Среди многих своих грехов необязательность Сашка не числил. Не то чтобы слово у него никогда не расходилось с делом - кто вообще может этим похвастать? - но прямые обещания он выполнял.
Однако же на "Дворянском гнезде" так и не появился.
Все ж таки в отношении него, Александра Архипова, судьба исполняла закон подлости неукоснительно: смены у матери и Маруськи не совпадали, и заботливые родственницы попеременно отирались дома, отслеживая, ищет Сашка работу или опять забил. Второе, в принципе, соответствовало действительности, но вот измучили Сашку похожие друг на друга, напоминающие пытку водой семейные разборки. Вода, говорят, камень точит. И ведь, что самое обидное, не брешут.
Уж лучше уйти на пару-тройку часов, побродить по разным конторам, больше имитируя поиск работы, нежели ища. Нет, ну в самом деле, какой охранной фирме нужен сотрудник, сменивший за каких-то полтора года три таких вот фирмы и не способный внятно объяснить, почему уходил-то? И уж тем более, ни одна торговая организация, какой бы шарашкиной конторой она на поверку ни оказалась, не возьмет в менеджеры человека без опыта работы и без мирной профессии. Однако же Сашка вошел во вкус, и общение с кадровиками и кадровичками начало его забавлять. Особенно с кадровичками, Сашка уже спорил сам с собой, на какой минуте разговора дамочка начнет прятать глаза и мямлить, изобретая необидные причины отказа.
О том, что последние сбережения тают куда быстрее, чем этот вот уже изрядно подточенный совсем не февральскими дождями снежок, Сашка, конечно, думал... думал-думал, да так ничего путного не придумал. И снова обращаться к Викторычу охоты не было. А если называть вещи своими именами, трижды он Горяйнова уже подвел. И оба об этом знали, но помалкивали. Викторыч - из благородства, наверное, а он, Сашка - потому как сказать было нечего. Оправдываться за то, что он такой, какой есть, - дурость. Винить жизнь за то, что она раз за разом выбрасывает его, как волна рыбу на песок, - полный идиотизм. Следовательно, в этот раз полагаться придется только на собственную соображалку, ну, может, еще на удачу... Жаль, камушек с указаниями: "Налево пойдешь - бабки найдешь, направо пойдешь - в кабак попадешь, прямо пойдешь - точняк огребешь", увы, современной городской архитектурой не предусмотрен.
Пока Сашка, спустившись по щербатым ступенькам очередного зачуханного "офиса" с очередным отказом, думал, куда двинуться вот прямо сейчас, родные милосердно решили за него.
- Саш! - Маруська почему-то всегда орала в трубку так, как если бы находилась под артобстрелом. - Мать сказала, чтобы ты марганцовку купил.
- Нафига?
- Рыбок купать будем.
- Чево-о? - неподдельно удивился Сашка.
- Ты что, опять поддатый? - окрысилась сеструха. - Русским языком говорю: рыбок купать, - и добавила, кладя конец даже еще не начавшейся дискуссии: - В слабом растворе. Чтобы не болели. Анна Васильна посоветовала.
Рыбки появились в доме пару недель назад. Тоже по совету Анны Васильны, детсадовской воспитательницы. Она заметила, что Никитка стал дерганый. Спросила, все ли ладно в семье. Маруська, ясное дело, начала расписывать, как все отлично и замечательно. Слово за слово, договорились до того, что Никитке для полного счастья не хватает только домашнего животного. От предложения завести кошку или собаку Маруська отказалась наотрез. Как же, как же, от них грязь, шерсть и шум! (уж в этом Маруська толк знает, от ее бывшего - все то же самое, исключая шерсть, но включая мерзкий характер и любовницу). Сошлись на рыбках. Никитке приобретение оказалось пофиг, зато Маруська вдруг открыла в себе страсть к рыбе не только в жареном, вареном и тушеном виде. Натаскала разных камушков (где только нашла в феврале-то месяце!), накупила всяких гротиков и прочих финтифлюшек. А теперь еще и в марганцовке рыб своих вымачивать собирается. То ли окончательно сбрендила, то ли наконец-то выучила мудреное слово "релаксация".
Скучная аптечная тетя поглядела на Сашку так строго, как будто бы он спросил о непристойном и туманно пояснила:
- Мы не муниципалы.
- Ну и что? - м-дя, частенько сегодня приходится удивляться! Может, пора задуматься: то ли башку пора чинить, то ли все обстоит еще хуже - мир понемногу съезжает с катушек.
- Марганцовку теперь только в муниципальных продают, - начала втолковывать тетя. Понятнее не стало, и Сашка ощутил что-то похожее на любопытство.
- А чего так?
- В рамках борьбы с терроризмом, есть такое распоряжение.
И, по-своему истолковав Сашкино молчаливое удивление, выдала еще одну объяснялку:
- Она же взрывается!
- Жуть какая, - совершенно искренне ответил Сашка. И подумал: чем больше жизнь напоминает анекдот, тем меньше хочется смеяться. - А чего так сложно-то? Есть куча более простых способов...
Тете ни с того ни с сего поплохело, по крайней мере, вид у нее стал донельзя несчастный, и Сашка понял - лектор из него тоже неважнецкий. И попытался сообразить, где ближайшая муниципальная аптека. Интересоваться у тети предусмотрительно не стал - возьмет и увяжет его настойчивый интерес к марганцовке с пресловутым распоряжением? Усмехнулся. И решил во что бы то ни стало разжиться марганцовкой, даже для этого придется странствовать из одной муниципальной аптеки в другую. Из простого упрямства.
Не дошел даже до первой. Опять позвонила Маруська и срывающимся голосом принялась выплакивать что-то вообще несусветное. Перекрыть поток ее словоизлияний - Сашка знал по опыту - задача невыполнимая. Поэтому просто слушал и пытался сообразить, что к чему. Сумел выцепить две важных вещи: с Катюхой большое несчастье и нужно срочно мчаться домой.
У подъезда стояла "скорая". В подъезде, между четвертым и пятым этажами, несли вахту Римма Матвеевна и Валентина Никаноровна, обе разом. Если уж задушевные неприятельницы вместе охотятся за интересными новостями, произошло что-то из ряда вон.
- ...а я ей говорю: что ж ты, негодяйка, такое творишь-то? Видишь, рама гнилая насквозь, стекло и так на честном слове держится!.. - тоненько верещала Валентина Никаноровна.
- Вот пусть теперь они стекло и вставляют! - вечевым колоколом вторила ей Римма Матвеевна.
- Здрасьте, - буркнул Сашка и попытался поскорее проскочить наверх.
Не тут-то было.
- Ой, Са-ашенька! - пропела Никаноровна, преграждая путь. - Беги скорей домой, на Катюшу стекло упало, вот несчастье-то, бедная девочка, я ж ей говорила, предупреждала же, чтобы она окошко-то не открывала, а она...
- Ладно, - сквозь зубы выдохнул Сашка, довольно невежливо оттесняя Никаноровну и притирая Матвеевну к стене.
- Са-аш! - донеслось ему вслед. - А она у вас часом не курит, а? Чего она окно-то...
С врачом, сонным дядькой в неопрятном халате, и вялой худосочной фельдшерицей Сашка столкнулся на пороге. Фельдшерица поспешно убралась с дороги, врач поглядел потусторонне - и оба, бряцая и топоча, двинулись вниз по лестнице.
- Ты представляешь, почти час ехали! - принялась на высокой ноте жаловаться мать, едва Сашка закрыл дверь. - Я звонила-звонила, говорила - у меня ребенок кровью истекает, а они мне - машин нет, сами как-нибудь перебинтуйте, ты представляешь?
- Да представляю, представляю, - торопливо отмахнулся он. - Что с Катюхой?
И, не дожидаясь ответа, пошел в Катюхин закуток (меньшая делила комнату с матерью и обитала за шкафом). Мать - следом. Сестренка глядела из угла кровати белой мышкой, тихой и зашуганной. На лице в нескольких местах пластырь, на руках тоже понакручено-поналеплено. Но это ничего, подумал Сашка, переводя дух, могло быть куда хуже.
- Ну, рассказывай, что стряслось.
Раньше - не то что в сопливые лета, а даже и год тому назад - в ответ на подобное требование Катюха скороговоркой выдала бы все печали, а потом долго хлюпала бы Сашке в плечо. А сейчас только похлопала бессмысленно глазами и прошелестела:
- Ничего.
- Видели мы твое "ничего"! - крикнула мать прямо в ухо Сашке. Из-за чего бы она ни перепсиховала, отходняк всегда выглядел одинаково. - Какого вообще хрена ты окно в подъезде открывать кинулась? Весну зачуяла?
- Отстань, - все с той же интонацией механической куклы отозвалась Катюха.
- Стоп, - Сашка еще раз вгляделся в сестренкино лицо, перевел взгляд на мать. - Ма, уйди, а?
- Да ты что, не понима...
- Понимаю. Потому и прошу - уйди, - требовательно повторил Сашка. - Тебе что, заняться нечем?
- Да мне, благодаря ей, всю ванную от крови отмывать!..
- Вот видишь! - заключил Сашка, пресекая дальнейшую пикировку.
Вот ведь брякнула заботящаяся о нравственном облике молодежи Никаноровна про курево... только вряд ли она могла подумать, какую истину брякнула!
- Что курила? - без околичностей спросил Сашка, усаживаясь напротив Катюхи, глаза в глаза.
- Не знаю, - безразлично ответила она. - Мне плохо. Почему мне не дали уйти?
Буднично, без надрыва, даже без обиды. Помнится, когда мать не пустила ее на дискач, эмоций было куда больше.
Что ж он раньше-то не видел, что все настолько погано? Ну, рядилась сестренка в черные балахоны, ну, цепляла на шею какие-то непонятные цацки, ну, мазала физиономию как для съемок в фильме ужасов, Никаноровна с Матвеевной только что не крестились, завидев Катюхино бело-черное личико. Сашка только посмеивался - перебесится! А про себя добавлял - уж лучше так, чем киснуть, как Маруська. Что греха таить, старшая всегда была ему чужой, а вот меньшая, как ни крути, - родной человечек. Ну и прощал ей... теперь понятно - больше, чем следовало прощать. Правда, и его покоробило, когда Катюха начала поганить лицо всякими пирсингами. А однажды он всерьез психанул, увидев на сестренке очередной ошейник - на этот раз не со стилизованными крестами и рунами, не с каким-нибудь воплощенным глюком из средневекового бестиария, а с черепом. Попробовал достучаться - эсесовская-де эмблема, последнее дело себя этим знаком метить. Не достучался. Только наслушался бредятины про эстетику смерти. В Сашкином понимании, отягченном практикой, слова "эстетика" и "смерть" стояли ну уж очень далеко друг от друга. И если за словом "эстетика" игриво пряталось что-то глупое и бесполезное, то из-за слова "смерть" прямо глядело настоящее, пережитое. Эх, зря он тогда отступился от Катюхи, надо было долбить и долбить. Ограничился тем, что выкинул чертову побрякушку, да и успокоился. Сестренка тоже недолго возмущалась. Подозрительно недолго. Так что вечное оправдательное "кто бы мог подумать?" тут не катило. Он должен был подумать, а теперь...
- И куда это ты собралась на ночь глядя? - резко спросил он.
- Ты не понимаешь... - в Катюхином голосе колыхнулась досада. Ага, уже что-то!
- Не понимаю, - охотно подтвердил Сашка. - Объясни.
- Голова болит, - пожаловалась Катюха.
- Ну так ясно, люди со здоровой головой в окошко не сигают. Рассказывай.
- Что?
- Все рассказывай. Все, о чем голова болит. Может, полегчает.
- Не хочу, - Катюха сползла под покрывало, свернулась клубочком. - Все без толку.
- Что без толку?
- Все в жизни. Жизнь бессмысленна. А смысл мы сами себе придумываем... можно жить одними придумками, а?
- Ты ее видела, жизнь-то? - сердито спросил Сашка - и тут же сообразил: фразочка-то из мамашиного арсенала, правильная и... и, ну да, бессмысленная.
- Не хочу, - затверженно повторила Катюха. - Ничего и никого видеть не хочу. Ты тоже уйди.
- Не-а. Сперва поговорим.
- Не хочу, - сестренка укрылась с головой.
"Вот ведь заладила-то!" - Сашка начал закипать.
- Катюх, давай по-хорошему. Я ведь все равно узнаю.
- Плевать, - невнятно пробубнила меньшая. - Если оно тебе нужно - читай, тетрадка в тумбочке. И это... к себе вали, а? Я спать буду.
Вид беспросветно черной, как Катюхино настроение, общей тетради воодушевления у Сашки не вызвал. Во-первых, страниц исписано до хренищи. Во-вторых, текст перемежается черно-красными зарисовками - пентаграммы, черепа, кресты... снова кресты, обвитые розами, ворон с кроваво-красной ленточкой на шее... опять череп, на этот раз в комплекте со скелетом в обрывках алого балахона... петля... бритвенное лезвие, окропленное кровью... черный ангел с ощипанными крыльями, чахнущий над крестом (под этой картинкой еще и подпись имелась, в стихах, про то, что "ангел черный раскинет крылья, и жизни проклятье падет")... смазливая девичья рожица, плачущая - опять же! - кровавыми слезами. Стоило Катюху три хода в художку гонять, чтобы она потом эдакую дрянь малевала?!
Без улыбки вспомнил один из Митькиных "недостишков": "Кто не эмо и не гот, тот веселеньким помрет".
Читать было трудно. Не то чтобы Сашка метил в великие грамотеи, но в свое время твердую четверку заполучил в аттестат без особых проблем. И к запятым отвращения никогда не питал. Катюха же игнорила даже точки. От корявых остреньких буковок, в сравнении с которыми кардиограмма выглядела простой и понятной, зарябило в глазах. А потом и шея заныла. Но Сашка упрямо продирался к смыслу сквозь полупонятные словечки, диковинные ники и чудовищную грамматику.
Первые выводы появились по прочтении пяти страниц: жизнь - тоска и бесперспективняк, люди - жлобы. Правда, Катюха выражалась иначе, многословно и бестолково, но суть выходила именно такая. И делался вывод: значит, надо терпеть и получать удовольствие, ковыряясь в собственном... в собственных переживаниях, короче. Чтобы однажды красиво уйти из жизни, поразив всех (кого всех-то? жлобов?)... своим идиотизмом, - заключил Сашка. У Катюхи было написано иначе - "глубиной страданий". Так учил Лорд Ландрер. Поначалу Сашка думал: какой-нибудь книжный персонаж, уши писаке отрезать вместе с головой. Потом сообразил, что Катюха с этим самым Лордом знакома и он основательно промывает ей мозги.
К исходу пятидесятой страницы у Сашки приключилось прозрение. Одновременно с жесточайшим желанием на деле познакомить Лорда с пресловутой эстетикой смерти. Яснее ясного: это он таскал Катюху по компаниям, в которых играли отнюдь не в детские игры, он же подучил - курнешь травку и постигнешь свой путь... Вот она, мля, и постигла! Хотя, подозревал Сашка, не обошлось и без простого-вечного - втрескалась Катюха по уши в этого дегенерата, а он ее продинамил. Все поперемешалось в глупой головенке, и чем бы дело кончилось - думать не хочется. Добро, Никаноровна сдуру да из вредности остановила.
Заглянул к Катюхе - спит. Ну и пусть себе спит. Ухватил ее мобилку, прокрутил список контактов. Никакого Лорда и никакого Ландрера там и в помине не было. Зато нашелся номерок Дашуни, лучшей подруги, которая в последнее время тоже щеголяла в черных шмотках и штукатурилась под упыря.
- Никта? - хриплым, не похожим на свой обычный, голосом спросила Дашуня. Судя по голосу и по шумовому фону, она нехило тусовалась и отрывалась. Веселое, блин, поколение! - Никта!
- Не фига подобного, - поспешил внести ясность Сашка. - Привет, Дарья. У меня вопрос.
- Чего там? - без особого энтузиазма откликнулась Катюхина подружайка.
- Просвети, кто такой Ландрер?
- А чего, интересуешься, да? - после паузы переспросила Дашуня, голосок поплыл... Обдолбанная она, что ли?
- Катюха захворала, - решил обойтись полуправдой Сашка.
- Реально?
Куда уж реальнее, на всю голову! Вместо ответа Сашка надавил:
- Катюха просила, чтоб я его нашел, сказал.
Неловкая, неубедительная ложь. Любой нормальный человек насторожился бы: с чего вдруг Катюха сама не позвонит? Если, конечно, номер знает, и вообще... Дашуня, видать, и вправду была далека от нормы, ее интересовало только:
- Так она чего, на сходке не будет?
- Наверняка, - не оставил никакой надежды Сашка. - Ты мне лучше про Ландрера скажи. Как его найти-то?
- Ну-у, насчет телефона я без понятия. А на хате у него раз зависали. Только хата у него в та-акой жопе...
- С видом на кладбище? - не сдержался Сашка.
- Угу, - без намека на хи-хи подтвердила Дашуня. - Новое кладбище знаешь?
- Это которое на северо-востоке? - деловито уточнил Сашка. И тотчас же пожалел: Дашуня залипла. Как муха на вымазанной клеем бумажке. - Ну, то, которое за торговым центром?
- Ну да, - Дашуня начала раздражаться на Сашкину непонятливость. Ее окликнули, и она зачастила, торопясь отделаться: - Насчет адреса даже не спрашивай, не знаю, частный дом одноэтажный, белый... или желтый, не помню, короче.
- Найду. Ты мне скажи, как этого Ландрера звать-то на самом деле?
- Насчет имени - без понятия. Фамилия, вроде как, Зотов.
- Найду, - уверенно повторил Сашка.
Дашуня абсолютно точно выразилась насчет места дислокации упыриного логова. Насколько Сашка помнил, граница города проходила аккурат возле торгового центра, там же была и конечная автобуса. Оттуда через лесопосадку до пригородного поселка и соседствующего с ним кладбища километра полтора... А вообще, невозможно не заценить мрачную иронию: большущий торговый центр с кафешками-киношками и даже ночным клубом отделяло от кладбища жиденькое лесонасаждение.
Объясняться с матерью и Маруськой, мягко говоря, не хотелось, и Сашка смылся по-английски. Вряд ли о нем забеспокоятся - не в первый же раз. Правда, ругаться будут. То ли для порядку, то ли ради подержания традиции. Как всегда. И на Катюху ругаются, а о том, что у нее в голове делается, понятия не имеют. А он, Сашка, что о них знает? Тоже ведь хрен да ни хрена. Грустный расклад.
Угрюмо топая по дороге, Сашка то впадал в уныние от мыслей, что местные обыватели вряд ли будут рады нежданному визиту в отнюдь не детское время и придется обаять аборигенов... если, конечно, получится, то заводился настолько, что, наплевав на возможность встречи с милицейским патрулем, был готов долго и нудно кошмарить обывателей, выспрашивая, где обитает Зотов.
Дорога и вправду оказалась неблизкая, и к тому моменту, когда предположительно искомый дом оказался в радиусе прямой видимости, Сашка уже почти перекипел и решил: перегибать палку в разговоре ни к чему, и так проблем выше крыши накопилось, хрен разгребешь. Однако же решимости хватило до встречи с первым местным обитателем. Сценка, блин, для малобюджетного ужастика с национальным колоритом: поздний вечер, унылое захолустье, темная безлюдная улочка... и белое лицо, выплывающее из мрака. Если этот славный поселок не населен сплошь упырями, то вот он, искомый экземпляр. На ловца, как говорится... Да какой, нах, зверь? В данном случае ты, Сань, не охотник, ты ассенизатор.
- Да-а, - тот удивленно хлопнул театрально размалеванными глазами, больше удивившись, чем испугавшись.
Сашка из мальчишеского любопытства посветил карманным фонариком. Ну, блин, и харя... Откройте мне веки! Не-е, лучше закройте. Жуть в этом мире и так не переводится.
- В общем так, Нулеха, - Сашка, брезгливо поморщившись, крепко ухватил Зотова за отворот куртки, - ты Катю Архипову знаешь?
Радикально черные брови на радикально белом лице недоуменно сдвинулись к переносице.
- Никту, спрашиваю, знаешь?
Тот недоверчиво сморгнул и пристально вгляделся в лицо собеседника. Заподозрив, что упырек ошибочно принял его за своего, Сашка оскорбился и решил придать мыслительному процессу оппонента ускорение, врезав так и не успевшему испугаться Нулехе в грудину - от всей уязвленной души и не особенно целясь. Судя по тому, что пацанчик сложился пополам, вбитая армейскими инструкторами наука автоматически направила кулак по самому правильному пути. Не останавливаясь на полпути и добиваясь полного взаимопонимания, Сашка резко сдавил упырьку мошонку, прикрытую тоненькой тканью спортивных штанов.
- А теперь, немочь бледная, слушай меня, как евреи раввина. Ты же хорошо слышишь? - и вновь сдавил кожаной перчаткой податливую плоть.
- Короче так, паскуда. Ежели я узнаю - а я узнаю - что ты еще раз попытался свою отраву Катьке втюхать... Даже не так: ежели я узнаю, что Катька пришла на вашу тусу галимую и ты ее не прогнал в три шеи, я тебя между могилками пристрою и снегом забросаю, - добавил Нулехе по загривку, слегонца, но тому хватило, чтобы въехать беленой физиономией в сугроб. - Найдут тебя весной под радостное пение пернатых и сделают вывод: замерз укурок в двух шагах от дома, потому как на здоровый образ жизни чихал и на предупреждения Минздрава косяк забил, - снова посветил, вгляделся в бледное - уже вполне естественно, без всякой косметики, - лицо, грустно разлинованное черными подтеками. - Не, ну ежели ты хочешь этой, как там у вас, эстетичной смерти, могу прям щас порадеть. Ты дыши, дыши ровно, через нос. Воздух у вас тут вкуснючий, прям жаль, что такая мразота, как ты, его поганит. Все, будем считать, договорились. Будем?
- Будем, - с трудом выдавил упырь. - А если кто другой ее травой затарит? Я ж за всех не отвечаю...
- А если кто другой... - задумчиво протянул Сашка, - тогда я найду колышек покрепче и загоню... не, не думай, не в сердце. Я тебе его в задницу загоню. А с таким украшением ты и к ментам жалиться не пойдешь, и среди своей гопоты авторитет растеряешь... Так что смотри лучше. Хотя чего до первого косяка тянуть? Вот прямо счас тебе зрение и откорректируем...
Не дожидаясь ответа, Сашка двинул Зотова ногой под коленку и, свалив в сугроб, утвердил обомлевшего от страха упырька в коленопреклоненной позе. Придавив слабо трепыхающуюся тушку коленом, потянул штаны упыренка вниз.
- А-а-а - истошно завопил тот, безрезультатно пытаясь вырваться из цепкого захвата. - Не надо! Не надо зрение! Я всё понял! Буду следить, буду!!
Сашка еще раз ткнул его в сугроб и двинулся восвояси. Особого удовольствия от исхода встречи он не испытывал. Оставалось надеяться, что хотя бы неудовольствие, испытанное упырем, достаточно сильно.
Подходя к дому, Сашка поглядел на окна: света нет, нет даже призрачно-голубых сполохов, хотя обычно Маруська выключает телевизор далеко за полночь, когда заканчивается ее обожаемое реалити-шоу с любовными скандалами, при виде которых она, вообще-то, должна испытывать что-то вроде дежавю... Стоп! В кухонном окне слабо мигнуло. Еще раз, еще...
Сашка прибавил шагу.
Катюха сидела в кухне, задумчиво глядела в костерок, разведенный в глубокой тарелке, и периодически подкармливала его листочками из черной тетрадки. Глаз на Сашку не подняла, даже тогда, когда он уселся на соседнюю табуретку и прикурил от костерка.
- Дай мне, - попросила Катюха. Если бы потребовала - нипочем не дал бы. А она попросила, жалобно так. И он подумал: а, снявши голову, по волосам не плачут! И молча придвинул ей пачку.
Так они и молчали. Молчали до тех пор, пока не догорела обложка.
И тогда Катюха сказала так серьезно, как не говорила никогда прежде:
- Спасибо, что нотаций не читаешь. Ты ведь тоже знаешь, что никакого смысла в жизни нет.
- И все-таки жить надо, - сказал Сашка то, что мог сказать, не покривив душой.
Он ожидал нормального человеческого "зачем?", было бы очень хорошо, если бы Катюха спросила. Плохо, что ответ пришлось бы придумывать.
Она не спросила.
На следующий день, настропалив Маруську, чтобы она как следует присматривала за Катюхой, но не привязывалась к девчонке почем зря, Сашка снова отправился на поиск работы.
А оказался возле театра. Все ж таки он терпеть не мог нарушать обещания. Особенно те, которые совпадали с его намерениями.
Центральный вход был заперт, сквозь большущие окна просматривалось пустое фойе. Еще бы! Только второй час дня, любому дураку понятно: театральная жизнь начинается намного позднее.
Сашка понимал, что его упрямство тоже граничит с дуростью, но решимость отыскать недавнюю попутчицу не ослабевала. И он пошел к боковому входу, над которым красным по белому значилось: "Касса".
Ясно, что и для кассиров начало второго - не самое кассовое время. Сашка даже слегка устыдился, потому как пришлось отвлечь полную средних лет тетушку с высокой прической от поедания тортика и болтовни с рыжеволосой девицей, которая показалась ему смутно знакомой.
- Не подскажете, как Инну найти?
- Инну? - тетушка растерялась.
Зато рыжая сообразила мгновенно:
- А вам какую Инну? Как фамилия? У нас их три, вообще-то.
На этот раз растерялся Сашка. Вроде, Инна - не самое распространенное имя, а поди ж ты!
- И что, все три - актрисы?
- Не-а, одна заведующая литературной частью, только она не Инна, а целая Инна Максимовна, - радостно объявила рыжая. - А две - просто Инны, обе - актрисы. Фамилию, как я поняла, вы не знаете, так хоть как она выглядит, ваша Инна, скажите. Блондинка?
- Ага, Кня-азева, - протянула собеседница с донельзя довольным видом и с такой интонацией, какая бывает у малыша, уличившего старшую сестренку в шалости: "А вот я все маме расскажу-у!" - А вам она по какому вопросу нужна, по деловому или по личному?
Пришлось сознаться:
- По личному.
- О-о-о! - закатила хитрющие глазки рыжая. - А она на репетиции. Освободится часам к трем, не раньше. Можете пока с нами посидеть, чайку попьем, поболтаем. Не здесь, конечно, у честного люда на виду, а где-нибудь в гримерке.
Сашке, конечно, любопытно было посмотреть, какая она, закулисная жизнь театра. Да и рыжая, несмотря на весь ее бронетанковый напор, располагала к себе. Однако же что-то ему подсказывало: Инна такому сюрпризу не обрадуется. И он спросил:
- А вы можете ей сказать, что я ее в парке у фонтана ждать буду?
- Какой парк?! Какой фонтан?! - всплеснула руками рыжая. - Февраль на дворе!
- Не замерзну как-нибудь. Передадите?
- Да куда ж я денусь?
- Спасибо, - буркнул Сашка.
- Только вы знаете что? Когда с Инной встретитесь, не выгуливайте ее, пожалуйста, вокруг фонтана, а пойдите хоть в кафе какое-нибудь. У нее спектакль в субботу, ей горло беречь надо, - напутствовала его рыжая.