Ветки деревьев наклонились к земле от тяжести снега, скамейки покрылись колючим инеем, лед на дорожках парка засыпало уже несколько раз. Облачка пара, вылетавшие изо рта, превращались в причудливые фигуры, как бы замерзая на время в холодном воздухе. Рождественские забавы давно закончились, и Хогсмит погрузился в затяжные февральские морозы, сковывавшие не только речку и землю, но, казалось, и людей. Улицы оживали только в выходные дни, да и то на несколько часов, за которые окоченевшие местные жители старались как можно быстрее передвигаться, успев забежать к знакомым на чашечку обжигающего чая или отправить специальную сову. Совы по таким морозам летали особенные - полярные. Одна из них залетела на почту аккурат в тот момент, когда из-за то ли стеклянной, то ли ледяной двери вышел седой господин с тростью. Он осмотрелся по сторонам, и, тяжело прихрамывая, доковылял до ближайшей скамейки. Его внук учился недалеко отсюда, в замке с величественными стенами, пережившими огромное множество великих событий. Старик и сам когда-то сидел за партой в этом замке, но как давно это было... Время, горячившее кровь даже таким холодным аристократам, как он, прошло, оставив лишь воспоминания, таявшие с годами за равнодушными улыбками его псевдо друзей, да за одинокими вечерами в пустом замке. Одиночество стало его единственным спутником в тот день, когда умерла Астория. Единственный сын, Скорпиус, уехал к жене куда-то на юг Британии, и, чтобы поддерживать хоть какое-то подобие семьи, Драко иногда приезжал в Хогвартс посмотреть на внука. Совершенно непохожий на представителя аристократического рода Малфоев, мальчик учился, к тому же, на факультете Равенкло. Но даже это обстоятельство успешно конкурировало со сжимавшимся где-то внутри комком боли, разраставшейся по мере возвращения в родовое поместье. Старый, одинокий, никому не нужный. Сын вспоминал отца только на Рождество, появляясь, чтобы забрать подарок внуку. Сидя на скамейке, владелец замка и нескольких титулов, малодушно оттягивал аппарирование в опостылевшие комнаты и коридоры, увешанные пыльными портретами далеких предков.
Невдалеке послышались звонкие голоса. Старик очнулся от мрачных мыслей, пытаясь понять, кто нарушил тишину, и, к своему удивлению, увидел на соседней скамейке дородную женщину примерно его же возраста, со светлыми волосами, выбивавшимися из под причудливой бархатной шапочки сумасшедше-ярких цветов. Что-то знакомое было в раскрасневшемся от мороза лице. Вокруг женщины, толпясь и вереща на разные лады, крутилось шесть разновозрастных детей. Они выхватывали у нее из рук какие-то длинные, похожие на конский хвост, пучки зеленоватого цвета и тут же запускали их в воздух. Те взлетали чуть повыше деревьев, превращаясь то в птиц, то в невероятных существ, названия которым не придумал еще ни один человек. Глаза ребят сияли от счастья: бабушка Луна купила в "Волшебных Выкрутасах" целую сумку забавных развлечений, которые нужно было запустить, проверить, попробовать именно здесь, недалеко от магазина. Вдруг что-то испортится по дороге? А сама виновница этого представления улыбалась и тихонько шептала какие-то слова, как только в воздухе появлялось неизвестная тварь.
Ну, конечно же, блаженная Луна Лавгуд. Та самая, над которой потешалась вся школа. Луна несколько лет была ходячей притчей во языцех. Странный, как Луна... Рассеянный, как Луна... Безумный, как Луна... Смешной, как Луна... Все издевались над нею и он не был исключением. А теперь высокий старик в меховой мантии исподлобья пожирал глазами чужую радость, стараясь запомнить каждую счастливую улыбку, каждое ее слово. Она не ругала детей, а только мягко журила разошедшуюся малышню и те успокаивались, слушая совершенно серьезные и правдивые истории, которые Луна тут же и придумывала.
Она так и не посмотрела на него, занятая наседавшими внуками. Поднявшись, когда все развлечения закончились, Луна отогнала от скамейки детей и достала волшебную палочку. Осторожно, словно художник, она восстановила на скамейке, на которой только что сидела, колючий снежный узор. Полюбовавшись на свою работу, подозвала разбежавшуюся детвору и, взявшись за руки, все они исчезли, оставив после себя истоптанный снег и необычные узоры на скамейке. Старик встал, опершись на трость, и вгляделся в них. Он никогда не жаловался на плохое зрение, но сейчас ему показалось, будто ледяные кристаллики задвигались. На скамейке несколько мгновений виднелась четкая надпись, которая затем исчезла. Хотя виной всему, скорее всего, была горячая влага, мешавшая ему смотреть.
Он перепугал домового эльфа, появившись в столовой Малфой-мэнора в расстегнутой мантии и торчащими из-под безупречно скроенного головного убора седыми прядями. Пил что-то согревающее, сидя перед камином. А язычки пламени плясали перед глазами, складываясь в ту самую надпись.