Аннотация: Мы такие, как о нас думают другие люди.
Точка
Борис Борисович собирался провести тихий спокойный вечер, потягивая коньяк у камина. Грандиозный проект, который должен вписать его имя в историю города, требовал тщательного обдумывания. "Меня нет ни для кого. И точка". Он не ожидал, что кто-то осмелится нарушить его покой, даже таким деликатным стуком. В ответ на раздраженный окрик в кабинет просочился референт. Придержал дверь, пропуская телохранителя, указал на журнальный столик. Тот осторожно поставил на зеркальную столешницу массивный мраморный бюст.
- Проверили, чистый - прогудел охранник, делая шаг назад.
Хозяин удивленно разглядывал подношение. В темном стекле отражалось гладкое каменное лицо. Его собственное лицо, упрямо набычившееся, еще не такое обрюзгшее, как уверяли по утрам зеркала. Твердая линия подбородка, уверенная полуулыбка превосходства. Чьи-то талантливые руки немного польстили самолюбию, но это был его бюст.
- Что за ерунда, Аркадий? Откуда это?
Референт прокашлялся, явно чем-то смущенный. Охранник бросил на него короткий взгляд и бесшумно выскользнул за дверь.
- Борис Борисович, это презент вам. Прибыл с курьером, подарок от некоего Скульптора. Так значилось в квитанции.
- Так какого черта ты меня дергаешь из-за этой чепухи! Я же сказал - не беспокоить!
Референт помялся, снова прокашлялся.
- Я подумал, Борис Борисович, что вы захотели бы увидеть это побыстрее. Взгляните вот здесь, на основании...
Хозяин посмотрел. Как и положено, понизу шло его полное имя и даты. Четкими глубокими штрихами - дата рождения, черточка, дата смерти.
Он резко подался вперед, чуть не столкнувшись лбом со своей копией. Аккуратная цепочка цифр, в конце издевательское "гг". И точка. Реальность потеряла резкость, чуть покачнулась. Референт попятился, глядя на изменившееся лицо хозяина. Побелевшие губы выдавили змеиным шепотом:
- Кто посмел? Кто, я тебя спрашиваю, посмел!
Вторая дата наступала через неделю.
Начальник охраны и референт, осунувшиеся после бессонной ночи, стояли плечом к плечу, словно поддерживая друг друга. Хозяин прохаживался перед ними и монотонно отчитывал, время от времени заглядывая в глаза снизу вверх. Широкий в кости, почти квадратный, он едва доставал до плеча даже низкому референту. "Полурослик бизнеса" - ворковала предпоследняя любовница, перебирая густые волосы на его груди. Начитанная девица была, хорошенькая и в постели горячая, но этого "милого прозвища" он ей не простил.
- ...Теперь вы заявляетесь ко мне, чтобы сказать, что вам нечего сказать. Вы до сих пор не знаете, ни кто этот Скульптор, ни кто за ним стоит. Все, что вы сообщили за двадцать минут доклада! - Он потряс скрепленными листочками, раздраженно скомкал и зашвырнул в угол. - Я вам скажу, что вы сейчас доложили - что не можете ни-че-го, что деньги я вам плачу зря. Зря - и точка! Дармоеды...
Утомленный долгой выволочкой, хозяин отмахнулся от робких оправданий и плюхнулся в кресло. В тяжелом молчании он брезгливо разглядывал подчиненных. Утро не принесло ясности и не улучшило настроения. Запиликал телефон. Хозяин с силой ткнул пальцем в кнопку, послышалось испуганное чириканье секретарши.
- Какого фонда? Какая помощь! А, этот... Скажи, подпишу и деньги перечислят. И гони его вон.
Не успел он отключиться, как начальник охраны дернулся, завозился и достал трубку. Несколько секунд слушал, потом необыкновенно просветлел лицом.
- Борис Борисович! Есть, есть Скульптор! Нашли его ребята, где-то в Старом городе. Уже выезжают.
Окружающий мир снова смазался, дрогнул с низким звоном.
- Сам поеду. Посмотрю, кто такой наглый объявился, - проговорил хозяин чужим голосом.
Адрес искали долго. Несколько раз проехали мимо, прежде чем заметили дверь, стиснутую домами. Узкий проход на два этажа был заложен гладким от времени кирпичом. Дверь возрастом под стать кладке, потемневшая, из массивных досок, скрепленных широкими кованными полосами - ни замка, ни замочной скважины. Над ней и нашлась пластина с нужным адресом, покрашенная заодно со стеной.
Хозяина с трудом убедили ждать у машины. Бойцы охраны обступили вход и пытались открыть дверь. Дюжий детина раз за разом приноравливался покрепче уцепить лапищей фигурную ручку и дергал. Флегматичный водитель предложил монтировку, но дверь оказалась сделана на совесть - жало не лезло в почти незаметную щель, поддеть было невозможно. Кто-то захотел дернуть машиной, зацепив ручку тросом, и получил порцию насмешливых взглядов.
Борис Борисович злился.
Наконец, решили спилить петли, а если не поможет - просто разбить дверь. Одна из машин, взвизгнув, рванулась за инструментом, охранники с облегчением отступили и закурили, по-хозяйски поглядывая по сторонам. У Бориса Борисовича кончилось терпение, ждать и бездействовать он просто не мог.
- Свора бездельников, с пустяковым делом справиться не можете, - решительно отстранил протестующего начальника охраны, подошел ко входу и потянул за ручку. Дверь легко, без скрипа распахнулась, открывая темный проход. Хозяин оглянулся на разинувших рты охранников, пробормотал "Идиоты!" и шагнул за порог. Дверь немедленно захлопнулась, отсекая свиту.
Темный коридор через пару поворотов вывел в просторную комнату. Скорее даже - небольшой зал. Левая часть выполняла роль гостиной, в правой была мастерская. Борис Борисович никогда не видел мастерской художника, но представлял ее себе именно так. Беспорядок, видимо, творческий, мольберт с незаконченным эскизом, составленные в угол пустые рамы, необработанный камень и каменная же крошка под ногами. Рассмотреть обстановку лучше мешал полумрак, скрывавший детали.
Светло было только посредине зала, где оставалось свободное пространство. За решеткой из пыльных солнечных лучей, скрестив руки на груди, стоял хозяин и разглядывал гостя.
- Ты Скульптор.
- Да.
- Пока ты можешь говорить, я хочу знать - кто заказчик? Отвечаешь быстро - твои проблемы уменьшаются на треть. Тянешь кота за яйца - увеличиваются втрое. Ты меня знаешь. В городе меня все знают.
Скульптор покачал головой.
- Борис Борисович, я вас действительно знаю. Даже лучше, чем вы думаете. Но вы ошибаетесь - это не наезд. Просто я захотел поговорить с вами. Поверьте, мне есть, что сказать. А вам интересно будет послушать.
Он шагнул к гостю, и Борис Борисович смог, наконец, его рассмотреть. Черные неулыбчивые глаза, загорелое лицо в обрамлении выбеленной годами бородки. Скульптор был высок и поджар, держался прямо, с каким-то старорежимным достоинством. Руки с длинными сильными пальцами подошли бы опытному хирургу. Если бы еще хирурги носили черные шелковые рубашки и черные же полотняные штаны.
- Чтобы не тратить время попусту, взгляните на это.
Борис Борисович принял несколько листков и бегло просмотрел, косясь на слишком обходительного хозяина. Потом вчитался внимательней в мелкий шрифт. Только имена, названия, даты и цифры. Он почувствовал, как от затылка к ногам опустилась холодная волна и коленки ослабли. На коже выступил липкий пот. Кто-то мог знать часть информации, кто-то нал другую часть. Но всего не знал никто, кроме него. Он держал полный список собственных дел и делишек за три десятка лет, включая то, что и сам уже позабыл.
- Не стоит волноваться, Борис Борисович. Вы можете сжечь бумаги прямо сейчас. Это оригинал, в единственном экземпляре. Мне всего лишь надо было привлечь ваше внимание. Надеюсь, теперь мы не будем отвлекаться на глупости вроде угроз? Прошу, присаживайтесь. Вино? Коньяк?
Мягкий, чуть сочувствующий голос Скульптора гипнотизировал. Гость послушно опустился на диван, принял бокал. Хозяин расположился в кресле напротив. На коленях у него лежала книга в кожаном переплете. Последнее, что запомнил Бори Борисович, было перевернутое название, тисненое золотом: "Бытие и ничто". Потом хозяин заговорил с ним о странных, но почему-то безумно увлекательных вещах и он окончательно утратил способность связно мыслить. Мог только слушать обволакивающий негромкий голос.
Сколько длился разговор, Борис Борисович так и не понял. А потом все разбилось вдребезги.
- ...Также есть люди, которые уверены, что мир существует только в их сознании. Если они чего-то не чувствуют или не знают - этого просто нет. Такой подход верен лишь отчасти, я вам поясню в двух словах, Борис. Дело в том, что материальный мир на самом деле существует, и не важно, верит ли кто-то в него, или же нет. Конечно, он совсем не тот, что вы принимаете за реальность. Пожалуй, если я напомню притчу о слепцах и слоне, вы поймете основную мысль. Но это не важно, этот мир - не имеет значения. Да, почти никакого значения не имеет.
- В сущности, солипсисты не так и далеки от истины. Они просто не сделали всего один шаг, чтобы понять ее. Настоящая реальность - есть только в сознании людей. Понимаете, Борис, не одного человека - всех людей, живущих под небом. Когда умрет предпоследний человек - эта реальность исчезнет. А последнее мыслящее существо утратит разум, потому что потеряет точку опоры. И останется лишь мир материальный, который некому будет познать - даже в привычном для вас искаженном виде...
Скульптор щелкнул пальцами, выведя гостя из оцепенения. Мягко улыбнулся.
- Впрочем, я отвлекся. Хотел донести одну важную мысль, не люблю недомолвок. Приятно, знаете, осознавать, что клиент правильно понимает ситуацию. Простите мою слабость, не часто доводится заполучить столь внимательного и умного слушателя, - неприкрытая ирония осталась незамеченной гостем. - Вышло, гм, несколько издалека и обширно. Давайте ближе к вам, Борис Борисович.
- Хочу кое-что вернуть. Скажем, несколько ваших слепков разных лет. Нет, нет. Больше никаких бюстов. Это слепки, знаете, несколько иного рода. Кстати, вы помните Митю? Ну как же, Митя Соболь, закадычный друг, столько выпито, столько пережито, а? Ваш первый партнер, с ним вы сколотили неплохой капиталец. К сожалению, неплохой только для одного. Для вас. Митя же пошел по миру, все отдав за долги. Ведь он был уверен, что ваша последняя совместная сделка провалилась, и вы тоже в долговой яме. Вижу, вспомнили. Да, двадцать лет - не шутка, не мудрено забыть. Тем более, если не хочешь помнить. Конечно, он давно умер. Одна деталь - он умер, зная, что его обманули и предали. Он проклинал вас до последнего часа, но разве что-то значат проклятия нищего пьяницы? Да и стоит ли верить в проклятия в наш просвещенный век, не правда ли?
- А ведь предательство вам ведомо и с другой стороны, Борис. Лиза, чудесная Лиза, ваша самая страстная и безоглядная любовь... Измена - ужасная вещь, особенно если изменяют тебе. Простить трудно, забыть - невозможно. Вам почти удалось. Меня же больше восхищает другое - я совершенно точно знаю, что вы не считаете себя убийцей. Что ж, ввести наркоманке слишком большую дозу - это всего лишь поставить неизбежную точку пораньше. Вы смогли стереть из памяти, что сами приказали посадить ее на иглу, но ее последние слова словно выжжены изнутри черепа. Узнаете вашу собственную метафору? Вы всегда знали, почему так - она сказала вам правду. И жалели вы, Борис, только об одном - что наркотик не подействовал раньше, чем она открыла рот.
- Выпейте, выпейте конечно. Тяжело, я понимаю. Хорошо, последний слепок, и мы попрощаемся. Ах, как я вас понимаю, Борис Борисович! Стать уже таким значительным, уважаемым человеком в городе - и оглядываться на мнение вздорной властной старухи. Что и говорить, матушка ваша была тяжелым человеком. Не волнуйтесь, она все еще жива. Но, как вы знаете, несколько выжила. Из ума. В доме скорби можно повредиться рассудком даже здоровому человеку, а уж годами сидеть взаперти по милости любимого сына - такого не выдержать никому. Вряд ли вам докладывали, что до помешательства она то бесновалась, то плакала, умоляя позвонить вам, просила прощения. Странно, не правда ли - она просила прощения у вас? Теперь она только плачет, от укола до укола.
- Ну, вот и все, Борис Борисович. Не смею вас больше задерживать, ваша гвардия уж слишком разошлась. Я не говорю о совести и покаянии, ни в коем случае. Помните вашу шутку? Что совесть вы сменяли на ластик еще в третьем классе? Вы ведь не шутили, Борис, хоть и не знали об этом. Нет, никакой чертовщины. Я не случайно рассказывал о реальности. Единственной истинной человеческой реальности. В ней ветер никогда не уносит слов. Три близких человека ушли в небытие и забрали с собою ваши слепки. Вы так страстно желали, чтобы забрали бесследно. Но они остались здесь, - прохладные пальцы хозяина дотронулись до лба гостя. - И отсюда уже никуда не денутся. Идите.
И хозяин открыл перед гостем дверь.
Борис Борисович очутился за спинами своих людей, двадцатью метрами ниже по улице. Он медленно приходил в себя, с трудом начиная соображать. Видимо, он вышел другим путем, потому что охрана все еще с азартом трудилась над дверью и Бориса Борисовича не замечала. Пахло перегретым металлом, на тротуаре валялись куски железных полос и обломки петель. Скинув пиджак, потный охранник лупил в дверь топором. Лезвие вязло в дереве, неохотно отдающем даже малую щепку. "Листвяшка", со знанием дела повторял водитель и сплевывал под ноги. Наконец, удалось выломать одну доску.
Больше всего Борису Борисовичу сейчас хотелось оказаться дома, запереться от всех и пить дорогой коньяк из горлышка, как когда-то пили дешевый портвейн. С Митькой Соболем пили. Но раскрученный маховик бизнеса беспощаден к тем, кто остановился. Поэтому до вечера он тщательно играл свою роль, раздавал распоряжения, подтверждал и отменял сделки, донимал заместителей мелочными вопросами. О происшедшем в Старом городе он молчал, делая вид, что не замечает озабоченных взглядов подчиненных. Референту казалось, что сделавшийся странным шеф избегает одиночества и нарочно старается занять себя делами. За день он расставил точки в вопросах, тянувшихся месяцами. Работа кипела допоздна, а Борис Борисович не выказывал ни малейших признаков усталости.
Он и в самом деле боялся остаться наедине с собой. Как только появлялась свободная минута - перед глазами начинали кружить лица Мити, Лизы, мамы. Они смотрели молча или говорили, и тогда их голоса сливались в беспокойный гул, из которого временами выныривала, то одна, то другая чеканная, как вердикт, фраза. Словно мухи жужжали в голове, порой обжигая злым укусом. Потом в хоровод влились другие лица, другие голоса и только невероятным усилием воли Борису Борисовичу удавалось переключиться на текущие дела, вытесняя на время посторонние звуки.
Вечером, дома, он заперся в кабинете. На столике перед ним стояла полная бутылка и пустой бокал. Рядом улыбался бюст, с пониманием глядя на свой оригинал. Сам Борис Борисович скособочился в кресле, закусив костяшку указательного пальца, и разглядывал получившийся натюрморт.
С голосами и лицами он уже свыкся и часто ловил себя на том, что разговаривает с незримыми собеседниками. Взгляд то и дело соскальзывал на числа, пробегал цепочку цифр и упирался в точку. Наличие перед глазами даты смерти теперь странным образом умиротворяло Бориса Борисовича. Сейчас он боялся одного - что утром голосов станет больше и даже те, с кем он мирно беседовал, снова начнут свою беспощадную круговерть.
Далеко за полночь, когда большой дом совсем затих, мимо охраны проскользнула фигура, изуродованная горбом рюкзака. Молчаливый таксист, не спросив адреса, быстро доставил до места. Дверь, снова целая, открылась только с третьего раза. Словно давала шанс подумать.
Правая сторона зала встретила гулкой пустотой. Все атрибуты мастерской исчезли, вместо них появился добротный стул с высокой спинкой. Рядом, положив руку на подлокотник, ждал Скульптор.
- Зачем? - Еле слышно просипел гость, опуская к ногам рюкзак. Ткань легко соскользнула, в полумраке забелел мраморный череп.
- Борис, Борис... Не пора ли стать честным с собой? Ты ведь хотел спросить: "Почему я?" - Скульптор повел рукой, и гость покорно опустился на жесткое сиденье.
- Все просто, Борис. Я люблю этот город. И я, в некотором роде, за него в ответе. На одной чаше весов - твое тщеславие. На другой - мой город. Да, и страдания людей тоже. Слишком масштабные перемены ты затеял. Разве ты хочешь, чтобы к десяткам голосов в твоей голове добавились сотни и тысячи?
Под размеренную речь Скульптор прохаживался вокруг гостя и прикасался к нему чуткими пальцами. От этих прикосновений Борис Борисович постепенно менялся - исчезла полнота, выпрямилась спина, улеглись взлохмаченные пряди волос. Даже рост, казалось, увеличился.
- Иными словами, Борис, зачем множить свои кривые отражения в людях? В сущности, в их глазах ты не самый плохой человек. Пусть из меркантильных целей или в угоду амбициям, но иногда ты делал что-то хорошее. Даже твоя излюбленная благотворительная схема: "половину назад, наличными" - все равно доброе дело. Я решил, что покинуть мир сейчас будет вполне уместно. Ты останешься в памяти успешным коммерсантом, меценатом, примерным семьянином и уважаемым человеком. Твоя биография станет страницей городской истории. Разве не этого ты хотел? Жаль, что я не успел показать мою галерею - ты оценил бы свою новую компанию. А главное - больше никаких голосов. Точка.
Скульптор отступил на шаг, оценивающе склонил голову. В обесцветившихся глазах Бориса Борисовича замерцали две искры, как далекие свечи - и погасли. Скульптор снова подступил к телу и начал быстрыми точными движениями мять его, как сырую глину. Закончив, обошел кругом, удовлетворенно кивнул.
На троноподобном стуле сидел не просто человек - деятель. Полувоенный френч вместо бесформенного свитера, волевое лицо, крепкое тренированное тело. Казалось, сейчас он решительно вскочит на ноги, гаркнет приказ - и вокруг закипит работа, непременно важная и нужная каждому.
Мастер зацепился за что-то ногой, глянул вниз. Поднял бюст, водрузил на невесть откуда взявшийся постамент. Сравнил со скульптурой. Потер большим пальцем дату смерти, сделав ее пятью днями раньше прежней. Погладил каменную шевелюру.
- Впрочем, скорее всего, люди тебя быстро забудут, Борис. Так бывает чаще, и это правильно. Если ты не можешь оставить о себе доброй памяти, лучше не оставлять никакой.