На сцене интерьер квартиры начала 80-х годов 20века - прихожая, комната и кухня. Левая часть занята прихожей - входная дверь, стенной шкаф, телефон зеленого цвета на полочке. В центре комната - шторы с декоративным рисунком, кое-где штопанные, диван с зелеными подушками, стеллаж с книгами, письменный стол и бельевица. Справа кухня - навесной холодильник, стол с тремя стульями, над ним окно, сервант и рукомойник. За кухонным столом сидит женщина в домашнем халате и курит.
Нелли (обращаясь к своему отражению в маленьком настольном зеркале) - Кажется все... Белье перестирано и поглажено, посуда вымыта, полы тоже... Можно идти в отпуск! Кто куда, а я отправлюсь дальше всех. Давно мечтала оказаться в таком месте, что бы невозможно было меня найти. И на этот раз у меня получиться.
(Тушит сигарету в пепельнице, встает, подходит к плите и начинает готовить себе кофе)
Раньше мне кофе готовил Сашка. Как он гордился, старался, чтобы напиток получился вкусным! Это было похоже на священное таинство. И всегда, всегда результат был удивительным! Я словно попадала в бразильскую кофейню или в фильм Дэвида Линча. Интересно, кому теперь мой сын готовит этот божественный напиток? И вообще где он?
Господи, как я устала... От одиночества, от того, что не верю, абсолютно не верю ни во что - ни в любовь, ни в дружбу... Черт, на что я тратила свои лучшие годы? Ха, и когда они у меня были?
(Заливает закипевшей водой растворимый кофе в чашке. Делает первый глоток.)
Совершенно не чувствую вкуса...
(Выливает содержимое чашки в рукомойник).
Можно ведь напоследок порадовать себя настоящим кофе?..
(Достает из серванта ручную кофемолку, засыпает туда зерна и начинает крутить ручку).
Так-то лучше! А помню, как однажды мне удалось купить настоящие зеленые кофейные зерна, еще не прожаренные. Саша жарил их на сковородке, потом так же вот молол их вручную. Одновременно на второй конфорке он поджаривал манную крупу и шутил, что наши завтраки готовятся одинаково...
Да уж, разница была огромной. Тогда я уже перешла на эту наркотическую диету. Практически весь день я сидела на крепком кофе и таких же сигаретах. Не считала количества чашек, но две пачки "Явы" это мой суточный рацион.
У нас в роду вообще с куревом особенные отношения. Мама моя до сих пор курит крепчайший "Беломор", начав "смолить" в войну, не смогла остановиться уже никогда. Ну, а легенда о прапрабабке, до самой смерти курившей трубку, и похороненной вместе с ней, как будто это ее священное оружие, популярна у нас в семье поболе, чем даже наше мифическое дворянство.
(Закончив молоть кофе, высыпает содержимое в турку, заливает его водой и ставит на конфорку).
Саше очень нравилось следить за поднимающейся пенкой на поверхности воды в джазве, нужно было успеть помешать ложечкой ее содержимое прежде, чем оно попытается выплеснуться подобно лаве из вулканического кратера. Потом он заливал холодной водой турку до краев и, пожалуйста, мама, ваш кофе готов!
(Говоря все это, женщина в точности повторяет действия сына).
А кроме кофе и сигарет мне помогали выжить лекарства. Утром, чтобы взбодриться - седуксен, а перед сном для спокойствия - тазепам. И так последние пять лет. А до этого. Что было до этого... Ну, лекарств не было, это точно. Ага, была работа, Сашка с его болячками и талантами, кофе и сигареты... Нет, конечно, было еще что-то, наверняка даже много чего было, только вот вспоминать не хочется... Ну, не пересказывать же любимые книги и фильмы, истории о встречах с интересными людьми... Ага, "мемуары гейши" - только вот ни любви, ни дружбы...
Нет любви... А была ли она, вообще?
(Наливает готовый кофе в чашку и вновь садится перед зеркальцем за столом).
Ну что,
"Свет мой зеркальце, скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех страшнее,
Несчастливей и глупее?"..
Молчишь. Всегда-то ты молчишь... И не поймешь одобряешь ли ты меня или нет. Но сегодня я сама решу за тебя - ты со мной согласна, ты тоже считаешь, что мое намерение отправиться в безвозвратное путешествие единственно правильное, потому что верное... А ведь тебе будет без меня одиноко - кто еще захочет вести с тобой ежевечерние беседы... Да и вообще, выживешь ли ты без меня? Ха, смешно было бы изменить своему плану из жалости к судьбе маленького настольного зеркальца, которое всегда мудро соглашалось с любыми моими глупостями...
А кто вспомнит обо мне, кто пожалеет о том, что я уйду отсюда навсегда?
Сашке, конечно, будет плохо... Но он-то узнает обо всём тогда, когда не потребуется даже возвращаться сюда в Россию... Свечечку поставить можно в любом храме в любой стране. Или воскурить какую-нибудь прощальную трубку, или станцевать пляску памяти у вечного костра в обществе столь любимых им аборигенов, живущих там, куда и откуда невозможно послать никакой, даже самой важной весточки...
Ну, мама, конечно... Но разве она может что-нибудь исправить в моей жизни? Разве она не отыграла уже свою роль в пьесе обо мне - женщине, подошедшей к пятидесятилетнему рубежу и обремененной памятью и интеллектуальным багажом, выданным в нагрузку в лавочке "Устаревших ценностей"? Правда ей, по-видимому, как раз будет отведена роль главной Плакальщицы, и страдание её будет искренним и...
Но я устала жить ради чьего бы там ни было спокойствия...
(Повернулась лицом к зашторенному окну, приоткрыла полог и стала смотреть).
Утро... Может подождать наступления сумерек? Ведь принято уезжать на ночных поездах... Наверно, что бы не очень бояться превратностей пути.
Удивительно, у меня еще хватает сил ерничать... И так все время - когда кажется, что все... Просыпается вдруг усмешка над собой... Н-да... Человек, который смеется...
Надоело! Надоело мне все - сама себе я надоела... Опять цепляюсь за что-то, опять пытаюсь найти какое-то оправдание для следующего дня...
(Берет чашку, идет к рукомойнику и моет ее, кладет на место).
Так, опять порядок.
"Исправно пить таблетки.
Иметь всегда конфетки
На случай ублажить
Себя или другого.
За трапезой салфетки
Подкладывать под чашки,
Чтоб званья замарашки
Случайно не схватить..."
(Уходит из кухни в комнату, подходит к стеллажу с книгами, разглядывает корешки).
Как я Вам верила... Какое наслаждение вы дарили мне... Спасибо вам, милые мои... Только не могу я держаться за ваших героев, постоянно отвлекаться на их страсти, мысли и поступки. Да и как я могу встать на твое место дорогой мой Иосиф Кнехт, или на твое - доктор Фаустус? Где мне взять такие таланты, такое желание служить людям?... Да и где такие люди, как вы? Ради такого я бы еще пожила...
(Вздрагивает).
Вот я и подошла к тому, что бы произнести твое имя - "Смерть"...
Я ведь совсем тебя не боюсь! И не только потому, что в своей жизни не нахожу ни одного якоря, с помощью которого можно было бы зацепиться за какой-нибудь истрепанный ветрами огрызок тверди, на котором стоило бы жить. Мне не страшно встретиться с тобой еще и потому, что я уже раз побывала там - в преддверии Света и покоя. Кому как, а мне клиническая смерть во время Сашкиных родов принесла не только физические страдания, но и познакомила с другой реальностью.
Ну ладно, пора...
(Женщина возвращается на кухню, наливает в чашку воды и возвращается в комнату. Подойдя к бельевице, открывает маленькое отделение и достает две пачки лекарств. Ставит чашку на бельевицу, достает пластинки с таблетками из обоих пачек и начинает выдавливать их по одной. Ссыпает их все в карман халата, открывает большое отделение бельевицы и достает оттуда одеяло сшитое из от кусочков различных ярких тканей.).
Надо уходить красиво. Римские патриции возлежали в ванных с теплой водой, наблюдая как она медленно смешивается с пурпуром крови. Они читали любимые стихи и наблюдали танец наложниц... Я на прощание тоже побуду изысканной патрицианкой - надену кимоно и укроюсь одеялом, которые я шила долгими вечерами для ...
"Пусть кто-то мечтает о важном деле,
А я - о красивой постели.
Пусть кто-то стремиться к своим идеалам,
А я - шью одеяло".
(Женщина подходит к шкафу, достает оттуда вешалку с кимоно, сшитое из шелка расписанного яркими красными цветами и перед зеркалом переодевается в него).
Господи, сколько же я делала попыток стать счастливой?... Почувствовать себя женщиной, таинственной соблазнительницей или жертвой соблазнения...
"Что такое соблазн?
Это только обман.
А обманщицей я не была никогда.
Мне хотелось ласкать,
Утешать - целовать,
Любоваться, страдать,
Взгляд поймать - трепетать
И отдаться ему.
Это только желанья мои и беда.
И рассеялся этих желаний туман.
Я спокойно шагаю на казнь".
(Женщина взяла из кармана халата, висящего в шкафу, горсть таблеток и подошла к бельевице и взяла в руки чашку... В этот момент раздался звонок телефона из прихожей. Женщина Упрямо сжав губы и прикрыв глаза, женщина ждет, когда же телефон замолчит. Однако позывные из внешнего мира упрямо продолжают свое вторжение, ясно давая понять, что отступление не входит в их планы. Наконец женщина не выдерживает, ставит чашку на бельевицу и, с таблетками, зажатыми в кулак, направилась к телефону. В трубке голос сына.)
Александр: Мама, звоню из Австралии.
Нелли: ...
Александр: Мама, я чувствую, что ты в опасности...
Нелли: ...
Александр: Не молчи! Скажи, как ты?..
Нелли: ...
Александр: Мама! Не знаю, что с тобой, но прошу тебя, сделай то, что я тебе сейчас скажу. Немедленно одевайся и поезжай к доктору Котлякову Михаилу, моему приятелю. Он сильный психоаналитик и экстрасенс, он сможет тебе помочь. Ты поняла?
Нелли: Да...
Александр: Только, пожалуйста, отправляйся сию минуту. Он принимает в Москве, в соседнем со станцией метро "Дмитровское" доме, на четвертом этаже. Дверь в квартиру всегда открыта, там будет много людей, сразу поймешь, что тебе именно сюда. Буду звонить тебе завтра.
(Замолчавшая трубка у уха. Рука застыла. В мозг ударяют частые гудки. Кулак с таблетками разжимается, и они, словно бусы с разорвавшегося ожерелья, рассыпаются по полу.)
Нелли: Да, Саша...
Действие второе
(У врача)
На сцене квартира, в которой врач-психотерапевт Михаил принимает своих пациентов. Опять мы видим прихожую, комнату-кабинет и кухню. Добавляется только дверь в еще одну комнату, которая никогда не открывается. В прихожей вешалка, увешанная куртками, пальто и шубами, на полу валяется большое количество обуви, сумки, дипломаты и авоськи. В кабинете находится большой подиум, на котором лежит очередной пациент. Михаил делает ему мануалку. Вдоль стен стоят манекены изображающие людей в позе распластанных звезд. Сам Михаил обнажен по пояс, на нем одеты широкие штаны, в которых выступают мастера Айкидо. Нелли робко входит во входную дверь, снимает свое пальто, разувается и запинается перед входом в импровизированный кабинет.
Михаил: Ну что стоишь, глазами хлопаешь. Быстро к стенке, затылком в нее вдавись, ноги руки разведи, глаза закрой. Не боись, не трону. Правда, бабоньки?
Хор клиентов: Ага!
Михаил: Вот так милая, дыши ровно и вспоминай всю свою жизнь. Мне ничего не рассказывай. Всегда выдыхай направо. Проси у всех, кого обидела, прощения, а всех кто тебя обидел, прости...
(Женщина занимает место у стены и начинает дышать. Михаил вновь занялся мануалкой).
Михаил: Вот так, дорогуша, никогда не запускай свои отношения до полных непоняток. Чай не в лабиринте без света и спасительного клубка Ариаднового. Каждый раз, как почувствуешь, что попала, что вновь начинает душить тоска - просто сядь, прикрой глаза и честно спроси себя: "Чего это я опять? Где появилась ржа, какой обман я допустила по отношению к себе?" И учти, будешь и дальше водить себя за нос, тоска и нежелание жить будут накрывать тебя, как цунами и снова прибежишь ко мне. А мне тебе уже нечего дать - я тебе уже все сказал и все для тебя сделал, теперь твоя очередь действовать...
(Пациентка встала с подиума, начала одеваться, как-то блаженно улыбаясь. В квартиру вошла молодая женщина высокого роста, в спортивном костюме, под которым переваливались огромные окорока ее 120 килограммового тела).
Михаил: О! Какая красавица пришла... Садись на стул возле меня и говори с чем заявилась.
("Спортсменка" уверенным шагом прошла через комнату, не обращая внимания на стоящих вдоль стен мужчин и женщин, и грузно уселась на стуле, который заскрипел под тяжестью ее тела).
Спортсменка: - Ушел от меня муж мой... Без объяснений... Меня еще никто не бросал... Я хочу знать почему, что во мне не так? Ведь я для него все делала...
Михаил: И сколько он выдержал?
Спортсменка: Семь лет мы вместе прожили...
Михаил: И что, детей нет небось?
Спортсменка: Нету...
Михаил: Ага, а кем работает твой мужик-то?
Спортсменка: Да тренер он по бегу на длинные дистанции. И меня раньше тренировал.
Михаил: Стайер значит. Видать, далеко он тебя драпанул... А ты, красавица, не понимаешь - чего это он профессиональные навыки напряг?
Спортсменка: Да все хорошо у нас было то... Я и готовлю вкусно и дома у нас всегда порядок.
Михаил: И спали вы, конечно, вместе и он тебе продыху не давал, ублажал ночи напролет - спортсмен все-таки?
Спортсменка: Да не... В последнее время спали мы в разных кроватях и сексу совсем не стало. Не тянуло его что-то на это... Может..
Михаил: Может, может! Ты на себя в зеркало смотрела хоть раз? Ведь свинья свиньей! Как тебя любить то можно, если в тебе женщины не видно, а только весовую категорию определять интересно... Ты понимаешь, что ты баба! Тебя мужик хотеть должен, на руках носить, слезать с тебя не должен часами! А ты... чем ты можешь мужика завести - котлетами что ли? Одним словом хочешь мужика своего вернуть или какого другого найти - отправляйся голодать... Дней та на сорок пять. Не меньше... Будешь?
Спортсменка: Вы не можете со мной так...
Михаил: Почему?
Спортсменка: Я женщина все-таки...
Михаил: Ты? Это в каком смысле?..
Спортсменка (мнет губы, стискивает кулаки): Буду!
Михаил: Так, молодца! Вот я напишу тебе режим голодания и выхода из голода, а ты приходи сюда я тебе массажиком подсоблю. Вот увидишь, еще из голода не выйдешь, а мужики за тобой табуном ходить начнут! Дней 20, да нет, тебе придется все 45 голодать!
(Спортсменка берет записку и быстро выходит из комнаты. В прихожей она останавливается перед зеркалом, смотрит в него с ненавистью и шепчет).
Спортсменка: Буду.
(На сцене полумрак, высветляется фигура героини).
Нелли: Мой папа! Благодаря ему, я ощущала себя маленькой принцессой. Он придумывал для меня колыбельные песни, он обучил меня чтению книг, он привил мне вкус к музыке, он был моим богатством, моим праздником и Учителем. Наше чувствование друг друга было просто фантастическим.
Во время войны, когда мне было всего семь лет, мой папочка оказался за линией фронта, в тылу немецкой армады, которая с такой скоростью неслась к Москве, что не только мирное население, но даже и целые армии поглощались ею и, в не переваренном виде, долго существовали на захваченной территории. Мой папа строил Смоленские оборонительные рубежи, которые не пришлось отстаивать, потому что "госприемку" провели немецкие генералы.
Папа очень любил нас с мамой, поэтому он устремился на восток, пытаясь обогнать не только наступающую, но и отступающую сторону. О нем ничего не было слышно целых два месяца. - Мы жили в постоянном страхе,- боялись его потерять. У мамы и сестер отца почти не осталось надежды, только я была уверена в том, что он вскоре появится, и упорно ждала его. Мы жили в квартире, в которой еще недавно находились его пианино, скрипка, его картины, вторая, собранная отцом, библиотека, первую он оставил в Туле, откуда моим родителям пришлось спешно убежать, так как папа отказался сотрудничать с НКВД - быть сексотом. И вот, однажды, когда мы сидели в гостиной наших опустевших комнатах, нам пришлось все продать, я почувствовала его рядом с домом и сказала маме - "Сейчас придет папа!" Мама ахнула, заплакала, а через несколько минут раздался стук в дверь и ... это был наш ПАПКА!
Как мне было хорошо! Да и сейчас, я будто заново переживаю восторг от чувства близости с отцом.
(Включается общее освещение. Мужчина, стоящий у стены напротив героини, начинает кашлять, потом плакать).
Чахоточный: Господи, за что мне это?
Михаил: О! Проняло?
Чахоточный: Я боюсь умереть! Я думал, что мне уже все равно... Но нет, я не хочу умирать... Что делать, что делать?!
Михаил: Послушай, ведь полгода назад я тебе уже все объяснил. Ты потерял свое мужское лицо. Тебя нет, как мужика! Ты проиграл и сдался своей жене. Она теперь твоя госпожа, хозяйка твоей судьбы. И она не собирается тебя отпускать. Она будет рыдать на твоих похоронах, но в могилу сведет своими руками. А ты, что делаешь ты? Разве ты счастлив в этой роли? Было бы тебе хорошо, тебя бы здесь не было. И я говорил тебе - твоя тактика выживания это всеми возможными средствами стать главным. Даже насилием! Жена должна признать тебя своим командиром - ибо ты мужчина, глава дома. А если не можешь, но хочешь остаться живым - беги от нее со всех ног и ищи себе другую, что слабея тебя.
Чахоточный: Я не смогу... У меня нет сил... Она смерть моя!..
Михаил: Н-да! Тогда я могу предложить тебе последнее средство. Ты знаешь, что мясом собаки лечат твою болезнь, но ты не знаешь, что особенно эффективно оно, если добыто самим больным. Так что тебе надо выйти на охоту... Каждый день ты будешь убивать по собаке, сдирать с нее шкуру и готовить себе мясо особым образом. И так пока не выздоровеешь... Если же откажешься, струсишь или проявишь слабину - тебе не жить! Так что у тебя три выбора - смерть, убийство собак или стать главным в семье... Выбирай!
Чахоточный: Господи, за что мне это? Я понял, я пошел...
Михаил: Да, и не приезжай ко мне больше! Денег с тебя я напрасно брать не хочу, а помочь себе ты сможешь только сам!
Кстати, это относиться к о всем! Пришли ко мне - получили лечение - действуйте! Я за вас изменить вашу жизнь не смогу...
Бледная дама: А почему вы уверены в своей правоте? Ведь ваше методы жестоки! Они просто не выполнимы!
Михаил: Дорогуша, ты опять за свое! Да, конечно же, прав не я а Вы все - поэтому мы тут и сидим... Особенно права ты, права просто до тошноты! Кстати, тебе я разрешаю ходить ко мне до самой своей смерти - я очень люблю получать деньги с пациентов, которые ходят сюда не лечиться, а доказывать свою правоту! И, знаешь, я думаю, что результатов недолго ждать - будет или по моему, или по твоему! Только мою правоту-победу мы сможем отпраздновать вместе, а твоё поражение - я один!
(Бледная дама вдруг опускается на колени и начинает исторгать из себя звуки, предваряющие тошноту).
Михаил: Эй-эй! Об этом мы не договаривались! Дайте ей ведро! Ага, только учти - все, что ты тут наизвергаешь, я заставлю тебя потом съесть!.. Что бы неповадно было спорить со мной.
(Бледная дама вскакивает и, держа руку у рта выбегает из комнаты и квартиры).
Михаил: Не думайте, что ее здесь больше не будет. Она придет сюда уже завтра. Только вот не знаю - когда же ей захочется жить, а не быть правой. Ну, это ее выбор!
(На сцене полумрак, высветляется фигура героини).
Нелли: Когда нашему сыну исполнилось два года, мой муж расстался с нами - мы его тяготили. Он хотел жить легко - "как Стива Облонский". Я же полюбила его только после рождения сыночка и, как могла, старалась сделать мужа счастливым. Но было уже поздно - его романтический пыл угас, важнейшим для него стали друзья, среди которых мне не было места; его эгоцентрическая натура победила те ростки внимательности и доброты, которых теперь так не доставало... Даже о том, что роды его сына сопровождались нашей клинической смертью, он узнал за преферансом через полгода!
Долгие пятнадцать лет он приезжал ко мне домой по воскресеньям - повидать сына, помучить меня. Я его долго еще любила и надеялась на его возвращение в семью, а он эту надежду умело поддерживал для своего удобства. Сын ждал его приездов со стоическим терпением, и только, если становилось ясно, что очередные выходные будут без отца, его прорывало, и он часами плакал у окна, напряженно вглядываясь в сумеречный двор, надеясь до последнего.
Сколько раз мой папа жертвовал собой, своими интересами, своей судьбой ради близких, за которых с юношеского возраста он нес полноценную взрослую ответственность. Ему предлагали учиться в Школе МХАТа, он был необычайно талантливым актером-любителем, но стал строителем - надо было кормить свою мать, своих сестер, меня и мою маму. И сколько раз мой муж жертвовал и нашим сыном - байдарки, карты, пьянки и бесконечные женщины не давали ему возможности полноценно проявить себя Родителем и доказать свою любовь, о которой так много и охотно говорилось.
(Включается общее освещение. Из соседней комнаты вывозят молодого парня на инвалидной коляске, он слеп, на коже видны следы недавно заживших шрамов от нарывов ).
Михаил: А-а-а! Знакомьтесь - это Сергей! Он бывший десантник, был ранен и контужен в Афгане... Мы с ним работаем помаленьку, и дела у нас идут на поправку. Правда, Сергей?
Афганец: Да... Потихонечку возвращаюсь...
Михаил: Сергей, подтверди мои слова. Вся наша жизнь полностью зависит от нас самих, от нашего отношения к ней. И если мы приговариваем себя к страданиям, то мы и страдаем. Да еще как - с удовольствием от собственной правоты, как бы в назидание окружающим - вот видите, я же говорил!.. Но, если вам вдруг захочется быть счастливым, то в момент станете им, а, если захотите распрощаться со своими недугами, то они так же покинут вас, ну, может, малька покочевряжась... Сергея ко мне привезли парализованного, ослепшего, покрытого гнойниками. Для начала я внушил ему уверенность в то, что он хозяин своей судьбы, что его болезни - результат отторжения действительности. А ему пришлось пережить страшное, поверьте мне.
Афганец: Мне захотелось жить!
Михаил: И у него восстановилась верхняя половина тела. И теперь он может сам передвигаться на коляске. Затем мы расправились с гнойниками - Сергей просто съедал их там, где мог достать зубами...
Афганец: А где не мог - там Михаил выжег мне их паяльником...
Михаил: И скоро он начнет видеть! Для этого ему просто должно захотеться хоть кого-то разглядеть собственными глазами.
(На сцене полумрак, высветляется фигура героини).
Нелли: Я не устояла. Была студенткой столичного вуза, а мой будущий муж учился на Украине, в областном центре. Нас объединяло детство, прошедшее в маленьком местечковом городке на Украине. Ах, как настойчиво, а главное - красиво, он ухаживал за мной! Теперь я понимаю, что была престижна - жила в Москве, одевалась, с помощью волшебных рук моей мамы и ее швейной машинки "Зингер, просто шикарно - что называется столичная "штучка"! А ведь, на самом деле, была стеснительной идеалисткой, верящей в любовь, мечтающей о своем принце!
Незадолго до того как я дала согласие выйти замуж за отца моего будущего ребенка, я пережила глубочайший стресс - меня пытался изнасиловать папа моей московской подруги. Пришла я в себя в больнице (понадобилось взять академический отпуск).
Я просто не выдержала - пожалела свою молодость, побоялась потерять любовь, мне нужна была его абсолютная верность, его постоянство...
Михаил: Ну что, бабонька, проняло? То-то же... Чего молчим-то? До куда доехала? До первой "палки"? Или до предательства любимого своего? А может, помер кто? Так ты его отпусти, и так уж, поди, лет 20-30 спуску никому не даешь.
Нелли: ...
Михаил: Ты с чем пришла, милая? Руки хочешь на себя наложить? Так ведь это глупости все. Сама себя загоняла, счастливой быть не желаешь, а обида, небось, на весь свет! Ты подумай - папа с мамой-то рожали тебя для счастья, для любви, мужик твой любимый на тебя полез, то же видать, хотел осчастливить, друзьям ты нужна сильной, успешной, я уж не говорю о твоем сыне... А тебе все плохо, все не так, все тебя не устраивает! Молчи! Сейчас я говорю! Ты думаешь, если ты себя казнишь и низко ценишь, то близким твоим легче - вину на себя добровольно взвалила, всем хорошее - тебе плохое. Ан нет, голубушка! Пойми, сейчас ты никто, все у тебя зависит от оценки твоих близких. Если ты считаешь себя несчастной, никчемной, лишней - им, им спасибо говори. Их заслуга - родителей твоих, друзей, любовников и даже твоего сына. Тебе, бабонька, надо вспомнить о себе, очиститься от наносного, всем все простить, у всех прощения попросить. Всю свою жизнь прошлую вспомнить и отпустить весь негатив.
Энергетические центры я тебе почищу, мануалочку тотальную учиню. Но это полдела. Советую тебе, родная, вспомнив жизнь свою во всей ее полноте, заняться написанием картин о ней. Только не иллюстраций, а, как бы, портретов своих чувств и страстей. Называется это штука Арт-терапией. Таким как ты интеллигентным дурехам помогает исправно. Учти, будешь работать - будешь жить, а нет, так нет, только больше тогда ко мне не приходи. Помирай одна, мне твои червяки ни к чему. Будешь стараться?
Нелли: Буду...
Михаил: Тогда так. Пока будешь вспоминать и писать нетленки, приходи ко мне три раза в неделю. Будешь у стенки работать сама, а я буду тебя мануалить нещадно, чтобы все зажимы твои убрать, а то так и будешь у дверей открытых сопли пускать.
Нелли: Но мне платить нечем...
Михаил: Не бзди горохом, Попова ты наша новоявленная, разбогатеешь, расплатишься!..
(Свет медленно гаснет).
(Конец второго действия).
Действие третье
(Мастерская)
(Интерьер квартиры героини изменился. На окнах теперь нет темных штор. За окном видно голубое небо с белыми облаками. Мебель в комнате сдвинута и на двух табуретах стоит, прислоненный к стене, большой подрамник с холстом, на котором видна картина в процессе написания. К полкам с книгами прислонены готовые картины. Они повернуты к зрителям тыльной стороной. Героиня сидит на стуле перед холстом. На втором стуле справа от нее лежит палитра, на которой виднеются свежевыжатые краски и горки шузы. На табурете слева от художницы стоит табурет, на котором стоят чашка с дымящимся кофе, пепельница с большим количеством окурков, пачка сигарет и спичечный коробок. К холсту прикноплены фотографии. Героиня рисует. Перед картиной. Штук десять кисточек, каждая для своего цвета; палитра, надеваемая на большой палец через специальное отверстие; чашечка кофе на блюдце и джазве на маленьком подносе; пепельница, наполовину заполненная прокуренными бычками, рядом пачка сигарет, кисет с табаком и самокрутная машинка... Руки танцуют некий модерновый танец, их движения безупречны и безошибочны. Вот попеременно из десяти кистей зажатых в кулаке выхватывается одна, предназначенная для того или иного цвета (живопись на холсте декоративная, яростно цветная, смешанных красок почти не встретить) и, после тщательной прописи того или иного фрагмента, столь же уверенным движением отправляется обратно в "кисточкино гнездо"; затем та же рука, освободившаяся от живописующего инструмента, описывает плавную дугу и, не задев на маленьком столике, находящемся справа от художницы, ни пепельницы, ни джазве-турки, подхватывает за изящную ручку маленькую чашечку с дымящимся напитком и точно подносит его к губам. Глаза в это время устремлены на холст. Несколько мгновений тянется чувственное вдыхание упоительного аромата (глаза полуприкрыты), затем следует маленький глоток. И вот, сохраняя все тот же неспешный ритм, рука отправляет недопитый кофе обратно на столик; если же чашка опустела, то все так же вслепую, не отводя глаз от картины, та же рука подхватывает джазве за красного дерева ручку и точно отмеряет необходимое количество бразильского допинга. Если же настало время перекура, то с тем же внешним бесстрастием и завершенностью движений, с тем же неослабевающим вниманием к красочной поверхности, но уже две руки, освободившиеся от кистей, подхватывают тонкую папиросную бумагу, достают из кисета щепоть сильно пахнущего табаку и, с помощью самокрутной машинки создают крепкую длинную "цигарку" ).
Нелли: Это просто наваждение какое-то! Такое ощущение, что во мне клокочет вулканическая энергия.
(Становится напротив картины, с дымящейся цигаркой в одной руке, другой обхватив свою талию).
Как хочется с кем-нибудь поделиться тем, что распирает меня изнутри. Нет - этого никто не должен видеть! Это мое личное!..
(Раздается дверной звонок).
Кто это? Вот накликала!..
(Героиня кладет в пепельницу самокрутку и отправляется к входной двери).
Кто там?
(Слышится женский голос ).
Евгения Петровна: Доченька, открой...
Нелли: Мама? (Открывает дверь). Что это ты? Я же говорила, что хочу побыть одна...
Евгения Петровна: Доченька, ведь сегодня годовщина смерти твоего отца!
Нелли: Как? Уже? Ну и что ты хочешь?
Евгения Петровна: Вот, принесла торт "Наполеон", который ты так любила в детстве. Помнишь, какие у нас праздники были? И до войны, и потом...
Нелли: Ну, что ж, пойдем на кухню.
(Проходят через комнату и тут Евгения Петровна замирает пораженная).
Евгения Петровна: Нелличка, что это? Ты рисуешь? Господи, как рад был бы твой папа!.. Ты ведь помнишь, как он любил рисовать? О откуда в тебе такие умения? Неужели от Иосифа?
Нелли: ...
Евгения Петровна: Надо же, он успел таки... Ты просто стала Художницей!
Нелли: Да что ты, мама - какая художница?! Просто мне посоветовали заняться чем-нибудь приятным... А я ведь с детства мечтала рисовать...
Евгения Петровна: Зачем же ты?... Да, что я говорю-то? Ведь, ты учиться уехала тогда, как сбежала...
Нелли: Ну, ладно - пойдем на кухню, чайник поставим - у меня времени-то много нет.
(Обе женщины проходят на кухню. Нелли принимается за сервировку стола и готовку чая, ее мама садится на стул, возле которого нет зеркала).
Евгения Петровна: Доченька, какой же ты подарок сделала мне и папе своему, ведь твои картины - чудо! Ведь, как ты все нарисовала! Папка твой людей-то рисовать не умел, все пейзажи копировал... А ты, вон поди, как размахнулась! Откуда в тебе это?
Нелли: Наложилось все как-то в одну кучу... "Иосифа" читаю Томаса Манна, альбомы любимых Петрова Водкина, да Матисса с Гогеном рассматриваю, вспоминаю свою жизнь... Я что сказать тебе хочу, мама - спасибо тебе за все! И тебе и папке моему, конечно! Какое же вы мне счастливое детство подарили! Несмотря на войну... Я все вспоминаю, как папа тогда на полустанке пропал... Пошел за водой и пропал! Я тогда больше испугалась, чем в начале войны, когда он пробирался к нам через линию фронта.
Евгения Петровна: Да уж, страху натерпелись, не приведи Господь!
(Нелли крутит ручку кофемолки, а мама наливает себе чай).
А помнишь, как потом, на Урале, мы сбивали с тобой масло? Как меняли черную икру из пайка на хлеб и картошку? Какое время было трудное...
Нелли: Хорошо, что я у вас тогда одна была, да?
Евгения Петровна: Конечно, правда ребеночка второго мы и до войны хотели, однако, видимо, Бог нас берег - ведь пятнадцать лет мы жили немыслимо трудно. Тут и тридцатые годы, когда мы с твоим отцом спали не раздеваясь, боясь возможного ареста - ведь папа твой был спецом-строителем и к тому же он отказался быть сексотом. Затем пришла война - мы уехали на Урал строить военные заводы, а после войны два года был голод - не кому было работать на полях, после голодомора и военного лиха в деревнях не осталось мужиков - особенно на Украине, куда мы переехали.
Нелли: Мама, но для меня-то это время было "Золотым детством"! Я помню, как папа преображался в своих любительских театральных постановках. Мне было смешно и страшно видеть его то в роли злодея Макбета, то в роли мавра Отелло, то каким-нибудь купцом из пьес Островского. А наши походы на речку, в лес по ягоды и грибы? Какой восторг я испытала в Москве на ВДНХ, когда мы стояли у фонтана полного какими-то странными "золотыми" людьми!
Евгения Петровна: Да! А ты помнишь, как мы ходили подкармливать пленных немцев, которых держали в лагере неподалеку от нашего уральского городка?
Нелли: Конечно, у меня даже был свой любимый "фриц", которому доставались все мои подношения. Он до странности был похож на папу - такой же худой, длинный и в очках...
Я ведь, мама, была очень счастлива тогда... Но все закончилось, когда Иосиф Моисеевич покончил с собой... Я до сих пор не могу простить себе, что так и не поняла, что тогда с ним происходило...
Евгения Петровна: Милая ты моя, так ведь для твоего отца это был удар пострашнее, чем все четыре года войны! Моисеич ведь был его самым близким другом, и вся эта история, в которой твой отец не смог, как он это понимал, соблюсти заветы товарищества, являлась для него самым ужасным событием! Он так до конца жизни себе не простил того, что не встал на защиту Иосифа...
Нелли: А для меня травля моего учителя, причиной которой я стала совершенно для себя неожиданно превратилась в первый рубеж жизни, после которого не стало детства и начала пропадать вера в людей...
А ведь я, действительно, могла стать художницей, не тратя своих сил на химию, которая давалась мне легко, но никогда не приносила счастья и упоения.
Мама, почему люди так злы?
Господи, я говорю с тобой, как молоденькая дурочка...
Евгения Петровна: Да уж, и не поверишь, что картины в соседней комнате нарисованы тобой. Но, дочка, ведь не все было так уж плохо! Вспомни! Ведь было рождение Сашки...
Нелли: Но было предательство мужа, детские болезни, безденежье и постоянное одиночество, от которого у меня не получалось спрятаться ни за работой, ни за книгами и кино...
Евгения Петровна: Неужели ты так никого и не полюбила за эти годы?
Нелли: Ну, я очаровывалась, почти теряла разум, но потом, словно чертик из табакерки вылезали подозрения, воспоминание о всяких мерзостях, страхи, в конце концов...
Знаешь что, мама, ты, пожалуй иди, а то меня сейчас разнесет так, что мы поругаемся, а мне сейчас только этого не хватало!..
Евгения Петровна (со вздохом): Ну, как знаешь...
(Обе женщины идут к входной двери. Внезапно разлается звонок).
Так ты кого-то ждешь?
Нелли: Я? Нет...
(Она открывает дверь. Перед двумя женщинами показывается огромная фигура врача Михаила).
Михаил: Привет, красавицы!..
Нелли: Здравствуйте...
Евгения Петровна: А вы кто?
Михаил: Леший или добрый волшебник - как вам будет угодно.
Евгения Петровна: Ну, Нелли, с тобой не соскучишься...
Нелли: Ладно, мама, иди...
Михаил: О-о! Так вы матушка нашей красавицы? А что это вы убегаете? Я вон торт принес, мой любимый "Наполеон"!
(Обе женщины смеются...).
Михаил: И что смешного?
Нелли: А у вас торт покупной или вы тоже сами готовите?
Евгения Петровна: Ну, сто дней Наполеона вы как-то уж без меня отмечайте!
(Нелли закрывает входную дверь. И, раскрасневшаяся, возвращается к Михаилу, который уже снял пальто и с вопросительным выражением лица ждет хозяйку).
Нелли: Проходите, что ли, на кухню - будем продолжать чаепитие...