Аннотация: Из 1-го тура конкурса на "Мирах Фэнтези".
ГВАРДЕЙСКИЙ КОЛОДЕЦ
Район был старый.
С повраставшими в землю домишками, покосившимися щербатыми заборами, унылыми грязными улочками. Городская окраина, рабочая слободка, она же Каланчаевка.
Вышло так, что город в эту сторону разрастаться не стал, - неудобное оказалось направление, неперспективное. Закрылся небольшой кирпичный заводик, зачахла фабрика валяных изделий. Народ частью переехал ближе к центру, частью рванул на случившуюся неподалеку большую стройку, Гутаевский комбинат. Постепенно остались в Каланчаевке одни старики, как в одряхлевшей деревне. Магазинчики, они же продуктовые лавки, имеются, свет-вода в наличии, автобус ходит, что ещё надо?
Кое-где совсем уж по-деревенски раскопали местные жители бывшие скверики да газоны, наладили грядки, засадили всякой немудреной петрушкой. И к столу прибавка, и для пенсии экономия, куда с добром!
И живут. В городе - да не в городе. В Каланчаевке.
На улице Гвардейца Засохина дома собрались - один другого плоше. Некоторые и вовсе слепо таращатся в пространство глазницами выбитых окон, - брошенные, мертвые. И гоголем выступает среди них номер тринадцатый: ладный собой, кирпичный, окна пластиковые, крыша профильная. Два этажа. И никаких там этих заборов-палисадников, грядок-цветников, ничего похожего. К крыльцу дорожка плиточкой, а ограды вовсе не задумано.
Благодаря Гвардейца Засохина, 13 и наблюдает регулярно Каланчаевка разнообразные и распрекрасные автомобили заграничного вида: подъезжают они к дому, к дорожке плиточкой, а потом и уезжают, через час-другой. А когда и быстрее.
Баба Гутя порой и про телевизор забывает, - домишко-то её напротив, знай смотри в окошко, всё, как на ладошке. Важный такой народ приезжает, серьезный. Иногда даже опасный: эти с охраной, с широкоплечими бычками в темном. Те цепко осматривают пустынную улицу, вдоль дорожки крепко устанавливаются, лишь потом растворяют дверцы. Не с поклоном, конечно, но как-то так...
Однажды у бабы Гути разыгравшийся ветер хлопнул косой ставенкой на окошке... ох, и скакнули двое бычков, как только не разнесли хибарку с маху вкось напополам!
И смешно и жутковато.
А вечером пойдет баба Гутя на работу. Это значит: наденет резиновые сапоги в цветочек, от внучки доставшиеся, перейдет через Гвардейца Засохина, подойдет к номеру тринадцать и достанет из-под крыльца специальное зеленое ведерко. Вот с этим самым ведерком пойдет она в свой двор, где у нее одной по всей гвардейской улице есть самый настоящий колодец, с цепью и воротом. Выкрутит баба Гутя из гулкого земельного нутра свежей воды, переплеснет ее из своего жестяного в зеленое пластиковое, да и пойдет обратно к крыльцу: мыть. Потом надобно дорожку веником обмести, а затем той же колодезной водой сбрызнуть, - для этого баба Гутя еще один рейс к своему колодцу выполняет.
Вот и вся служба.
Еще одиннадцатого числа всякого месяца зайти за платой.
И сегодня как раз одиннадцатое.
Сумма была, как всегда, - пятью бумажками. Хорошие бумажки, очень хорошие: больше полпенсии.
Провидица Рита (для клиентов - Кларисса) в который раз уже похвалила, какая у бабы Гути хорошая в колодце вода. Воду эту Рита постоянно для себя брала, присылала специально помощницу, Алевтину. Каждый божий день баба Гутя наполняла ей две пятилитровые фляги из-под 'Воды родниковой, 1 сорт' (видать, водилась в магазинах и второсортная), и дородная Алевтина, бормоча что-то невнятно-благодарственное, утаскивала их в Гвардейца Засохина, 13. Пила уж там хваленую воду Рита-Кларисса, умывалась ею или мыла, допустим, полы - баба Гутя не интересовалась. Воды не жалко, пей да лей, на всё хватит.
Выслушав хорошее про свой колодец, старуха покивала и засобиралась домой.
Неуютно чувствовала она себя в полутемном коридоре со здоровенной чучелой в углу. Чучела была неведомо чья, но хищность в ней явственно ощущалась: стояла она задних лапах, сильно сутулясь, а передние держала перед собой, словно вслепую нащупывая дверь. Или что уж там она могла нащупывать. Может, того, кто заявился в заповедный коридор. Баба Гутя из-за чучелы-то и не проходила никогда дальше трех шагов от входной двери, а про себя окрестила её 'слепошарый ридикулит'.
Сегодня Ридикулит тянулся к гостье особенно настойчиво.
Баба Гутя зажала бумажки в руке и повернулась было на выход, но Рита-Кларисса вдруг остановила её громким 'ой, постой-ка, баб Гуть!'. Как-то по-домашнему это прозвучало, словно и не важная дама Кларисса сказала, а та самая Ритка Шулетьева, что в незапамятные времена частенько пряталась в старушкиной хибарке от распаленной алкоголем мамаши.
А дальше Рита сказала и вовсе странное:
- Ты это, знаешь... посматривай там... у себя.
- Куда ж посматривать-та? - удивилась баба Гутя. - У меня всё уж смотрено-пересмотрено... Да и глаза нонче совсем никчемные сделались, ощупью я, милая, ощупью!
И опасливо глянула на Ридикулита.
Но Рита настроена была серьезно.
- Что надо, ты, баб Гуть, завсегда увидишь, не говори лишнего. А в виду имей: остерегись. Чуйка у меня такая. Или астральная информация, как хочешь называй.
Она потуже затянула на пышной талии золоченый поясок роскошного халата и шагнула назад, зацепив при этом вытянутую лапу Ридикулита. Чучела шатнулась, хозяйка крепко высказалась. Баба Гутя удовлетворенно кивнула головой: свой человек Ритка, несмотря на Клариссу и богатый дом!
- Ну, я сказала, ты слышала. Не мне тебя учить, баб Гуть, а подсказать я могу. Как знаешь. Побрызгай там водой своей, что ли! Кстати, завтра с утреца приедет ко мне один... трудный... ты за ним уж замой лишний раз, сразу, как укатит, ладно?
Баба Гутя согласно кивнула. Можно и пораньше, чего там. Не на режиме.
Вечер тянулся долго. Конец июня, воробьиные ночи!
Стемнело всё же. Воробьи воробьями, а солнышку отдых нужен.
Возле колодца сразу прохладно сделалось, хотя вокруг - нега летняя. Баба Гутя кофту вязаную на плечи набросила, застегнула верхнюю пуговицу, - старушечья плащ-палатка. Отцепила ведро, крутанула ворот, опуская цепь вниз, к воде. Села на специально подкаченную ладную чурочку возле сруба и приготовилась ждать. Но не пришлось.
Забрякала цепь - раз, другой, третий. Баба Гутя радостно всплеснула руками, поспешила к вороту - придержать. А через пару минут над краем сруба показалась блестящая мокрая... голова?!
- ... гляди-ка, ещё и лазиишь-то сам! Эвон герой! Давай другой раз-то выташшу тебя, коли што!
- Коли что? - скрипуче повторил за старушкой её странный гость. Ростом пришелец оказался примерно так в два ведра с крышкой. Крепко схватившись перепончатыми лапками за бревна сруба, он непрерывно крутил влево-вправо лысой круглой головкой и оглядывал двор огромными немигающими глазами.
- А хоть бы и герой! Кой-чего могу ещё, ети комар лягуху, и не пророчь мне дурное, ага! И по цепке могу, и по стенке... пусть не скоро, склизко там у тебя... но могу, еще как, ага!
Баба Гутя с сомнением покрутила головой, но спорить не стала.
- Чего звала-то, старая? - проскрипел гость, закончив осматриваться и уставившись прямо на хозяйку.
- А и соскучилась, молодой! - в тон ему ответила баба Гутя.
Пришелец довольно хохотнул.
- Ты это... корму-то хватат тебе, нет? Гляжу, гладкий ты, ничо так, справный! - похвалила старушка.
- Да уж гладкий, ети комар лягуху, навроде головастика, ага, - согласился гость, - чего там, хватает. Спасибо, ага.
Он спрыгнул со сруба прямо к отставленному ведру, черпнул из него, щедро поливая на голову и грудь. Звонко пошлепал лапкой по мокрому.
- Так чего звала-то? Про скуку-то не болтай, ага!
Баба Гутя вздохнула, одернула на плечах сбившуюся кофту и присела на свой чурбачок.
- Да вот соседка-та, Ритка, обзадачила меня нонче. Чует, вишь, она какую-то неладность про меня. Смотри там, грит... Формация у ней появилась, эта самая...как её... гастро... ну, сральная какая-то, прости Господи.
- Ну, если такая, то и слушать нечего, ага, - ворчливо скрипнул гость, продолжая поливать себя. - Чует она, ага, ети комар лягуху!
- Нет, батюшка водяной, уж я послушаю. Она, Ритка-то, мне не соврет, это я верно знаю...
Мокрый резко фыркнул, брызги так и полетели вокруг.
- Не водяной я! Не водяной, ети комар лягуху! Колодезный! Сгинул водяной, вот в загубленном Чуморцеве и сгинул, ага! Где Чуморские болота, а, старая? Вот там и водяные тебе, ага!
Снова сунулся к ведру, с натугой поднял и выплеснул на себя, да промахнулся с расстройства, плеснул большей частью мимо. Старушка молча поднялась, поплелась цеплять ведро на цепь, спускать за новой порцией.
Заскрипел ворот. А может, это что-то бормотал себе под нос Колодезный.
- Слышь-ка, - заговорила снова баба Гутя, - ты зря это... помянул-то. Дело прошлое. Дурное дело, чего там. Да мало ли люди дров наломали вашему брату... ну, и сестре, конечно...
Вздохнула, задумалась. Колодезный молча хлюпал возле ведра.
- А помнишь, как ты у меня в корзинке-то... с бутылками ... девушка, не булькайте... ой!..
История была хорошо памятна обоим, потому что оба засмеялись: старушка тоненько, чуть визгливо, а Колодезный скрипуче, сперва неохотно, а потом и от души.
- Легонькой ты тогда был, Водя... Колодезный, малой совсем! - отсмеявшись, вспомнила баба Гутя. - Да и я была в полной силе, куды с добром! Посейчас-то утащи-ко я тебя до автобуса-то... грызь бы выпала, не иначе!
Оба помолчали. Наверное, припоминая историю, как молодая девушка везла к себе домой последнего в своем роду малыша водяного, погибавшего по вине страшного врага по имени Мелиорация.
- Ты прочитай по воде-то, - прервала, наконец, паузу баба Гутя. - Прочитай, милок. В доме што неладно, или, мобыть, мне самой срок пришёл?..
- То и есть, што старая, - легко согласилась хозяйка. - Вот то и есть. Но ты читай давай, не зазря же... по цепи-то ползал, ахробат. На-ко вот тебе мой журнал...
И она вытащила из кармана кофты стеклянную баночку, заполненную влажными разноцветными лоскутками.
- Красный - это со стенки, над кроватью моей, зелененький - по полу, этот вот синенький - с печечки...
Колодезный брал тряпочки по одной, зажимал между ладошками, тер по щеке, нюхал. Кажется, даже лизал.
- Вот эта с лужицы, там, перед домом-то... - перечисляла старушка. - Пестренькой этой я деревце протерла, тополечек...
В заключение достала она клетчатый носовой платочек, макнула его в ведерко и протерла себе лоб. Протянула платок гостю, тот и его обследовал со всей тщательностью.
Баба Гутя присела на чурбачок, ждала.
Колодезный перебирал растопыренными короткими пальчиками пестрые лоскутки, подносил к глазам то один, то другой. Клетчатый он отложил сразу:
- Тут все ладненько, девушка, - заявил он авторитетно. - Платок только могла бы и чистый взять. Уж не сморкнулась ли прежде?..
И ловко увернулся от полетевшей в него щепки.
- Эй, эй, ети комар лягуху... развоевалась, - довольно скрипнул он. - Я тебе что скажу. Ты поди-ка печку свою глянь. Синенький этот твой... Глянь печку, ага. А я, слышь, пошёл. Сухо мне, скверно. Ну, поживём ещё, ага.
Он одним прыжком вскочил на сруб, показал лапкой - держи, мол, ворот, - и скользнул в черный проем колодца. Только цепь застонала, а потом брякнула облегченно...
Печка ничем дурным себя не проявила. Хоть как глянь. А вот в трубе обнаружил утром зазванный за бутылку водки сосед Митроха неладность - раскачавшийся кирпич. На честном слове едва держался, чихни - и ввалится, куда не звали. Беды мог наделать, да не позволили.
Хозяйка к водке добавила баночку малинишного варенья. Митроха фыркнул, сказал непонятное слово 'бонус', но взял. Зимой кашель смазывать.
Баба Гутя глянула в окно: от Гвардейца Засохина, 13 как раз отчаливал здоровенный амбар на колесах, лаково-черный и с беспросветными окнами.