На большой лист фанеры, предварительно выкрашенный белой краской, кисть осторожно наносила короткие нежные мазки. Она, бережно зажатая между большими и крепкими пальцами, медленно летала от палитры к гладкой фанере, иногда зависая в воздухе, будто в раздумье. Внимательные глаза цвета спелой скорлупы грецкого ореха пристально всматривались в белую поверхность, словно видели невидимое. А кисть, ведСмая мускулистой рукой с крупными суставами и сухой потрескавшейся кожей от едких красок, двигалась уверенно. И постепенно проступали черты какого-то существа добродушного и наивного. Это был как будто человек, и в то же время вроде бы и нет. Но немного потешный с приятным лицом и милыми добрыми улыбающимися глазами. С ним хотелось дружить, почему-то казалось, что ему можно довериться, и он не подведёт.
В небольшой комнате вдоль стен стояли старые афиши, над ними висели красочные плакаты к кинофильмам. Чуть левее от узкого окна с запылёнными стёклами на массивном старом столе стояли банки, баночки и коробки с различными красками. В середине комнаты на полу вокруг левой стороны большого листа фанеры, обитого с противоположной стороны тонкими рейками, ползал уже немолодой человек и старательно рисовал.
Михаил Сергеич с детства мечтал стать художником. Как говорил учитель рисования: Миша - гордость и надежда школы и всего района. После окончания школы он не спешил в институт, хотел сначала поработать, помочь родителям, а потом уж поступать на заочное... Затем армия. Но на учениях его ранило в правую руку. Она долго болела, и разрабатывать её пришлось немало лет. Но всё же способность чертить и рисовать у него осталась. Он терпеливо развивал руку, хотя былого, как ему казалось, он уже не наверстает. Михаил пытался рисовать, но теперь уже только для себя и почти никому не показывал свои работы. Он уже не тешил себя мечтой стать художником, а искал другие пути для своей реализации. Поступил, а потом успешно окончил политехнический институт. Много лет проработал конструктором, пока его НИИ не самоликвидировался в связи с отсутствием заказов. Пришлось пойти охранником в одну из посреднических фирм, которые размножились в великом количестве.
Однажды в свой выходной Михаил Сергеич поехал в оптику заказать очки от близорукости. Выйдя из троллейбуса, он свернул в тихий переулок. Шёл Михаил Сергеич, как обычно по правой стороне тротуара. Он не спешил, оптика ещё далеко, и шёл так, будто с правой руки он ощущал защищённость от многоэтажек и тихий простор дворов между ними. Михаил Сергеич по привычке, появившейся у него в последние годы всматривался в объявления, развешанные на стенах домов, интересуясь предлагаемой работой. Вдруг он зацепился взглядом на слове художник. Михаил Сергеич остановился и прочитал всё объявление с интересом. Оказалось, что в детский кинотеатр "Мамонтёнок" требуется художник, можно по совместительству. Михаил Сергеич в задумчивости улыбался. Не прошло и пары минут как решение созрело. Он записал номер телефона и адрес, который показался ему знакомым. Где-то он уже видел название этого переулка... Ба, так он идёт по нему. Михаил Сергеич стал оглядываться, чтобы выяснить по номерам домов далеко ли до кинотеатра и увидел в нескольких метрах левее на верху, между первым и вторым этажами жилого дома вывеску: кинотеатр "Мамонтёнок". Почти не колеблясь Михаил Сергеич вошёл... В следующий раз он привёз свои эскизы: пейзажи, портреты.
Детская мечта частично сбылась, Михаил Сергеич поступил на должность художника. Но охранять фирму он не перестал, ведь на зарплату работника учреждения культуры не проживёшь.
Художник время от времени поднимался с пола, внимательно всматривался в воплощение на фанере своего воображения, потом снова опускался на колени и добавлял недостающие, по его мнению, штрихи. В дверях остановился пожилой среднего роста полноватый мужчина в уже давно не новом костюме.
- Ну, как Сергеич? Ещё не скоро? - спросил он чуть хрипловатым голосом из-за простуженного горла.
Михаил Сергеич оглянулся, сосредоточенное его лицо возвращалось из созданного им мира и задумчивые глаза, наконец, узрели говорящего.
- А-а, Максимыч. Осталось ещё написать название и время сеансов. Заходи, взгляни.
Тот тут же переступил порог и быстро подошёл к фанере, всё ещё лежавшей на полу. Он с любопытством рассматривал картину.
- Ну, Сергеич, как тебе это удаётся?! Ну, как живые! Каков дед, а! Благолепие! Могучий старик. Я не в смысле здоров как мерин. От него как будто исходит сила, но она не угнетает, не пугает, а приободряет ...О, а этот человечек! Какой обаятельный! Непременно дети обратят внимание. А обруч, что между ними! И как это у тебя получается сияние?! Золото - то, как сверкает!
На первом плане слева пытливо смотрел добродушный человечек. Он был мал ростом, пиджачок землистого цвета облегал упитанное тело, из-под коротких коричневатых брюк виднелись босые ноги, заросшие сероватой шерстью, на которую склонились изумрудные травинки. На втором плане, немного в глубине и справа шёл по едва видной тропке старец в светло-сером балахоне. Правой рукой он опирался на длинный кривоватый посох. Седые волосы ниспадали с плеч. Белые усы и бороду, доходящую до груди, шевелил ветерок. Благообразный старик смотрел прямо в глаза, проникая своим взглядом куда-то вглубь тебя. На заднем плане сквозь сизый туман проступали холмы, заросшие лесом и высокая гора, с которой сбегал голубоватый ручей, разливаясь в долине в спокойную реку с извилистыми берегами. Над ней, в середине картины, как бы в воздухе зависло сверкающее кольцо.
- Зд?рово, Сергеич! Но я не пойму к какому это фильму? Кого ты нарисовал?
- Юрий Максимович, что же непонятно? К "Властилину колец". Старик - это волшебник Гендальф, а человечек этот - хоббит, главный персонаж фильма, Фродо. А это - кольцо всевластия. Ну, а там, - художник показал на пейзаж, - небольшая часть местности Средиземья.
- Как Гендальф и Фродо?! Сергеич, мы же с тобой фильм смотрели, там другие артисты играют! А ты с кого рисовал? Я что-то там таких не припомню.
- Верно, Максимыч. Я рисовал их такими, какими представлял.
- То есть, что даже и не с артистов или с кого-нибудь из знакомых?
- Ну да, а как же, ведь таких людей в нашем мире не существует.
- Михаил Сергеич, ты знаешь, я тебя уважаю. Восхищаюсь, как ты можешь рисовать. Как из обычных красок делаешь, вернее сказать, создаёшь чудесные картины. Но я должен тебя ругать. Извини уж. Тебе дан был плакат, где изображён артист в роли Фродо. Его везде рекламируют. Люди посмотрят на нашу афишу, а там его нет, и, что они подумают? Это кто такой? Стоит ли идти смотреть фильм? ... У нас будут маленькие сборы. А, что из этого может следовать? Нас закроют. Город лишится ещё одного детского кинотеатра. А вместо него будет какой-нибудь "шопинг". Сергеич, я не понимаю. Тебе дали задание и ты должен его в точности выполнить. А ты фантазируешь. Нарисовал здорово, глаз не отвести... но не то, что нужно, - Юрий Максимович действительно был расстроен. Ему нравились красивые картины художника, но он не мог понять, как можно игнорировать распоряжения начальства. Директором детского кинотеатра он работал меньше года, а больше тридцати лет служил в армии. Куда его только не отправляли, и в ГДР, и в Монголию, и во Вьетнам, поездил он и по республикам Средней Азии. Кочевая военная жизнь была ему привычна, близка и понятна. А теперь на гражданке, да ещё когда армия не в почёте ему трудно стало жить и ориентироваться в "перевёрнутой", как он говорил, стране.
- Максимыч, зря ты расстроился. Ну не увидят на афише артиста, что играет Фродо, так подумают, что это другой какой-нибудь хоббит. Тот, кто читал "Властелина колец" захочет посмотреть фильм. А тот, кто не читал, придёт из любопытства. Главное, чтобы цена билета была людям по карману. А за афишу не беспокойся. Тебе же нравится. И другим понравится, а значит, привлечёт внимание. Так что за сборы не волнуйся, да ещё при такой рекламе фильма.
- И всё же, Сергеич я тебя прошу, исполняй задание в точности, срисовывай с плакатов.
- Максимыч, постараюсь, - усмехается художник. - Думаешь легко удержаться, когда идея в голове свербит, а образы перед глазами маячат.
- Ну, тебя, - обречено махнул рукой военный пенсионер и поплёлся к себе в кабинет.
После того, как появилась в прессе информация, что новозеландский режиссёр приступил к съёмкам фильма по всемирно известной книге Толкиена "Властелин колец", Михаил Сергеич снова перечитал произведения основоположника "фэнтези". Вдохновлённый историей борьбы за кольцо всевластия художник написал пять картин, где изобразил манящий полусказочный и в то же время реальный мир. Там были наивные, добродушные, но смелые хоббиты; на первый взгляд суровые, но добрые мастеровые гномы, которые при необходимости становились мужественными воинами; храбрые воздушные с ангелоподобными ликами эльфы, а также мудрые волшебники; были там и прекрасные пейзажи Средиземья, подробно описанные английским писателем. Михаил Сергеич считал, что образы, которые видит художник, поэт или писатель также как слышит звуки композитор, нисходят из какого-то иного измерения, где они уже существуют, а воплощённые в нашем трёхмерном мире, "там" они приобретают дополнительную силу и способны влиять на здешних обитателей. Поэтому на картинах Михаила Сергеича не было ни орков, ни троллей, ни злых колдунов, или ещё каких-либо представителей Тёмных сил.
В холле кинотеатра "Мамонтёнок" уже висели картины Михаила Сергеича, в них он воплотил своё видение борьбы Светлых сил за кольцо всевластия. Это была его первая персональная и тематическая выставка. Две картины, где было много гномов и эльфов, купили. Ведь кроме детей приходили посмотреть фильм и их родители, и вообще немало взрослых. Все с восхищением рассматривали творения художника.
У Михаила Сергеича хранилось дома ещё несколько работ по разным фантастическим произведениям. Он любил фантастику. Хотя она его уже начала разочаровывать. Многие авторы увлекались битвами и сражениями, их изображение становится главным у них, а, по сути, они повторяют предшественников, мало что, добавляя своего. Не обязательно ведь помещать своих героев за сотни и тысячи парсеков от Земли, чтобы рассказать о той же борьбе за власть и деньги, что идёт и на нашей родной планете. Как не заманчиво заглядывать в далёкое будущее, оно не достижимо. Какие бы не строили версии и прогнозы, невозможно понять и узреть того, что ещё не произошло. Хотя и любопытно. Будущее манит всё же больше, чем прошлое, о котором мы можем иметь представление по памятникам, археологическим и палеонтологическим находкам, письменности и так далее. Но прошлое тоже притягательно, потому что его не вернуть, в него нельзя возвратиться.
Но, наверное, самое главное это настоящее, которое люди не особо ценят. Каждый миг был будущим, неизвестностью и станет прошлым, где уже ничего изменить нельзя. И хорошо бы настоящий миг прожить так, чтобы не жалеть потом о прошедшем и не сеять пустых надежд в грядущем. Настоящий миг, это в большинстве своём каждодневные хлопоты, которые надоели и совершенно не привлекательны. Что может быть интересного в повторяющемся изо дня в день маршруте ходьбы, езды на работу, пребывание там, походы по магазинам или рынку за продуктами, возвращение по известной дороге? Так думают многие, но не Михаил Сергеевич. Даже, когда он спешит на работу, то успевает полюбоваться, и небом, и облаками, и всем, что его окружает. Каждый миг меняются расположения и конфигурация облаков, оттенки неба, освещённость домов и деревьев в зависимости от состояния погоды и солнца, которое в течение дня и года разное. Да и окружающие люди меняются в зависимости от своего настроения или самочувствия, что отражается на их лицах и на поведении. Михал Сергеич любит наблюдать за природой и людьми и переносит увиденное на свои полотна.
Но оттепель ему не нравится. Весной это другое дело, а вот зимой - нет. Если не надо ехать на дежурство, то в такие серые, объятые тоской дни он даже не выходит из дома. Обычно, когда возвращается с работы, то запасается продуктами, чтобы уж лишний раз не шлёпать в слякоть и сырость. А вот когда в зимний день мороз и солнце, то в выходной он непременно пойдёт на прогулку. Как можно усидеть дома, когда душа радуется красоте дня.
Солнце, похожее на яркую яичницу-глазунью, с каждым мигом опускалось всё ниже. Михаил Сергеич, любуясь закатом, поспешал, догоняя солнце. Снег под ногами не скрипел, тротуары и проезжая часть улиц щедро посыпаны едучей смесью, разъедающей и снег и лёд, а также обувь, которая шлёпала по грязным лужицам среди рыхлой и топкой серо-коричневатой кашицы, несмотря на мороз, чувствительно щипавший щёки и уши. Розовевшие облака, словно устали от своей дневной работы и освобождали небесную синь, нависая над горизонтом уже сизо-оранжевыми волнами. Они будто торопились на покой, золотясь и рдея от предвкушения долгожданного отдыха. Михаилу Сергеичу любоваться закатом мешали многоэтажные дома, и он торопился выйти на перекрёсток, открывавший вид на запад. Вот, наконец, и просвет. Огромная стая пухлых пунцовых облачков протянулась длинной очередью к солнцу. Громадный багровый остывающий шар, устало опускался к берёзовой роще. Михаилу Сергеичу казалось, что когда этот утомлённый, но всё ещё пылающий диск коснётся простёртых в немой неведомой надежде к небу оголённых рук деревьев, притаившихся на окраине города, они вспыхнут. А едва дотронется заснеженной земли, как, шипя и пенясь, побегут мутные всепоглощающие потоки. От воображаемых вселенских пожара и наводнения у Михаила Сергеича перехватило дух, и он с восхищением и ужасом наблюдал, как всё ниже опускался гигантский мерцающе-кровавый диск. Всё ниже и ниже... Деревья не вспыхнули. Теперь сквозь густо переплетённые ветви виднелся огромный малиновый шар, который как бы моргая и щурясь, наблюдал за тем, что делается на земле. И вот верхний краешек диска исчез, и ни пожара, ни наводнения не случилось. Вместо этого голые деревья и бирюзу неба стал обволакивать тёмный туман, он словно проникал из какого-то невидимого и неведомого мира, поглощая цвета и предметы. На город наступала темнота. Но ей противостояли приёмные дети ушедшего на покой солнца. Уличные фонари стояли на страже нашего бытия. Насладившись красотой уходящего дня, Михаил Сергеич тихо брёл домой, неся улыбку на довольном лице и храня впечатления для новой картины.
Он жил один в однокомнатной квартире на первом этаже панельного дома, расчерченного в чёрную и светлую клетку на стыках панелей. Свою восемнадцатиметровую комнату Михаил Сергеич разделил на три условные зоны: спальня, гостиная и мастерская. Слева от входа стояла прикроватная тумбочка, а вдоль короткой стены - двухспальная кровать. У изголовья над подушками висела двухрожковая бра в виде раскрывшихся бутонов. Над ней, так же как и на примыкающей стене - шерстяные ковры, хотя они украшали и делали уютным этот уголок комнаты, главная их цель - утепление и звукоизоляция стен. За кроватью в "ногах" был небольшой проход, над ним четыре книжные полки, которые примыкали справа к стенке небольшого шкафа для посуды, который стоял поперёк комнаты, и являлся условной границей между "спальней" и "гостиной" так же как и комод, справа от входа. В "гостиной" располагалось довольно вместительное кресло-кровать, рядом с ним слева торшер, а у противоположной стены на большой тумбе - телевизор и магнитофон. Михаил Сергеич не стремился приобрести "видик", потому что смотреть его времени не было. На стенах "гостиной" висели картины хозяина, которые он время от времени менял на новые, так как прежние уходили на подарки знакомым, а те с удовольствием их принимали. Некоторые даже в тайне от Михаила Сергеича их продавали, выручая немалые деньги, а потом просили его подарить им ещё, убеждая, что прежнюю выпросили родственники. Михаил Сергеич верил и снова дарил. Ему приятно, что его работа кому-то нравится.
Условной границей между "гостиной" и "мастерской" был трёхстворчатый с антресолями гардероб. Его дверцы раскрывались в "гостиной", как и шкафа с посудой. За стенкой гардероба помещались самодельные полки, где стояло или лежало всё, что нужно для рисования Михаилу Сергеичу. Были там и различные краски, и рулоны бумаги и холста, а также эскизы, наброски и готовые картины в большой ячейке, своего рода запаснике, и, конечно же, набор разнообразных кистей. Тут же и палитры и сложенный мольберт. "Мастерская" самая светлая часть комнаты, потому что там большое окно. На его подоконнике красуются четыре букета фиалок в глиняных горшках. Фиалки двух сортов: с синими и сиреневыми цветами. Справа от окна, вдоль стены стоит письменный стол, а на нём рабочая настольная лампа. Над ними висят десять книжных полок, заполненных полностью.
На полу в "спальне" и в "гостиной" лежат симпатичные овальные ковры почти одинаковой расцветки, только у кровати ковёр размером поменьше. Стенки гардероба, шкафа для посуды и дверь, которая, открываясь, ездит на колёсиках вдоль стены коридора, оклеены такими же обоями, что и стены, поэтому создаётся впечатление, что это их продолжение. Над центром "гостиной" висит пятирожковая люстра, выполненная в одном стиле, что и бра, и освещает все его три "зоны", всю комнату.
Для Михаила Сергеича важно, чтобы каждая вещь находилась на своём определённом месте, чтобы её легко найти, поэтому, он, хотя и не любил уборку, старался поддерживать не только в "мастерской", но и во всей квартире, конечно не идеальный, но всё же порядок.
Переезд в эту квартиру совпал с разводом. Михаил Сергеевич так долго мечтал об отдельной квартире, ему так хотелось избавить жену от пребывания в ненавистной ей коммуналке! Но получил ордер на квартиру, когда вновь стал холостяком. Его семейная жизнь была короткой, да и можно ли назвать её семейной. До бракосочетания всё шло замечательно... Или так ему казалось, ослеплённому любовью? Что же привлекло Михаила в той двадцати восьмилетней девушке. Он не знает ответа. Может потребность любить и быть любимым, нарисовала ему то, чего в ней не было?
После свадьбы она переехала в его пятнадцатиметровую светлую комнату с окнами в тихий двор. Кроме них в коммунальной квартире жило ещё три семьи, пятеро взрослых и трое детей, из которых один дошкольник, а двое - грудные. Жена Михаила боялась соседей. В туалет и ванную ходить часто стеснялась. На кухне появлялась, когда там никого не было, а значит очень редко. Начались у них с Михаилом ссоры из-за разных незначительных пустяков, нелепые обиды жены. Чуть что не так как ей хочется, и лицо её морщится, словно она пытается выдавить из себя слёзы. Но, если у неё и не получалось заплакать, она всё равно заявляла, что едет к маме. Никакие уговоры, доводы не действовали. За два года замужества большую часть времени она находилась в родительском доме. Ещё в начале их совместной жизни, когда у них было более-менее хорошо, Михаила часто мучило странное ощущение, что вот-вот, и они расстанутся. Как будто две нити не связаны в узел, и при лёгком дуновении разлетятся врозь. Он спрашивал себя: что может им помещать быть вместе? Но ответа не находил. Михаил себя успокаивал, что ему только кажется, потому что ещё мало прожили вместе, а потом всё пройдёт. Но это ощущение не проходило. И, в конце концов, он понял. Причина - инфантильность жены, которую поощряла и лелеяла её мать. Михаил не мог понять, почему его жена, женщина почти тридцати лет ведёт себя как капризный подросток?! Михаилу нужна жена-друг, жена-любовница в одном лице, но только не жена-ребёнок! ... Разочарование, недоумение, да и обиды постепенно стали основой их взаимоотношений. Михаил уже не верил, что жена его любит, к тому же он чувствовал, что его любовь к ней словно испаряется.
Когда Михаил перебрался в свою новую отремонтированную квартиру, он позвонил уже бывшей жене, пригласил её в гости. Она попросила подождать у телефона. Михаил не слышал, что и кому она говорила, но был уверен, что та советуется с матерью, и уже заранее знал ответ. Да, приехать к нему на новоселье, она отказалась. И не стала записывать его новый адрес, который Михаил хотел сообщить ей на всякий случай.
Как ни тяжело, как ни больно было расставаться Михаилу, но он понимал, что она не тот человек, который ему нужен и ей нужен другой, не такой, как он. Михаил утешал себя: "Что Бог не делает - всё к лучшему", хотя это и мало помогало. Печально и то, что у Михаила на протяжении семейной жизни не было ощущения семьи. И не, потому что они не успели родить ребёнка. Не было единения, духа, который скрепляет разных людей. И Михаил не смог понять, кто в этом виноват? Почему так произошло?
После развода Михаил не торопился утешиться в объятьях другой. Он переживал разрыв в одиночестве. Не один год прошёл, пока душевная грусть постепенно истаяла. И тогда в свободное от тоски сердце опять поселилась любовь. И он снова обожал, не замечая недостатков, сосредотачиваясь на ней, единственной, и совершенно не обращал внимания на других женщин. Они просто для него не существовали. Но многие так самозабвенно любить не могут. В их числе и его избранница. Проходит время, и Михаил осознаёт то, что для него трагедия, то для неё пустяк, то, что для него очень важно, то для неё не имеет почти никакого значения и наоборот. Приходит разочарование друг другом. Ему кажется, что она его не любит, она же считает, что он слишком много требует от неё. В конце концов, они расстаются.
Идут годы и душа Михаила тяготиться лёгкостью и свободой. Потребность любить и быть любимым не зависимо от сознания Михаила каким-то непостижимым образом выбирает объект для обожания. И снова годы любви, страданий, непонимания, отчуждённости, а потом он опять один. "Сколько можно наступать на одни и те же грабли?" - спрашивает он себя и не может ответить, потому что не видит, что "грабли" - это его безграничная любовь, которой требуется такое же ответное чувство. Но этот дар даётся далеко не каждому.
Он устал от страданий и разочарований и решил оставаться один и постараться не влюбляться. По его мнению, одиночество гораздо тяжелее переживать в семье, когда вокруг родные люди, а тебя не понимают. А он не одинок, ведь с ним мир его картин.
Солнечный морозный день стал редким и приятным явлением среди нескончаемой череды пасмурных дней с низко нависшим грязно-туманным небом в эту зиму, когда мокрый снег сменяется дождём и едва прикрывает землю, превращая дороги и тротуары в ухабистые ледовые дорожки. Но, наконец-то светло-серый купол, распростёршийся над городом, приоткрыл сияющий кругляшок солнца и широкую полосу аквамаринового неба. Его красотой любовался Михаил Сергеевич по дороге на работу. В его воображении зарождалась новая картина.
После службы, дома, сидя за столом, он рисовал, делал наброски, подбирал соответствующие оттенки. Среди листов бумаги и мягких цветных карандашей для живописи недопитый, уже остывающий чай в большой чашке, а на блюдце - шкурка дольки лимона. Боковым зрением Михаил Сергеич заметил, что под включенной лампой пролетело что-то мелкое. Он перестал рисовать, огляделся повнимательнее.
- О, комар! Откуда ты взялся в декабре? - произнёс Михаил Сергеич в удивлении вслух.
Комар приземлился недалеко от блюдца и медленно полз, обследуя хоботком и усиками клеёнку на столе.
- Если ты меня кусать не будешь, то я тебя не трону, живи, - обратился художник к комару. - Ты, наверное, голодный, вон еле ползёшь, - и он взял лимонную корку и осторожно положил рядом с комаром.
Тот не улетел, а замер. Тогда Михаил Сергеич пододвинул корку вплотную к комару. Тот, видимо почувствовал съестное. Ощупывая хоботком и усиками край корки, взобрался на неё и остановился, его хоботок работал как мини-насос, вытягивая незаметный человеческому глазу сок.
- Бедняга! Голодный. Ну, ешь, ешь.
Михаил Сергеевич ещё немного понаблюдал за комаром, рассматривая его, потом принялся продолжать прерванный эскиз. Когда в следующий раз он поднял глаза на корку, комара на ней не было. "Уже улетел? Ну, пусть летает", - подумал художник.
На следующее утро он забыл про комара и ушёл на работу. Вечером, возвратясь, Михаил Сергеич поджарил три замороженных котлеты-полуфабрикаты, сварил гречневой каши на гарнир. Потом посыпал ароматные котлеты, мелко нарубленной петрушкой, укропом и киндзой, полил остропряным соусом барбекю "Стебель бамбука" и с аппетитом ел ужин. Потом пил чай с молоком и слушал новости, возмущаясь про себя тем, что делается у нас в стране. Затем пошёл в комнату просмотреть свои вчерашние наброски. Михаил Сергеевич находился в раздумье над тем, что он изобразил и не сразу заметил на столе забытую сутки назад почти засохшую лимонную корку. Рядом с ней лежал, вытянув все свои лапки, комар. Художник осторожно его сдвинул карандашом, а тот не шевельнулся, находясь в той же застывшей позе. "Вот бедняга. Отчего же ты умер? Не вовремя появился на свет? Или так коротка ваша комариная жизнь? Бедный комарик..." - думал Михаил Сергеевич, смотря на крохотное недвижимое тельце.
Художник "похоронил" комара в цветочном горшке и листья фиалки, распростёршиеся над ним, смотрели сквозь стекло на падающий в ночи снег. Михаилу Сергеевичу отчего то стало грустно. "Кто объяснит для чего весь этот круговорот жизни?! Рождение - существование - смерть! Для чего всё? Для чего живут: растения, животные, люди?! Да, что там животный и растительный мир! Горы рассыпаются в песок, поглощающий некогда зелёные долины и, превращая их в пустыни; исчезают острова; материки сходятся, расходятся, изменяют очертания! Земля наша не раз меняла облик и обитателей! Да, что планета! Вот Солнце, оказалось и оно не бессмертно. Да, что там одна звезда! Во Вселенной не редкость столкновение двух галактик! А сколько там звёзд, от которых зависит жизнь на планетах! И что значат наши личные проблемы, такие значительные по сравнению со смертью комара и такие ничтожные по сравнению со столкновением галактик и их гибелью!"
Чтобы рассеять хоть немного грустные мысли Михаил Сергеевич пошёл прогуляться. Он любил, чтобы зимой был морозец, щипавший щёки, вокруг бело и сугробы, а под ногами снег скрипел и сверкал днём под лучами солнца, а вечером - фонарей. Такие зимы были в его детстве. А потом, когда он вырос и уехал в столицу, расположенную более чем в шестистах километрах севернее его родного городка что-то случилось с климатом. Зимы превратились в затяжные оттепели, во время которых уже тогда у молодого Михаила, как и теперь, болела голова.
"Надо же снег идёт, а с крыш капает. Ну и зима! Когда же будут морозы? Так мой тёплый мохеровый свитер моль сожрёт. Прошлой зимой всего пару раз надел, а в этой - ни разу... Небо какое-то странное, словно от горизонта идёт невидимая подсветка, - говорил себе художник, глядя в небо, туда, где его не загораживали многоэтажки. - И, затянутое тучами небо было не тёмным, а огненным, и красновато-оранжевым, переходящим в тёмно-серое в зените. Какие то чудеса... можно было бы решить, если б не знать, что это всё из-за сильного городского электрического освещения, которое отражается в облаках, подсвечивая их. О, это надо изобразить! Среди огней города выделяется сиянием большой торговый комплекс, а над ним в вечерней мгле клубится гигантская красноватая туча, думаю мало, кто обратил внимания на необычное небо. Люди, к сожалению, редко замечают красоту природы".
Действительно, прохожие в основном смотрели себе под ноги, некоторые - на витрины магазинов, другие иногда бросали взоры по сторонам при переходе улицы, а иные самовлюблённые несли себя гордо, не замечая остальных. И никто не смотрел на небо.
"Уже в ясные, столь не частые ночи, звёзды видны слабее из-за электрического освещения улиц и зданий, так называемого электрического загрязнения космоса. Я здесь никогда не видел Млечного пути, - продолжал мысленно рассуждать Михаил Сергеевич. - Только у себя на родине среди угольной черноты ночного неба, где среди мириад мерцающих звёздочек раскинулась сияющая дорога... Да, давненько я не был на родине, уж, сколько лет не видел Млечного пути... И могилки родителей надо бы проведать... Интересно, а как поживает Галина, да и другие одноклассники? Вот здорово было бы повидаться! А Галина? Какая она стала? Поди и не узнать, ведь не виделись со школы, больше 30 лет прошло. Хоть бы в этом году съездить на родину, сколько можно откладывать. Скоро на фирме будут составлять график отпусков. Вот, если бы мне летом, а то всё поздняя осень или зима, или ранняя весна. А мне почему-то хочется туда поехать летом".
Михаил Сергеевич не был на родине уже около одиннадцати лет. До этого он много раз приезжал, но Галину повидать не удавалось. Слышал от знакомых, что выходила замуж, но с мужем не повезло, и она вернулась в родительский дом. Ему так хотелось её увидеть. А в последнее время, как будто какое то наваждение. Чуть ли не каждый день её вспоминает. Впрочем, он помнил о ней всегда и во время приездов интересовался её жизнью, но мало что удавалось узнать. Он и не помнил в каком классе обратил на неё внимание, но точно знал, что в седьмом, восьмом, девятом и десятом только о ней и думал. Но не только предложить дружбу, но и лишний раз заговорить с ней не решался, тем более она его почти не замечала. Михаилу казалось, что Галя неравнодушна к Толику, её соседу. С ним она охотно разговаривала, впрочем, особой симпатии между ними не наблюдалось. Что привлекло его в ней в школьные годы и что заставляет его думать о ней сейчас? "Тайна сия есть". Галина не обладала яркой броской внешностью и не была отличницей, но и двоек у неё тоже никогда не было. Она явно обладала способностями, но, скорей всего их в себе не замечала, принимая как должное, поэтому, к сожалению и не развивала. Она не рвалась в комсомольские активисты и не стремилась слыть отличницей, но, тем не менее, Михаил её считал лучшей, а почему и сам не знал, просто для него она была самой-самой.
Придя в школу раньше неё, он с нетерпением ждал её прихода, а потом незаметно наблюдал за ней. В классе Миша сидел на последней парте возле окна, а перед ним все остальные, таким образом, он мог видеть Галю каждый урок. Замечала ли она, делая вид, что нет или на самом деле ей было невдомёк о неустанном интересе Михаила к ней, он до сих пор не знал.
Воспоминания юности и ностальгия, нахлынувшие почему-то, преследовали Михаила Сергеевича несколько месяцев, и он принял решение непременно съездить во время отпуска в свой родной городок и разыскать Галину, иначе ему не будет покоя, в этом он уверен.
В конце января начальник отдела безопасности фирмы, где продолжал работать Михаил Сергеевич, составил график отпусков и тому достался август, чему он был несказанно рад. В кинотеатре же обычно репертуар известен на месяц вперёд, а то и раньше, поэтому он надеялся написать требуемые афиши до своего отъезда. До отпуска ему придётся напряжённо поработать.
В феврале оттепели сменялись метелями и ни одного ясного дня. Потом зима будто спохватившись, наслала северный ветер, разметавший тёплые атлантические циклоны и март был морозным и солнечным. Ночи неуклонно уступали всё увеличивающимся дням, солнце всё ярче, воздух всё теплее, но холода не торопились добровольно отказываться от своих завоеваний. Почти весь апрель температура скакала от минус шести до плюс четырёх. Нахохлившиеся птицы усердно на разные голоса призывали солнышко согреть их, но оно упорно пряталось за тяжёлые и тёмные тучи, из которых то лил холодный дождь, то порхал снег, прикрывавший крохотные ростки молодой травы. Но вдруг, в первых числах мая как-то резко стало очень тепло. Восемнадцать градусов выше нуля показались жарой. И все вокруг как будто стали веселее. У людей довольные лица, бездомные кошки и собаки дремали под лучами солнца, а птицы оглушительно переговаривались между собой. За несколько дней земля и деревья позеленели. Сочная трава и листва радовала глаз. Но как говорится: хорошего понемногу. Вскоре похолодало, и наступила пасмурная и дождливая погода. Почти до июля люди вынуждены были ходить в плащах и куртках, а иногда и в сапогах. Но и июльская жара не была долгой. Холода мстили за зимнее тепло, и врывались в лето.
Близится август и отпуск у Михаила Сергеевича. Хлопот у него полно, он торопится написать афиши на весь репертуар будущего месяца. Иногда он задаётся вопросом: что его ждёт в этом отпуске? Как изменился родной городок? Как отнесётся к нему Галина? И живёт ли она ещё там? ...И, что брать с собой из вещей? Ведь погода меняется не только каждый день, но и в день по нескольку раз.
Поезд отправлялся ночью и Михаил Сергеевич вынужден более двух часов просидеть в зале ожидания, где ему до головной боли надоели бесконечные объявления и предупреждения диктора, разносящиеся не только по всему вокзалу, но и на платформах. Громкий голос, вещавший из репродукторов, мешал сосредоточиться на содержании книги, которую художник пытался почитать. И вот, наконец, на табло появился номер пути, с которого отправляется его поезд. Михаил Сергеевич удивлялся себе, почему это он волнуется? Что за ерунда!
Возможно, к лучшему, что человек не может предугадать своего будущего. А, ведь с того момента, как Михаил Сергеевич вошёл в поезд начался иной период его жизни, который изменит многое в ней.
Михаилу Сергеевичу нравилось ездить в поезде. Во время пути он отдыхал от всяких житейских "надо". Он с удовольствием любовался огромными заплатами полей, подчёркивающих изгибы, склонны и возвышенности земли, дальним в сизо-голубой дымке лесом, строениями, проносившимися мимо окон вагона. А когда округу накрывала темнота, он наблюдал за огнями в ней. Огни в ночи Михаилу Сергеевичу казались загадочными и манили, словно неведомый и прекрасный мир, сокрытый от всех, но раскрывающий свои тайны только избранным. Художника тянуло туда и он с сожалением смотрел, как огни, удаляются в дали. Проносились километры, и новая россыпь огней в черноте ночи его влекла к себе, но и они оставались потом где-то позади, порождая немного грустные воспоминания нераскрытой тайны неведомого, но завораживающего мира.
Утром открылась взору родная лесостепная полоса с разбросанными деревнями на пригорках. Аккуратные домики, побелённые или из белого кирпича, окружённые с фасадов палисадниками, переходящими в сады с торчащими над штакетниками ветками с созревающими яблоками и сливами, виднелись то ближе, то дальше от дороги. За деревенскими наделами раскинулись поля, подчёркивающие округлость земли, ограждённые посадками из берёз или пирамидальных тополей. Поля чередовались с островами лиственного леса. С улыбкой на радостном лице взирал Михаил Сергеевич на милые родные просторы.
Вот и бежево-розовое здание вокзала, старого знакомца, а над ним небо такое голубое с размазанными пятнами несущихся облаков. Ветви деревьев усердно качаются, будто в приветствии. Михаил Сергеевич оглядываясь по сторонам, примечает, что многое здесь осталось по старому и ему это приятно. Он идёт к автобусной остановке и с толпой незнакомых ему людей входит в большой современный салон автобуса. "Таких раньше не было", - замечает про себя он, двигаясь к окошку.
По обе стороны дороги большой парк. Обычно после весеннего половодья деревья стоят в воде, которая спадает летом и то не везде. Сколько раз юный Михаил видел на полянках цветущие синие и жёлтые ирисы и множество мелких розовых цветочков. Но никто их не рвал, кому охота лезть в грязную воду, прикрытую зарослями травы.
Автобус въехал на большой мост. Река здесь очень широка, Михаил никогда не решался переплыть её. За парком река сужается и кажется, что не стоит большого труда перебраться вплавь на другой берег. Но местные жители знают о её коварстве и почти никогда там не купаются за исключением некоторых смельчаков, половина из которых сгинула в незаметном омуте.
Михаил Сергеевич вышел у автостанции, которая располагалась близ центральной улицы, хоженной и перехоженной им множество раз, потому что он жил на ней в детстве. Он направился к гостинице. Где-то за сквериком, немного запущенным с погнутыми прутьями ограды, должно находиться "новое" здание гостиницы, куда и направился Михаил Сергеевич. Раньше гостиница располагалась недалеко от их двора, но в свой последний приезд ему сказали, что она переехала. Белёсая плоская трёхэтажная коробка выглядела более "поношенной", чем двухэтажный ярко-розовый домик, в котором гостиница помещалась прежде.
Михаил Сергеевич поселился пока на двое суток, надеясь за это время найти кого-нибудь кто хочет сдать комнату. Перекусив, то ли в кафе, то ли в баре при гостиницы, художник пошёл на кладбище к могилам родителей. За последние годы кладбище разрослось, издали оно походило на лесок, где среди кустов сирени и жасмина проглядывали ограды, кресты и памятники. Михаил Сергеевич пробрался по узкой тропке к облупившейся ограде, за которой стояли два креста, начинающие уже ржаветь. Уж сколько лет прошло, а ему всё ещё трудно осознать, что здесь под этими крестами лежит то, что осталось от его отца и матери. А в его памяти они живые, и сейчас он стоит и вспоминает, вспоминает...
Возвращался он другой дорогой. Магазины остались на прежних местах, но ассортимент изменился. Михаил Сергеевич купил в хозяйственном банку серебрянки, резиновые перчатки и кисточку для краски. Он собирался на следующий день, если не будет дождя покрасить ограду и кресты на могилах. Потом прикупил яиц, хлеба, сыра, масла, сахара, копчёной колбасы и вернулся к себе в номер.
Отобедав, он вышел на прогулку разузнать о Галине и на поиски сдаваемой комнаты. Михаил Сергеевич шёл по центральной улице, вдыхая всё ещё свежий, не испорченный выхлопными газами воздух родного городка. Ещё во времена его детства было запрещено автомобильное движение по главной улице, даже автобус ехал по параллельным ей и только пересекал её в двух местах. Это правило всё ещё действовало и улица уже более сорока лет является пешеходной. День выдался тёплый, настоящий летний день, к тому же субботний и на центральной улице людно, ведь здесь сосредоточие магазинов.
Михаил Сергеевич пошёл в сторону школы, в которой он учился. Но туда его не школьные воспоминания позвали. Левее школы начиналась улица название, которой он забыл, но где-то там, среди частных домов когда-то жила Галина.
Он шёл медленно по тротуару вдоль штакетников, как и раньше они служили только ограждением территории, которая не прятала за высокими сплошными заборами своё добро от чужих глаз. То там, то здесь Михаил Сергеевич видел работающих в огороде, саду или по хозяйству во дворе. Не решаясь ни у кого спросить о комнате, он прошёл улицу до конца, потом повернул обратно. Михаил Сергеевич ругал себя за нерешительность и говорил себе, что ведь никто не знает, зачем он тут. После некоторой беседы с самим собой, приободрённый своим внутренним голосом, художник стал посмелее и обратился на обратном пути к первой, мелькнувшей за штакетником фигуре:
- Извините, вы не подскажете, у кого можно снять комнату?
Женщина в серых шортах и чёрной футболке с тяпкой в правой руке остановилась, обернулась.
- Добрый день, - поспешил он добавить.
- Здравствуйте, - ответила она. - А вы один или с кем ещё? - спросила с деловым любопытством.
- Один.
- А на долго вам?
- Почти на месяц, - машинально сказал Михаил Сергеевич, усиленно роясь в памяти. Эту женщину он уже когда-то видел, а может, и знал.
Она подошла почти вплотную к штакетнику и сказала:
- Я могу сдать комнату, только удобства, как говорится во дворе. Согласны? Что с Вами? Вам плохо?
- Голова закружилась, наверное, солнце припекло, - с трудом произнёс он.
- То-то вы побледнели. Присядьте на скамейку.
- Спасибо, хозяюшка, - Михаил Сергеевич опустился на скамью, припал спиной к рейкам штакетника и в изнеможении замер.
- Может попить принести?
- Нет, не надо. Я могу вам сейчас уплатить за комнату, сколько нужно?
- А где ваши вещи?
- В гостинице. Могу я завтра же поселиться у вас?
- Да, пожалуйста. Завтра и заплатите. А я из комнаты уберу лишнее, чтобы вам не мешало.
- Не беспокойтесь. Мне не хотелось бы вас обременять дополнительными хлопотами. Давайте знакомиться. Меня зовут Михаил Сергеевич, можно просто Михаил.
- Галина Ивановна, или Галя, - улыбнулась она.
Последнее сомнение отпало. Он её нашёл! Михаил Сергеевич встал и с радостной улыбкой сказал:
- Завтра к вечеру я приду с вещами, хорошо?
- Договорились, - произнесла она, кивая головой.
- До свидания.
- До свидания, - ответила она, мило улыбаясь, а про себя сказала: "Видно полегчало, что он так и просиял. Наверное, сильно ему было плохо, думала упадёт... Ой, а цену за комнату я сказать ему и не успела. Ну, ладно. Быть может, знает, что раз дом без удобств, то дорого не возьму".
А Михаил Сергеевич мысленно благодарил Бога за такую удачу. Он зашёл в церковь. С иконостаса и стен, переходящих в высокий купол смотрели потемневшие скорбные лики святых, Богородицы и Спасителя. Михаил Сергеевич поставил свечки за упокой своих родителей и всех усопших родственников и знакомых. Написал записки об упокоении и о здравии своём и Галины. Поставил свечки и помолился, прося помощи и здравия для Галины и себя.
После ужина Михаил Сергеевич лежал и смотрел в окно на синеющее небо, и ему не верилось, что так быстро удалось осуществить свою многолетнюю мечту. "А она меня не узнала, - с некоторой долей грусти заметил он. - Неужели я так сильно изменился внешне? А "внутри" я почти тот же".
Он долго думал о ней. Уже нет худенькой девочки, вместо неё женщина, что называется в теле и довольно привлекательная. Но те же карие любопытные глаза, тот же немного большеватый рот, совершенно её не портивший ни тогда, ни теперь. Лицо стало более округлое. Брови так же прямо разлетаются в стороны, только теперь тоньше, убрав их ширину, она прибавила лицу женственности. Цвет волос из тёмно-русых превратился в каштановый, и очень ей идёт. "Интересно замужем ли она сейчас?" - задавал себе вопрос Михаил Сергеевич, засыпая.
Солнечным утром следующего дня он проснулся рано. Пока Михаил Сергеевич брился, вскипела вода в литровой банке с маленьким кипятильником. Заварив чай, он продолжил утренний туалет. Приведя свою внешность в надлежащий вид, художник съел большие бутерброды: с колбасой, с маслом и сыром, запивая сладким чаем. После завтрака Михаил Сергеевич отправился на кладбище.
Вырывая бурьян, густо разросшийся на могилках, Михаил Сергеевич просил прощения у покойных отца и матери, что недодал им заботы и внимания при их жизни. Вообще он не любил ходить на кладбище. Грустно и жалко тех, кто лежит здесь, ведь за каждым памятником, крестом и безымянной могилой была чья-то жизнь - надежды и стремления, неудачи и успехи, горести и радости, и у каждого из них всё в прошлом. Они стали историей, которая никому не известна, кроме самых близких, и то лишь её внешняя сторона. А свои переживания, страдания и мысли они унесли с собой.
День ещё был в разгаре, солнце здорово припекало, когда выглядывало из-за кучевых облаков, которые гнал юго-западный ветер. Михаил Сергеевич, покрасив кресты и ограду, вернулся в гостиницу, собрал вещи. Ему не терпелось пойти к Галине, но он опасался, что помешает. Придётся потерпеть до вечера, как и обещал ей. А пока он отправился на речку, в такую погоду и не искупаться!
Солнце медленно опускалось куда-то за лесок на окраине городка. Михаил Сергеевич открыл калитку и окликнул Галину Ивановну. Она вышла из дома. Как и вчера она была в серых шортах, но в другой, голубой футболке. Они поздоровались, улыбаясь, друг другу. Галина пригласила его осмотреть комнату.
- Какие у вас странные вещи, - сказала она.
- Почему? - вначале не понял он, но потом до него дошло, что она не знакома с некоторыми "инструментами" художника. - У меня хобби, я рисую. Вот захватил мольберт и папку для эскизов. Куда можно поставить их и сумку с одеждой?
- Комната в вашем распоряжении. Давайте ужинать, я борщ сварила.
- Вот спасибо! Но сначала я вам оплачу за проживание. Кстати, вы мне ещё не назвали цену, - улыбнулся Михаил Сергеевич.
Галина назвала сумму, опасаясь, что сильно загнула и может потерять жильца. Но скоро её сомнения рассеялись. Тот, не торгуясь, отдал сколько она предложила, и не только потому что цена оказалась меньше, чем он предполагал.
Галина наливала борщ.
- Вот кушайте на здоровье, - поставила она тарелку на стол против Михаила Сергеевича. - Положите сметанки и зелень. Укроп и петрушка только что с огорода.
- Нет, что вы Галя, бывал и не раз, и даже жил в детстве.
- Правда?! То-то я смотрю лицо мне ваше как будто знакомо, - сказала она, повеселев, - значит земляк.
"Знакомое лицо! Ещё бы!" - подумал он, кивая в знак согласия головой, а вслух сказал:
- Какой борщ вкусный! Я борщ люблю. Приготовлю пятилитровую кастрюлю, мне на неделю хватает.
- А что же жена не готовит? Или вам самому нравиться стряпать?
- Я разведён и давно.
"Конечно, все вы в отпуске разведённые. Хотя, кто знает, может, и правду сказал", - подумала Галя.
- Я видел, некоторые коров держат, наверное, у кого-нибудь из них можно молоко покупать?
- Да, на нашей улицы есть две дойные коровы. Покупателей много, у нас даже своеобразная очередь на молоко, творог и сметану. Но раз в неделю чего-нибудь да достанется. А эта сметана из магазина.
- Тоже вкусная. Спасибо, накормили.
- На здоровье. Чай будете пить? - довольная Галя убирала со стола пустые тарелки.
- Да, спасибо. Я сейчас вернусь, - и Михаил Сергеевич пошёл в "свою" комнату. - Вот к чаю, - он подал Галине большую коробку шоколадных конфет.
- Какой чудесный тёплый вечер, - тихо произнёс Михаил Сергеевич, глядя в раскрытое окно на сад.
- О, давайте перейдём во двор, там между яблоней и грушей есть небольшой столик с двумя лавками, - весело предложила хозяйка.
- Давайте, - живо согласился Михаил.
В вечерних сумерках разносился стрёкот кузнечиков. На синеющем восточном небосклоне проявлялись недосягаемые светящиеся пятнышки. Галина и Михаил пили чай с конфетами и беседовали. Он расспрашивал её, что она сажает в своём огороде, как борется с садовыми вредителями. А она с удовольствием рассказывала, видя интерес и сочувствие с его стороны.
- Вот ещё немного посидим, и потом я пойду по воду. Надо полить огород. Если дождей нет несколько дней, то и сад поливаю, но по очереди, сразу тяжеловато.
- Галя, можно я вам помогу?
- Ну, если есть желание, то - пожалуйста.
Через несколько минут Михаил с удовольствием отправился на колонку с двумя эмалированными десятилитровыми вёдрами.
После полива они оба сели на лавочку передохнуть.
- Михаил, вы здесь посидите, а я минут, на пятнадцать-двадцать займу кухню.
- Хорошо, Галя, вы не торопитесь. Я полюбуюсь на звёзды.
Она вошла в дом, прикрыв за собой дверь на крючок. А Михаил Сергеевич смотрел в мерцающее ночное небо, через которое пролегал Млечный путь и улыбался. Он заворожено глядел на звёзды, и ему не надоедало.
Дверь снова скрипнула, и Галина вышла в махровом халате и с головой обмотанной полотенцем. В руках она несла два неполных ведра.
- Галина, подождите, я вам помогу, - встрепенулся Михаил Сергеевич и поспешил к ней.
- Спасибо, Миша, их надо вылить в помойную яму. Можно сказать, я приняла душ.
- А яма - своеобразная канализация? - улыбнулся он. - Как у меня в детстве.
- А у меня до сих пор. Милости просим в прошлый век...Михаил, на плите есть ещё горячая вода, а в коридоре - холодная. Если нужно - берите. В кухне свет оставила, чтобы вы в темноте не заблудились и нашли дверь в свою комнату.
Когда утром Галина Ивановна вышла на кухню, то на плите в чайнике и большой кастрюле вода была уже горячая, на столе заварен чай, а на тарелке под салфеткой - пара бутербродов - с колбасой и сыром с маслом. А её жилец рассматривал цветы в палисаднике. Она быстренько привела себя в порядок и пошла звать его завтракать.
- А я уже позавтракал, - ответил Михаил Сергеевич. - И вам заодно бутерброды сделал.
- Спасибо, - проговорила она, немного в удивлении, потому что уже не ждала заботы и внимания к себе.
Но Михаил добавил:
- Галечка, можно вас так называть? - после того как она ему утвердительно кивнула, продолжил. - Я варю частенько на завтрак себе кашу, разную: гречневую, манную, геркулесовую. Если я завтра буду варить, то можно и на вашу долю?
- Да, пожалуйста, - немного растерянно отвечала она.
- А какую вы предпочитаете?
- ...любую... хотя бы и гречневую... Я сегодня куплю молоко.
- Хорошо, гречневую. Договорились... Вы сегодня на работу?
- Нет, у меня ещё две недели отпуска.
- Да-а! Вот здорово! Может, как-нибудь вместе сходим на речку или на озеро или за грибами?
- Сходим, - улыбнулась она, - только не сегодня, ладно?
- А я попытаюсь запечатлеть какой-нибудь живописный уголок.
- Ну счастливо!
Михаил Сергеевич взял мольберт и папку и отправился на улицу Ленина, её конец одновременно являлся плоской вершиной крутого холма, с которого открывался вид на огромную низину заливного луга. Там бродило стадо пёстрых коров. Вдали за невидимой отсюда рекой синел лес. А слева на пригорках, уходящих за горизонт разбросаны белые домики пригородной слободы. В лучах полуденного солнца металлические крыши сверкали, словно россыпь самоцветов. Этим видом Михаил Сергеевич любовался в детстве и позже в свои редкие посещения родного городка и хотел изобразить теперь.
Галина, превозмогая ноющую боль в пояснице, принялась хлопотать по хозяйству. Она выпустила кур во двор, почистила их закуток, сменила им воду и посыпала в корытце пшеницы и проса. Бросила им горсть ячменя и истолчённой яичной скорлупы, после чего пошла в дом, прилегла на старом диване. Немного передохнула. Галина Ивановна вчера перед приходом жильца помыла пол и убрала в доме. Но вездесущая пыль и неизвестно откуда берущийся мусор уже появились. Она пропылесосила ковры на полах в комнатах, вытрусила половики и протёрла пол на кухне и в коридоре. После чего устроилась на диване с книгой. Не прошло и часа, как она отправилась в подвал за картошкой.
Михаил Сергеевич на обратном пути зашёл в магазин, купил сыра, колбасы, хлеба и килограмм вафлей. На обед Галина угостила его овощным салатом и жареной картошкой.
- Галя, до чего же вкусно! - с восхищением проговорил художник.
- Это вы проголодались, вот вам и кажется.
- Нет, Галечка, что вы! Может вы знаете какой-то секрет, как простым, всем известным блюдам придать неповторимый вкус?
- Может быть, - лукаво улыбнулась она, и продолжила. - Ничего особенного я не делаю. В салате помидоры, огурцы, редиска, укроп и петрушка со своего огорода, без химии на натуральном удобрении.
- Да, Галя, вы правы, это имеет значение. В большом городе пока овощи и фрукты дойдут по покупателя, у них уже мало, что полезного остаётся. Что в магазинах, что на рынках, где только перекупщики, один и тот же по качеству товар.
- И ещё, я делаю салат не непосредственно перед употреблением, а заранее, за час и больше. Слегка посоленные каждый из мелко нарезанных овощей и зелени выделяет сок, который смешивается с другими. И получается, что, например, помидоры впитывают сок огурцов, редиски, петрушки и укропа, и так каждый компонент к своему соку добавляет сок других. Салат перемешиваю, а минут за пятнадцать, двадцать добавляю масло, как сегодня, или сметану или майонез. И время от времени опять перемешиваю. Сок смешивается с маслом или сметаной, и каждый компонент впитывает его. В результате салат получается вкуснее, мягче и сочнее.
- Замечательно! Просто и оригинально! А главное вкусно! А как вы колдуете над картошкой? Я такой вкусной жареной картошки никогда не ел.
- Да, ничего особенно.
- И всё же.
- После того как не только картошка уже измельчена (мне нравится жаренная только в виде тонких долек), но и лук репчатый (головки 2-3, смотря, сколько картошки) и морковка (1 штука или половинка, если большая), натёртая на крупной тёрке, ставлю сковороду (лучше чугунную) на огонь. Когда она очень сильно разогреется, лью растительное нерафинированное масло, в котором поменьше химии. После того как оно начинает закипать, высыпаю сразу всю картошку. И те дольки, что упали в кипящее масло, уже тут же поджарились. Переворачиваю картошку лопаточкой. Несколько минут остаётся довольно большой огонь. После того как большая часть картошки подрумянилась, высыпаю лук и перемешиваю лопаточкой. Если лук уже начинает поджариваться, добавляю морковь. Затем перемешиваю несколько раз с небольшими интервалами. Теперь картошку солю, снова перемешиваю. Потом делаю огонь слабым, накрываю крышкой и картошка томится. Иногда я поднимаю крышку, перемешиваю всё. В общем, жарится быстро.
- Здорово! Вам кто-то подсказал или вы прочитали?
- Нет, как-то само собой получилось.
- Очень вкусно, спасибо. Надо взять на заметку для себя. Галя, а кашу гречневую вы какую любите? Разваренную, так называемую размазню, или рассыпчатую?
- Рассыпчатую, чтобы крупинки не слипались. Знаете, как я варю? Наливаю в ковшик немного воды, примерно на ширину двух пальцев. После того как она вскипит, высыпаю гречку горкой почти до поверхности воды. Делаю маленький огонь, перемешиваю и ...занимаюсь другими делами. Через несколько минут гречка впитывает всю воду, и дно ковшика сухое. Тогда сразу же высыпаю в неё столовую ложку сахара и тщательно перемешиваю несколько раз. На горячей каше сахар таит, делая упругой каждую крупинку. После того, как гречка чуть остынет, но ещё достаточно горячая, наливаю холодное молоко. Вкус такой каши мне нравится больше, он значительно отличается от того, если бы в разваренную гречку налить молоко, а после этого насыпать сахар.
- Галя, хорошо, что подсказали! Завтра утром я попробую сделать так, как вы рассказали.
- Ой, Михаил, вы мне напомнили, что надо сходить за молоком. Сегодня как раз моя очередь покупать у соседки.
Когда дневная жара стала спадать, Михаил Сергеевич ушёл на речку, а Галина Ивановна продолжила чтение. Вечером в саду они пили чай с бутербродами, а потом с вафлями.
- Опять этот дивный аромат! Галя откуда он? Я сегодня утром перенюхал все ваши цветы и ни один так не пах! - сказал художник, с наслаждением вдыхая.
- Миша, это маттиола. Пойдёмте, я вам покажу.
В нескольких шагах от них пестрела полоска низеньких, с маленькими, не более трёх сантиметров розово-лиловыми цветочками. Действительно от них исходил сильный чарующий аромат.
- Они благоухают вечером и ночью, а днём почти не пахнут.
- Надо же какие они неприметные, а какой запах! А я вчера подумал, что это какие-то духи, ведь в доме тоже чувствовался их аромат.
--
Я обожаю запах маттиолы, поэтому и посадила её вокруг дома. Чтобы она цвела всё лето, приходится повторно её сеять каждые десять-пятнадцать дней... Я завтра хочу на обед приготовить окрошку. Вам нравится окрошка?
- Обожаю... Галя, вы будете сегодня поливать?
- Да, палисадник, сад и некоторые грядки.
- Тогда я пошёл зарабатывать порцию окрошки, - смеясь, сказал Михаил Сергеевич. - Вёдра в коридоре?
Она кивнула и стала убирать со стола.
На следующий день после завтрака Михаил Сергеевич ушёл на базар. Там он купил курицу, свинины, говядины и солёного сала. Галя так и ахнула, когда увидела две полные авоськи. Они вместе разрезали мясо и аккуратно уложили его в морозилку, забив её полностью.
Михаил Сергеевич всё ждал, когда же Галина Ивановна признает в нём своего одноклассника, но та даже и не думала, что её жилец - это тот самый Мишка Прозоров, который одно время ей нравился, ведь даже говор у него отличался от местного. Михаил Сергеевич не ухаживал или осыпал комплиментами Галину. Он опасался, что она воспримет не верно, что всего лишь жилец хочет развлечься, провести с ней время и будет сомневаться в искренности его чувств и относиться к нему с подозрением. Михаилу хотелось быть с ней рядом как можно чаще, но он не навязывал своё присутствие. Иногда они ходили вместе на озеро, к реке, два раза в лесок, что возле слободы по грибы, а в пасмурную погоду в кино. Их взаимоотношения стали дружеские и, похоже, им обоим это нравилось. С первого дня встречи Михаилу Сергеевичу захотелось написать портрет Галины, но он не торопился. Во-первых, он хотел, чтобы она привыкла к нему, и предложение позировать её не смутило, тогда, она держаться будет естественно. Во-вторых, ему надо было понять, что она за человек, чтобы в портрете показать характерные черты.
Но с каждым днём Михаилу Сергеевичу всё труднее сдерживать себя. Ему так хочется её обнять, коснутся лица, погладить волосы, поцеловать ...
А Галина Ивановна повторяла себе чаще и настойчивее, что она должна относиться к Михаилу только как к жильцу. Но...тщетно. Она уже знала, что когда он уедет ей будет его недоставать. Как только он поселился у неё, она ощутила, как будто чем-то связана с ним. Когда же узнала, что он земляк, то объяснила себе именно этим. Она с ужасом сознавала, что её неудержимо тянет к нему. Она винила в этом себя, что мол "женская природа" бунтует против аскетической жизни, которой она придерживается последние годы.
Много лет назад, когда Галина вернулась на родину, она намеревалась забыть свой неудачный брак с помощью другого. Но, как поётся в песне: "Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает..." После нескольких попыток она разочаровалась и поставила на своей личной жизни крест. Так вышло, что у Галины не было детей, и она сосредоточилась на своих воспитанниках, даря им нежность и заботу. Много лет она работает учительницей биологии в школе-интернате. У неё было сильное желание удочерить или усыновить кого-нибудь из них. Но кому отдать предпочтение так и не решила. Ей было жаль всех, лишённых родительской ласки и тепла, и каждому она хотела помочь. К тому же ребёнку пришлось бы жить в неполной семье. Она по себе знала, каково, когда в доме нет отца.
Галина Ивановна выглядела моложе своих лет, вопреки всему, что выпало ей пережить. На скудную учительскую зарплату старалась следить за своей внешностью. В целях экономии одежду сама себе шила и вязала. В общем, не смотря ни на что, выглядела современной привлекательной женщиной.
Галине Ивановне нравилось, что жилец и не расточает ей льстивые речи. Это не означало, что она равнодушна к ласковым и нежным словам. Совсем наоборот. Галина не любила, когда ловеласы комплиментами обезоруживают свои жертвы лишь для того, чтобы насладиться ещё одной победой, а потом, пусть даже после милого прощания упорхнуть навсегда. Галина презирала таких мужчин, да и женщин, которые клюют на подобных молодчиков, тоже не жаловала. Кто-то, возможно, её не одобрит и скажет, что она слишком практична и чужда романтичным натурам, которые сами обманываться рады. Но она столько раз обманывалась и была обманута, столько перестрадала, что не удивительно её негодование на легкомысленных особ и порхающих с цветка на цветок мотыльков.
А её жилец это совершенно другой человек. Ну, кто она ему, считала Галина и отвечала: никто. Что ему до её проблем и житейских хлопот? Должно быть никаких. Ан нет. Каждый день с утра до ночи в незначительных мелочах и в существенных делах проявлялась его помощь, а значит забота и внимание. Ну, как можно остаться равнодушной к нему, да ещё такому симпатичному? Она ощущала с его стороны уважение к себе и, естественно отвечала ему тем же. И вот они оба почувствовали, что их отношения друг к другу переросли приятельские.
Десятый день проживания в доме Галины Михаил решил отметить праздничным ужином при свечах. В этот вечер, танцуя под музыку Джо Дасена, Михаил сбросил маску отдыхающего, случайно забредшего в её дом, а предстал в сиянии созревшей к ней любви, которая растопила осторожность Галины и отбросила прочь остатки её предубеждения. Он рассказал ей правду, как думал о ней многие годы, как мечтал встретиться. А ей стало немного стыдно, что она не узнала своего одноклассника. Первый, долгожданный для Михаила поцелуй Галина не отвергла, и за ним последовали другие...
- А ты меня ведь тоже сначала не узнал? - спросила Галина Ивановна, напрасно стараясь придать голосу уверенность, а глаза её улыбались в надежде на опровержение.
- В первый момент, когда я тебя увидел, было двоякое ощущение. С одной стороны женщина незнакомая, а с другой - какая-то странная уверенность, что это именно ты. Как будто я точно знал кто передо мной, и в то же время и нет. Странное ощущение. Но я доверился интуиции. Оказался прав.
- Наверное, подумал, что там за баба копается в огороде?
- И совсем не угадала! Да тебя и нельзя назвать бабой, скорее светской дамой.
Галина Ивановна тут же вспомнила кино- и телезвёзд в нарядных вечерних платьях и сверкающих драгоценностями, а также кокетливых и медлительных дам в классических костюмах и элегантных шляпках, которые она видела по телевизору и на страницах глянцевых журналов и попыталась сравнить себя, в шортах и футболке, копающейся в грядках, с ними. "На светскую даму явно не тяну", - подумала она, и у неё невольно вырвался вздох сожаления.
- Напрасно ты не веришь моим словам. Ты тогда только что копалась в земле, но в перчатках и у тебя был маникюр. Приятно посмотреть.
- Я же всё-таки женщина! - кокетливо заметила, смущаясь и улыбаясь, Галина.
- Вот именно! Мне нравится, когда человек за собой следит. А некоторые пренебрегают своим внешним видом до неприличия. Еду в автобусе, напротив сидит молодой симпатичный парень, держит банку пива, а под ногтями, как мы говорили в детстве, хоть картошку сажай. Фу!
Оставшиеся две недели отпуска Михаила были самыми лучшими в жизни его и Галины, несмотря на то, что её отпуск скоро закончился, и она вышла на работу. Однажды в жаркий воскресный день они сидели на берегу реки и наблюдали за стайкой мальков, которые сновали на мелководье. Сидеть вот так рядом им было хорошо, но в то же время грустно. Михаилу грустно, что через несколько дней заканчивался отпуск и ему надо уезжать. Галине грустно, потому что скоро Михаила не будет рядом и неизвестно, когда они увидятся и неизвестно вообще встретятся ли ещё. И ему и ей так не хотелось расставаться. Они живут в разных городах, между которыми шестьсот километров.
На лугу стрекотали кузнечики, прячась в разнотравье, которое источало пряно-сладкий аромат. Над водой и берегом порхали, сверкая прозрачными крылышками, синеватые стрекозы. Одна из них опустилась на ногу, неподвижно сидящей Галины, и та, боясь спугнуть изящное насекомое, прошептала Михаилу: "смотри". Михаил, словно вынырнул из задумчивости и сказал:
- Галинушка, я хочу, чтобы мы жили вместе, давай поженимся, и, если ты не против надо решать: кто и к кому переедет.
Переехать не проблема, а проблема найти работу в таком возрасте. Галине не хотелось уезжать и не только из-за дома (продавать его она не собиралась, впрочем, и Михаил был тоже против этого), но из-за учеников, к которым относилась как к своим детям. Да и на новое место устроиться будет нелегко. И хотя ей не дают её возраста, но на работу берут ведь исходя из паспортных данных. Но и Михаила она не хотела срывать из его привычной, устоявшейся жизни. А он думал, что в его квартире Галине будет легче, удобства экономят время и силы на досуг, хобби и другие занятия. К тому же обычно большинство людей привлекают крупные города.
Когда и кому переезжать - эта тема стала главной в их беседах. Каждый готов был пожертвовать своими интересами, чтобы только ни коим образом не ущемить другого. В конце концов, порешили так: Галина, как только её смогут заменить и отпустить на работе, на недельку приедет к Михаилу. Поживёт у него, посмотрит как да что, разузнает по поводу работы. И после этого они окончательно решат, как им быть.
Северо-западную часть небосклона покрыли перистые облака. Огромные полосы бело-голубых оттенков различной интенсивности и ширины чередовались параллельно горизонту. Небо здесь казалось удивительно нежным, каким-то акварельным. Сентябрьское тепло приятно всем, потому что каждому хочется продлить лето. Землю уже начинали устилать пока ещё редкие опавшие листья. Берёзы обзавелись жёлтыми прядями. У клёнов шевелюра местами стала розоветь, рдеть и золотиться. Только по-прежнему зеленела сочная трава на месте скошенной.
Галина приехала к Михаилу, как и обещала. Громкими возгласами восхищения оценила она обустройство его холостяцкой квартиры. Здесь, по её мнению было всё необходимое для отдыха и для его любимого занятия.
Против кресла-кровати на стене над телевизором висел её портрет. Она в белой, облегающей блузе сидит на стуле возле стола и смотрит в окно, будто кого-то ждёт. В лице затаённая, невысказанная печаль, а в глазах, устремлённых куда-то в невидимую даль, надежда. Левая рука закрывает книгу, а правая лежит на столе и создаётся такое впечатление, что женщина на портрете готова в любой миг встать и мчаться туда, куда устремлён её взгляд.
Сияющая Галина посмотрела в глаза Михаилу, который счастливо улыбался.
- Спасибо, - прошептала она и прижалась к нему.
Прошло несколько дней, и Михаил стал замечать, что Галина как-то погрустнела. Он неоднократно пытался выяснить причину, но она уходила от ответа, так как боялась его огорчить. Она поняла, что жить в большом городе не хочет. Не только на улице, но и в квартиру через открытую форточку проникали выхлопные газы. От тяжёлого, загазованного воздуха у Галины голова раскалывалась.
Она обошла и объехала ближайшие школы, лицеи, гимназии и везде один ответ: "Вакансий нет". Было ли это на самом деле или ей отказывали из-за возраста, узнать не удалось. Конечно, в мегаполисе учебных заведений достаточно и, возможно место для неё всё же найдётся и тогда ей, скорей всего придётся, как и Михаилу добираться до работы почти через весь город полтора-два часа. Она знала, что длительная транспортная толкотня будет её сильно утомлять. "Наверное, старею, - говорила она себе. - Было бы мне лет двадцать, разве стала бы я об этом думать". И, тем не менее, она готова была здесь остаться из-за Михаила, потому что была уверена, что человек, поживший в столице, уже не захочет вернуться в провинцию.
Оставалось два дня до отъезда Галины, и надо было принимать решение: кто переезжает. Михаил чутко улавливал перемены в настроении и состоянии Галины. И, несмотря на её согласие, понял, что Галина жертвует своими интересами ради него. А нужна ли эта жертва? Разве ему так важно оставаться здесь? Он вспомнил, как им было хорошо в её доме, а будут ли они так же счастливы здесь, когда ей придётся во многом пересиливать себя? Пожалуй, переезжать должен именно он. Хоть тут и привычно, но и там ему нравиться. И он начал говорить ей о том, что ему надоели суета и многолюдье большого города; как утомительна эта бесконечная езда на работу и обратно в набитом до отказа транспорте; как хочется свежего воздуха, спокойствия и тишины, которые невозможны в мегаполисе. Тем более, что его кинотеатр в ноябре закрывают на ремонт, и значит, он лишается одной из своих работ, и к тому же более подходящей для его творческой натуры. Неизвестно останется ли после открытия прежний директор, если нет, то предложит ли новый ему место художника? В конце концов, он признался, что не прочь вернуться на родину и копаться в огороде и саду. И лицо Галины осветилось радостью, но вскоре омрачилось тревогой.
- Миша, но у нас с работой трудно. Удастся ли тебе устроиться художником?
- Галюш, это не важно. Буду рисовать в свободное от работы время, как и раньше. Был конструктором, теперь стал охранником и согласен на дворника, если ты, конечно, не будешь стесняться мужа-работяги?
- Ну, что ты такое говоришь, Миша?!
- Прекрасно! Тогда я завтра еду в фирму и подаю заявление на увольнение. Придётся две недели отработать, раньше не отпустят. С собой возьму самое нужное и дорогое мне. Сдам квартиру, это будет наш дополнительный доход. Так, что, наверное, раньше чем через три, а то и четыре недели не получиться приехать.
- Миша, но тебе трудно будет, ведь ты привык к удобствам!
- Ничего Галюнь, ты же живёшь, а потом, Бог даст, и в твоём доме сделаем.
- Мишенька, в нашем доме, - поправила она его, улыбаясь.
Михаил Сергеевич как будто напророчил себе, на родине ему удалось устроиться на работу к концу октября только дворником. Жизнь его научила довольствоваться тем, что имеешь, но при этом продолжать стремиться к развитию, не останавливаться на достигнутом. И потом ..."всё течёт, всё меняется". Главное не сетовать, не жалеть себя.
Зимой ему удалось организовать изостудию при районном Доме Культуры, где по вечерам не только школьникам, а и всем желающим он объяснял азы рисования и живописи. Открытие изостудии оказалось делом не лёгким. Сначала директор Дома Культуры противился. Юрий Семёнович Промыслов выглядел лет на 45-46, подтянутый, энергичный, с добрыми серыми, но печальными глазами из-за скудных средств на балансе. У него было три аргумента против:
первый - у Михаила Сергеевича нет документа, который бы подтверждал, что он художник и может преподавать;
второй - он скептически отнёся к призыву в изостудию взрослых и тем более пенсионеров;
третий - уже существует кружок изобразительных искусств, и его многолетний руководитель вряд ли обрадуется конкуренту, более того может обидеться и уйти, и город останется без опытного педагога.
Юрий Семёнович смотрел на художника устало. Недавно прошёл День города, и все мероприятия и развлечения для публики организовывал он. В своей работе он не любил лишь то, что приходилось выполнять распоряжения сверху. И День города ему тоже из-за этого не нравился, потому что эта мода пошла из столицы и их губернатор, как и его коллеги из других регионов желал отрапортовать в Центр, что у них тоже народ веселится и радуется наступившей жизни. Единственный плюс, это то, что вместе с указаниями сверху ещё и выделялись средства, а значит, где-то отремонтируется дорога, где-то благоустроится двор, покрасят хотя бы часть домов, да и заработок артистам, выручка торговли, праздник детям.
Юрий Семёнович вступал на эту должность деятельным, с большими планами, но малобюджетное Министерство Культуры подрезало его крылья. Его замучило вечное отсутствие денег на ремонт, на оплату артистов, которых хотелось пригласить, на открытие кружков. Вот и теперь ему было грустно, потому что придётся, видно отказать в открытии полезного дела.
Михаилу Сергеевичу пришлось набраться терпения. Для начала он привёз на тележке большую часть своих картин. Там были пейзажи, написанные в разное время года, городские зарисовки, храмы, портреты, иллюстрации к фантастическим произведениям. Этим самым он опроверг первый аргумент директора. Затем стал опровергать третий, объясняя, что он никому не конкурент и, что они должны делать общее дело приобщение людей к наследию великих мастеров и пробуждение интереса к изобразительному искусству. А раз они делают общее дело, то сотрудничать им, как говорится, сам Бог велел. Можно будет проводить иногда совместные занятия, обмен опытом, поощрять посещение кружка студийцами, а изостудии кружковцами, совместные выезды на пленэр.
- Что ж, - сказал в задумчивости директор, - ваши картины чудесны, и я восхищён Вашим даром и мастерством... хотя жаль, что нет "корочки". Думаю, изостудию мы откроем и, если Семён Трофимович вскинется на дыбы, то я приведу ему ваши слова, уж тогда не отпирайтесь и сотрудничайте с его кружком, как и обещали. Но зачем в студию приглашать взрослых? Они и так замотаны: дом - семья - работа. И тем более пенсионеров. У них то уже всё в прошлом, что им осталось? Дотягивать помаленьку свой век. Для чего им это нужно? Да к тому же, если не умеешь рисовать.
- Вот поэтому я и хочу их пригласить, - живо отозвался художник. - Ведь это очень страшно и тяжело для человека, когда всё в прошлом. Да эти люди уже не могут работать как раньше. И что же? Всё, уже никому не нужны. Тело дряхлеет, но душа или внутреннее "я" всё такое же молодое. Так, почему бы им ни подарить минуты радости?! Пусть они попробуют рисовать. Знаю, многие скажут: "я не умею". Но поверьте, чтобы что-то изобразить, надо учиться, нужны тренировки. Пройдёт год, два, три и человек, который считал, что не может ничего нарисовать сумеет изобразить простенький натюрморт, пейзаж, в котором распознаешь и деревья и облака и игру света и тени. А как приятно будет человеку видеть и сознавать, что не всё в прошлом, что он ещё что-то может, о чём и не помышлял. А какая это радость, когда из-под когда-то неумелой руки станут возникать на бумаге или холсте образы. И снова появиться интерес, смысл и желание жить! Дети, когда чем-то увлечённо заняты, забывают обо всём. Так и взрослые пусть хоть на пару часов в неделю забудут о своих хлопотах и заботах и погрузятся в творчество, из которого они вынырнут, возможно, немного уставшими, но душой отдохнувшими и помолодевшими, потому что к ним вернётся детское непосредственное восприятие.
- Ох, Михаил Сергеевич, вы какой-то романтический авантюрист, - сказал, усмехаясь, директор, но и сам оживился, поддался настроению художника.
Юрию Семёновичу понравился художник, и то, что он говорил, хотя у него уже жизнь выработала некоторое недоверие к незнакомым людям. "Если он говорит то, что на самом деле думает, то для нашего города такой человек - находка", - подумал директор. Он рискнул и разрешил открыть изостудию и набирать смешанную группу из всех желающих. Более того, он предложил ему выставить "свои замечательные картины", как он сказал в Доме Культуры.
И в начале марта открылась выставка - продажа.
А в середине марта к Михаилу Сергеевичу домой пришёл курьер из кондитерской фабрики и вручил ему приглашение директора на собеседование по поводу сотрудничества. Михаил Сергеевич удивился наличием в городе кондитерской фабрики. А Галина Ивановна, теперь уже его жена, напомнила ему:
- Ну, как же, ещё в семидесятые открыли недалеко от пивного цеха кондитерский цех. Выпускали ириски и ещё какие-то конфеты. Потом стали делать даже зефир, но он уступал столичному по качеству и вкусу. В девяностые цех какое-то время простаивал, а потом понемногу вновь заработал. Два года назад его купил какой-то приезжий, который обосновался тут. Реконструировал, завёз новое оборудование. Поговаривают, что собирается часть продукции отправлять за границу... Интересно, зачем ты ему понадобился.
- Не знаю, - задумчиво ответил он, - у него мелькнула мысль-надежда: "Может, для фабрики нужен художник? Но откуда он мог узнать про меня?"
Ещё в конце февраля директор Дома Культуры разослал всем руководителям организаций и предприятий города и окрестностей сообщение об открытии в марте выставки - продажи картин и пригласил всех сотрудников и их семей её посетить. Одно из сообщений - приглашений пришло Геннадию Яковлевичу, генеральному директору кондитерской фабрики. Он его отнёс домой, показал жене и двум своим сыновьям, а потом забыл. Но в первый выходной марта домочадцы напомнили главе семейства об обещании, и ему пришлось отправиться на выставку.
Разного рода культурные мероприятия в маленьком провинциальном городке явления не частые, поэтому посетителей собралось много. Когда Геннадий Яковлевич увидел картины, он перестал мысленно сокрушаться, что ему не удалось поваляться на диванчике перед телевизором и расслабиться. У него появилась идея, касательно и картин и художника.
Через несколько дней директор Дома Культуры известил Михаила Сергеевича, что посетители пожелали купить некоторые его картины. Требуется его согласие.
Михаил Сергеевичу, как ни жаль расставаться с картинами, но приходиться, ведь пишет он для людей. Он бы с удовольствием подарил их, но краски, бумага, холст, всё стоит немало, а усилия его самого, ведь труд должен быть оплачен. К тому же он хотел выделить средства из гонорара на помощь некоторым малоимущим студийцам. Поэтому, конечно же, Михаил Сергеевич согласился продать картины и заменил их другими, которым не хватило места на выставке и на те, которые написал уже здесь.
Неугомонный Юрий Семёнович поспешил оповестить по местному радио о пополнении картин на выставке взамен купленных, призвав полюбоваться ими. В областную печать и газеты других районов он поместил информацию о выставке картин их земляка, недавно вернувшегося на родину и о большом интересе жителей к живописи. Потом пригласил журналистов с областного телевидения.
С каждым днём о картинах Михаила Сергеевича говорили всё больше, их показывали в новостях, о них писали статьи. Посетители приезжали со всей области. Учителя рисования приводили школьников на экскурсию. А тем куда угодно идти лишь бы не учиться. Но картины их зачаровывали, они рассказывали о них дома, а потом повторно шли смотреть с родителями.