Горящие машины озаряли наши лица тусклыми багряными отблесками. Жар был нестерпим. Мы постарались побыстрее пройти массив пылающих автомобилей, и скрылись в прохладном, тёмном подъезде безлюдного старого дома.
А потом Поселенец раздал нам всем пистолеты.
Четыре пистолета - себе, мне, и двум своим прихвостням. Один из них, несмотря на всю свою злобную верность, сразу же встал на дыбы. Ему, мол, не говорили, что придётся стрелять.
Поселенец мягко успокоил его. Он всегда говорит таким вот очень тихим, мягким, нежным голосом. Добрым.
Ублюдок!
Я ничего не сказал. Я ненавидел всё это, но не собирался протестовать. И вообще, и по данному поводу, в частности. Вместо этого я задумчиво провёл рукой по стене - на ней собралась конденсированная влага. Это было довольно странное ощущение - воды было совсем немного, где-то на грани между "есть" и "нету", и когда проводишь рукой, то сразу и не понимаешь - мокрая она, или нет.
Я стоял задумчиво, и думал о человеке, который, вероятно, был моим другом. По крайней мере, он так утверждал. Мол, он мой друг, без него я ничто. Хотя, настоящий друг, наверное, не должен так говорить.
А впрочем - где сейчас отыщешь настоящих друзей?
Итак, он пропал. Отправился в эту контору, и пропал. И теперь - нам предстояло определить - предал он, переметнулся на вражью сторону, или его вычислили, и арестовали?
Впрочем, пистолеты нам понадобятся в любом случае...
Поселенец отвлёк меня от размышлений, сообщив, что ему известно об этом учреждении. Я запамятовал его название (Да это и не важно! Не помню, что-то там такое сугубо бюрократическое, ничего не говорящее...), но помню, что располагалось оно в старом здании, в нежилой части города.
Недалеко от концлагеря.
Я спрашивал у Поселенца, почему это они разместились в таком дремучем месте, но он отвечал, что не знает.
Потом - мы проверили пистолеты, и пошли к нашей цели, прижимаясь к стенам старых домов, сторонясь пылающих машин, прячась от патрулей...
Патрульных мы опасались страшно. Час ночи - это самый разгар комендантского часа, заметь нас - проблемы могли быть весьма и весьма велики. А учитывая пистолеты - была бы нам дорога прямиком в концлагерь.
Благо, он тут, неподалеку.
Тогда мы ещё не придали этому значения...
К счастью, людей тут жило мало, а посему и патрули были весьма редки. Пару раз в чёрных зёвах мёртвых улочек мелькали голубоватые силовые экраны - патрульные нервничали, держали их в активном режиме, хотя это и не требовалось уставом. Но нас они не замечали. Слишком темно было, несмотря на изобилие горящих автомобилей.
Насколько я помню, мы ещё переходили через трамвайные пути, когда человек Поселенца снова заартачился, и "абсолютно серьёзно" сказал, что он выходит из игры. Не его это дело - стрелять.
Поселенец сочувственно улыбнулся, взял у него пистолет, а потом - схватил за шиворот, и с всё той же доброй улыбкой столкнул в пустой, чёрный подземный переход, и спрыгнул вслед за ним. Там он, судя по звукам, долго и мучительно бил человека, стараясь, однако, не калечить.
Горькие звуки садистского триумфа взбудоражили моего спутника. Он разнервничался, принялся кричать, что ему это дело не нравится, и вскоре привлёк ненужное внимание. На фоне редких светящихся окошек жилого дома появились две пары страшных горящих красных глаз - инфракрасные ПНВ патрульных. Они редко их используют, говорят - голова после них болит. Значит, и в самом деле что-то заподозрили!
Я тихонько свистнул, и Поселенец мгновенно выскочил из перехода, волоча побитого мужчину. Потом он велел уходить, и мы побежали дворами. Бежать было очень трудно, и мы только чудом не переломали ноги. Дворы старых домов были забиты целыми грудами хлама. Того хлама, которым становятся вещи, когда людей, которым они нужны, уже нет.
Россыпи ржавых, гнилых, бесполезных вещей, оставленных здесь хозяевами. Наверное, раньше много вещей было и на улице, но квартиранты обжитых домов снесли всё в кучи. Здесь, в нежилых дворах.
Хоть мы и рисковали сломать ноги, но патрульные - не меньше. Я бежал в темноте, спотыкался обо что-то, и не ведал - обо что. Возможно, вот это была детская коляска, возможно - кровать, а возможно - чей-то скелет. Не видно.
Я слушал своё гулкое, сбивчивое дыхание и, ясное дело, оглядывался, хоть и говорят - "бежал, не оглядываясь". Вначале патрульные были так близко, что я даже различал их тлетворные перешептывания по коротковолновым передатчикам. Потом - я едва видел их горящие глазища. А ещё погодя - я потерял даже призрачный отблеск их силовых экранов...
Оторвавшись, мы сели отдышаться. Оказалось - Поселенец не зря выбирал направление. Офис конторы был в соседнем дворе.
Все мы по-разному успокаивали нервы. Я несколько раз подряд собрал и разобрал пистолет, один из моих спутников - тяжело дышал, и хрипло (но шёпотом) матерился, другой (тот, который побитый) скулил и плакал, глотая сопли и слёзы.
Поселенец достал маленькое лезвие, каким обычно берут анализ крови, и теперь полосовал им свои и без того покрытые жуткими шрамами руки. Глядя, как густая, кажущаяся чёрной кровь стекает по линии жизни, капает ему на ботинки, он бормотал, что не должен был этого допустить. Ни в коем случае не долен был. В душе я был с ним полностью согласен - мы и без того идём на опасное предприятие, нам не нужен комендантский патруль на хвосте. Однако я промолчал. Не хватало ещё довести падлу до истерики! В идеале, требовалось обнять его, и успокоить, но мне было противно...
Когда мы все пришли в себя, Поселенец снова дал мужчине пистолет, перетянул свою руку жгутом, от чего та побелела, а кровь перестала течь, и повёл нас на дело.
Здание в стиле барокко выглядело раньше, вероятно, очень вычурно и красиво. Всё из себя такое ажурное, оно было похоже на маленький дворец.
Сейчас, освещаемое парой пылающих автомобилей - оно было похоже на огромный склеп.
Я вздрогнул - мне показалось, что я увидел в темноте длинную страшную тень.
Поселенец извлёк из-под полы своего ворсистого пиджака небольшой топорик, и подошёл к двери. Теперь - он как никогда был похож на маньяка.
Абсолютно больного маньяка.
Мощным ударом он вышиб замок, ногой выбил дверь, и вошёл внутрь. Я прошёл вслед за ним. Здание освещалось мерзким, режущим светом ламп дневного света, но после кошмаров улицы - освещение было почти милым.
Пожилой мужчина в синей форме - вахтёр, или рецепционист? Поселенец выстрелил ему аккурат промежду добрых голубых глаз. Из бокового коридора выбежал ещё один человек. Пока он лихорадочно осматривался - Поселенец метнул топор ему в грудь.
Хрустнуло.
Человек захрипел, судорожно царапая свою и без того изуродованную топором грудь ногтями, заизвивался в агонии, и умер.
Из небольшого вестибюля выводили два коридора - налево и направо. Широкая лестница выводила на кончающийся балюстрадой холл второго этажа. Оттуда-то и появилось с десяток человек, которые принялись палить в нас из пистолетов и карабинов.
Я присел за столом вахтёра, выстрелил пару раз наугад и, как ни странно, убил двоих наповал. Поселенец, тем временем, начал лихо палить по лампам, погрузив вестибюль в полную темноту.
Напуганные, дезориентированные враги попытались отойти назад, в освещённую часть дома, но мы с парнями не позволили, огнём заставив их съёжиться за балюстрадой. А потом, из темноты, к ним страшным призраком смерти вышел Поселенец.
Пока они ошеломлённо смотрели на его лицо, он, пробормотав, что любит холодное оружие, сорвал с пожарного щита багор, и принялся убивать.
Несчастные. Враг был слишком близко, чтобы они могли воспользоваться ружьями, а стоило им встать, поднявшись над парапетом, как один из нас метким выстрелом снимал его. Поселенец рвал и потрошил их своим крюком, искренне наслаждаясь резнёй.
Когда всё было кончено, он отдал нам распоряжения. Типа, насчёт обыска. Один - налево-наверх, второй - напрво-наверх, я - в правый коридор первого этажа, он - в левый коридор первого этажа.
Мы разошлись. Я быстро осмотрел свой участок. Так оказалась небольшая каптёрка, подсобное помещение, кладовка со швабрами, туалет - тёмный, страшно грязный и засраный.
Я уже решил, было, им воспользоваться, как вдруг услышал выстрел наверху. Я побежал на звук.
Там лежал один из наших людей (тот, что плакса). Агонизирующее тело, мозг на полу. Пуля, вероятно, в голове. Дверь одного из кабинетов была приоткрыта. Луч сета из неё падал в тёмный коридор. Когда я прошёл мимо неё, чтобы осмотреть труп - дверь мгновенно открылась, и чувак за ней начал палить куда не попадя. Попал, ясное дело, в меня.
Пуля попала в предплечье левой руки, сбила меня с ног. Это меня и спасло. От следующих пуль.
Когда тупой истерик расстрелял весь магазин - я выстрелил ему в горло. Потом - подскочил к двери, но меня встретили огнём. Там, очевидно, был ещё один. Я сгруппировался, и прыгнул в проём, готовясь пристрелить его одним выстрелом.
Прыжок, нажатие на курок, и...сухой щелчок!!!
Пистолет заклинило!!!
Мгновение спустя враг всё понял, и выстрелил меня. Догадайтесь, куда попала пуля?
В предплечье левой руки! Рядышком с первой. Рыча и матерясь от боли, я скорчился за дверью. Сердце бешено билось. Тело было ватным от адреналина, а левой руки я уже почти не чувствовал.
Враг неспешно пошёл к моему убежищу. В последний момент - мой взгляд упал на оружие первого истерика. Добротный служебный пистолет. Серебристый. Красивый.
Я схватил его, и сделал несколько выстрелов, высунувшись из-за двери. Не попал. Я слишком ослабел от потери крови, и шока.
Тогда я перевёл тумблер "режим/боеприпасы" на реактивные пули, и просто расстрелял всё комнату сквозь дверь, изрешетив её. Когда я зашёл, окровавленное тело врага лежало прямо в раздавленном компьютерном мониторе. Похоже, на его пистолете не было защитного экрана. Я сказал конвульсирующему трупу, что он сам виноват, и стал перевязывать руку. За окном, как мне показалось, прошелестело что-то очень большое...
Очень скоро меня нашёл Поселенец. Он сказал, что второй стрелок погиб (я не стал интересоваться - как), и предложил мне коньяку из фляжки. Я отказался. Тогда он сказал, что в соседней комнате - кабинет здешнего начальника. Там мы, вероятно, найдём необходимые нам материалы.
Мы пришли. Огромное, раньше, вероятно, красивое помещение освещала тускло-жёлтая лампочка. Пахло карболкой, но даже она была не в состоянии заглушить запах тления.
Я быстро перебрал пожелтевшие бумаги, валяющиеся на столе, и вскоре облегчённо вздохнул. Мой "друг" не предавал. Нет, ему дали "путёвку". Отправили в концлагерь. "За злостную пропаганду одиозного "Возмездия""
Поселенец поинтересовался - доволен ли я, и сказал, что теперь нам надо уходить. Хлебнув ещё коньяку, он пошёл к выходу, а я сказал, что догоню его. А сам повернулся к окну, и внимательно посмотрел. Мне снова показалось, что там проползло что-то огромное.
Пожав плечами, я развернулся, прошёл через жуткий тёмный вестибюль, и покинул здание. Поселенец уже ждал меня там. Он выглядел абсолютно удовлетворённым. Он предложил пойти к нему домой, поговорить об оплате, и оказать моей руке более существенную помощь. Но я отказался, заявив, что хочу сходить к концлагерю. Посмотреть.
Поселенец, уныло вздохнув, и назвав меня шальным авантюристом, согласился. Мы пошли пешком - пользоваться машиной в комендантский час было бы безумием!
Уходя, я скосил глаза на движение в темноте. И увидел не только длинную чёрную тень, но и странно знакомый автомобиль. Матово-серебристый, модный, новейшей модели, он стоял, тускло поблескивая в темноте. Пустой, похоже. Хотя я был готов поклясться, что раньше его там не было...
Мы прошли по тёмным улицам, истекая потом от жара горящих машин. Ночь уже не была наполнена тишиной. Я улыбнулся, глядя на пару освещённых окон. Из одного из них громко-громко звучал реп, а из другого - что-то типа шансона. Время от времени один из соседей-меломанов повышал громкость, и тогда сосед тотчас отвечал ему тем же. Дуэль шла уже на крайних децибелах. Поселенец присвистнул. В комендантский час каждый развлекается по-своему.
Потом - у разбитых почерневших витрин старого магазина, мы увидели пару патрульных, избивающих троих неудачников, не успевших вовремя юркнуть в темноту. Один из них уже не шевелился, второй - неуклюже дёргаясь, пытался подняться, но окровавленный приклад удалого сержанта - сильно мешал ему в этом. Третий - ещё пытался сопротивляться. Он падал, поднимался, получал (поочерёдно) прикладом в живот, и стволом в горло, и снова падал.
Я подошёл поближе, держась в тени разрушенной бойлерной. Поселенец потянул меня за рукав, но я вырвался. Я знал, что это опасно, но зрелище безысходных мучений влекло меня. К тому же - мне хотелось досадить старому уроду.
Тем временем - на панцирь сержанта брызнула внутрисуставная жидкость, что его очень разозлило. Он перевёл оружие в режим огнемёта, и сжёг нарушителю голову. Тело упало, царапая ногтями асфальт. Сильно. Ногти оставались на асфальте.
Второй патрульный, тем временем, требовал от нарушителя, чтобы тот съел свой паскудный язык. По-видимому, тот оскорбил патруль неосторожным словом.
Парню, очевидно, очень не хотелось этого делать. Но ещё больше ему хотелось жить. Когда патрульный понял, что приклад в таком деле - не аргумент, он сжёг чуваку из огнемёта кисть руки.
Парень орал, выл, рыдал. С налитым кровью лицом он брызгал слезами и соплями, глядя на свою спёкшуюся в страшную угловатую костистую граблю руку. Ему, наверное, было очень-очень больно.
Когда патрульный взял его вторую руку - парень, безумно выпучив глаза, проклял всё на свете, высунул язык, и с хрустом отгрыз его. И сразу же потерял сознание от боли. Фонтанирующая кровь залила его лицо, стекала по подбородку, залила чёрным "деревом" разводов белую рубашку.
Меня вырвало. Очень тихо, но вырвало. Патруль развернулся к нашему укрытию, рявкнул, разорвав ночь хлыстом мегафона, есть ли там какой лиходей? Мы, разумеется, не ответили. Тогда сержант пожал плечами, и дал в нашу сторону длинную очередь инфракрасными пулями. Стаей самонаводящихся термочувствительных пираний вгрызлись они в дряхлый кирпич бойлерной, разорвали его, и нашли нас.
Готовясь умереть, я проклял всё и всех на свете, но я забыл про служебный пистолет, подобранный мною на побоище в конторе. В последний момент - его ствол спроецировал голубоватый защитный экран, остановивший пули. Я облегчённо вздохнул, расслабив сжатые до боли кулаки. Надеясь, что патруль ничего не заметил - мы скрылись в руинах.
Концлагерь располагался на территории старого локомотивного завода, и ощетинился во все стороны ржавыми железными конструкциями. Режим здесь был не очень уж строгим, мы без проблем забрались в один из примыкающих к территории концлагеря домов. Уютный дом. На втором этаже кто-то жил, мы видели сочащийся из-под дверей свет, слышали брань домохозяек. На четвёртом - какой-то абсолютно опустившийся субъект пожирал мёртвую собаку. Давно мёртвую - я ясно видел червей. Он поднял на нас глаза - из его рта чёрными ручейками текла кровь, вперемешку с пенистой слюной. На пятом этаже было пусто. Пыль и гниль.
Я прижался к грязному окну, всматриваясь в переплетённую рельсами территорию концлагеря. Где-то там - тот, ради кого мы всё это затеяли...
Потом - я вздрогнул. Я увидел знакомую мне дорогую серебристую машину. В памяти всплыл образ страшной чёрной тени. Я едва удержался от того, чтобы пойти и посмотреть. Только толкущиеся по территории солдаты остановили меня. В смысле - остановили бы...
Поселенец нервно спросил, не насмотрелся ли я ещё. Ему, очевидно, не нравилось это место. Вскоре - он потребовал, чтобы мы немедленно ушли. Я согласился.
Проходя мимо завывающих музыкой окон, мы не услышали тихого шарканья мягких форменных ботинок, и едва не попались патрулю.
А час спустя - Поселенец уже привёл меня в своё логово. В квартире тошнотворно воняло. Я сжал кулаки - поганый выродок злил меня!
Он обработал мою рану, а потом пошёл на кухню. Сказал, что надо поесть. Я был с ним согласен, но когда он разлил суп в две тарелки, и принялся хлебать, я не прикоснулся к своей. Вместо этого я достал из сумки бутерброд с варёной колбасой, и начал демонстративно жевать его. Поселенец швырнул ложку в тарелку. Брызги полетели мне в лицо. Он заревел, уж не брезгую ли я разделить с ним пищу? Да пошёл ты! - так ответил ему я. Я швырнул на стол его пистолет, и вышел, хлопнув дверью.
Выйдя из дому, я ясно увидел что-то чёрное. Оно быстро проползло за гаражами. А потом сержант-патрульный положил мне на плечо тяжёлую руку в перчатке...
Я грыз себе локти. Мысленно, разумеется, иначе патрульные могли заметить повязку, и поинтересоваться - кто это меня подстрелил. Впрочем, парни были неразговорчивыми. Работа такая. Старший коротко доложил по рации о пойманном нарушителе, а затем меня повели в концлагерь. Ай, как нехорошо!
Я, разумеется, бормотал что-то типа "ребят, ну я больше не буду, ребят, ну ребят, а...", хотя и понимал прекрасно, что это не поможет.
Через десять минут патрульный броневик уже провозил меня через главные ворота концлагеря.
А ещё через четверть часа я уже выходил из него...Это было невероятно!
Комендант концлагеря - пожилой, очень злой полковник пытался добиться от меня признания во всех мыслимых грехах - от праздношатания и сталкерства - и до убийств и трупоедства. Если бы он знал, как близок он к истине!
Я молчал. Я понимал, что для меня всё кончено, и тупо рассматривал окрестности. Маленькое ярко освещённое бетонное помещение. В центре - металлический стул, к которому скобами прикреплён я. Кровь после предыдущего допроса была наскоро смыта, но розовые разводы на цементе остались.
Теперь, похоже, всё опять шло к этому. Полковник щёлкнул пальцами, и в комнату вошёл человек в заляпанном кровью белом халате. С собой он принёс инструменты. Я превентивно заорал. Оба засмеялись - рано ещё, мол.
В последний момент железная дверь открылась, и в камеру вошла молодая женщина. Она по-хозяйски велела палачу оставить меня. А полковнику сказала, что мол - "отпусти его, папа, я его знаю". Я тоже её знал. И теперь вспомнил...
Дочку начальника концлагеря я несколько раз видел со своим "единственным другом". Она, конечно же, приезжала на той самой серебристой машине. Не знаю, что их связывает, что у них за дела (или отношения), но уж его-то она точно знает! А вот меня-то - откуда? И если она может освободить меня из цепких лап своего папочки, то почему не смогла освободить моего знакомого.
Об этом я её сразу, без обиняков, едва мы оказались наедине, спросил.
Она только улыбнулась - неужели я думаю, что она ещё этого не сделала? Я пожал плечами. А за кем она следила - за мной, или за Поселенцем? А она снова смеётся - нужен ей, мол, этот выродок! Нет, ей нужен был я, и очень скоро - она объяснила мне, почему. И почему она убила Поселенца. Да-да! Она его убила!
Мы брели по одичавшему парку возле моего дома. Дом выглядел слишком мерзко, чтобы приглашать туда даму. Впрочем, я её не настолько уважал...
Дорогая серебристая машина стояла у набережной. Запах тины и болота перебивал даже вездесущие запахи плесени и гнили.
Мы шли, наравне, на первый взгляд, но в руках дочка коменданта держала маленький чёрный автомат. Силовой щит голубоватым коконом обвивал её руку.
О документах мы уже поговорили - она выдала мне подписанную папочкой бумажку, позволяющую означенному Зарегистрированному Гражданину (мне!) беспрепятственно пересекать уличные сторожевые посты и КПП. Внизу, кроме уймы запретов типа: "нарушения карантинных рубежей", "незаконного ношения оружия", "незаконного собирательства", и других, подобных - фигурировала так же и вписанная от руки пометка о запрете выхода на улицу в комендантский час. А вычеркнуть этого нельзя было? - спрашивал я. А она смеялась - мол, это запрет тотальный и необходимый, и исключений из него не бывает. А ежели я хочу поспорить - могу подискутировать с патрульными. Они это любят...
Потом она начала молоть чушь! Она мне всё толковала, что я, мол, видел её. Кого видел? Змею! Змею, ясное дело! Дура напыщенная, пущай перестаёт бред нести всякий! Это я ей так говорю, а сам чёрную тень вспоминаю. Длинную.
А что за Змея? Змея - самый страшный из моих кошмаров. Моих. Её. Всех.
Ага-ага! Ну да, я вспомнил про пропаганду "Возмездия"...Я вспомнил, что уже слышал об этой Змее, прихода (приполза?) которой так ждал мой друг. Последнее время это стало всеобщей страшилкой - страшное апокалипсическое знамение, которое возвестит о конце добрых людей. Но я не интересуюсь сплетнями. Я и так навидался достаточно воистину ужасных вещей!
А что ж ей от меня нужно? А она странно так улыбается - смотреть, просто смотреть...
Потом мне всё это надоело. Я послал её к чёрту, и пошёл, повернувшись к ней спиной. Спина так и предвкушала голодную реактивную пулю...Но дочка коменданта не выстрелила. Она только болезненно рассмеялась. Иди лучше домой, а то, как бы опять патруль не замёл!
Но я не послушался. Какая-то неведомая сила повлекла меня назад, к Поселенцу.
Я хотел посмотреть...
В доме садиста-идеолога было страшно и тоскливо. Судя по табличкам на дверях комнат и кабинетов - раньше тут был сумасшедший дом. Да, старик имел чувство юмора...
Было очень темно. Пустые комнаты с высокими потолками освещались лишь сумеречным голубоватым светом работающего телевизора. Показывали фильм ужасов. Про зомби.
На кухне, в луже остывшего супа лежало то, что осталось от Поселенца после очереди реактивными пулями. Суп из перевёрнутой кастрюли смешался с супом, вытекшим из разорванного желудка. Размятые гнилыми зубами волокна мяса, сырые комочки пережёванной, полупереваренной картошки сиротливо валялись в смешанной луже из супов. Их легко было различить - суп из кастрюли, и суп из Поселенца были немного разного оттенка. Всё было подёрнуто блестящей плёнкой желудочного сока. Я отвернулся.
На столе лежал тяжёлый пистолет. Такой же, наверное, и у коменданта. Хороший пистолет. Его я забрал у истеричного администратора из проклятой конторы.
Подумав, я взял его с собой. Тридцать гранат, сто шестьдесят два обычных патрона, девятнадцать реактивных, сто (Полная обойма!) инфракрасных, игломёт, и портативный огнемёт. Индивидуальный генератор силового щита имел уйму настроек, и сложное управление. Так просто не разберёшься. Но я в любом случае привык обходиться без этого.
А потом я подошёл к окну, и увидел Змею...
Ноги подкосились от страха, и я рухнул на колени, стукнувшись подбородком об подоконник. Тот раскололся, обнаружив гнилую чёрную сердцевину. Толстые белые черви недовольно зашелестели.
Кажется невероятным, что просто змея может до такой степени напугать! Но это так! Толстая, очень-очень-очень-очень длинная, тёмно-коричневая, в ярко-красных волнистых полосках - она была ужасна! Её огромная голова светилась безжалостной, нечеловеческой мудростью. Глаза сверкали тусклым огнём воплотившегося кошмара. А зубы! О, эти ужасные зубы...
Я вышел из поселенцева сумасшедшего дома, и пошёл домой. Но мне было не суждено туда добраться...
На углу, у перевёрнутой фуры, патруль обыскивал прижатого в стене нарушителя. Тот жалобно просил смилостивиться, но было ясно - независимо от того, что они у него найдут - судьба у него одна. Концлагерь.
Я прокрался мимо, стараясь не дышать. Проходя мимо скверика со скамеечками - я понял, что концлагерь - ещё не худший вариант. На скамеечке лежало синее, вонючее тело со страшно вывернутой шеей. Судя по всему - патруль заставил преступника улечься на скамейку, свесив голову, а потом, придерживая руками его плечи, коленом сломали его шеё, вывернув голову под углом в сто восемьдесят градусов.
Странно, похоже - такая смерть вызывает обильное слюноотделение. Слюна, вытекшая из его рта, уже успела остыть, и теперь застывала холодной пеной на его руках, груди, скамейке, и просто на земле. Я пошёл дальше, стремясь поскорее достигнуть дома, и зарекаясь выходить боле в комендантский час.
Я шёл по широкому проспекту, ярко освещённому пылающими машинами. Те уже, впрочем, догорали. Зато небо потихоньку стало светлеть. Скоро утро. Скоро конец комендантского часа.
На перекрёстке, присев на скамеечке на брошенной трамвайной остановке, курили двое патрульных. Мне пришлось залезть в почерневший киоск, и седеть там, дрожа, и дожидаясь, когда они накурятся, и уйдут.
Потом - я вышел, поправил куртку, пошёл дальше. Но из-за поворота грациозно показалась машина.
Дорогая, модная, претенциозно-серебристая.
Мой старый друг был за рулём. На заднем сиденье сидела его "подруга". Хозяйка машины! Да-с...
Он, значит, ко мне пристроился, окошко открыл, и говорит, садись, покатаю, мол. А я что? Я сел.
Ехали мы молча. Очень скоро я понял, что едем мы не ко мне домой. Я плохо ориентировался в этих паскудных местах, но когда мимо промелькнули окна меломанов - я понял. Концлагерь.
Дружок, не поворачиваясь, сказал, что нужно забрать её папу. Да-да, поддержала она, теребя моё ухо воронёным стволом - папочку!
Пара патрульных, ковырявшихся в движке броневика, во дворе старого торгового центра у дороги, отдала честь, и проводила пылкими взглядами нашу машину.
Мы подъехали к воротам концлагеря. Комендантовна показала мятое удостоверение личности, и нас пропустили. Автомобиль прогрохотал по рельсам, подъехал к огромному серому зданию. Истлевшая вывеска извещала, что это административный корпус локомотивного завода, но я знал - что это администрация концлагеря.
Друг мой заглушил мотор, и мы все вышли на смердящую пеплом и болью улицу. Они попросили меня погулять где-то здесь, и пошли к проходной.
Я прошёлся туда-сюда, пнул ногой ржавую солдатскую каску, посмотрел в сторону проходной. Видимо, охранник уже пошёл открывать им двери, и сейчас, пользуясь моментом, парочка жарко целовалась.
Я сплюнул, и обошёл вонючий вагон вокруг.
И увидел Змею.
Она ползла. Ползла, извиваясь между навеки застывших вагонов и локомотивов, груд отбросов, и цехов с провалившимися крышами. Она ползла ...
Я схватился за сердце, и бегом обошёл вагон, стремясь увеличить расстояние между собой и Змеёй. Я запаниковал. Единственное, чего я сейчас хотел - так это чтобы кто-нибудь спас меня от этого кошмара! Кто угодно - хоть бы и патрульный!
И мечта идиота сбылась. Солдат с автоматом наперевес движением ствола заставил меня пройти на открытый участок. Я, должно быть, представлял собой жалкое зрелище. Он, впрочем, тоже.
Вскоре подошёл офицер с синими нашивками на рукаве. Он спросил меня - кто я, и что я тут делаю. И сразу же велел признаваться.
Я рассказал, что приехал к коменданту, за что получил в морду. Тогда я сказал, что приехал с дочкой коменданта, за что ещё раз получил в морду. Тогда я рассказал про Змею за вагонами, и получил финальный удар прикладом под-дых.
Потом я выслушал сухую нотацию о недопустимости свободного существования таких ублюдков как я, которые мешают работать Комендантским Патрульным Группам. Именно из-за таких как я мы и живёт такой жизнью. Как проклятые! Да ведь из-за таких вот окаянных трупоедов, как я...
Похоже, офицер с синими нашивками искренне меня ненавидел.
А потом выползла Змея...
Офицер взвыл, и на коленях заполз под вагон, крепко зажимая глаза руками. О! О да, он знал, что это за Змея! Один из солдат с безумными воплями убежал, бросив винтовку, а вот другой, похоже, потерял сознание.
И облегчил желудок.
А я? Я уже видел её. Нельзя конечно сказать, чтобы я к этому привык...Но я держал себя в руках.
Я поднял автомат, перевёл его в режим стрельбы очередями, и выпустил в воздух пол-обоймы, поднимая тревогу.
Ревуном завыла сирена.
В бараках тоскливо завыли узники.
Из административного корпуса вышла парочка (без коменданта), сходу запрыгнула в машину, и была такова. Вероятно, комендант-попочка-полковник тоже неожиданно умер.
Не буду спрашивать - как.
Я побежал к выходу.
По двору бегали вырвавшиеся в суматохе узники, солдаты нерешительно бежали к администрации с автоматами наперевес, а возвращались уже без автоматов, и совсем грустные.
А чаще - не возвращались вовсе...
Кто-то выстрелил из игломёта. Туча игл, летящих со сверхзвуковой скоростью, мгновенно разорвала одного из беглецов даже в месиво, а просто в жиденькую кровавую кашицу. Но это не остановило паники. Напротив.
Покинув концлагерь, я скрылся в уютном, знакомом мне дворике. На втором этаже уже были слышны удивлённые возгласы. Что это, мол, такое в нашем концлагере?
В дальней части двора стоял старенький серый фургончик. Гнилой, ржавый, почти вросший в землю от длительной неподвижности. Хозяин, похоже...известно где...
Молясь, чтобы он поехал, я вырвал гнилую дверь, и завёл его.
Крики раздавались всё ближе, и они были всё более паническими. Из дома выбежал злой, полуодетый мужлан, и побежал ко мне. Вероятно - отнимать транспортное средство.
Прогудела сирена. Комендантский час кончился.
Фургончик тронулся, и я вырулил на улицу.
Это была безумная фантасмагория. Я мчал по проспекту, а вокруг бежали напуганные люди, спятившие патрульные, дисквалифицировавшиеся солдаты. Неслись ржавые автомобили, грузовики, и тусклые патрульные броневики. Всё это сталкивалось, громыхало, переворачивалось. Ужас. Какая же это страшная судьба! Какая же это страшная Змея!
Понимая, что меня вот-вот столкнут в догорающий "ночной" автомобиль, я крутанул руль, и, пробив гнилое и выцветшее заграждение, проехал через карантинную зону.
Вокруг мелькали обломанные скелеты домов.
Было часов восемь утра. Едва я въехал в центр, как фургончик заглох. Я вылез через дыру на месте дверцы. Прохожие удивлённо таращились на меня.
Я отёр пот со лба, и задумчиво пошёл по вымощенной гранитной плиткой площади. Чужой пистолет жёг мне карман. Я зашёл в подворотню, и хотел, было выбросить его, но передумал. Вначале - оттянул затвор, извлёк дюжину реактивных патронов и гранат. Пригодятся...
Выбросив оружие, я вернулся на площадь. Взгляд мой упал на магазин. Я ощутил - как я голоден. Я не ел почти сутки, не считая того бутерброда.
Я зашёл в магазин, и попросил толстую продавщицу дать свежих бубликов. Бублики стоили дорого, но я не жалел денег. Всё равно - очень скоро они уже ничего не будут стоить.
На! - грубо сказала мне тётка, сунув бумажный пакет с выпечкой. Я открыл, понюхал...
Плати и выметайся! - взвыла карга. Я бросил деньги на прилавок, пожелал старой курве скорой и мерзостной смерти (угу-угу!), и вышел.
На площади меня ждала серебристая машина.
Дружок подошёл ко мне, и взял бублик. Он выглядел ужасно. По-видимому - на каком-то этапе им пришлось продираться через стекло. Не иначе - на проходных турникетах.
Он, очевидно, очень спешил. Его лицо было изодрано в кровавую маску, грязные осколки стекла криво торчали из пульсирующего мяса...
Из нас получилось отличное трио! Давай, что ли продолжим сотрудничество? - ласково поинтересовалась комендантская дочка.
Я на секунду задумался. Крики потихоньку приближались, отравляя прелесть и чистоту утра. Я коротко кивнул. Мы сели в машину, и поехали.
Мы ехали, и я с отвращением смотрел на своего спутника. Теперь я ясно видел, что в ноздреватом мясе гнездятся какие-то животные. От их ползанья ему, похоже, стало щекотно. Он почесал подбородок, и сразу же содрал огромный лоскут сочащейся кровью и жиром кожи. Кровь и слизь потекли с обнажённой челюсти. Я ощутил, как укололо болью мою раненую руку. Он с отвращением поглядел на то, что держал в руке, и выбросил клок в окно. Комендантская дочка судорожно вздохнула. Из её полуоткрытого рта вырвался тихий стон.
Мы ехали минут двадцать, проехали почти весь город. А потом - бензин кончился.
Заправки здесь нет? - уточнил я. Нет, но у нас канистра бензина - ответил дружок.
Он вышел, и пошёл к багажнику. Комендантская дочка обняла меня, и жадно поцеловала. Потом ещё, и ещё... Я ощутил привкус тления в её слюне. Это меня тревожило.
Пойду-ка я, помогу ему - сказал я, вылез из машины. Друг уже выволок канистру, и заправлял автомобиль. Мне стало тошно.
Закрой багажник! - это он мне. Я подошёл к багажнику, рывком закрыл его.
А потом - присел, проткнул капсюли на гранатах, и сунул их в выхлопную трубу.
Эй, мы закончили! - позвала комендантовна.
А я сказал, что останусь. Езжайте сами - говорю - я останусь.
Друг открыл рот, словно хотел возразить, но потом пожал плечами, и сел в машину. Комендантская дочка села на заднее сиденье. Машина завелась, и поехала.
Я смотрел ей вслед - такая напыщенная, яркая, претенциозная - она сверкала в лучах восходящего солнца. Она проехала метров сто, а потом взорвалась...
"Возмездие" - "Возмездие"!!! - пробормотал я.
Тоскливо, безрадостно вздохнув, я развернулся, и пошёл назад. Крики приближались.
У обочины стояло несколько армейских грузовичков, и тяжёлый, тусклый патрульный броневик, уютно устроившиеся между тлеющими "ночными" автомобилями. По-видимому, войска стянули в центр для устранения источника беспорядков, а потом солдатики разобрались - что к чему, и разбрелись. На тротуаре валялся раздувшийся труп одного из них. Наверное, ему стало плохо.
Я достал ящик с сухими пайками, ящик боеприпасов, канистру бензина, медпакеты, рацию, ещё кой-какую мелочь, и сгрузил всё это в облюбованную мною машину.
Из-за поворота показалась красно коричневая Змея.
Я принялся заводить автомобиль, но тот всё никак не заводился.
Змея ползла.
Я заплакал.
Змея ползла.
Ну же! - шептал я - Заведись! Пожалуйста, заведись! Я должен, я просто должен успеть! Ведь не может же весь этот кошмар быть напрасным! Ведь должна же быть надежда! Ведь есть же и светлое Будущее! И я...я хочу там быть. Я просто...просто умоляю - пожалуйста, заведись!
Змея ползла...
Пожалуйста, заведись...
А потом - Змея посмотрела мне в глаза, и я увидел там то же, что видели и все. И безумно, истерично расхохотался. А потом оставил машину, подошёл к трупу, и стал его пожирать, сидя на корточках. Потому что я, наконец, понял - в чём наша проблема (человеческие зубы очень короткие и тупые - они плохо приспособлены к разрыванию сырого мяса). Потому что бредовая пелена отодвинулась, и я увидел истинный лик Змеи (труп был тухлым, мясо было очень склизким и вонючим, оно сочилось гноем, но мне было всё равно). Я теперь ясно видел - Змея, это лишь трепетные лучи солнца, бегущие по асфальту - первые, после десятилетий ядерной зимы (если я пытался вгрызаться в глубину мяса - зубы оставались в нём, поэтому я просто отрывал от него легко отслаивающиеся липкие продольные полоски). Я теперь видел, как его тёплые лучи выдавливают ядовитый пар из тухлого мяса, принуждая его, наконец, гнить, после долгой ночной консервации (когда я открыл грудную клетку - мне в лицо брызнула слизь; затем я схватил рукой почерневшее сердце, и отправил его в свой рот). Я чувствовал, как его нежное тепло проникает в истерзанный червями мозг, впервые за много лет заставляя его по-настоящему работать, пробуждая интеллект и...и память (покончив со внутренностями, я ногтями разорвал глаза, и начал слизывать их зыбкое содержимое). И теперь - я всё помнил, и помнил, почему не может быть светлого Будущего, почему есть только светлое Прошлое, но и оно - лишь скелет от насквозь сгнившего трупа, который бродит в пустых сумерках, и не ведает покоя, как не ведаем его и мы - загнивающие остатки погибшего десятки лет назад Человечества. Остатки...или Останки...какие бы ужасные излучения или ретровирусы, порождённые ядерной войной не поддерживали то, что от нас осталось...