Знак Лисицы
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Высокие горы и глухие леса Страны Летящего Дракона не принадлежат Императору. Они - Зачарованная Земля. Вотчина горных духов, оборотней и демонов. Редко кто из смертных отважится туда заглянуть. Что же заставило молодого охотника поселиться в этих местах? и какие чудеса могут ему тут встретится? На самом деле, на мой взгляд никакой особенной эротики тут пока нет, но модераторы СИ ее уже однажды углядели и текст удалили. Потому теперь так, во избежание :)
|
30/10/08
1. Непредсказуем полет мотылька. Лишь цель известна- пламя[1].
Разгулялся ветер: прилетел нежданно, свистит по улицам, натащил за собой облаков. Вот и лунный блеск поутих: прикрыла Иненни свой круглый лик серебристой кисеей, да продолжает кутаться.
Скоро и вовсе небо все тучами затянет - быть к утру дождю!
Скрипит на ветру чей-то незакрытый ставень. Качаются впереди, за перекрестком далече, пузатые красные фонарики, привешенные под карнизом.
А ближе, слева, в тени высокой ограды, стоят четверо. И несет от них ветер кислый запах дешевого вина.
Я на секунду запинаюсь, в нерешительности. Моя вытянутая щуплая тень спешит спрятаться у сестрицы, падающей от высокого тополя на стену ближайшего дома.
Возвратиться и обойти по соседней улице? Предыдущий перекресток ой как далеко! Натруженные за день непривычной обувью ноги протестуют. Зябкий ветер, забившись под тонкий выходной наряд, щекочет спину холодными пальцами, отбивает охоту к долгим прогулкам.
И почему не моя сторона дороги теневая? Пройтись тихонечко, чтобы никто и внимания не обратил! С другой стороны, а с чего вдруг и так кому-то его обращать? У меня свои заботы, у них - свое вино. Разве дело нам друг до друга?
Прячу руки в широкие рукава и, глядя себе под ноги, продолжаю путь торопливым шагом, держась правого края мостовой. Проклятые сандалии постукивают по булыжнику своей деревянной подошвой, насмехаясь над всеми моими усилиями ступать плавно и тихо.
- Эй, ты! - отрывается от четверки самый высокий из следивших за моим приближением выпивох. - Иди-ка сюда!
- Зачем? - сбавляю шаг, так как он движется мне наперерез.
Разумеется, мой вопрос изрядно веселит и без того не скучную компанию.
- Поговорить! - выкрикивает другой, и остальные встречают эту версию дружным хохотом.
Судя по одежде: плотным темным штанам из грубой ткани, коротким, едва до начала бедра, курткам и по северному выговору - они поденщики. Бродят такие из города в город, из села в село: мир посмотреть, себя показать, случайной работой денег раздобыть на плошку риса да на дешевые развлечения. Кто-то со временем остепенится, вернется в родную деревню или осядет на новом месте; кто-то сгинет на дороге - а кто-то и на имперской каторге.
- Прошу прощения, уважаемые, но я крайне спешу и не могу себе позволить праздные беседы в столь поздний час, - разумеется, я не надеюсь таким образом уговорить их пропустить меня и отлично представляю дальнейшее неприглядное развитие событий, но именно поэтому не могу себе отказать в шутовстве напоследок.
Кажется, раззадоренные хмельным духом бродяги воспринимают мое поведение как проявление то ли детской наивности, то ли и вовсе глупости - и мое вежливое извинение вызывает у них очередную волну издевательского смеха. Только четвертый, в длиннополом кимоно городского простолюдина, до тех пор вяло тулившийся к каменной ограде, расслышав мой голос, встряхивает головой и начинает щуриться на меня озадаченно.
- Эк! Это ж Аки! - наконец изрекает он. Вначале радостно, потом - глядя на своих подбирающихся ко мне собутыльников - обеспокоенно:
- Эй, братцы! Это ж Аки! Пусть идет!
- С чего вдруг?
- Дык это ж Аки! Пропустите, а?! Это свои!
- Тебе свои, а нам - чужие! - резонно возражает заводила. - Если не помогаешь, так не лезь, посиди в сторонке!
- Зря вы так! - бросая на меня извиняющийся жалобный взгляд, ноет Дзиро: теперь я, наконец, узнаю непутевого мямлю с нашей улицы, служащего счетоводом у собственной матери-лавочницы.
Заводила только фыркает, косясь на этого слабака, и, снова обращаясь ко мне, со словами:
- А ты иди сюда, тебе сказали! - тянет ко мне свою лапищу, намериваясь сгрести за ворот и подтащить к себе.
Но мне это, разумеется, совершенно не нужно!
Ребром левой ладони, не дожидаясь, пока этот забулдыга меня коснется, отбиваю его руку и одновременно: правой бью его в нос, а ногой - хоть сейчас от дурацких сандалий польза будет! - от души долбаю по голени.
Падая, он чисто рефлекторно успевает уцепиться за мой широкий рукав, я так же рефлекторно спешу свою одежду выдернуть - и раздается неприятный скрипучий треск рвущегося шелка.
Урод! Он мне еще и единственный выходной наряд порвал!
Наконец-то радуясь осточертевшим за день деревянным подошвам, от души пинаю его по ребрам - но приходится отвлечься на двух оставшихся забулдыг. У обоих - вполне ожидаемо - уже в руках ножи. Да, кислое вино лишило их не только нормального владения своим телом, но и хоть сколько-то адекватного соображения. Первый из троих, тот, что сейчас, скорчившись, лежит с залитым кровью лицом, был и крупнее меня - выше на целую голову и соответственно шире в плечах - и к тому же самым трезвым из всей компании, но эти двое вполне моих параметров, а с реакцией и координацией движений у них намного проблематичнее.
Правда, последнее от части даже опасно: предугадать, куда такой герой махнет своим ножиком, не смогу ни я, ни он сам. "Пьяный мастер", понимаете ли! Придется быть вдвойне внимательнее и как можно быстрее разоружить. Я смещаюсь как можно дальше от самого неторопливого из этой троицы, заодно намеренно оказываясь на пути второго. Тот решает не мудрствовать и, выставив нож перед собой, пытается ткнуть меня куда-то приблизительно в район желудка. Но я уже в стороне, сбоку. Перехватываю его кисть и выворачиваю от себя. Он со вскриком летит спиной о булыжники, вывалившийся из руки нож со звоном отскакивает от камней и падает в шаге от меня. Хватаю вопящего забулдыгу за чуб и аккуратно прикладываю головой о мостовую - совершенно неуместно он разорался для двенадцатого часа ночи в жилом квартале! Мой поверженный противник послушно затыкается, а я, подобрав его нож, поворачиваюсь к последнему бродяге. Тот, похоже, - как и все они, - соображает слишком медленно, чтобы понять, что случилось. Но вид обмякшего тела товарища и оружие в моей руке приводят его к каким-то умозаключениям, и он - побив все рекорды идиотизма за этот вечер! - швыряет свой тесак в меня - причем, явно не умея это делать! - и, пока я провожаю краем глаза пролетающую в ночь где-то в двух шагах правее меня острую железяку, убегает.
Я подхожу ко все еще сутулящемуся у стены Дзиро. Тот глядит на нож у меня в руке, скукоживается еще больше и жалобно тянет:
- Ну я же говорил им, чтобы они не трогали! А они не послушали! Я же им говорил!
- Да, ты им это говорил, - выбрасывая нож через ограду в чей-то сад, подтверждаю я. - А городской страже ты что говорить собираешься, Дзиро-йан?
Несмотря на всю свою трусость и плачевность своего положения, он все-таки морщится, услышав от меня дружелюбно-приятельское "-йан"[#]: ведь он старше года на три и, в отличие от меня, имеет постоянную работу с установленным жалованьем. Но свое недовольство он благоразумно пытается скрыть, опуская голову.
- Так вот, слушай! Эти двое передрались между собой: бутылку не поделили, или про что другое поспорили - тут уж сам выдумывай. Третий убежал. Больше ты никого тут не видел. Понял? - он кивает, не подымая глаз, и только канючит что-то невразумительное себе под нос. Расслышав "мамочка", "узнает" и "растерзает", я решаю прояснить малышу Дзиро, чего из его страхов ему следует сейчас бояться больше:
- Себя можешь обрисовать случайным свидетелем,.. да хоть и благородным примирителем! А вот если приплетешь к этой истории меня, то я не поленюсь... - Дзиро всхлипывает и привычно вжимает голову в плечи, ожидая угроз о физической расправе. Но я знаю, что к тумакам он с детства привык, а вот свою мамашу боится как ночных демонов, потому продолжаю: - ...не поленюсь навестить госпожу Умеко и подробно рассказать ей, как на самом деле все обстояло! Так ты понял?
Угроза действует: этот великовозрастный сопляк просто-таки каменеет от ужаса, но затем, кое-как совладав с собой, судорожно дергает головой в покаянно-согласном движении.
В ответ я, отступив на шаг, отвешиваю глубокий поклон в полном соответствии с этикетом, не давая ни жестом, ни интонациями усомнится в серьезности и искренности моих слов:
- Сердечно благодарю за искреннюю помощь и желаю Вам удачи во всех начинаниях, Дзиро-саэ! Прошу простить меня, но срочные дела требуют моего незамедлительно присутствия в другом месте. Позвольте оставить Вас!
Мы обмениваемся новыми поклонами. Я - снова соответствующим произнесенной фразе, засранец Дзиро - ошарашенным.
Наконец я ухожу дальше вверх по улице, оставив соседушку дожидаться уже показавшихся на дальнем перекрестке стражников, и по-прежнему злясь на себя: ведь моя вина, как ни крути! Следовало все же не полениться и обойти пьянчуг через соседний квартал! А теперь что? На моей совести двое избитых, да кимоно порвано.
Все еще пытаясь оценить ущерб своей одежде, я сбрасываю сандалии на широком крыльце и вступаю в дом, приветливо подсвеченный красными бумажными фонариками.
Навстречу мне с милой улыбкой поднимается из-за шахматного столика прекрасного вида женщина неопределённых лет в изысканном кимоно и грациозно кланяется:
- Приветствуем! Рады снова видеть тебя в нашем скромном доме, Аки-саэ!
Я, стараясь не уступать в манерах хозяйке, кланяюсь в ответ:
- Рад видеть твою красоту и снова находится в твоем гостеприимном заведении, Хитоми-саэ...- выпрямляюсь и добавляю несколько смущенно: - Боюсь, сегодня мне понадобится общество девушки с особыми талантами.
Госпожа Хитоми изящно поднимает черненые брови и округляет губы в точно выверенном знаке удивления:
- О! Аки-саэ наконец-то решил поэкспериментировать? И какое же доселе неизведанное мастерство моих воспитанниц тебе требуется?
Я еще больше смущаюсь и демонстрирую Хитоми-саэ свой левый рукав:
- Мне нужна девушка, которая умеет аккуратно шить!
Этикет летит к чертям, и хозяйка публичного дома заливается звонким смехом:
- Ох, Аки-саэ! Столь оригинального и непредсказуемого клиента, как ты, у меня не было за все годы моей работы!
2. Штрихи дождя на окне зачеркнули ещё один день.
Красавица Рури задвинула за собой легкую дверь, шорох шагов затих в коридоре. Я потянулся, сел и принялся бесцельно оглядывать комнату. Поутихшая, было, досада на вечную непродуманность и безответственность собственных поступков опять зашевелилась в душе. Чтобы как-то отвлечься, подтащил с пола свое голубовато-серое кимоно и снова принялся разглядывать рукав.
Ну, оказывается, совсем и не страшно, по шву!
Подобрался к краю футона[2] и дотянулся до шкатулки со швейным принадлежностями. Присланная госпожой Хитоми "ивовая девушка"[3] Рури забавно выглядела с ней в руках: очень уж взгляд был задумчивый, размышляющий над вариантами. Кажется, перспектива всего лишь немножко пошить ее даже разочаровала.
Вдел нитку в иголку и начал со всем возможным тщанием и аккуратностью прокладывать дорожку из мелких стежков.
- Зачем же было просить девушку, умеющую шить, когда можешь справиться сам? - немного обиженно полюбопытствовала возвратившаяся Рури, устанавливая возле спального места поднос с фруктами и присаживаясь рядом.
- Ну, я же не знал, что меня на такие дела самого потянет! Обычно терпеть не могу шитьем заниматься, - объяснил я, косясь на нее поверх своего незатейливого рукоделия.
- А у тебя хорошо получается! - удивленно заметила она, понаблюдав с десяток секунд.
- Спасибо за положительный отзыв. Ты слишком добра к моему хуже чем посредственному умению[4], - изобразил головой поклон. - Мне важно мнение такого знающего человека, как ты: Хитоми-саэ сказала мне, что ты училась шитью и вышивке у бабушки Шинацу.
- Верно, возня со мной отнимала время у этой уважаемой мастерицы, - скромно опустила взор Рури, но тут же подняла его снова с ехидной искоркой в глазах:
- Шить у тебя получается отлично. Может, научить тебя вышивать?
- Ох! - я непроизвольно вздрогнул и чудом не упустил иголку, после чего решительно помотал головой. - Спасибо, не надо! У меня на это дело никаких нервов не хватает! Шинацу-сойора со мной, недостойным, целый год мучилась, просто удивительно, как не прибила с досады.
Моя "ивовая красавица" от удивления выронила взятую с подноса вишню и даже забыла ее искать в складках своей одежды:
- Бабушка Шинацу учила тебя вышивать?!
- Ну... Да.
- Прости мое любопытство, но позволь спросить, каким образом это получилось? Я знаю, что она бралась обучать всех девочек бесплатно. Но потому сама решала, кого учить, а кого нет. А еще я помню ее отношение к мужчинам, особенно к мальчикам. Никогда бы не могла подумать, что она взялась учить вышивке парня!
Я ухмыльнулся:
- Ну да, верно. Вот только она принимала меня за девочку!
***
Веранда позади дома. На циновках сидят кружком пятеро девочек, сосредоточенные, серьезные, усердно дырявят иголками клочки ткани. Сразу видно, что ни одной нет еще семи - наряд у всех детский: однообразные широкие штанишки, рубашки длиной до колена, подпоясаны витыми шнурками или узкими поясками. Расцветки тоже особым разнообразием не блещут: на дешевой ткани у кого полосочки, у кого горохи, а у тех, кто из семей победнее - и вовсе никакого рисунка. Все синенькое да серенькое, да зеленовато-коричневатое. Волосы у большинства заплетены в косу, у некоторых завязаны в хвостик. Любой мальчик их возраста выглядит так же. Единственная разница в том, что девочкам родители чаще дают ленты и пояски ярких цветов - но это если могут или хотят позволить себе лишние траты. Да еще некоторые девочки любят понатыкать себе цветочков в волосы и таскать с собой всюду куклу, а большинство мальчиков бегает по улице с деревянными игрушечными ножами или просто палками. Друг с другом мальчики и девочки редко водятся, в общие игры не играют. И даже когда старшие поручают сыну сопроводить не намного младшую его сестренку куда-либо, тот, скорее всего, будет идти в нескольких шагах от нее, делая вид, что он сам по себе, и тщетно надеясь, что товарищи его за таким недостойным занятием не увидят.
Поэтому, разумеется, когда к известной мастерице-вышивальщице Шинацу пришли, держась за руки, двое детей - и тот ребенок, что постарше, с поклоном объяснил, что родители их прислали, так как вчера договорились с госпожой об обучении их дочери, пожилая женщина и мысли не допустила, что это не две девочки. И предложила старшей - уж больно ей понравился ее серьезный не по годам взгляд - тоже попробовать свои силы в рукоделии.
Хорошо зваться именем вроде моего - одинаково распространенного среди мужчин и женщин! Не нужно напрямую врать. Только следить за речью и поведением: использовать фразы и обороты, годные для обоих полов, и держать себя всего лишь чуть более воспитанно, не делать того, что не приветствуется, но все же прощается для мальчишек, но с малолетства строго наказывается у девочек: например, скрещенные ноги или чесание за ухом. Ну, так это и в жизни потом пригодится: хорошие манеры ценятся у всех.
Учиться мне всегда было интересно: все равно чему, лишь бы узнавать и осваивать что-то новое. Разве мог я упустить шанс научиться пользоваться иголкой и ниткой? Тем более, что на помощь своей матушки в освоении шитья мне рассчитывать не стоило: дома уже объяснили, что это "женское" занятие и нечего мне им интересоваться... Это разделение доброй половины дел на "мужские" и "женские" я никогда не понимал. Как-то давеча спросил матушку: вот я сейчас живу один, большую часть времени вдали от людей. Как бы я был, не умей готовить, стирать и шить? На что получил ответ: "Женился бы уже, как все добропорядочные люди". В принципе, мог бы заранее догадаться, что она скажет.
***
- А что потом? - заранее сочувственным голосом спросила Рури. - Шинацу-сойора узнала, что ты мальчик, и прогнала?
- Да нет. Считай, год у нее худо-бедно проучился, - завязывая последний узелок, пожал плечами я. - Она так и не узнала, я надеюсь! Просто потом мне исполнилось семь лет, меня постригли и переодели, и сойти за девочку мне бы уж больше никак не удалось. Вот и перестал к ней ходить. А сестра по моей просьбе ей соврала, что родители продали меня в Дом Ивы. Мастерица Шинацу поверила. Сказала: "Да, Аки-тяй красивая девочка и умная. Она далеко пойдет!" - я поглядел на собеседницу, с невинным видом похлопал ресницами, и Рури свалилась на постель, хохоча.
- Ой! Так ты, оказывается, моя коллега!.. ой, не могу!
Так и знал, что эта деталь истории ей понравится. Меня она самого до сих пор веселит.
- Только вот интересно, - отсмеявшись, сказала Рури, - а как твои друзья реагировали на такое? Или они не узнали?
Я снова пожал плечами и призадумался, как бы получше объяснить.
- Понимаешь... Я понятия не имею, узнали мои соседи, что я учусь вышивать с девочками, или нет. Мне, честно говоря, всегда было глубоко плевать на их мнение, поэтому им быстро прискучило мне его высказывать.
***
Отношения со сверстниками у меня всегда складывались немного странные. В большинство их коллективных игр мне было играть скучно. К тому же, собравшись компанией в трое-четверо, они частенько выдумывали в качестве развлечения попытаться побить меня - несмотря на то, что им это и в первый раз не особенно удалось, а со временем и вовсе перестало получаться. Но проходило несколько недель, для малышни казавшихся вечностью, их синяки и ссадины заживали, они забывали о своем прошлом поражении и, снова уныло чертя палками уличную пыль, при виде моего тощего силуэта срывались с места под радостное: "Вон Аки топает! Что умник, попался?". Меня так удивляла эта их глупость, что я даже на них не обижался и не сердился - да и, если подумать, чего обижаться на побежденных? К тому же, что самое странное, один на один с любым из мальчишек нашего квартала мне удавалось ладить великолепно, и даже если позже к затеянной игре присоединялись остальные - день проходил весело, без всякой драки.
С младшими сестричками я, в отличие от брата, тоже был в хороших отношениях. Конечно, их игры в куклы, когда они могли часами сидеть на полу, непрерывно болтая и за себя, и за свои игрушки и изображая, как "благородные дамы" пьют чай, ездят друг к другу в гости и выходят замуж - мне были непостижимы и вызывали такое же недоумение, как и мальчишеские беспричинные потасовки. Но вот наделать для сестренкиных кукол "посуды" из оплывшего свечного воска, построить кукольный домик из щепок и цветной бумаги, соорудить "свадебное кимоно" из лоскутков и цветов или даже сплести самим сестрицам венки-"короны", раз уж они взялись играть в "варварских принцесс" - это я делал с удовольствием. Дома все так привыкли, что никто не удивлялся. Даже братца не тянуло как-либо подшучивать по этому поводу. Впрочем, ему с самого начала пришлось приучиться, что на обычные для мальчишек насмешки я не реагирую, пропускаю мимо ушей. И в драку первый не лезу - но вот сдачи дам так, чтобы мало не показалось.
Номинально старший сын в семье - мой брат, у него даже имя соответствующее: Итиро, Первенец. Да и на вид он, плотный и коренастый, всегда выглядел взрослее. Однако родители обычно забывали об этом старшинстве, когда надо было поручить ответственное дело или сложное задание. Да и то верно: мой настоящий возраст все равно неизвестен, возможно, несмотря на субтильное сложение и не соответствующую годам внешность, на самом деле я родился на пару лет раньше. По крайней мере, это бы объясняло такое мое отличие от "сверстников". Как бы то ни было, признать старшим своего сына Итиро потребовала моя будущая матушка, вдова с тремя детьми, когда они с отчимом обсуждали условия своей свадьбы. Ведь по закону наследовать может только старший. И, разумеется, лучше передать все дела потомку, который родной по крови хотя бы одному из родителей, чем вовсе чужому безродному приемышу.
Поскольку, как ни прискорбно, маленькие дети часто умирают, правители Страны Летящего Дракона когда-то мудро повелели, чтобы запись о существовании человека на белом свете делалась не раньше, чем в семь лет - чтобы не изводить зря лишние чернила. Так что вопрос со старшинством решился легко: меня просто отвели на храмовую церемонию годом позже, чем Ити.
Я, признаться, нисколько по этому поводу не переживаю: во-первых, мне следует быть благодарным отцу и матушке уже за то, что они взяли на себя труд растить меня, совершенно чужого им ребенка, и требовать от них большего как минимум наглость; а во-вторых, в отличие от старшего, обреченного по наследству стать трактирщиком, я сравнительно свободен в выборе профессии.
***
- Прости мое невольное любопытство, - поинтересовалась ивовая красавица, - но ты ведь актер?
Я удивленно глянул на неё: комплимент мне, что ли, таким странным образом сделать решила? Хотя... раньше я Рури тут не видел...
- Прости, Рури, но ты ведь совсем недавно у Хитоми-саэ?
- Как сказать. Я воспитывалась здесь до десяти лет, потом была передана в Дом госпожи Котоне в Мие. Но затем мне повезло снова вернуться сюда, по моему желанию и по договоренности между хозяйками. Я ведь отсюда родом и здесь мои родители. А почему ты так спросил?
- Ну, просто я в Доме госпожи Хитоми не так чтобы совсем уж редко бываю, к тому же знаю, как любят девушки посплетничать о своих гостях, потому и думал, что ты уже будешь в курсе, что я - охотник.
Ох! Пожалуй, моя жизнь уже прожита не зря - раз незамысловатые подробности моей биографии способы вызвать ТАКОЕ выражение на этом милом личике.
- Так не бывает! - с простодушной прямотой, позабыв все ухищрения этикета, проговорила наконец Рури.
Я только улыбнулся:
- Почему же?
- Да не похож ты на охотника!.. На актера похож! На студента из состоятельной семьи, в крайнем случае... - она всплеснула руками, затем, спохватившись, забавно смутилась и поспешила склониться в извиняющемся поклоне:
- Умоляю простить мою невежливость и грубость манер, уважаемый Аки-саэ!
- Какая "невежливость"?! О чем ты?! Это ты прости меня за то, что ненароком запутал, Рури-саэ!
- Я действительно охотник, - принялся я объяснять, когда успокоившаяся девушка после серии наших взаимных раскланиваний и извинений снова присела рядышком и потянула с подноса очередную вишенку. - Что уж поделать, если кроме мастерицы Шинацу я навязался в ученики еще и нашему соседу, Тецуо-лесовику.
- И он тоже учил тебя бесплатно?
- Разумеется. Он был уже пожилой, хотя и крепкий, одинокий, без семьи. Ему не с кем было поговорить, ему некому было передать свои знания. А тут появился я - с кучей вопросов и любопытством в глазах. Поначалу Тецуо-сойора не воспринимал беседы со мной и мои сопровождения его в лес как мое ученичество. А когда спохватился - ему осталось только посмеяться и признать очевидное.
- Хм... - Рури задумалась. - Я вижу, ты умеешь находить себе удачных преподавателей. А кто же учил тебя стихам?
- Ну, - слегка смутился я, - совершенно зря ты меня хвалила! По части изящных наук мне, увы, не повезло найти себе наставника. Пришлось справляться самому, кое-как да где получится, в основном в библиотеках: при храмах Кито и Иненни. Даже учиться читать пришлось, для этого, у случайных людей, по вывескам да объявлениям на воротах Казарм Городской Стражи... Хорошо, что слогов всего семьдесят два, так что мучить вопросами первых попавшихся прохожих пришлось не долго... Кстати, тогда оказалось, что в таком деле лучше казаться девочкой: когда девочка спрашивает у взрослых: "Дяденьки, а что тут написано?", взрослые умиляются ее любознательности и отвечают. А когда видят перед собой мальчика, сразу почему-то решают, что он замыслил какую-то пакость, и начинают с руганью прогонять.
Моя прекрасная собеседница покачала головой:
- Ты грамотен, красноречив, хорошо одет и воспитан... Все же ты не похож на охотника! - она виновато вздохнула и искоса взглянула на меня. - Охотники грубы, нелюдимы и неотесанны, да и бедны обычно. Никто не станет выбирать себе такое занятие, если может сдать экзамены и стать государственным чиновником или княжеским служащим. Прости, но ты, верно, разыгрываешь глупую романтичную девушку Рури!
- Да нет же! - я даже немного обиделся. - Не стал бы я врать так глупо и беспричинно! Ты сама назвала меня воспитанным, как же после этого ты подозреваешь меня в таком неуважении к тебе, к этому дому?.. Я на самом деле охотник... и я действительно совсем не богат. Если тебя ввел в заблуждение мой наряд - так он у меня единственный такой. Я слишком редко бываю среди людей и потому рассудил, что ради таких случаев могу и потратиться... Знаешь, большинство известных мне охотников действительно стали таковыми потому, что ничего другого им не оставалось. Возможно, из-за этого многие из них тяготятся своим занятием - вот и топят свою тоску в выпивке, спускают на нее последние деньги. Я же действительно мог выбирать: или горбиться днями над бумагой в пыльной комнатке, слушать поучения и выполнять распоряжения старших по рангу и ежечасно дрожать при мысли об окружной инспекции; или бродить по горам, слушать, как поет ветер, шумят деревья, щебечут птицы, смотреть, как листья падают в ручей, провожать закат с высоких скал...
Я осекся на вдохе и смущенно замолчал.
- Впрочем, - раздумчиво добавил затем, - я признаю правоту матушки, которая говорит, что мое занятие не годится для семейного человека, если только он хочет достатка и спокойствия своей жене и детям. Так что, скорее всего, когда-то мне придется все же вернуться в город, сдать экзамены и превратиться в унылого писаря или счетовода, респектабельного семьянина.
- Ну, - озорно стрельнула глазами Рури, - ты можешь вместо этого уйти в монахи и жить отшельником в какой-нибудь пещере на вершине горы. Вполне достойная жизнь, и не придется обзаводиться семьей!
- Нет, не пойдет! - сокрушенно покачал головой я. - От монахов требуется отречься от мирских благ. А я от некоторых из них категорически не желаю отказываться!
- Например, от каких?
- Ну, например, вот от таких... - обнимая хихикающую девушку за талию, я увлек ее за собой на подушки.
***
Близкий рассвет выбелил небо, одарил окружающее намеком на краски, согнал беспокойных призраков в серые тени по углам, где они вздыхали и колыхались, бесшумно перешептываясь и прощаясь до следующей ночи.
Пограничное время. Ничьё.
Я лежал, стараясь неосторожным движением не потревожить спящую рядом Рури, и глядел на маленький фрагмент постепенно розовеющих облаков, видимый мне через чуть приоткрытое окно.
Прошумевший по черепице недавний короткий ливень зачем-то разбудил меня, и теперь мне оставалось только дожидаться, когда неподвижную предрассветную тишину оживит первый петушиный крик, приглушенный шорох дверей, осторожные шаги служанок; когда сырую утреннюю свежесть разбавит тонкий дымок раздуваемого кухонного очага.
Дожидаться - и гнать от себя всегда такие странные предутренние мысли, неожиданные и непрошеные воспоминания, беззвучными голосами проникающие в разум, неуловимыми силуэтами заглядывающие из-за края зрения.
***
- Как же ты стал сыном трактирщика Масару? - спрашивает меня Хитоми-саэ, задумчиво переставляя шахматную фигурку и поднимая бровь в ожидании моего ответного хода.
- По велению богов и стечению обстоятельств, - усмехаюсь я, оглядывая игровое поле. - Это благонравная и поучительная, но вместе с тем любопытная история. Такие, знаете ли, записывают в свитки для обучения молодежи грамоте и благочестию... Если Вам угодно послушать... Мой будущий отчим был тяжело ранен в бою, защищая - в ополчении - земли своего господина. Военные лекари сказали ему, что пахать он еще сможет, а вот засеять поле ему уже, увы, не дано. Получив от своего князя денежную компенсацию за ранение и разрешение уйти, Масару-соа отправился искать излечения по храмам и монастырям, так как был он молод, еще не женат и, соответственно, не имел наследника. И совсем не хотел попасть после смерти в Ад-для-не-оставивших-потомства. Но всюду, в какое бы святилище он ни обращался, ответ был неутешительным: остаться и принять постриг - и только так избегнуть загробной кары! Но отец не сдавался, так как совершенно не чувствовал в себе склонности к монашеской жизни. И вот, в своих поисках излечения, он забрел в область Пышно-Зеленое Предгорье и там остановился переночевать в странноприимном доме при святилище Иненни...
Я делаю ответный ход и собираюсь замолчать, дабы не мешать моей противнице обдумывать сложившуюся на клетчатой доске ситуацию, но госпожа Хитоми легким жестом поощряет меня продолжить повествование.
- До того уважаемый батюшка не обращался к этому божеству. Ибо известно: Иненни проращивает зерно и дарит обильные всходы, но не Иненни то зерно создает и кладет в землю. Но тут, в святилище, отец вдруг подумал, что, кроме урожая, Лунное Божество ведь отвечает еще и за прибыль, а также за хитрости, уловки и удачные решения в затруднительных делах. Потому он сделал пожертвование храму и вознес молитву с просьбой надоумить: куда идти и что делать дальше? И вот, ночью, во сне, явилось ему само Божество Рисовых Ростков в образе длиннобородого старца, держащего за руку совсем маленького ребенка, и напомнило старинную мудрость: воспитавший сироту считается трижды отцом! Утром Масару-соа возблагодарил Иненни за совет и отправился дальше по дороге, раздумывая, как же все-таки поступить: рискнуть взвалить на себя заботу о каком-нибудь постороннем ребенке или принять постриг и отрешиться от мира. При таком выборе он скорее склонялся все ж к последнему, поскольку совершенно не представлял, где и как ему самому устроиться и на что дальше жить - не то что еще и младенца содержать. Но, спустя несколько дней, в попавшейся на пути деревне, он вдруг узнал, что в одной из хижин на окраине умирает старик-прохожий. Этот почтенный человек никому не был знаком, он просто проходил через деревню с ребенком - скорее всего, своим внуком - попросился переночевать - и свалился с лихорадкой. Масару-соа счел это знаком для себя и поспешил в ту хижину. Все, что он успел услышать от умирающего - мое имя и просьбу позаботиться обо мне, подкрепленную всеми имевшимися у старика деньгами. В следующем же храме Иненни мой приемный отец снова обратился к божеству. На этот раз оно явилось ему в своей ипостаси Лунной Красавицы и сказало, что, поскольку он добросовестно послушался прошлого совета, то Луноликая поможет снова. И дала указание обосноваться в ближайшем крупном городе и на полученные деньги начать торговое дело. Масару-соа так и поступил. За несколько лет он разбогател достаточно, чтобы из лоточника перейти в трактирщики, а женитьба на моей мачехе еще больше упрочила его финансовое и семейное благополучие... Ну вот. Такую историю обычно рассказывает всем, согласным его выслушать, мой приемный отец в канун Дня Иненни!
- Действительно! - уважительно склоняет голову Хитоми-саэ, легким движением тонкой руки устраивая моему шахматному императору мат. - Это очень интересная история! И она в самом деле весьма поучительна!.. А ты, уважаемый Аки, сам помнишь что-то из нее?
- Увы, - сокрушенно глядя на игровую доску и поднимая укоризненный взгляд на свою коварную противницу: заболтала, отвлекла! - признаю я.
Все, что вспоминаю я сам, это ветхую сырую хижину с земляным полом, по которому бегают здоровенные верткие тараканы, и то, как чьи-то сухие изможденные пальцы вкладывают мою руку в ладонь большого теплого человека, от которого пахнет едой и вчерашним саке. И как потом этот большой человек ведет меня за собой вниз по рыжей пыльной дороге, а нам вслед на разные голоса лают деревенские собаки.
Я качаю головой, отказываясь от еще одной шахматной партии - в этот раз я уж наверняка проиграю, причем еще быстрее, чем только что: тема разговора напрочь разбила мою сосредоточенность, растрепала мысли. Всколыхнула напрошенные воспоминания... Ведь, кроме того, что я описал госпоже Хитоми, на самом деле помню и кое-что еще.
Иногда, неожиданно и против воли, в моей памяти всплывает пригрезившийся мне однажды странный сон. Невнятный и обрывочный, он, тем не менее, остался в воспоминаниях очень ярким, красочным - и тревожным. И всегда наполняет меня непонятным беспокойством и какой-то беспричинной тоской. В этом сне...
***
...я лежу, судорожно хватая ртом тягучий жаркий воздух, и мне его мучительно не хватает. И не только потому, что вместо живительного кислорода он полон тяжелых густых испарений, но и потому, что сам он сдавливает мне ребра, не дает вздохнуть полной грудью, облепляет и плотно сжимает меня со всех сторон, приникая к коже почти осязаемыми горячими пеленами. В душной и влажной атмосфере с меня градом катится пот, но струйки его ледяные - что не облегчает, а только усиливает мои страдания. Под моей спиной твердый неровный камень, надо мной - слабо подсвеченный огненными всполохами и теряющийся во влажной мгле пещерный свод. Я не могу ни повернуться, ни пошевелиться. И слишком занят борьбой за глоток воздуха, чтобы вдумываться в долетающие до ушей фразы, значение которых я даже не пытаюсь осознавать. Слыша все, не понимаю ничего, и в памяти оседают только бессмысленные обрывки:
- ...невозможно удалить... ... и жизнь! - голос говорящего скрежещет как ветка о скалу, интонации почти неуловимы. - Подумай!... ...не просто краска...
- Так что же? Ты говоришь... ...ничего нельзя? - второй голос, ровный и "поставленный", журчит весенним ручейком, не оставляя впечатления ни о настроении, ни о возрасте собеседника. - Но тогда зачем?..
- Я не сказал, что ничего... ...но можно запечатать!... ...как требуется.
- Хммм... Печать... держаться?
- Да, только внутренняя... ...жизни... ...А внешняя...
- Как замечательно! Но... ...насколько надежно?
- Абсолютно! - в скрежещущем голосе проскальзывает гордость мастера, знающего цену своей работе.
- Хорошо, тогда... ...и как быстро?...
- Все уже готово... ...только твое решение!
- Что ж. Тогда приступай!
Воздух вокруг меня, кажется, еще больше густеет, исходит горячей мглой. Из нее выступает высокий темный силуэт, мою левую руку хватают за запястье, поворачивают локтем вниз...
Последний образ - это бледные коричневатые линии какого-то рисунка на моем предплечье, почти у локтевого сгиба. Изображение едва виднеется на коже в этом тускло-красном мареве, а меня слишком занимает борьба за вдох, чтобы пытаться рассмотреть его или что-либо еще вокруг. В следующее мгновение к моей руке прямо поверх этого странного знака прижимается ладонь Тёмного.
Я беззвучно, бессильно кричу от невозможной одуряющей боли, пронзающей меня: от руки, к сердцу и через все тело... И просыпаюсь.
***
По двору прошелестели чьи-то шаги, стукнуло ведро, плеснула вода. Звуки просыпающейся дневной жизни выдернули меня из омута невнятных образов и смутных видений.
Я перевёл взгляд на свою левую руку и скептически скривился привычному зрелищу: пурпурной кляксе родимого пятна, всю мою сознательную жизнь красующейся тут, на предплечье, почти у локтевого сгиба... Не такое уж редкое явление и не в самом худшем его виде: недавно встречал на дороге странствующего монаха культа Бу-Цзы с таким же вот пурпурным пятном, да только на пол-лица.
Говорят, они передаются по наследству и могут указывать на благословение или проклятье рода богами. Не имея кровных родичей, проверить первую часть этого утверждения я не могу. А выяснением второй занимался мой отчим, еще когда мне не было семи лет. В Храме Верховной Богини, ведающей подобными вопросами, ответ ему дали очень невнятный: так что Масару-соа его даже запомнить не смог - да и жрецы, по его словам, сами сперва озадачились, но в итоге все же рассудили, что проклятия на мне точно нету. Да и то сказать: Божество Рисовых Ростков любит, конечно, пошутить, но вряд ли стало бы подсовывать честному и законопослушному паломнику проклятого ребенка.
Я встряхнул головой: нашел, о чем думать! К чертям собачьим всю эту ерунду!
Нахмурилась и заворочалась во сне Рури. Солнечный лучик заиграл на ее обнажившемся плече, - и это зрелище изгнало из моей головы последние остатки дурацких размышлений ни о чем.
Да и то верно: к чему отвлекаться на бредовые видения, когда здесь и сейчас есть гораздо более приятные и достойные объекты для внимания?!
Я принялся осторожно, пусть и нетерпеливо, будить свою ивовую красавицу.
3. В дорожной пыли монета блестит растрат обещанием.
Под ноги стелился знакомый пыльный проселок, по вечернему времени уже безлюдный; город остался далеко позади; справа - только что пройденная деревенька с забавным названием Лисий Брод, а вверху слева зеленела "моя" гора. Настроение было отличное: радовало все. В первую очередь, разумеется, привычные мягкие кожаные подошвы - вместо дурацких деревянных - и потертая грубая куртка со штанами вместо длинного шёлка городского платья... Я, конечно, не прочь принарядиться, потому как "по одежке встречают", но все же удобство ценю намного больше... Радовал ясный вечер с живописным закатом и пересвистом стремительных ласточек над головой, и то, что я снова возвращаюсь в лес. А пуще того радовало, что визит в город прошел удачно. С отцом разговор был недолгий и обошелся без обычных мучительных для меня вопросов, как же я собираюсь жить дальше: дела младшего временно не волнуют родителей в связи с тем, что активно взялись обустраивать судьбу старшего. Мне никто прямо не сказал, но, похоже, для Итиро вскоре сладят помолвку. Ну-ну, так и надо! Старшенький и так хлипкостью не страдает, а уж на семейных харчах округлится - будет настоящий трактирщик! У сестренок тоже всё как обычно, не хуже, чем у других людей; племянники мои подрастают, у Маэми старший уже говорить начал. Подарками все довольны остались. Китаро-сойора - лекарь - как обычно, щедро заплатил мне за корешки растения с непонятным названием "нидуну" и честно рассчитался за остальные собранные травы.
С этим "нидуну" вообще забавная история. Вряд ли бы я мог себе позволить шёлковый халат и визиты в приличные и благопристойные Дома Ивы, если бы не это растение. Ну и если бы не знакомство с одним из лучших городских лекарей. Все же, правы были древние, говоря, что грамотность и тяга к знаниям открывают новые двери. Так и с Китаро-сойора мы познакомились когда-то в библиотеке. Потом, когда я ушел жить в лес, он обратился с просьбой собрать для него на Заклятой горе некоторые травы: показал образцы и дал описания. А я, выполняя его заказ, притащил сверх того еще пару былинок, показавшихся мне интересными. И надо же - среди них оказался этот самый корень "нидуну"! Глубокоуважаемый Китаро чуть в обморок не упал: оказывается, растение это насколько полезное, настолько же редкостное и труднодобываемое. Ну, по крайней мере, таковым считается. В трактате, который лекарь мне показал, излагалась об этом такая ахинея, что мне больших трудов стоило сохранять при чтении серьезное лицо: и растет-де он только в том месте, где молния в горах била из земли в небо, и видеть его способен не всякий человек, да и то исключительно после недельного поста и каких-то совершенно диких ритуалов, либо если "духи укажут". Ничего на этот счет не знаю, но заприметил, какую именно землю, тень и влажность любит этот зеленый лопушастый нидуну, так что теперь, бродя по лесу, специально присматриваюсь к таким местам, и две-три штуки за лето лекарю Китаро добывать умудряюсь. Платит он мне за каждый корешок столько, сколько Императорская канцелярия за убитого тигра-людоеда, а сам делает из него какие-то настойки, которые сбывает столичным врачам еще дороже. Ну, так ведь его знания и связи, его право. Ему хорошо - и я в прибыли.
В общем, в этот раз я возвращаюсь в лес с некоторым запасом денег (основную сумму сдал ростовщику), прикупленных в Лисьем Броде продуктов - ну и, конечно, хорошего настроения!
Единственное, пожалуй, что слегка беспокоит: не зашел, как обычно делаю, в храм Иненни у Западных Ворот. Не забыл - трудно забыть то, что уже стало привычкой! - просто в храме шла церемония благословения для какого-то купца. Видимо, успешного: весь храм и галерею ворот-торий заполняли его разодетые домочадцы и слуги. Ждать окончания службы - до самого заката - мне совершенно не годилось. А мешаться с этой толпой не хотелось, да и смысла для меня не имело: в храм я захожу не просить, а, скорее, благодарить... Нет, на самом деле даже не знаю, зачем захожу. Хлопаю в ладоши и опускаю монетку в жертвенный ящик - все как требует обычай. А потом просто стою. Молча. Мысли становятся бессловесными, легкими, улетают ввысь вместе с благовонным дымом... а о чем думал - и сам потом не знаю.
И, хотя традицию такую четыре года назад, уходя на Заклятую гору впервые, я выдумал себе сам, теперь мне всё равно было как-то неловко: будто и вправду не выполнил какое-то обязательство. И оставалось только пообещать себе, что "верну долг" Иненни при первой же возможности.
Оставив позади деревню и свои печальные мысли, я начал неторопливо шагать вверх по проселочной дороге. Она ведет к последнему на "человеческой" территории жилью: усадьбе местного князя. У его ворот торный путь заканчивается. А дальше - только древний каменный мост через овраг, по дну которого бежит быстрая мелкая речушка, почти ручей, прозванная местными жителями Лисьей или Межевой. Она и вправду выполняет роль границы, потому что на том берегу, за мостом - уже Сэнкё: "сказочная земля", "очарованный край"... но все же чаще люди называют такие места Заклятыми.
***
Рассказывают, что давным-давно все земли наших островов были покрыты лесами, и обитали тут лишь природные духи: каппы[5] резвились в речных струях; их побратимы нуси[6] выглядывали из озер и болот; ками деревьев вели игривые беседы с крылатыми цветами-бабочками; сухой листвой осыпались с веток карасу-тэнгу[7], а горные призраки гулким эхом перекликались в сумрачных ущельях; прекрасная и грозная Юки-онна[8] бродила по зимним долинам, накинув на плечи метель, а кицунэ[9] и вправду гуляли свои свадьбы на диких лугах, танцуя вместе с тануки[10] и яма-нэко[11] под радугой, сияющей в каплях дождя[12].
Потом Великий Дракон научил людей строить большие лодки с парусами, похожими на его крылья, и привел тех, кто нашел в себе смелость последовать за ним, на эти берега.
Сначала людей было мало - и им хватало прибрежных земель, а потусторонние существа, повинуясь воле богов, отступили, оставляя пришельцам свою территорию. Но постепенно людей становилось все больше, они двигались все дальше вглубь земель, вырубая лес под поля, основывая деревни, которые затем разрастались до городов. Природным духам, демонам и оборотням некуда было деваться. Часть из них приспособилась, сменила родные рощи и скалы на людские постройки: они стали дзасики-вараси[13], кура-боко[14]. Но многие не находили себе нового дела и пристанища, потому или подымались все выше в горы, туда, где еще оставались безлюдные места, или просто продолжали жить своей жизнью, невзирая на то, что вокруг уже не глухая чащоба, а человеческие поселения и дороги. Чем больше становилось людей и чем шире они расселялись, тем чаще, разумеется, стали случаться их встречи с потусторонними соседями. И далеко не всегда они заканчивались благополучно для смертных, побеспокоивших обитателей мира духов. Однако простым людям казалось, что причина не в них самих, а в том, что это количество потусторонних существ увеличивается, что это демоны и призраки "осаждают" деревни и города. Даже осмеливаются появляться в княжеских замках и - о, дерзость! - в самом Императорском Дворце! Чиновники и землевладельцы писали гневные письма Верховным Божествам, сжигая свои челобитные с положенными ритуалами для доставки адресатам. Крестьяне обзаводились амулетами и оберегами, нанимали священников культа Бу-Цзы, чтобы те читали свои защитные сутры над рисовыми полями, детьми и скотом. По дорогам бродили колдуны и странствующие монахи, обещавшие за скромную плату безвозвратное изгнание потусторонних сущностей. Многие, конечно, были шарлатанами, однако находились и такие, кто действительно умел закрывать для духов путь в материальный мир, а это нарушало Равновесие. Но и духи в ответ озлобились, превращаясь в грозных чудовищ, пугая, пожирая, похищая и сводя с ума людей, пытающихся лишить их законного пристанища. Это постепенно превращалось в настоящую войну.
Пришлось вмешаться богам.
Долго не могли договориться стороны. Однако, в конце концов, благодаря слову Иненни (не будь это божество покровителем хитрости и успешной торговли!), нашли решение, с которым согласились все. Между Верховной Богиней и Двенадцатым Сыном Дракона, тогдашним Императором, был подписан Договор. Занятые на тот момент людьми земли оставлялись за ними, и постановлено было, что смертные вольны изгонять и уничтожать досаждающих им потусторонних существ в Границах своей Империи, а являющиеся в те земли духи обязуются не причинять живым никакого прямого вреда. Оставшиеся же места - а это были в основном горы, непролазные чащобы, дикие пустоши и каменистые острова - становятся Заклятой Землей, вотчиной демонов, оборотней и призраков. Люди могут пересекать границу Сэнкё на свой страх и риск, но должны быть готовы к жесткому наказанию за любое свое нарушение правил Волшебной Страны.
С тех времен прошло уже много веков. Не раз и не два очередной Сын Дракона, под давлением политических или иных обстоятельств решал, что древний Договор с бесплотными духам можно за давностью лет уже предать забвению - ради блага приумножившегося населения Империи. Однако случавшиеся вслед за тем эпидемии, гражданские войны, нашествия варваров и другие бедствия устраняли проблему перенаселенности своим способом, напоминая заодно о том, что, в отличие от людей, Высшие Духи ничего не забывают и свою часть соглашения блюдут неукоснительно. Последнее такое "напоминание" случилось совсем недавно, в правление отца нынешнего властителя, так что сейчас к границам Сэнкё в Империи Летящего Дракона относятся с почтением и страхом.
Точно так же, как духам позволено - с известными оговорками - посещать земли людей, так и смертным разрешается наведываться в Зачарованную Страну. Хотя тут, в соответствии с Договором, нельзя селиться с семьей, возделывать поля, пасти скот и рубить деревья, да и на охоту с рыбалкой также наложены определенные ограничения - но зато не надо платить владельцам за право сбора хвороста или отстрела уток по осени. Выглядит это привлекательно, но ушедшие в Запретные Леса могут и не вернуться оттуда (и кто виноват: хищный зверь или призраки?), либо возвратиться безумцами - что, пожалуй, пугает даже больше. И поди разберись - то ли они справедливо наказаны за нарушение одного из запретов, то ли демоны просто поигрались со смертным, пошутили на свой потусторонний лад. Так что, в итоге, в Заклятые Земли рискуют соваться разве что совсем уж бедняки, которых нужда гонит, да монахи, одержимые тягой к просветлению. Ну, еще, пожалуй, чудаки вроде меня.
***
Дорога, слегка извиваясь, вела выше и выше. На повороте, у небольшой валуна, я, как всегда, не выдержал и остановился: отсюда открывается лучший вид на "мою" гору.
Широкая, невысокая, пологая с юго-восточной и обрывистая с северо-западной стороны. Покрытая густой кудрявой шапкой леса, из которой то там, то здесь живописно выступают острые "рога" скал. У вершины - ее отсюда трудно разглядеть, но я забредал туда - лес сменяется травяным ковром: блеклым и жестким в сухое время - и моментально зеленеющим и расцветающим миллионом диковинных красок после первого же дождя. Случается это, правда, редко, потому что чаще всего облака там нужно искать, не задирая голову вверх, а, осторожно выглянув за край обрыва, глядеть вниз, туда, где они клочками легкого тумана проплывают, путаясь в ветвях кряжистых скальных сосен.
Местная молва утверждает, что населяют "мою" гору преимущественно оборотни: тануки, дикие нэко, множество малых тэнгу (и, разумеется, как минимум один Старший[15]), но главными владельцами являются кицунэ, демоны-лисы.
Крестьяне из ближайших деревень, да и челядины из княжеского замка охотно расскажут и о таинственных огнях, которые вереницами мелькают на склонах по ночам[16], и о странных путниках, встреченных на дороге. Впрочем, к последним пару раз причисляли и меня - и мне же потом рассказывали об этом, всячески приукрашая и домысливая! Часто я сам вынужден был сочинять - точнее, художественно перерабатывать - слышанные или читанные когда-то старинные истории о встречах с потусторонним. Потому что во время визитов в окрестные поселения меня неизменно начинают расспрашивать о том, как я там живу на Заклятой Горе и как справляюсь с осаждающими меня демонами. Поначалу-то я, дурак наивный, пытался честно признаваться, что ничего странного и загадочного мне там ни разу не попадалось. Но тогда с подозрением начали коситься уже на меня: то ли колдун, то ли сам с "той стороны". А иначе, зачем скрывает правду? Мне такая слава была совсем не нужна, так что пришлось со всей фантазией живописать завиральные байки о том, как барсук, живущий в норе неподалеку от моей хижины, холодной осенней ночью пришел ко мне с бутылочкой саке и мы пели дуэтом под его ритмичный аккомпанемент лапами на собственном животе. О том, как встреченная на дороге юная незнакомка предлагала свою любовь, но, увидев лесную мышь, мигом забыла про меня и погналась за ней с мяуканьем, распушив хвост и выставив когти[17]. Меня слушали, качали головами, перешептывались: "Вот складно врет, а!" - но зато держали за своего.
Иногда мне во время таких вот разговоров становится даже грустно: действительно, живу на Заклятой Горе, брожу по землям Сэнкё взад-вперед, а самое загадочное, что видел, это давно покинутую хижину святого отшельника, да еще заброшенный и полуразрушенный храм Иненни глубоко в чаще, ближе к вершине.
Впрочем, в этом храме тоже ничего таинственного нету: судя по всему, его построили еще до заключения Договора, когда здешние места были намного более оживленными. Это теперь дорога к северным городам вьется в обход, подальше от Заклятых Земель, а в те времена она шла коротким путем, через гору - я пару раз натыкался на ее следы во время своих блужданий. Так что существование храма божества Урожая, Покровителя Путешествий и Рискованных Дел в этих местах, на торговом тракте как раз возле перевала, логично и понятно. Удивительно только, что святилище хоть как-то сохранилось за столько веков: осталась мощеная булыжником главная аллея с позеленевшими ото мха каменными столбиками-фонарями вдоль нее; то там, то здесь еще стоят скульптуры стражей-лисиц на высоких постаментах; а слишком ровные прямоугольные поляны в обрамлении кустов и деревьев указывают на места, где когда-то были храмовые постройки. Впрочем, в древности все делали на совесть, к тому же, храм - это, как ни крути, земной дом Ками[18]: его защищает от времени не только крепость материалов и мастерство строителей, но и дух снисходящего Божества.
Заодно, наличие на горе такого большого храма Иненни объясняет и то, почему молва так упорно связывает эти места с лисами: все-таки, Луноликая их покровительница, да и сама является Высшей Кицунэ. Насколько много лис действительно водится в этих местах, я не знаю: охотиться на них тут все равно запрещено (как и на барсуков, на диких кошек и на хищных птиц), так что специально выслеживать я и не пытался. Следы видел, разумеется, но тоже не приглядывался: у этих рыжих охотников свой интерес, у меня свой, и нам нету дела друг до друга.
С другой стороны, принимая решение поселиться на Заклятой Горе, я как раз-то и рассчитывал, что сказки о чудесах и ужасах Сэнкё сильно преувеличены, а на самом деле леса Волшебной Страны будут отличаться от Имперских скорее обилием дикого зверья, нежели духов с призраками.
Нет, не то чтобы я не верю в потустороннее: существование Богов трудно отрицать - особенно после того, как один из них принял участие в твоей собственной судьбе! - а коли есть Высшие Духи, то, стало быть, и все остальные тоже.
Но просто... слушая чужие рассказы о необычайном, я не мог не заметить, что все они - пересказы одних и тех же случаев, только разными людьми, и даже не всем хватает наглости заявлять, будто это случилось лично с ними - чаще ссылаются на родственника, знакомого, соседа, которому кто-то рассказал... Не сомневаюсь, что в основе всех этих баек лежат реальные истории, а вот с кем и когда они в действительности приключились, и насколько их с тех пор приукрасили - это совсем другой вопрос. Может быть, в древности, до заключения Договора, действительно каждому случалось хоть раз в жизни, а то и чаще, столкнуться с каким-нибудь призраком, демоном или монстром. Но в наше время это, похоже, происходит намного реже, чем того хотелось бы жадным до волшебных историй людям. Повседневная обыденность куда скучнее и материальнее, чем рассказы о ней, поведанные в кругу у ночного костра.
По крайней мере, я очень сильно сомневаюсь, что лично мне когда-либо выпадет случай узреть нечто потустороннее. В конце концов, я думаю, есть же некий предел чудес, отмерянный каждому из смертных? Если так, то свой я исчерпал еще в раннем детстве.
Еще один поворот дороги - и над деревьями показались загнутые крыши княжеской усадьбы.
Местные предания утверждают, будто когда-то, во времена заключения Договора, это была застава на границе Сэнкё. Вероятно, так и есть: центральное здание и вправду похоже на слегка перестроенный донжон. Однако, в остальном все это скопище павильонов, беседок и хозяйственных построек, обнесенное всего лишь одной внешней стеной, вряд ли можно назвать настоящим укреплением. Охотничья резиденция, не более того. Тем не менее, князь Нориёши предпочитает проживать именно здесь, оставив замок, гарнизон и нудную рутину управления княжеством своему единственному сыну.
Говорят, в молодости местный владетель воином был паршивым, зато славился при Дворе как ловкий интриган. Но, овдовев при неких темных обстоятельствах, навсегда покинул Столицу и вернулся в родные края. Ныне же, отдалившись от княжеских забот, посвящает свое время поэзии, философии, высокому искусству алхимии, а также славится как завзятый коллекционер разнообразных диковинок. Деревенские отзываются о нем, как о строгом и жестком, но справедливом. Прислуга же, напротив, втихаря да спьяну жалуется на самодурства и странности своего господина.
Впрочем, мне-то что за дело? Моя семья живет в имперском городе, так что вассалом господина Нориёши я не являюсь. А добычу мою на кухне его замка, бывает, покупают. Не так уж часто, разумеется: высокородные стараются пореже осквернять себя принятием скоромной пищи - но цену дают всегда хорошую. А пару раз предлагали интересные и хорошо оплачиваемые заказы поймать того или иного зверя или птицу живьем. Не знаю, зачем. И, хоть мне и любопытно, но не настолько, чтобы совать нос в дела удельного правителя.
Я уже собирался миновать очередной поворот извилистого просёлка, как вдруг моих ушей коснулся отдаленный звук, заставивший насторожиться. Я замер, прислушиваясь.
Так и есть: впереди по дороге, навстречу мне, кто-то идет.
Кажется, их трое. Шагают неспешно, шумно и уверенно, ни от кого не таясь. Скорее всего, кто-то из замка, наверняка даже знакомые. Бояться мне их нечего. Пожалуй, наоборот, стоило бы перекинуться парой словечек, узнать, нет ли для меня какого-нибудь заказа... Но я вдруг понял, что совершенно не хочу попадаться на глаза тем, кто движется в мою сторону. Что-то в них есть странное, необычное, и мне хочется поглядеть на них, оставаясь при этом незамеченным.
Выполнить задумку легко: достаточно сделать всего с полдюжины шагов в сторону от дороги, через канаву, туда, где у небольшой скалы разрослась кустами акация.
Прижавшись к боку еще хранящего дневное тепло камня, я пока закрыл глаза - мои встречные покажутся из-за поворота только через минуту, не меньше; это звуки летят по прямой, а пешеходам еще петлять и петлять, обходя заросли и валуны, - и прислушался внимательней: что же так насторожило меня в этих троих?
А вот что: судя по редкому позвякиванию металла и по мягкому шуршанию обуви, без стука обычных для челяди деревянных сандалий, шагают по проселку военные или охотники - но при этом двое из них волокут что-то довольно тяжелое и не слишком удобное для переноски. Охотникам тут, кроме меня, вроде, взяться неоткуда, а таскать тяжести вниз, к деревне - занятие совершенно не для стражников замка.
До видимого мне участка дороги им оставалось уже не больше десятка шагов, когда один из них объявил:
- Хватит, тут сойдет!
Я узнал голос Хитоши: пожилого стражника, обязанности которого в замке касались в основном наблюдения за порядком в казармах и приучения новобранцев к воинскому быту.
- Ну, что стоите? Сильно понравилось руками лапать? Может, себе оставите, э? - насмешливо прикрикнул он, когда от его спутников не последовало никакой реакции.
Те зашевелились, зашуршали - и поспешно свалили свою ношу на землю. Впрочем, довольно аккуратно свалили, не удержавшись, правда, от дружного облегченного "Уфф!".
- А почему тут, Хитоши-сойора? - рискнул полюбопытствовать один. Голос мне незнакомый, совсем молодой. Едва-едва из подростков вышел. Наверняка кто-то из подопечных старика.
- А почему нет? - отозвался Хитоши. - От замка уже далеко. И канава здесь сухая.
Последнее прозвучало с интонацией приказания - и подчиненные завозились, принявшись осторожно стаскивать свою ношу вниз, в дренажный ров. Меня опять удивила эта странная смесь грубости и какой-то бережности в их действиях.
- Да что вы цацкаетесь? - проворчал, видимо, тоже заметивший это старик. - Пнули бы, и пускай валится!
- Ну,... так, это... - неуверенно отозвался второй из парней, кажется, возрастом чуть постарше первого, но тут же смущенно оборвал свои объяснения.
- Что, жалко малолетку? - с насмешкой хмыкнул Хитоши. - Или тебе такие нравятся, э?.. Нет уж, ребята, ворьё - это ворьё. Таких жалеть - дурость! Они же первые над вами и посмеются. Пусть получает, что причитается!
Судя по шелесту песка и сопению, молодые стражники принялись выбираться обратно на дорогу.
- Помрёт, - поделился мнением тот, что постарше, первым вылезший из канавы.
- А мало ли! - осторожно заметил другой. Он тоже, наконец, вскарабкался по осыпающемуся склону и теперь пытался отряхнуться. - Вдруг кто подберет?
- Угу, а вдруг Иненни снизойдет, прямо в канаву!.. Да кому тут подбирать? Разве что демонам!
- Ну, может так очухается, - еще более неуверенно предположил юный оптимист.
- Ха! Эта дохлятина?
- А может и очухается! - неожиданно серьезно вмешался в их спор старик. - Всяко бывает! Вон, полдня думали, что "того", а оказалось - дышит, зараза. Так что, может, и оклемается... Если не сожрут раньше, - он сделал паузу, его помощники собрались и замерли.