Аннотация: Немного чужих, чужих из Большой Вселенной, лунатизма и апокалипсиса. Десятое место в финале конкурса ХиЖ-2.
Жемчужница
Чужак долго стоял, задрав голову к ночному небу. Шерстинки, венчиком обрамлявшие складчатую морду, напряженно вибрировали. Наконец, он глубоко вздохнул и повернулся ко мне.
- Я опасаюсь, Александр, что это означает ваш конец. Гибель, так.
Я только скептически хмыкнул. Стоило им разводить такую таинственность и набивать себе цену, чтобы все закончилось обычными угрозами. Еще неделю назад я мог бы испугаться. Но теперь-то любой с допуском "пять-прим" или выше знал, что у чужаков нет ни военных кораблей, ни армий. И что им самим нужна помощь.
- А вы не запоздали с угрозами, Генрих? Вы упустили и фактор внезапности, и фактор неизвестности. Сейчас главе вашего, хм, посольства уже излагают наши условия. Простите - предложения. Взаимовыгодные.
- Я опасаюсь, Александр, что ты составил неверное понимание, так. Мы вам не угрожаем. Угроза другая, там, - и он плавно махнул рукавом куда-то в район Полярной звезды. - Смотри тщательно, Александр.
Я послушно посмотрел. В безлунном небе, как положено, мигали звезды. Хотя там, куда показал чужак, их мерцание было скрыто темной заплаткой, наверное, облаком. Я повертел головой. Странно, что оно было единственным.
- Это не облако. Это угроза, о которой я говорю. Если быть точным, не вероятность - это и есть ваша гибель. Для нас тоже, так.
С чувством юмора у чужаков было плохо. Вернее, совсем никак. В этом я уже не раз убедился. Но лучше бы они были бесшабашными весельчаками, какой-нибудь цирковой труппой, гастролирующей по галактике. Чтобы я сейчас рассмеялся, хлопнул Генриха по плечу, или что у него там под этой хламидой, и сказал, как я люблю черный юмор. Под ложечкой засосало. Хандайцы не умели шутить. Врать, кажется, тоже. В голове метались совсем другие вопросы, но задал я именно этот.
- Генрих, вы умеете врать? Лгать, говорить неправду, обманывать, вводить в заблуждение? Только честно. - Я даже не улыбнулся своей оговорке. - Как мы - чтобы думать одно, говорить другое, а делать третье. И убеждать других при этом, что происходит четвертое. Неважно, нужно это на самом деле или нет.
Чужак остановил меня мягким взмахом, они всегда двигались плавно, легко. Зато говорили с паузами, подбирая слова взамен тех, которым в земных языках не было аналогов. Это нам тоже объясняли на оперативке.
- Я понял твой вопрос, Александр. Да, мы можем искажать и скрывать информацию. Не как вы, когда каждый... лжет самостоятельно. Мы имеем... группы, чтобы вместе думать, так. Если группа желает что-то скрыть, то это возможно. Один... человек - не может. Я ответил. Почему ты не спрашиваешь про опасность? Моя информация верна, так.
И я спросил.
Бояться можно только того, что в силах представить. Я с детства боялся пауков. Даже теперь порой, в душных ночных кошмарах или гриппозном бреду - меня преследуют гигантские мохнатые монстры и сети зловонной паутины. И еще яд, превращающий человека в кожаный мешок со студнем. Иногда, для разнообразия, огромных пауков сменяют полчища мелких. Тогда шуршащий поток накрывает меня шевелящимся ковром, забивает рот так, что ни вздохнуть, ни крикнуть. Вот пауков - можно бояться. Я боюсь.
Как можно испытывать страх перед тем, что не можешь даже вообразить? Чужаку я поверил, но испугаться не смог.
- Мы называем нашу планету Ханда, так понятно для вас. Наша история меньше... короче вашей. Но мы развивались быстрее. Ваш космос - это спутник Земли и планета Марс. Мы были уже во многих... местностях, так. Есть планеты, где можно жить. Хороших планет, как Ханда... и Земля - мало. Наша поисковая... научная эскадра ищет информацию, ищет хорошие планеты. Так мы искали, потом вернулись... домой.
Чужак, которого все в Совете звали Генрихом, чтобы не ломать язык о загогулины его настоящего имени, умолк. Воспоминания ему давались нелегко - складки на морде обвисли, даже светло-коричневая хламида болталась на нем как-то уныло.
- Мы вернулись, но наша планета погибла. Она стала другой. То, что погубило Ханду, еще было там. Немногие спасенные рассказали, как все произошло. Это появилось неожиданно, близко к планете. Оно поглотило Ханду, потом, через долгое время, выпустило обратно уже мертвой. Мы бежали... прыгнули далеко, но после многих путешествий у нас закончились... резервы, так. Земля - наш последний случай... шанс. Мы хотели обменять знания и технологии на территорию. Теперь это не важно. Земля тоже погибнет. Я покажу.
Он достал из-под балахона пригоршню одинаковых горошин, выбрал одну и подкинул. Она упала, высоко подскочила и превратилась в голографическую картинку. В двух шагах от меня крутилось изображение планеты.
- Ханда? - Я не удержался от глупого вопроса.
- Такой она была, - на ладони Генриха появился небольшой конус, он направил его на голограмму. Шарик увеличился, и можно было без труда рассмотреть чужой мир. Хм, я подозревал, что шарпеев нам забросили инопланетяне; именно с такой планеты. Ее поверхность была складчатой, мягкой на вид, многочисленные борозды и наплывы составляли причудливые узоры. Острых граней совсем не заметно, может, масштаб мелковат. И с водой у них не слишком хорошо - никаких морей-океанов, только в зеленых и коричневых складках влажно блестят голубоватые полосы. Плюшевая планетка, уютная.
- Теперь она выглядит так, - Генрих что-то сделал с конусом.
Ох. Я захлопнул рот и покосился на чужака. В его глазках-бусинках стояла такая безысходная тоска, что я устыдился. Но... это было так прекрасно! И, если честно, куда лучше, чем раньше. Однообразие зеленого и коричневого сменили радужные переливы, а по форме это походило на сплетенные воедино распустившиеся бутоны роз. Узнать в этой искрящейся ювелирной конструкции прежний игрушечный шарик было невозможно.
Я с трудом сдержал вздох восхищения, дотронулся до чужака и сказал:
- Генрих, я разделяю вашу скорбь. Вы потеряли свой дом, самое лучшее место в мире, вы потеряли сородичей и близких. Я не могу вас утешить. Но что бы ни было причиной этой катастрофы, я, землянин, скажу лишь одно - это прекрасный памятник вашему миру. Поверь, если Земле и всем нам было бы суждено погибнуть, я не пожелал бы лучшей участи.
- Благодарю, Александр, что ты хочешь разделить наше горе. Я опасаюсь, ты забыл, что Земле действительно суждено погибнуть. Смотри еще. - С этими словами он подкинул другой шарик, и над неосвещенным балкончиком повисла вторая картинка. Еще один погибший мир. - Я закончу рассказ. Мы встречали в космосе мертвые планеты. Очень красивые, так. Много раз. Мы не знали, как и почему это происходит. Потом это случилось с Хандой.
Он показывал мне планеты одну за другой, и я понял, как глупо и фальшиво звучали мои высокопарные слова о прекрасном памятнике. Десятки планет, превратившихся в безупречные украшения вселенной, десятки мертвых миров. Алый шарик, опоясанный по экватору ажурным розовым кольцом. Шарик золотой, с такой фактурной, рельефной поверхностью, что у меня раззуделись кончики пальцев. Матово-серый клубок, символ боли, ощетинившийся миллионами тонких игл. Уродливый комок бугристой грязи, притягательный в своем безобразии. Белоснежный каштан на угольном фоне.. И еще много межзвездных шедевров, для которых я простор не мог подобрать сравнений.
От распахнувшихся неожиданно глубин космоса, от невообразимых масштабов меня повело, я качнулся и ухватился за чужака. Он машинально дернулся, но устоял. Пробормотав извинения, я обернулся к черному провалу в небе. Страха я так и не почувствовал. Вместо него от пальцев ног поднялся ледяной ужас и впился острыми зубами в сердце.
Наручный диагност замигал оранжевым и тонко заверещал, пришлось его отключить. Генрих сочувственно смотрел на меня. В его глазах мелькнула насмешка над землянином, только что говорившим слова утешения, и при этом тайно любовавшимся мертвым домом чужаков. Или мне показалось? Генрих ответил на невысказанный вопрос.
- Это не живое, не такое как вы или мы. Но оно может думать и говорить. Те, кто уцелел, слышали его. Многие лишились разума. Другие нет. Почти все из них умерли во время путешествия к Земле. Их тела разрушились. Мы делали анализ информации. Это не принадлежит нашей вселенной. Когда оно появилось в системе Ханды, его пытались остановить... оружием, так. Оружие не работает. Нет, не защита. Просто не действует, не оказывает воздействия, так. Обученные... ученые решили, что в нашем пространстве только часть этого. Остальное в другом мире. Где другие правила... законы. Больше законов. Как айсберг, так. Мы не смогли ничего сделать с ним. - Он помедлил, словно собираясь с духом. - Думаю, вы должны знать, Александр. Мы считаем, что в систему Ханды это проникло по следам одного из кораблей. Я опасаюсь, что сюда оно пришло по нашим следам. Я сожалею, Александр.
Я резко обернулся к чужаку и с трудом удержался, чтобы не ударить его. Но все-таки удержался. С языка чуть не сорвались резкие слова, совсем не протокольные. Одно дело знать, что мир на краю пропасти, другое - что виноваты вот эти конкретные мохнорылые гуманоиды. Я включил диагност и позволил ему впрыснуть успокоительное. Генрих все это время внимательно смотрел на меня, чуть склонив голову. Думаю, если бы я набросился, он бы не стал сопротивляться.
- У вас есть версии, гипотезы?
- Конечно. - Чужак указал на голограмму Ханды. - Это энергоинформационный слепок планеты и всего ее населения. Посмертный, так. Ты сказал правильно - это памятник. Есть еще другое, полное изображение измененной Ханды. Больше световой спектр и другие излучения. Очень необычно.
- Слепок?..
- Да. Это видимость... визуализация, так. Так выглядит застывшая энергия Ханды. Большая часть - ментальная энергия. Наши знания и искусство, отношения между отдельными людьми и устройство... общества, так...
Он умолк. Я долго смотрел на то, чем стал дом хандайцев. И думал, что это был очень гармоничный и чистый народ.
- Генрих, почему хандайцы не смогли договориться с этим... существом? Ведь оно разумное и не уходит от контакта, правильно?
- Многие пытались. Их разум разрушился. Это не совсем разумное существо. Другое, понимание невозможно. Оно несет только смерть.
- А почему вы не называете это по имени. Вы же наверняка дали ему имя.
- У него есть имя. Не могу сказать, нет варианта для вашего языка. На Ханде есть... было животное. Чистит себя внутри, глотает камни и потом выпускает... с другой стороны, так. Прости за неприятные детали. Получаются шары разного цвета и размера. Сначала сильный запах, опасно трогать, потом можно делать украшения. Мы называли это именем животного.
Я понимающе кивнул.
- У нас есть кое-что подобное - раковины-жемчужницы. Не хотел бы я, чтобы из Земли сделали жемчужину для неизвестных ценителей. Даже такую симпатичную, - вторая голограмма показывала во всей красе гладкий вишневый шарик, по которому хаотично бегало перламутровое пятно...
Жемчужница добралась до Земли всего за неделю. Эвакуации не было - переселять девять миллиардов землян просто некуда. В марсианские города отправили молодежь, главным образом из научных и учебных центров. Два миллиона четыреста десять тысяч человек - базы не могли принять больше. Но это было лучше, чем сберечь Объединенный банк данных, а без помощи хандайцев мы смогли бы только это. Их корабли всю неделю челночили между Марсом и Землей, сами чужаки расположились во временных лагерях в казахской степи. Искупление, так они назвали свою помощь. Лучше бы подумали до того, как притащить на хвосте безжалостного моллюска из Большой Вселенной.
Лунные базы и станции, разбросанные по Солнечной системе, эвакуировать никто не собирался. Все понимали, что без поддержки Земли их участь предрешена. Землянам тоже не сообщали всей правды, но кто мог удержать слухи, один другого страшнее и нелепее. Больше всего проблем доставляли повылазившие изо всех щелей пророки и мессии. И повальное дезертирство из армий - повсюду солдатики бежали домой, попрощаться с близкими. Человечество было в шаге от хаоса, и власти с трудом удерживали контроль.
Громада Жемчужницы занимала теперь все небо. В северном полушарии забыли, что такое солнечный свет. По медиа-каналам транслировали условную модель пришелицы и комментировали малейшие изменения, плохо скрывая панику. И правда, немного похоже на раковину, хотя Жемчужница не имела четких очертаний. Она почти не излучала и не отражала свет, изображение приходилось моделировать, вычисляя зону, где привычные законы переставали работать.
Главе Совета удалось настоять, чтобы Жемчужницу не пытались атаковать бравые военно-космические силы. Ежедневно ему и его сторонникам приходилось выслушивать от разных идиотов ехидные упреки в малодушии, потакании врагу и предательстве рода человеческого. Он сильно сдал за последние дни. Впрочем, как и все мы. Напряжение нарастало, неизвестность стала невыносимой. Мир замер в ожидании. И дождался.
Жемчужница заговорила.
Может быть, я не умер. Но больше я не боялся смерти, потому что во второй раз не страшно. На мгновение меня раскатало в бесконечность, во все стороны разом - а когда оно прошло, я схлопнулся в точку. Меньше, чем в точку - в собственное тело. В каждый нерв вонзилось по игле, через иглы пропустили разряд. Потом второй. И еще один. И еще. Не знаю, кажется, я потерял сознание. Наверняка что-то потерял. Например, чувствительность к боли, от которой только что сходил с ума. Нет, все-таки сошел - я стал улавливать в разрядах четкий ритм, стройность. Боль отступила или я привык. Я услышал это всем телом. Я слышал Глас Божий - или сама Вселенная говорила со мной? В такие моменты можно поверить во что угодно.
Я говорил с Жемчужницей. Хотя разговором это было назвать трудно - я получал ответ до того, как сам понимал, что за вопрос возник. Наверное, стоило спросить о чем-то глобальном, о каких-нибудь тайнах мироздания. Только думал-то я совсем о другом - о том, что наступил конец света, что я умираю или уже мертв. Ответом было сожаление. Жемчужница, смертоносный моллюск из другой вселенной - сожалела! И я знал, что это сожаление слышат сейчас все, кто не потерял рассудок и не провалился в обморок - Жемчужница говорила с землянами. Я слышал эхо мыслей других людей, их молитвы и прощальные слова. И еще - обреченность хандайцев. Пугающее чудо - чувствовать себя частичкой человечества и быть ей на самом деле, в эту самую минуту. В ответ на полумысль-полуудивление, как вообще можно разговаривать с настолько чужим созданием, я увидел улицу незнакомого города и человека, бьющегося в эпилептическом припадке. Он хрипел и выгибался дугой, оставляя на брусчатке кровавые следы - больше и больше с каждым приступом. Дернулся в последний раз и затих, неловко вывернув голову. Я откуда-то знал, что он только что услышал настоящий голос нашей гостьи. В полную силу.
Черт возьми, с вопросами надо быть осторожнее. Посторонние голоса-сознания отдалились и превратились в неясный шум. В этом гуле мои мысли вдруг обросли странным дробным эхом, будто кто-то повторял за мной. Или я повторял за кем-то? Мгновение, и я осознал-увидел сеть, узелком которой стал. Несколько десятков людей, разбросанных по всему миру, разных, но чем-то неуловимо схожих. Огонек, Ласка, Колючий, Добряк, Скользкий, Безоглядный и еще многие - в миг объединения мы узнали друг друга до дна, до последнего уголка души. Я был каждым из них, и каждый был мной. Я вспомнил, что хандайцы могут думать группами, и не удивился. Мы не удивились, потому что сейчас я не мог бы с уверенностью сказать, где кончается мое сознание и начинается чужое. И не знал, кто из нас стал задавать вопросы. Глупые вопросы, но других просто не было.
"Зачем ты забираешь наши жизни?"
ЦЕЛЬ - ЭТО ИЛЛЮЗИЯ.
"Тогда для чего ты уничтожила столько планет?"
ЦЕЛЬ - ЭТО ИЛЛЮЗИЯ. Я МОГУ - Я ДЕЛАЮ.
"Даже ценой гибели всех людей?"
НЕИЗБЕЖНО. СОЖАЛЕЮ.
"Тогда оставь нас в покое!"
НИТЬ НЕЛЬЗЯ РАЗРЫВАТЬ.
"Нить? Покажи эту нить..."
Зря я-мы попросили. Я выдержал "экскурсию" лишь потому, что Жемчужница предусмотрительно отсекла все непосильное для человеческого восприятия. Иначе все мы закончили бы, как тот эпилептик. Но и того, что мы увидели-узнали, хватило с лихвой. Мертвые планеты-жемчужины, те, что показывал Генрих и еще больше новых - мы побывали на каждой в момент гибели. Мы мчались вдоль "нити", словно просеивая вселенную собой. Я балансировал на самом краю безумия, слишком все было непостижимым. И удержался только потому, что наш общий разум ухватился за спасительную идею.
"Если ты сможешь сделать то, что никогда не делала раньше, но и твоя нить не прервется - ты не тронешь Землю?"
ГОВОРИ.
Спасибо и на том, что она просто не вывернула нас наизнанку. Я-мы собрались с духом, мысленно переглянувшись. Идея вполне безумная и отчаянная, чтобы сработать. В конце концов, разница между тем, что Жемчужница собиралась сделать и тем, что я-мы хотели предложить, была не такой и большой. И еще я надеялся, что единственная планета, не встретившая гостью залпом из всех орудий, заслуживает небольшого поощрения. Что до остального... Бессмысленная фраза наконец могла обрести значение: ничто не вечно под луною, и даже сама Луна...
***
Ночи на Земле теперь темнее, это верно. Жизнь вообще стала совсем другой, слишком многое изменилось. Поток новостей не останавливается ни на минуту, но я перестал за ними следить. Говорят, с прекращением лунных циклов в Юго-Восточной Азии разразился тотальный кризис. Ничего, привыкнут, все уладится. Ученые разделились на два лагеря - одни радостно бросились прогнозировать перемены и предвкушать массу грандиозных открытий, другие - стращать крахом экосистемы и всепланетной катастрофой.
Хандайцы же были в шоке. Поколебать их веру в человеческий гений теперь не сможет даже принесение всех чужаков в жертву. Про обмен они больше не помышляют - готовы по первому требованию торжественно вручить землянам все, что знают и умеют. Выгодная сделка.
Еще говорят, что очень много появилось сумасшедших, и эскулапы спорят, как их лечить. Разговор с Жемчужницей по душам человечеству даром не прошел. Мне тоже. Глядя в ночное небо я думаю, что скорбных умом еще прибавится. Или нам придется поменять представления о нормальности. На самом деле, никто не знает, что будет дальше. Меня это не беспокоит. Меня теперь ничего не волнует - кроме Маргариты.
Сегодня я разговаривал с Колючим - ушли еще двое наших. Вернее, остались. Мы так и не утратили мысленную связь. И продолжали называть друг друга так, как увидели в первый миг объединения. А теперь мы оставались по одному. Или по двое, как Огонек и Добряк. Они были нашим маленьким земным чудом, в противовес головокружительным чудесам Жемчужницы. Пусть Добряку было полста лет, а Огонек едва достигла восемнадцати - всем казалось, что они были одним целым и до нашей космической гостьи. А сегодня они ушли. Не смогли забыть сумасшедший полет сквозь вселенную. Или сквозь разум Жемчужницы?
Зато я уверен, что Колючий и Скользкий уйдут последними. Или вообще не уйдут.
Каждую ночь я поднимаюсь на крышу и жду, когда появится она, Маргарита. Наша персональная Жемчужина. Каждую ночь на фоне звездного бархата проплывает молочно-белое воплощение человеческих страхов и суеверий, романтических воздыханий и строгих научных знаний. Воплощение всего, что когда-либо за человеческую историю было возложено на алтарь лунного божества. Ночь за ночью я гадаю, чем стали легенды о вампирах и оборотнях, в какой узор сложились подлунные культы, а что осталось от поэтов, безумцев и влюбленных. Иногда, если долго вглядываться в тисненый серебряной нитью рисунок, он начинает плавиться и меняться. Тогда я меняюсь вслед за ним и погружаюсь в удивительный мир, сотканный Жемчужницей из наших грез и кошмаров.