- Ты бы хоть перед Новым Годом порядок в темнушке навёл, - как-то вечером сказала мне жена.
- В выходные, - опрометчиво пообещал я. Знать бы заранее, к чему это приведёт!
- В выходные ты до обеда проспишь, а потом упрёшься в свой гараж!
- Фи, "упрёшься"! Не упрусь. Сказал, в выходные, значит, в выходные.
- Ну-ну.
В субботу, когда сын ушёл в школу, а жена в фитнесс-клуб, я, глубоко и печально вздохнув, открыл темнушку. В нос шибанули запахи бумажной трухи, машинного масла, канифоли и "антимоли". И всего-то два-на-два, а сколько барахла! Самодельные полки заставлены банками с соленьями, вареньями, маринадами, краской, шпаклёвкой и клеем "ПВА"; посылочными ящиками с радиодеталями, инструментами, болтиками-гаечками; старыми книгами, старыми газетами, старыми журналами и папками с вырывками из старых газет и журналов. А ещё гигантские картонные коробки с непонятно чем ненужным, и остатки обоев, и остатки линолеума, и доски, и зимняя одежда, и пр., и т.д., и т.п. Набор "В хозяйстве всё сгниёт".
Минут пять я обречённо обозревал темнушку, ужасаясь объёму предстоящей работы. Наконец, выдернув из стопки номер журнала "Радио" за 1978-ой год, отправился на лоджию перекурить, нервы успокоить и духа набраться.
- Я так и знала! - донеслось из комнаты. - Даже не приступал!
- Ну, чего ты?
- Ничего!!
- Слушай, - искательно протянул я, подкрался к жене со спины, приобнял, - А может, ну её нафик, а? После праздников? А сейчас я схожу ковры выбью...
- Ковры ты и так выхлопаешь, Баранов! Дождёшься, залезу в твой гадюшник и повысвистаю всё к чёртовой матери!
- Тихо, тихо! Ты бы лучше свои шкафы разобрала. Мне уже рубашки вешать некуда. Насобирала тряпок.., - тут у меня родилась гениальная идея, которую я сдуру и озвучил. - А давай так: ты наводишь порядок в темнушке, а я в шкафах.
Какого лешего жена согласилась? Наверное, перетрудилась на тренажёрах, вот и не просекла последствия.
По первоначалу, то я, то жена бегали посмотреть как продвигаются работы и пытались отстоять то обрывок особо ценного проводка, то совершенно необходимый в хозяйстве лоскуток. Но увлеклись, раззадорились и позже только перекрикивались.
- Зачем тебе четыре паяльника? Ты когда последний раз паял?
- А вдруг?
- Для вдруг и двух хватит. Нет, одного!
- Для чего ты хранишь красное платье?
- Похудею...
- Ага, как только, так сразу. Оно уже не модное. Выбрасываю.
- Нет!... ай, выбрасывай.
Часа через три в темнушке можно было танцевать, а в опустевших шкафах кастаньетами стучали плечики. Зато в коридор было не пройти.
- Хорошо итальянцам - они старьё из окон выкидывают, - позадовидовал я, преодолевая картонно-коробочные Альпы.
Жена с подозрительно задумчивым лицом разглядывала старый песцовый воротник.
- Эй!
- Что?
- Уйди отсюда.
- Да я только...
- Лучше чайник поставь. Тут я сам.
Вернувшись из последнего мусорного похода, я поразился. Супруга успела не только заварить чай и нарезать бутерброды, но и принять душ, и даже накраситься.
- Ой, а глобус тебе на что сдался?
- Так, мысль одна, - пробормотал я, водружая глобус на кухонный стол. - Вот, например, Антарктида. Нужна она тебе?
- Чё это? А-а! Да ну её! Лёд один.
- Значит, выбрасываем, - я крутанул шарик, - Африка?
- Пусть будет.
- Зачем? Там на Мадагаскаре знаешь какие тараканы огромные.
- Ну, тогда Мадагаскар выкинь, а Африку оставь.
- Франция, Париж...
- Не дам!!!
- Да я...
- И не думай даже! Вот твои Аргентину с Бразилией я бы с радостью...
- Там ведь не только футболисты живут. А пляжи? Копакабана? Кокосовый коктейль в шезлонге под манговым деревом...
- И мулатки голозадые...
- И мускулистые мулаты.... Может оставим?
Хорошо почаёвничали. Душевно. А вечером, в кои-то веки, погулять выбрались. К ночи подморозило. Снежок поскрипывает, искрится. Небо чистое. Звёзды.
- Смотри. Созвездие Кассиопеи...
- Повторяешься, Баранов, - перебила жена. - Ты лучше сюда взгляни. Видишь этот фонарь?
- И что?
- А то. Мы с тобой под ним целоваться будем.
И мы поцеловались, стоя под фонарём. А потом и под другим фонарём. А у светофоров - по три раза.