Аннотация: Второй тур Весеннего ЦарКона'07, тема - "Сказка", 12 место. Опубликован в журнале "Очевидное и невероятное" N2(19), 2010.
Село Нитсдейл во всей округе было самым большим да из года в год все росло, ширилось. Пришлые здесь частенько оседали - привечали чужаков селяне, принимали охотно, помогали на новом месте обустроиться.
Глядя на такое, сирота Эван не раз жалел, что сам он не пришлый. О чужих-то вон как сердцем радеют, зато от него, своего, не чают избавиться. А отчего? Может, оттого, что безотцовщиной родился? Хотя, что безотцовщина! Мало ли забирали иных мужиков в войско, да детишки малые так больше их и не видели. А вот кто Эвану отец, не знали, и у матери его так и не выпытали. Может, именно от того у селян к нему душа и не лежала.
А, может, потому, что мать его, Рут Лостсол, травницей была. И так справно лечила от тяжких хворей и лютых напастей, что благодарные селяне, иной раз уж и не чаявшие своих родных живыми увидеть, за глаза стали мать Эвана колдуньей называть. А уж как понесла она, так и вовсе решили, что от фейри какого - она ж всегда по лесам пропадала.
Умерла Рут, когда сынишке едва шесть годков минуло. Домишко ее сожгли от греха подальше, а Эван остался один на всем белом свете.
Что делать с сиротою - неясно. Сердобольные души советовали завести Эвана в лес погуще, к родственникам-нелюдям поближе, да и оставить там.
- Авось, признают фейри своего да заберут, - говорили.
Однако так и не собрались. Выкинуть его не выкинули, но и брать к себе не желали - ни кузнец в ученики, ни плотник в подмастерья. Не нашлось ему места ни на маслобойне, ни при мельнице. Так и скитался с детства Эван с одного двора на другой - за горбушку хлеба огород прополет, за тарелку каши воды натаскает, за стог сена в сарае на ночь хлев почистит. Вечерами полы скребет в корчме, по утрам в поле помогает.
Незлобный мальчишка, работящий, расторопный, однако ж не привечали его у себя ни гончар, ни пасечник, ни бочкарь. Людская память - она такая, к плохому цепкая. Про работу, которую Эван сделает чуть не лучше хозяев, забудут, а про то, что мать-колдунья его от фейри в лесу нагуляла - нет.
* * *
Как подрос Эван и понял, что ни угла своего в селе ему не найти, ни ремеслу научиться, стал все чаще рыбалкой промышлять, пропадал на речке, а возвращался всегда с таким уловом, что вскоре ясно стало селянам - неспроста.
- Знать, фейрино поганое наследство удачу ему приносит, - шептались. Рыбу, впрочем, брали охотно.
А Эван, если и слышал когда шепотки за спиной, на селян не озлобился и ни на что не жаловался. По крайней мере, вслух - а что у сироты на душе творилось, до того никому и дела нет. Беды пока не принес в село - и то ладно. Еще бы не видеть лишний раз - и вовсе хорошо было бы.
Как пятнадцатый год Эвану пошел, притомился он по чужим дворам таскаться, решил обзавестись собственным углом. Правда, подсобить ему в том никто не спешил. Да Эван и не просил - приглядел себе местечко неподалеку от того места, где материн домик стоял, прямо у речки ; под хилым высохшим ясенем, корявым, будто ломала его тяжкая судьба, вырыл землянку, а уловы свои богатые менял на нехитрый скарб.
И столько счастья и гордости было на лице Эвана от того, что есть наконец у него свой угол, что селяне только качали головами да посмеивались над сиротой - надо же, кротовой норе радуется, домом зовет.
* * *
Таяли зимы, увядали лета - рос Эван. Промышлял он теперь только рыбалкой, даже лодчонку смастерил и сетями обзавелся, чтобы целыми днями на речке пропадать, а если вечерами свободная минутка выдавалась, около корявого ясеня всё крутился, ветви подвязывал, ствол обмазывал, под корни воду лил. Посмеивались над ним селяне, да только забота кого угодно подымет, если не мертвый совсем - хилое дерево из года в год в силу входить стало.
Мелькали годы, крепчал корявый ясень. И Эван тоже в силу входил - худой мальчишка превратился в молодого парня, статного да ладного. И если старожилы по-прежнему не терпели выродка, то девушкам молоденьким до его матери-колдуньи дела было куда меньше - больно уж хороши его ясные синие глаза да улыбка добрая. Строгие родители, конечно, одергивали непослушных, а что толку?
Тем временем Эвану минуло восемнадцать весен, и приглянулась ему румяная хохотушка Грейс Трева. Да так приглянулась, что мочи нет! Только вот... Отец ее почитался самым знатным купцом во всем Нитсдейле и округе, ездил на ярмарки даже в города.
Мать у Грейс умерла много лет назад, оставив двоих сыновей да малютку-дочку на отца. Выросла Грейс сама себе хозяйкой - братья давно отдельными семьями жили, отец все в разъездах пропадал.
Благосклонно отнеслась красавица к восхищенным взглядам синеглазого парня, стала с Эваном вдоль берега речки прогуливаться, просиживать долгие вечера под зеленеющим ясенем, дарить жаркие поцелуи.
А Эван, будучи сиротою, сызмальства всей душой мечтал о своей семье. Представлял, как выстроит крепкий дом и приведет туда невесту, как будут жить они душа в душу, как детки пойдут, как будет он их холить-лелеять, на руках качать. Так что счастью своему ни нарадоваться не мог, ни поверить. А как минула середина лета, после шумного праздника начала жатвы, после веселья да жарких костров, после того, как Грейс рядом с ним первое утро осени встретила, решился он к отцу ее явиться за благословением.
Купец Трева на такое вначале рассмеялся, а как понял, что не шутит парень, потемнел лицом и сказал:
- Не бывать тому.
Притихшая Грейс только взгляды несчастные бросала на Эвана из-за отцовского плеча.
Крепко запала она в душу Эвану, ой, крепко.
- Дом выстрою, Грейс на руках носить стану, знать она со мной не будет ни горя, ни печали - буду ей надёжей и опорой, - продолжал настаивать парень.
А купец только сильнее хмурился и головой качал.
Отчаявшись убедить, спросил Эван:
- Отчего отказываешь?
Лучше бы молчал.
- Да чтоб я дочку свою единственную, ненаглядную, да отдал голяку безродному, ремеслу достойному не обученному? Невесть какого роду-племени - то ли колдовского, то ли фейриного? Насквозь вижу все помыслы твои - на приданое позарился, голь перекатная, на дом крепкий да стол богатый, купеческим зятем стать решил, чтоб тебя, лентяя, кормили-поили, а ты бы с дочкой моей на перинах тешился. Да я тебя!..
Много чего купец сказал. Каждое следующее слово ранило больнее предыдущего. Но куда хуже было молчание Грейс. Помнил Эван все обещанья, что шептала она ему летними ночами и потому все ждал - вот-вот шагнет вперед и скажет отцу:
- Люб мне Эван, дороже всех на свете. И женой я ему буду все равно, с твоим ли, батюшка, благословением, или без него.
Не сказала.
Пришедший в тот день к купцу богачом, уходил Эван из его дома нищим.
* * *
С той поры Эвана словно подменили - улыбчивый и радушный парень превратился в хмурого молчуна; в селе лишний раз не казался, целыми днями на речке пропадал.
А ближе к зиме купец Трева закатил свадьбу, каких в селе не видали. А как же - единственную дочку замуж выдает, за старостиного старшего сына.
Эвана на праздник, ясное дело, позвать никто не сподобился. Да и не пошел бы он, но сердцу не прикажешь. Решил хоть одним глазком глянуть на невесту. Глянул да пожалел - сияющая Грейс улыбалась курносому конопатому жениху радостно и счастливо - как улыбалась когда-то ему.
...Просидел Эван на речке под ясенем три дня и три ночи - не ел, не пил, только камешки в мутную воду бросал.
А потом в Нитсдейл забрел странствующий менестрель. Молодой, рыжий, зеленоглазый, в кафтане с чужого плеча и с волынкой в руках; назвался Этаром из Инвер-Кехмайна - о месте таком никто и слыхом не слыхивал - и всю неделю пел по вечерам в корчме.
Пронзительно плакала волынка в руках молодого менестреля, отзываясь щемящей болью в груди Эвана. Слова дивных песен открывали ему неведомый сказочный мир - мир волшебных зеленых холмов, где обитают прекрасные и благородные фейри, мир, где сердечными помыслами и крепкой волей можно изменить свою жизнь как пожелаешь, где душевная сила - непобедимое оружие, а искренняя вера - самый крепкий щит...
Поздней ночью ушел рыжий менестрель, скрылся в туманной дымке, а Эван, шатаясь, словно пьяный, пошел прямиком к берегу речки, сел под родным ясенем да так и просидел до первых солнечных лучей, не сводя горевших жарким синим огнем глаз с черного неба.
* * *
Вскоре по селу шепоток пошел, будто рыбак Эван умом повредился.
- Никак, тронулся парень, - шептали кумушки про Эвана, пропадавшего днями и ночами невесть где.
Слухи шли, будто расхаживал он по всей округе, выискивая перекресток четырех дорог - именно на нем, говорят, на четвертую ночь после полнолунья можно увидать несущихся на своих конях фейри.
Еще болтали, будто шлялся Эван по всем окрестным ярмаркам и торговым путям - выспрашивал, где можно фейрину мазь раздобыть да почем. Также видели его плутающим по пустынным "эльфийским" холмам и ныряющим в темные русалочьи омуты.
Дальше - хуже; болтали, что по лесам он разыскивает колдунов да ведьм, что на заброшенных кладбищах ночует и того гляди беду на все село накличет.
Упорно искал Эван, долго. Правда, на кладбищах не ночевал, колдунов-ведьм не разыскивал, но и вправду хаживал по окрестным деревенькам и городишкам, расспрашивал, не знают ли там, как отыскать к фейри дорогу. Много советов услышал - да все бесполезные. Не было в округе перекрестка четырех дорог, не слыхал никто, чтобы продавалась где фейрина мазь, да и среди холмов входа в волшебный мир, похоже, не водилось. Но не отчаивался парень - твердо решил, раньше или позже, отыщет он дорогу во владения волшебных фейри, а там его ждет совсем другая жизнь. Без шепотков, без взглядов косых, без боли душевной. Без предательства.
И вот, после долгих поисков услыхал Эван кое-что интересное.
- Привитая яблоня, - шамкала старуха-травница из далекой крохотной деревушки, - бесье древо. Ежели сожжет хто у себя в очаге хоть щепку с него, сгорит весь дом. А хто спать будет под такой яблоней, того фейри унесут в свою страну.
Эван слушал внимательно - в его селе про бесье дерево почти ничего не знали. А вернувшись домой, решился черешок яблони привить своему другу-ясеню.
Быстро у него это вышло - принял ясень чужой черешок, легко принял и радостно, словно понимал нужду Эвана.
Прознали про то селяне и обеспокоились. Поначалу хотели с сиротой поговорить по-хорошему, а потом припомнили все его грехи, прошлые да настоящие, и решили сами от бесьего дерева избавиться.
Сказать легко, а сделать непросто. Раньше-то Эван неделями пропадал, а как привил яблоневый черешок своему корявому ясеню, так старался от дерева не отходить и даже спал ночами под ним - ну ровно жених с молодою женой.
Все ж подгадали селяне, когда Эван на рыбалку отправился, и заслали плотникова посмастерья с топором к привитой яблоне.
Подошел парнишка к бесьему дереву, поднял топор да не замахнулся. Постоял-постоял, замахнулся - да так по стволу и не ударил... Вернувшись, все повторял, что каждый раз, как топор поднимал, виделся ему дом родительский в жарком огне.
Посмеялся над ним плотник и в следующий раз, как Эван снова на речку ушел, сам отправился к бесьему дереву. Раз - и одну ветку срубил. Два - и упала другая ветка. Третий раз замахнулся - да тут топорище возьми и тресни. Удивился плотник, но что поделать? Прихватил срубленные ветки - нечего добру пропадать - и ушел.
Эван, как вернулся, потом долго еще от ясеня не отходил, чем-то срубы замазывал, ствол корявый гладил-обнимал и будто даже приговаривал что-то - кумушки любопытные все как есть разглядели.
А наутро сгорел дом плотников - дотла.
Больше смельчаков рубить бесье дерево не нашлось.
* * *
Как прошла зима, зацвело бесье дерево небывалым цветом. Эван садился под него, спиной к шершавому стволу, голову запрокидывал и смотрел вверх, на цветущие ветви - насмотреться не мог на ясень-яблоневый цвет.
Помня старухины слова, ночевал Эван под привитой яблоней все лето. Каждое утро медлил, подымая веки - все надеялся, что проснется уже в волшебных землях. Каждый вечер закрывал глаза, загадывая, что вот уж завтра-то непременно случится чудо...
Но как дереву нужна вода, чтобы не зачахнуть, так и вере, пусть даже самой истовой, нужно хотя бы маленькое чудо, чтоб не угаснуть. Когда зазолотилась осень, Эван перестал спать под ясенем. Зарос, исхудал, а ясные синие глаза потускнели.
* * *
Яблоки на бесьем дереве уродились крупные, румяные и сладкие - таких Эван никогда не пробовал. Да так много уродилось, что не знал, куда девать. Решил в деревню снести, обменять на муку да масло, но не случилось:
- Кто ж станет есть яблоки проклятого бесьего дерева? Срубить его надо, пока беды нам не принесло, - говорили селяне.
Ох, и горько стало тогда Эвану - за все сразу: и за детство свое сиротское, и за то, что селяне, чужаков привечающие, на него как на чудище смотрят. И за боль, причиненную корявому ясеню - за ветви срубленные, и за прозвище обидное - "бесье дерево", единственному его другу брошенное.
Бегом вернулся Эван обратно к своей землянке да и сыпанул сгоряча румяные яблоки прямо в речку. Подошел к ясеню, обнял корявый ствол и сказал:
- Не обижайся, друг. Яблоки твои слишком хороши для этих мест. Пусть уж лучше унесут их волны далеко-далеко, прибьют к неизвестным берегам, пусть прорастут там высокою яблоней и плодоносят на радость людям. Глядишь, хоть одно, да доплывет до волшебной страны. Мне, видать, не судьба, ну так хоть ты там окажешься.
Ласково шелестел в ответ пожелтевшей листвой старый ясень, а затем звонкий девичий голос сказал:
- Садовник-чудесник, в нашей волшебной стране чудес разных великое множество, но столь сладких яблок яблони не родят. Сможешь ли у нас такие вырастить?
Обернулся изумленный Эван и увидел посреди речного потока зеленоволосую прелестницу с румяным яблоком в руке. Рассмеялась русалка его испугу, чешуйчатым хвостом плеснула, ответ Эванов ожидая. А тот вздохнул, кивнул кудрявой головой, обнял крепко-крепко ясень на прощание и ушел вслед за русалкой сквозь речные волны в волшебные земли. Больше его с той поры и не видели.
* * *
Слухи о том, что случилось с Эваном, разнеслись по всему селу - и откуда только глазастые кумушки обо всем узнают? Вмиг нашлись желающие в волшебные края попасть, принялись ясеневые яблоки в речку кидать.
Но пришла зима, кончились яблоки, и желающим попасть в волшебные земли - а их с каждым днем становилось все больше - пришлось дожидаться следующего года.
Настала весна - и расцвел ясень небывалым прекрасным цветом. Радовались охотнички, руки потирали, гадали, много ли яблок дерево родит.
Ясень корявый отцвел, а яблок не принес. Ни в этот год, ни на следующий. Ни потом.
Со временем позабыли селяне и про Эвана, и про волшебную страну. Сказкой стали называть всю эту историю про Эвана и бесье дерево. Да только вот если решится какая беспокойная душа в ночь всех святых прогуляться до старого ясеня на берегу реки, то увидит изумительной красоты лодку, плывущую к берегу. Выходит из нее высокая фигура в дивных одеждах, подходит к ясеню, ласково обнимает корявое дерево, точно жених невесту, сидит, к стволу спиной прижавшись, всю ночь, а под утро пропадает...