Аннотация: Иногда невозможно отличить сон от реальности.
Нет ничего более противного разуму и природе, чем случайность.
(с)Марк Туллий Цицерон
***
Я не помню, давно ли меня преследует этот сон. Месяц, год, мгновение, вечность...
Кажется, что я живу внутри него. Бегу от него и опять оказываюсь в нем. Будто чья-то злая воля тянет меня обратно, убеждая, что сон - это благо. Мне хочется прогнать неведомого мучителя, закричать на него, ударить, разрушить то наваждение, что он создал. Но я не могу пошевелиться. Крик гаснет еще внутри, не достигнув горла. И вязкий воздух вползает внутрь, окутывает дурнотой и застилает глаза молочной пеленой.
Когда-то у меня были крылья. Я и сейчас чувствую их за спиной, два отяжелевших от крови и грязи паруса, влекущих меня в бездонный омут ядовитого сна. Они не взлетят. Не пробьются сквозь липкое марево. Они мертвы.
И все-таки я просыпаюсь.
***
Мне нравится кофе. Не та растворимая гадость, которая мгновенно исчезает в чашке с водой, а настоящий кофе. Мне нравится пить только что сваренную густую жидкость маленькими глоточками, вприкуску с кремовыми пирожными. Волшебный вкус. Вы верите в волшебство?
Давным-давно волшебство лежало в хрустальной вазочке на пыльной стеклянной полке серванта и пахло барбарисом. Сладкие сосульки лечили разбитые коленки, помогали смириться со взрослым "нельзя", пережить жестокие слова сверстников. Добрые морщинистые руки в нужный момент всегда дарили чудесное маленькое волшебство. Но оно не справилось с горем, которое оказалось старше и сильнее. Волшебство испарилось из-под цветных фантиков вместе с воем сирены скорой помощи, последней сказкой на ночь и очками на потертой веревочке.
Доброй феи не стало. Черное и белое смешалось, становясь серым. Неприятное вдруг оказывалось полезным, а привлекательное не всегда добрым. Паутина неверных решений, обманчивых обещаний, ложных улыбок скручивала меня в тесный кокон. Пустая вазочка из-под барбарисок однажды упала, рассыпавшись прозрачными шипами.
Я что-то говорила, куда-то шла, над чем-то смеялась. Но глаза видели только серый туман. Сколько прошло лет? Где белое? Где черное? Лишь эхо от крика нерожденного ребенка, да одинокая этикетка, застрявшая в щели опустевшего ящика для мужских носков. И шепот из темных углов: "доверилась, ошиблась", вылившийся звериным воем в душном офисе, наполненном живыми марионетками. Это кто-то другой, не я. Только бы не я...
Длиннолицый араб заполняет уши витиеватой щебечущей трелью. Маррокеш. Туристическая Мекка. Пестрые платки и росписи на стенах, пестрые украшения, пестрые лотки с фруктами, пестрая жизнь. На неделю этот кричащий звуками и красками город стал моим одеянием, наброшенным на серую тень со слезами вместо глаз.
В узеньком переулке, нависающем над головой слепыми стенами, проносится и окутывает меня душистым палантином запах свежемолотых кофейных зерен, смешанный с ароматом незнакомых специй. Он внезапно сбивает с ног, и я вдруг оказываюсь сидящей за ажурным столиком цвета топленого молока. Пузатые джезвы толпятся на раскаленном песке, подпрыгивая и поворачиваясь узорчатыми боками. Резные завитушки рамок, заплетенные в косу диковинные листья, чешуйчатые крылья, закорючки подписей пляшут в горячем мареве. Ловкие руки мелькают, выхватывая из ниоткуда щепотки корицы, аниса, кардамона и других неведомых пряностей. Металлические черные рты, словно вывороченная середина экзотического цветка, рождают туманные струйки пара. Призрачные существа танцуют свой змеистый танец, исчезая и появляясь вновь.
Томные движения медной джезвы замедлились, блестящее пузо накренилось и из горлышка потекла черная дымящаяся река. Толстые жгуты жидкости закручиваются в водоворот на дне снежно-белой чашки, растут, заполняя невинную чистоту непроницаемым озером, чуть прикрытым вуалью пузырьков.
Черное и белое. Вдох, выдох. Кофейная симфония ароматов несет по венам умиротворение, по капле растворяя блаженство забвения. Черно-белый глаз не отпускает, зовет сделать шаг в нахлынувшую волну счастливого торжества. Я делаю его, первый глоток заново открытого мира.
Времени не существует. Только белое и черное. Высохшая душа вбирает горячую влагу, наполняется ею, оставляя белизне чашки лишь кармелитовое кружево пены. Серая поволока съеживается, и я снова вижу его, волшебство. Оно во мне, вокруг меня, в многоликой шумной толпе, в уличных музыкантах, в книге, пахнущей забытыми воспоминаниями, в стуке колес, в скрипе старого дерева под окном. Оно кружится в солнечном танце с малютками-пылинками, танцует на радужной дуге, и я лечу вместе с ним, высоко, над всеми невзгодами, которые кажутся такими маленькими с высоты. Лепестки счастья оживают, разглаживается их тонкая кожица, и они тянутся к свету. Волшебство никуда не исчезало, оно всегда со мной. Так было, и так будет.
***
Но снова этот сон.
Вверх, наружу, долой из его бездушных объятий. Его невозвратность терзает меня, я задыхаюсь. Иногда, словно сквозь грязное стекло, я вижу своих мучителей. Они шепчутся, переглядываются, кивая размытыми головами, будто стервятники над добычей. У них острые, как иглы, руки, им нужна кровь. Свежая... живая...
Моя кровь.
- Уйдите, не трогайте меня, - кричу я им. Но они не слышат, не понимают, а только качают головами.
Они терзают меня бесконечным, невыносимо высоким писком. Он, как крыса, залезает в уши, копошится в голове тонкими лапками, не позволяет проснуться, дергая за струны оголившихся нервов.
Им нужны мои крылья, моя боль. Они заберут и то, и другое, и назовут это свободой. Но я не хочу отдавать их, мои чудесные огромные крылья. Цепляюсь за боль, за мучительный писк. Превращаю пищащие точки в бесконечную ленту и бегу, бегу по ней, оставляя палачей без своей жертвы.
***
Этим летом земля щедра, омытая дождями и прогретая жарким солнцем.
Бетонные стены и цветастые вывески модных бутиков презрительно кривятся в ослепительных лучах, выставляя напоказ морщины - засохшие ручейки вчерашнего ливня. Ровные линии витрин сверкают застывшим водопадом, отражая бесконечно спешащие улицы. Город строг и геометричен. С высоты своих многоэтажек он наблюдает за хозяйкой сегодняшних новостей: "Небывалый урожай пшеницы рассчитывают собрать фермеры в этом году", "Подешевеет ли хлеб?", "Пшеничный рог изобилия".
Безродная крестьянка проникла в каменную твердыню через экраны и полосы газет, душная, обветренная, бесформенная. Город не привык видеть ее такой. Он никогда не слышал ее за гулом транспорта, гомоном тысяч своих обитателей и музыкальными звуками, льющимися через отверстия аудиосистем. Она всегда приближалась неспешно, сначала осыпаясь с колоса и изменяясь до неузнаваемости в белой пыли. Появлялась среди чванливого великолепия кухонь с тем, чтобы предстать потом аккуратными, подогнанными к блеску высшего света булочкой или буханкой хлеба. Строгими и геометричными.
Через неделю город забудет недалекую деревенскую гостью. Сегодня же он вдыхает волнующий посторонний запах, вьющийся широкой лентой от заполненных пшеницей грузовиков, пущенных по окружной дороге. Разбирается в деталях выращивания, сортах, вредителях и болезнях.
Город жил во мне, когда машина задергалась под вопли "Deep Purple" и заглохла между двух холмов. Полоски зеленых посадок с трудом сдерживали рвущееся за горизонт поле. Желтый ковер перечеркивала лишь уродливая трещина пыльной дороги с машиной-бородавкой посередине. Радио захрипело и смолкло. В открытом окне птичьими голосами защебетал ветер.
Машина выпустила меня лающим ударом. Воздух и звук замерли, изучая городского пришельца, присматриваясь, вслушиваясь, не дыша.
Шаг, другой... Солнечные пальцы щекочут колосья, и те взрываются великолепием драгоценного металла при каждом прикосновении. Шелк пшеничного ковра ласкает руки.
Третий, четвертый... По пояс в золотом море. Коктейль запахов опьяняет. Дыхание сухой пыли смешивается со струйкой аромата будущего хлеба и цветочно-травяным букетом, оставляя послевкусие томного зноя.
Из тишины застывшего воздуха внезапно возникает невесомый вздох, и гладь оживает, изгибается огромными волнами. Принимает меня в шепчущие воды и несет к бесконечному горизонту, в облачное царство. Небесная карусель кружит голову, кружит меня, кружит мир. Мой исполинский золотой сарафан перекатывает волны зыбкого полотна в ритме безудержного танца.
Я слышу смех. Бесконечно счастливый, он несет меня в радостное, блаженное безвременье. Над холодом севера и жаром сладких южных ночей. Это я смеюсь. Мои руки легки, как крылья, и я парю вместе с той большой птицей в лазури небесного купола.
***
Я хочу обернуться птицей-свободой, хочу освободиться от веревок, опутавших руки, от узлов, вросших в кожу надувшимися от крови клещами. Избавиться от безмолвных теней с мертвенно-бледными лицами без ртов.
Спрятать боль на дне океана, в глубине гор, в сердце солнца. Но я не вижу солнца. Безжизненный туман оседает клочьями на неподвижном теле, хоронит под собой мои крылья.
Невозможно уйти из этого мира страха и страдания, но я смогу. Сны когда-нибудь заканчиваются.
***
Он помнит нас.
Молодых и старых, разодетых в парчу и кружева, и горбящихся под еле наброшенной рваниной. Благоухающих шипровыми ароматами и смердящих гнилой плотью. Он слышал клятвы и обещания, лесть и проклятия. Скрежет несмазанных тележных колес и чарующие звуки лютни, плеск воды под кормой и звон каленого дамаска. Он истекал мутными потоками дождя, нечистот и крови, возносясь ажурной радугой над рябым зеркалом канала. Разноцветная толпа глазастых домов лепится друг к другу, упирается в его грязно-белые ребра своими квадратными плечами, словно боясь свалиться в вонючую воду.
Многовековой старик - коллекционер. Он собиратель шагов, у него их миллиарды. Он хранит в памяти слова любви, которые не сможет повторить. Он дал приют детям золотого дождя, научился различать шершавость монеты и легкость печатной бумаги, упавших на его каменную кожу. Мост Риальто всему знает цену.
Но не сможет исцелить лихорадку ожидания. Ни на одном из его прилавков не найдешь часы, отмеряющие мгновения столетиями, и наоборот. Он не почувствует огонь нетерпения, что выжигает душу, не заметит блеск в глазах двоих, спешащих по бездушному камню моста навстречу друг другу.
Любимый, мы ближе с тобою на час... на вдох... на тихий смех... на шаг... на солнечный блик... на взмах крыла. Счастье воплотилось в твоих глазах, в ласке твоих рук, отозвалось нежностью на твоих губах. Пьянящий воздух Италии превратил два сердца в одно и открыл нам небо.
___________Все выше, пламенеющие ответной любовью.
_______________Все дальше, сияющие искрами волшебства и радостью бесконечности.
___________________Вверх, к огромной горящей звезде!
***
Сон бледнеет, тонкий писк доходит до невероятно высокой ноты, за которой его уже не слышно. Сейчас я знаю, как покинуть это мрачное место. Я прощаю боль, отпускаю ее в небо на своих крыльях. Немые головы и руки-иглы растворяются в слепящем свете приближающейся звезды. Она совсем рядом.
Я буду ждать тебя там, любимый...
***
Рука в перчатке отбрасывает ненужный инструмент. Мрачное молчание пронизывается лишь ровным звуком кардиомонитора, когда сестричка сверяется с часами, чтобы записать точное время в историю болезни. Не успели.
Сводка ДТП коротка и безразлична:
"За минувшие сутки на дорогах области зарегистрировано 16 дорожно-транспортных происшествий, из них 7 - в областном центре, 4 - на федеральных дорогах, 5 - в районах области.
В одном ДТП есть пострадавшие. Получили травмы различной степени тяжести 9 человек, госпитализирован в ближайшую больницу - 1".
Семнадцать человек стояли на злополучной остановке, в которую въехал потерявший управление автомобиль. Но слепой случай выбрал только ту, в глазах которой сияло счастье.