- Мы не настоящие евреи, - сказал Юрий Давидович Фридман, откинувшись на спинку дивана и сцепив пальцы за головой, - нас надо наблюдать в естественной среде, на Дерибасовской. Правда, Рая?
- Да сейчас в Алма-Ате евреев осталось больше, чем в Одессе, - ответила Раиса Яковлевна, продолжая накручивать диск телефона.
Юрий Давидович мягко проигнорировал ее возражения. Ему пришла охота поговорить, а охотник он знаменитейший. Он удобно вытянул ноги в заслуженных домашних тапочках. Он вообще не может сидеть неудобно. Как-то раз Янка, его младшая дочь, больше получаса самым немыслимым образом выкручивала отцовские конечности. Но стоило ей отойти в сторону, как Юрий Давидович делал неуловимое движение, и опять ему покойно, приятно и хочется спать. Что он и демонстрировал, насмешливо похрапывая.
Раиса Яковлевна прикурила очередную беломорину, поерзала в кресле и зашуршала записной книжкой. Преподаватель немецкого языка в русской школе она вся состояла из плавных, округлых внезапно обрывающихся линий. Даже неизменная папироса в ее пухлых, коротеньких пальчиках принимала уютный и немного суетливый вид.
Юрий Давидович покосился на жену. Нет, неточно. Редкое косоглазие позволяло ему всегда смотреть прямо на собеседника. Хоть одним глазом, но прямо.
- И, все-таки, Рая, когда мы жили в Одессе, мы были совсем другими.
Жена не ответила. Найдя нужный номер, она увлеченно терзала аппаратуру связи. Юрий Давидович воспользовался другим глазом и обратился ко мне.
- Помню, приехали мы в Одессу. Ну, думаю, сейчас увидим подлинных евреев. И узрели. Шагает по Дерибасовской женщина огромных размеров в цветастом платье. Цветы вот такие: с еврейскую голову. Везет коляску. В коляску всажено два сопливых, орущих малыша. Чумазая девчушка семенит сбоку, зажав в кулачке мамин подол. А четвертый - кучерявый и носатый мальчишка - бегает вокруг, задирая девчонку. Мы остановились в восхищении. И тут эта еврейская мама... Рая, как она сказала?
Раиса Яковлевна прикрыла ладонью трубку:
- Абхгамчик! Не пландайся под ногами! Иди пхгежде!
- А потом, на пляже?
Раиса Яковлевна, чувствуя, что потелефонствовать ей сегодня не дадут, коротко прощается с подругой, пообещав перезвонить.
- Мойша! Вылези, наконец, из воды и стань на камушек, шоб у тебя отсохли ручки и ножки!
Юрий Давидович, довольный тем, что полностью овладел аудиторией, к супруге больше не обращается. Воспоминания хлынули морской волной. За долгие годы он был и актером, и режиссером, и завпостановочной частью. В молодости Фридманы исколесили полСоюза, имея в хозяйстве дочь и раскладушку. Юрий Давидович служил на театрах, а Раиса Яковлевна учила детей немецкому языку и литературе. Она сейчас на пенсии, а он продолжает работать на казахском телевидении начальником осветителей (или осветительного цеха, забыл, как правильно). Мои знакомые по АСК (аппаратно-студийный комплекс) называют его самой одиозной фигурой КазТВ. Смутно понимая смысл слова "одиозно", Юрию Давидовичу, на всякий случай, их оценку не передаю.
-...И тогда мы написали телеграмму Хрущеву. Через неделю меня вызывают к первому секретарю горкома партии...
Это он про то, как выбивал квартиру в Одессе. Им дали от театра комнатку в коммуналке. Дом в аварийном состоянии, надежд никаких - вот Юрий Давидович и решил идти ва-банк. Позже, в Алма-Ате он опять подбил соседей по развалюхе скинуться на телеграмму генсеку, теперь уже Брежневу. Генсек не подвел. Отработанный механизм выстрелил второй раз. И после "беседы" с первым секретарем алма-атинского горкома, Фридманы и еще четырнадцать семей перебрались в отдельные благоустроенные хрущобы.
А тогда они получили роскошную однокомнатную с видом на Привоз.
- Яйца в то время стоили...
- Червонец, - подсказывает Раиса Яковлевна.
- Да. Но можно было найти по пять. На Привозе. Я брал бинокль, выходил на балкон и смотрел, где продают самые дешевые.
Представляю, как внушительно-пузатый Юрий Давидович, вооружившись армейским биноклем, утверждается на хлипком балкончике и, словно Кутузов Бородинское поле, окидывает взором Привоз.
- Ищи дальше. Увидишь по пять, попроси принести десяток.
Впрочем, на фотографиях тех лет стройностью Юрий Давидович мог поспорить с кипарисом, хотя любовь к майкам уже присутствовала. И просто физически ощущалось: такой человек может поставить на место кого угодно, а не только Наталью Ильиничну Сац, гениального создателя и железного руководителя первого в мире Детского Музыкального Театра.
Эта хрупкая и необыкновенно красивая женщина обладала стенобитным прокуренным басом. Если она шептала за кулисой во время оркестрового тутти, публика слышала ее, а не убогие контрабасы и барабаны. В войну ДМТ эвакуировали из Москвы в Алма-Ату. Поселиться иногородним было негде и Сац быстренько организовала ТЮЗик. И очень неплохо, надо признать. Было дело, туда молодого Иннокентия Смоктуновского не приняли, по причине полной профнепригодности.
Полюбилась Алма-Ата Наталье Ильиничне Сац. Частенько после войны туда наведывалась: то на гастроли, то спектакль поставить в ТЮЗе. Там с ней Юрий Давидович и познакомился. Был он тогда помрежем. Сидел около сцены и вел спектакль: вызывал актеров, подсказывал текст, контролировал темп, много чего. Однажды, в разгар представления появляется Наталья Ильинична Сац и начинает с кем-то беседовать. В громовых раскатах ее голосочка, словно в пучине тонут прочие звуки. Разъяренный Юрий Давидович рявкнул:
- А ну, молчать! - и только потом осознал, что натворил.
После спектакля он, сопровождаемый соболезнованиями и последними прости, поплелся на ковер. Сац, увидев посетителя, швырнула на рычаг телефонную трубку, вмяла в пепельницу папиросу и сладко зарокотала:
- Я, конечно, понимаю, что за сценой во время спектакля должно быть тихо. Вы сделали мне справедливое и правильное замечание... НО ТЫ ПОНИМАЕШЬ, НА КОГО ТЫ ОРАЛ! Я - САЦ!
Они до сих пор обмениваются телеграммами на юбилеи. Пронял-таки.
Это кульминация. Юрий Давидович благосклонно внимает моему почтительному недоверию и просит Янку принести из шкафа фотоальбом. Как это всегда случается, вместе с альбомом достаются новые истории. На этот раз в виде старых зимних сапог.
- О, Рая, ты ему рассказывала, как ты их купила? Нет?
В тридцати километрах от Алма-Аты есть городишко Каскелен. Знаменитый в 70-е годы своей барахолкой.
- Мы скопили денег мне на шубу, - Раиса Яковлевна делает паузу на прикуривание, - И я поехала.
- Одна, - уточняет муж, осуждая беспечность своей половины.
- Ты целыми днями пропадал в театре, - парирует жена, - Подходят ко мне две женщины и предлагают купить зимние сапоги. Нет, говорю, мне шубу надо. "Мы дешево отдадим. Смотрите, какие голенища широкие". У меня тогда уже ноги болели, хорошую обувь подобрать было трудно. Уговорили они меня. Зашли в какую-то подворотню. Только я наклонилась сапог примерить, меня как ударят по затылку! Очнулась: голова раскалывается, кошелька нет, а рядом второй сапог валяется. Первый я из рук так и не выпустила, они и бросили. Что делать? В милицию обращаться бесполезно, где их теперь найдешь. Перетянула голову платком, спасибо, хоть не до крови разбили, сапоги эти мерзкие подняла и отправилась домой. Расстроенная! Сейчас еще Юре все объяснять. Захожу в квартиру, а он увидел меня и как закричит: "Ты какой, растяпа, кошелек взяла? Вот этот с деньгами на шубу, вот этот! Много нынче на три рубля мехов продают?" Голова у меня моментально болеть перестала. И сапожки сразу такими симпатичными показались.
- Она весь вечер провисела на телефоне и соседей оббежала: как за трояк и шишку на голове обувь приобретают.
- Очень удобные. И голенища широкие. А шубу мы потом вместе покупали. Юра меня одну больше не отпустил, а то бы я...
Умерла давно Раиса Яковлевна. Юрий Давидович с дочерьми и внуками уехал в Израиль. Там пенсионерам и детям хорошо.