Яровой Александр Викторович : другие произведения.

Агенство горящих путёвок

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Время разделения двух государств поставило героев в непредвиденные ситуации. В гротескной форме романа присутствуют реальность, фантазия, фантастика и неожиданные ситуации в которые попадают герои.

   0x01 graphic
   ББК 84 (4УКР=Рус)6-44
   Я76
  
  
  
  
  
  
   Яровой А.В.
   "Агентство горящих путевок", "Среда обитания", "Кремлевский телефон". Роман, повести. - Донецк. Газетно-издательская корпорация "Новая печать", 2003. - 220 с.
  
  
  
  
  
  
  
   Роман и повести Александра Ярового, современного прозаика и поэта Донетчины, открывают перед читателем своеобразный мир, в котором смешались в единое целое реальность и сновидения, вымысел и действительность.
   Легкость слога, философская глубина, занимательность сюжета, динамическое развитие действа - вот качества, выдающие широту замысла и блистательность воплощения, присущие большому писателю. Без сомнения, книга не оставит равнодушным вдумчивого читателя, уделившего ей свое внимание.
  
  
  
  
  
   ISBN 966 8594 02 9

ОТ СМЕШНОГО ДО ГРУСТНОГО

  
   Да, прошло несколько лет, и затянулись правдиво описанные в этой книге происшествия и угасли в памяти.
   Но не у всех, но не у всех!
   М. Булгаков, "Мастер и Маргарита"
  
   Помните классическое: "Все смешалось в доме Облонских"?
   Вспомнилось оно мне, видимо, не случайно, - поводом к тому было прочтение интригующего "Агентства горящих путевок" Александра Ярового, где тоже смешалось если не все, то довольно многое... Нечто подобное - и не только в отдельно взятом доме, а и в некогда огромной стране - происходило на рубеже 80-90-х годов минувшего столетия, когда, к примеру, принялись делить не только корабли, но и колыхавшую их испокон веков морскую стихию; когда взялись уточнять и обустраивать границы, разделившие не только возникшие в одночасье независимые государства, но и отдельные населенные пункты, улицы и даже дворы... Не каждому поколению доводится быть не только свидетелями, но и участниками подобных перемен!
   Как в капле воды могут отразиться не только отдельные предметы, но и явления, так многое из того, что сталось с нами в последнее десятилетие XX века, нашло неожиданное отражение в комической и грустной истории, рассказанной автором, - истории, невольным участником которой стал обычный отдыхающий, обладатель так называемой горящей путевки.
   Сюжет и фабула, как нетрудно догадаться, подсказаны автору самой жизнью и, разумеется, дополнены художественным воображением писателя, уже знакомого читателям по нескольким ранее вышедшим книгам стихов.
   Композиции "Агентство горящих путевок", как, впрочем, и жанрово и стилистически примыкающие к нему "Среда обитания" и "Кремлевский телефон", построены так, что сразу и не понять, где в них реальность, а где сновидение или сказка. Прием этот в литературе не нов, - ново то, как тот или иной автор его, этот прием, использует. В данном случае читатель, думается, без особого труда сумеет понять и принять авторский замысел и его воплощение, которые как бы подчеркивают и смещение привычных нам издавна норм действительности, и совместимость контрастов - фантастического и реального, драматичного и комичного, сарказма и безобидной иронии.
   В конце концов, всякое фантастическое, как заметил еще Ф. Достоевский, зачастую и составляет сущность всякой действительности.
  

Анатолий Кравченко

Агентство горящих путевок

   0x01 graphic

I ЧАСТЬ

I

   Утро в санатории "Ласточка" начиналось с наглого топота ног над потолком, шума извергаемой из емкостей воды, гнусного скрипа дверей и снова потолочной беготни. Звуки эти передавались от этажа к этажу, как в эстафете, и замирали где-то внизу семиэтажного корпуса.
   Можно было постепенно просыпаться и, повернувшись к окну, следить, как сияет за окном март, затем голубеет в очертаниях утра и обретает свои первозданные молочные оттенки.
   Кроме незнакомой местности, из окна виднелись корпуса санатория, небольшой парк с утоптанными дорожками, хозяйственные постройки и крикливые вороны, перелетающие с ночевки к месту дневного обитания.
   Послышался звук проезжающей машины, и показались первые отдыхающие, рискнувшие выйти в легкий мороз с ветерком и колким бусенцом.
   Поскольку это был мой отдых, то совершенно не хотелось покидать теплую постель. Движения за окном вполне хватало на то, чтобы начать соображать, какой сегодня день недели и почему ты находишься здесь. Определив наконец свои координаты, можно было включить сознание и вспомнить, что отдыхал ты ранней весной лет десять назад и что только вчера, после суточного колыхания в нетопленом вагоне, ты ступил на эту землю, новую и незнакомую.
   За окном окончательно посветлело, и можно было осмотреть комнату, в которой ты встретил первое утро своего отдыха.
   Аскетическая белизна потолка и стен, две прикроватные тумбочки, свежие зеленые портьеры, стол с графином, два стула - все убранство этой кельи было именно таким, каким ты себе его и представлял, - строгим и без излишеств. На одном из стульев стояла моя сумка, а вокруг нее валялась разбросанная одежда. Все это подчеркивало полную свободу, бесконтрольность и анархию, от которых так хотела уберечь меня жена. Ее напутственные слова были спокойны и деловиты, словно она выпроваживала важных, но поднадоевших гостей.
   Да я и сам не чувствовал угрызений совести, что впервые за много лет еду на отдых один, и даже радовался в душе. "Так, наверное, и надо", - успокаивал я себя, когда поезд тронулся, хотя что-то знакомо екнуло в груди. Вдруг стало жаль этот город, эту полупустую платформу и женщину, которая одиноко стояла на ней. Взмахнув на прощание перчаткой, она пропала вдали, а меня этот жест сразу успокоил, как будто его одного и ждал, принимая как мысленно произнесенное Светкой "отпускаю".
   Пора было вставать и, как говорят, чистить перышки. Самое приятное утром - почувствовать бодрость тела. Выбритые и приятно пахнущие, мы уверены в себе, полны сил и энергии.
   Но ведь нужно еще встать из-под душного одеяла, налить воды в пластмассовый тазик и повторить все то, о чем подумал сейчас, лежа на боку.
   В коридоре уже началось движение. Открываются и закрываются двери. Слышны разговоры отдыхающих.
   Я не сказал даже жене, зачем поехал в этот отпуск, хотя она все поняла, когда увидела, как я нагружаю сумку папками с рукописями.
   Однажды я, озвучивая какие-то свои мысли, выдал шефу фразу: "Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией". Тот блеснул ею в кругу знакомых на вечеринке. Знакомые рассказали своим знакомым, и фраза стала достоянием нашего отдела, что и сыграло со мной злую шутку.
   Мне, как казалось тогда, просто повезло, что утром, за день до отъезда, позвонил этот вечно шмыгающий носом Дорохов и, захлебываясь словами, предложил поехать в санаторий "Ласточка". Звучало это приблизительно так:
   - Саныч, привет, как живешь, как дела, как Света? Мне вчера Кнопка звонила, помнишь, та, с которой я заходил перед Новым годом, она предложила путевку на курорт, горящая, говорит. Ты не хочешь смотаться на двадцать четыре дня?
   - Федя, скажи толком, куда ехать, сколько за путевку?
   - Платить в профсоюз копейки. Ехать вчера. Так ты согласен?
   - Погоди, объясни: что, где, когда? Только сегодня не смогу, ведь нужно предупредить семью, собраться. Хотя еще не знаю.
   Что-то в тот момент меня сдержало, хотя я любил принимать решения быстро, не раздумывая. Эта единственная заминка потом много раз мне вспоминалась.
   - Хорошо, давай телефон своей Скрепки, - наконец сдался я.
   - Не Скрепки, а Кнопки, пиши, - и он, спеша и заикаясь, продиктовал совершенно незнакомый мне номер.
   "Наведя мосты" на работе, договорившись с шефом, я уже звонил Светке. Недели две я обхаживал всех, от кого был зависим: шефа, семью, сослуживцев, - и внушал им, что мне нужен месячный отпуск, пусть даже без содержания, пусть даже недели на три. При этом я делал жалкое лицо с болезненными глазами и смотрел куда-то в сторону. Шеф обещал, но дальше этого дело пока не шло. Жена подозрительно смотрела на меня, пытаясь определить, насколько мое вранье правдоподобно и что нужно предпринять, чтобы меня развенчать. Сослуживцы понимающе кивали, входили в мое положение, но работать за меня никто не собирался.
   Мне пришлось потратить массу энергии, использовать все приемы для достижения своей цели, как Наполеон Хилл, и даже выставить бутылку коньяка тем, кто на работе будет делать вид, что трудится и за меня.
   Шеф сделал мне несколько замечаний по поводу несвоевременности моего отсутствия в отделе, но, глядя на меня и, видимо, что-то почувствовав, вздохнул и подписал заявление.
   Сложнее всего оказалось с женой. Никакие мои аргументы о нарушении обмена веществ, песке и камнях в почках не могли сломить сопротивление Светки. И только когда я махнул перед ней почти бесплатной путевкой и билетом на поезд, она как-то успокоилась, присмирела и стала собирать мою сумку.
   И вот сейчас, роясь в ней, я по очереди выложил все свои вещи. И найдя наконец туалетные принадлежности, пошлепал босиком в ванную комнату. Она походила на большую кладовую. Темно-зеленые панели, серый умывальник, доисторический унитаз с ржавыми потеками сразу испортили утреннее настроение. Кое-как умывшись и побрившись, глядя на себя в осколок кем-то забытого зеркала, я мысленно все же ликовал: "Я свободен! Целый месяц я смогу работать над своей рукописью. Никто меня не будет дергать, звать в гости, отвлекать предложениями отдохнуть в воскресенье, выпить пива после работы. Жена не будет донимать меня делами по дому: крючком на форточке, забившейся раковиной, перегоревшей лампой, беготней по магазинам, то есть всем тем домашним валом, который засасывал, как болото, отвлекал, как телевизор, удручал, как безысходность. Оттого и работа, научная работа, которую я вел вот уже несколько лет, почти стояла на месте, хотя пометок, записок, материалов собралась целая претолстенная папка". С ней-то я и хотел разобраться в этом чудном месте, куда судьба, по-видимому, соблаговолила меня забросить.
   "А что, - размышлял я дальше, скребя щеку и смывая холодной водой свой "шик", - может быть, когда-то в исторических архивах упомянут тот факт, что здесь, в совершенно неизвестном санатории "Ласточка", ученый-историк завершил свой труд, легший в основу фундаментального преобразования нашего общества. Все отдыхающие санатория будут интересоваться, почему санаторий, переименованный из "Ласточки" в санаторий имени Черяшева, носит это имя. На что старожилы этих мест ответят...".
   Тут мысли мои прервал резкий стук в дверь.
   По стуку в дверь можно определить многое. Если стук этот осторожный, как бы заискивающий, значит, вас тревожат очень корректно, мол, не нужно ли чего? И сам стук звучит как бы извинительно. Если стучат короткими, резкими ударами, со средней силой - вам хотят сообщить что-то важное, интересное. Если в дверь ударили кулаком, вернее, тыльной стороной ладони - ждите чего-то неприятного. Этому я научился у себя дома, когда выключал дверной звонок, чтобы мне не мешали работать. Но в том-то и дело, что как только я этот звонок выключал, то сразу же становился кому-то нужен. Соседка шла к нам за солью, жена, уйдя в магазин, забывала ключи, почтальон путала квартиру и совала мне чужую телеграмму. В итоге я бросал работу, включал звонок и садился у двери на стул читать книгу. И сразу все прекращалось. Никто не шел, никто не звонил, никто ничего не забывал.
   Этот стук в дверь был резким и требовательным. Я расшифровал его как интересное сообщение, но ошибся.
   Открыв дверь, я увидел санитарку в белом халате, вернее, полсанитарки, и половину военного в звании капитана с другой стороны двери. Две половины людей смотрели на меня, а я на них. Санитарка с типичным лицом и военный с усами и лицом военного смотрели на меня в упор.
   - Чем обязан? - нарушил я молчание.
   - Вот он, - подала голос санитарка, не обратив на мой вопрос никакого внимания, - ночью поселился, как я вам и доложила. Вот он,- снова повторила она, - цел и невредим.
   То, что я был цел и невредим, я и сам знал. Что же происходит?
   - А...э... Чем обязан? - напомнил о себе я.
   - Гражданин, - отчеканил военный, - разрешите войти.
   И мои посетители сделали шаг вперед.
   Я оглянулся на разостланную постель, разбросанные по комнате вещи и перегородил дорогу в комнату, всем своим видом показывая, что готов защищать свое жилище и свой беспорядок.
   - А в чем дело? - начал терять терпение я.
   - Мужчина, вам военный все объяснит, пропустите нас.
   - Нет, извините, извольте мне объяснить, что здесь происходит, - мой голос начинал переходить в фальцет, на что жена всегда говорила, что это плохой признак.
   - Хорошо, - согласился военный.
   Он сделал шаг назад, открыл шире мою дверь и достал из-за спины папку для бумаг. Оттуда вытащил листок, ручку и приготовился делать записи.
   - Вчера, в 23 часа 10 минут, вы поселились в этом корпусе. Так?
   - Так, - я утвердительно кивнул головой, теребя висевшее на плече полотенце.
   - Значит, приблизительно в 22 часа 50 минут по местному времени вами - кстати, как ваша фамилия? - была нарушена граница Российской Федерации, что мы и хотим засвидетельствовать протоколом.
   - Какая граница, какой федерации? - возмутился я. - Вчера вечерним поездом я приехал из Степнянска в ваш город, доехал на такси до санатория "Ласточка", и вы, женщина, поселили меня в эту комнату на втором этаже. Какая граница, вы что, разыгрываете меня?
   Я стал вспоминать, как вышел из такси и пошел по направлению к зданию со светящимися окнами. Водитель сказал, что нужно идти прямо и никуда не сворачивать. Я пришел в корпус. Дежурная посмотрела мой паспорт, путевку и, сказав: "Опять горящий", провела меня в эту комнату, пообещав, что завтра все оформит.
   - Вот мы и пришли оформить, - как бы продолжая мои мысли, сказал капитан.
   Через час я сидел в кабинете главного врача санатория "Ласточка", который восседал в кресле по правую руку от меня. Напротив, за столом, капитан делал записи в блокноте. Я заполнял листок учета отдыхающего.
   - Понимаете, - объяснил мне главврач, - два месяца назад через наш санаторий прошла государственная граница между Россией и Украиной. Завтра, кстати, будут торжественно вкапывать столб на въезде. Неделю назад здесь поставлен пограничный пост.
   - Вы знаете, мне все равно, что здесь организовано. Я приехал отдохнуть, набраться сил, поработать творчески, наконец, а меня как обухом по голове: "Вы нарушили границу".
   - К сожалению, так оно и есть. - Главврач встал из-за стола и подошел к схеме территории санатория, которая висела на стене.
   - Вот, посмотрите, - он показал указкой на въездные ворота. - Чтобы, как говорится, не резать по живому, нам рекомендовали границу провести прямо по дороге.- Но подождите, ведь получается, что ваш санаторий находится на территории двух государств.
   - Правильно, - заметил капитан. - Этим мы сохраняем целостность границ.
   "Господи! Какой бред, - подумал я про себя. - Какая целостность границ?"
   - Вы знаете, - перебил я капитана, - здесь я могу с вами поспорить и подискутировать о том, что является целостностью государства. Что до целостности границ, то я такого еще не слышал.
   - А вам и не надо слышать. Это специфическое понятие и касается только специалистов.
   Главврач, как военный стратег, водил указкой, воодушевленно тыкая ею в схему. В итоге оказалось, что из санаторного имущества России отошли два спальных корпуса, часть столовой, кинозал, лечебница для дыхательных процедур, часть спортзала и хозпостройки: гараж с прачечной. Украине же достались административный корпус и три спальных, водолечебница, часть спортзала и столовой, бассейн и склады для продуктов.
   Торжественно закончив свою речь, главврач подписал мне бумагу, которую капитан тут же сунул себе в папку. Здесь же я сдал ему паспорт для регистрации и отбыл с его разрешения поселяться. На постоянное место.
   Теперь, выйдя из административного корпуса, я заметил, что территория санатория, вернее, санаторная территория действительно принадлежала двум государствам. Первым делом в глаза бросилась прерывистая разделительная белая полоса, проходящая по середине асфальта, по которому вчера я шел к корпусу. На въездной арке висели с каждого края два флага - украинский и российский. По асфальту и дорожкам прогуливались отдыхающие, а так как снег лежал лишь за асфальтом, то все топтались именно на нем, совершая моцион после завтрака.
   Не успел я поселиться в корпусе N3 на территории суверенной Украины, как ко мне пришла группа общественности из отдыхающих с предложением записаться в добровольное народное "ополчение" по защите вновь образованных границ и имущества от посягательств. "От кого бы то ни было", - ответил пожилой отдыхающий на мой вопрос: "От кого?" Я почему-то представил эту группу в латах воинов Римской империи. Возраст каждого - слегка за шестьдесят. Серьезность лиц группы, их патриотический настрой и желание, защищать временную малую родину исподволь пробудили мои патриотические чувства. И я согласился. По словам "ополченцев", это сулило определенные выгоды и льготы. Так, например, добровольцам был обещан дополнительный паек - промежуточный ужин в виде кефира и булочки - ежедневно. По особому пропуску можно было без регистрации посещать территорию соседнего государства и вступать в контакт с лицами противоположного пола того же государства. Кроме того, эта добровольно-общественная работа давала возможность посещать лечебные процедуры, которые отсутствовали на нашей территории. Столь незначительная нагрузка была выгодна еще и тем, что по окончании отдыха направлялись благодарственные письма в местные органы власти по месту жительства, что могло положительно повлиять на дальнейшую мою жизнь. Объяснив это, старушка в скромном сером костюмчике времен нэпа загадочно посмотрела на меня.
   В этот день мне пришлось побывать в кабинете у врача, который назначал лечение. Оказалось, что главный терапевт отсутствовал по причине его перехода на другую территорию. По словам окулиста, которая его заменила, выбор он сделал правильный. На той стороне у терапевта оставались семья и дом, усадебное хозяйство, гараж и автомобиль "Запорожец", на котором он приезжал на работу. Теперь он автоматически становился главным врачом российской половины санатория и был занят укомплектованием штатов, приемкой доставшегося имущества и его защитой. Как и на нашей стороне, им было организовано добровольное "ополчение" из отдыхающих. Пока окулист рассказывала мне все это, я близоруко поглядывал на ее белоснежный халат и величественные груди, которые при каждом ее вдохе вздымались, как Сапун-гора, и снова опускались, обдавая меня ароматом заморских духов. Когда же она наклонилась к моему лицу, чтобы заглянуть в мои глаза с помощью какого-то прибора, я был прижат к спинке стула этой грудью так, что спокойно мог ее укусить.
   Вернувшись в свою комнату, я обнаружил, что ко мне подселили еще одного отдыхающего.
   Им оказался житель Узбекистана с такими замысловатыми именем и фамилией, что я сразу договорился с ним, что буду звать его Саид, как в фильме "Белое солнце пустыни", на что он согласился, сказав, что в его роду было семь Саидов. Разложив тюк со своими вещами на кровати, Саид поспешил к главврачу писать объяснительную тому же капитану о нарушении границы. Не знаю, что он там писал, но вернулся через час расстроенный. Капитан пообещал ему сделать запрос в Узбекистан. Саид не хотел бы этого, потому что его жены могут подумать, будто он хочет жениться на другой, а это, по словам Саида, их огорчит. Он сел на коврик перед кроватью и, не обращая на меня внимания, стал молиться.
   Вечером я спросил Саида, как он попал в этот санаторий. И он рассказал, что пришел его начальник и дал путевку, при этом заверяя Саида, что путевка горячая, хотя он держал ее в руках и чувствовал, что она холодная, тем более что здесь, куда он приехал, настоящая зима. Саид сокрушался, что не взял с собой теплый халат и тюбетейку.
   Я понял, что Саид приехал по горящей путевке.

II

   После ужина "ополчение" призвало меня и Саида в свои ряды. Отдав Саиду свой свитер и спортивную шапочку, я вместе с ним вышел во двор. Дружинники, около пяти человек, приветствовали нас одобрительными возгласами. Старший по "ополчению", Семен Маркович, произнес вступительную речь о том, что нам оказано большое доверие по защите имущества и границ украинской территории санатория. Наша задача состояла в том, чтобы не допустить на суверенную территорию посторонних.
   Кто мог быть посторонним, об этом таинственно умалчивалось, зато слово "посторонний" звучало в устах Семена Марковича подчеркнуто растянуто, с ударением на каждом слоге и нажиме на двойном "н".
   Саид сразу сказал мне, что он боится. Боится "постороннего" и хочет уйти в корпус. Но воинственные пожилые леди во главе со старшим по "ополчению" сказали, что при такой поддержке, как мы с Саидом, им ничего не страшно. Я втолковал Саиду, что на нас надеется женская половина отряда. Он в ответ лишь сильнее натянул шапочку на свою коротко стриженную голову и понуро остался стоять рядом со мной.
   Маршрут отряда пролегал по кромке суверенной Украины, так что если бы это была льдина, то она, наверное, накренилась бы от веса кучки "ополченцев", идущей при свете фонарей той же страны и отбрасывающей своим движением бесформенную тень на сопредельную территорию. В это же время со стороны корпуса N4 на службу по охране границы и имущества заступило народное "ополчение" российской части санатория. К слову сказать, отдыхающих различать и делить на украинских и российских было очень просто. Те, кто приезжал с российскими путевками, сразу становились россиянами, хотя по национальности могли быть кем угодно, хоть французами. Те, у кого были украинские путевки, отходили, как некогда крепостные со своими землями, к украинской территории. Удивляло одно - как украинская путевка могла попасть в Узбекистан? Теперь Саид стал украинцем, и в душе это его огорчало.
   Так вот, отряд "ополченцев" противоположной стороны двигался навстречу украинцам, оставаясь в тени деревьев собственной территории. Он состоял из таких же пенсионеров и нескольких молодых особ женского пола. Задача отряда состояла в том, чтобы не допустить на территорию суверенного санатория чужих. Не дойдя примерно десять метров друг до друга, отряды остановились. Увидев друг друга, но не подавая вида, что оба обнаружены, остановились якобы побеседовать и полюбоваться прекрасным звездным мартовским небом, которое искрилось и отражалось в остатках снега.
   Но патрулировать границу было необходимо, поэтому они решили одновременно, под видом отдыхающих, пройти мимо друг друга, сделав вид, что ничего не происходит.
   Итак, отряды пошли на сближение, разговаривая на самые отвлеченные темы, подчеркнуто безразлично бросая взгляды на противоположную сторону границы.
   - Какой прекрасный вечер, - нарочито громко произнесла нэповская пенсионерка и почему-то дернула меня за рукав пиджака.- Да, - ответил я с готовностью, - трава уже из-под снега скоро появится.
   - В этом году будет много травы, - подхватил кто-то из нашего отряда тонким голосом.
   - А ты чего молчишь? - шепотом прошипел возле уха Саида Семен Маркович, и тот, втянув голову еще глубже в плечи, виновато забубнил:
   - Травы много - овцы будет много, овцы много - шерсти будет много, молодняк будет много, травы много... - Саид замолчал, раздумывая, что еще может быть, если будет много травы, но Семен Маркович, чтобы не возникла пауза, подхватил:
   - Для наших мест трава - это гибель. Не успеют посеять хлеб, а она тут как тут - и сурепка, и одуванчик, и подмаренник цепкий лезут, удержу нет на эту траву никакого.
   В другом отряде шли такие же ни к чему не обязывающие разговоры, но только о звездах. Молодые особы делились впечатлениями от американского фантастического боевика "Чужой", повествующего о печальной участи межзвездного корабля, на котором завелись "чужие", кровожадные пришельцы из космоса. Все были потрясены тем, что тема фильма была созвучна и переплеталась с нынешней ситуацией. Отряд еще осторожнее стал пробираться вперед, с опаской и недоверием поглядывая на небо, которое по-прежнему искрилось тысячами звезд.
   Но вот наступил момент, когда отряды поравнялись и сами, непроизвольно, остановились друг против друга.
   - Добрый вечер, коллеги, - подал первым голос Семен Маркович и склонился в приветственном поклоне.
   - Здоровеньки булы, - ответили из российского отряда и так же доброжелательно поклонились в нашу сторону.
   - Вот, совершаем вечерний моцион, - продолжил Семен Маркович, - дышим, так сказать, воздухом... свободы.
   - И мы... и мы тоже, - подхватила противоположная сторона.
   Этими возгласами были установлены как бы опознавательные знаки дружелюбия, как это делалось в первобытных африканских племенах, и отряды пошли на сближение, протянув руки навстречу друг другу.

Ill

   Уже лежа в своих постелях, в два часа ночи мы с Саидом обменивались впечатлениями пролетевшего дня. После долгой молитвы Саид улегся в постель в моей шапке, сказав, что у него мерзнет голова. Потушив свет, он долго ворочался и вдруг, сев на кровати, толкнул меня в плечо. Я уже почти дремал, и толчок Саида показался мне толчком тронувшегося в путь поезда, на котором я было хотел отправиться в ночное странствие, но голос Саида вернул меня в реальность:
   - Скажи, дарагой Алеша-ага, пачему мы не можим так, чтобы наши соседи в санатории не были чужими для нас, а мы для них? Смотри, как мы харашо гуляли, дышали, гаварили пра барашек, пра траву. Зачем, скажи, мы так живем? Здесь, в общем санаторий. Хатя меня и абманули, сказав, что путевка гарячая, я подумал, что здеся гарячие источники. А что здеся? Здеся холодно, снег лежит, галава мерзнет.
   - А какая тебе разница, - начал я мягко, чтобы не обидеть Саида, - кто кому здесь посторонний, кто чужой? Ты, Саид, приехал сюда на двадцать четыре дня. После этого ты уедешь. Никто тебя и меня здесь не вспомнит, - я вспомнил о своей научной работе и своих недавних тщеславных мечтах. - Приедут другие. И все будет так же. И зачем тебе это?
   - Я хачу женица, - сказал Саид. Тут уже я сел на койку и уставился на него.
   Во время братания, которое произошло между двумя движениями, я сразу и не заметил, как "ополченцы" перемешались между собой и, уже разбившись на кучки, вели беседы по интересам. Только Саид прятался за моей спиной, пока к нему не подошла рослая "ополченка" и, протянув ему руку, не спросила, как его зовут. Вместе с ней подошла миловидная девушка и, представившись Катериной, протянула и мне руку. Знакомство произошло, и мы с Саидом, окруженные двумя очаровательными существами, уже рассказывали друг другу о том, как добирались в санаторий, как нас делили на русских и украинцев.
   - Я белоруска, - сообщила Виолетта и смело ухватила Саида под руку, отчего он еще больше вжал голову в плечи, хотя отнимать руки не стал. И сейчас этот тихоня сидел, в два часа ночи, на кровати и заявлял мне, что хочет жениться на Виолетте. Вот тебе и Саид.
   - А тебя не смущает, - сказал я ему чуть насмешливым тоном, - что ты уже женат и у тебя есть уже четыре жены?
   Саид, разгребая девственные чащи на своей груди, ничего не ответил, а лишь поднял голову к потолку, словно говоря: "Все в руках Аллаха!"
   - А тебя не смущает то, что, возможно, Виолетта уже замужем?
   Но и этот довод остался без ответа. Тогда я прибегнул еще к одному аргументу, по-моему, самому жестокому и убийственному.
   - А ты знаешь, что вы живете в разных государствах и тебе или ей придется поменять гражданство? А кто тебя примет в другой стране с четырьмя женами, да еще для того, чтобы ты женился на пятой?
   Тут Саид опустил голову и грустно посмотрел на меня. Было темно - я не видел его глаз, но чувствовал пронизанный грустью столетий взгляд. Взгляд человека, который ничего не может сделать, когда сердце, так жарко горящее в его груди и готовое выпрыгнуть от счастья, не властно над условностями реальной жизни. И тогда грусть и печаль поселяются в его душе. И он несет их с собою через всю жизнь.

IV

   На следующий день было объявлено большое торжество - вкапывание пограничного столба. Объявили об этом массовики вначале на украинской, затем на российской стороне. И хотя объявления прозвучали на языке, который все понимали, в зале нашлись несколько патриотов, которые подали в дирекцию ноту протеста о недопустимости хождения русского языка на украинской территории. Главврач, сам разговаривающий на русском языке, даже крякнул как-то неестественно, то ли по-украински, то ли по-русски, и пообещал принять меры. Что и было незамедлительно исполнено. Срочно были вызваны художник и библиотекарь, столяр и разнорабочий с лестницей и инструментами. В результате к празднику вкапывания столба были изменены, вернее, переведены и переписаны все вывески в санатории. Вместо "пожаловать", перед которым красовалось слово "Добро", было повешено "Ласкаво просимо", что звучало в общем контексте так: "Добро. Ласкаво просимо". На столовой повесили емкое украинское название "їдальня". На этом пока все и завершилось.
   Вкапывание столба, от которого шла разделительная линия в санатории, назначили на 12 часов. Постепенно площадка перед главным корпусом стала заполняться отдыхающими. Их становилось все больше и больше, и уже было непонятно, откуда столько отдыхающих в таком небольшом с виду санатории. Оказалось, что сюда пришли и жители города, который тоже подпадал под разделение на две части. К тому же, как потом стало известно, между людьми пошел слух о том, что на празднике будет разыгрываться беспроигрышная лотерея, в которой в выигрышах есть даже автомобиль, а какой - узнать не удалось. К половине первого народу на площадке собралось столько, что те, кто попроворнее, взобрались на деревья и крышу близстоящей санаторной бани. Вскоре к месту торжества подкатили две черные "Волги". Из них вышли руководители района, генерал пограничных войск и представитель центра.
   Толпа расступилась, и начальство прошло к наспех собранной из щитов возвышенности, на которой на стойке стоял микрофон.
   Человек из центра, с иголочки одетый, в темных изысканных очках, лысый, чуть хриплым голосом начал речь:
   - Дорогие сограждане! Сегодня у нас большой праздник. Мы вкапываем разделительный столб между двумя государствами, которые вот уже более трехсот лет не знали между собой границ. Пусть этот столб станет символом нашей вековой дружбы. Ура.
   Трибуна дружно подхватила "ура", а толпа народа кое-где уракнула и замолкла.
   К микрофону подошел представитель района.
   - Братья и сестры! Наконец-то мы увидели свет в конце тоннеля. Урожаи падают. Скот дохнет. Граница нам поможет. Мы сможем завозить недостающие продукты, обмениваться семенным материалом, имея, кроме того, пошлину как прибыль. Чистую прибыль. Задумайтесь, братья, чем это пахнет.
   Кто-то из толпы крикнул, что пахнет это говном, но мало кто услышал этот возглас. Следующим у микрофона оказался главврач российской половины санатория.
   - Дорогие отдыхающие, - гаркнул он в микрофон. - Разделение - это прогресс. Кем я был до этого? Простым ведущим терапевтом, перебивавшимся от зарплаты до взятки, от взятки до зарплаты. Теперь я главврач вверенной мне половины санатория. Да, я езжу на украинском "Запорожце", и сам по национальности я - украинец, и дети мои тоже. Но я люблю Россию. Поэтому я принял эту тяжелую ношу и пронесу ее до конца.
   В толпе засвистели, но представитель отдыхающих с украинской стороны уже начал свою речь:
   - Пане и панове! Долой москалей и жидов. Мы спалы и бачилы, що нас разъеднають, и це сбулось. Хай живе вильный санаторий!
   На подиуме зашикали, и микрофон быстро перешел к представителю местного населения.
   - Шо ж это делается, люди?! - заорал столетний дед в микрофон. - Вчерась я вышел в огород, а на нем полоса, которая разделила и огород, и баню, и даже уборную на две части. Теперь мне, чтобы к бабке в кровать перейти, нужно ползком через границу пробираться.
   Толпа зашумела и колыхнулась от смеха. Некоторые стали кричать, что пора кончать дебаты.
   - Давай лотерею!
   Но порядок был соблюден, и к микрофону подошел генерал.
   - Вкапывание столба объявлено открытым.
   Трое здоровых молодцев в униформе ОМОНа подхватили стоящий наискосок в подготовленной яме столб, развернули его несколько раз над головой и снова водрузили в подготовленную яму. Двое других поднесли носилки с цементным раствором, и через пять минут столб высотою около двух с половиной метров красовался на радость присутствующим своими бело-черными полосами.
   По команде генерала взвод подъехавших на автобусе солдат произвел салют из боевого оружия в воздух. При первом залпе, отмашку которому дал молоденький лейтенант погранвойск, толпа присела, некоторые зеваки упали наземь. При втором залпе толпа стала разбегаться, а при третьем на площадке остались лишь самые смелые и стойкие. Только через полчаса все вернулись назад, и праздник продолжился. Уже никто не слушал многочисленных содокладчиков и желающих выступить. Всех обуяло желание выиграть автомобиль. Когда же объявили, что главный приз выиграл пожилой мужчина, оказалось, что автомобиль был всего лишь игрушечным. Люди разочарованно повздыхали и стали расходиться, и постепенно площадка опустела. Вскоре укатило на черных "Волгах" и высокое начальство.
   Отдыхающие пошли на обед, только старый житель поселка, которому давали слово, долго стоял, опершись на палку, и с недоумением смотрел на столб, который был обыкновенным бревном, обтесанным и покрашенным людьми.
   Он не понимал, да и не мог понять, не искушенный в политических играх и интригах, что же, в конце концов-то, произошло, а главное - зачем и для кого. Увы, столб на это ответов не дал.
   После митинга, заинтригованный, я спросил у Саида:
   - О чем это ты все время говорил?
   - Просил всемогущего Аллаха, чтобы большие люди, которые, наверное, были баями, не обижали бедный народ и не разделяли его.
   - И что, ответил тебе Аллах?
   - Может быть. Я видел, как толпы людей, расталкивая друг друга, бросились за бумажками-лотереями. Их не волновали речи больших людей. Им было совершенно безразлично, что их разделили границей на чужих и своих, поставив этот столб. Их интересовало только одно - получить что-то бесплатно, на халяву, с лотереи. Наверное, поэтому большие люди гоняли их, как стадо барашек, туда-сюда, - с горечью закончил Саид и замолчал до самого утра.

V

   Несколько дней спустя в результате общения со многими отдыхающими мы с Саидом выяснили, что большая их половина приехала в санаторий по горящим путевкам. Мне наконец-то удалось разъяснить моему другу, что такое горящая путевка и что его совсем не обманули, а послали по путевке, которая просрочена на день, а может, два. Если такое количество людей едет по просроченным путевкам, размышлял я, значит, это или сплошное разгильдяйство, или кому-то выгодное мероприятие.
   Можно ведь предположить, что агентство, плотно связанное с санаторием, специально задерживает реализацию путевок. А так как они поступают в основном в профсоюзные организации и люди платят за них всего лишь каких-то 10 - 20 процентов от стоимости, то можно предположить, что никто и не возмущается тем, что ему попадает путевка с двух- или трехдневным опозданием. Таким образом, имея пятьсот отдыхающих с двумя днями просрочки, мы имеем одну тысячу дней чистой прибыли. Чем это пахнет? Тысячу дней разделить на двадцать четыре путевочных дня - получается пятьдесят путевок чистой прибыли в месяц. Вот какую простую арифметику талдычил я Саиду, который ничего не понимал в моих расчетах. Но когда я назвал ему приблизительную сумму в пятнадцать тысяч долларов ежемесячно, он с удивлением выдохнул: "Вах!" И было в этом коротком возгласе все: и горечь обмана, и недоверие, и какая-то обреченность - кто нас только не обсчитывает.
   И даже здесь, на отдыхе, нас обманывали, как и всю нашу сознательную жизнь. Нас растили и учили по лозунгам и ради лозунгов люди, которые обман поставили на поток, подчинив ему волю, совесть, честь и другие нравственные идеалы. Со школы ты знал, что будущее твое уже где-то кем-то продумано, просчитано, и скоро ты пополнишь бесконечные ряды строителей новой жизни под названием"коммунистическое завтра". И стоило тебе только подать голос протеста или даже подумать о том, что ты можешь быть другим, тебя тут же клеймили, изгоняли, затюкивали, делали изгоем - в лучшем случае. В худшем - ты находил пристанище в других рядах, где тебя уже наблюдали в открытую. Таких было много, но значительно меньше общей толпы, довольной своим существованием в обществе, где жена могла пожаловаться на мужа в профком, партийную ячейку, и на него обрушивалось общественное порицание и осуждение. А как хотелось дышать. Говорить и быть услышанным. Выражать себя и быть понятым. Многим тогда казалось, что страна, в которой они родились и выросли, была их матерью. А значит, она мудрее и справедливее, чем собственная мать. Вот почему они часто теряли сыновнюю, настоящую любовь к тому, кто произвел их на свет и вложил первое слово в уста.
   "Родина-мать!". Манипулируя этим священным символом в корыстных целях, его затерли и обесценили, вытеснили из народной души сокровенные ноты любви и добра. Подменили их идолопоклонничеством.
   Тогда рождались Павлики Морозовы, Павки Корчагины, Олеги Кошевые, Зои, Нади, Люси Космодемьянские, которых делали идолами и символами нашей будущей героической жизни.
   Со своим лицемерием, с извращенными понятиями о подвиге, героике труда, да и о самой жизни, которые насаждались и крепко вбивались в наши головы господствующей идеологией и ее адептами, мы стали отщепенцами большого мира добра и правды. Господи! Как было приятно почувствовать первые робкие признаки весны конца восьмидесятых, когда добрый дядя с пятном на голове доверительно просто протягивал тебе руку, говорил с тобой о переменах, вселял в тебя надежду на лучшее будущее, и ты всем сердцем верил в это, хотел верить и засыпал с чувством ликования в сердце - вот он, этот час, настал. Ты можешь говорить и дышать, голосовать и высказывать мнение. И вдруг - снова обман. Обвал доверия, разочарование и злость из-за нового обмана. Со своей доверчивостью ты снова попал в сети демагогии, получив свободу действий - право силы. И снова ты в поиске и ожидании чего-то немыслимого, большого, красивого. "Это будет, это будет", - увещеваешь ты себя, а сам уже оглядываешься. Слушаешь - и не веришь. Видишь - и сомневаешься. Ощущаешь - но не осознаешь.
   И вдруг - снова надежда на хорошее, пусть не лучшее, но хорошее, радостное, ради чего можно жить, трудиться, жертвовать, но ты уже почти опоздал. Это' уже не твое время. Ты уже лишний на этом празднике жизни. Те обманы, которые сопровождали нас еще с пионерских линеек до сегодняшних дней, привели нас в "Агентство горящих путевок", где тот же обман правит бал. И думается уже, что все страны, образовавшиеся в результате отделений, разделений, свободных волеизъявлений, есть общее пространство под псевдонимом "Агентство".
   Что изменилось? Пали прежние нравы, рухнули истины. Возникли новые, доселе неизвестные. И правит уже миром, как испокон веков, золотой телец. Царят над миром беззаконие, самонадеянность, глупость... Но где же истина? Истину нашел я в Библии. В Евангелии от Матфея в главе 7 говорится: "Стих 13. Войди в узкую дверь, которая открывает дорогу в небо. Я говорю тебе это, ибо широки ворота и широка дорога, ведущая к погибели, и множество людей следует по этому пути. Стих 14. Но узки ворота и тяжела дорога, ведущая к жизни, немногие находят ее". Вот во что уверовал я, когда прочел это назидание под названием "Идите праведным путем".
   - Получается, Саид, что путь наш - и твой, и мой, потому так тяжек, тернист, что праведный. Поэтому, если ты хочешь жениться на Виолетте, испробуй все варианты, а я, как смогу, буду тебе помогать! Но как же твои четыре жены?
   - Их нет, - отвечал мне Саид и улыбался желтыми зубами.

VI

   Следующий день в санатории тоже был разделительным. Оказалось, что линия границы прошла через парковый пруд и уперлась в строение с двумя веселыми буквами "М" и "Ж". Здесь обе комиссии задумались. Получалось, что на украинской территории в это заведение могли ходить только мужчины, а на российской - только женщины. Но нет предела человеческой смекалке и фантазии. Сразу было предложено, чтобы учреждение работало по графику. С 8.00 туалет с буквой "М" считался мужским, а с 10.00 - "мадамским". С другой стороны, тот же график определял женское время, а затем "жентльменское". Хотя шутка эта, не совсем грамотная, уже долго ходила в народе, многим она пришлась по душе и получила новую жизнь.
   Еще одна заминка вышла, когда обе разделительные комиссии проходили мимо пруда. Непроизвольно возник вопрос, как делить акваторию пруда. Чтобы не быть бюрократами, говорили некоторые, нужно протянуть шнур над поверхностью пруда, тем самым обозначив границу разделения. Другие были против и предлагали вызвать водолазов, чтобы проложить границу по дну, так как оно тоже было землей и составляло ценность на случай обнаружения там нефти. Сошлись на том, что сели в лодку, взяли два кола и на глаз забили их посредине пруда, который оказался всего метра полтора глубиной.
   Дальше разделению подверглась столовая, а именно: зал для приема пищи на 500 мест и кухня, в которой вышел скандал. Никто из заинтересованных сторон не хотел уступать огромную электроплиту, занимающую полкухни. Как основное орудие производства она была заставлена кастрюлями, в которых кипело, плавилось и булькало съестное, предназначенное на обед отдыхающим. Огромных размеров тетка с алюминиевым черпаком, она же шеф-повар по имени Домна Ивановна, наотрез отказалась переходить на чью бы то ни было сторону и сказала, что будет соблюдать нейтралитет. Все сразу схватились за головы - как же они раньше не додумались до такого простого решения, - и сообща объявили кухню нейтральной территорией. Данное соглашение заактировали и поставили согласительные подписи.
   Вечером того же дня оба "ополчения" собрались на старом месте. Виолетта не отходила от Саида и рассказывала ему о том, какие в Белоруссии красивые леса, какая хорошая растет бараболя и сколько угодий для разведения домашнего скота и овец.
   Саид слушал Виолетту, а правой рукой теребил рукав моего свитера, который я ему дал. Он явно стеснялся и вместе с тем не мог оторвать от нее глаз. Я сидел на лавочке между нэпманшей и Катериной, слушая рассказ первой о достославных брежневских временах всеобщего изобилия, покоя и уверенности в завтрашнем дне. Остальные "ополченцы" стояли кучками и вели мирные беседы о том о сем.
   Так бы и продолжались в суверенных санаториях идиллические вечера, если бы... суверенную границу не перешла свинья.

VII

   "Свинский" вопрос в истории всегда стоял обособленно. Если внимательно посмотреть на развитие человечества, то из разных источников мы узнаем, что одомашнивание свиней произошло приблизительно в шестом тысячелетии до нашей эры. Случилось это на территории современного Ирана. "В процессе доместикации, - читаем мы в "Хронике человечества", - человек приспосабливал животных и растения к своим потребностям и одновременно изменял свою деятельность". Даже если внимательно рассмотреть статуэтку пантеры, приготовившейся к прыжку, в Берлинском музее первобытной истории, которая относится к раннешумерской эпохе, то можно предположить, что это не пантера, а свинья, хотя, конечно, сходство с первой предпочтительнее.
   Даже собакоголовая обезьяна - павиан, священное животное Древнего Египта (во времена египетского бога Тота считалось одним из главных божеств, способствовало, по мнению ученых, развитию духовной жизни Египта, обогатив ее письменностью в виде иероглифов), имевшее короткий хвост, грузное тело, короткую шею, могло быть прародителем домашней свиньи. Но это лишь предположение. А так как каждый иероглиф соответствовал слову или даже целому понятию, то иероглиф в форме глаза и мог быть вышеупомянутым символом свиньи.
   Здесь интересно толкование возникновения Рима в Италии, упоминание в истории о сосцах кормилицы - будь то капитолийская волчица или приемная мать Ромула и Рема Акка Лоренция. И само бронзовое изваяние волчицы, которое хранится во дворце консерваторов в Риме и датировано второй четвертью V века до н. э., говорит о том, что именно сосцы волчицы так схожи с сосцами современной свиньи. Великий историк своего времени Геродот, путешествуя по всему миру, описывая страны и народности, его населяющие, рассказал как-то о скифах и происхождении этого народа. Так, в погоне за киммерийцами они сбились с пути и вторглись в землю мидян, а те и подсунули им свинью. Видимо, она пришлась скифам по вкусу, так как после этого в их хозяйстве появилось новое животное - свинья. Это в свое время подтвердили эллины и варвары.
   Продвигаясь дальше в лабиринты истории, будь то времена Дария Великого, Ксеркса I или Александра Македонского, триумфально покорившего полмира, везде мы встречаем животных, подобных свинье. Так, в Стамбуле, в Оттоманском музее, хранится мраморный саркофаг Александра Македонского с рельефными изображениями батальных сцен, где можно предположительно увидеть присутствие боевых свиней.
   То же можно сказать о рельефах на саркофаге II века до н. э. в Римском музее Терле, где изображен разгар битвы римских легионеров с германскими племенами, вторгшимися в Италию с севера.
   Как повествует Библия, в Вифлееме родившегося сына Марии, обрученной с плотником Иосифом, назвали Иисусом. Эта чета отправилась в Вифлеем из-за переписи населения для регистрации, а так как по окончании трудного дня они не могли найти приюта, то заночевали в хлеву, где Мария и родила сына. На многих картинах Мария с младенцем изображены в окружении волхвов, ангелов и животных, наполнявших хлев, за исключением свиньи. Но свинство, которое произошло с Иисусом в жизни, когда его предали и распяли, уже приводит к понятию свинства в истории как такового. Великий художник эпохи Возрождения Леонардо да Винчи на фреске "Тайная вечеря", расположенной в трапезной монастыря Санта-Мария делла Грация, запечатлел момент, когда Христос, сидя за столом со своими учениками, говорит: "Один из вас предаст меня". В это время большой палец его правой руки указывает под стол, словно намекая: Иуда успел и туда "подложить свинью", до того как совершил столь свинский поступок - предательство.
   Дальше следуя за историей, мы видим, что где бы и как бы ни возникал "свинский" вопрос, он всегда вел к поражениям и позору. Так, в 1242 году новгородский князь Александр Невский на льду Чудского озера разбил немецких рыцарей, которые выстроили свои боевые порядки свиньей, за что и поплатились.
   Но многие народы, не зараженные болезненным презрением к такому животному, как свинья, выживали за счет этого. Когда крымские татары нападали на украинские села и поселения в XV - XVII веках, то они из-за своего неприятия мяса свиней не брали этих животных себе, что способствовало выживанию тех, кого не угнали в рабство.
   19 сентября 1783 года в присутствии короля Франции Людовика XVI и его жены Марии-Антуанетты братья Жозеф и Этьен Монгольфье совершили запуск шара, наполненного горячим дымом. В гондоле находились овца, петух и утка. Свинью хотел подложить король, но ученые категорически отказались. Так свинья впервые была подвергнута критике и забракована представителями точных наук.
   Из фундаментальных трудов натуралиста Чарлза Дарвина "О происхождении видов путем естественного отбора" или "Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь", выпущенных им после длительного путешествия на корабле "Бигль" с 1831 по 1836 гг., видно, как Дарвин опрокинул господствующее в науке представление о неизменности видов живых организмов и прежде всего человека. По этой теории, в развитии побеждали самые сильные, полезные и способные виды. Свинья служит ярким примером, подтверждающим эту теорию. Именно полезность данного животного провела его от древнейших времен к нашим дням, хотя оговорка о свинстве в отношениях между людьми и державами носит не менее важный характер и бытует в жизни до сих пор как понятие в характеристике того или иного поступка.
   Глядя на историю свиньи, которой мы уделили так много внимания, остается лишь удивляться, как она со своей полезностью еще не взобралась на пьедестал, став кумиром и примером для подражания. Форменное свинство!

VIII

   За десять часов до описываемого события - перехода свиньей границы - два коренных жителя близлежащего городка Мухозадрищенска, Цезарь Иванович Глотов и Фрол Матвеевич Хрящ, местные алкоголики, нигде не работающие ввиду отсутствия соответствующих должностей в Мухозадрищенске, сидели на одной из улиц и решали трудный вопрос: где бы взять денег, чтобы опохмелиться после вчерашнего закладывания за воротник. А так как все работающее население трудилось, то в мыслях алкоголиков возникали планы нападения на какой-нибудь объект в виде сарая или курятника. И уже приблизительно была определена дислокация заданного объекта, и план вступил бы в силу, если бы из калитки напротив не вышла пожилая Мария Романовна, жительница этого же городка, одинокая, но справно ведущая хозяйство женщина. Она уже около часа наблюдала за этой парой в окно, то отходя, то подходя к нему, занимаясь приготовлением пищи. На печке кипел душистый борщ, доходила в чугунке гречневая каша, которую Мария Романовна вот-вот хотела переставить в духовку, и шкварчало на огромной сковороде мелко нарезанное сало, в которое хозяйка собиралась вбить с десяток свежих яиц.
   По мере того как доходило на печи съестное, в голове Марии Романовны созревал план рационального использования этих двоих сидящих напротив дома бездельников. Нужно было зарезать и освежевать огромную десятимесячную свинью, откорм которой хозяйка затянула аж до марта. К этому дню Мария Романовна готовилась основательно. За неделю до описываемого события она выгнала три литра наисвежайшего, синюшного с виду самогона, собрала пару десятков яиц на жарку и открыла банку, в которую хорошими кусками было уложено розовое сало с прошлого забоя.
   Решив, что дешевле будет зарезать свинью не приглашая из местного магазина мясника Дмитрия, который, кроме двадцатьпятки, тянул еще с собою хороший кусок отборной свинины, выпивал два литра самогона, съедал все приготовленное теткой Марией (как звали Марию Романовну в народе), да еще на следующий день приходил и намекал на обед. Таких убытков одинокая женщина перенести не могла. Потому и решила использовать подвернувшихся по случаю мужиков, хотя знала, что они никудышние работники, пьяницы.
   Выйдя за калитку в старинном зипунчике и сложив на груди руки, тетка Мария минут пять стояла и разглядывала этих субчиков, принимая, как полководец, окончательное решение - рисковать или нет. Но при одном воспоминании о Дмитрии она наконец решилась.
   - И чиво вы там сидите, Цезарь, по окнам глазами шастайте? - пропела тетка Мария, придавая голосу строгость, и в то же время в нем чувствовалась игривость. - Коль делать нечего, шли бы вот сюда, - она мотнула головой в сторону калитки, - работа есть.
   Цезарь и Фрол, как только увидели выходящую за двор тетку Марию, вначале хотели дать деру, так как их налет должен был произойти именно на ее кур, но, спохватившись, они приосанились и остались сидеть смирно, ожидая, что будет дальше.
   - А что за работа? Сильно ли надрываться надо? - прошамкал беззубым ртом Фрол, толкая в бок Цезаря. - Мы ни лопату, ни лом держать не можем, у нас радикулит...
   - Знаю я ваш радикулит, - крикнула тетка Мария и тише, для себя, добавила, - алкоголики проклятые.
   Тут бы тетке Марии и выставить сразу свои условия, мол, так-то и так, за убой свиньи - литр самогона и за разделку, свежевание - тоже литр, ну и по куску мяса в одни руки! Но ушлые пройдохи, почуяв поживу, уже нагло вышагивали по двору и диктовали свои условия сделки:
   - Значит, так, тетка Мария, - говорил Цезарь, - свинья огромная, и когда ты только успела такую произвести?.. Значит, так. Убой - два литра с закусем, расплата наперед, вишь, руки трясутся, остальные два литра - после раздела, тоже с закусем.
   И как ни крутилась Мария Романовна, а деваться было некуда. Все одно выгоднее, чем у Дмитрия, успокоила она себя.
   Когда кинулись, чем резать свинью, оказалось, что ножей в доме одинокой женщины - раз, два и обчелся, да и те кухонные.
   Видя такое дело, что сделка может не состояться и что тетка Мария стоит в задумчивости: идти за Дмитрием или искать нож по соседям, Цезарь внес предложение:
   - Есть новый способ забоя скотины, - смело начал он, глядя на стоящую на теткиной веранде пятикилограммовую гирю, невесть откуда взявшуюся в хозяйстве. Ею она придавливала соленья по надобности.
   - Забой может производиться, - научно продолжил Цезарь, - оглушением скотины при помощи кувалды, утюга, гири или, на крайний случай, лома и лопаты.
   - Да как же ты эту громадину оглушишь? - недоверчиво спросила тетка Мария и уже с гордостью добавила: - Ишь, какая вымахала! В день по три ведра съедает всего!
   - Дело плевое, - встрял Фрол, жаждущий начать опохмеляться.
   - Ладно, пошли в дом, - согласилась хозяйка и повела алкашей за собой.
   Выпив бутылку самогона и съев по тарелке борща и каши с яичницей, алкаши повеселели и заулыбались. Откуда-то из пропитой утробы к ним вернулся луч самосознания, и они, отказавшись от предложения начать вторую бутылку, вышли во двор.
   Цезарь, прихватив гирю с подоконника, изучал ее устройство, кумекал, как из нее сделать предмет оглушения. Глянув на Фролову проволоку, протянутую в брюки вместо ремня, он тут же конфисковал ее и приладил к гире, хитро закрутив мягкий алюминий.
   - Ну что, тетка, давай свою монстру сюда.
   - Да как же я вам ее дам, идите выгоняйте, коль взялись за дело.
   - Фрол, иди в загон, выгоняй скотину, а я тут ее, милую, и огрею по кумполу.
   Фрол деловито, поддерживая одной рукой штаны, пошел в загородку.
   Свинья Нюрка, как звала ее тетка Мария по имени троюродной тетки, с интересом исподлобья наблюдала, чего хочет этот пахнущий хмелем человек.
   Увернувшись от одного пинка, Нюрка взвизгнула и стала искать укрытие, но туша ее, еле умещавшаяся в загородке, вылезла наружу и подалась левее от загородки прямо на Цезаря, который стоял наготове.
   Неловко размахнувшись, тот просвистел гирей над своей башкой и, зажмурив глаза, нанес свинье страшный удар, но не по голове, а по туловищу. Нюрка подпрыгнула от неожиданности и, смекнув, что так и убить могут, завизжала еще сильнее и пустилась наутек, куда глаза глядят, а точнее, в огород.
   За Нюркой неслись Цезарь с гирей, Фрол со спадающими штанами и тетка Мария с криками: "Убивают!" Когда Нюрка уперлась в ограду, то увидела, как в ее сторону летит что-то страшное. Это Цезарь метнул в нее гирю, как молот. Нюрка увернулась и, ломая забор, понеслась по чужим огородам, пугая кур, кошек и собак. Во всей окрестности поднялся такой гвалт, какой можно было услышать только на собраниях по распределению премий или каких-нибудь других льгот.
   Сколько ни искали тетка Мария, Цезарь и Фрол Нюрку - та как сквозь землю провалилась.
   На самом же деле, приглядев тихий закуток в чьем-то огороде, она забилась в кучу наваленного огородного сушняка и забылась в тревожном сне, мелко вздыхая и похрюкивая. Только когда стемнело, она высунула рыло на морозный воздух и стала определять свое местонахождение.
   Залаяли неразумные собаки. Страх снова обуял Нюрку, и она, выскочив из плена загородок, понеслась в сторону санатория, где было тихо и темно.

IX

   По мере того как вечерело, на землю спускалась мартовская прохлада. Подтаявший за день снежок снова застывал и похрустывал при малейшем движении. Независимо от государственной принадлежности скоро стало совсем темно, и только разделительная полоса на дороге выделялась из синего сумрака.
   Мирно беседующие "ополчения", уже забывшие о своем назначении, вели разговоры на разные темы и уже были готовы отделяться парочками и уединяться. Но тут прибежал сторож бывшего общего санатория дядька Тарас и, путая слова и термины приграничных территорий, выпалил:
   - Товарищи, там неизвестный субъект углубился в сопредельную территорию!
   - Что, что? - сначала ничего не поняв, опешили мы.
   - Да говорю ж вам, границу нарушили!
   - Кто? - заволновались удивленные дружинники.
   - Свинья.
   - Какая свинья?
   - Вот такая, - дядька Тарас развел руки в стороны и удивленно хмыкнул, - огромных размеров.

X

   По "ополчениям" тут же была объявлена тревога, и люди с сожалением разошлись, приступив к поискам нарушителя. Было вызвано начальство, что само собой уже истолковывало факт нарушения границы как событие государственной важности.
   По местной телефонной связи, которая еще действовала, главврачи связались и провели следующую беседу:
   - Как же так, - говорила Украина, - мы же договорились, что границы неприкосновенны, а вы идете на провокацию, подсовываете, так сказать, свинью!
   - Извините, коллега, но свиное сало - это чисто украинский продукт, поэтому корни случившегося ищите у себя, - парировала российская сторона.
   - Корни-то наши, но свинья пришла с русской территории, и мы вынуждены принять меры, - настаивала Украина.
   - А если окажется, - хитрила Россия, - что это ваши же люди, для того чтобы дестабилизировать обстановку, выпустили свинью и загнали ее к вам с нашей территории?- Ну, вы закрутили, - возмущалась Украина,- мы же сами своим салом и себе по мусалам...
   - Давайте договоримся.
   - Давайте договоримся.
   - Мы задерживаем нарушителя и передаем его вам с условием.
   - Никаких условий. Если завтра чья-то курица перейдет границу, вы тоже условие потребуете?
   - Да, потребуем и накажем нарушителя.
   - Побойтесь Бога, курицу, что ли?
   - Кого бы то ни было.
   - Это ультиматум?
   - Это условия и требования!
   - В таком случае...
   - Что, в каком случае?
   - Нам этого решить не дано.
   - Вот именно.
   - Тогда до побачення.
   - Ay фидерзейн.

XI

   После такого разговора у обеих сторон возникло сомнение в дружелюбных намерениях соседей по границе, что вызвало обеспокоенность даже в верхах.
   Срочно в обе стороны были направлены директивы, согласно которым частям санатория было предложено: 1) закупать отдельно продукты питания; 2) провести учет фонарных столбов и, для их различия, перекрасить; 3) произвести учет деревьев и кустарников на вверенных территориях; 4) завершить раздел имущества и начать строительство отдельных въездов. Но так как дорога, что вела из Мухозадрищенска, была одна, то это мероприятие предлагалось провести значительно позже.
   Единственно, что не поддавалось учету - это птицы, перелетающие с места на место утром и вечером. Тогда нашлись новаторы-энтузиасты, предложившие ставить птиц на временный учет, и из отдыхающих была создана счетная комиссия.

XII

   Вообще-то Мухозадрищенск славился везде своими дорогами, которых в нем не было. Вернее, они были, но в то же время и не существовали, поскольку их определить можно было лишь по домам, которые стояли по обе стороны этих псевдодорог. Об этом мы с Саидом узнали, когда нас вместе с Катериной и Виолеттой направили в город на поиски владельцев свиньи. Нюрку пленили утром, когда она, забравшись каким-то чудным образом в пустой бассейн, не смогла оттуда выбраться. Задача поисковой группы заключалась в выявлении владельцев свиньи и сборе информации. Случайно свинья перешла границу или преднамеренно?
   Выйдя за ворота санатория, мы пересекли площадь, обогнули столб дружбы и двинулись в глубь неизвестного нам города. Но метров через пятьдесят асфальт кончился, и нашему взору предстала картина под названием "Полное отсутствие дороги в населенном пункте". Куски асфальта, торчащие из кратеров бездорожья, были островками, напоминающими о некогда бывшей здесь цивилизации, которая, кстати сказать, прекратила свое существование через два года вместе с построенной дорогой.
   Пробираясь от островка к островку, где перепрыгивая, где преодолевая водные преграды, наш отряд шел вперед и визуально знакомился с городом Мухозадрищенском. Вскоре мы поняли, что с дороги нужно сворачивать и идти по-над дворами, где была вытоптана узкая тропинка. И хотя во время продвижения нас облаивали собаки, обкудахтывали куры и обхрюкивали свиньи, все же идти было суше и удобнее.
   Так мы шли около часа, минуя проулки и переулки, уходящие в глубь города, такие же разбитые и неухоженные. Вскоре мы вышли к окраине и растерянно остановились. Псевдодорога уходила куда-то за горизонт, то пропадая, то снова появляясь грязной полосой среди мартовского снега. Завидев лежащее бревно, мы с радостью пошли к нему и присели, чтобы передохнуть. Каково же было наше удивление, когда Виолетта, разгребая ногами снег, увидела нечто, напоминающее табличку. Мы вместе очистили ее от снега и поняли, что это не бревно, а придорожный опознавательный знак, определяющий населенный пункт.
   На истертой временем и непогодами табличке с трудом удалось прочесть: "Муко-Крещенск".
   Из рассказов жителей мы узнали, что городок раньше назывался просто Крещенском - за самый большой в округе храм. Но со временем храм разрушили, а на его месте открыли районное мукомольное предприятие, которому были спущены средства для развития и определены космические планы по производству муки. Тогда город и переименовали в Муко-Крещенск. В первые несколько лет работы этого завода в городе произошли положительные перемены: была проложена дорога из района, открылись магазины, люди получили работу - в общем, жизнь города значительно оживилась.
   День и ночь к заводу шли машины с зерном, которое складировалось в выстроенных белоснежных лабазах, а затем перемалывалось на муку, после чего машины везли обратно с завода уже мешки с мукой, развозя ее по всем районам области.
   Но вскоре где-то в другом районе был построен еще один мукомольный комбинат, и еще один, и еще. Вскоре зерна стало не хватать для всех заводов. Представители всех мукомольных предприятий рыскали по районам и скупали на корню еще не выросшую пшеницу, рожь, ячмень. На помол шло все, даже горох и кукуруза, когда не хватало сырья.
   С этого момента Муко-Крещенск стал умирать, и, когда последняя машина вывезла все мешки с мукой, о заводе забыли. Даже остановился местный хлебобулочный цех, потому что было выгоднее привозить испеченный хлеб из других районов. Вот так мука исчезла, остались одни лишь мухи. Тогда-то и переименовали неофициально местные жители Муко-Крещенск в Мухозадрищенск.
   Чтобы как-то выжить, люди бросились в предпринимательство. Понастроили ларьков, магазинов, но отток производства полностью лишил Мухозадрищенск денежных запасов, и осталась одна надежда - на отдыхающих. Слава Богу, что санаторий "Ласточка" еще жил и функционировал.
   Отряд наш, изрядно устав, возвращался назад. Свернув в более широкий переулок, мы гуськом, по-над дворами, шли в неизвестность, когда на нашем пути возникла лавочка, на которой сидели два синюшных, небритых, всклокоченных мужика. Один из них, постарше, вертел в руке гирю. Поздоровавшись, мы завели разговор о погоде, но, видя их кислые мины, перешли к делу:
   - Мужики, не слыхали: у кого-нибудь из местных пропала свинья?
   Мужики с интересом глянули на нас. Но промолчали.
   Вопрос повторил Саид.
   - Слушай, дарагой, зачем малчишь? Скажи, хрюшка, такой грязный, у каво прапал, убежал?
   Жулики уставились на Саида жуткими от недосыпа и перепоя глазами и продолжали молчать. Тогда в разговор вступили женщины.
   - А что такие симпатичные мужчины сидят без дам, скучают? Не выпить ли нам по сто грамм?
   И Виолетта достала из сумки бутылку водки и пару пластмассовых стаканов.
   Фрол после слов Виолетты как-то приосанился и стал искать на расстегнутой ширинке пуговицу, которой там и в помине не было. Цезарь, сделав важный вид и хитро глядя на бутылку, понял, что день удался, раз Бог посылает водку, да еще из рук таких краль.
   Выпив по стакану белой, мужики приободрились, но сказали, что ничего такого они слыхом не слыхивали. Таково было решение Цезаря. Кто его знает, что за люди. Может, это милиционеры переодетые, а мы им тут сразу все выложим. А они возьми и арестуй за то, что самогонку у тетки Марии выпили, борщ съели, яичницу на сале умяли, а дело не сделали. Может, это тетка Мария их и подослала. Нет, уж лучше молчать.
   - Так что, мужчины, кавалеры, казановы, на самом деле, может, еще по одной? - теперь Катерина вступила в бой.
   Фрол никогда в жизни не слышал таких странно-завораживающих слов, смысл которых угадывался лишь интуитивно и проблескивал в сознании чем-то знакомым, теплым и ласковым. Но где, когда и при каких обстоятельствах он уже слышал это, Фрол никак не мог вспомнить. И тут его пронзила одна мысль. Да это же артисты приехали в Мухозадрищенск отдыхать.
   - Да это Марии свинья, - вдруг выпалил он и глянул на Цезаря. Ой, лучше бы он на него не смотрел. Рядом сидел не Цезарь, а черт о двух кровавых глазах, ржавых зубах и с раздувшимися ноздрями.
   - Дамочки, дамочки, - заюлил Фрол, отвлекая Цезаря, - а может, еще по пластунчику? - и он указал глазами на пластмассовые стаканы.
   Наше предположение подтвердилось свинья оказалась случайной, о чем и доложили мы в "штаб ополчения". Информация пошла по инстанциям, и на полднике нам, уже сидящим за одним столом, было выдано по две булочки и плитке шоколада на четверых. Мы были героями дня, поскольку благодаря нам Нюрка вернулась к хозяйке, а обе стороны продолжили свое мирное сосуществование.

XIII

   Саид в детстве любил бабочек. Его завораживала игра красок, когда в пору цветения абрикосов они стаями метались в дедовом саду, а затем летели к ручью и садились на воду. Саид бегал за ними, следил, как они срывались с легким ветерком и снова парили над их убогим глиняным домом. Затем те бабочки куда-то исчезали, но появлялись другие, новых расцветок: сиреневые и голубые с точечками на крыльях и мудреной окантовкой. Проходило время - и эти бабочки тоже исчезали, а на их место прилетали уже яркие, оранжевые с продольными белыми и черными полосами. Но больше всего ему нравились бабочки с черно-желтыми крыльями, с гордой и широкой игрою крыла. Такою ему казалась Виолетта.
   - Знаешь, Леша, она - как бабочка, красивая и гордая.
   - Она - как женщина, - отвечал я, - обычная и красивая, желающая с тобою сблизиться.
   Пока я говорил, Саид вскакивал, садился на постели и долго сидел, погрузившись в свои мысли.
   Семья Саида испокон веков была бедной. Дед его был бедняком и батрачил на бая - пас овец. Бабка полвека проработала на хлопковых полях, пока во время революции ее с мужем не загнали в колхоз. Но и в колхозе нужно было работать на том же хлопковом поле, а деду - пасти тех же самых овец. И жить они богаче не стали. Можно сказать, что революция не привнесла в их жизнь ничего хорошего. После были дети - пятеро. Один из них, отец Саида, доработался до бригадира пастухов. Саиду повезло больше. После школы он выучился на шофера и стал возить управляющего хозяйством на зеленом уазике.
   Дедушка Саида умер во сне, так и не сказав внуку, зачем он жил на этой земле, хотя Саид знал: если бы не дед, то ни его, ни отца на свете не было бы. И на том спасибо.
   В совпартийные времена всей жизни человеческой старались придать особый смысл. Родился - будешь пионером. Окончил школу - иди продолжай дело отцов. Стал работать - работай на благо будущих поколений. А когда же тогда жить? Когда жить для себя? Для своей семьи, детей? Эти мысли часто овладевали Саидом.
   Бабушке Саида уже исполнилось сто семь лет. Но она была также подвижна, трудолюбива, ясна умом. Когда Саиду заведующий отделением вручил горящую путевку, она подумала, что ее внука наградили почетной грамотой. Она долго держала ее и гладила сморщенными руками. Саид сказал, что по этой бумаге он поедет далеко и будет отдыхать. Бабушка никак не могла понять, как можно отдыхать вдали от дома и зачем уезжать, чтобы не работать.
   В жизни бабушки было много событий, и она помнила, что когда мужчины уезжали из дома, то редко возвращались, а если приходили домой, то рассказывали такое, во что трудно было верить. Поэтому она знала - у кого много детей, тот обязательно возвращался. И бабушка научала внука так:
   - Если тебя спросят что-нибудь посторонние люди, ты всегда говори, что у тебя четыре жены. Если у тебя кто-нибудь будет просить деньги, ты отвечай: у меня четыре жены. Если будешь что-нибудь покупать, говори всегда, что у тебя четыре жены. Если власть тебя остановит - говори, что у тебя четыре жены.
   - А если спросят, сколько детей, бабушка, что мне говорить?
   - Отвечай: не знаю, не считал.
   С таким напутствием уезжал Саид поездом, который шел в российский город Ростов-на-Дону. В Ростове ему нужно было пересесть на другой поезд, но там его задержали. Внешний вид
   Саида привлекал внимание тем, что он был одет не по сезону, в летний костюм. В Ростове по ночам еще случались морозы, и милиция заподозрила в Саиде вора-гастролера с Кавказа, который тащил с собою старый дедовский чемодан и тюк производства 30-х годов. Все это наполовину было набито кишмишем, курагой, сырными сухими лепешками, которые приняли за наркотики, сушеным мясом и сушеными бараньими ребрами. Кроме того, бабушка положила Саиду мешочек риса и мешочек высушенной зелени.
   Не найдя у Саида ничего подозрительного, его отпустили, как только он сказал допрашивающему его капитану:
   - У меня четыре жены.
   - Да что ты говоришь, - удивленно и весело отозвался милиционер, - вот везунчик. И как ты с ними справляешься? Тут с одной не знаешь что делать... А детей сколько у тебя?
   - Не считал, не знаю.
   - Ну, дает. Слышал, Серега, - крикнул капитан напарнику, - у него четыре жены и детей без счета.
   - Да отпусти ты его, бедолагу, ему, видно, и так не сладко, - ответил тот.
   И Саида отпустили.
   Уже в поезде Саида взяли в оборот двое попутчиков, подсевших на какой-то станции. Присев возле него и косясь на огромный чемодан, они вели беседы о разном, наводящими вопросами подбираясь к теме поездки Саида. Тот природным чутьем понял, чего хотят эти ребята, и в разговоре ни с того ни с сего выпалил, что у него четыре жены и детей без счета. Попутчики постепенно потеряли интерес к Саиду и перешли в другое купе. Так, прикрываясь бабушкиной защитой от случайных и недобрых людей, Саид добрался до санатория.

XIV

   Многим отдыхающим в санатории нравилось проводить свое свободное время на рынке Мухозадрищенска, куда с утра устремлялось все взрослое и свободное от работы и обязанностей население. Рынок стал для многих местом работы, а так как большую часть жизни мы по своей глупости привыкли проводить на работе, то он и стал с недавних пор жизнью многих.
   Пришлые люди, придя на рынок со своею торговлей, во многом потеснили старожилов торгово-рыночного бизнеса, переигрывая их смекалкою: не как обмануть, а как лучше и больше продать, не как сбыть, а как заинтересовать, не как обогатиться, а как прокормить семью. Поэтому рынок стал интереснее, полнее и рискованнее. Привозит, к примеру, на рынок кто-либо товар в виде хлебобулочных изделий. Да такого товару здесь завались. Ешь - не хочу: хлеб-кирпичик, круглый, горчичный, белый и серый, черный и чуть ли не зеленый. А новый торговец возьми да привези батон из серого хлеба с изюмом, французскую булку длиною около метра да бублики в виде сердечка с тмином и маком.
   Вначале народ смотрит на такое с недоверием и осторожно покупает для пробы один батончик да пару бубликов. Через неделю к такому дельцу уже стоит очередь. Другие торговцы ужимаются, ужимаются и наконец уживаются с конкурентом. Но бывают и такие, которые без обиды, что у него отбили копейку, не глядят на подобное безобразие. Тогда идут в ход нечестные методы в виде подкупа милиции и других проверяющих органов.
   Вот чего-чего, а проверять у нас научились. Любят здесь это дело. Ведь не лопатой копать, не глину месить, не у печи стоять - а про-ве-ря-ть! Это понимать надо. Кем был до того, как стал проверяющим, Кирилл Петрович Фугас? В школе - троечником так себе и Кирькой рыжим. После школы - подающим надежды на головотяпство начинающим пьяницей. Кем Кирилл Петрович стал сегодня? Сегодня он - власть. Он - проверяющий. Он проверит, правильно ли у тебя весы настроены, верны ли гири, точен ли расчет с покупателем! Подойдет, к примеру, к вам женщина с опущенными глазами и скромно, тихим голосом попросит взвесить несколько видов товара на энную сумму. Только эта женщина соберется уходить, тут и появляется из-под земли Кирилл Петрович и довольным, вкрадчивым голосом говорит: "Контрольная закупка". Женщина, конечно, подставная утка, отдает все товары на перевес, деньги на пересчет. Составляется акт, в котором учитываются и подкрученные весы, и засверленные гири, и толстая, в палец толщиною, бумага.
   Но так было раньше. Поэтому легенды о Кирилле Петровиче ходят по сей день, и вспоминают его с благодарностью. Сами же те, кого он проверял.
   Как проверяют сегодня? Кириллу Петровичу, с его дедовскими методами, и не снилось. Проверяют торговца налетами. Вначале проверяют, все ли у него бумаги в порядке. Затем - все ли товары указаны в бумагах, вплоть до пересчета. Не дай Бог продать лишний ящик товара - сразу припишут обворовывание государства. Таких налетов за один день на торговца совершается без счету. И сидит он уже к концу дня измученный проверками так, что улыбнуться покупателю не в силах.
   Но и это еще не все в тайнах рыночного бизнеса. Сотни поборов, кроме рыночного сбора в виде местовых. Тут тебе и милиционеру помоги, и на строительство дорог, которых нет, - отдай, и для детей-сирот - выдели, и для стариков-инвалидов - дай, и общественной организации "Защита животных" - отрежь. Когда же приходит конец месяца, торговец с ужасом видит, что остался должен за товар и еле-еле сводит концы с концами, чтобы прокормить семью. Поэтому в последнее время рыночный бизнес стал терять популярность, так как оказался убыточным.
   Разнообразие и оживление в жизнь рынка привносили отдыхающие санатория "Ласточка", когда после каждого нового заезда к нему устремлялись толпы новоиспеченных покупателей неважно чего. Важно, что они несли сюда свои деньги. За счет этого и жил рынок, с ним городок и его население.
   Но были на рынке и другие сборщики налогов, в виде неработающего крепкого молодого поколения. Объединенные в группировки, они честно делили рынок на части как шкуру убитого медведя и потихоньку ощипывали эту шкуру, порою до самой кожи.
   Быть торговцем становилось невыгодно. Но в Мухозадрищенске появлялись новые виды деятельности - контрабанда. Граница - через дорогу.
   Предпринимательство, как говорится, пошло в народ, в массы. По всем улицам открылись бутики, маркеты, шопы. В каждом частном доме было вынуто окно или проломлена стена для витрины, на которой выставлялся напоказ весь имеющийся в наличии товар. Но вскоре жители поняли, что торговать нужно по направлениям, и тогда сами собою сформировались улицы: Продуктовая, Хозтоварная, Мебельная, Мелкооптовая, Тысячемелочевая, Запчастная, Фурнитурная, Напитковая, Алкогольная, Свежемороженская, Свежеубойная, Колбасная. Затем образовались улицы, которые предоставляли различные услуги: Аппетитная и Перекусочная, Гостиничная и Переспальная, Парикмахерская, Ремонтотехничес-кая, Пошивочная, Обувноремотная, Фотоаппаратная, Развлекательная. Кроме того, по улицам толпами ходили брокеры, шмокеры, рокеры, дизайнеры, рекламщики. Они предлагали товары и товарчики прохожим по значительно более низкой цене, чем в магазинах, или обменивали их на другой товар. Во всех учреждениях можно было купить все, что сопутствовало этому учреждению или нужно было для контакта с ним. В парикмахерской вы могли купить что угодно, вплоть до мочалки, трусов, купальных шапочек. На Аппетитной в каждой столовой и кафе на вас набрасывались с предложением приобрести приправы, зубочистки, салфетки и даже кастрюли. В единственном детском саду вам совали в лицо всяких барби, черепашек-ниндзя, киборгов, матрешек и даже памперсы. Но сколько бы и как ни торговали в Мухозадрищенске, никто не мог практически ни развиваться, ни расширяться, ни сменить сферу деятельности. Это был процесс самопоедания, когда ты зарабатывал определенную сумму для раздачи в налоги, поборы, отчисления, пополнения товара, прокорма семьи и обеспечения элементарных нужд. Мелкие излишки проглатывали скромные радости жизни, которые приобретались на Развлекательной улице. Самым известным и посещаемым заведением здесь был ресторан-казино "Челюсти", куда мы и отправились с Саидом и двумя обольстительницами, Виолеттой и Катериной.

XV

   Первое, о чем я спросил рыжего вышибалу, жующего "Сникерс", - почему так называется ресторан, на что он безразлично ответил:
   - А в честь американского триллера про китов или аллигаторов. Правда, на этом месте пять лет назад в уличной потасовке пацану над пацанами - Толику - вывернули челюсть. Так он привез сюда дантиста, и тот прямо здесь вставил ему и челюсть, и зубы. Вон, даже табличку повесили.
   Мы обернулись и действительно увидели в холле табличку из белого мрамора, похожую на надгробную, где все это событие было зафиксировано в датах и лицах.
   Мы вошли в зал, и еще один амбал провел нас к столику. Здесь было полутемно. Цветные пюпитры разбрасывали гаммы радужных лучей по стенам, звучала легкая музыка. В меню было одно фирменное блюдо с названием "Съешь меня". Из напитков - коктейль "Выпей меня". Дальше предлагалась программа: "Потрогай меня", "Пригласи меня" и "Возьми меня". В конце вечера можно было заказать экзотическое шоу "Верхом по прериям на мне". Саид сразу втянул голову в свитер и начал его теребить. Виолетта, закинув ногу на ногу, пыхтела "кэмелом", Катерина изучала в зеркальце зал, который был за ее спиной, я же осмотрелся и вышел в туалет.
   Честно говоря, я боялся идти в это заведение, так как зарплата младшего научного сотрудника не позволяла мне даже костюм мало-мальски приличный справить, не говоря о классных джинсах, шузах и кожанке в стиле а-ля Шварценеггер-Делон. Что говорить о ресторане! Когда я увидел цену фирменного блюда, то оказалось, что за одно только "Съешь меня" нужно было отвалить 27 у. е., то есть долларов. Наш поход мог плачевно закончиться, и я вышел, чтобы посчитать свою наличность. Оказалось, что в моем кошельке лежат всего две с половиной порции этого дурацкого блюда. Слава Богу, что остальные услуги можно было объявлять по желанию, а шоу, которое начиналось в час ночи, было бесплатным.
   "Ну что ж, - подумал я, - искусство требует жертв". Но когда вернулся к нашему столику, то чуть не лопнул от злости. На столе стояли четыре порции "Съешь меня" и небольшое ведро с черпаком. "Это крах, - заключил я в ужасе, - они еще заказали "Выпей меня"". Содержимое ведерка булькало и дымилось. "Ну и черт с вами", - решил я и уселся за стол.
   Блюдо "Съешь меня" оказалось нагромождением сала различных сортов, переложенного кругляшами соленых огурцов и ломтиками черного хлеба. С центра тарелки на меня смотрели два глаза-кругляша из кровяной колбасы. Губы были выложены красным перцем, а из-за них выглядывали желтые зубы из десятка зубчиков чеснока.
   - И за это нужно платить 27 баксов? - возмутился я.
   - Леша, - сказал Саид, - я не ем сало, возьми мое, а?
   - Давай мне, Саидик, - Виолетта притянула тарелку и переложила сало к себе.
   - Ребята, - обратился я к ним, как можно спокойнее, - у меня не хватит на это денег.
   Екатерина отвернулась, как будто ничего не слышала, Виолетта сделала вид, что занята содержимым своей сумочки. Я посмотрел на Саида.
   - Леша, ничего - кушайте и отдыхайте. Вместо денег оставите меня в залог, как барана, а я убегу.
   - Саид, о чем ты говоришь... - я хотел было продолжить, но на небольшую сцену вышел толстяк необъятных форм и объявил:
   - Вас приветствует ресторан-казино "Челюсти". Не проглотите языки, дамы, сэры, господа. Кушайте, кушайте. Блюдо остывает.
   От неожиданности я просто потерял дар речи и совсем не заметил, как возле нашего столика оказалась совершенно голая официантка и, налив в бокалы булькающее варево, виляя задом, пропала в огнях софитов.
   Я принюхался к содержимому бокала. Оно пахло мятой и еще чем-то знакомым, но чем - никак не мог вспомнить. Я сделал маленький глоток. Вначале мои губы, язык и небо погрузились в холодный лед, затем гортань обожгла горячая струя напитка, после чего все во рту стало жечь, как будто я съел огромный стручок горького перца. Моему примеру последовали Саид, Виолетта и Екатерина.
   Глянув на их лица, я порадовался и, сказав себе: "Так вам и надо, болваны", сделал еще глоток. В голове помутилось, и я увидел, что ко мне подошла голая официантка с головою свиньи и уселась мне на колени.
   И тут она каким-то образом проникла в мой мозг и стала рассказывать и показывать фильм "Поход свиней на город":
   "Из степи и лесов к городу стадами двигались свиньи. Они шли без погонщиков, грязные, зловонные, пожирая все на своем пути. На входе в город их встретили домашние свиньи с корытами съестных отходов и ключами от городских ворот на подушечке. Но дикие стада захрюкали приветственное хрюканье встречающих и затоптали их. Идущие первыми крупные кабаны разрывали холеные розовые ушки домашних питомцев и проходили дальше, а замыкающие стадо более слабые представители, как шакалы, поедали лакомые куски свинины. Заполонившие все улицы свиньи производили такое зловоние, от которого люди не могли укрыться даже в своих домах. Не желая мириться с подобным дискомфортом, многие горожане пытались бежать. Но лишь некоторые, по свиньям, прыгая с одной спины на другую, смогли спастись, выбравшись за пределы оккупированного города. Те же, кто не смог или побоялся вовремя уйти, были растерзаны кровожадными животными либо умерли в своих домах от зловония и голода".

XVI

   После ресторанной эпопеи, когда нам в санатории к обеду подали нарезанное сало, мы с Саидом вскочили со своих мест и пулей вылетели на улицу. Нас вырвало.
   - Знаешь, Леша, - говорил жалобным голосом Саид, - мне никогда не было так плохо и пративно.
   - Саид, ты помнишь, что было с нами в "Челюстях"?
   - Да, помню...
   - Расскажи.
   И Саид поведал:
   - Увидев, как вы пьете эту гадасть из ведра, я тоже атхлебнул ее, но не праглатил, а, сделав вид, будто упустил вилку, накланился под стол и выплюнул. После чиво савершенно трезво наблюдал за всем праисходящим. К нам на калени сели голые женщины со свиными га-лавами, а наших девушек увели голые свино-мужики. Ты мычал, кричал, плакал, просил пить, и свиноженщина паила тебя этим "Выпей меня". Патом она забрала все твои деньги и ушла. У меня денег не было, и я предлажил аставить себя в залог. Меня атвели в комнату, куда позже принесли и тебя. А утром, когда все спали, я сламал дверь, взял тебя на плечо и ушел в санаторий.

XVII

   После посещения "Челюстей" Виолетта и Екатерина старались нас избегать. Видели мы их только издали, да и то терялись в догадках: они это или нет. Саид перестал говорить о том, что хочет жениться, а я был рад избавиться от такого знакомства. Мне вспомнилась моя Светка, и я с тоскою посмотрел на календарь.
   Оказалось, что я остался без единой копейки. Саид достал из чемодана платок и вывернул на кровать его содержимое. Там были одна золотая монета, несколько неизвестных мне банкнот и пятидолларовая купюра.
   - Да, не густо, - сник я.- Падажди, Леша, ага, - Саид полез под кровать и достал из-под нее старый дедовский чемодан и тюк.
   Часть их содержимого нам удалось продать на Продовольственной улице, часть - обменять на тушенку из солдатских запасов, а потом и ее продать. В итоге мы выручили вполне приличную сумму для скромного дальнейшего существования и на приобретение билетов. Единственное, что нам не удалось продать - это лепешки из овечьего молока, твердые, как камень.
   О случившемся мы никому не рассказывали, а решили найти руководство города и сообщить ему о безобразиях, творящихся у него под носом. Так нам раскрылась еще одна сторона жизни Мухозадрищенска, о которой я прошу читателя тоже никому не рассказывать.

XVIII

   Мы с Саидом долго не могли найти здание исполкома, пока случайный мальчишка не подсказал:
   - Туда идите... - и, махнув рукой, пропал. До этого мы опросили около двадцати человек, встреченных нами по пути. При слове "исполком" одни люди отворачивались, другие старались быстро уйти, третьи указывали куда-то совсем не в ту сторону, куда показал пацан.
   И что за менталитет у нашего народа? Ну не хотите вы, не нравится вам власть, зачем же вы тогда ее выбираете? Бабушки, убеленные сединами и с выплаканными глазами, дедушки, положившие здоровье и жизни на войнах, обвешанные медалями, орденами, их дети, трудно живущие, порою не имеющие элементарного или еле-еле сводящие концы с концами, и те, другие, которые не живут, а просто существуют - все вы, так подло обманутые, зачем вы так живете и выбираете себе поводырей, которые продолжают запрягать вас в ярмо страха и недоверия к будущему?
   Проснись сейчас все умершие на этой земле и спроси у них: зачем жили? - ответят проснувшиеся, что жили для того, чтобы память о себе хорошую оставить. Но вот их нет - и заросли могилы, и топчут эти могилы, и сравнивают их с землею. А зачем? Затем, чтобы живущие продолжили славные дела умерших - жили достойно, а это в планы поводырей не входит.
   Наконец-то мы вышли к отдельно стоящему одноэтажному зданию, расположенному в свободном пространстве на перекрестке нескольких улиц. Оно было серого цвета с зеленоватой от времени крышей и небольшими зарешеченными окнами, за которыми виднелись белые портьеры. Тамбурный вход напоминал аквариум, в котором, как рыба за стеклом, стоял впервые увиденный нами в Мухозадрищенске милиционер.
   - Может, это тюрьма или мильтония? - спросил Саид.
   - Сейчас спросим.
   Подойдя к дверям, я дернул ручку, но они оказались закрытыми на скобу изнутри.
   Милиционер выпученными от страха глазами зыркнул на нас и сквозь двери спросил:
   - Куда, к кому, зачем?
   - К руководителю.
   - Кто будете?
   По дороге к исполкому я выстроил версию нашего визита и уверенно произнес:
   - Из центральной газеты "Звезда Улуг-бека", открывайте скорее, нас ждут, - и я сунул под нос стражу порядка санаторную книжку.
   - Сейчас доложу, - ответил милиционер и направился к телефону. Около минуты он вел переговоры невесть с кем, а затем, отдав честь телефону, пропустил нас вовнутрь здания.
   Мы прошли в холл, где горел свет и была лишь одна дверь. Идти больше было некуда, и мы направились к ней. Открыв дверь, мы с Саидом переглянулись. Перед нами были двери лифта. Саид нажал на кнопку, она загорелась желтым светом, и где-то заскрежетало железо. Через минуту двери лифта открылись, и мы вошли в кабину. Кнопки были пронумерованы от одного до тринадцати. Нажимая около пяти минут на все кнопки по очереди, мы так и не тронулись с места, лишь на цифре "тринадцать" двери закрылись. Зажглась табличка "Вверх", и лифт пошел вниз.
   Через несколько минут колыхания в шахте лифта мы вышли в такой же холл и направились к противоположной от лифта двери.
   Только я хотел взяться за ручку, дверь распахнулась вовнутрь, и миловидная секретарь движением руки предложила нам войти.
   Приемная этого учреждения была обычной, такие можно увидеть в любом заштатном заведении - с фикусом в углу, рядом стульев, столом секретаря и тумбочкой, на которой стояла пишущая машинка "Ятрань".
   - Сейчас товарищи Зайцев и Шкурин вас примут. Присаживайтесь.
   Она улыбнулась чистой, белоснежной улыбкой, отчего у нас на душе стало как-то спокойно и легко.
   Минут через пять коротко прозвенел звонок, и секретарь, открыв перед нами дверь, снова жестом пригласила нас войти.
   - Василиса Прекрасная, - шепнул мне Саид и шагнул за мною.
   В просторном кабинете было светло от солнца, которое заглядывало в окна. У противоположной от двери стены стоял широкий продолговатый стол, за которым рядом сидели два руководителя. Это зрелище сразу напомнило мне школьную парту. При нашем появлении оба руководителя в один голос сказали: "Здравствуйте, проходите, садитесь", - и замолчали.
   Какие это были руководители? Обыкновенные. Каких я видел сотни, тысячи, а может, и... больше раз в различных учреждениях нашей необъятной страны. Поэтому давать их портрет было бы просто бессмысленно. Почему? Ну, например, скажи я, что у правого руководителя был нос прямой с небольшой горбинкой и широкой переносицей, - кто-то сразу обязательно скажет: "Так это же нос Петра Ивановича, что работает там-то и там-то". Или скажу, что второй руководитель постоянно теребил нижнюю губу пальцами левой руки, - кто-то тут же признает в нем Кузьму Владимировича из института такого-то. А это в наше время дело опасное, потому как руководители, которых вдруг кто-то узнает, или руководители, которые сами себя узнают в портретах, сразу возмутятся и станут подавать иски в разные инстанции за поклеп и вранье. Поэтому давать портреты я не буду. Хлопотное и неблагодарное это дело.
   - Приятно приветствовать в нашем славном Муко-Крещенске представителей печати из далекой, но близкой по духу газеты "Звезда Улуг-бека", - заговорил Зайцев Борис Крупинович. - Каким ветром в нашем городе, о чем пишете, чем дышите. Чем можем, тем поможем.
   Продолжая начатую версию, я решил пока не раскрываться и толкнул ногою Саида, чтобы предупредить. Но тот, поняв мой намек как толчок к действию, вдруг заговорил:
   - Мы, аднако, писать хатим пра границу, пра столб, пра...
   - Да, - подхватил я, - о тех событиях, которые так украсили ваш город и стали местом паломничества многих отдыхающих.
   Тут заговорил Шкурин Адепт Винионович:
   - Да, мы сделали все, чтобы праздник удался. Кстати, вы были там? Слышали, какой порыв масс и разделение мнений? Плюрагностическая революция, артмостратегическое начало и продолжение в одном действии. Но оно же и конец всей вакханалии всеразблуждения. Сам преонтенционный процесс этого праздника уже шунтируют умы всех кому не лень.
   Закончив, он откинулся в кресле, с превосходством почему-то поглядев на Саида.
   - Мы понимаем, - отвечал я.
   На минуту воцарилось молчание. Вдруг очнулся Зайцев:
   - Чай, кофе, кола, фанта, спрайт?
   - Чаю, - Саид аж подпрыгнул, - без сахара, если можно, зеленый.
   - Нет проблем...
   Уже за чаем я стал подбираться к теме нашего визита, сказав, что предпринимательство в городе поставлено на высокий уровень. От гордости оба руководителя переглянулись, мол, знай наших.
   - А вот с вашего этажа... видно одно заведение.
   Зайцев и Шкурин, улыбаясь, закивали, а Шкурин даже встал и подошел к окну.
   - Мы вам сразу не разъяснили, - начал он.- Мы ведь не на тринадцатом этаже, вернее, на тринадцатом, но в глубь земли.
   Теперь переглянулись мы с Саидом. И тут Адепт Винионович рассказал историю, которую мы обещали осветить в "Звезде Улугбека".
   В начале перестройки общества в 90-х годах конца XX века в Муко-Крещенске назрела острая необходимость построить величественное и красивое здание для функционального управления городом. Ведь перестраивать - это значит управлять. Были выделены средства на подготовку, проектирование и строительство здания. За время разработки проекта в городе сменилось пятнадцать руководителей, и каждый вновь приходящий отщипывал кусочек от выделенных средств, пока на строительство не осталась мизерная сумма. Проект был грандиозен. Здание с тринадцатью этажами должно было возвышаться над городом как провозвестник перемен. Стекло, бетон, пластик - вот конструктивные особенности проекта.
   Нашли подрядную организацию, работающую по новым методам, новым технологиям. Начали строительство, вырыли котлован. Но рабочие по ошибке приклеили чертеж проекта вверх ногами, поэтому здание стали строить не вверх этажами, а вниз, все более и более углубляясь в грунт. Когда же пробили вниз основное - шахту лифта, то денег уже почти не оставалось, поэтому решили на отметке тринадцатого этажа все-таки построить приемную и кабинет, а наверху возвести скромное одноэтажное здание. Так родилась тринадцатиэтажка.
   "Хорошо, что хоть не шестидесятишестиэтаж-ка", - подумал я.
   - А как же окна? - осторожно спросил Саид и виновато посмотрел на меня.
   - Ах, окна, - довольно сказал Адепт Винионович. - Окна - это наша гордость. Сделали по американской технологии, на основе голографии и лучевой подсветки. Посмотрите, какая объемность, натурализм. Солнце, кстати, заказывали отдельно, в Бразилии, зато какой эффект. Посмотрите, сияет, освещает улицы - и не скажешь, что под землей. Помните песню "Только тот знает солнце и высокое небо..."? Да, так это про нас. Конечно, проект окон и солнца дорогостоящий, но это доказывает, что мы все можем, если захотим. Но самое главное в нашем проекте - что люди верят и идут за нами. Между прочим, уже сотни стран осветили в прессе наш проект. Были даже очень отсталые - Занзибар, Зимбабве, Бутан, Буркинафасо, приезжали перенимать опыт. Мы открыто заявили: "У нас от вас секретов нет. Берите и свершайте!" Вот такие итоги перестройки. Конечно, у нас еще много чего не того. Но солнце - это же сила.
   "Что ты знаешь о солнце, если в шахте ты не был?" - в один голос запели Адепт Винионович и Борис Крупинович. Незаметно для себя мы с Саидом тоже подхватили слова замечательной песни и больше вопросов не задавали.
  

XIX

   Выйдя из городской управы, мы с Саидом вздохнули облегченно и рассмеялись. Милиционер в аквариуме настороженно посмотрел в нашу сторону. Стоял яркий мартовский день, четвертый день нашего пребывания в санатории "Ласточка". Светило долгожданное весеннее солнце, и, хотя кругом еще лежал снег, все чувствовали и знали, не только по календарям, что весна придет, что вот она уже подала свой первый луч, первое тепло, чтобы с каждым днем все упорнее и упорнее укреплять свой мостик, переброшенный на тающий остров зимы. Люди, уставшие от холодов и слякоти, изморози и ветров, улыбнулись первому солнцу и в который раз посмотрели на мир и свою жизнь с надеждой. Кому, как не человеку, ждать перемен, поворотов от холода к теплу, от безысходности к надежде, от отчуждения к пониманию и любви? Ведь даже зверь лесной, завидев солнце, подставляет ему свой бок, и птица, изведав стужу и нужду, щебечет радостно, и деревья, вздрогнув ото сна, начинают свое пробуждение и потягивание веточками, на которых вот-вот набрякнут почки и брызнут листья жизни во все стороны.

XX

   Вообще-то жить с посторонним человеком в одной комнате - дело хлопотное. Кто хоть один раз сталкивался с подобными обстоятельствами, будь то в гостинице или на отдыхе, тот согласится со мной. В каждом из нас заложена коммуникабельность, как сказал герой известного кинофильма. И такое свойство должно быть развито хотя бы в одном из двух живущих в комнате.
   К счастью, нам с Саидом повезло, поскольку я был в отношениях с другими людьми непритязательным. Меня всегда все устраивало. Я всегда пользовался неизменной формулировкой: если что-то где-то происходит, значит, так сложились обстоятельства, независимые от чьей-то воли, значит, так надо. Я, конечно, не имею в виду какие-то международные конфликты или злые поступки.
   Когда я увидел Саида в нашей санаторной комнате, то сразу отметил, что так и должно быть. Ведь в комнате две койки.
   Меня не раздражало присутствие Саида. Ни то, как он молится, стоя на коленях, ни то, как он носит неуклюжий костюм, ни то, как он неумело обращается с дамами. Я видел в нем просто человека, с которым в очередной раз меня свела судьба.
   Его единственный чемодан и тюк лежали под кроватью. Он никогда не вытаскивал их. От них исходил таинственный запах трав, и когда он наконец достал и открыл их, я удивился, что он наполовину набит восточными сладостями. И когда Саид, не задумываясь, отдал содержимое чемодана и разделил вырученные деньги со мною, я по достоинству оценил этот благородный поступок.
   Я как научный работник привык анализировать свои поступки и отмечу, что иногда это полезно. По крайней мере, если я совершаю ошибки, то больше их стараюсь не повторять. По-видимому, работа каждого человека накладывает отпечаток на его внутреннее отношение к себе и окружающим.
   Но этим я не хочу сказать, что вот я какой хорошенький, опрятный, правильный.
   Как цикличны времена года в природе, как птицы возвращаются в одни и те же места, а планеты через одни и те же промежутки времени сближаются и отдаляются, так и во мне повторяются и ошибки, и взрывы пессимизма, хандры и злости. Во время обеда, ужина и завтрака с нами сидела пожилая пара - муж и жена. Наши первоначальные соседки испарились, и мы ничуть этому не огорчились. Когда они приходили (муж и жена), то он чуть кланялся, как отставной капитан времен Михаила Лермонтова, а она присаживалась на поданный им стул и желала нам приятного аппетита. Столовыми приборами они пользовались исключительно по-дворянски - вилка в левой руке, нож в правой.
   Когда в первый раз мы их увидели, Саид посмотрел и сказал мне тихо: "Бояре". Он всегда мог определить, дать точную оценку и метко назвать то, что его затрагивало. Естественность придавала его движениям и разговору особую яркость. Саид был большим ребенком, не испорченным лестью, подражанием и кривлянием. Поэтому с ним было всегда спокойно и интересно.
   Наши новые соседи по столу действительно походили на дворян. Даже их имена - Анастасия Владиславовна и Казимир Захарович Домаевы - вполне могли принадлежать какому-нибудь княжескому роду. Грациозность и плавность движений подчеркивали чистоту души этих замечательных людей, а внимание друг к другу и учтивость - понимание и уважение к человеку, который посвятил тебе свою жизнь.
   - Да, представьте себе, Лешенька, мы тоже приехали сюда по горящим путевкам. Решили, что два-три дня - сущая мелочь, учитывая, что впереди еще три недели отдыха.
   - Мы тоже с Саидом опоздали на пару дней.
   - Нет, я на четыре дня.
   - Что ж, приятного вам аппетита. Вечером, после дежурства в дружине, когда
   мы готовились ко сну, я заметил, что Саид что-то положил себе под подушку и ушел в ванную. Приподняв подушку, я увидел нож и вилку, взятые им из столовой. Когда я ушел в ванную, то, открыв воду посильнее, встал на край ванны и осторожно выглянул в окошко.
   Саид сидел на кровати и, имитируя, что он сидит за столом, работал вилкой и ножом так, что можно было приписать ему дирижерские способности. Кистью левой руки он двигал вилку вправо и влево, а кистью правой двигал поступательно на себя - от себя. При этом руки его поднимались и опускались, как крылья спускающейся птицы. Затем правая рука стала делать встречные движения к вилке в левой руке. В этот момент у Саида, по-видимому, зачесалась спина, и он закинул обе руки за голову. Это зрелище повторялось несколько раз, пока я не поскользнулся и не полетел в воду.
   Когда я вышел из ванной, Саид притворился, что спит. Но вдруг он резко повернулся и, глядя на меня обиженно-виноватыми глазами, произнес:
   - Зачем, скажи, они так кушают - как не все?
   - Это их право, Саид. По-моему, это даже хорошо, что они кушают как не все. Фасад дома, выступающий далеко вперед, был овальным. Высокие узкие окна, за которыми можно было различить лишь воздушную ткань и овальные ступени, сочетались с ансамблем вечнозеленого кустарника, окружающего широкие площадки с террасами. Они напоминали летний сад в Санкт-Петербурге, поскольку их украшали мраморные статуи богов античности.
   Так же, как и возле первого дома, у входа сидел нищий в лохмотьях. Перед ним стоял пластмассовый тазик для подаяний.
   Плакат, висевший на заборе, гласил: "Меня потеряли родители в 198... году. Скорблю. Помогите".
   Следующий дом, и следующий, и так до конца улицы - один дом не походил на другой, и чем дальше, тем они становились все вычурнее. Возле одного из заборов стояла девочка в драном тулупчике и пела в микрофон: "Посмотрите, ноги мои босы", хотя была в валеночках. Людей прошибала слеза, и они бросали в картонный ящик купюры. Посреди улицы, прямо в грязи, стояла будка с надписью "Обменный пункт" с запиской: "Иены не принимаем!" К будке вела положенная кем-то доска. Саид дал девочке в руку шоколадку, скривившись, она презрительно посмотрела на него.
   Возле одного из домов сидел старик в инвалидной коляске с картонным плакатом: "Не хожу. Прошу, сколько можете, в любой валюте".
   И хотя ноги и руки у инвалида были на месте, люди сочувствовали и подавали кто сколько мог. За спиной инвалида красовалась вилла
   На следующий день нам посоветовали посмотреть еще одну достопримечательность города Мухозадрищенска - улицу Нищенскую.
   Мы двинулись известным маршрутом и очень скоро нашли то, что искали. Вернее, нас вынес к улице поток отдыхающих. Такая же, как везде, улица, с отсутствующей дорогой, отличалась тем, что на ней стояли особняки, каких я не видывал даже во сне.
   Первый в ряду дом, похожий на кинотеатр им. Коминтерна, некогда бывший в Степнянске, был выполнен из не виданного мною ранее кирпича и стоял на небольшом взгорье. К нему вела обширная лестница, у основания которой улеглись львы, как в Алупкинском дворце в Крыму. По обе стороны от львов были расположены два бассейна с фонтанами, в которых плавали резиновые утки. Вода, по-видимому, была с подогревом и слегка парила. У кованого, с замысловатыми узорами, забора, между входной калиткой и колонной из дикого красного гранита, восседал на стуле инвалид с перевязанной ногой. Вторая нога, босая, была опущена в тазик с мутной водой. В одной руке он держал алюминиевую кастрюлю литров на пять. Во второй - табличку, как у спортсменов, на которой было написано: "Страдаю за правду. Подайте". Но самым интересным было то, что люди бросали в кастрюлю деньги.
   Следующий дом был похож на ледовый дворец - столько там было бетона и стекла американского образца с лужайками, палисадником и кортом для гольфа.
   Саид долго стоял возле плаката и читал его по буквам. Затем вынул золотую монету и засунул ее в огромную копилку в виде свиньи. Впервые на глазах Саида я увидел скупую мужскую слезу.
   Задав себе вопрос, чем берут за сердце прохожих эти нищие, я понял, что берут они своим видом и горем, которое свалилось на них. Люди же, как и везде, откликаются и делятся чем могут.
   Уже выходя с улицы, мы обернулись...
   - Почему ты плакал? - спросил я вечером Саида.
   - Мне было жалко мою бабушку, - сказал он честно. - Она всю жизнь работала и ни разу не присела.
   XXII
   К моему удивлению, на следующее утро пошел снег. Он падал крупными, легкими снежинками, радуя и вместе с тем пугая людей. Кто-то в столовой заметил, что в 1931 году в это время был мороз десять градусов, а сугробы снега лежали до конца марта.
   - Ну и что? - отозвался седой мужчина за столиком номер пять. - Время не обманешь и природу тоже. Вот, полюбуйтесь в окно. Снег укрыл всю землю, и границы не видно. Даже столба не видно.
   Все привстали и посмотрели в окно.
   - Но ведь завтра снег сойдет, и все вернется снова.
   - Как вы не понимаете, снег никогда не сходит. Он - символ, а символы живут вечно.
   - Какой такой символ, что вы выдумываете? Он завтра растает, и снова обнаружится граница, столб дурацкий и этот несчастный город, разделенный на две половины.
   - Но ведь граница условная. Вы же сами видите, люди ходят туда-сюда.
   - Условная, но существует. Не по-человечески это как-то. Нельзя кошку разделить пополам, и собаку тоже, и... и... все живое.
   - Вы еще скажите, что границы нельзя проводить.
   - Границу можно, но не по телу. Этот город, как его, Мухоза..., Мухоза..., да ну его, он же сам виноват, что его разделили. Видели, о чем люди думали во время вкапывания столба? О лотерее, чтобы машину выиграть.
   - То-то и оно, что машину, а подсунули игрушку.
   - Да при чем здесь машина, подсунули народу свинью. Кстати, здесь на рынке хорошее сало продается.
   Мы с Саидом переглянулись.
   - Вот видите, какая молодежь? У людей горе, границу провели, а они смеются...
   - Товарищи, давайте выйдем, в снежки поиграем или бабу снежную слепим, ведь это же здорово.
   - Что вы, на самом деле... Тут народ надо спасать.- Как его спасешь, если он сам не хочет?
   - В ООН нужно писать.
   - Нужны вы там этому ООНу со своим Дрищенском. У них таких знаете сколько - как собак нерезаных.
   - Так что же делать?
   - Нужен пример. Пример самопожертвования.
   - Да, скажите еще, как Карцев, что нужно бензином облиться и совершить самосожжение.
   - Да не в этом дело.
   - А в чем?
   - А вот в чем... Помните, как Индия во главе с Ганди-отцом изгоняла англичан со своих земель? Там люди не повиновались.
   - Что значит не повиновались?
   - Они бойкотировали все английское.
   - Как это?
   - Весь народ отказался от всего английского. От магазинов, от больниц, от школ, от всего, что несла власть англичан.
   - И что?
   - Как что! Англичане ушли и дали Индии независимость.
   - А как здесь не повиноваться и кому?
   - Над этим нужно думать.
   - Товарищи, зачем вам это надо? Мы здесь на двадцать четыре дня и волею судьбы попали в этом месяце сюда. Кстати, я приехал по горящей путевке. Скажите, кто мне вернет два дня, которые я не использовал?
   - Никто. Индира Ганди тебе вернет завтра и Джавахарлал Неру...
   - Но позвольте, я тоже опоздал на три
   дня.
   - И я...
   - И мы...
   - И я...
   - Товарищи, поднимите руки, кто приехал в "Ласточку" по горящей путевке? Или встаньте из-за столов.
   Все встали, за исключением пяти человек, которые приобрели путевки в санатории.
   - Садитесь. Вот первое предложение по неповиновению: давайте распустим наши дружины и не выйдем на дежурство.
   - Ломать не строить, ведь все равно вечером гулять надо, воздухом дышать.
   - Воздухом дышать - это одно, а дежурить в "ополчении" - это другое.
   - Одно другому не мешает.
   - Знаете, когда в Индии началась акция, они за хлебом в магазин не шли, и за мукой не шли.
   - А вы знаете, товарищи, что здесь был большой мукокомбинат?
   - Что вы говорите?
   - Ну, хватит, не отвлекайтесь.
   - Предлагается резолюция - отменить ополчение и считать дежурство просто прогулкой. Кто "за", "против", "воздержался"? Прошу голосовать. Так, раз, два, три, четыре - и все? Объявляю итоги голосования: "Воздержались" - ноль человек, "против" - четыре, "за" - все остальные.
   Отдыхающие стали выходить на улицу. Снега становилось все больше и больше, словно природа вышла из повиновения и тоже протестовала вместе с отдыхающими против проведения границы, и снег даже больше сделал, чем люди. Он сгладил, убрал границу, внеся свой посильный вклад в дело борьбы за человечность.
  
  

2 ЧАСТЬ

I

   - Скула! Скула приехал!
   Местный авторитет Скула въехал во двор трущобы, где родился тридцать пять лет назад в семье рабочих мукомольного комбината - слесаря-наладчика Филиппа Гавриловича Верев-кина и его жены, упаковщицы, а потом начальницы смены Авроры Борисовны. Джип авторитета "Гранд Чероки", проехав по бездорожью города, походил на замызганного Змея Горыныча, которому Илья Муромец недавно отрубил все три головы.
   Остановившись у подъезда, авторитет прошел сквозь строй сопливых пацанов и сидящих на лавочке старушек. При виде Страшилы, так звали бабки авторитета, они стали мелко креститься и читать "Отче наш". Сопливая мелкота во главе с менее сопливым среди них Славкой Сцыкуном встретили своего кумира приветствиями: "Здоров, Толян", "Привет, батя". Получив подзатыльник от бабки, один сопляк разревелся, другой, плюнув под ноги, вышел к Толяну и, перегородив дорогу, протянул ему руку. Тот в ответ вынул из кармана конфету, похлопал его по плечу, сказав: "Уважаю", и ушел в подъезд.
   Славка Сцыкун подозвал малого к себе и потребовал "награбленное", на что Мишка отвечал, что это его, честно заработанная, конфета. Тогда Славка встал и пошел на отступника. Тот быстро ретировался и согласился разделить конфету пополам.
   - Глянь, кадра какая, - сказал Мишка, показывая на обертку конфеты, на которой была изображена Красная Шапочка.
   - Дурак, это из сказона про волчару и вот эту пятерочницу.
   - Откуда ты знаешь, что она пятерочница?
   - Откуда-откуда... Мамаша в детстве читала на ночь. Кому, думаешь, доверят пироги нести в такую даль, да еще целую корзину.
   - Какие пироги?
   - Эх ты, темнота, такие пироги, румяные. Вот, видишь, у нее корзинка? Маманя напекла пирогов и говорит: "Отнеси, доченька, бабке, что за лесом живет, а то помрет старая, куда ж их тогда девать".
   У подъезда воцарилась тишина. Соплячня присела на песок, а бабки в платочках, услышав про смерть, тоже притихли, поджали губы и слушали.
   Славка Сцыкун, видя, что стал объектом всеобщего внимания, еще больше начал закручивать сюжет боевика.
   - Ну и пошла она через лес, где волчара поганый все тропинки под контролем держал. Ни муха, ни птица не пролетит. Давай, говорит, за то, что по моим тропинкам идешь, налог. Ну, конечно, и подкатил он к этой отличнице. Куда, говорит, хавку несешь? Давай делиться. А она отвечает: "Нету у меня ничего, одна шапка и корзина".
   - А пироги? - спросил кто-то из мелкоты.
   - Пироги она по дороге схавала.
   - Да шо ты брешешь, - вмешалась старушка, - ниче она не съела, а несла бабушке пирожки.
   - Ладно, давай я дальше. - Славке хотелось первенствовать, и он понял, что нужно хотя бы приблизительно придерживаться сюжета сказки. - В общем, видит волчара, что облом ему, и давай деру, чтоб первее к бабке прийти, а сам указатель направил по дальней дороге.
   - Как это? - спросил кто-то из мелких.
   - А так. Вот батя тебя за папиросами в киоск посылает, ты в какой бежишь?
   - Ну, вон тот, возле школы.
   - Правильно, а так волчара бы тебя послал аж к "Челюстям", понял?
   - Ого...
   - То-то же. Вопщем, пока эта отличница цветочки там, бабочки всякие собирала, волчара прибежал к бабке и схавал ее.
   - Тьфу ты, непутевый, - невесть кому и на кого сказала в сердцах одна старушка.
   - Рассказуй, рассказуй, - загалдела мелкота.
   - А эта, как ее, Шапочка, идет, значит, и приходит к бабке, смотрит, а на ее кровати волчара вот с таким пузом лежит и под бабку косит.
   - Под какую бабку косит? - спросил самый мелкий из мелких.
   - А вот, что за тобой сидит, под эту. Малыш, не совсем понимая, посмотрел на
   бабку, на которую указал Славка, и та погладила его по голове.
   - Дальше, дальше давай, - загалдела детвора.
   - "Ну, - говорит пятерочница бабке, - чего у тебя морда такая и очки еще надеты?" А она отвечает: "Чтоб ближе тебя видеть, а морда, это... это такая и была". "А чего, - говорит, - у тебя уши, как у Витьки из третьего "Б", как лопухи?" А она: "Чтоб лучше музыку слышать". "А откуда у тебя клыки такие, как у Толяна Скулы?" "Оттуда", - говорит, и схавал пятерочницу вместе с шапкой и корзинкой. И говорит: "Тьфу, знал бы, что корзина такая невкусная, не ел бы ее".
   Все мальчишки засмеялись, а с ними показали свои беззубые рты и старушки, давно забывшие про счастливый конец сказки, поскольку Славка Сцыкун конца сказки, которую ему читала мама, не помнил, да и не слышал.
   Из подъезда показался Скула. Бабки аж отпрянули в страхе и, когда он прошел, плюнули в его сторону и перекрестились.
   Сопляки сопровождали авторитета к джипу, в котором сидели два мордоворота. Завидев их, мелкота остановилась. Толян обернулся.
   - Ну что, мелкие, когда власть брать будете? Подходи, налетай. - И он достал из кармана жменю конфет.
   Детвора быстро подбежала. Толян одарил всех конфетами. Затем сел в джип и укатил.
   Мелкие, съев конфеты, разгладили фантик и смотрели на пятерочницу. Один Славка смял фантик в комок и стал отбивать правой ногой бумажку, как мячик. Глядя на него, мелкота сделала то же самое, но пока ни у кого ничего не получалось. Бумажка была легкая и не поддавалась неумелым движениям пацанят. Прошло около получаса, пока у одного или двух ребятишек вышло подбросить ногой бумажку три или четыре раза.
   А через неделю уже вся компания свободно буцала любой скомканный листок и даже устраивала состязания.

II

   В то время пока мухозадрищенская мелкота осваивала подбрасывание ногой скомканной бумажки, Красная Шапочка, сидя в утробе волка, с возмущением ждала, когда же наконец придет этот бездельник-охотник и освободит ее. Охотник был стар и глуп. "Только глупец, - думала Красная Шапочка, - мог ходить целыми сутками по лесу и выискивать этого самого волка. Ведь давно всем известно, что в конце сказки он его обязательно найдет. Сел бы лучше на пенечек и любовался лесом. А потом пришел бы к бабушкиной избушке, а волк как на ладони, нате вам, пожалуйста".
   За спиной Красной Шапочки что-то зашевелилось, и, обернувшись, она увидела бабушку.
   - Здравствуй, бабусечка, - Красная Шапочка повернулась и обняла старушку, к которой добиралась целый день.
   - Ох, тесно здесь, внученька, - пожаловалась бабушка.
   - А я тебе пирожков принесла...
   - Спасибо, моя хорошая, а что этот?.. - и бабушка кивнула вверх головой, подразумевая волка.
   - А ничего, лежит себе, охотника ждет.
   - Дождется...
   - И я говорю - дождется, только что-то долго его нету...
   - А может, заплутал где, не ровен час.
   - Нет, бабушка. Тут другое может приключиться.
   - Что же, милая?
   - А то, что он может встретить дровосеков.
   - Каких дровосеков?
   - Как каких, бабушка? Разве ты не помнишь, ведь нас все время освобождают то охотник, то дровосеки, совсем запутали.
   - А чего же так, милая?
   - Да напутали там чего-то писатели, издатели, переводчики всякие, одно наказание с ними.
   - Так что же нам делать? А вдруг они и правда встретились и водку пьют?
   - Хорошо, если не дерутся, - поддержала бабушку внучка, - а то, не ровен час, разобьют друг другу лица, то есть морды, что тогда?
   - Да, нехорошо, и этот еще лежит как колода, дожидается...
   - Бабушка, а может, давай скажем ему, пускай выглянет в окошко.
   - Давай попробуем...
   - Эй, там, наверху, Волк, а Волк, спишь, что ли?
   Сверху послышалось откашливание, ерзание, шевеление.
   Волк лежал на бабушкиной кровати и, глядя в потолок, крутил возле носа полевую ромашку. Его одолевали разные приятные мысли. "Вот, - думал Волк, - поел хорошо, лежи себе, отдыхай. Так бы и вековал. И зачем мне с такой жизнью добро всякое? Шкурки там заячьи, лисьи. Вот если бы медвежью... - Волк поежился... - Вот полежу, полежу и поеду куда-нибудь. В Сочи, а может, и на Канары. Там этих бабушек и девчонок, наверное, полным-полно..."
   Волк хотел развить свою идею дальше, но что-то внутри него шевельнулось, и он прислушался.
   - Волк, а Волк, слышишь ты?..
   - Кто там? - Волк присел на постели.
   - Да мы это, мы - бабушка и внучка.- А чего хотели?
   - Дак, это... как его... как бы сказать...
   - А говори как есть...
   - Как там погода, Волк?
   Волк глянул в окно. Было светло и ясно. Кругом плелось лето, летали птички и бабочки.
   - Так себе погода, обычная, - отвечал Волк, - а зачем вам?
   - Да так, думали, дождь.
   - Хе-хе-хе, индюк тоже думал...
   - Вот и мы говорим... а никого там не видно... в окошко?
   - А зачем вам? По какой надобности? Али ждали каво? Так эта... скажите, пускай завтра приходят... щас я сытый.
   - Конечно, скажем... ты только в окно выглянь.
   - Я, пока вас не переварю, встать не могу, уж больно вы сытные. - Тьфу, надо было внучку на потом оставить, и корзинка эта... обшкрябала все горло...
   - Видишь, бабушка, он, кроме всего, еще и дурак круглый.
   - Дурак-то, внученька, дурак, а нас слопал. Вот чего мы его испугались, а? Ну что в этом облезлом грязном волке страшного?
   - А зубы?
   - Зубы? Да по ним шваброй один раз пройтись - и все зубы...
   - Эй, вы, там, унизу, чего это вы про зубы чии-то говорите? У каво зубы болят, у тебя, бабка? Так ты это, инфекцию тама не распространяй, терпи...
   - Да терпим, будь ты неладный.
   - Вот, терпение и труд все переварют. Ладно, хотите, песню вам спою.
   - Да нужен ты нам со своими песнями, благодетель выискался, ты лучше глянь, где там охотник или дровосеки задержались.
   - Какой охотник, какие дровосеки?
   Волк запаниковал, заметался на кровати, а тут и охотник, и дровосеки подоспели и волка убили.
   Выйдя из волчьей утробы, бабушка и внучка глядели то на охотника, то на дровосеков. Затем они присели на табуреты. И бабушка повела такой разговор:
   - Вы бы, господа хорошие, разобралися между собою, кому в сказке быть, а кому в запасе... или как ее... в засаде...
   - Дак мы таво, ничаво, - начал было оправдываться охотник.
   - Ты, брат, и впрямь дурак, - заговорил один из дровосеков, - говорили тебе: "Иди восвояси", а ты чего заладил: "Волк, Волк, порешить!" - передразнивал охотника дровосек. - Что это тебе - боевик или сериал какой? Иди куда-нибудь в другую сказку.
   - Господа... позвольте... я иду туда, куда меня послал автор.
   - А больше он тебя никуда не посылал?- заговорил другой дровосек. - Ну так мы пошлем. Пошел отсюдова...
   - Нет, нет, - запротестовали бабушка и внучка. - Мальчики, так нельзя, ведь господин охотник из лучших побуждений.- Да, из лучших, - подхватил охотник.
   - Ладно, мальчики, давайте мириться. Ну, мирись, мирись, мирись и больше не дерись, а если будешь драться... - и бабушка развела свои пухленькие ручки в стороны... - давайте, мальчики, миритесь, да чай будем пить.
   - Мы, в принципе, и не против.
   - Да и я не против.
   - Тогда по рукам?
   - По рукам.
   - А с этим что делать будем?
   - Похоронить бы, как-никак товарищ по сказке.
   - Тамбовский волк ему товарищ. Ишь, чего удумал, людей живых глотать... - это говорил следующий дровосек.
   - А похоронить бы надо, не оставлять же, не по-христиански это.
   - Ладно, разберемся, - охотник взял шкуру, перед этим ткнув волка сапогом в морду.
   Когда дровосеки с охотником ушли, бабушка с внучкой тоже распрощались и внучка снова пошла к маме домой, чтобы завтра опять нести бабушке пирожки.
   А так как дорога была неблизкая, Красная Шапочка шла, шла и думала о своем. В последнее время ее все больше и больше мучил вопрос - что же дальше? Ведь вот уже более чем триста лет носит она бабушке пирожки, встречает все тех же героев сказки, и жизнь ее не такая уж сказочная и веселая. А за сюжетными перипетиями никто не замечает, что еще бьется в ее груди маленькая голубка - сердце, которому бывает весело и спокойно, тоскливо и одиноко. Разве знают бабушка и мама, что она порою не спит ночами и мечтает о принце, который увезет ее в другую сказку, и она полюбит его... Красной Шапочке вдруг стало жалко себя, бабушку, охотника, дровосеков и даже несчастного волка.
   Достав из кармана недоеденный пирожок, она начала есть его, не замечая, что плачет, что пирожок стал соленым от ее слез.
   Так бы и вернулась она домой и завтра бы снова несла бабушке пирожки, и в сотый, стотысячный раз история бы ее повторилась, если бы она из-за своих переживаний не пошла по другой тропинке и не вышла из сказки в самом Мухозадрищенске.

Ill

   После тихой революции в санатории "Ласточка" установился долгожданный паритет вольного изъявления чаяний масс и исторической необходимости, проявленной в разделении территории. Все осталось как прежде. Перед сном бывшие "ополченцы" выходили подышать свежим воздухом и вспоминали, как бывалые ветераны, о том противостоянии двух половин санатория, которые так и остались половинами, хотя названия звучали уже по-другому: "Ласточка" и "Ластiвка".
   Когда новые отдыхающие вливались в ряды старых, то проходило дней пять, пока они адаптировались и выслушивали многочисленные истории, порою не имевшие к данной теме никакого отношения.
   - А помните, Марк Семенович, как свинья перешла границу, - говорила одна из бывших "ополченцев", глядя на новичка-отдыхающего, - как нас подняли по тревоге, и мы по следам загнали ее в угол?
   - Да нет, Гертруда Адамовна, - возразил Марк Семенович, глядя на новичка, - мы загнали ее не в угол, а в бассейн без воды.
   - А в угол потом загнали Россию, когда предъявили ей ультиматум: или свинья, или неприкосновенность границ, - вмешивался третий собеседник.
   И новичок, обуянный страхом, мыслями "Куда я попал?" и уважением к ветеранам, скромно подавал голос, спрашивая: "А куда же делись эти "ополчения"?"
   Этого и ждали уже искушенные ветераны, и снова повторялись рассказы о том, как массы не выдержали несправедливости, как начались самопожертвование и неповиновение и как были отменены "ополчения". Но вдруг разговор резко менял направление.
   - Кстати, а вы принимали вчера ванные?
   - Нет, вчера я была на процедурах чисто женских. Мы занимались гимнастикой, аэробикой.
   - И как?
   - О, великолепно, я до сих пор не могу присесть. Мышцы натрудила.
   Новичок при этом оставался в недоумении, хотя мог предположить, что это зашифрованный разговор, который понимают только они, участники недавних событий.
   Вечером в санаторном клубе, разделенном белой полосой, собрались почти все отдыхающие. Перед ними должны были выступать два известных на весь Мухозадрищенск писателя - Фаддей Грыжа и Прокл Фац. Слава к ним пришла после того, как Грыжа перешел на украинскую территорию, а Фац - с украинской на российскую.
   Произошло это оттого, что два колосса мысли терпеть не могли друг друга, а не то что находиться рядом, в одной стране. Правда, поговаривают, что оба писателя, оставив свои семьи за границей, ночью, тайком, по известным только им тропам пробираются к домочадцам, а утром покидают их. Как бы там ни было, но внешне все правила выдерживались и ажур был полный. Правда, однажды, в одну из ночей, они случайно столкнулись лицом к лицу на одной из тайных троп, и между ними произошел приличный светский разговор:
   - Что, следишь, подлабузник, куда я иду? Знай. Никуда.
   - Нужен ты мне со своей прыщавой драной кошкой, - отвечал другой, - у тебя все равно не стоит, оттого и прыщавая...
   - А ты, ты... у тебя... все опусы передраны у Ваньки Ветрова, и твоя корова давно в чужом стойле мычит.
   - Врешь, скотина. Это ты у Ваньки драл, а твою драли еще раньше, чем ты на свет родился.- Докажи.
   - Докажу.
   - Вот тебе, выкуси.
   - Вот тебе, выкуси.
   - Думаешь, если подпевал властям, так они тебя выручат?
   - Да ты сам иуда, строчил им панегирики, а потом вдруг демократом стал.
   - Пошел вон с дороги.
   - Сам пошел вон, пока не отколотил.
   И писатели мирно разошлись, оставив словесное поле боя каждый при своем мнении и авторитете.
   А было бы из-за чего ссориться. Просто однажды Грыжа и Фац поехали вместе в творческую командировку, где и разругались по пьянке на почве ревности, считая себя незаслуженно обделенными вниманием. То ли кто-то из встречающих тост посвятил Грыже, а Фаца обошел стороной, то ли, по незнанию или еще по какой причине, одно из произведений было приписано другому, но факт оставался фактом. В город вернулись два новоиспеченных врага.
   И вышло так, что массовик-затейник из санатория "Ластiвка" пригласил Грыжу, а из санатория "Ласточка" - Фаца.
   И вот они сидели на сцене друг против друга и бросали недобрые взгляды в зал. Чего-чего, а такого они не ожидали, чтобы их свели здесь, в санатории, который каждый считал своей епархией.
   Сцену разделяла белая полоса, уходящая куда-то в глубь зала.
   Афиша гласила следующее:
   "Сегодня в 19.00 в клубах санаториев состоится творческая встреча с известными мухозадрищенскими писателями Фаддеем Грыжей и Проклом Фацем. Тема встречи: "Зачем мы живем врозь?" Просим не опаздывать".
   Ведущий вечера усадил Фаддея и Прокла за столом, друг против друга, а сам, как арбитр, сел между ними и задал первый вопрос, то есть вбросил мяч в поле:
   - Итак, зачем? Вы поняли мой вопрос? Кто говорит первым?
   - Я... - Фаддей взял микрофон, - да это вечная тема... Она в веках, не то что некоторые подлабузники - сразу перебегают и предают Родину.
   - Я категорически против параллелей и попрошу... - парировал удар Прокл, - тех, кто перепевает чужие темы... - это был навес головой, через все поле.
   Вот это удар.
   Противник долго не мог прийти в чувство, но все же пошел в атаку.
   - Тот, кто сидит напротив, бездарь без границы... Он вначале стал перебежчиком, а затем переименовал свою писанину для злобы дня.
   Это был удар по воротам, но их спасла штанга.
   - Чхать я хотел на лживые измышления заграничных глашатаев. Они рубят сук, на котором сидят, и в итоге рухнут вместе с ним.
   Да, это был гол, мастерски выполненный Проклом. Он ликовал.Итак, счет открыт. Что же предпримет Фаддей? Но что он делает?
   Фаддей, перегнувшись через весь стол, плюет в лицо Проклу. Да, это недозволенный прием, но делать нечего, плевок попадает в левый глаз противника. А Фаддей извергает:
   - Кроме того, что он подлабузник, он еще и... неправильной ориентации, голубой.
   Вот это удар! Сам Прокл присел от неожиданности, но делать нечего, попробуй теперь отмойся, ну сволочь, и Прокл отвешивает через стол увесистую оплеуху Фаддею.
   Зал шумит, стонет, смеется и снова стонет.

IV

   Пока длится этот матч, мы с Саидом идем по вечернему городу. Приморозило, и идти можно по середине улицы, не боясь, что тебя схватит за штанину чья-то собака. Мы продвигаемся с фонарем, который купили на Хозтоварной.
   После обеда мы снова бродили по городу и делали для себя новые открытия.
   Нам сегодня впервые попался автомобиль джип, на дверях которого была наклеена пантера, под нею надпись: "Агентство горящих путевок".
   Вот это да! Оказывается, здесь, и только здесь, в Мухозадрищенске, могло появиться столь изящно законспирированное заведение, которое насаждало свои просроченные путевки во всех уголках необъятной Родины и проникло даже за рубеж. Какую же нужно было иметь разветвленную сеть исполнителей, чтобы доводить, с точностью на 2 - 4 дня опоздания, путевки до места их реализации?!
   Когда мы вышли на улицу, где скрылся джип, то сразу все поняли. На этой улице располагался ресторан-казино "Челюсти", и, по-видимому, нити организации вели туда.
   Мы подошли как можно ближе и действительно увидели джип, стоящий у ресторана. Из него вышли трое и вошли в "Челюсти".
   Что ж, теперь мы знаем главное: агентство находится здесь. И мы поспешили в санаторий.
   Пораженные этим открытием, мы не заметили, как пришли в санаторий, и решили зайти в клуб. То, что мы увидели на сцене через головы отдыхающих, повергло нас в шок. Вначале мы подумали, что вместо писателей здесь выступает группа эквилибристов. Но оказалось, что это действительно писатели. Они клубком катались по сцене, а между ними был зажат ведущий, который орал от страха как резаный. Между его ног торчала голова Фаддея, который ухватил зубами за бедро своего противника. Прокл был в таком же положении, ухватив Фаддея зубами за икру левой ноги. На сцене стоял пожарный и пытался направить струю воды из шланга на дерущихся. А так как "клубок" был в постоянном движении, то разъединить его удалось лишь спустя полчаса.
   Искусанных и мокрых писателей увели за кулисы, перепуганного ведущего откачивал тот же пожарный, а на сцену вышел знаменитый мухозадрищенский бард Гармоний Малофеев. Так как песни Гармония походили одна на другую или были уже перепеты другими, а проще сказать, украдены у других авторов, то интерес к писклявому голосу барда падал и падал. Когда же он, явно подражая известным бардам Квадрату и Моссельбауму, запел, то слушатели стали постепенно расходиться. Последний отдыхающий покинул зал, а Гармоний Малофеев все пел и пел. Утром его выпустили из клуба, и он пошел восвояси, неся свое искусство дальше.

V

   По улице Мухозадрищенска шла девушка, да такая красивая, что все прохожие оборачивались. Некоторые останавливались и глядели ей вслед. В таких случаях говорят, что человек обладает сказочной красотой. Ее лицо, походка, движения рук производили на окружающих магическое действие. Девушка была одета в осеннее короткое пальто, из-под которого выглядывала юбочка; яркие алые сапожки закрывали ноги до колен, а руки она держала в заячьей муфте. Шарфик, лежащий на плече и уходящий другим концом в пальто, придавал девушке легкость и романтичность. Светло-русые волосы, уложенные в необычную для этих мест прическу, наполнялись солнечным светом, который уже проник на улицы и приступил к своей ежедневной работе - растапливанию льда и снега.
   Саид уже третий час ходил за девушкой по городу и никак не мог определить, куда она идет. Но ее уверенная походка говорила о том, что она знает цель своей прогулки.
   Впервые Саид увидел незнакомку на городском рынке, куда пошел развеяться с утра. Девушка стояла у прилавка с искусственными цветами и перебирала их один за другим, подносила к лицу, нюхала и снова ставила обратно. Саид остановился как вкопанный и не мог оторвать от девушки глаз. Ее лицо, движения, волосы были настолько ему знакомыми и родными, что Саид подумал, что это его мать сошла с фотографии. Только у его мамы волосы были черные.
   Оставив цветы, девушка перешла в ряды, где продавали всякую живность - кур, кролей, цыплят, утят, коз и даже пару телят. Здесь стоял обычный базарный гвалт: спорили о ценах, говорили о достоинствах товара. Все это перемежалось криками животных, пением петухов, хрюканьем поросят. Войдя в эти ряды, девушка любовалась животными, гладила их, говорила им что-то шепотом. А когда девушка прошла дальше, Саид заметил, что в рядах стало тихо и люди, не понимая того, что произошло, смотрели вслед незнакомке.
   Пройдя несколько торговых улиц, девушка повернула на улицу Развлекательную и направилась в сторону "Челюстей". Саид увидел, как она подошла к ресторану-казино и долго стояла, читая афиши. Здесь-то он и решился подойти к девушке и произнести первые слова:
   - Здравствуйте, хароший пагода и настраение...- Да, погода весенняя, только холодно очень... - ничуть не смущаясь, сказала незнакомка.
   - Я тоже холодно не люблю, - продолжил Саид, стараясь правильно выговаривать слова... - лето люблю, абрикос люблю и кагда бабочки летают, люблю.
   - Вы, наверное, из жарких стран? спросила незнакомка.
   Лицо Саида было смуглым, брови черно-смолистые, глаза источали лихорадочный блеск, а все лицо - сплошное волнение.
   - Можно узнать, как вас зовут? - смущенно спросил Саид.
   - Карина, меня зовут Карина, - девушка поежилась и с интересом посмотрела на Саида,
   - а вы принц?
   - Я? Я здесь атдыхаю в "Ласточке", и мне... у меня друг... я хател...
   - А вы здесь живете?
   - Я... да... нет, я живу далеко, я здесь атдыхаю...
   - А вы принц? - снова спросила Карина.
   - Нет, я шафер... - Саид смутился, что он не принц, и как-то сник.
   - Мне кажется, - вдруг заговорила Карина, - что я здесь уже была, жила. Все улицы мне знакомы, и люди мне знакомы. Я всех узнаю, но где и когда я их встречала, не помню.
   Саид посмотрел на проходящих мимо людей.
   - Я тоже много людей знаю. На рынке видел, на улицах видел, в санатории видел, адни знакомые.
   - Да, все знакомые.
   - А вас, Карина, вижу впервые, вы, наверное, только приехали?
   - Я не знаю, наверное, приехала.
   В это время двери казино открылись, и на порог вышел Толян Скула. Его нижняя вставная челюсть, короткая прическа и фикса, сияющая, как звезда, бросались в глаза в первую очередь, а затем уже как бы появлялась на свет сутулая фигура боксера. И здесь Саид впервые встретился с Толяном взглядом.
   Пренебрежение, превосходство в силе, наглость, а также тупое любопытство уперлись вначале в открытый взгляд Саида и, ударившись об него, как о стену, метнулись к Карине, которая с любопытством смотрела на Толяна.
   - Он похож на волка, - сказала Карина Саиду.
   И действительно, серо-могильное одеяние авторитета и нос, нависший над лицом вровень с нижней челюстью, напоминали что-то дикое, волчье.
   Толян еще раз недобро глянул на Саида и, обращаясь к Карине, произнес:
   - Мадам, вы всю жизнь мечтали приехать в этот забытый край и увидеть наши чудеса... Заходите, мадам, здесь столько веселья, что вы будете просто рыдать от счастья.
   Карина оглянулась на Саида, ища поддержки и одобрения, но он, остолбенев от речи Толяна, не мог произнести ни слова...
   - Что же делать... принц, э... как вас зовут? - Принц? - Скула недобро засмеялся. - С каких пор здесь чурки стали принцами, слышишь, урюк, тюбетейка, верблюд одногорбый...
   Саид глядел на Толяна и никак не мог сообразить, к кому тот обращается.

VI

   С самого утра я искал Саида в санатории. На завтраке его не было. Уходя утром, он сказал, что скоро придет. Я долго ждал его в комнате и пошел на завтрак один.
   Обойдя всю территорию санатория, вернее, обе его половины, и не найдя Саида, я решил идти в город. Мы уже настолько свыклись с понятием "выйти в город", что это стало определенным ритуалом, действием действия. Поэтому каждый, кто шел в город, соответственно одевался в зависимости от погоды, но в основном прилично. Так и я, надев спортивную куртку и шапочку (по весне), кроссовки и лыжные брюки, зашагал по направлению к рынку.
   Но поиски мои были тщетны. Ни на рынке, ни в продуктово-хозяйственных дебрях я Саида не нашел. Не было его и на Развлекательной, и возле "Челюстей". Джип, который мы вчера видели здесь, тоже исчез.
   Пройдя пару раз мимо ресторана-казино, я думал о том, что Саид навряд ли мог пойти в это логово днем без меня. Поэтому, отбросив всякие сомнения, я направился к аттракционам, которые были расположены здесь же, недалеко. Не успел я сделать несколько шагов, как откуда-то из переулка, расплескивая растаявшую грязь, к "Челюстям" подкатил знакомый джип. Теперь я мог разглядеть его ближе, а вернее, воочию убедиться, что надпись "Агентство горящих путевок" была настоящей, а не привиделась мне издали.
   Из джипа вышли трое верзил и скрылись в "Челюстях". Я решил понаблюдать за джипом и выбрал удобное место на скамейке у противоположного дома. Просидев так более часа, я увидел, что улица, которая казалась с виду пустынной, живет своей жизнью и дышит, как живой организм, впуская и выпуская из себя людей. Вот промчалась мимо стайка мухозадрищенских школьников с папиросами во рту; они увлеченно рассказывали что-то друг другу, сдабривая слова матом. "Наверное, в школу идут, - подумал я, - учиться. Учитесь, учитесь, как завещал наш, когда-то великий, вождь. Авось научитесь".
   Наискосок от скамейки, где я сидел, дорогу пытался перейти пьяный мужик. Он так и эдак обходил лужу, в итоге поскользнулся и погрузился в грязную жижу. К моему удивлению, откуда ни возьмись у лужи появились двое мухозадрищенцев с носилками, вытащили из лужи мужика и унесли куда-то.
   Через несколько минут у другой лужи пожилая женщина пыталась преодолеть водное пространство. Через минуту к ней подбежали опять те же двое с носилками и перенесли женщину на другую сторону.
   Возле меня на скамейку присел старичок с палочкой и тоже стал наблюдать, как те двое орудуют носилками. Во время наблюдения он как бы участвовал с ними в работе по переноске граждан и все время произносил своим старческим скрипучим голосом:
   - Да не так. Эх, левее, левее неси, сам шмякнешься. Вот так, так. Хорошо.
   Я спросил старика, почему он так переживает за чужую работу, на что он ответил, что это и есть его работа. Так я познакомился с Тельвоном Юсуповичем Балалайкиным, и он рассказал, что в городе проводится широкомасштабная акция по борьбе с бездорожьем. Сотни спасателей с носилками вышли на улицы, чтобы переносить пешеходов с одной стороны дороги на другую. "Бесплатно", - заключил Тельвон Юсупович.
   - А кто же вы будете? - спросил я старика, и он, встав со скамейки, отрекомендовался координатором этой акции.
   - Понимаете, в чем дело, - говорил мне поучительно координатор акции, - здесь мы совместно с городской управой убиваем двух зайцев. Первое - оказываем поддержку населению, носим его, что называется, на руках. Второе - не позволяем дорогам отрицательно влиять на наше сознание. Мы делаем вид, что их нет.
   - Как нет?
   - А так. Дорог нет. Они как бы не существуют в нашем сознании. Зато есть помощь со стороны. Забота о народе (бесплатная, заметьте) и... - Тельвон Юсупович поднял палец вверх...
   - Что "и"?... - переспросил учтиво я.
   - И... занятость населения! Посмотрите, сколько дорожников с носилками задействовано на укладке шпал, то есть, простите, на спасении пешеходов.
   - Сколько?
   - Четыреста двадцать, не считая добровольцев и отряды самоспасения.
   - Да, размах!
   - А вы как думали.
   - Да я вообще ничего не думал.
   - А вам, кстати, на ту сторону не надо?
   - А что?
   - Так я сейчас вон тех молодцов призову, они вас лихо туда... доставят.
   - Нет, спасибо.
   - А хотите, они вас донесут хоть куда?
   - Куда?
   - Ну вот где вы живете?
   - Я из санатория.
   - А давайте они вас прямо до санатория донесут.
   - Да нет, спасибо, неудобно как-то.
   - Ничего, ничего, это наша работа, - Тельвон Юсупович достал из кармана свисток и свистнул, как свистят арбитры при вбрасывании мяча в игру.
   Откуда ни возьмись рядом с нами оказались двое крепких мужиков в безрукавках оранжевого цвета, как у дорожников. Тельвон Юсупович распорядился. И вот я, лежа на носилках, держу путь в санаторий. Прощаясь, я сказал координатору, что было бы лучше завести рикшей, на что он ответил, что пробовали, но мешают дороги, которых нет. На том мы и расстались.
   - Тебе до санатория? - спросил один из носильщиков.
   - Да...
   - Слышь, Фаддей, вот тебе типичный образ зажравшегося отдыхающего, который эксплуатирует рабочую силу.
   - Но позвольте, - возмутился я, - меня ведь чуть ли не заставили.
   - Все вы так говорите.
   - Смотри, Фаддей, и пиши. Вот она - правда жизни. Глянь, как он, гад, разлегся.
   - Остановите, я слезу.
   - Пожалуйста, - носильщики остановились и перевернули носилки.
   Я плюхнулся прямо в грязь. Хорошо, что мы были уже рядом с санаторием.
   - Ну, гады, я вам сейчас... - но, оглянувшись, я увидел только спины носильщиков .
   Добравшись до своей комнаты, я привел себя в порядок.
   Саида до сих пор не было. Во мне стало зарождаться чувство тревоги. Где он мог быть? Явно что-то с ним случилось. Но что? Где искать Саида? Куда идти? К кому обращаться? И я принял, по-моему, единственно правильное решение. Я пошел к народу, а вернее, в бывшее "ополчение".
   Отдыхающие, как войско на привале, занимались отдыхом. Одни гуляли по аллеям санатория, другие, подставив лица под мартовское солнце, стояли, застыв в разных позах, третьи, сидя на скамейках, писали письма домой, играли в шахматы, в общем, общались. Поэтому мое обращение к Борису Моисеевичу и рассказ о пропаже Саида были восприняты им и всеми остальными как бедствие, и в "ополчениях" была сыграна тревога.
   Руководство штабом по организации поисков Саида возглавил самый опытный - Борис Моисеевич Керзман. Будучи в свое время бухгалтером на небольшой трикотажной фабрике, он свято верил, что человек, если он того достоин, обязательно добивается в жизни своего. И приводил пример из собственной жизни. А если не достоин? При таком вопросе Борис Моисеевич незаметно старался перевести разговор в другое русло, потому что ответа на него он просто не знал.
   Во главе с руководителем штаба был разработан план поисков, который охватывал обе половины санатория и территорию города. Предлагалось рассредоточить силы на всех ключевых улицах, рынке, перекрестках. "Ополченцы" под видом праздных отдыхающих должны были следить за всеми передвижениями в городе и сообщать информацию в штаб, а все данные - подвергаться обработке аналитическим центром, руководить которым поручили мне.
   К 17:00 по местному времени со ста двадцати шести постов поступило восемьдесят три сообщения, которые в аналитическом центре классифицировались так:
   1) подозрительное передвижение транспорта - 17 сообщений;2) подозрительные перемещения граждан - 36 сообщений;
   3) подозрительные переносы на носилках - 5 сообщений;
   4) пьяные перемещения граждан - 21 сообщение;
   5) 4 сообщения - просто о чем-то подозрительном. Ну, например: у одного из дворов было выставлено ведро с мусором. Почему подозрительное? Мусор в Мухозадрищенске вообще никогда не забирали. Или: в одном из дворов очень громко кричала свинья. Долго, хотя ее никто, как выяснилось, не резал. И так далее.
  

VII

   Просмотрев и проанализировав все сообщения, мы пришли к выводу, что следы Саида затерялись в неизвестности. Маленькая надежда у нас появилась, когда в восемьдесят седьмом сообщении поступила информация о том, что мухозадрищенский джип с пантерой на борту и надписью "Агентство горящих путевок" выехал за пределы города и углубился в лесопосадку. Из нее он не выезжал около двух часов, а затем снова появился как ни в чем не бывало. Сосредоточившись на такой информации, в штабе решили проверить содержимое лесопосадки, и группа отдыхающих под видом любителей природы, в количестве пяти человек, направилась в разведку.
   Вскоре нам стало известно, что в пределах лесопосадки находится строение в виде двухэтажного бревенчатого здания с примыкающими к нему хозяйственными постройками, которое обнесено высоким частоколом. Следы джипа вели туда. Из-за забора доносились звуки работы какого-то цеха или предприятия.
   Так мы проникли еще в одну тайну Мухозадрищенска, которая перестала ею быть, поскольку весь санаторий только и говорил о выявленной базе по производству, наверное, наркотиков. Может, оно так и было бы в воображении "ополченцев", если бы главврач санатория "Ластiвка" не пояснил, что обнаруженный в лесопосадке объект есть не что иное, как убойный цех, которым руководит Анатолий Филиппович Веревкин.
   События по вкапыванию столба кардинально перевернули жизнь города. Появившаяся разделительная линия, которая обрывалась в первой луже бездорожья, повлекла за собою необратимые последствия. Так, многие мухозадрищенцы принялись делить огороды, строения и прочее имущество. Появились службы, которые следили за разделом и взимали налог как за раздел, так и за оприходование вновь поступившего на баланс имущества предприятия или семьи. Стали процветать подкуп, коррупция и даже присвоение чужого имущества. Так, магазин, некогда принадлежавший торгу "Жилкоп", становился собственностью торга "Копжил", хотя подстанция, от которой питались электричеством несколько улиц и тот же магазин, оказывалась на противоположной стороне.
   Но больше всего от разделения в Мухозадрищенске страдала торговля и торгующие люди. И хотя проход в обе стороны был свободный, постепенно стали вводиться ограничения на ввоз определенного вида товаров. За счет этого некоторые дельцы от торговли наживали капиталы, а народ страдал. Был, например, в городе показательный случай со спичками. Предприниматель скупил на одной стороне города спички и выставил их на продажу с другой стороны, но уже не по одной копейке, а по пять. Народ, перепуганный таким оборотом, стал скупать спички ящиками. Когда в это дело вмешалась городская управа, было поздно. Ни спичек, ни предпринимателя в городе не оказалось. Тогда приключилась другая крайность. Из-за отсутствия спичек и табачных изделий в силу вступил следующий фактор: нашлись предприниматели, которые продавали один подкур сигареты по три копейки. По улицам курсировала детвора с лучинами и давала кому не лень прикурить. Это безобразие продолжалось до тех пор, пока в город не привезли десять машин спичек, которые жители смогли раскупить лишь наполовину.
   Но самым выгодным предприятием, выросшим на разделении, стала контрабанда.
   Поскольку убойный цех находился на территории суверенной Украины, то весь забой скота производился там. Самым же тяжелым вопросом стал тот, что на убой скотину из России, будь то свиньи или откормленные бычки, принимали свободно, а вот продукция в виде туш забитой скотины уже считалась собственностью Украины и требовала соответствующего оформления. На этом поначалу и попадались владельцы скотины.
   Но вскоре народная смекалка нашла выход из создавшейся ситуации. Скотину на убой стали гнать ночью, продукцию вывозить тоже ночью. Но длилось это недолго. Были поставлены посты и заслоны, но народная смекалка не подвела и здесь. Нашли способы перегонять скотину под видом выпаса. Погонит, к примеру, одна сторона стадо быков пастись на сочных украинских пастбищах, да и забудет его там. Через пару дней правдами и неправдами назад везут туши той же скотины.
   Но и этому поставили заслон. Тогда осталось одно. Сало. Его-то и взяли на вооружение контрабандисты. Да так наловчились переносить его через границу, что ни один таможенный пост не обнаружит контрабанду. Сало несли в основном в руках и на себе. Обматывались им, засовывали в сапоги, крепили веревками к спине, проносили в виде книг. Здесь нужно отметить, что эластичность продукта сыграла огромную роль. Идет, к примеру, через границу толстенный мужик с такой же женой, а через пару часов возвращаются довольные, худые, да еще и под градусом.
   Как ни боролись власти и таможни с этим бедствием, но искоренить и пресечь перенос сала через границу удалось лишь однажды таможенному генералу, который чуял сало по запаху. Он два дня обучал таможенников, как определять сало, но для того чтобы это уметь, нужно было съесть не одну свинью, которых генерал переел сотнями и перестрелял на охоте в виде кабанов тысячами. Недаром в его оружейной комнате красовалась голова огромного вепря - трофей, которым генерал гордился. Его однажды даже в фильме сняли на фоне этой головы - таков был генерал. Но и он оказался бессилен противостоять свинскому вопросу в Мухозадрищенске.
   Когда же в один из трагических дней в Мухозадрищенске наступил кризис с наличными деньгами, сало стало их эквивалентом. Тогда временно городской управой было разрешено хождение сала как валюты на обеих территориях города. Ценность его классифицировалась по весу: один килограмм соответствовал семи гривням или тридцати пяти рублям. За килограмм сала можно было купить пачку макарон - 0,5 кг, пачку соли - 1 кг, упаковку спичек - 10 коробков и триста граммов "Докторской" колбасы. Все магазины принимали сало как деньги. В конце каждого дня экспедиторы везли сало и сдавали в банк. Вместо сейфов туда привезли холодильные камеры. Но и в хождении сала как валюты были свои недостатки. Это показал случай, когда сосед у соседа решил купить машину, которую оценил в пятнадцать тысяч гривен, или в семьдесят пять тысяч рублей, или в две тонны сто сорок два килограмма восемьсот пятьдесят семь граммов сала. Покупателю пришлось потрудиться, чтобы натаскать такое количество сала, выменяв его на все свое имущество и продав квартиру, которую, кстати, оценили в полторы тонны валютного продукта. Лишившись всего имущества, покупатель приобрел старый "Москвич" и ютился теперь с семьей в этом самом "Москвиче".
   Но такие случаи были единичными. Хотя в городе, чтобы покрыть дефицит валютного продукта, возникло несколько подпольных лабораторий по производству искусственного сала. Сколько ни бились умельцы, интеллектуалы, рационализаторы и просто проходимцы, создание фальшивого сала было перенесено в следующее тысячелетие. Это укрепило валютный продукт на финансовом рынке.
   В результате хождения таких денег цены на все продукты и товары первой необходимости были округлены до точного веса сала. Так, если бутылка водки стоила раньше десять гривен пятьдесят копеек или пятьдесят два рубля пятьдесят копеек, то в обмен на сало она стала дороже: четырнадцать гривен и семьдесят рублей. Такая торговля была выгодна. Но постепенно в финансово-расчетные отношения вмешался еще один продукт, который чуть не стал второй валютой. Это была водка.
   Имея эквивалент - два килограмма сала за одну бутылку, некоторые предпочитали вместо горы сала нести несколько бутылок водки. Это происходило из-за попустительства тех же торгующих организаций, у которых была острая нехватка этого продукта.
   Но дальше единичных случаев дело не пошло. Уж очень разнообразным был этот продукт - водка. Поначалу все шло нормально, пока некоторые продавцы не стали обнаруживать в бутылках самогон, а чаще обыкновенную воду. На этом хождение водки как валюты было строго запрещено.
   Это движение водки дало еще один толчок экономике Мухозадрищенска. Все повально стали гнать самогон, бутылировать его и поставлять на рынок. Появилось такое количество водки, что иногда в магазине с трудом можно было найти полки с другими продуктами.
   И, конечно, здесь проявилось народное творчество и смекалка в названиях водки, разновидностей которой было около тысячи. Самыми яркими и популярными в народе названиями водки были: "Оборотная", "Стопарная", "Стопка", "Кружка", "Чашка", "Стакан", "Сто капель", "Вторичная", "Вторсырьевая", "Свадебная", "Похоронная", "Юбилейная", "Праздничная", "Градусная", "Мерило", "Мерин", "Жидкая", "Заливайко", "Свиная", "Сальная", "Мясная", "Огуречная" и так далее.
   Если взяться перечислить все названия, то это займет пять часов пятнадцать минут и шесть секунд. Оставим это занятие краеведам.
   Так бы и продолжалось хождение валютного продукта в городе Мухозадрищенске, если бы в санаторий не приехала очередная партия отдыхающих и не внесла оживление в финансовую стабильность. Постепенно сало было вытеснено валютами других стран, которые местный банк обменял в банках других городов на отечественную валюту. Но еще долго в городе и его окрестностях валютные операции в крупных размерах подразумевали наличие валютного продукта - сала.

VIII

   Хождение в городе сала как валюты дало возможность некоторым жителям обогатиться и даже стать миллионерами. Одним из таких сальных миллионеров стал мухозадрищенский житель Карл Ендуфанович Шлоцко. Начав в юности свой бизнес с одной свиньи, Карл понял, что именно это и есть его призвание в жизни. Резать, продавать, взвешивать - вот основные навыки, которые он совершенствовал из года в год, пока не стал профессионалом. Вскоре о нем заговорили как об одном из самых богатых людей Мухозадрищенска.
   Продавая тоннами мясо и сало, Карл Ендуфанович в один из дней почувствовал, что может все. Он может все продать или не продать ничего, то есть Карл Ендуфанович получил свободу выбора. И в момент, когда валютой стало сало, у него уже было закатано в подвале более пяти тысяч трехлитровых банок сала, смальца, мяса, трех тысяч бочек засоленной свинины, двенадцать тысяч поллитровых баночек свиной тушенки. Об окороках, свисавших сотнями с потолка, и говорить не приходилось, запах от них, манящий и нежный, распространялся от особняка Карла Ендуфановича за много кварталов.
   В его цеху на дому работало несколько десятков лучших мухозадрищенских специалистов по салу. Здесь же, в тайном подвале, двое ученых колдовали в лаборатории по созданию искусственного сала.
   Сам Карл Ендуфанович ударился в роскошь и скупку за сало всего, что привлекало его внимание. Он десятками приобретал картины, скульптуры, произведения старины и искусств, совершенно не разбираясь в их ценности. Его просто влекло прекрасное.
   Будучи холостым и еще не старым человеком (Карлу Епифановичу было шестьдесят три года), он мечтал встретить свою половинку и разделить с ней, вернее, бросить к ее ногам все награбленное и накупленное, что мог вместить его двенадцатикомнатный дом.
   И вот, проезжая случайно мимо ресторана-казино "Челюсти", он вдруг увидел девушку, рядом с которой стояли двое и разговаривали.
   В одном из собеседников Карл Ендуфанович узнал своего вечного экономического соперника Анатолия Веревкина (он же Толян Скула). Второй собеседник, видимо, из отдыхающих, Карла Ендуфановича не интересовал, хотя ему и бросилось в глаза его азиатское происхождение.

IX

   Если неприязнь к какому-либо конкретному человеку присутствует в вас, то она будет всегда, какие бы тот человек ни предпринимал попытки сгладить или уладить когда-то возникшее непонимание. Так и у Карла Ендуфановича по отношению к Толяну Скуле постоянно присутствовало чувство брезгливости и презрения. И оно возникло не тогда, когда Толяна, в то время еще пацана по кличке Веревка, привели к Папе Карло на разборку за ограбленную кладовую, и не тогда, когда неугомонный Толян спалил его курятник и вывесил полуобожженную дохлую курицу перед домом, а тогда, когда однажды, невзначай, Карл Ендуфанович увидел в местном парке Толяна, лапающего девчонку лет на десять моложе его самого, хотя Толян к тому времени только школу закончил. Папе Карло было неприятно это зрелище, и он отвернулся.
   С тех пор пути их часто пересекались. Но всегда Папу Карло не покидала та, возникшая много лет назад, неприязнь.
   Старенький, но аккуратный "паккард" остановился у ступеней "Челюстей", и Карл Ендуфанович медленно, с чувством собственного достоинства вышел из машины.
   Завидев его, Толян Скула как-то обмяк, засуетился и бросил через плечо Карине:
   - Так я приглашаю, - и скрылся за дверями "Челюстей".
   - Разрешите представиться - Карл Ендуфанович Шлоцко, - он сделал шаг в сторону Карины и склонил голову в поклоне.
   Его поразила красота девушки. Да, это была та многолетняя мечта Карла, которая снилась ему ночами, не давала покоя, терзала его сердце, но которую он никогда не видел. Он ощущал присутствие этой красоты рядом, но никогда не осязал ее, не трогал руками. И вот сегодня он наконец увидел этот шедевр и был потрясен.Карина, стройная и хрупкая девушка, глядела на него широко открытыми глазами, словно она тоже ждала этой встречи, и на кивок Карла ответила вопросом:
   - Вы тоже нас приглашаете?
   Но тут вмешался Саид, которого до этого как будто не замечали.
   - Подождите, Карина, ведь я первый вас пригласил...
   - Я приглашаю вас вдвоем, - заторопился Карл Ендуфанович.
   - А куда?
   - Здесь недалеко, в моем доме вы найдете достойное внимание, не советую вам заходить в этот вертеп.
   - А мы пока и не собирались, хотя опыт я уже имел, - Саид покраснел и обратился к Карине. - Может, правда пойдем гости к хороший человек?
   - Пойдемте, - ответила Карина, и они сели в машину.
   "Паккард" взревел, выбросил презрительно клубы дыма в сторону "Челюстей" и помчался вперед, разрезая лужи и обдавая их содержимым людей с носилками.
   В то время, когда Карина и Саид сидели в гостиной у миллионера и пили чай с пирожными, "ополчение" готовилось к штурму убойного цеха.
   По данным разведки, за забором бойни находилось от пяти до двадцати пяти человек, а также собаки, в количестве пяти-шести штук. Обезвредить их взялся один старичок, работавший, по его словам, вначале кинологом, а затем дрессировщиком в цирке. Но вопрос взятия бойни упирался в не менее важную проблему: как туда попасть? По этому случаю был созван совет, который уже второй час ломал над этим голову.
   Предлагалось много вариантов. Были даже предложения построить деревянную свинью на колесах по аналогу Троянского коня, но этот вариант отвергли как устаревший. Тогда решили создать группы под видом сдатчиков мяса, и в город снарядили делегацию по закупке живой свиньи. Тут же вспомнили про Нюрку, которая была нарушительницей границы и спокойствия в санатории.
   Владелица свиньи, Мария Романовна, давно свыклась с мыслью, что переросток Нюрка до сих пор хрюкает в ее загородке, потребляя несметное количество пищи. Поэтому, когда делегация из санатория предложила ей за свинью деньги, она с радостью согласилась и отдала Нюрку за двести пятьдесят гривен. Хотя после этого она часто вздыхала, ловя себя на мысли, что прогадала с ценой. Нужно было запросить за Нюрку двести семьдесят гривен.
   В назначенное время бойня была окружена "ополченцами" в три кольца. По команде Бориса Моисеевича "свиногруппа" с Нюркой направилась к воротам. Возглавлял группу я. Со мною были: нэпманша, она же Флоя Артузовна, женщина неопределенного возраста; кинолог, он же дрессировщик, он же Петр Петрович Рубан; а также мужчина лет пятидесяти пяти, именовавший себяМегрэ, по его словам, бывший криминалист.
   Нюрка, привязанная за заднюю ногу, шла впереди отряда, уверенно ступая по наезженной дороге.
   Светило послеобеденное солнце, и все участники операции считали это хорошим признаком.
   - Смотрите, солнце светит, - говорили в оцеплении.
   - Это хорошо, это к удаче, - отвечали другие, хотя в последнее время солнце светило ежедневно.
   План захвата бойни состоял в следующем. "Свиногруппа" продает Нюрку и изучает двор бойни, состав ее обитателей. Дрессировщик в это время обезвреживает собак. Криминалист ищет следы, которые могут привести к Саиду. Я и Флоя Артузовна ведем переговоры, затягиваем время нахождения на бойне. В крайнем случае по моему сигналу, для того чтобы задержаться на территории бойни, Флоя Артузовна должна была сымитировать обморок и попросить воды.
   Правда, мы не оговорили, от чего она должна была упасть в обморок, и решили действовать по обстоятельствам.
   Вслед за такими подготовительными действиями "свиногруппы" по нашему сигналу - выстрелу из новогодней хлопушки, которую купили на рынке - три кольца "ополченцев", все триста сорок семь человек, должны были начать движение в сторону бойни и войти в открытые нами ворота.
   Группа подошла к воротам бойни и нажала на звонок. Он прозвенел где-то далеко во дворе, и вскоре ворота приоткрылись. Из них вышел огромный чумазый мужик со взъерошенной головой, в окровавленном клеенчатом фартуке. Увидев его, Флоя Артузовна сразу упала в обморок, не успев попросить воды. Нахмурив и без того хмурые брови, мужик пробасил:
   - Чего надо?
   Но, увидев огромную свинью, более примирительно сказал:
   - Сегодня приема нет. Читать надо... - и он указал пальцем на вывеску сбоку ворот, где сообщалось, что прием скотины на убой производится по вторникам и пятницам, а так как сегодня была среда... - Сами понимаете.
   - Но у нас особый случай, - начал я, взяв мужика за локоть, потому как он собирался уже уходить.
   - Какой случай?
   - Свинья у нас приблудная, и нам негде ее держать, вернее, содержать и ночевать, - я совсем запутался, не ожидая такого оборота событий, и стал говорить что попало.
   Мужик остановился, глядя то на свинью, то на меня, то на Флою Артузовну, которая, опершись о мое плечо, еле держалась на ногах. Криминалист и кинолог поддерживали ее под руки.
   - Так вам переночевать или продать скотину?
   - И то и другое, - отвечал я.
   - Ладно, заходите, - и мужик распахнул перед нами половину ворот. Когда мы пересекли линию ворот, то остановились из-за того, что Нюрка стала как вкопанная и наотрез отказалась заходить во двор бойни. Мы боялись к ней подходить, поскольку ее угрожающая поза говорила о том, что так просто она не сдастся.
   Мужик, глядя на такое дело, снял фартук, бросил его на лежащее рядом дерево и, выйдя за двор, почесал Нюрку за ухом, что-то шепнул ей, и та как ни в чем не бывало зашла во двор бойни. Ворота за нами закрылись.
   - А что вы ей сказали? - спросил мужика дрессировщик. Тот нехотя глянул на него, затем на свинью.
   - Пригласил зайти, - пробасил он, - в гости. И он хохотнул как-то нездорово, и Флоя
   Артузовна во второй раз стала терять сознание, успев попросить воды.
   Двор бойни представлял собой площадку, сплошь уставленную ящиками, бочками, емкостями. Небольшой пятачок, на котором мы находились, был единственным свободным местом, где можно было стоять. За грудами тары шли помещения с деревянными воротами, расположенные в сплошном одноэтажном здании. Возле каждой двери виднелись будки, у которых надрывались овчарки азиатской породы. Злющие, мохнатые, безухие и бесхвостые, они хрипло извергали свое возмущение появлением чужих на территории.
   К нам подошел еще один мужик в армейском бушлате, с любопытством поглядев на умирающую нэпманшу, протянул ей кружку с водой.
   Оглядевшись, мы поняли, что здесь Саида быть не могло. Уж очень деловито и заинтересованно вели себя обитатели бойни.
   Криминалист сверлил взглядом каждый уголок территории. Дрессировщик гипнотизировал собак, но они так и не умолкли. Я поддерживал Флою Артузовну.
   Нам предложили за свинью двести тридцать гривен, и мы согласились. Затем нас провели в небольшое помещение, напоили чаем и предложили транспорт, чтобы доехать до санатория. Мы поблагодарили за внимание и решили идти пешком.
   Когда мы покинули территорию бойни, то, услышав там шум, обернулись. Протаранив своей тушей ворота, за нами неслась Нюрка, за нею гнались наши знакомые приемщики. Они все пролетели мимо нас и скрылись в зарослях сухого кустарника.
   Ополчение, сняв осаду, прибыло на территорию санатория.
   Последней инстанцией, куда мы решили обратиться, была милиция.
   Раньше в Мухозадрищенске никто не пропадал. Вот уже несколько десятков лет люди приезжали сюда и уезжали, жители жили, рождались и умирали. Но случаев, чтобы кто-то вот так просто взял и пропал, не было.
   Так как наступил вечер, решили розыски Саида начать с утра, параллельно подключив к поискам правоохранительные органы.

Х

   Чай у Карла Ендуфановича был душистым и вкусным. Уют гостиной, теплая беседа, завораживающая красота Карины наводили Саида и Папу Карло на разные мысли.
   Первый думал о том, что Карина была бы для него цветком в пустыне. Он даже не стал бы заводить себе еще других жен, как это делали многие его соотечественники, которые имели деньги. Саид, сраженный красотой Карины, только глядел на нее своими черными глазами и ловил каждый жест, взгляд, движение.
   Карл Ендуфанович размышлял о том, что эта девушка могла бы стать тем достойным украшением его жизни, о котором он мечтал: "Молода, красива, не избалована, судя по внешним данным, одежде, речи. Правда, еще глупа. Говорит о каком-то сказочном принце. Я, конечно, не принц, но обеспечить прекрасное будущее смогу".
   Карина разглядывала убранство комнаты и постоянно удивлялась незнакомым предметам - столу и стульям из пластика, телевизору в углу, картинам, портьерам и прочим атрибутам современной жизни.
   - Хочу сказать следующее, - говорил Карл Ендуфанович, - напрасно многие смеются над таким животным, как свинья. Вот вы, - он кивнул Саиду, - знаете ли вы, что существует миф о происхождении одного азиатского народа от свиньи, а в мифах египтян она считалась священным животным?
   Карл Ендуфанович указал пальцем на картину, где изображалась современная охота на вепря.
   - А вообще-то, свинья у многих народов была и есть уважаемым животным.
   Почему Карл Ендуфанович завел разговор о свиньях, Саид и Карина не знали, а дело в том, что Папа Карло свободно владел только данной темой и мог говорить об этом без остановки несколько часов подряд.
   Карина слушала и вспоминала, как она попала сюда, идя по тропинке долгое время. Очутившись в незнакомой местности, она еще долго ходила по заснеженным полянам, пока не озябла окончательно. Тут она и вышла на большую дорогу и увидела вдали мелькающие огоньки. Так девушка оказалась в этом неизвестном городе, совершенно не предполагая, что попала в другое время, в другую реальность. Сняв с головы красную шапочку, она превратилась в обычную девушку и провела ночь на неприметной скамейке, кутаясь в оказавшуюся на ее плечах накидку. Красная Шапочка, превратившаяся в Карину, не понимала, но чувствовала, что попала в совершенно другую сказку, где, к сожалению, холодно. Но ее вера и желание найти принца были настолько сильны, что она готова была выдержать любые испытания. И они начались уже тогда, когда она увидела человека с лицом волка. Она сразу узнала его, но не подала вида, что испугалась. Теперь эти двое ее новых знакомых говорили с нею о вещах, о которых она ничего не слышала. Многое из рассказа Карла Ендуфановича было непонятно, но ей было интересно увидеть новую сказку, побывать в ней, стать ее участницей.

XI

   Время, которое я провел в санатории, одновременно как бы шло и стояло на месте. По всем внешним признакам: смене дня и ночи, постепенному наступлению весны, таянию снега, обеду и ужину - можно было сказать, что время как шло, так и идет в своих берегах, принося каждую секунду и минуту что-то новое, изменяющееся.
   Но, с другой стороны, было пространство, которое это время обходило стороной, и все в нем оставалось неизменным. Ни день, ни ночь не влияли на многие процессы в городе Мухозадрищенске, а наоборот, словно утверждали их постоянство и неизменность. Так, например, выяснилось, что население города живет в тех же условиях, что и десять, двадцать и более лет назад. Застойность и постоянство быта, отношений, даже речи накладывали на обитателей этого города неизгладимую печать вечности происходящего. Тогда забывалось течение времени, и смена времен года воспринималась всеми, как нечто... ничего не значащее. Люди были заняты воспроизведением себе подобных, их кормлением и погребением. Остальное время уделялось добыче пищи. Никто никогда не задумывался здесь о смысле жизни. Если и появлялись в среде этих людей те, кто начинал задавать вопросы, то сразу становились изгоями. Они или сами покидали это место обитания, или горожанами создавались условия, в которых такой человек жить не мог. Жители здесь терпеть не могли почемучек, спорщиков или людей, которые просто высказывали свое мнение. Это было неудобно, тревожно и даже опасно.
   Увидев такой город, проходя по его улицам, я стал замечать, что в этом месте, когда я вчера здесь переходил через перекресток, видел тех же самых людей, которых вижу сегодня. И неизменность этих картин вначале меня пугала. Мне все время казалось, что сегодня никогда не наступит. Что я нахожусь в постоянном вчера. И так изо дня в день.
   Я совершенно потерял счет времени. Запутавшись во всех этих разделительных линиях, "ополчениях", поисках Саида, я выпал из времени и только констатировал в своей памяти то или иное действие. Казалось, что извилины моего мозга стали выравниваться и зарастать, превращаясь в одну общую борозду посреди невспаханного поля.
   "Агентство горящих путевок" сделало свое дело. Оно вернуло меня в постоянное вчера, где я перестал ощущать движение жизни, радоваться, грустить, смеяться, любить. Я даже не вспоминал свою жену Светлану, зная, что мы обязательно встретимся в нашем вчера и обнимемся, как вчера, и будем рассказывать друг другу вчерашние истории, и будем вчерашними чувствами любить друг друга, и наконец-то у нас появятся вчерашние дети, которые повторят наш путь, произведя на свет вчерашних потомков.
   Вчерашний рассвет заглядывал в мое окно, где я вчера улегся спать во вчерашней пустой комнате. Вчерашние стены, вчерашнее окно... Стоп. Вчера эта постель была застелена, а сегодня кто-то лежит в ней, укрывшись одеялом с головой. Так это же Саид! Я вскочил со своей постели и подбежал к его койке. Одним движением я сорвал с лежащего одеяло.
   - Паслушай, Леша, зачем так будишь меня нихорошо?
   От радости я не мог сказать ни слова, а только бросил назад одеяло и подпрыгнул на месте от счастья. Саид нашелся. Вчера целый день его не было. А сегодня он здесь. Вот он, спит. Лежит и спит. Но вчера его не было.
   Я глянул в окно, где солнце, задевая ветки, карабкалось вверх, к небосводу, все больше и больше освещая округу, ломая стереотипы ночи, когда все сливается в единую темноту.

XII

   Саид с Кариной вышли от Карла Ендуфановича уже затемно. "Паккард" довез их до санатория и, развернувшись, пропал в темноте. Постояв недолго, Карина вдруг заторопилась и сказала, что ее ждет мама. На предложение Саида проводить ее она ответила отказом и, взяв в свои руки протянутую Саидом руку, она подержала ее и бросила, как бросают от себя ненужную вещь. Это нисколько не смутило Саида. Он лишь ощущал тепло ее рук, нежных и мягких. Придя в комнату, где спал я, он улегся в постель, поцеловав при этом свою руку, которая еще хранила запах Карины. Если бы это кто-то видел со стороны, то мог подумать, что человек совершает какой-то языческий ритуал.
   Несколько часов подряд слушали Саид и Карина хозяина дома, а он все говорил и говорил, совершенно не замечая, что его гостям уже неинтересно, что они хотят отдохнуть. И тогда Саид стал потихоньку беседовать с Кариной, чтобы не мешать хлебосольному хозяину.
   - Карина, скажи, почему ты так смотришь на меня, на Карла, на все?
   - Мне интересно, я никогда не видела столько новых людей и вещей. Там, где я жила, все было по-другому. Дома были маленькие, из глины.
   - У нас тоже сначала были дома из глины, и сейчас есть.
   - А еще мы всегда ходим пешком. Иногда можно проехать на лошади, а здесь, как вы сказали, машины везут без лошади.
   - Постой, Карина, ты приехал из Азии, нет, из Монголии?
   - Я не знаю, как называется моя страна, но в ней все по-другому.
   - Что по-другому?
   - Все, и главное - люди.
   - Какие люди?
   - Ну, например, охотник, дровосеки, бабушка, мама.
   - И все? Там есть еще люди?
   - Да, там много людей, как здесь, только живут они более чисто, чем здесь.
   - Что, не сорят, не курят, не пьют?
   - Да, но иногда пьют вино.
   - Пить плохо. Даже вино. Да. А что делают люди там, где ты жила?
   - Они работают. Выращивают хлеб, пасут овец. Много чего делают.
   - Скажи, Карина, у тебя есть парень? Ну, жених, тот, кого ты любишь?
   - Принц?
   - Да.
   - Нет. - Карина печально посмотрела на Саида. - Может быть, я встречу принца, и он увезет меня к себе.
   - А я тебе не принц? Могу я тебе, как сказать, нравиться?
   - Ты?
   - Ну да, я.
   - А у тебя есть своя страна?
   - Да, у меня прекрасная страна. Там тепло, там много солнца и хлопок.
   - Что это такое, хлопок?
   - Это вот твое платье, моя рубаха.
   - Понимаю. Но я не знаю.
   - Это нужно увидеть и почувствовать. Давай я приду завтра к тебе домой и расскажу тебе.
   - Я не могу.
   - Почему?
   - Мама будет ругать.
   - Но ты же взрослый девушка.
   - Мама и бабушка так не считают.
   - Они, как и моя бабушка, старые. Моей бабушке сто семь лет.
   - А моей больше чем триста.
   - Хороший шутка, а маме?
   - Тоже больше трехсот.
   - Карина, этот Папа Карло нам так мозги иссушил своими свинья, что мы уже шутки шутить не можем понимать. Давай идти домой. Уже пора.
   И, остановив Карла Ендуфановича посреди рассказа о свиньях, они поблагодарили его и отправились домой.

XIII

   - И ты мне говоришь, что провел целый день с прекрасной девушкой? - я глядел на Саида и не знал, верить ему или нет. - Да ты знаешь, что все "ополчение" тебя разыскивало, что мы чуть не разнесли в щепки бойню? Сегодня мы хотели идти и заявлять в милицию о твоей пропаже. Саид, ты пренебрег моим доверием и поставил под угрозу веру в тебя.
   - Что ты говоришь, Леша, какой веру, если я влюбился в эту девушку, Карину? Я ослеп. Нет. Я прозрел. Я увидел ее и понял, что я еще не жил на свете.
   - Ты, конечно, можешь мне говорить что хочешь, но знай, что из-за тебя Флоя Артузовна два раза падала в обморок, а все "ополчение" опоздало на полчаса на ужин.
   - Леша. Я попрошу извинения у тибя, у Артузовны, у "ополчения", но я ее люблю.
   - Кого, Флою Артузовну?
   - Леша! Не шути. Я люблю Карину. Я хачу жениться на Карине.
   - А если она уже занята?
   - Как занята? Это разве место в автобусе? Леша, не рви мне сердце.
   - Я что, должен тебя благословить?
   - Нет, я хачу познакомить тебя с ней, чтобы ты сказал ей о моей любви.
   - Скажи ей сам.
   - Я не магу.
   - Почему?
   - Она хочет, чтобы я был принц, а я - шафер. Скажи ей, что шафер и принц - это пачти одно и то же. Скажи, Леша. Ты держишь в руках маю жизнь. Я прашу. Не то я зарежу себя.
   - И меня, и ее? Ты сошел с ума, Саид!
   - Я не сашел. Я люблю.
   Ну что я мог сказать Саиду на это? Ничего. Я сам был влюблен в свою жену так, что каждую неделю ездил к ней в другой город, за триста километров, чтобы только увидеть ее, побыть с нею рядом. Вот когда нужно женщинам плести из нас веревки, а не тогда, когда, познав все тяготы семейной жизни, ты вдруг ощущаешь, что потерял тот идеал, на который некогда молился.
   - Если это так серьезно, Саид, я готов быть у тебя свидетелем на свадьбе.
   - Леша, я знал, я знал, что ты меня не бросишь, что ты меня...
   Саид обнял меня и уткнулся лицом в мое плечо. Когда мы с Саидом зашли в столовую, то оказались в центре внимания. Все приветствовали
   Саида. Подходили к нему, жали руки, хлопали по плечу. Заодно жали руки и мне и хлопали по плечам. После стольких пожатий рук и хлопков по плечам мы с Саидом целый час отлеживались в своей комнате.
   Во время завтрака массовики объявили, что сегодня вечером в клубе санатория состоится встреча с представителями агентства, которое предоставило нам путевки. Предвкушая, что вечер будет жарким, мы собрались на совет, чтобы обсудить, нужно ли выдвигать требования к представителям агентства, и решили, что будем действовать в зависимости от создавшейся ситуации.
   Совместно с "ополченцами" мы отработали тактику засвистывания, захлопывания и даже забрасывания чем-нибудь. И этот час наступил.
   В 19:00 в зале обоих частей клуба яблоку негде было упасть. Отдыхающие, настроенные воинственно, предвкушали жаркие дебаты. Чтобы скоротать время, многие читали газету "Мухозадрищенск. События и факты", другие играли в слова, соревнуясь в знании городов, третьи перебрасывались в дурака. Но вот на сцену вышел массовик, и зал затих.
   - Уважаемые отдыхающие, - начал он, - сегодня к нам на встречу прибыли представители организации, благодаря которой вы попали сюда. Я представляю вам руководителя филиала "Агентства горящих путевок" Анатолия Веревкина и его очаровательную спутницу Карину Шапкину. Встречайте. Где ваши аплодисменты? - Зал вяло захлопал, а на сцену вышелТолян Скула в смокинге, лакированных туфлях и бабочкой на шее. За ним, робко ступая и оглядываясь по сторонам, в воздушном бальном платье вышла Карина. Увидев ее, зал зааплодировал сильнее, а когда ее стало видно всем рядам, зал просто взорвался от оваций. Произошло что-то необычное. В Карине люди увидели ту красоту, кротость и спокойствие, о которых они даже перестали думать, которые стерлись в их памяти.
   Толян и Карина стояли на краю сцены, а овации все не умолкали. Все отдыхающие словно подверглись гипнозу. Только через пять минут в зале воцарилась тишина. За это время массовики вытащили из-за кулис стол и два стула.
   Откуда-то на столе появился графин с водой, два стакана и три гвоздики в вазочке. Когда наступила тишина, слово взял Толян Скула.
   - Дорогие гости, - начал Толян, - сегодня "Агентство горящих путевок" представляет вам свой новый проект, и его началом будет встреча со мной и моим секретарем Кариной Шапкиной. Аплодисменты, пожалуйста.
   И зал, как по команде, взорвался овациями. Тогда, подняв руку, Толян продолжил:
   - Чего вам не хватает, дорогие отдыхающие?
   Из зала посыпались реплики. Но Толян мастерски, как маг, снова поднял руку.
   - Я сам скажу, чего вам не хватает. Вам не хватает... хлеба и зрелищ!
   Вдруг по команде Бориса Марковича зал засвистел, да так, что окна открылись. Но это не смутило Толяна. Когда наступила пауза, он продолжил:
   - Я вижу радость на ваших лицах и возгласы оптимизма. Но каково будет ваше ликование, когда я объявлю вам о достижении научной революции и нашем великом открытии?! Эта работа велась не один десяток лет, и с уверенностью могу сказать, что она завершена.
   Зал замер, а Толян Скула многозначительно обвел его взглядом.
   - Я торжественно объявляю, что нами, "Агентством горящих путевок", после многих лет кропотливой работы выведена новая порода людей. И это вы, дорогие отдыхающие! Теперь вы можете гордиться. Вы стали последними первопроходцами, у которых окончательно стерся инстинкт, не побоюсь этого слова, самовозмущения, самоистязания, самоподкупа желаниями. Вот то, чего мы добивались много лет. Вам даже уезжать отсюда не надо. Живите сколько хотите, отдыхайте хоть всю жизнь. "Агентство горящих путевок" вручает вам сертификат качества отдыхающего высшего разряда.
   Зал молчал, взвешивая то, что было сказано, и оценивая, правда ли можно остаться. Толян Скула поправил бабочку, одернул смокинг и продолжил:
   - Теперь мы все одна семья. Вы наши дети, наше будущее. На вас, и только на вас, все наши надежды.
   - В чем же это вы на нас надеетесь? - выкрикнул кто-то из зала.- Правильный вопрос, - отвечал Толян. - Надеемся мы на то, что за вами придут другие, своим примером вы уже заразили многих. Посмотрите. По нашим путевкам в ваши ряды вливаются все новые и новые...
   - А если санаторий не вместит всех желающих? - снова выкрикнули из зала.
   - Правильный вопрос, - Толян снова поправил бабочку, - мы разместим всех. В агентстве разработан научный метод распределения путевок. Вы думаете, это единственная "Ласточка" в стране? Их тысячи, если не сотни тысяч, места для отдыха всем хватит... А сейчас секретарь Карина Шапкина презентует сертификат. Кариночка, прошу...
   Карина встала из-за стола, подняла над головой лист и, держа его так, сделала круг почета по сцене под звуки неизвестной музыки типа рэпа. Зал заворожено глядел на Карину. Она, словно снежинка, спустилась с небес, и выглядела Снегурочкой в этом полутемном зале.
   - А какие вы даете гарантии? - обуревало любопытство некоторых отдыхающих.
   - У нас сплошные гарантии, - отвечал Скула, - например, мы гарантируем вам койку.
   - Нашли дураков...
   - Гарантируем трехразовое питание.
   - Это и так положено.
   - А медобслуживание?
   - Тоже гарантируем. Вам, дорогие отдыхающие, ни о чем не нужно беспокоиться, это вредно для здоровья.
   По взмаху Бориса Моисеевича зал заулюлюкал, затопал ногами. Когда шум утих, пожилой отдыхающий встал и обратился к Карине:
   - Ты, дочка, не бойся, это мы отвечаем этому представителю агентства. Вот вы нам, товарищ представитель, ответьте: кто возместит нам просроченные дни?
   Толян Скула и к этому вопросу был готов, но начал с другого:
   - Вот вы, граждане, шумите, волнуетесь, а не подозреваете, как за вас переживает агентство, как оно ночами не спит... чтобы вы были охвачены, оплачены и довольны. А насчет пропущенных дней - это пережиток. Их не было. Вот и все.
   Зал снова засвистел, затопал, заулюлюкал. От такого шума, вернее, волны, которая прокатилась по рядам, вылетела в форточку на улицу, сделала там оборот и вернулась назад, форточки в зале самопроизвольно захлопнулись вместе с окнами.
   - Вы - наша мечта, - снова продолжил Толян. - Мы десятки лет гонялись за вами, лелеяли, выращивали. Конечно, некоторые из вас еще не осознают своей исторической миссии. Но вам и не надо осознавать. Мы за вас все продумали. Отдыхайте, набирайтесь сил, чтобы отдыхать снова. Вот наш девиз.
   Остаться здесь навсегда меня не прельщало. Пускай остаются пенсионеры и те, кто хочет. Мне же нужно домой, на работу, к жене.
   - Саид, - я толкнул локтем Саида и увидел, что он плачет, - да ты что, Саид, в чем дело?
   Он, утирая рукавом слезы, кивнул в сторону сцены и сбивчиво заговорил:
   - Он ее, она его, они на сцене, зачем он ее привел?
   - Саид, она работает у него, напрасно ты с ней познакомился.
   - Леша, не рви мине душу, скажи лучше, что делать?
   - Ничего, подойди к ней после выступления, объяснись.
   - А если она его жена?
   - Как жена? Ты же. говорил, что она свободна, то есть не замужем.
   - Да, а вдруг они поженились на этом... агентстве.
   - Нет, Саид, не может быть, для этого время нужно.
   - У него деньги, он и время купить может.
   - Ну, это уже ты загнул, никому никогда этого сделать не удавалось. Даже самые богатые и влиятельные люди в мире, цари, шахи, императоры, фараоны, наконец, не могли этого сделать, а тут какой-то мухозадрищенский босяк купил время?
   - А чего он тогда, как звер, глядит на
   ние?
   - А что ты ему, запретишь? Пускай глядит. Видит око, да зуб неймет.
   - Что делать, Леша, что делать?
   Я и сам не знал, что делать. Но уж очень хотелось обнадежить Саида, успокоить его, и я сказал, что Карину нужно выкрасть, как в пушкинской "Метели", пожениться с ней, а потом упасть к ногам родителей с просьбой о прощении.
   - Это классический и самый верный способ.
   - Нет, Леша, я не магу, я не хачу абидеть девушку.
   - А если она сама этого хочет?
   - Пачем ты знаешь?
   - Я не знаю, а рассуждаю логически. Давай проанализируем. Ты случайно знакомишься с ней, и она не против? Так? Затем с вами знакомится Папа Карло какой-то, и она снова не против? Так? Затем она не возражает и идет с вами в гости к этому самому Карлу? Да? Ты расстаешься с ней, а на следующий день она появляется с этим уродом в смокинге? Так? Ты ей свидание назначал?
   - Нет, - Саид от удивления привстал, - я забыл..
   - Вот и результат твоей забывчивости. Она просто бездомная.
   - Что ты гаваришь, Леша, у нее есть мама, бабушка.
   - Где есть?
   - Здесь, в городе, ана сама гаварила.
   - Тогда я не знаю. Но украсть ее все равно можно и нужно.
   - Куда ее патом девать, Леша, где жить?
   - Вначале нужно добиться ее согласия.
   - А если она апять будет гаварить пра принца?
   - Скажи, что ты сын шейха, а это то же самое, что принц. Скажи, что у тебя есть несколько буровых вышек с нефтью.
   Пока мы вели с Саидом этот разговор, на сцене появился мухозадрищенский бард Гармоний Малофеев, и зал стал расходиться.

XIV

   Мы догнали Карину уже возле джипа Скулы. Он недобро посмотрел на нас, и в свете фонарей сверкнула его фикса. Но мы его не боялись. Мы были на своей территории.
   Отводя Карину в сторону, мы манерно поклонились Скуле и извинились за беспокойство.
   Увидев Саида, она обрадовалась. Я же сразу задал ей вопрос:
   - Как вы попали сюда?
   - Это мой друг, Леша, - вмешался Саид.
   - Я шла ночью.
   - Я имею в виду, как вы попали в санаторий, почему вы приехали с этим?
   - Он встретил меня и предложил выступить. Сказал, что заплатит деньги и подарит красивое платье.
   - А вы знакомы с этим человеком? Почему вы согласились?
   - Он обещал деньги и платье...
   - А если я вам пообещаю самолет, вы тоже согласитесь?
   - Какой самолет?
   - Саид, я не могу так. Ты сам объясни Карине, кто это возле джипа, чтобы она не думала, что попала на конкурс красоты.
   - Кариночка, - Саид взял ее за руку - этот... тот, что возле машины, нехароший чела-век. Он тебя абманет.
   - Нет, не обманет. Вот деньги, - и Карина, разжав кулачок, показала Саиду несколько смятых купюр.
   - Карина! Я как друг Саида хочу тебе пояснить следующее. Человек, с которым ты сегодня выступала, обыкновенный бандит. Он хочет использовать тебя в качестве рекламы своего агентства.
   - Он обещал жениться на мне и сказал, что он принц и увезет меня в свою страну.
   - О Господи! Саид, с ней невозможно разговаривать. Она просто ребенок. Верит в какие-то сказки, верит этому волку.
   - Разве это волк? - Карина насторожилась.
   - Ну, не волк, образ, так сказать, модель...
   - Карина, тебе нельзя ехать с ним. Ты должна отдать деньги и уйти с нами.
   - Куда?
   - Мы проводим тебя домой.
   Наш разговор прервал Скула. Он все время стоял за нашей спиной и все слышал.
   - У меня с девушкой контракт - я заплатил ей аванс. Она хочет и будет выступать в моем ресторане-казино.
   - Она не будет выступать в вашем свино-ресторане, - я сделал упор на последнее слово и жестко посмотрел на Толяна.
   - Не вам это решать, правда, Карина? Толян подошел к ней и обнял. Саид не мог
   выдержать такого хамства и рванул Толяна за плечо так, что рукав смокинга остался у него в руке, а Толян по инерции подался вперед и упал на колени. Его взъерошенные волосы и стойка собаки действительно делали его похожим на волка, и Карина отпрянула от него в испуге.
   Толян быстро вскочил на ноги. В одну секунду возле него оказались двое телохранителей, которые направили на нас пистолеты, похожие на бананы. Нам пришлось отступить.
   Противники же подхватили Карину под руки, быстро сели в подкативший джип и рванули на нем из санатория.
   - Что делать, Леша?
   Саид был в отчаянии. Сердце влюбленного колотилось, как заведенный мотор, и нужно было что-то придумать, чтобы оно не выскочило из его груди. И я придумал.
   - Мы "ополчением" пойдем и разнесем в щепки этот свиноресторан.
   - Нас посадят в тюрьму.
   - Ты хочешь, чтобы Карина там выступала?
   - Нет, Леша, это нельзя.
   - Тогда пошли в "ополчение", - и мы двинулись по направлению к корпусу, где жил Борис Моисеевич.

XV

   - Как вам понравилось? - Борис Моисеевич стоял в окружении отдыхающих и делился впечатлениями о прошедшей встрече, - мы, оказывается, их продукт и порода, которую они выводили десятилетиями! - Это возмутительно, Флоя Артузовна. Почему бы вам не сказать об этом агенту?
   - Но он уже ушел.
   - Ах, да...
   - Что такое, друзья?
   Мы быстро объяснили "ополченцам" ситуацию, и они возмутились:
   - Как, этот цветок, приехавший с агентом, был украден?
   - Не может быть.
   - Может.
   - Но почему она согласилась?
   - Ах, Флоя Артузовна, разве время сейчас объяснять? Ведь на карту поставлены жизнь и любовь!
   - Любовь?
   Флоя Артузовна встрепенулась и потребовала от Бориса Моисеевича немедленных действий.
   По "ополчению" была сыграна очередная тревога, и во двор стали выходить отдыхающие. Борис Моисеевич произнес речь:
   - Друзья! Агенты "Агентства горящих путевок" говорили нам о высоких материях. О наших гарантированных правах. Они дали нам право обитать в этом Богом забытом крае, но забыли сказать нам о праве выбора. Право выбора - вот гарантия нашей свободы. Они умолчали о гарантии для каждого человека говорить то, что он хочет сказать. Какое нужно иметь бесстыдство, чтобы заставить нас говорить то, что они хотят? Так сказал когда-то великий мыслитель древности Сократ. Еще он сказал, что для того, чтобы сдвинуть мир, нужно сдвинуться самому и каждому. Если мы сегодня примем и согласимся с агентом агентства, то мы действительно станем продуктом их исследований, их достижением. И что тогда? Нас обеспечат койками и трехразовым питанием, но это не даст нам свободы. Представьте себя всю жизнь отдыхающими в этом санатории. Хотели бы вы этого? Так вот. Нас никто не спросил, хотим мы или не хотим оставаться в этом санатории. Я за других не хочу говорить. Но за себя я скажу, что я здесь не останусь. Пускай мне хоть золотую кровать поставят. Мало того. Я всем вам обещаю, что никогда больше не поеду отдыхать по горящей путевке.
   - И мы... И мы... И мы...
   Речь Бориса Моисеевича произвела на всех неизгладимое впечатление. Затем мы с Саидом еще раз объяснили ситуацию.
   - Нужно спасать девушку, - кричали "ополченцы".
   - Нужно идти в это заведение и пресечь безобразие.
   - Нужно ликвидировать опасность.
   - Нужно обезвредить.
   - Нужно...
   Толпа "ополченцев" колыхалась из стороны в сторону, и было принято решение немедленно отправиться в свиноресторан.
   - Хочу предупредить, что туда пойдут только добровольцы. Мы не можем заставлять людей. Кто пойдет с нами, поднимите руку!
   Карл Ендуфанович в принципе был человеком неплохим. Не его вина, что он стал миллионером. Да и что в этом плохого - быть миллионером? Ведь все полученные им прибыли он зарабатывал собственным трудом, умом и смекалкой. Он брал кредиты, занимал деньги под проценты, нанимал рабочих, закупал сырье и продавал свою продукцию. Кончились те времена, когда нужно было прятаться и бояться того, что ты можешь зарабатывать деньги. И Карл Ендуфанович упивался свободой зарабатывать деньги, пускать их в оборот, рисковать, а потом вечерами сидеть и складывать в столбики будущие барыши.
   Но постепенно Карла Ендуфановича стали одолевать тревожные мысли о нестабильности наступивших времен. И действительно. Кризисы, один за одним, прокатывались по Мухозадрищен-ску. Вначале - спичечный, затем - валютный.
   Предвидя своим экономическим чутьем трудные моменты в жизни, Карл Ендуфанович запасался всем впрок. В народе бытовало когда-то выражение, что то или иное можно и нужно иметь "на случай атомной войны".
   Откуда пришло в народ это выражение? По-видимому, оно зародилось в годы холодной войны, в годы противостояния двух систем: коммунистической и капиталистической. "На случай атомной войны" строились в странах бомбоубежища и работали заводы по производству средств защиты. "На случай атомной войны"экономика обеих систем лихорадочно запасалась бомбами и самолетами, которые должны были сбросить эти бомбы на заводы, их производящие. "На случай атомной войны" - все народы держали в своем сознании стереотип неизбежности этой самой войны.
   Но как рушились в веках империи, режимы, апартеиды, так вместе с ними отживали и устаревали некогда бытовавшие в народе выражения. Но это - "на случай атомной войны" - приобрело в народе другой смысл: "на случай атомной войны" многие стали обогащаться. "На случай атомной войны" открывались счета в банках других стран. "На случай атомной войны" новоявленные миллионеры обеспечивали будущее себе, своим детям, внукам и правнукам, совершенно лишая потомков творческого выживания.
   Когда среди "ополченцев" встал вопрос о том, как захватить ресторан-казино "Челюсти" и освободить Карину, лучшим предложением стало то, которое высказал бывший начальник гражданской обороны спиртзавода города N Венедикт Поликарпович Рыжуха. Он среагировал на чью-то реплику о том, что на следующий день нападавших могут узнать в лицо, и неплохо бы в таком случае как-то его закрыть. Некоторые предлагали повязать на лица платки, как у ковбоев, но это было слишком несерьезно для столь серьезного мероприятия. Тогда-то и подал свое предложение Венедикт Поликарпович:
   - Если бы были противогазы, то ситуацию можно было бы обезопасить с двух сторон. Первое - лица были бы у всех закрыты. Второена случай применения противником отравляющих веществ мы сохранили бы личный состав "ополчения".
   - Но где же взять такое количество противогазов?
   Венедикт Поликарпович как специалист предположил, что если в санатории противогазов нет, то они могут быть где-то на предприятии. А так как самое большое предприятие Мухозадрищенска - мукокомбинат - развалилось, то найти противогазы становилось делом проблематичным.
   И тут Саид вспомнил о Карле Ендусра-новиче.
   - У него есть, - уверенно сказал Саид. Откуда он мог знать, что у миллионера есть
   противогазы, остается загадкой. Но когда группа, посланная к миллионеру, вернулась в санаторий на "паккарде", забитом ящиками, все поняли, что противогазы есть. Именно "на случай атомной войны" выменял Карл Ендуфанович все две тысячи новеньких противогазов на десяток свиней на разворовывавшемся мукокомбинате.
   Здесь же, в санатории, были быстро проведены учения по ношению, надеванию и сниманию противогаза. Были отработаны команды "Газы", "Вспышка слева", "Вспышка справа", а также "Отбой атомной атаки".
   Около 23 часов "ополчение" в количестве четырехсот двадцати семи отдыхающих с противогазами на правом бедре выступило из санатория по направлению к свиноресторану "Челюсти".При движении по затемненным улицам хруст подмороженных лужиц стоял такой, что в домах стал зажигаться свет и обитатели города выходили на улицу узнать, что происходит.
   Вскоре по Мухозадрищенску распространилась молва, что в город прибыло воинское подразделение, которое проводит учения по гражданской обороне. Многие жители увязались за этим хрустом, который переполошил и разбудил весь город.

XVII

   Вот уже битый час Толян Скула стоял возле зеркала и разглядывал свою морду, которую он в приличных местах именовал лицом. Дело в том, что в санатории во время падения Толян почувствовал приятное шевеление слева в районе скулы, но не обратил на это внимания из-за спешки. Когда же он прибыл в "Челюсти" и мельком глянул в зеркало, то приятно удивился. Пониже скулы из его щеки торчал огромный желтого цвета клык. Он постепенно рос и приобретал форму. Толян стоял возле зеркала и чесал то место, откуда клык вылез.
   "Матереем", - подумал про себя Толян и сказал "да" на стук в дверь. На пороге стоял самый доверенный телохранитель Вова Гнус и не решался войти.
   - Заходи, чего тебе? - Толян обернулся к Вове.
   - Шеф, што это у вас за новый прикид?
   - Да так, по случаю приобрел, что, нравится?
   - Шеф, улет, последний писк моды, все бабы наши, вот это клычара!
   - Ладно, хватит возбухать, зачем тревожишь?
   Вова Гнус, будучи от природы тупоголовым исполнителем, сказал, что в ресторан пришли два приколиста в противогазах.
   - Да ты что? Ну, идиоты. Не перестаю удивляться мухозадрищенским идиотам. Откуда они взялись? Они нам всю клиентуру распугают. Ладно, иди и следи за ними, я сейчас приду.-И Толян снова повернулся к зеркалу. Клык еще вылезал, и его уже можно было взять рукой. Толян попробовал крепость клыка, сжав его, как жмут эспандер. Затем он несколько раз мотнул головой, примеряясь клыком в свое зеркальное отражение. Постояв и подумав, как бы еще испытать клык, Толян увидел стакан с недопитой водкой. Он взял его и установил на клык. Опершись о часть лица и нос, стакан спокойно уместился с левой стороны морды Толяна.
   - Улет, - сказал сам себе Толян и пошел в зал глянуть на придурков в противогазах.
   Когда он вошел в зал, шоу было в разгаре. Голые женщины с головами свиней завершали танец. Зал был наполнен дымом сигарет, возгласами посетителей, пьяными перебранками за столиками.
   - Опять этот Вова напутал, - Толян выругался, и было чему ругаться. Вместо двух посетителей почти все присутствующие были в противогазах.
   "Вот это да! - размышлял Толян, - а что, неплохой сервис. Нужно будет приобрести такие противогазы и предлагать их как новую услугу". К Толяну подбежал Вова Гнус.
   - Шеф, они идут и идут. Их там, - Вова указал рукой в сторону входа, - их там без счета.
   - Что значит "без счета"? Пропускай по мере освободившихся столиков.
   - Но они прут, что называется, напролом.
   - Задержать, вызови всех.
   - Поздно, шеф.
   Двери казино распахнулись, и толпа людей в противогазах стала заполнять зал. Свинотанцовщицы завизжали, посетители без противогазов повскакивали с мест. Один Толян стоял на сцене с клыком и стаканом недопитой водки на нем. Когда зал был заполнен до отказа, Толян испугался. На него смотрели сотни бесцветных стеклянных глаз, обрамленных серой резиновой кожей. Лысые черепа похожи были на головешки капусты, которые уродили на огороде в избытке. Кроме того, эти головешки дышали, и шипение, исходившее от них, напоминало шип гадюк, собравшихся в лесном урочище.
   Вперед выступили двое в противогазах, и один произнес:
   - Мы пришли к тебе за своим, отдай нам Карину, она не из твоего мира, и мы тебя не тронем.
   Толян сделал несколько шагов назад, как бы ища опоры, но руки его хватали за спиною воздух.
   - Кто вы? Зачем вам Карина? У нее контракт, она... ее нет здесь...
   - Ты, Анатолий Скула по фамилии Ве-ревкин, мы те, кто стал итогом твоих опытов, мы те, кого ты так хотел, мы - твое будущее.
   - Это неправда, - Толян мотнул головой, стакан со звоном полетел по сцене, и все увидели его клык. Толпа зашумела, отпрянула, а затем медленно пошла на Толяна.
   - Стойте, - в отчаянии крикнул он, - я все скажу, я все покажу, я отдам все. Я отдам вам свиноферму, ресторан, бойню, все отдам...
   - Нам нужна Карина, она наша родственница. Если мы ее не увидим, мы тебя уничтожим.
   - Я согласен, согласен.
   Толян медленно отходил от края сцены, и только когда он внезапно провалился, что называется, под землю, все поняли, что это была уловка. Подбежав к тому месту, где только что стоял Толян, мы с Саидом увидели черную дыру, из которой несло сыростью подземелья. Взяв фонарь, мы спустились вниз. Под сценой оказался старый подземный ход, своды которого были выложены красным кирпичом. С расщелин потолка капала вода и свисала паутина. Где-то далеко впереди мелькнул свет, и мы быстро направились в его сторону. С нами пошли несколько добровольцев. Остальные "ополченцы", заняв все помещения, стали ждать.
  
  

XVIII

   Как происходило руководство городом с тринадцатого этажа, который находился под землей, одному Богу известно. По нашим соображениям, никакого руководства не было. Чем было руководить, если единственное предприятие в городе прекратило свое существование, а освободившийся от труда народ ударился в землепольную и натуробменную жизнь? Здесь бы можно было и поспорить с господином Марксом о развитии семьи и частной собственности. Но до Маркса, как и до Бога, далеко. А здесь целый город, которым никто не управляет. А коль такое случилось - ожидай разных неприятностей и поползновений.
   Но как в каждом природном явлении в кризисные моменты включаются механизмы саморегуляции, так и в городе без соответствующего руководства происходили процессы, которые должны были происходить, поскольку деваться им было некуда. Электричество в город подавалось извне, водопровод еще работал исправно, мусор вывозить было не нужно, учреждения, такие как почта, телеграф и больница, самоликвидировались. Но, как ни странно, люди все-таки в городе рождались. Природа брала своё.
   На смену роддому пришли повивальные бабки, невесть откуда взявшиеся. Почту и телеграф заменили вестовые и нарочные, остальные места общественного пользования оказались невостребованными, кроме тех, где бывал народ. А народ бывал на рынке и торговых улицах, которые уже просто назывались торговыми рядами.
   В этих-то торговых рядах, точнее, прямо посерёдке бывшей улицы Вторсырьевой, что шла параллельно Развлекательной, и вылез Толян Скула, ловко поддав клыком канализационный люк, который чудом остался посреди несуществующей дороги, и то только потому, что его охранял местный житель. Оглядевшись по сторонам, Скула ловко выскочил из люка и, метнувшись к дворам, мелко засеменил по направлению к одноэтажному зданию со стеклянным тамбуром, в котором храпел на кушетке единственный в Мухозадрищенске милиционер. Постучав условно по стеклу, Скула подождал, пока сторож правопорядка потянется, зевнет, почешет спину и только на второй условный стук откроет ему стеклянную дверь.
   Мы с Саидом и тремя добровольцами недолго шли по подземному ходу. Наш путь пересекали трубы и кабели, уходящие куда-то в землю. Было видно, что здесь некогда была какая-то цивилизация, поскольку старый подземный ход был оставшимся куском городской канализации.
   Выйдя в тот же люк на свежий воздух, мы огляделись и по огням на параллельной улице поняли, где стоит казино. Скула пропал бесследно, и мы, сняв осаду с ресторана, отправили "ополчение" в санаторий на отдых.
   Было три часа ночи, и многие "ополченцы" уже засыпали, сидя за столиками и на ступеньках ресторана, уронив свои резиновые головы от усталости на что придется.
   Мы с Саидом ходили по опустевшему казино, заглядывая в пустые кабины и кабинеты. Кругом царил беспорядок. Перевернутые стулья и столы, атрибуты сервиса в виде камуфляжных свиных голов, стекло под ногами и остатки фирменного блюда "Съешь меня" говорили о том, что обитатели этих развлекательных дебрей покинули свиноресторан в спешке, даже не выключив единственный телевизор, по которому мы, к своему удивлению, увидели наших старых знакомых - руководителей города: Зайцева Бориса Крупиновича и Шкурина Адепта Вини-оновича. Они что-то говорили, синхронно, как в акробатике, размахивая руками. Включив звук, мы услышали голоса и поняли смысл их выступления:
   - ...ством и не позволим нарушать стабильность в нашем городе. К нам обратилась прогрессивная общественность в лице предпринимателей. Мы положим конец произволу и насилию. Вызовите милицию...
   Изображение на экране исчезло, и мы поняли, что события, произошедшие в казино, получили огласку. Экран снова включился, и ораторы продолжали говорить:
   - ...международному конфликту на границе...
   Экран снова потух, и, наверное, надолго.
   Где-то в конце коридора скрипнула дверь. Мы с Саидом переглянулись и направились туда, поочередно обследуя комнату за комнатой. Это были подсобные помещения ресторана, в которых навалом валялось всякое барахло. В одной комнате стояли бочки с солеными огурцами, в холодильниках другой пластами лежало сало. При виде его Саиду стало плохо.
   В самой последней комнате на тарном ящике, среди груд посуды и кастрюль, сидела маленькая девочка в переднике и красной шапочке, с корзинкою в руках, и плакала.
   - А ты что здесь делаешь, девочка? - спросил я как можно мягче. - Как ты сюда попала, кто ты, откуда?
   Саид выглядывал из-за моей спины.
   - Я заблудилась, - девочка еще громче заплакала, - и не могу найти дорогу... или хотя бы тропинку.
   - А где ты живешь, где твой мама, папа, зачем они тебя так поздно отпустили гулять?
   Девочка подняла заплаканные глаза.
   - Где ты живешь?
   - Там, за лесом...
   - Леша, ее нужно проводить домой, а то всякий Скула может обидеть маленький девочка,- Саид заволновался и вопросительно посмотрел на меня.
   - Ты прав, Саид, пойдем с нами, мы доведем тебя домой.
   Девочка в красном чепчике встала, и, взяв ее за руки, мы двинулись по улицам Мухозадрищенска к окраине города, где над темной полоской лесопосадки уже занимался рассвет.

XIX

   В конце марта накатило солнце, как музыка, и стало все вокруг таять. Даже в самой мелкой поросли забурлили соки, словно забилось сердце.Весны дыхание передалось и камню мертвому, и воде стылой. Зашевелились опавшие веточки в проснувшихся ручьях, и прошлогоднюю листву стало сбивать в кучки.
   Вместе с обслугой санатория вышли и мы погрести листву, собрать скопившийся под снегом мусор, навести порядок в парке и на дорожках.
   Никто нас к этому не принуждал. Отдыхающие как-то сами исподволь потянулись после завтрака на улицу.
   Заканчивалась третья неделя моего пребывания в санатории, а значит, заканчивался и мой отдых.
   Успев посетить многие процедуры, я чувствовал себя великолепно. Хорошее настроение еще подогревалось тем, что я смог хорошо поработать: сделать вступительную, заключительную части своего научного труда и набросать план основной части.
   К счастью, мне никто не мешал, и я мог часами просиживать в библиотеке, разбирая и анализируя весь взятый с собою материал.
   Мне часто вспоминался мой первый день пребывания в санатории. После долгого пути и вечерней дороги к месту назначения я вконец измаялся и, добравшись до койки, рухнул на нее как подкошенный, даже не успев раздеться.
   Проснулся я от тяжелого стука в дверь. Время, по-видимому, было обеденное. Солнце висело в зените, и ветка старой акации скреблась ко мне в комнату, оживляемая легким ветерком.
   За дверью послышался голос:
   - Вы живы там, отдыхающий?
   Я открыл дверь и увидел вчерашнюю дежурную, которая меня поселила в эту комнату. Вернее, я увидел ее половину в проеме двери. Вторую половину занимал человек в белом халате.
   - Ну, вот видите, Адепт Винионович. Я же говорила, что спит он. Умаялся, видно. Вам пора к главврачу, - обратилась дежурная ко мне. - Пора записываться на процедуры.
   - Сколько же я спал? - спросил машинально я.
   - Без малого пятнадцать часов. На завтрак вас не будили. Пожалели. Вот наш терапевт, Адепт Винионович, приглашает вас на осмотр.
   - Спасибо, я через десять минут буду. После непродолжительного обследования мне
   был прописан весь комплекс процедур, которыми здесь пичкали отдыхающих.
   Единственное, чему я удивился - это тому, что мне было так знакомо лицо терапевта и его имя.
   И многое на территории санатория мне было знакомо, словно я уже здесь когда-то был. Но где, когда я видел все это, я вспомнил, когда вернулся домой и жена положила передо мною письмо с обратным адресом: "Узбекистан. От Саида".

Среда обитания

   0x01 graphic
   Сред обитания столько, сколько их есть на самом деле на свете.
  

Сапогов

   Семья тараканов Сапоговых живет в расщелине кухни слесаря Постникова вот уже несколько лет. По тараканьим меркам это почти полвека. Расщелина образовалась вследствие старения дома и постоянного, почти ежедневного, наводнения со стороны соседей сверху, Житкиных, у которых вечно забивается раковина, ломаются краны и которые забывают эти самые краны закрывать, когда отключают в домах воду по технической надобности жэк, водоканал, коммунхоз и еще с десяток предприятий, сидящих на одной линии с жилым массивом "Вербушки" в городе X. Перебралась семья тараканов Сапоговых в эту расщелину ввиду увеличения её в несколько десятков раз и вечной неуживчивости старого Сапогова с вертиусками невестками, которых так бесцеремонно, не спрашивая отца, приводили в старую нору под полом многочисленные сыновья старого таракана. При таком скоплении не то что спать в норе, дышать стало невозможно, и однажды ночью старый Сапогов двинулся со своею женой и несколькими десятками ребятишек в путь от угла кухни в верхний противоположный угол, где размещалась расщелина. Нашел Сапогов ее случайно, когда полз по берегу периодически пересыхающей реки и думал думу горькую - как ему жить дальше с такой оравой.
   Место для обитания оказалось отменным. Выступ, на котором расположилось все семейство, был сухим и чистым. Вода туда не попадала, и во время ее движения можно было наблюдать тонкий, а иногда широкий и бурный поток, несущий соринки, крупинки штукатурки и песка. В такие минуты старый Сапогов предавался размышлениям и воспоминаниям о далёком детстве, сопливом и бесшабашном.
   Тогда он с оравой своих сверстников, таких же маленьких тараканов, делал набеги на кухни жителей дома номер пять по улице Капремонтная. Квартир в доме было достаточно, чтобы выбрать наиболее теплую и вкусно пахнущую. Банда малышей, усевшись у перекрестка нескольких щелей, вначале улавливала в тонких сквозняках различные запахи, а затем выбирала маршрут своего движения. Набеги были небезопасны. Порою, когда тараканчики собирались стайками у капель воды или крошек хлеба, их заставала врасплох внезапно включившаяся на кухне лампа. Она беспощадно ослепляла тараканов, и они метались по кухне, забыв, где находится спасительное укрытие. В этот момент громогласный голос жителя проклинал все на свете, а человеческий тапок елозил по полу и давил все, что попадалось на его пути. Так Сапог, как звали его друзья, стал терять знакомых и друзей, задумываясь над смыслом таких походов.
   Таракан Сапогов вздохнул и попятился от усиливающегося потока воды. Он знал, что через полчаса слесарь Постников поднимет неимоверный шум, хоть уши затыкай, а разлившееся озеро слижет все крошки, накопившиеся в течение недели на полу.
   Слесарь производил уборку кухни один раз в неделю, поэтому обиталище было защищено от катаклизмов. Самыми худшими днями в жизни семьи Сапоговых были те, когда слесарь Постников запивал, и по несколько дней тараканам приходилось питаться сухими крошками, нюхать пустые водочные бутылки, иногда не имея ни капли воды. Тогда приходилось делать долгие переходы в соседние квартиры, что было опасно для жизни. Как назло, в такие дни жильцы сверху не нарушали покоя слесаря Постникова, и пересохшее русло реки оставалось пустым.
   Время шло, и тараканы плодились. Старый Сапогов уже не помещался на некогда свободном выступе расщелины. В какой-то момент он понял, что с такой повальной рождаемостью скоро и самой кухни слесаря им будет мало. И, повинуясь инстинкту и опыту прошлого, Сапогов отправился на поиски нового жилья.
   Слесарь Постников, вот уже третий месяц не получавший зарплаты, проел и пропил все свои деньги, продал все, что можно было продать, и пропивал потихоньку последние гроши. И неизвестно, чем бы закончилось обитание тараканов на кухне слесаря, если бы старший Сапогов не вернулся с радостным известием. Найдена новая "среда обитания".
   Через две квартиры от слесаря жила недавно въехавшая семья из семи человек: троих ребятишек и четверых взрослых. Таракан Сапогов долго наблюдал, как они расставляют мебель, раскладывают по ящикам продукты, обустраивают жилье. Место было подходящим. Оставалось найти под кафелем и обоями квартиры жилище для всех тараканов, и можно было начать переселение. Но в последний момент видавший виды Сапогов был напуган до смерти словно с неба свалившимся котом, который загнал его под кухонный стол и долго сидел, заглядывая под него, пытаясь лапой достать таракана. Лишь когда кто-то крикнул: "Дорофей, кис-кис", тот отошел от стола, совершенно забыв про Сапого-ва. Таракан долго размышлял, вести ли семейство сюда, на новое место жительства. Ведь совершенно непредсказуемый Дорофей мог принести много вреда и передавить многих тараканов. С другой стороны, размышлял Сапогов, это регулировало бы рост семьи Сапогова. К тому же после Дорофея могли оставаться дополнительные продукты. Этот последний довод перевесил все сомнения Сапогова, и ночью семья перешла в "среду обитания" семьи Шустровых.
   Но Сапогов ошибся в своих расчетах. Семья Шустровых, терпеливо наблюдавшая вылазки Сапогова и Сапожат, стала принимать меры к их ликвидации. В ход пошли дихлофосы, борная кислота, порошки неизвестного происхождения.
   Именно после них вымерла половина семьи Сапоговых. Но жить стало легче - еды стало оставаться на полу столько, что уже не нужно было таскать ее с собою и складывать в кладовых. Только неугомонный Дорофей не давал покоя тараканам. Он использовал каждую возможность, чтобы напасть, уничтожить или искалечить членов семьи.
   Тогда старший Сапогов придумал метод, который надолго отбил у Дорофея желание охотиться на них. Целую ночь трудился Сапогов, чтобы сгрести усами по крупинке неизвестный порошок. Затем он нашел в углу, под столом, давно уже умершего, засохшего родственника и притащил его к куче порошка. Набив им утробу трупа, он выставил его в виде приманки для кота у ножки стола и стал ждать.
   Дорофей клюнул на родственника под утро. Придя как всегда на кухню перекусить того-сего, а заодно и погонять тараканов, Дорофей увидел одного из них, застывшего под столом, и опрометью бросился к нему, вмиг придавив его лапой. Осторожно отпустив когти, Дорофей языком подхватил ненавистного чужака и проглотил его.
   Старый Сапогов ликовал, завидев, как поморщился Дорофей, как его зеленые глаза потускнели и он быстро выскочил из кухни.
   После этого случая охота гоняться за тараканами у Дорофея пропала, а вскоре пропал и сам Дорофей, уйдя на поиски любви в мартовские дни.
   Так бы и закончилась эта история счастливо и мирно, если бы устаревший дом не пустили под снос. Жители разъехались по новым домам, без нор и щелей, не зная, что каждый везет в своих пожитках Сапогова и его родню.

Дорофей

   Дорофея поймал в чужом подъезде благополучного дома средний Шустрое, так как слышал где-то, что, въезжая в новую квартиру, с порога нужно обязательно впустить кота. Кот должен выгнать всех домовых, оставленных старыми хозяевами. Но никаких домовых в квартире не оказалось, хотя Дорофей и пробежал мигом по незнакомым комнатам, пахнущим прошлогодними мышами и высохшими клопами.
   - А говорили, новая квартира, - возмутился в сердцах Дорофей.
   Квартира действительно была не новой, хотя все Шустровы от мала до велика целыми днями только и говорили о том, что скоро въедут в новую квартиру, как они ее обставят, как им будет просторно и светло в двухкомнатной квартире после тесной однокомнатной. Дорофей тоже с нетерпением ждал переезда, поскольку жить с семью членами семейства Шустровых в малогабаритке он не собирался. Дорофей уже стал поглядывать с тоской на вечно закрытую форточку.
   Переезд состоялся в пятницу. Когда переполненная скарбом машина остановилась у подъезда неизвестного дома, Дорофей сразу определил, что дом не нов, по облупившейся у дверей подъезда штукатурке и выглядывающей из-под нее рифлёнке.
   Зато Шустровы ликовали. Старший Шустров со своей бабкой даже прослезились.
   Дорофей тоже бы заплакал, если б мог, но совсем по другой причине: комнаты квартиры хотя и были большими, но их было всего две, да и углы были сыроваты, а в подвале дома что-то булькало и шипело. Это Дорофею совсем не понравилось. Он любил порядок - сухость и тепло.
   Вообще-то Дорофей был не Дорофеем, а Маркизом. Так его называли старые хозяева из благополучного дома. Однажды они выпустили его прогуляться, и нежданно-негаданно он был пленен и доставлен в чужую, пахнущую мочой квартиру. С этим Маркиз еще мог смириться, но когда ему на ужин подали какие-то жалкие объедки в виде листьев капусты из борща, а затем туда же в консервную банку бросили шкурки от ливерной колбасы... такого Маркиз перенести не мог, и он объявил голодовку. Правда, ненадолго, поскольку утром следующего дня у него так засосало в желудке, что пришлось, сморщившись, съесть то, что ему положили еще с вечера. Теперь он величал себя Маркизом Дорофеем. В его осанке появилась гордость и презрительно выгнутая спина, а в хвосте - пушистость и легкое подёргивание кончика.
   Прибыв на новую квартиру, Маркиз Дорофей быстро пробежал по комнатам, чтобы определить, нет ли где открытой форточки и нельзя ли сбежать поскорее из плена. Но всё в комнатах было заперто, и ему пришлось уйти на кухню. Там-то он впервые и увидел Сапогова - огромного таракана с закрученными, как у гусара, усами.
   На него-то Маркиз Дорофей и излил всю свою ярость после стольких мытарств и унижений. Он бросился к Сапогову, выпуская на ходу самый острый коготь. Но опытный Сапогов опрометью забежал под стол и сидел там, не шелохнувшись, несколько часов.
   Для Маркиза Дорофея потянулись долгие безрадостные дни существования в семье Шустровых. Единственным развлечением для кота оставалась охота на Сапогова и Сапожат, в чем он, к гордости Шустровых, преуспел. Поймать самого Сапогова ему не удавалось, а те тараканы, что попадались ему в лапы, были какими-то хлипкими и постными - одно слово, мелкота.
  

Агу

   Племя блох-троглодитов обитало в шерстяных лесах кота Дорофея и вело свою питательно-кочевую жизнь, перемещаясь по бескрайним просторам девственных зарослей. Племенем назвать их было трудно, поскольку каждая из блох-троглодитов старалась обособленно выбрать себе место для обитания - раздвинуть густые заросли, чтобы освободить небольшую поляну для питания. Иногда, упершись в заросли всеми лапами, блохе приходилось, словно клещами, впиваться в розовое пространство поляны и добывать себе пищу. Зато после этого, на сытый желудок, они могли прыгать, да так резво, что стали проводить между собою соревнования и турниры по прыжкам. Победителем соревнований считалась та блоха, которая, подпрыгнув выше всех, могла приземлиться в том же месте, откуда стартовала. После многочисленных турниров самым титулованным чемпионом, почетной блохой-троглодитом, объявили знаменитого охотника, сорвиголову и бабника - Агу.
   Агу обитал в самых труднопроходимых чащах. Ему часами приходилось продираться к местам питания, что закаляло волю и характер Агу, хотя и отнимало все силы. Тогда он придумал новый способ - перепрыгивать самые трудные участки. Агу знал много тайн этих лесов. Открывались они ему постепенно, но он совершенно ничего не знал о том, как здесь очутился. Памяти у Агу и его соплеменников не было. Поэтому не отягощенные грузом прошлого, блохи-троглодиты жили и плодились в свое удовольствие.
   Первой тайной, о которой узнал Агу, были два зеленых озера. Они появлялись и скрывались, а на ночь иногда совсем пропадали. Но часто именно ночью они светились ярко-желтым светом, и Агу любил сидеть на их берегах и мечтать ни о чём. Мечтание ни о чём приводило Агу в трепет, и он постепенно погружался в сладкую дремоту. Вторую тайну Агу открыл, когда однажды, завидев несколько торчащих поваленных стволов вымерших неизвестных деревьев, он прыгнул на них и долго ходил, ощущая под стволами пустоту. И Агу подумал: "А что если прыгнуть в эту пустоту?" Но он не любил необдуманных поступков и, добравшись до основания стволов, спустился к манящей пустоте. Там он узнал, что пустота, как и зеленые озера, тоже имеет свойство появляться и исчезать. Когда она появлялась, то внутри её Агу видел белые скалы и розовые холмы. Однажды Агу, сидя в ожидании появления пустоты, вдруг ощутил на себе чей-то взгляд. Он долго не поворачивался, а когда всё же сделал это, то увидел, что два зеленых озера глядят на него с ненавистью и непонятным для Агу желанием. В последний момент Агу спас стремительный прыжок, так как из пустоты вырвалась розовая лавина и слизнула то место, на котором он ещё недавно сидел. Больше появляться возле пустоты Агу не захотел.
   И снова он бродил по лесам, питаясь и размножаясь. Будучи первопроходцем, Агу верил, что когда-нибудь он откроет нечто такое, что прославит его больше, чем прыжки. И долгожданная слава пришла к Агу, когда он, исходив вдоль и поперек все чащобы, составил карту лесов. В ней он указал и смрадную пещеру, из которой однажды вырвался целый вулкан, и Агу снова спас только прыжок в сторону, и зеленые озера, и пустоту, и многое другое.
   После всех этих открытий Агу собрал племя блох-троглодитов, рассказал им об опасностях, подстерегающих племя, и показал их на карте. В благодарность за это племя единогласно избрало Агу своим вождем.
   Теперь Агу не нужно было часами выхаживать по лесам в поисках вкусных полян. Племя само относило его к найденным полянам, где он, наевшись до отвала, предавался своим извечным мечтаниям ни о чём.
  

Ничто

   Мечта ни о чем появилась или, точнее сказать, затеплилась в сознании Агу еще в юношеские годы. В те часы, когда его родители были озабочены проблемами проживания, питания и выживания, юный Агу болтался со сверстниками по лесам, ничего не делая, ни к чему не стремясь. Здесь-то и мелькнули его первые мысли "Ни о чём". Его влекло это туманное и загадочное понятие, и он стал напряженно о нем думать. Все, что окружало Агу, было ощутимо. Он ползал по лесам, терся о деревья, видел и слышал окружающий мир. Он никак не мог понять, где же находится это неуловимое Ничто? Почему оно прячется и не хочет появиться? "Ведь если я о нем думаю, - размышлял Агу, - значит, оно существует".
   Став постарше, Агу научился прыгать. Это качество развивалось в нем быстрее, чем в других.
   Однажды, лежа под деревом, он ощутил страстное желание увидеть или потрогать это Ничто и вдруг подпрыгнул. Находясь в полете и задержавшись на миг в пространстве, он начал падение вниз и вдруг понял, что критическая точка его полета в пространстве и есть это самое Ничто! Опустившись на то место, откуда он прыгнул, он увидел привычный лес, привычный уклад жизни, и его охватило страшное разочарование и омерзение от того, что ему придется вековать в этом приземленном мире. Он снова подпрыгнул. Захватывающее чувство радости и восторга подкатило к его глотке. Взмахнув несколько раз кривыми лапами, он хотел задержать это мгновение, чтобы хоть секунду пообщаться с таинственным Ничто, но лапы лишь впустую разрезали воздух, и Агу снова рухнул вниз. Теперь он стал мудрее и молчаливее. День его начинался с общения с Ничто и заканчивался тем же. В промежутках между этими занятиями Агу всё время думал о Ничто. Смутный образ Ничто, его не поддающиеся описанию красота и великолепие, а вместе с тем и простота, привели Агу к мысли, что, приучив думать о Ничто своих соплеменников, их можно сделать счастливыми.
  

Подвал

   Во дворе благополучного дома стоял апрель. Последний снег серел и таял на глазах, как и время. Кот Дорофей поежился от подувшего внезапно ветерка. Он сидел возле баков с мусором, подставив под нежные лучи солнца свои бока. Вырвавшись от ненавистных Шустровых, "маркиз" Дорофей ощутил такое кошачье блаженство, что в первой же подворотне поймал какую-то рыжую кошку, расправился с ней и двинулся на поиски нового жилья. Смутное чувство голода привело его к помойке, и здесь он, разогнав пару немощных котов, наелся досыта. Затем, нырнув в какое-то отверстие, он услышал журчание воды и ощутил тепло. Здесь Дорофей устроил себе лежанку и уснул, крепко и безмятежно, с чувством полной свободы и любви к окружающему миру.
   В то же время, спасаясь от дихлофосов и порошков, таракан Сапогов продвигался со своими домочадцами по той же самой батарее, на которой лежал "маркиз" Дорофей.
   Судьба была несправедлива к Сапогову и его семейству. Всю жизнь ишачил, а вернее, тараканил он, чтобы прокормить семью. Никогда никого не обидел, не укусил, ну, разве что по молодости пощекотал одну спящую хозяйку квартиры под носом. Но он же за это и поплатился. Хозяйка после тараканьей щекотки так чихнула и заорала от страха, что Сапогова еле откачали, с ним чуть не, приключился апоплексический удар. И все. Больше за всю свою бытность он паучка лапой не тронул.
   Что видел Сапогов за свою жизнь? Только преследования и унижения. Люди, которые все равно сметали и выбрасывали жалкие крохи, питавшие семейство Сапогова, не любили его и даже ненавидели. А за что? За тесную коморку где-нибудь под печкой? За каплю воды, слизанную со стола?
   Сколько его родных извели люди за всю историю семьи Сапогова, знает только он. И вот теперь ему, гонимому и бездомному, приходится плестись по темным лабиринтам подвала, искать убежище.
   Сапогов остановился, с ужасом увидев перед собою морду кота Дорофея, которая сопела и мурлыкала о чем-то во сне.
   Сев у самого носа кота, Сапогов, окруженный семейством, решил закончить свой жизненный путь. "Когда кот проснется, - думал с отчаянием Сапогов, - я плюну ему прямо в глаз, и пусть он меня съест".
   Долго сидел Сапогов возле носа кота, пока не остался один. Домочадцы расползлись по подвалу, а он все сидел и сидел, ожидая своей кончины.
   Но кот все не просыпался, и тогда Сапогов решил ускорить его пробуждение. Подобравшись к самому носу кота, Сапогов пощекотал его усами. Только на десятый "щекот" Дорофей открыл левый глаз и с изумлением уставился на Сапогова. Таракан склонил голову и ждал своей участи. И тут между ними произошел безмолвный диалог:
   - Ты кто такой и зачем ты здесь?
   - Да Сапогов я, помнишь, на кухне?..
   - Ах... да, припоминаю... так, а зачем ты здесь?
   - Да вот, опостылело всё, пришел, так сказать, умереть... и концы в воду.
   - Какие концы? Усы твои, что ли? А при чем тут вода? Ты не темни, говори правду...
   - Я и так как на духу, простите, как вас там по имени-отчеству?
   - Я потомственный маркиз по имени Дорофей, не из элитных пород, но по пушистости, сам видишь...
   - Да, господин Маркиз Дорофей Пушистый, это вы точно сказали.
   - А тебя-то как... величать?
   - Сапогов я, как уже говорил, не смею задерживать...
   - Так чего же ты хочешь, Сапогов?
   - Умереть хочу, Ваше... то есть господин Дорофей, не могу так больше прозябать...
   - Нашел время... умирать... весна вон на улице, кошки сами на тебя прыгают. Жратвы - навалом. Чего же умирать? Может, проворовался? Или обидел кого? Нет, так не бывает, чтобы взять вот так и просто умереть. Признавайся, не то съем...
   - Прошу прощения, Ваше... то есть господин Маркиз Дорофей Пушистый, нет мочи моей больше... отовсюду гонят, давят, житья не стало... Вот недавно сидим пьём с семьёй водичку, никого не трогаем. Тут вылетает человек - и давай нас тапком утюжить, а потом еще и дихлофос, глаза слезиться стали, порошки всякие навыдумывали!..
   - Да, порошки - это гадость... Я и сам однажды чуть не помер, съел вот такого, как ты, а он перед этим порошков этих самых нажрался... да... было дело...Сапогов на минуту зажмурился, вспомнив, как он боролся с котом Дорофеем и подсунул ему дохлого сородича.
   - Прошу прощения, господин Дорофей Маркиз Пушистый, у вас над правой бровью блошка, извините, сидит...
   - Вот гады... - кот Дорофей вскочил и лапой ударил себя по морде, - вот гады, троглодиты проклятые. Кусают, кровь сосут, мочи нет. А один такой настырный, все норовит в глаз залезть и высосать его весь, ну, я вас... - и Доросрей заелозил лапами по морде, изгоняя блох.
  

Смотритель

   Вдоволь начесавшись, Дорофей вспомнил о Сапогове.
   - Так что ты говоришь?
   - Я, Ваше высочество, умереть, так сказать... честно...
   - Гм... как ты сказал, Ваше?..
   - Ваше высочество... - заспешил повторить Сапогов.
   - Ну ладно, ладно, не сразу... а умереть - это, как говорят люди, не сложно, вот пожить с мое - это куда трудней.
   - Ваше прео... Ваше высочество, разрешите попро...
   - Ладно... чего заладил... не такое уж я и высочество, но если глянуть на пушистость, то для вас, мелюзги, может, я и... да...
   - Разрешите служить, Ваше высочество, Вашему величеству.
   - Надо подумать... Ты же умереть вроде хотел? Какая от тебя потом польза?
   - Я, Ваше высочество, всегда рад услужить Вашему величеству. На вашем правом ухе, простите, снова блошка сидит...
   Маркиз Дорофей Пушистый поморщился и, глядя в сторону, как бы отвлекая Сапогова, вдруг внезапно ударил себе по уху, да так, что у самого искры из глаз посыпались.
   - Вот что я тебе скажу, Сапогов, друг мой разлюбезный. Помереть тебе в моей пасти я не дам, уж больно опасно это для меня. Съешь тебя, а ты весь порошком напичкан. Будешь при мне смотрителем. Следить за моим внешним видом. Кого увидишь - буди.
   Маркиз Дорофей Пушистый улегся на батарею и захрапел.
   Таракан Сапогов, видя такое дело и внутренне развеселившись от столь неожиданного конца неудавшегося самоубийства, присел у морды кота, опершись спиною о подрагивающий ус и раскинув по нему лапы.
   Вот так устроена тараканья жизнь. Минуту назад ты был ничем, хотел руки на себя наложить от безысходности и несправедливости. Хотел покинуть мир этот, будь он неладен. И вдруг солнце, в виде его Величества, осветило тебе дорожку и сказало: "Живи и топай дальше". "Теперь, при его Высочестве, заживу по-другому, - думал Сапогов, - работа плевая. Смотри себе на этого, как его... Маркиза Дорофея... тьфу... Пушистого... лишь бы блохи не перевелись. Уж сильно он сердится и бьет их беспощадно".
   В этот момент он услышал какое-то движение у себя за спиной и обернулся.
   На усе кота, о который опирался Сапогов, сидело какое-то микроскопическое безобразное существо и лупало глазенками на Сапогова.
   - Ты кто и зачем здесь? - строго спросил Сапогов, сдвинув усы.
   - Я вождь племени блох-троглодитов. Зовут меня Агу, что значит - ничтожный! По какому праву уселся ты здесь, невиданное животное? Ты явился откуда? Если из великого Ничто, то наше племя приветствует тебя!
   - Я не то чтобы совсем из Ничто, - растерянно залепетал Сапогов, а затем подумал о том, где он проживал, как жил, вспомнил всю свою гадкую жизнь и мысленно согласился с Агу, что жизнь его проходила действительно в этом самом Ничто. После долгой паузы он наконец уверенно ответил:
   - Да, я прибыл из Ничто, но теперь я - Смотритель!
   - О великий! - воскликнул Агу. - Солнце так не радовало нас, как твое появление! Наконец-то сбылись наши мечты про Ничто и ты явился к нам! Я знал, я знал... - Агу так разволновался, что его крохотные челюсти задрожали, а на глазах появились слезы...
   Агу было о чем волноваться. Всю свою сознательную и подсознательную жизнь он мечтал про Ничто и верил в его существование. Агу пронес эту веру через тернии к звездам, которые он иногда видел. Ничто не сломило его убеждений в великом Ничто. Даже когда совет племени изгнал его, начинающего ничтожника, и отправил на поселение к смрадной пещере, и там Агу не сломился и не предал свои идеалы. Когда он вернулся из ссылки, он еще больше стал верить в Ничто. Трудности и лишения закалили характер Агу.
   И вот этот час настал! Посмотрим теперь, как будут смеяться блохи-неверы! Вот он, наш Смотритель, явился из загадочного Ничто, и он сделает нас счастливыми.
   - О Великий Смотритель, - Агу с поклоном обратился к Сапогову, припав на передние лапы, - мы ждали Вас с нетерпением и верили в Ваше прибытие, в Ваше существование в Ничто. И вот Вы явились на свет в виде столь благородного и великого посланника Ничто. Я хочу собрать племя и устроить пир в Вашу честь. Будет изобилие еды. Мы хотим слышать Ваши великие напутственные слова про Ничто.
   Сапогов внимательно выслушал пространную речь блохи-троглодита. "А что? - подумал он. - Не такая это уж и безобразная блоха, как показалось вначале, очень даже приличная, с виду такая уважительная. Тем более, сразу признала во мне Смотрителя, зауважала".
   - Хорошо. Как тебя там? Ничтожник Агу? Я согласен встретиться с твоим племенем и принять знаки внимания. А племя-то большое?
   - Не знаю точно, - ответил с поклоном вождь, - ну, может, сотен пять наберётся, а может, и тысяч пять. Кто же их считал?
   - Тут так просто не получится. Для такого скопления нужно бы обставить все. Трибуну там, гирлянды. Ну, а если пир, так чтоб крошек побольше, я всех своих тоже позову. А на пиру чтоб обязательно был, как его... а... тамада, ну, тот, который ведет передачу, то есть застолье.
   - А кого бы вы хотели видеть тамадой, о великий Смотритель?
   Сапогов задумался. Получив должность Смотрителя прямо из рук Маркиза Дорофея Пушистого, он завоевал и признание сразу от всех блох-троглодитов, поэтому Сапогов проникся чувством собственной важности, значимости, ответственности, но обходить начальство стороной было не в его правилах. И, приняв важный вид, Сапогов ткнул лапой в нос коту.
   - А вот хоть бы и этот... пусть и будет тамадой. Он представительный, пушистый, что еще надо?
   Агу с поклоном удалился, назначив время пира.
   Весть о Смотрителе быстро распространилась по всему подвалу. Само слово "Смотритель" наводило страх и бросало в дрожь некоторых его обитателей. Шутка ли, сам Смотритель прибыл, чтобы устроить смотр, посмотреть, что и как... Кому выволочку устроить, а кого и на выселение может... Кроме котов, тараканов и блох-троглодитов, стали к месту появления Смотрителя съезжаться, сползаться и другие обитатели подвала. Жуки и жучки, пауки и паучки, улитки, слизни, мокрицы, несколько домашних мышей. Даже старая подслеповатая крыса, заслышав какое-то движение, высунулась из норы узнать, что там происходит.
   Никто из обитателей подвала не знал, что конкретно будет смотреть Смотритель. Но уже то, что их будут смотреть, вселяло беспокойство и страх. Ведь на всякого можно посмотреть по-разному. Всё здесь зависит от угла зрения. Посмотрит, к примеру, Смотритель косо - пиши пропала подвальная жизнь. Выгонит куда-нибудь на улицу, на свет - и мыкайся тогда, ищи щель какую-нибудь подходящую. Посмотрит, например, широко охватывая тебя взглядом, - тоже нехорошо. В широком просмотре тебя вроде со всех сторон видать. И по форме ты можешь оказаться не таким, и по воспитанию твоему недостатков наберется куча, не говоря о предназначении. Здесь Смотритель такой гвоздь может забить, что никакими зубами его не вытащить. И главное - молчать, не проронить ни одного слова. Ведь скажи "А", а подумают, что "Р". Или еще хуже - "Ю". Через эти самые буквы и мысли можно свои выдать, а уж за них по головке не погладят. Так думали беспокойные и напуганные обитатели подвала, пока шли сборы и приготовления к встрече со Смотрителем.
   - А как ты думаешь, - пискляво лепетала мышь своей подруге, - он благородных кровей?
   - Говорят, что он прибыл из далекого будущего, а там неблагородных быть не может, - отвечала подруга, почесывая бок.
   Слизни, сбившись в кучку на старой сырой доске в ожидании начала, резались в карты.
   - А вот шестерочка.
   - А мы ее девяточкой.
   - А вот девяточка.
   - А мы ее валетиком.
   - А козырную?
   - Принял.
   Несколько подвальных пауков вязали для Смотрителя гамак, чтобы после пира он мог отдохнуть. Здесь же, неподалеку, на колу, воткнутом в землю, мокрицы выстраивали из полусгнивших деревяшек трибуну.
   Несколько сот жуков держались обособленно и надменно. Были они в черных фраках, с начищенными до блеска лапами. У каждого в лапе была трость и цилиндр.
   - Господа, - говорил один из них, - мы всегда были преданны, и нас не в чем уличить или обвинить. По первому зову мы выворачивали свои кошельки, чтобы все было так, как требует время. Не волнуйтесь, господа...
   Но из угла подал голос сверчок:
   - Вам, жукам, легко говорить. Вы молча делаете свое дело, а что делать нам, кто стрекочет вечерами, другим спать не дает? И если разобраться, мы-то здесь ни при чем, это нас природа такими сделала.
   - Ничего, и с природой разберётся, - раздался чей-то язвительный голос - и обитатели подвала притихли.
   К началу выступления Смотрителя подвал походил на огромный амфитеатр времен Римской империи. В центре его возвышался кол с трибуной наверху. Стены, все свободное пространство шевелилось и колыхалось, издавая еле уловимое пошептывание и потрескивание челюстей.
   На видном месте, в окружении нескольких облезлых котов, сидел Маркиз Дорофей Пушистый. Весь потолок подвала был занят родственниками Сапогова. Сам Сапогов-Смотритель сидел на колу за трибуной.
   Речь он произнес следующую:
   - К вам, обитатели подвала благополучного дома по улице Капремонтной, обращаюсь я, Смотритель, прибывший из Ничто. Вся моя жизнь связана с тем, откуда я пришел. Если бы не его Величество Маркиз Дорофей Пушистый и великий вождь блох-троглодитов Агу Ничтожный, то я до сих пор не осознал бы - зачем я, кто я, откуда и куда бреду. Именно они раскрыли мне глаза и вооружили верой в будущее. Даже самый маленький тараканчик, которого родила мать-природа, пришел сюда, в эту жизнь, чтобы выполнить свой долг - прожить в Ничто и уйти в Ничто. Главное - не задавать вопросов, а ползти не покладая сил туда, куда надо. В великое Ничто! Да здравствует Ничто!
   В это время в подвале послышались человеческие шаги, и яркий луч света полоснул по стенам и потолку.
   - Да ты глянь, Витек, сколько здесь всякой нечисти развелось, - слесари из соседнего дома пришли в подвал благополучного дома, чтобы забрать лишний кран, которого так не хватало в подвале неблагополучного дома.
   - А ну, тащи сюда дихлофос, зажигай паклю, давай керосин, сейчас мы им устроим веселую жизнь...

Кремлевский телефон

   0x01 graphic
   В последнее время я что-то за собою стал замечать тягу к телефонным разговорам. Она появилась после того, как я однажды в разговоре с другом представил, что он в это время держит перед собой книгу и, заглядывая в нее урывками, разговаривает со мной. Я сказал об этом Вадиму, и он удивленно спросил:
   - Откуда ты знаешь?
   - Я вижу, как ты это делаешь, - отвечал я голосом пророка, и Вадим восхищенно произнес:
   - Ну ты, старик, даешь, настоящий Вольф Мессинг. А сейчас что я сделал? - полюбопытствовал он.
   - Сейчас ты закрыл книгу и думаешь, что я об этом не догадаюсь.
   - Точно... Ладно, старик, потом поэкспериментируем. Пока.
   На самом деле о том, что Вадим закрыл книгу, я догадался по еле слышному хлопку и ставшей более серьезной речи Вадима.
   После этого я перезвонил Климу и тот, узнав меня, голосом человека, который уже лег в постель, недовольно произнёс:
   - Леш, что случилось?
   - Извини, Клим, я вижу, ты уже в постели.
   - Ничего не в постели, но уже ложусь.
   - Я так и думал. Послушай, у тебя ничего нет о Вольфе Мессинге?
   - Где-то была брошюра... нужно найти, если Элла никому не отдала.
   Элла, жена Клима, отдыхала на курорте и ежедневно контролировала его по телефону, терроризировала и не позволяла расслабиться с друзьями.
   Попрощавшись с Климом, я позвонил жене. В последнее время мы жили врозь, поскольку наши взрослые дочери поступили в разные вузы в разных городах. Пришлось разделиться. Мне жить с одной дочерью, а Светлане - с другой. Из-за этого жизнь наша семейная стала более свободной и современной. Так думал я, сравнивая наше положение с сюжетами фильмов, которые, как далекое зеркало, отражали нашу ситуацию. Но скорее, все было наоборот: это мы словно копировали чужую жизнь. Но все же она была нашей и ничьей другой, поскольку и дети, ради которых мы сознательно шли на такие жертвы, были наши.
   - Привет, Светлана! Как вы там? - я произнес дежурные фразы и решил поэкспериментировать. - Ты бесподобно выглядишь в этой розовой ночнушке, спасибо, что помнишь мой подарок.
   - Слушай, Леш, вместо дежурных комплиментов ты бы лучше спросил, как твоя младшая дочь сдала зачет!
   - Так ты надеваешь мою ночнушку?
   - Да в ней я, в ней, но, по-моему, это не так уж и важно, поскольку ты далеко.
   - Все равно меня это греет... Да, кстати, как дочка сдала зачет?
   - Не сдала она его, папочка дорогой, потому что не слушает мать, грубит, на тусовках вечерами пропадает. Ты когда будешь?
   - Наверное, в субботу. Кстати, ты так и не дочитала Уайльда? И держишь его сейчас в руках?
   - Какая разница? Ну, держу. С вами не то что почитать, поспать спокойно нельзя. Как там наша старшая?
   - Все хорошо. У нас мирное сосуществование.
   - Ладно, ложитесь раньше. Что ты ей сегодня готовил на завтрак?
   - Она сама готовила. Отварила картофель, сделала овощной салат и все такое. Кофе, бутерброды.
   - Молодцы. Ладно, целую вас и жду в субботу домой. Пока.
   - Пока. Не забудь закрыть дверь на балкон. Она у тебя открыта.
   - А вот и нет. Она у меня закрыта. Ладно, спокойной ночи.
   Я в принципе сам никогда не верил в сверхъестественные способности человека - угадывать мысли, например, двигать мыслью или волей предметы. Мне всегда казалось, что таких людей вообще нет, а если они есть, то это скорее тщательно подготовившиеся трюкачи. Как Дэвид Копперфилд, например. Его трюк с исчезновением вагона Восточного экспресса прямо на сцене был грандиозно подготовленным шоу, об этом я прочел в каком-то журнале.
   Я решил не останавливаться на достигнутом и набрал еще несколько телефонных номеров, но они не отвечали. Я сразу представил, что семья Балкиных, скорее всего, находится на даче и Витек, мой друг, ушел в ночь на реку, наверное, поставил наживку на сома.
   Семья же Ивановых, скорее всего, где-то в гостях или на дне рождения кого-то из родственников.
   Свои догадки я записал в блокнот. Поставил время, дату и улегся в постель. Утром меня разбудил звонок.
   - Леша, это я...
   Я узнал Светлану. Голос ее был заискивающим и загадочным.
   - Леша, я сегодня утром встала, а дверь открыта.
   - Какая дверь? - спросонья я никак не мог сообразить, о чем идет речь.
   - Дверь на балкон, которую ты мне говорил закрыть, была открыта.
   - Ну и что, ты всегда забываешь... - Я сел на кровать, - постой, я же тебе говорил: "Закрой дверь", а ты сказала, что она закрыта...
   - Правильно, Лешенька, я боюсь, а вдруг ночью кто-то залезал сюда.
   - Господи, да кому ты нужна, тем более на третьем этаже. Постой, а ты закрывала дверь перед сном?
   - Мне казалось, что я закрывала, но утром оказалось, что она открыта...
   - А сейчас ты сидишь на кровати?
   - Да... В твоей ночнушке...
   - Ладно, Свет, надо еще все проверить. Пока.
   - Пока.
   Положив трубку, я стал собираться с мыслями. А что если и вправду могу определять по телефону то, что • происходит на другом конце провода? Но не будем торопиться. Проанализируем ситуацию. В трех случаях из трех мне удалось распознать, что делает человек на другом конце провода, во что он одет, что происходит вокруг. Но, с другой стороны, я хорошо знал своих абонентов и интуитивно чувствовал их состояние. По каким факторам? По интонации голоса, по паузам между словами, фразами, по эмоциональной окраске.
   Квартира, в которой мы жили с дочерью в другом городе, досталась нам по наследству от дальних родственников. Так получилось, что двоюродная сестра отца Светланы осталась одна, без детей, и в ее завещании были определены наследственные права нашей семьи на квартиру, чем мы и воспользовались, вспоминая тетю Клару с благодарностью.
   Муж тети Клары, Михаил Леонидович, некогда служил в столице интендантом в правительственном учреждении высокого ранга. Поэтому, уйдя на пенсию и выехав на родину в город К., он привез с собой шикарную по тем временам мебель с книжными шкафами, роскошным сервантом и кожаным диваном. Большая трехкомнатная квартира вместила и громадный письменный стол, покрытый зеленым сукном, и дубовую двуспальную кровать с балясинами по углам и канделябрами, и много чего еще времен нэпа или тридцатых годов. Мы с дочерью облюбовали себе по комнате, правда, мне пришлось перетянуть кожаный диван к себе. Оказалось это дело непростым. Диван был широк и тяжел. Пришлось попросить соседей о помощи. Кое-как, сняв сиденье с дивана и боковые "мочалки", нам удалось облегчить его и, поставив на бок, а затем положив на ход, мы с горем пополам воткнули его в мою спальню.
   Когда собирали диван, в самом углу, невидимом взгляду, почти под спинкой, я нащупал что-то твердое и громоздкое. Оно было завернуто в холщовую ткань, выцветшую от времени. Простая конструкция дивана не предполагала никаких дополнительных механизмов, поэтому я смело рванул на себя плотно зажатый между стенок предмет. Когда я разорвал тряпку, в которую он был завернут, с нее посыпались мелкие опилки и куски сбившейся столетней пыли. Каково же было наше удивление, когда перед нами предстал черный старинный телефонный аппарат. Был он необычного вида и походил на черную болотную лягушку огромных размеров. Он словно бы сразу завоевывал свое пространство, и соседство с ним других вещей казалось неуместным. Был он обмотан проводом, обрезанным на конце. К корпусу прилегала тяжелая трубка, состоящая из цилиндрического коромысла и двух крупных наушников, сбоку телефона была приделана ручка, которую я пару раз крутанул.
   Когда соседи ушли, я взял лупу и стал исследовать телефон более скрупулезно. На тыльном углублении корпуса я увидел явно не случайные царапины. Когда я собрал всю имевшуюся в доме оптику, а это были толстые тетины
   Кларины очки, то я разобрал надпись, нацарапанную острым предметом. По-видимому, она раньше имела цвет, но то ли со временем, то ли умышленно краску стерли так, что на черной поверхности увидеть надпись было очень трудно. Даже вооруженным глазом я по буквам прочел следующее: "Кремль а127 инв".
   Трофей этот мы водрузили на письменном столе в зале. Теперь, когда кто-то заходил к нам в гости, то в первую очередь задавал вопрос, откуда такая редкость. Мы отвечали, что досталась по наследству. Так бы этот телефон и стоял в виде исторического экспоната, если бы однажды мне не пришло в голову испытать его в работе. Я с энтузиазмом взялся за дело. Подсоединить к шнуру новый телефонный штекер оказалось делом непростым. Многожильный провод пришлось прозванивать прибором моему знакомому, тому же Вадиму, который работал киповцем. Сложнее оказалось с набором номеров. Диск с номерами прилепить было некуда. Вадим разобрал телефон, и мы увидели внутри пару катушек обмотки. Они были косвенно соединены пластинами с рукояткой, которую нужно было крутить для вызова станции. При движении рукоятки в катушках создавался ток, и пластины замыкались между собой, подавая сигнал на станцию. Так я запомнил объяснения по поводу устройства старинного телефона, которые мне давал Вадим. Он сказал, что внутренности нужно заменить, и унес телефон.
   Целую неделю ожидал я, когда же наконец Вадим исправит телефон. Каждый вечер я набирал его номер и разговаривал с ним. Вадим был раздражен, что его отвлекали от работы. Я видел, как он одной рукой держит трубку телефона, а другой - схему, начерченную от руки, и что-то в ней поправляет.
   - Что, опять что-то в схеме? - спрашивал я язвительно.
   И Вадим, еще больше распалившись, кричал мне в трубку, что это не гуманитариев дело - лезть в схемы киповцев.
   Наконец я дождался вечера, когда Вадим торжественно водрузил на запыленное потертое сукно черное чудовище. Рядом он поставил небольшой коробок, через который проходил провод. Телефон изменился, потерял свою таинственную привлекательность. На столе стоял гибрид современности и старины. Диск с цифрами белого цвета располагался на том месте, где была рукоятка. Но она не пропала, а разместилась с тыльной стороны корпуса. Кроме того, в старинную телефонную трубку были вставлены современные белые наушники, которые Вадим прикрутил неизвестным способом.
   Я пришел в ужас, когда он развернул тряпку и с гордостью водрузил это чудо киповской мысли на стол.
   - Что ты наделал, - кричал я, - это же был раритет, может быть, единственный в своем роде!
   - Зато послушай, как работает! - Вадим покрутил рукоятку, а затем набрал номер своей квартиры и сунул мне трубку. Я услышал шипение и зуммер с обратной стороны. Трубку поднял сын Вадима, тоже Вадим.
   - Вадим Вадимыч, это Алексей Борисович, я вижу, вы за уроками, извините, что беспокою. Ваш отец произвел революционную реконструкцию моего исторического телефона, и я звоню вам, чтобы поблагодарить за отца.
   - Дядь Леш, папка аж два телефона разломал, чтобы ваш собрать. Я ему предлагал даже "Панасоник" купить, но он не захотел. Здорово, правда?
   Я понял, что яблоко от яблоньки недалеко падает, и повесил трубку.
   - Молодец...- я пожал Вадиму руку и с усмешкой уселся на диван. - Скажу, ты превзошел все мои ожидания. Ты угробил старинную вещь, чтобы я мог крутить рукоятку, набирать номер, хотя в современном телефоне ничего такого делать не надо. Вадим, я очень тебя ценю и уважаю, но прошу тебя забрать телефон и вернуть мне его таким, каким он был вначале.
   Вадим все это время сидел на стуле и с загадочной улыбкой глядел на меня.
   Я знал, что эта улыбка ничего хорошего не сулит. Скорее всего, он скажет, что это сделать невозможно, старые детали он выбросил, и вообще, не хочет он этим больше заниматься. Так уже было несколько раз в школе, когда Вадим в кружке юных техников собирал вместо вездехода лунолет, а вместо планера - турбо-дрезину. И хотя они никогда не действовали, но и разбирать их он всегда отказывался.- Леша, - сказал вдруг тихим голосом Вадим. - Я изобрел телефон времени. - И он испытующе посмотрел на меня. - Сейчас я тебе все объясню. Дай мне ручку и бумагу. Ты помнишь, когда был ранен Ленин?
   - Нет, а что?
   - В августе, тридцатого числа, на заводе Михельсона.
   - Ну и что?
   - А вот мы сейчас позвоним.
   - Куда?
   - В этот день, в 18-й год, в Кремль.
   - Ты с ума сошел, уже поздно, все спят.
   - Леша, очнись, никто в этот вечер не спал, ночью никто в Кремле не спал. Да и время 22 часа не такое уж и позднее, так что звони.
   Вадим начертал на бумаге цифры 30.08-1-91-8. Затем он покрутил ручку в торце телефона и, набрав номер, сунул мне трубку.
   В трубке что-то зашипело, щелкнуло, и совершенно отчетливо девичий голос произнес:
   - Коммутатор, четвертая... Слушаю вас...
   - Здравствуйте, мне...
   - Говорите скорее, не задерживайте линию.
   - Мне Кремль, пожалуйста.
   - Вы на коммутаторе Кремля, какой вам кабинет?
   - Председателя, Ленина, пожалуйста.
   В трубке наступила пауза, а затем голос девушки с волнением произнес:
   - Вы что, не знаете? Владимир Ильич ранен, в него стреляли, - голос девушки задрожал, затем произнес: - может, Надежда
   Константиновна поднимет или кто-нибудь? - В телефоне снова щелкнуло, и чей-то мужской голос произнес:
   - Кремль слушает... кто это?
   - Это... - я растерялся и не знал, что сказать, - а кто у телефона?
   - У аппарата Дзержинский. Кто вы, что вам надо?
   Я не нашелся что сказать и положил трубку.
   Около минуты я стоял не шелохнувшись и смотрел на телефон. Затем, обернувшись к Вадиму, я уставился на него, будто это был сам Дзержинский, а не Вадим. Только через несколько минут молчания я ощутил в себе способность говорить.
   - Вадим, это был Дзержинский. Я сразу увидел его. Он был в гимнастерке. Ну, знаешь, такой, как на портретах. Но очень похудевший.
   Вадим глядел на меня загадочно и через некоторое время произнес:
   - Я звонил только в 18-й, а давай предупредим Ильича о готовящемся теракте, - он глянул на меня испытующе и продолжил: - Ведь если Ленина не ранят, то, может быть, история изменится и страна пойдет по другому пути?
   - А ты представляешь, - сказал я испуганно, - что если история изменится, то, может быть, и нас с тобой не будет?
   - Это почему?
   - А вот представь. Ты в каком году родился?
   - Ну, в 1953-м, а что?- Так, значит, через восемь лет после войны.
   - Ну, и при чем здесь...
   - А вот при чем. Родители какого года рождения?
   - Отец - тридцатого, мать - тридцать второго.
   - Правильно, а где они познакомились?
   - На танцах в парке культуры.
   - Так... Мать где до этого была?
   - Она детдомовская, ее родители умерли от голода.
   - Так, а отец?
   - Отец в 1947 году учился в ФЗУ, потом работал на заводе "Металлист".
   - Вот. Вот и получается, что если хоть на одну секунду история изменится, тогда, возможно, что-то изменится в будущем, и нас с тобой не будет.
   - Это почему?
   - А потому, - я стал нервничать, - что при любом изменении истории родители твоей мамы, возможно, останутся живы, и она не попадает в детдом, и в определенное время не пойдет в парк культуры на танцы. И не познакомится с твоим отцом. И мои родители могут не встретиться в трамвае, где отец уступил место одной девушке, которая впоследствии стала моей мамой, ты усек? Каждое, даже секундное, отклонение в истории может повлечь необратимые процессы, и наше сегодня может не состояться. Вернее, оно состоится, но в другом качестве и без нас.
   - Тогда давай звонить без последствий. Здравствуйте, так и так, мы из будущего. Что ж это вы, товарищи, наделали, после вас человечеству пришлось семьдесят лет дерьмо разгребать.
   - Стоп, Вадим. Нельзя никого упрекать, нельзя отчитывать прошлое. Ведь оно прошлое, и оно живое.
   Изучая в школе историю, я часто представлял себе те события, с которыми знакомился. Вот Александр Невский на Чудском озере громит немецких рыцарей. Они выстроили свои ряды тараном, "свиньей", и готовы к схватке. Тяжелые доспехи конницы немцев не выдерживает чуд-ский лед, и войско захватчиков начинает проваливаться под воду. Как здесь не сказать, что прошлое живет в нас своей жизнью? Оно влияет на наше сознание, поведение, выбор. Мы невольно становимся участниками событий, которые далеки от нас по времени, но близки по духу героики. Вместе с русскими войсками стоим мы и у стен Козельска, сожженного дотла монголо-татарами, и у стен Москвы в 1941 году. Все события отражены в нас, как в зеркале. Их только увидеть невозможно, но каждому дано быть их участниками.
   Вадим нахмурился.
   - Я понимаю, что живое, но давай хотя бы позвоним за день до его выступления на заводе Михельсона. Кстати, ты знаешь, о чем он там говорил?
   - Нет.
   - Так вот, разыщи работы Ленина и подготовься к разговору, а потом звони.
   - Ты прав, Вадим, нужно подготовиться. Мы собрали провода, намотав их на коробок,
   обернули телефон одеялом и осторожно водрузили его в кладовую.
   Найти в 2003 году работы Ленина оказалось делом непростым. К тому же нужны были те, которые датировались 1918 годом, до ранения вождя. В местной библиотеке удивленная библиотекарша принесла мне отдельную книгу "Философских тетрадей" зеленого цвета и бордовую ледериновую - "Материализм и эмпириокритицизм".
   По слипшимся и неразрезанным страницам было видно, что мы с Вадимом были первыми читателями, но это нам не помогло. Мы ринулись по знакомым, но поиски оказались пустыми. Лишь после нескольких дней нам улыбнулась удача. Михаил Николаевич Берлогин - милейший человек, наш общий с Вадимом знакомый, при первом вопросе о работах Ленина вначале насторожился.
   - А зачем вам работы Ленина? - с любопытством спросил он. Не в компартию случайно вступить собрались?
   Сам Михаил Николаевич, бывший комсомольский вожак города, бессменный работник управленческого аппарата вот уже более тридцати лет, работал в исполкоме бессменным секретарем орготдела. Менялись лишь названия этой должности, но не Михаил Николаевич.
   - Есть у меня дома в сарае подписное издание из 55 томов, - доверчиво произнес он.
   - Правда, не знаю, цело ли, давно туда не заглядывал, - и Михаил Николаевич с видом заговорщика повел нас к себе.
   В старом запыленном сарае, некогда служившем летней кухней, в серванте навалом лежали тома полного собрания сочинений вождя пролетариата В.И.Ленина.
   - Вот, выбирайте, - учтиво произнес Михаил Николаевич и включил такую же пыльную, как и тома, лампочку.
   - Лампочка Ильича зажглась, - пошутил Вадим.
   - Хватит ерничать, - оборвал я его. Давай смотри. - Ты с того края, а я с того.
   Мы аккуратно стали перебрать тома, ища те, где работы датировались бы 1918 годом, сдувая и стирая многолетнюю пыль. К нашему удивлению, все тома оказались на месте, кроме томов 35, 36, 37.
   - Не знаю, куда они могли деться, - оправдывался Михаил Николаевич, - может, кто на растопку взял. Бывает, собираемся на шашлыки, а костер развести нечем. Может, племянник и распорядился под шашлычок. Ведь бумага первоклассная, сухая. Но вы не отчаивайтесь. У меня в исполкоме еще одна подписка завалялась. Приходите завтра.
   На следующий день мы перебрали другое полное собрание сочинений Ильича и наконец нашли то, что искали. Почти новенькие недостающие 35-й, 36-й, 37-й тома лежали перед нами.
   - А можно у вас купить подписку? - осторожно спросил я.- Святое не продается, - отвечал строго Михаил Николаевич, - но подарить могу.
   Через час, нагруженные томами Ленина, мы притащились ко мне домой. Во время нашего движения в общественном транспорте и по улицам нас сопровождали внимательные взгляды горожан. Что-то необычное виделось им в нас. Одна пожилая жительница произнесла с тоской: "Вот и Ленина в макулатуру потащили".
   Да, мы именно тащили эти 55 томов, по 27 с половиной на брата, каждый около килограмма весом.
   Наконец-то мы расположились в кабинете, разложив их по порядку. Каждая обложка тома была уникальным произведением полиграфического искусства. На темно-синем ледерине в круглой рамке был изображен тисненый профиль великого вождя, ниже золотом была начертана роспись "Ульянов", в скобках - "Ленин". Стерев пыль с книг, мы положили перед собою 35-й, 36-й, 37-й тома. Они охватывали период с октября 1917 по март 1919 года. С 29 июля по 30 августа 1918 года, то есть за один месяц, Ленин написал около семнадцати писем, статей, тезисов, выступлений. В речах перед рабочими, красноармейцами, студентами, работниками просвещения он твердо и убежденно доносил до народных масс идеи революционного переворота 1917 года, критикуя и отстаивая трудности послереволюционного строительства "нового общества".
   Мы с Вадимом решили использовать, на наш взгляд, одну из самых интересных статей Ленина
   - "Письмо к американским рабочим", написанное 20 августа, за 10 дней до его ранения.
   По исторической справке, данной в томе, это письмо было передано США вместе с конституцией РСФСР и текстом ноты Советского правительства президенту Вильсону с требованием прекратить интервенцию против Советской России. С помощью американского социалиста-журналиста Джона Рида эти документы были напечатаны в американских газетах.
   Нам с Вадимом показалось, что только через эту работу Владимира Ильича можно найти общую тему. Вечером, когда дочери не было дома, мы достали из кладовой телефон и водрузили его на стол.
   Вадим подключил через тот же коробок телефон, и мы приготовились. На душе у меня было тревожно. Одно дело - позвонить просто так, и совсем другое - звонить целенаправленно.
   - Так какое число набираем?
   - Давай 22 августа. Он как раз 20 написал статью, а 22 она была напечатана в газете "Правда".
   Мы набрали цифру 22, затем 8, что означало месяц август, и далее четко прокрутили цифры 1-9-1-8. Прозвучал зуммер, и далекий бодрый голос девушки спросил:
   - Коммутатор Кремля. Кого подключить?
   - Владимира Ильича, пожалуйста, барышня,
   - я вдруг вспомнил слово "барышня" из какого-то старого фильма. Мне показалось, что это слово сблизит нас как-то, но совершенно равнодушно и по-деловому девушка ответила:
   - Соединяю...
   Трубку на другом конце провода подняли сразу, и прозвучал мягкий далекий голос:
   - Я вас слушаю... Ленин слушает...
   Я услышал голос Ленина и сразу увидел его сидящим за столом в белой рубашке с расстегнутым воротом и черной жилетке. Стол был завален книгами. Они беспорядочно громоздились на столе. Я заметил один том Гегеля, немецкого философа.
   - Кто у провода? - спросил требовательно голос, и я увидел, как правой рукой Ленин положил пишущую ручку, поставив ее пером на чернильницу. Затем он поднял этой рукой лист линованной бумаги и стал просматривать написанное.
   - Это звонят по поводу вашей статьи в "Правде", Владимир Ильич, "Письмо к американским рабочим".
   - Так, так, слушаю вас... Интересно, когда вы прочли ее? Ведь она еще в типографии, хотя... не уверен...так, слушаю вас...
   - По поводу рабочих всего мира, - промямлил я.
   - Правильно, товарищ, они приветствуют нашу революцию, как там сказано, сочувствуют нам, рукоплещут за то, что мы порвали железные кольца империалистических связей. А вы кто будете? Откуда? Рабочий? Из крестьян?
   Только теперь я отчетливо услышал его чуть картавое "р". Но оно было настолько органично вплетено в его речь, что, только специально вслушиваясь, можно было разобрать этот дефект.
   - Я учитель, бывший.
   - Что вы говорите, интересно... Мы готовимся к съезду по просвещению, вы не делегат? Одна из составных частей в нашей борьбе - дело народного образования. Или вы из бывших? Хотя навряд ли. Так что по американским рабочим? Вам что-то непонятно?
   - Я насчет жертв. Жертв в революции. Как бы, чтобы меньше жертв?
   - Вы, батенька, по-видимому, соглашатель. Как же быть революции и без жертв? Нельзя останавливаться перед боязнью жертв - и мы не останавливаемся ни перед какими жертвами во имя международной пролетарской революции. Вы меня слышите?
   - Но это лозунги, Владимир Ильич, на деле в жизни это несет трагедии многим людям и последующим поколениям.
   Я глянул на Вадима, тот стоял красный, взволнованный и тыкал пальцем в книгу.
   - Вы кто?
   - Мы, я, мы звоним вам из будущего, Владимир Ильич.
   В трубке наступило молчание, я видел, как Ленин оперся головой о трубку и о чем-то задумался.
   - Владимир Ильич, я хотел вам сказать...
   - Из какого будущего, поясните, товарищ.
   - Из далекого, Владимир Ильич.
   - Что, века?
   - Нет, десятилетия, около 90 лет...
   - Что, так шагнула техника, прогресс?
   - Не то чтобы шагнула, но экспериментально...
   - Пока вы, товарищ, экспериментируете с будущим там, нас здесь душат со всех сторон англо-французские империалисты и американские капиталисты. Но чтобы спасти революцию от этих хищников, мы готовы на соглашение с такими же немецкими хищниками, если того потребует ситуация.
   - Но все это напрасно, Владимир Ильич... Лагерь социализма давно рухнул, и миром правит капитал.
   - Я так и знал, прав был Маркс. И что, каков он там, капитал? Английский, французский, американский?
   - Он мировой, Владимир Ильич. Страны торгуют между собой. Америка помогает России, Украине и другим странам Союза Независимых Государств.
   - Америка? Американские рабочие всегда были прогрессивным авангардом. Чем торгуют?
   Я совершенно не знал вопросов внешнеэкономических связей. Одно дело думать, что ты вроде бы в курсе и многое знаешь, но на деле это оказалось не так. Каждый может легко себя проверить, если задаст себе вопрос: каков бюджет товарооборота между Россией и США? Но как обыватель я ведь каждый раз, идя в магазин, сталкивался с результатом этих экономических внешних связей. И само собою, первое, что мне пришло в голову, я выпалил не задумываясь:
   - Окорочками, Владимир Ильич.
   - А что это, товарищ из будущего, поясните. - Ленин заложил большой палец левой руки за жилетку и прищурился, глядя в ночное окно.
   - Окорочка - это мясной продукт в виде куриных ножек, замороженных. По специальной технологии. Кур выращивают, рубят им мясные части ножек и пакуют, фасуют, морозят, а потом присылают нам.
   Ленин оживился, было видно, что его интересуют вопросы экономики не меньше нашего. Он переложил телефонную трубку из правой руки в левую, а освободившейся рукой взял карандаш и сделал какие-то пометки на линованном листе бумаги, затем произнес:
   - Не понял, товарищ, а где же грудинка, туловище, крылышки, потроха? Кстати, из потрошков прекрасный суп получается. А что же вы там, в будущем, сами не можете выращивать кур? Империалисты тем и пользуются, чтобы закабалить вас бездействием. Чьи они еще вам ножки присылают?
   - Пока только куриные.
   - Странный товарообмен, а что вы им посылаете, или платите золотом?
   - Посылаем металл, прокат, товары легкой промышленности, иногда, наверное, золото.
   Я не знал, что еще говорить, весь мой запас знаний по этому вопросу иссяк. Вот тебе и подготовились. Я глянул на Вадима. Тот вжал голову в плечи, и было видно, что, кроме киповской мысли, в его голове вряд ли мелькнет хоть малейший намек на экономику. Ну, разве что деньги в кармане посчитать.
   - А доллары? - спросил Ленин.- Доллары являются в мире очень конкурентоспособной валютой, - значительно произнес я.
   - Странно, но они же в крови и грязи угнетения...
   - Этого здесь нет, люди сами определяют свое место в обществе. Работают, получают за это деньги - доллары, рубли, гривны...
   - А кстати, товарищ из будущего, скажите, почем там у вас астраханская селедка? Нам привезли вчера по полтиннику за фунт. Не дорого ли?
   - У нас таких цен, Владимир Ильич, и в помине нет. За два фунта с лишком, это примерно килограмма, мы платим около сорока рублей. Но это не тот рубль, что был раньше. Если перевести в доллар, то приблизительно один доллар и тридцать центов.
   - Американский пролетариат имеет большие революционные традиции, - перевел разговор вождь.
   - Владимир Ильич, дело в том, что после революции в мире произошло много войн - оборонительных, захватнических, освободительных, национальных и революционных, погибли миллионы людей.
   - Все-таки мировой пролетариат поднялся?
   - Это, Владимир Ильич, принесло народам много горя, трагедий. Например, в государстве Кампучия его вождь Пол Пот, прикрываясь коммунистическими идеями, уничтожил собственных сограждан, три миллиона. Людей убивали мотыгами и сбрасывали во рвы...
   - В эпоху революции классовая борьба принимала форму гражданской войны, а гражданская война немыслима без разрушений, без террора... Где эта страна? Что же с ней стало?
   - Пола Пота убили, народ строит демократическое государство.
   - Рабочие не пойдут за буржуазией.
   - Они не хотят идти ни за теми, ни за другими, народ хочет просто мирно жить, растить детей...
   - Что-то от вас буржуазной пропагандой попахивает, товарищ из будущего. А как же Россия?
   Тут пришлось замолчать мне. Нужно ли говорить, что произошло с Россией, да и вправе ли я говорить за всю Россию? Но то, что есть...
   - Россия была, есть и будет, Владимир Ильич, но она не такая, как вы пророчили.
   - А какая? - в голосе Ленина послышались нотки иронии и недоверия. - Какая Россия? - повторил он.
   Я не нашел что сказать и выпалил:
   - Свободная!..
   - От кого свободная? Если от ренегатов Каутских - то я приветствую такую Россию. Если от помещиков и капиталистов - то я приветствую такую Россию. Если от Калединых и Рябушинских - то я приветствую такую Россию. Долой капиталистов Европы! Долой французских и английских душителей революции!
   - Простите, Владимир Ильич, но вы же пошли на соглашение с французским монархистом де Люберсаном, который готов был бороться рядом с вами против немцев, лишь бы те потерпели поражение.
   - Да, мы жали друг другу руки, зная, что каждый из нас охотно повесил бы своего партнера. Но наши интересы временно совпадали.
   - А почему вы не предположите, что и наши интересы в будущем совпадают с буржуазными? Они построили демократическое государство, а мы его только строим. Вы же сами говорили, что "труп буржуазного общества нельзя заколотить в гроб и зарыть в землю".
   - И что, все так плохо?
   - Почему плохо? Ведь после распада великого СССР на отдельные государства у нас остались те элементы, которые были заложены революционной борьбой. Вы в статье об американских рабочих говорите о Советах рабочих и крестьян. Вот они-то и остались, и они являются организующим движением в жизни.
   - Революции не делаются ни по заказу, ни по соглашению - это, кстати, тоже из статьи, запомните, товарищ из будущего. Рабочие идут медленно, но неуклонно, используя нашу коммунистическую, большевистскую тактику, к пролетарской революции, которая одна в состоянии спасти гибнущую культуру, гибнущее человечество.
   Ленин разволновался. Левой рукой он держал трубку, а правой размахивал в такт своим лозунгам, сжав мягкие белые пальцы в кулак.
   Мы с Вадимом находились словно под наркозом. Слышать вождя мирового пролетариата, разговаривать с ним, даже спорить - здесь было о чем задуматься... Но как повлиять на прошлое, не навредив будущему, мы не знали. Несколько раз мы выходили на связь с Ильичом, но изменить что-либо в ходе дискуссий так и не смогли. Это был человек-машина, подчинивший свою волю и разум великой цели, ради которой он готов был и сам пасть на поле сражения.
   Когда в нашей беседе прозвучали слова предупреждения о готовящемся покушении, он лишь сказал, что "враги революции не дремлют", и снова забросал нас лозунгами и тезисами готовящихся выступлений.
   Революционными идеями Ленина прониклись многие и смело шли на самопожертвование ради достижения цели. Если бы в те времена было телевидение, никто и никогда не сломил бы и не обезглавил эту глыбу.
   Это уже потом, после смерти Ленина, его идеи искалечат, перетасуют, обобщат так, что останется голая фикция пустого чинопочитания в партийной иерархии, где думающие, преданные делу революции люди останутся далеко за бортом плывущего в бездну корабля.
   Нам стала вдруг неинтересна эта тема, мы знали, что произойдет с каждым обитателем кремлевских кабинетов, поэтому проникать в их жизнь, беседовать с ними, не имея возможности что-либо изменить, оказалось выше нашего желания просто удовлетворять любопытство.
   Я отдал Вадиму коробок, через который мы подключались к прошлому. Телефон был разобран, и с трудом мы вернули ему прежний вид. Теперь я его не прятал и он важно красовался на зеленом сукне письменного стола. Только однажды ночью мне показалось, что телефон зазвонил. Я вскочил с постели и поднял трубку, но она молчала.

СОДЕРЖАНИЕ

  
   ОТ СМЕШНОГО ДО ГРУСТНОГО
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x01 graphic
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"