Аннотация: Маленькая зарисовочка на тему русских народных сказок. С глубокой восточной философской мудростью.
В тёмном бору, среди вековых дубов, за болотами топкими, за плетнём частым — стоит избушка на курьих ножках. Стоит, да не шевелится!
Громко ворона каркнула, чужака заприметив. Каркнула, да подавилась.
- Ишь, ты! - заругался кто-то, приминая заросли высоких трав. - Не признала! Состарилась, что ли? Али ослепла?
Ворона молча развернулась хвостом к уродливой и сгорбленной бабке. Вступать в глупые пререкания птица не собиралась.
- А и то, - продолжила бабка, продираясь через заросли. - Подивись, как заросло всё! Як же ж тут не забыть, кто в дому хозяин? Отцепись ты!
Последнее было сказано какому-то кусту, крепко вцепившемуся в линялые юбки старухи. Как будто услышав, куст распрямился, отпустив добычу. Бабка же остановилась, оглядела подворье.
- Тут бы ещё бы пригодилась метла-самомётка и лопата-самокидка, - бормотала старуха, входя за плетень.
Но увы. Видимо, данных предметов в доме не водилось. Старуха отряхнула обувку, постучав сапожками друг о друга, взялась за наклонную шаткую лестницу и с кряхтением полезла в дом.
Заглянем же и мы туда, благо, хозяйка нас не видит. Избушка, невеликая снаружи, и внутри тоже не блистает ни размером, ни убранством. Печь, по идее, называемая «русской» ни в коем случае не могла служить никому постелью — ибо размерами была бы по-пояс невысокой старушке, если бы стояла на полу. Но встроена она была как раз на уровне пояса, так, чтобы не слишком наклоняться при готовке. Стол посреди горницы был длинён, но узок. Когда-то гладко отполированный, сейчас он почернел и местами блестел сколами и зарубками, свидетельствуя, что иногда замещал отсутствующий здесь верстак. С одного краю стола примостилась низенькая и широкая скамья, запросто могущая служить лежанкой, а с другой стоял объёмистый сундук, и одно описание совмещаемых профессий у этого древнего предка всех завскладов едва поместилось бы в его объёмное нутро. А кроме этих явно бросающихся в глаза предметов мебели в горнице, почитай, и не было ничего. Ну, разве что полочка с неряшливо расставленной посудой, мутное зеркало, вазочка с каким-то высохшим цветочком, развешанные по стенам образа святых и связки лука и перца… Ах, да! А на единственном окне - белые и чистые кружевные занавесочки.
Бабка подошла к сундуку и долго, несколько минут, смотрела на крышку. Потом вздохнула и откинула — с видимым трудом. Достала лежащую сверху свёрнутую скатерть. Развернула на столе. Длинный стол скатерть не покрыла, так и лежала на нём, как будто обрезанная. Хозяйка села за стол, побарабанила сухими пальцами по скатерти.
- Матушка-скатёрушка, - прозвучал в тишине её голос. - Одели нашу юдоль, ты яви нам хлеб да соль, от щедрот порадуй рот, уж накорми-ка народ!
В горнице как будто кто махнул опахалом. Пронёсся ветерок, вздымая пыль по углам… А на столе, на белой когда-то скатерти появились…
…икры бадейка, тушёная индейка, хлеб горячий, окорок поросячий, квасу жбан, пива стакан, и такой вот пищи… Ну, конечно, не до тыщи, но всё же скатерть была едой уставлена обильно и густо. Бабка же посмотрела на всё это великолепие с откровенным презрением.
- Тьфу ты… И всё постыло. Не то! Убирай, да давай чего-сь поинтереснее!
Снова по комнате прошелестел невидимый ветерок, теперь на скатерти лежал на белом блюде истекающий соком и запахом шашлык, подрумяненый, но не пережаренный. Рядом на блюдечке белел кольцами репчатый лук, замоченный в слабом уксусе. Горкой возвышались горячие лепёшки, краснел в маленькой плошке острый соус, лежали стопкой аппетитные колбаски, а в запотевшем лафитничке пряталась русская пшеничная, чистая, как слеза младенца.
- Тьфу… Да надоело. А ещё чего явишь?
Снова движение воздуха в пустой комнате, и на ярко-красном подносе, на диво лёгком, появился завёрнутый в шуршащую упаковку сложный бутерброд с мясом и сыром, в высоком ярком стакане пузырился тёмно-коричневый напиток, расталкивая кусочки льда, из красного свёртка выглядывали соломенно-жёлтые кусочки, распространяя незнакомый аромат… В отдельной плошке густо желтел какой-то соус.
- Ишь ты! - удивилась хозяйка. - А такого мы ещё не едали! Ну-ка сь, отведаем!
Она вцепилась крепкими ещё зубами в хлеб и удивилась:
- Поди ж ты! Мягкий!
Доев, хозяйка отдала должное соломенным длинным штучкам, зачёрпывая ими соус, и только комментировала:
- Соли не пожалела! Щедра, когда не надо.
Попробовав же напиток, закашлялась и чуть не разлила.
Миг — и скатерть пуста. Как не было ничего. Старуха собрала её, сложила и спрятала обратно в сундук. После чего задумалась, глядя на стол.
- Нет, ну так же не бывает? - сказала она безответному предмету мебели. - Ну, этот занят, тот хворает… Но уж Горыныч-то? Он-то узавсегда голоден! Правда, и тащиться к нему следует далеко… Надо будет сделать ещё сапоги-скороходы, а то сколько ж ноги-то ломать, а? Но схожу. Вот ей-ей, а схожу! Завтра. С утра. Или послезавтра!
Бабка вновь раскрыла сундук, отодвинула сложенную скатерть, напряглась и извлекла перину. Раскатала её на лавке, плюхнула подушку, обозначив таким образом изголовье, и легла не раздеваясь.
Солнце медленно опускалось за деревья.
- И… эээх! - с молодецким гиканием и посвистом трёхголовый ящер часто забил крыльями и опустился перед пещерой в горе. И вдруг с суеверным ужасом отпрянул, обнаружив гостью.
- Яга? - удивилась средняя голова.
- Чего это ты? - поинтересовалась правая.
А левая уставилась на облака, чуть не насвистывая что-то.
- Да вот, змеюшко, хочу тебя в гости пригласить…
- Опять жрать, - с неудовольствием заметила средняя.
- А и что? Коли есть что пожрать, чего бы и не откушать?
- Вот именно, - брякнула левая и снова уставилась на облака.
- А то я не знаю, что в тебя влезает сколько угодно!
- Ты хочешь сказать, что я толстый? - поинтересовалась правая.
- Не «толстый», а «упитанный», - поправила бабка. - Да и то, я ж тебя не на свадьбу зову, а просто посидеть, повечерять.
Левая голова по-прежнему интересовалась погодой. Правая вдруг срочно захотела изучить когти на передних лапах. Средняя повернулась влево-вправо, тяжело вздохнула и бухнула хвостом.
- Слышь, Яга… А может, это… не сегодня?
- Да что вы, ироды, сговорились? - осерчала старушка и топнула ногой.
По лесу прокатилась волна, деревья недовольно зашумели. Даже трава над логовом Горыныча зашевелилась.
- Спокойно! - тут же хором воскликнули все три головы. А средняя продолжила: - Ну, что ты, не могут разве у нас быть дела? Может, я занят!
- И я занят! - подтвердила левая, косясь на старушку одним глазом.
- Все заняты! - возопила бабка. - Кащей нового героя приструняет, ему некогда! Водяной лягушек на зиму считает, работы много! А ты? Ты у нас к обману не приучен, давай, сказывай, ты-то чем занят?
- Ты, Ягусь, главное не волнуйся! - зачастила правая голова. А средняя размеренно сказала:
- А не хочу.
- Почему?!
Три головы и старушка уставились друг на друга.
- Боюсь, - вдруг сказала левая. И снова отвернулась в небо.
- Чего?
- Растолстеть, - сказала правая.
И отвернулась назад.
Средняя быстренько стрельнула глазами влево-вправо, дёрнула крыльями и не смогла дольше отпираться:
- Скатерть твоя уж больно вкусно кормит. После неё лететь не получается. А наутро ж надо ещё раз откушать? А потом — поужинать, больно хорошо оно! А потом как попытаешься взлететь — и думаешь, может, ну его? Может, пешком?
- А пешком — долго и тяжело, - добавила правая.
- И хочется вернуться и ещё отдохнуть, - добавила левая.
- В общем, не пойдём мы. Прости уж.
Ящер обошёл старушку и влез в пещеру. Через полминуты оттуда высунулась голова (судя по всему — правая):
- Ты обедать-то будешь?
Голова посмотрела вслед удаляющейся фигурке, покачалась и скрылась в пещере.
- Кррра! Крра! - раздался за окном настороженный крик.
Старушка отложила «пятку», при поддержке которой набивала подмётку на неладно скроенный, но крепко сшитый сапог.
- Ну, что там? Чего раскричалась?
Но на этот раз пернатый сторож не ошибся. Русоволосый подросток стоял у плетня, затравленно озираясь. Хозяйка усмехнулась.
- Избушка, избушка! Повернись к лесу передом, а ко мне задом! - раздался звонкий голос.
- Ищо чиго! - бабка выбралась на порог, глядя на парня сверху вниз. - А может, тебе ещё и джигу сплясать? Небось, свои ноженьки есть, сам дойдёшь!
- Прости, хозяйка, - в пояс поклонился гость. - Меня так подучили, вот я и сказал. Прости, если обидел чем.
- Ишь, ты! - бабка опёрлась о косяк, разглядывая мальчишку. Лет пятнадцать, юнец совсем. - Вежество знаешь, не груб. Ну, залезай, поговорим.
Сидя на лавке, старушка с умилением глядела на гостя, за обе щёки уплетающим угощение.
- А сыру хочешь?
- Хочу, матушка!
- Какого тебе? Голландского, пошехонского, брынзу, фетаки али хурр?
- Ой, да мне бы простого, овечьего. Я ж и слов таких не знаю!
- А пить что будешь?
- Да квасу бы, если есть?
- А то могу пива заморского, или, вон, «Кока-колы»…
- Нет, матушка, благодарствую. Вот так выпьешь, а потом живот болеть будет!
- Сколько ж тебе лет, Иванушка?
- Семнадцатый пошёл!
- Надо же, а какой разумный! А куда ж ты путь держишь?
Слушая Ивана вполуха, старая Яга думала о том, что мальчишка, кажется, всерьёз верит в сказки. Надо же, захотел получить силу того света, от того и заклинание читал. Но голову не теряет, напролом не лезет, и хочет, кажется, искренне. И как он радуется угощению! Небось, у себя в селе так не едал! А разве не этого она хотела? Не зазвать к себе гостя, чтобы накормить от пуза да удивить его кушаниями заморскими? Самой-то уже всё это обрыдло, за столько лет. Яга посмотрела на скатерть, верой и правдой служившей ей, но… Но из-за которой забросила она огород, печь нетоплена, с соседями рассорилась… Даже вечно голодный Горыныч от её яств шарахается! Так может…
- Помогу я тебе, Иванушка. Путь тебе предстоит долгий, да нелёгкий. Вот тебе скатерть. Расстели её, стукни по ней три раза да скажи «Матушка-скатёрушка, одели нашу юдоль, ты яви нам хлеб да соль, от щедрот наполни рот, ужо порадуй-ка народ!». И будет тебе еда, какую душа пожелает. А как поешь, попьёшь, не забудь поблагодарить! Вот тебе, сынок, и подарок в путь! Ну, а теперь иди с Богом!
В русской печи покряхтывал чугунок с кашей. Яга в переднике закончила укладывать на противень пирожки, смазала их взбитым желтком, ухватом вытащила чугунок, на его место сунула противень и закрыла заслонкой.
- Их-хеэээ! - раздался за окном молодецкий посвист, ухание и ощутимый удар о землю. - Здоров, Яга!
- И тебе здравствовать, трёхглавый. С чем пожаловал? - старушка в осыпанном мукой переднике появилась на пороге приземистого сруба, подпёрла плечом косяк и вытерла морщинистые руки. Горыныч одной головой глянул на столб поднимающегося дыма. Другой оглядел двор, в котором суетились куры. Из подклета мычала корова. На чисто выметенном дворе стояла колода, возле которой кучей были навалены напиленные брёвна.
- Дык, это! Пожрать бы! - все три головы плотоядно улыбнулись.
- Быть по-твоему, - степенно кивнула лесная колдунья. - Залетай. Вот, видишь, брёвнышки? Поколи да в поленницу сложи. А я пойду на стол накрывать. Кощей, вон, очередного героя привёл, а водяной обещал после заката.
Баба Яга расправила натруженные плечи и скрылась в доме. Горыныч оглядел ладный дом, чистый двор, перемахнул через плетень и подхватил колун. Одна голова принюхалась и облизнулась.
- Ша! - шикнула на неё вторая.
А третья пробормотала, выбирая колоду поровнее:
- Пожрать нахаляву в любой деревне можно. А у Яги…
- Да понятно, - ответила первая голова, замахиваясь топором. - Хитра Яга. Самый сладкий кус — который сам заработал.
И с деревянным стуком разрубленные полешки улеглись в поленницу.