На вокзал они, разумеется, опоздали. А если уж совсем честно - не пошли. Не сговаривались, не размышляли даже, просто взяли и не пошли. У них было солнце, был город - волшебный лабиринт, будто бы нарочно для них украшенный празднично зеленой листвой. Уехать, не разгадав его тайн, они не могли.
И, о чем бы они ни говорили, в каждом слове сияло солнце. Каждый взгляд согрет был солнцем.
Едва вышли из сквера, Катюшка отпустила руку Гюнтера. Но чувствовала - его рука поддержит в любое мгновение.
Солнце! Солнце в ветвях деревьев. Солнце в растрепавшихся Катюшкиных волосах. Солнце, солнце, солнце...
А вечером по темно-синему глянцу небес часто-часто рассыпались яркие звезды.
Катюшка и Гюнтер забрели на окраину.
Хоть и областной центр, но окраина есть окраина. Дома сплошь такие же, как на их улице - не то городские, не то сельские, с чердаками и голубятнями, сараями и палисадниками. На первый взгляд похожие друг на друга, как родные братья, на второй - совершенно разные, даже и не родственники. Эти дома могут много интересного порассказать о своих хозяевах. Так много, словно и вправду умеют говорить, как в сказке. А вот большие многоквартирные дома серьезны и молчаливы. По-взрослому. И по-взрослому не в ладах со сказками...
Катюшка сказала Гюнтеру. Он сосредоточенно кивнул - услышал, но думает, как видно, о другом. Катюшка сразу же сообразила, о чем. Ну, конечно же, о высоком! В прямом смысле слова.
Улица упиралась в подножие холма. Прощальный подарок счастливого дня: с холма открывался такой вид на город, что дух захватывало. А звезды приблизились, нависли над самой головой. Катюшке на секунду стало жутко от такого космического соседства, и она обеими руками вцепилась в плечо Гюнтера. Он бросил быстрый взгляд, улыбнулся без насмешки. Понимает.
- Знаешь, - приподнявшись на цыпочки, тихонечко-тихонечко зашептала Катюшка, - когда мне лет пять было... ну, мы с папой катались однажды вечером на лыжах. По-моему, он тогда в первый раз меня с собой за город взял. Ни деревьев, ни домов, ровное поле. Не успели накататься - стемнело. Возвращаемся, а рядом с нами, чуть ли не у самой земли, что-то странное летит... Нет, я, понятное дело, и раньше звезды видела, но россыпью. А здесь - ковшик с изогнутой ручкой, точь-в-точь как мамин, из которого она герань поливает... только большущий и светится. Страшно-то как! Я к папе прижалась, пальцем в небо тычу. А он смеется, это, говорит, созвездие Большой Медведицы. Давай, говорит, поищем, где у нее спинка, а где носик. А мне не до спинки и не до носика! - опрометью бы оттуда кинулась, если бы от папы отважилась хоть на шаг... Папа успокаивает, она, дескать, и не страшная вовсе, а я дрожу как осиновый лист, и все смотрю на нее, смотрю.... Боюсь - очень уж большая она и, к тому же, в небе. А красивая! Я и не знала, что такая красотища бывает - просто дух захватывает, и не пойму, от чего больше - от страха или от восторга. Так она и бежала рядом с нами до самого дома. Гляну-гляну на нее - ноги подкашиваются, и дышать больно, как будто бы в носу ледышки. И что ты думаешь? - у самого крыльца я все-таки не удержалась, плюхнулась в сугроб. Мама меня поднимать, сразу же утешает, привыкла, что я чуть споткнусь - тут же в рев... А я и разревелась бы да не могу. Кажется, с тех пор сколько ни падала, ни разу больше не заревела. Только вот... до сих пор мне делается не по себе, когда созвездия вижу. Я смешная, да?
- Нет. У каждого есть какой-нибудь необъяснимый страх... или необъяснимое средство от страха... - Гюнтер немножко отстранился, так, что оказался напротив Катюшки, глаза в глаза. И Катюшка тут же сообразила: сейчас он скажет что-то очень важное. - Хочешь узнать обо мне то, чего никто не знает?
Он еще спрашивает! И когда же еще рассказывать, как не сегодня?!
- А ты знаешь, когда я понял, что ты будешь моим самым лучшим другом? Когда ты заметила, что я люблю темноту. Сразу заметила.
Катюшка польщено улыбнулась, и Гюнтер улыбнулся в ответ, но его улыбка была задумчивой и печальной.
- А ведь я поначалу боялся темноты, почти все дети боятся темноты, - он говорил медленнее обычного, и даже исчезнувший, казалось бы, навсегда акцент снова слышался отчетливо. - Мама в моей комнате ночник не гасила, пока лет в семь я не решил, что стыдно бояться. Но все равно боялся. - Гюнтер помолчал. - Когда отца арестовали, светило солнце. Вечер, вроде бы, конец октября, а тепло, солнечно, весь день такой был, и вечер тоже... А мне вдруг захотелось, чтобы стало темно. И когда наконец стемнело, я попросил маму не зажигать свет. Мне почему-то казалось, что темнота оберегает маму, и бабушку Марту, и меня. Если бы возможно было, я выключил бы тогда свет во всей Германии.
Гюнтер снова умолк, на этот раз надолго, но Катюша не прерывала молчания, шестым чувством угадывая: он сказал не все, нельзя вторгаться...
- Когда нам сказали, что папа умер, тоже было солнечно. И когда умерла бабушка - тоже. И я уверился накрепко, что беда всегда приходит по солнцу, а в темноте...в темноте, может быть, и не заметит, мимо пройдет. Я никогда не верил в сказки, даже когда совсем маленьким был. А тут - поверил. И когда мы приехали в Советский Союз, когда поселились у тети Тони, я все никак не мог приучить себя к солнцу и отучить себя от темноты.
- К солнцу ты снова привык, а от темноты так и не отвык. Ты до сих пор любишь темноту, правда ведь, Гюнтер?
- Да.
- Я тоже. Только не всякую. Обычной темноты я... ну не то чтобы боюсь, но противная она какая-то. А твою - люблю. Она уютная, добрая. И, когда ты рядом, ни капельки не страшно. Даже сейчас вот, среди всех этих созвездий. Я могла бы всю ночь стоять здесь и смотреть...
- А вот этого делать как раз и не следует, - сказал Гюнтер самым обычным своим тоном, чуть-чуть нравоучительным. - Иначе мы сегодня вообще домой не попадем.
- Попадем - не попадем, все равно нам попадет по первое число! - с привычной беззаботностью отозвалась Катюшка.
И, разумеется, не ошиблась. В этом - не ошиблась, зато в другом... Думала получить строгий выговор от мамы, и, как всегда, изобразить горькое раскаяние... только для того, чтобы две минуты спустя обрушить на бедную мамину голову водопад новостей и впечатлений.
Но встретил их разъяренный отец. К такому повороту Катюшка готова не была. Потому, наверное, что никогда прежде не видела отца даже просто рассерженным, не то что в ярости, даже представить себе такого не могла. Видно, никогда еще не доходила до края... до края отцовского терпения.
Первый порыв - юркнуть, не мешкая, за спину Гюнтера - Катюшка подавила без труда. Но не успела еще выругать себя за подлую, трусливенькую мыслишку, как отец взорвался:
- Вы что вообще себе позволяете?! Совсем с ума посходили? Самостоятельность демонстрируем, что хочу, то ворочу?! Где были, говорите!
Хрустальные рюмки в серванте отозвались тревожным перезвоном.
- Па-ап... - начала было Катюшка - и умолкла, устыдившись своего испуганного блеяния.
Не сообразила, замахнулся отец или только лишь подался вперед - Гюнтер быстро встал между ними.
- Сергей Леонидович, не делайте ничего, за что потом вам будет стыдно, - сказал он подчеркнуто вежливо. - И не говорите, не надо.
- Меня стыдишь? - отец больше не кричал, голос его был почти спокойным... только очень уж недобрым. - Только вот подзабыл ты, мальчик, что у твоей матери сердце больное, нельзя ее так волновать. Нет бы посмотреть, как она там - сюда геройствовать пришел, явился-не запылился.
Катюшка готова была поклясться самой страшной клятвой, что ни отец, ни мама не увидели страха в глазах Гюнтера. Но она-то увидела! А еще раньше, чем увидела, - почувствовала. И ей тоже стало страшно.
- Гюнтер, я сказала твоей маме, что позволила вам задержаться в городе, - наконец-то вмешалась мать. И добавила совершенно по-учительски:
- Я не запамятовала, все так и было?
Гюнтер шагнул к двери, растерянно оглянулся на Катюшку.
- Я с тобой, - быстро сказала она.
- Катя, вернись сейчас же! - крикнул вслед отец. В ответ Катюшка что было сил хлопнула дверью. А, семь бед - один ответ!
В доме тети Тони не светилось ни единого огонька. Прежде чем Катюшкины глаза привыкли к сумраку, Гюнтер прошелестел по комнатам и вынырнул из темноты.
- Все в порядке. Спят.
Следом за Катюшкой вышел на крыльцо.
- Ты куда это? - Катюшка нахмурилась.
- Провожу, - коротко ответил Гюнтер.
- Так и будем всю ночь друг за другом хвостом бегать? - Катюшка невесело улыбнулась.
- Пойдем.
Какой же он все-таки упрямый!
Родители по-прежнему сидели в кухне, у папы лицо сердитое, у мамы - озадаченное.
Гюнтер остановился на пороге, не впуская Катюшку.
- Ольга Вячеславовна, Сергей Леонидович, извините меня.
- Да ладно, ничего ей не будет, - махнул рукой отец. - И с тебя не буду требовать обещаний, что такое, дескать, не повторится - она тебя еще и не в такую историю втравит, глазом моргнуть не успеешь.
- И Катюшу тоже извините.
"Ты что?! Тебя просили?.." - хотела крикнуть Катюшка. Но Гюнтер уже скрылся за дверью. Ничего не скажешь, очень вовремя!