карьеры мне хватит ума, в крайнем случае пригодится и фигура с красотой. Поняли, что хамка и наглянка, и отстали.