- Ну почему лето всегда так быстро кончается? - заунывным голосом вопрошала Катюшка в первый же учебный день. Опять вот занятия, домашние задания, отметки...
- А ты не забыла, что восьмой класс - это все-таки восьмой класс? К тому же ты пионервожатая, и из редсовета тебя никто не исключал. За всеми этими заботами и не заметишь, как учебный год пройдет.
Гюнтер как всегда оказался прав - учебный год промчался со скоростью курьерского поезда. Катюшка рисовала в стенгазету карикатуры на отстающих, пела вместе с пионерами "Взвейтесь кострами..." - да так, что Галина Михайловна выглядывала из своего кабинета в другом конце коридора и просила перенести репетиции во двор. А еще подтягивала по русскому языку двух девчонок из своего класса. А еще ругалась до хрипоты с Жоркой Старченко, секретарем школьной комсомольской организации, из-за того, что он вздумал проводить субботник в дождливый день. А еще взялась вместе со школьной самодеятельностью за постановку "Разбойников" на немецком языке...
- Все-то ты успеваешь, - беззлобно посмеивался Гюнтер. - Только вот Зоя Кузьминична по-прежнему тебе больше четверки не ставит!
Гюнтер оставался первым учеником в их классе. А в этом году он - кто бы сомневался! - стал секретарем комсомольской организации класса.
И вновь цвела сирень в школьном дворе. И вновь школа была переполнена тревожным ожиданием экзаменов и радостным ожиданием каникул.
Нет, подобная мысль могла прийти в голову только маме! В самом конце учебного года, когда все без исключения испытывают к учебникам если не любовь, то хотя бы уважение, она вдруг решила отправиться с обоими восьмыми классами в областной центр, на экскурсию.
- Весна ведь ждать не будет, - поделилась она соображениями с Катюшкой и Гюнтером.
- Да мы не возражаем, - сказала Катюшка.
- И даже одобряем, - подхватил Гюнтер.
- Только некоторые беспокоятся, что за отметки, - добавила Катюшка.
- А вы? - мама поглядела насмешливо, испытующе.
- Не-а! - Катюшка вздернула подбородок.
- Такие храбрые?
- Нет, просто у нас все по плану, - Катюшка и Гюнтер весело переглянулись.
Даже погода оказалась заодно с мамой - подарила в конце мая такой денек, будто бы до срока настал июль. Все - даже Гюнтер! - единодушно согласились, что сидеть в такой день над книгами и тетрадями просто невозможно.
- Не обольщайтесь, дорогие мои, - Ольга Вячеславовна одарила экскурсантов самой учительской из своих улыбок. - Цель нашей поездки - не увеселительная прогулка, а обогащение разума и чувств.
- Кто бы сомневался, - на ухо Гюнтеру прокомментировала Катюшка. - Счастье будет, если все, что мы сегодня услышим, к вечеру не перемешается в наших бедных, усталых головах!
Но настроение все равно было преотличным.
Дружно погрузились в вагон, сгрудились в одном углу, усевшись тесно-тесно, чтобы можно было переговариваться всем одновременно.
- Только не галдеть! - предупредила Ольга Вячеславовна, мгновенно разгадав суть маневра.
- А можно мы петь будем? - звонко, перекрывая нарождающийся шум, выкрикнула Танечка Русанова.
- Можно, только тихонечко, людям не мешайте.
- Да разве песней можно кому-нибудь помешать? - немедленно возразил Гарик. - Ольга Вячеславовна, вы же сами говорили: песни для того и придуманы были, чтобы помогать людям и в труде и в отдыхе. Говорили же?
- Говорила, говорила! - сдалась мама, и все же напомнила:
- Тихонечко.
Танюша начала свою любимую:
Дан приказ ему на запад,
Ей - в другую сторону,
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну...
Катюшка давно заметила: каждый раз, когда Танечка пела, улыбчивое ее личико становилось таким, будто бы это она провожала на войну любимого и сама вот-вот должна была сесть в эшелон. Даже в глазах появлялась отчаянная решимость.
Гюнтер тоже замечал. И как-то сказал Катюшке:
- Вы, русские, - удивительный народ. Героический. Вот Таня Русанова, она, наверное, и сама не предполагает, что она - герой, а погляди-ка на нее.
- Почему это "вы"? - усмехнулась Катюша. - После стольких лет в России тебя тоже можно считать русским.
И услыхала в ответ серьезное, твердое:
- Я - германец.
Гюнтер ни разу не сказал о себе "немец". Почему-то он не принимал этого слова, издревле обозначавшего в России его соотечественников, а еще раньше - всех иноязычных. Наверное, в этом неприятии тоже была частичка национальной гордости Гюнтера...
Девчонки, а потом и ребята подхватили песню. Как и предполагал Гарик, никто из пассажиров не запротестовал - слушали, улыбались.
Гарик бросил на Катюшку озорной взгляд.
- А новую выучила? Ну, про тезку свою, про Катюшу?
- Ага.
- А чего помалкиваешь? Запевай!
- Вместе с Таней, хорошо? Она у нас лучше всех поет. Да не смущайся ты, Танюша, я правду говорю. Гюнтер, подтверди!.. Вот видишь?! Гюнтер ведь никогда не врет.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой,
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой...
Песня разбередила душу. А Катюшка терпеть этого не могла - чтобы кто-то, кроме Гюнтера, конечно, видел ее растроганной.
- Не понимаю я эту Катюшу, - заявила она. - Боец, значит, родину бережет, а она - только любовь. Нет бы по-настоящему помочь!
- А я думаю, беречь любовь - тоже подвиг, - вдруг заспорила тихоня Настя Соловьева. - Что бы с бойцом ни случилось - беречь...
Сказала так строго и решительно, что никто даже не улыбнулся, хотя в классе над Настей посмеивались: все знали, что она тайком вздыхает по Борьке Литовцеву. Катюшка поглядывала на Настю снисходительно: тоже мне, нашла Онегина... А между прочим, Борька и есть Онегин - нахал и задавака. Может, и в летчики решил пойти только для того, чтобы оказаться выше всех. Вот Колька с Гришкой, хоть и подались-то в аэроклуб следом за своим вожаком, и вправду мечтают военными летчиками стать. А Борис... кто его разберет? По крайней мере, ей, Катюшке, дела до него нет. За Настю только обидно.
- Давайте, чтобы без спору без драки, споем что-нибудь боевое, -предложил неугомонный Гарик.
- А про Катюшу - разве не боевое? - интересно, какая муха укусила сегодня молчаливую скромницу Настю?
- Боевое, - не стал спорить Гарик. - Только есть и побоевее.
И запел:
Там вдали, за рекой
Засверкали огни,
В небе ясном заря догорала.
Сотня юных бойцов
Из буденовских войск
На разведку в поля поскакала...
Так и ехали - с песнями, с добродушными спорами. До слез глядели на солнце, смеялись до слез. А солнце било в окна вагона с такой силой, словно хотело ворваться внутрь и присоединиться к веселью.
...Целых три часа Катюшка вместе со всеми ходила от памятника к дому, от дома к памятнику, слушала, что рассказывает мама... даже, кажется, запоминала. Одним словом, вела себя идеально.
И целых три часа ловила выжидательные, опасливые взгляды Гюнтера.
Впрочем, предложение, которое она наконец высказала, оказалось сравнительно безобидным:
- Давай сбежим, а? Мы сами вдесятеро больше увидим... ну хорошо, не вдесятеро... впятеро - уж точно!
Гюнтер укоризненно вздохнул.
- Ну, ты только представь, как это здорово - заблудиться, а потом найтись!.. А если и не найдемся вовремя, что ж мы, в поезд самостоятельно не сядем, что ли?
Гюнтер покачал головой, но Катюшка заметила солнечный всплеск в его глазах. Ага, момент выбран правильно!
- Так идешь? Или я без тебя?
Гюнтер легонько сжал Катюшкину руку.
"Жди".
Не сговариваясь, помедлили, так, чтобы оказаться позади всех.
Не сговариваясь, укрылись в арке какого-то дома, тоже, может быть, исторического.
- Как всегда - куда глаза глядят, - с нарочитой беззаботностью отозвался Гюнтер. - Или у тебя есть другие соображения?
- То-то и оно, у меня - соображения, а у тебя - планы... - польстила Катюшка.
- Какие планы, о чем ты? Планы, как заблудиться в едва знакомом городе? Нет уж, это по твоей части...
Увы, Гюнтер совершенно нечувствителен к лести. Между прочим, один из самых больших его недостатков!
Другой - осмотрительность. Схватил сорвавшуюся с места Катюшку за руку - и не отпустил, так и заставил идти рядом.
- Не увлекайся. Все-таки почти что незнакомый город.
- Твоя осторожность порой похожа на трусость, - огрызнулась Катюшка.
-- А твоя злость - на признание поражения в споре, - незамедлительно парировал Гюнтер.
-- Я никогда не признаю поражения! - Катюшка вздернула подбородок - и оступилась. Оставалось только втайне порадоваться тому, что Гюнтер держит ее за руку. Катюшка посмотрела в его смеющиеся глаза и, сдаваясь, заговорила о другом:
-- Ты такой вот правильный, серьезный, ты скажи мне, что может быть лучше свободы? Идти, куда хочешь, дышать весной, говорить о том, что волнует сейчас, в эту вот минуточку, в эту вот секундочку! Если послушать маму, получается, город - сумма достопримечательностей. А разве не интереснее чувствовать, что город - множество людей, которые так же, как ты, дышат сейчас весной и говорят, говорят, говорят о том, что сейчас для них важно?! Понимаешь, Гюнтер, сейчас!
-- Ольга Вячеславовна рассказывает очень интересно, - заметил Гюнтер, то ли споря с Катюшей, то ли просто поддразнивая.
-- Подлиза! - Катюшка показала ему кончик языка. - То-то мама всегда ставит тебе только "хорошо" и "отлично"! Даже тогда ставила, когда ты по-русски толком и слова сказать не умел!
-- Ты любишь рассуждать о храбрости и трусости. А тебе не кажется, что это и есть трусость - скрывать, что ты уважаешь человека? Я уважаю Ольгу Вячеславовну и одобряю то, что она делает.
Да, Гюнтер любит ясность, и это, безусловно, одно из главных его достоинств.
- Я согласна, мама здорово рассказывает, и вообще она молодец, но...
- Но город - прежде всего люди. Ты права, Герда.
У Катюшки перехватило дыхание - нет слова добрее, чем это имя...
...Сказка пришла под Новый Год. Наверное, самое время для сказки. Катюшка затеяла предпраздничную уборку, Гюнтер принялся ей помогать. В недрах письменного стола обнаружилась давняя пропажа - книга с большущими буквами и яркими картинками, по которой Катюшка когда-то училась читать. Сказка о Снежной Королеве. Катюшка хотела отложить в сторону - и почему-то не смогла. Уселась на диван, раскрыла книгу, подвинулась, давая место Гюнтеру. Завороженные, они читали сказку - знакомую и незнакомую. Сказку о красоте - настоящей и поддельной. Сказку о слабости человека во враждебном ему мире и о силе человеческого сердца. О верности, которая могущественнее всего на свете. Два дома напротив. Два сердца рядом.
Гюнтер взял Катюшкину руку и на мгновение прижал к своей груди.
- Ты тоже умеешь растапливать лед. Помнишь, пять лет назад?.. Герда.
Герда. Нет нежности пронзительнее, чем это имя...
...Забрели в маленький скверик. В будний день скамейки пустовали. Только на одной сидела бабуля в старомодной шляпке с вуалеткой, бдительно наблюдая за малышом, который стоял в двух шагах и не менее бдительно следил за рыжей кошкой, подкрадывающейся к стайке голубей.
Катюшка и Гюнтер устроились на соседней скамейке.
- Забавная сценка, - фыркнула Катюшка. - Как ты думаешь, а кто она, эта бабушка в шляпе?
- Бабушка, - Гюнтер усмехнулся. Притворяется, что вопроса не понимает!
- Ну, для своего внука, понятно, бабушка! А вообще? Домохозяйка? Или бухгалтер, как Клавдия Ивановна? А может, актриса?.. - в Катюшкиных глазах светился азарт исследователя, стоящего на пороге поразительного открытия.
По скверику деловито прошагал высокий мужчина с портфелем.
- А вот этот дядечка - точно какой-нибудь ответственный работник. Может быть, главный инженер на заводе. Или даже директор.
- Не знаю, кто он сейчас, но совсем недавно он служил в армии, - сказал Гюнтер. - У него и выправка, и походка военного, причем кадрового. Не исключено, что он и сейчас служит. Ну, например, приехал в отпуск, решает какие-то семейные вопросы.
- В разведке, что ли, служить готовишься? - спросила Катюшка, почти не тая восхищения.
- Просто люблю наблюдать. Ты ведь знаешь, я созерцатель. А ты у нас фантазер. Это даже лучше - ты вперед продвигаешься быстрее, у тебя дерзость есть, напор.
- А у тебя - понимание. Я ведь не всегда сообразить успеваю, мимо чего проскакиваю, - Катюшка засмеялась. - Так, сначала гадостей друг другу наговорили, теперь похвалили друг друга. Дальше-то что?
А дальше - скверик пересекли, отбивая каблучками дробь, две девушки в светлых платьях. Лица озабоченные, в руках - тугие свитки чертежей.
- Студентки, - Катюшка вздохнула. - У них экзамены, наверное, уже начались.
Помолчала, сосредоточенно глядя на рыжую кошку, которая отчаялась добыть себе обед и тешилась теперь единственным доступным без всяких ухищрений удовольствием - грела бока на солнцепеке.
- Гюнтер, а ты помнишь то стихотворение? Ну, помнишь, я тогда еще поняла его без перевода? В первый раз поняла, помнишь? - Катюшка заглянула Гюнтеру в глаза.
Она хочет услышать. Это очень, очень важно. Именно сейчас!
Freude, schЖner Gotterfunken,
Tochter aus Elysium,
Wir betreten feuertrunken,
Himmlische, dein Heiligtum.1
Гюнтер говорил тихо-тихо, почти касаясь губами Катюшкиной щеки. Но Катюшке казалось: их слышит весь город. Должен слышать!
Deine Zauber binden wieder,
Was die Mode streng geteilt,
Alle Menschen werden Bruder,
Wo dein sanfter FlЭgel weilt.
- Молодые люди, прошу вас обратить внимание, это общественное место. И к тому же здесь гуляют дети!
Катюшка не сразу поняла, что гневная реплика обращена к ним. Наверное, и вовсе не поняла бы, если бы вдруг не умолк Гюнтер.
Бабушка в шляпке с вуалеткой пристально, с демонстративным неодобрением смотрела на них.
- Целуетесь на скамеечке, ничего вокруг не замечаете. А еще, наверное, комсомольцы!
Какой на редкость противный голос у этой бабушки!
Но разве туча может погасить солнце? Только заслонить на время...
- Комсомольцы! - Катюшка вскочила, с вызовом тряхнула головой и прокричала - так, чтобы слышали город и солнце:
Froh wie seine Sonnen fliegen
Durch des Himmels pracht'gen Plan,
Wandelt, Bruder, eure Bahn,
Freudig wie ein Held zum Siegen.
И, схватив Гюнтера за руку, решительно зашагала прочь.