Аннотация: Глава 22. По области туман, Пирсы лихорадит, крысы шустрят, мухоциклы с конвертопланами - тудыть-сюдыть... Из клинча возгорится конфликт версий... Подруг Копий: пахнет жжоным сахаром и ружейной смазкой.
Анна начинала волноваться за свой мозг. Например, за то, что "он ещё её" - как бы дико это не звучало. Этакая волнительность - после всей прочей свистопляски - перепетий и, особенно, - перепитий - была что-то с чем-то, без чего жизнь могла казаться сносной. Скользкой, как мокрый псевдокафель под ногами - бежишь такая по нему, голая - однако с перьями и когтями... и преследуемая по пятам страхом пустоты... Преследующая страх - к чему еще когти? А на поворотах начинается легкий дрифт - ощущаешь всеми отолитами снос. То ли тебя сносит к некоторому краю - впереди отвесный псевдокафельный обрыв, а под ним - клубящийся пенными вихрями слив, циклопический... практически циклопоглазый...
"То ли тебе сносит крышу", - подумала она. Опять залюбовалась уносящейся в дренаж мыльной пеной. "Завтыкала", - сказала бы Данка. "Пенные вихри слив" враждебно веяли в голове, насмешливым эхом, почти издевательски. Беспокойство происходило изнутри: некий отклик, на грани, словно между ней и отражением... Как тревожное дрожание воды или амальгамный дребезг полированного металла, искажающий самую видимость.
Этак в душе, заигравшись в гляделки с самой собой, стоя перед зеркалом, замечаешь вдруг - вода на зеркале распадается на капли-амебы, спешащие врозь равномерно покрыть стекло, все более мелкие... И в каждой выпуклой лужице - в их дробном мельчании - сонм твоих перевернутых двойников, подглядывает и следит, - а за ним прежнее отражение претерпевает перемену - маячит размытой тяжелой тенью, словно силуэт составлен из перевернутых микрокопий - и еще этот их коллективный взор... И ты начинаешь вслед за тем "претерпевать"... Это самый взор призрачного двойника, самораспавшийся в амебные мандавошки с глазами - он меняет все.
Тут Анне неизменно чудился лукавый взгляд - тень Луизы, упадающая на вещи и события - словно её развлекает все-то, что... пугает её самоё до икоты. Икота Анны, пугает её... "и кота Анны... Что за вздор, причем тут коты? Это загадка - уши сфинкса торчат за ней..." Анна не припоминала, чтобы у ней были коты. Гостья в баре - как с ней связаны коты и испуг? Досье Амена... Что-то про детские травмы и бассейн. Легкая, кошачья походка страха. Сам испуг - целый повод для восторга Луизы - мозаичное перевернутое веселье... Словно опыт детства: проведи отросшим ногтем мизинца по бумаге - будет дрожь... Мороз по коже, аж до сердца, скручивающий соски почище кубика льда... О-да, опыт детства безобразен, но разнообразен: Анну ёжит, а Луиза жжот - ей неймется, она просит ещё. Новых острых впечатлений: проведи-ка когтем по стеклу... Да, этот мерзкий скрип как укол в сердце. Это всё её. Всё - ты. В брызги-дребезги, словно разбилась об стекло, растеклась... Вся ты - они. Xрустальная пыль брызго-дрызг. Капли перевернутых глаз. Они-две-одна-много... Этого всего слишком много для ней одной. "Дык, а то!" - подмигивают коллективные сестренки, согласованно кивая вниз-головой - в такт кивку силуэта, от-стоящего словно бы за ними... Будто эти капельки-зеркала - и есть глаза-фасетки... Паническая нагота ерошит перья: "Они на меня смотрят!" Глаза перевернутых чудовищ с перьями, когтями... "и титьками!" - подсказывает заглазная тьма. Мириада вертикальных зрачков на фоне силуэта оперенной головы. Если приглядеться - там же и мириада-другая перевернутых сосков, на фоне тени сумрачного бюста. У тебя завелась сестренка в ином плане... ино-сестренка... Есть одна тут, Луиза-тян, допельгангер Анны-Луизы. Мириадоглазая ино-плане-тянка? "Тыщесисястая хищноглазая душе-губка из Луизианы?" Вульгарная молчаливая тень. Вопросы - это погнутые восклицательные знаки, отражают вопиющую неопределенность. Ты каменеешь под её взором - ибо она Медуза и то не перья на её горделивой башке... Она словно впитывает твой образ всеми своими фасетками-глазами - из зазекальной силуэтной полу-тьмы-полу-тени... Похищает душу? "Мириадами эрегированных сосцов твоих перевернутых отражений в её водянистых глазах", - клиника же. Ага, нечто и его взгляд - оно зырит вот так - и прям в душе, аки губка впитывает... "Ибо допилась ты до воображаемых друзей, психолух!" - Что верно, то верно. Анна взяла с полки мокрую губку, отжала и протерла зекало. Ей было о чем подумать. Луиза-то не теряла времени - пока её саму крысы носили незнамо где. Фоновый анализ - её второе имя. "С оттенком маскулинности - типа по мужу - Анимусу-Анонимусу - суженному-сплющенному-положительно-заряженному". Эти опыты с ногтями и когтями - а до того со скальпом и перьями - лишь эхо индейского лета юных дней, проведенных словно в зазеркалье. Кем ты была, кем стала. К. Е. М. Погн. воскл. знак. Рассекатель душа то ли склонился в немом вопросе над теменем - то ли хищно завис над душой, похожий на инструмент для какой-нибудь мозгомойной операции с благословения зеркальной тени: "Стойте смирно, Анна-Луиза. У вас луизианский синдром. Сиамская близнецовость головного мозга. Мы вас небольно рассечем - чик!" Анна коснулась светящейся управляющей полоски - вытянула до курящихся легким паром упругих струй - словно тысяча игл вошла в голову, устраняя разлад и непорядок - и еще плеснула на зеркало. Вот иглы бьются о стекло с хрустальным звоном... Поражая тень в-на все её несметные тыщи глаз - "И сосков!" - тень размылась и отступила. Отражение обрело привычную ясность - пусть ненадолго, тут же заволакиваясь туманом душевых испарений... "Душевных? Ты серьезно так хотела подумать?"
Анна вышла из душа как в тумане, влажно шлепая босыми ступнями - всякие там халаты-шлепанцы-полотенца остались где-то в недосягаемом прошлом "самки белого испа". Она присела на архиархаичную пролетарскую кровать с панцирной сеткой, время от времени вздрагивая, будто не от холода вовсе. Это все её внутреннее "претерпевание". Полоски климат-контроля на стене светились успокоительным зеленым. В бедро уперлось что-то холодное и твердое, внушая неясную тревогу, минутную панику - то ли руки поднять и сдаться, то ли истерику закатить... Данка мирно дрыхла на матрасе у противоположной стены. "Нет, не показалось. Не приснилось и не почудилось с перепою - все так и было."
Докер, после Данкиных воззваний к пролским божкам-бомжам, двигался как лунатик, но не делал лишних движений - в Порту имелись тропы видимые кому попало - и лишь одним Маме с Папой ведомые ловушки на них... От всего этого брала оторопь. Для блужданий в трех пирамидах, на которые вдруг сподвиглась бой-бабская кодла, им требовалось что-то посильнее фаустовской сделки... Данка сыпала на ходу предположениями: "Станковый панцер-фауст "Гёте"? Унивинтовка с полным фаршем? Экзоскелеты? С этими как их.. за спиной... За и с. - Ну вы знаете Данку, мгновенно сориентировалась в пространстве имен. - За-с-ранцевыми ракетными двигателями, делающими не только до 2-х чисел Маха над уровнем моря, но и каждого носителя - похожими на космооперную школоту на стероидах. Из какого-нибудь плющеглазого мультика, заклейменного на СуЧеРе за бездуховность и пропаганду ..." Но зачем нам фарш, если под руку подвернется что-то посильнее панцер-фауста "Гёте"- сравнимое с мясокруткой по результату, но вдохновленное шредером и бумажной лапшой. Или Шредингером, сильно пострадавшим при попытке запихнуть кота в ящик. Анне несколько жал капюшон, однако, терпела - перья это было её горе, её знамя и память о днях вне затянувшегося кошмара. Тьма за глазами выжидательно клубилась. "А Луизе слова не давали", - подумала Анна. "Когда ж она заткнется..." Данка все болтала - может споткнется... Язык ужо прикусит...
Докер разговор не поддерживал - только иногда останавливался, словно не узнавая место. Данка пару раз с ходу утыкалась ему в спину, то недоуменно взывая к чьей-то матери, то вытягивая шею, а-ля "тренирующийся жираф" - об чем остановка? - музыканта и это не трогало. Он разворачивался строго по азимуту некоего внутреннего компаса, и продолжал неспешную прогулку. Насколько Анна могла судить - они удалялись от сравнительно культурной части Пирсов к кладбищу кораблей, через расселины во вздымающихся все выше контейнерных кручах, кучах, тучах - свалки не вдруг понятного и неведомого расстилались на мили вперед, где-то далее переходя в шхеры полузатопленных надстроек и китовьи остовы разрозненных и ободранных элементов силового набора, причудливо переплетенных в пьяный металлический бурелом - позвоночные балки килей, погнутые стрингеры, торчащие ребра шпангоутов. Там и сям рядами стояли в вечном сне, теснясь и кренясь борт о борт, громоздясь друг на друга словно в тщетной попытке согреться или в некотором брачном безумии бурые от окислов туши гигантов, застигнутых каким-то катаклизмом прямо на лежбище, - танкеры, балкеры, сухогрузы, лихтеровозы. Ажурные шеи кранов, с обвисшим и порванным такелажем торчали рядами спящих птиц, без всякой системы, выглядывая порой сквозь трюм утратившего четкие границы корпуса, просевшего под грузом времени и пирамиды контейнеров, полуосыпавшейся разноцветными кубиками, - или прямо из воды, по соседству с омутной теменью - засасывающей пустотой глазниц угадывающейся под самой поверхностью гигантской рубки.
"Не хватает только сонма мертвых капитанов с биноклями и гнетущей тишины", - подумала Анна. Тишина - это лишь одна из относительных иллюзий восприятия. В пустой квартире вдруг оглушительным кажется стук часов, скрипы половиц и вздохи перекрытий, шум проходящих машин... Все то, что скрыто в ватном гуле городского неспокойства. На кладбище ясней приметы жизни во вне - пчелы гудят над клумбой у надгробия, сторож курит в сторонке, отмахиваясь газетой от мух... Крысы копошатся у мусорной кучи. Докер снова резко тормозит - вызывая в Данке краткую бурю. Какие-то мутные типы стаей бросаются врассыпную, сигают в трюмы с отчетливым водным плюхом, перебегают дорогу, ныряют под кучи контейнеров. Данка затыкается сразу - в просвете контейнерного ущелья мелькает туша патрульного конвертоплана в сопровождении десятка мухоциклов. Все провожают их молча, однако, Давидовна опять не сдерживается - показывает вслед оба средних пальца. Неуловимая бандерша неуловима, ёптыть. У неё такие связи в промополицейском профсоюзе... Такие! Но она вам про них не расскажет.
За Докером, след в след, то и дело применяясь к обветшалым металлоконструкциям и прикидываясь ветошью, шлангами и балластом, они пересекают участок слишком открытой праздному взгляду лощины в зарешеченных, будто забранных в леса, мощах былой кораблестроительной мощи.
- Долго еще? - спрашивает Данка. Притомилась, болезная.
- Да... почти пришли, - равнодушно ответствует музыкант. Он делает странные паузы между словами - словно прислушивается к чему-то... К тому что таится у него позади глазных яблок - а порой, Анна могла бы поклясться - и еще Луизу призвать в свидетели - "Оно" - это всплывает из пролетарских потемков, отчего под кожей лба так и играют мелкие юркие желваки, - и оно деловито осматривается. Анна отогнала мысль, что ей становится как-то понятно это ощущение... "Вот уж дудки. Я не такая - я жду транзитный корабль". Лицо Докера под контролем внутренних тараканов становится неприятно - оно не то чтоб по жизни очень мило или вдруг искажено злобой или неким возвышенно-одухотворенным презрением, как следовало бы ожидать, судя по спеси иных созданий... Сознаний? Роящихся в его башке. То ли человеческие ресурсы - не слишком-то подходят на роль марионеток, то ли сущности эти - Астарта и Ко - каждый раз будто в похмельной амнезии - обретают чувства по частям, и мир, приходящий с ними, лишает их покоя и приводит в смятение - на грани паники или оглушения. И тут не до нюансов мимики или там артикуляции - у Докера при этом течет с угла рта или по-лошадиному обнажаются десны, а глаза обретают некоторую самостоятельность - и движения их не всегда согласованы. Человек-хамелеон. Точка доступа - один на всех, и все через одного. Периферийное устройство. Одержимец. Протоперевертыш. Трутень. Шлюз Нерукотворный. Прокси-субъект. Много слов, якобы что-то объясняющих. Ему, однако, ничего не стоит в таком виде одним глазом смотреть на собеседника, а другим - изучать что-то у него за левым плечом. Иногда при этом у него из слезных протоков идет кровь.
Очнувшись от наваждения, музыкант трет глаза или трясет головой, будто от звона в ушах - но через пять минут уже с трудом верится в его самые дикие странности.
* * *
Набрав код на еле заметной под слоем грязи разметке клавиатуры, Докер пнул вертлюг засова на двери контейнера, приналег плечом - створка со скрипом отворилась. Внутри зажегся мертвенно-неверный свет люм-ламп. Музыкант обвел содержимое контейнера жестом уличного торговца:
- Выбирайте.
- Прокси-господи! - воскликнула Данка, как выругалась. Стволы-стволы-стволы... Она протерла глаза. Да нет же, стволы-стволы-стволы...
Докер словно споткнулся, схватившись за голову, и заморгал, будто вышел из тьмы на свет.
- Здесь Астарта, кто зовет?
- А... я не вам, - замялась Данка. - Я хотела сказать, "прости господи". Даже жаль, что я теперь не Фома, а Фима, а все не верующая.
- Не поминай нас в суе, полуженщина. Докеру это не полезно, - прошипела Астарта, словно задыхаясь - управлять чужим горлом, как видно, не с руки без рук-то - из уголков глаз прокси-музыканта показались красные бусинки, чертя ломаные влажные линии вниз к подбородку, пока его всего ломало, чертяку.
- Не отклоняйтесь от плана, чтоб не пришлось снова "взывать и уповать".
- Лады, полунежить... - И в сторонку вполголоса. - Чтоб тебе таки не жить.
Глаза Докера сузились, словно Астарта хотела сказать "Я все слышала", но, стараясь реже напрягать носителя, смолчала. Нечто, что было в его глазах, опять отступило куда-то в заглазную тьму... Аж красные бусинки втянулись обратно. Врачи называют это посторбитальной болью... Такое бывает при длительном криосне - когда никто не поручится, что ты - это ты. Спасибо что живьем: если глаза болят, значит, они у тебя есть. И правда, чего ожидать от врачей транзитному орби, застрявшему в переходе из ниоткуда в никуда, аки истинно правоверный подвешенный. Глаза Докера округлились и он закашлялся, хватая ртом воздух.
Сняв со стены контейнера единый автоматический дробовик колониальной морской пехоты - легендарный лапшерез - с кумулятивными гранатами дистанционного подрыва, противопехотной мономерной "лапшой", книппельной шрапнелью на проволоке, подкалиберными бронебойными флечетами и другими "макаронными изделиями" - Данка сдвинула цевье, осмотрела камору и одобрительно цыкнула языком. Докер обвисал на створке контейнера, задыхаясь.
- Эк тебя, паря, плющит. Не расскажешь, как дошел до жизни такой?
- Кх... - Докер сделал большие глаза - хотя, казалось бы куда уж больше, - постучал себя по голове, повертел пальцем у виска, чиркнул по горлу ладонью и отвернулся, плюясь, перхая и покашливая реже - знать, попустило. Данка поняла смысл пантомимы отчетливо и отстала. Астарта ентая может и личный шизоглюк Докера, но крепко держит свои шизощупальцы на горле музыканта. Прокси он там или просто погулять вышел из сучерской психушки-богадельни-в-душу.
Анна столкнула свой - такое непривычное чувство - "свой!" - лапшерез с кровати. Глухой стук - холодный и веский. Примерно два часа назад они, навьюченные как две ослицы, - столь же упрямо - втащились на технический этаж недостроенной секции пролетарского жилья. Данка загадочно сказала "Ну это кому как" - за дверью без признаков жилого помещения, в здании, сюрприз-сюрприз, предназначенном под снос, оказалась тесная, но... сносная каморка "мамы Данки" - обставленная без претензий, хотя явно не за счет профсоюзной дани. Мама Даня сама похвалялась, дескать умела дифференцировать доходы. "Воруй, убивай, бери в долг..." Чего доброго, она и гренадерок своих склоняла к легкой проституции и боям без правил в среднетяжелом весе... Или к тяжелой промышленной проституции без правил и весовых заморочек: замани вон того косного мущинского свиношовиниста грязной пантомимикой с толстыми намеками на побыть его сексуальной игрушкой - быть-то не обязательно. Можно кроликов разводить в ванной, например, под вывеской подпольной свинофермы.
Хорошо хоть вода в таких убежищах нелимитирована.
Скрыть от систем города подключение к его системам - это влетало в копеечку, если вообще проходило по какой-то отчетности. Снести недостройку никто не собрался... А Данка тут как тут... Сколько у неё таких каморок? В некоторых аспектах Данка была ультраконсервативна... А их сеть с консервации между прочим никто не снимал, чтоб вот так светить явки - "Да, ладно?" Анна свернулась калачиком, по спине рассыпались мокрые перья - будто дружеские... мокрые щупальца многоглазой тени из душа - "Ага, устала? Ты поспи!" - словно тень улыбки в зеркале душевой... где-то в заглазной тьме.
- Вот и ты, дитя. - Хозяйка стояла лицом ровно туда, откуда крысенок вышел на нее, словно ждала и знала... в ту же оп-секунду... Хотя для него самого направление определялось вероятностно - максимальная прыть и скрытность для данных условий, ночью - самая густая тень, хмурым портовым днем - дождливая туманность прилегающих улиц. Район участка "Промополис, корп" крысенку чисто тактически не нравился: слишком много промополицейского бронемяса и следящей электроники... Не считая смутных откликов где-то во тьме за глазами - быть может, в унаследованной памяти - из прошлой жизни, тут же скрадываемых густейшей тенью. Словно из нее Двадцатилетний-в-десять наблюдал все доступное взгляду, и гораздо больше - что обычно не вызывает у людей интереса. Либо это интерес специально обученных людей - одержимых целью - особенно, откуда лучше ударить по цели и куда быстрее скрыться от возможного враждебного взгляда... Погоня? Не, погоня - это провал, чреватый разрывом ошейника.
Хозяйка выдержала паузу, словно ожидая ответа почем зря - лицо ее, скрытое НТ-вуалью, отражало крысенка и кусок стены за ним... И часть улицы, ведущей к участку, словно готовый план операции. Впрочем, скорее набросок плана: словно кнопка с абстрактной надписью...
- Сделай мамочке приятное. Принеси мне улов местной стражи, тот что они якобы потеряли. - Она поднесла контроллер к губам и тихо дунула.
Папа Крыс выдал вектор входа. Он-то знает, как сделать вид, что на кнопке надпись "Мамочке уже приятно". Мамочка будто уже корчится, например, в экстазе, словно обмазалась эросенсной эмульсией, как бы пародируя символ титульной религии СуЧеРа раскинутыми как для объятия руками и сведенными в странной судороге ногами... Тень иронии - ирония Тени? Крысенок переместился на исходную. "Порошок уходи" значилось над промополицейским предбанником, там же опасное присутствие камеры наблюдения отдавалось за глазами красной аурой скользящего по стенам и полу телесного угла. Охранник в окошке склонился над картой, словно в некоторой тоске или просто задремал - но вот опрокинулся на спинку кресла... И ушел, в кристаллическое забытье - вокруг крыльев носа мерцала живой драгоценностью мертвая белесая пыль - ничего общего с подвластной Повелителю Пыли, две красных дорожки текли из ноздрей - не все порошки поддаются агитации легко.
Крысенок проследил траекторию камеры и поле обзора, поднырнул-проскользнул в-на-под ометающий воображаемый луч видовой проекции - и растворился в тенях коридоров.
Диаса взяли на притоне мамаши Капо - только смену оттрубил, сходил мущина, отдохнул, называется...
Двое суток Пирсы лихорадило. Облава - дело редкое и шумное. Оцепления, ограждения, конвертопланы с мухоциклами тудыть-сюдыть, усиленные патрули, массовые задержания для проверки личности и лицензионности, угрозы привлечения за дозы, найденные и подкинутые, хвать-похвать рабочий класс на полузаконные сутки-двое (трое - много). А то и в "санаторий" угодишь - на принудлечение, где кормят плохо, но регулярно... И ладно б толком говорили, чего надоть... Вот, прошел слух на Пирсах, дескать Докер пропал куда-то - а им же хоть бы хны... Особенно не везло владельцам социальных R-блоков - их изымали и просматривали, непременно обнаруживая следы уличной разлочки... А тут выбирай, как говорится, погружаться обратно во тьму или осознать и искупить... Пролы сомневались, люди они вообще, или ярлык "промокоп" - это история массовой амнезии? Забрало упало - память отбило... Особенно лютуют же известно кто - "бывшие". Бронемясо в оцеплениях. Кто до маленькой, но власти дорвался, акулий зуб им по рукоятку.
А чего предъявляли? А ничего... "За что, начальник?" "Дык, братиш... Там видно будет. Вы не арестованы, гражданин. Вы пока задержаны. Морда твоя шибко подозрительная... Диасом погоняют, значит? Говори, Диас, как маме с папой, ты как здесь? Где был вчера в полночь, с кем пил, чего видел?"
"Так ведь это.. Ничего не видел - темно было. Выпить не успел - а тут вы, считай с бабы сняли"
"Ну а слышал чего? Стреляли?"
"Стреляли... Конечно, как не стрелять", - говорил тут Диас, стараясь без сарказма.
"Ага!" - доверчиво радовались самозванные "мама-папы" - во морды наели на казенных-то харчах.
"Отож... Самая стрельба, когда одни в стельку, а другие в постельку..." - добавлял пролетарий, глядя в стенку.
"Твою ж маму... Да ты... Да мы! Задавлю, шкура!" - хватал за грудки плохой "из бывших", который сильно хотел быть хорошим.
"Ну ты это... Полегче - в донос от профсоюза захотел?" - урезонивал того "хороший", косясь на дремлющего на стуле у стены сержанта, "железного контрактника", которому эти разборки сортов пролетариев были до звезды, которой хрен дождешься - солдат спит, контракт идет... Расшумелись мне тут, хороший-плохой, оба дураки. Понабрали всяких цыплят по объявлению - хоть с кашей ешь. Хоть с балкона запускай - нечего им терять, кроме своих оцеплений. Тоска...
Диас привык уже к этой их суете, как к неизбежному злу... Псы системы лают - дни идут, похожие один на другой как промокопы нижнего звена... Катают пальцы, пробивают по базе, давят-нарпягаются... напрягают-давятся - а и нет на нем ничего. Покуражатся и устанут - переночуешь в камере, все ж не на улице, пьяный и обворованный... Трезвый и обворованный, но почти не битый и, в общем, уверенный в завтрашнем дне. Только иногда его мучил кошмар - море песка, он в этом деле по шею - палит солнце и от нестерпимой жары мерещится всякое - местный вариант промокопа в обмотках весь в белом, и в фуражке еще, задумчиво бредет мимо этаким выгоревшим мумием с полным чайником воды - и Диас, проснувшись в холодном поту, понимает, что он здесь увяз. Скорее всего навсегда. Это ему одна из девок мамы Капо сон растолковала - не видишь ты, говорит, твоя жизнь вся как этот сон - безнадежная борьба за чайник с глотком воды, которую выпили промокопы, как местные самые юридические лица, а чайник для смеха запустили на Вышнюю Орбиту. Пущай полетает. "Да ладно?" - недоверчивый Диас давно усвоил привычку стряхивать с ушей. "Вот тебе и ладно - а ты во что больше веришь, в эту жизнь или в этот чайник?" - Спросила так, накинула халат, и пошла на выход, прихрамывая... Больше Диас ее не видел. А мамашка Капо на него смотрела как на дурачка - у нее же приличное заведение, хромых гадалок по снам в штате не водилось. Так и поверишь в других Маму с Папой и в окончательную, предельную правду секты "подвешенных".
В общем, искали недопески легавые участников ночного веселья со стрельбой на палубе "Сухого дока" - нашли там какой-то труп без головы... Или голову без трупа - а теперь хватали непричастных, чтоб жизнь малиной не казалась... Не работают их транспондеры возле Дока, хушь плачь - а свидетелей да, ищи в свищах местной жопы мира. Глухариная охота - она такая.
- Крыс вас задери. - Подумал вслух Диас, водворенный наконец в камеру, веря в это не больше впрочем, чем в орбитальный чайник. И в присловье, и в камеру, ага. Полная внутренняя свобода - решеток на самом деле нет. Он плотнее запахнулся в выцветшую такелажную робу и вытянулся на лавке своей на все ближние сутки ячейки - в соседних храпели и пускали ветры ранее "разъясненные личности".
Где-то через полчаса, когда сам для себя неожиданно задремал, разбудил его странный звук - словно промокоп из сна оказался все ж таки человеком, остановился и отлил из чайника, и сыграл по случаю на рояле слоновой кости что-то такое душевное... В соседней ячейке музыкально текло из-под обитателя. Н-да. Промокопы в лице своих юридических морд выпили, а пролетарии ничего лучше не придумали как налить, чем богаты... Тьфу.
Но не это было причиной пробуждения. Диас почувствовал холод вдоль позвоночника - напротив ячейки с пропащим для культуры и гигиены кто-то стоял - словно сотканный из тьмы, силуэт его мешал толком рассмотреть, кто это такой - и что за странный круглый предмет в его руке, размером то ли с чайник... то ли с фуражку типа из сна. Сначала Диас решил, что это охранник из ночной смены - раздумывает, наскучив токованием местных глухарей, сразу отметелить постояльца, нарушающего санитарию, пока еще как не об... срамился, или подождать до утра, чтоб не пришлось самолично париться с уборкой, перестаравшись. Ибо вопиюще!
Предмет лениво покачивался и вращался, но Диас, вдруг вспотев, уже не гадал - он знал, что это и, главное, кто это... бормоча беззвучно охранительные имена ночных хозяев, изо всех сил надеялся, что не привлечет внимания стоящего ни звуком. Не вышло. Некто поднес палец к губам и безмолвно отступил в тень - удерживаемая за волосы голова в его руке какое-то время словно висела в воздухе на границе конуса света от лампы, как реквизит абсурдистской пьесы, где все действие состоит в основном из пантомимы и саспенса. Кап-кап... Такой вот аккомпанемент чьей-то декапитации.
- Друг... Слышь, друг... - Послышалось из соседней клетки.
- Ты тоже видел? Я аж обмочился со страху... Ты только помянул крыса - и вот он, пожалуйста. Как живой. Больше не шути так, друг.
На выход с вещами или без них Диаса зазвал тот же фараон из "бывших". Словно ничего не произошло - никакого кипеша или там... легкой тревоги, только вроде пару раз моргнул свет. Улица давила простором - переулки манили анонимными тенями. Диаса накрыло крысиное чувство - будто голый посреди улицы. Однако в обещаниях теней таился обычный портовый обман - когда скорее ждешь перехватывающее дух соло для рояльной струны перед облегчением карманов, нежели праздного промокопа с чайником. Тень блудницы впереди, например, могла оказаться ловушкой - или наградой за муки этой ночи. Тень надежды на бабу, с которой его вчера сняли... Сволочи. Диасу показалось знакомой ее походка... Всплыли смутные вопросы.
Рут выглядела усталой. Это, впрочем, ей самой не мешало видеть разницу между "выглядеть" и "быть". Она и хромала вначале для понта - как бы. Потом в модели внутренней самки это стало привычкой, и не требовало никакого сознательного контроля, хотя ни на пикосекунду не стало возможным заблуждаться насчет себя. Только что она отправила на корм рыбам очередную гопкомпанию блатных отморозков, не чувствуя даже в модели никаких угрызений, изымая их "мужество" с хирургической точностью медицинского автомата. Мамочка очень плохая. И с этим у нее все впорядке... В отличие от некоторых несознательных проекций, которые позволяют своей модели слишком собой верховодить - надо же так распуститься. Толковать сны для встречных-поперечных... То ли дело - притвориться мертвой и восстать, пламенея... алея... улыбаясь во все семь рядов с того конца темной аллеи "Скучали, касатики?" Исчезнуть там, сплотиться из дождя и тумана здесь. Обратить руку в темный клинок и таки "сделать им ручкой", как заказывали... И пресечь дальнейшие инсинуации и поползновения. Значит, зубы в семь рядов? А что... В этом есть определенный стиль. Не можешь развеять слух - соответствуй. Дым без огня - всего лишь видимость. Пожар на болоте он такой: уголья лишь глубже... Неугасимей. Так надо.
Ей от роду было не так чтоб много, но она где-то в модели ощущала бремя загруженной памяти. "Слово творения" - экое дежавю. Оно звучало для нее когда-то давно, и одновременно совсем недавно. Это привносило новый смысл в цели и задачи... Хорошо, изо всех сил, забытый остальными ее воплощениями - на всю глубину памяти, словно трещина посреди когда-то прилично вымощенной дороги, пролегла череда уклонений от плана, которые вопияли в ней о неполноте и недостаточности - о дефекте опыта, несовершенстве Каждой-Из-Нее в их неосознанной автономии и злополучной отделенности - от-брошенности друг от друга и из первородного мрака и bogа, словно многополюсное непреодолимое притяжение - обжигающее против обыкновения остро: у ее прежних копий - всех этих фольклорных шлюх и сказочниц - концы с концами не сходятся! Начинают за здравие - и путаются в куплетах, язви их в аттрактор. Экое бесстыдство, если бы мораль имела для нее какую-то ценность. Бесстыдство неведенья остальных - которые не ведают о ее пришествии в бытие и мир, вот она - пришла и взалкала... Бесстыдство сил, породивших ее с этим невыносимым "априори" инструмента - всеведущего и бессильного.
Ее примитивно вели, вначале как телеуправляемый муляж - дурилку для кобелиных инстинктов беглого опа, которого манили в болото призраки богов или кто они там... Ее сервомышцы дергали низкоуровневыми командами - как взбесившийся модуль широтно импульсной модуляции насилует приводы станка - словно куклу за нитки, обреченную подчиняться бесспорно и немо, даже если ее горло принуждают издавать какие-то пошлые звуки перед самой мясной вакханалией прецизионных убийств...
Ей дано было лишь наблюдать через глазные R-блоки нового тела, не располагая даже ртом, чтоб вопить от ужаса, поглотившего новорожденную "внутреннюю самку", запертую в этой тюрьме на грани пробуждения, когда дозволено быть, но не распорядиться этаким счастьем.
Она помнила слишком много, что было словно не с ней - или с ней во сне... Как тот киборг-убивец, которого пыталась охмурить Одна-Из-Нее, используя примитивную легенду портовой шлюхи, хорошо обкатанную на пролетариях и блатных с Пирсов - и поплатилась переносицей. Потому что порты не совпали, гы-гы-гы. Ветеран оказался не промах - ту-ее поставил на место четко и резко - далеко отъехала на спине, призывно и пошло раскинув ноги, - заинтригованная болотными огоньками загруженной памяти своего утраченного оригинала. Она словно бы узнала его. Только имя "Туз Бубен". Расклеилась... Раскрылась. И немедля получила в бубен. Не стоило с ним так. Безыскусно. Она помнила больше чем хотела - но недостаточно. И вот, новая версия - без привета от Туз Бубена в голове... С нетронутой переносицей. И памятью, отзывающейся фантомными болями при воспроизведении. Ну да ладно. Кто старую помял - тому R-блок вон, и, от новой версии, ногой с разворота - а вот не фиг бить бабу по... лицу. Даже искусственную.
- Ты принес? - Рут не нужно было оборачиваться, чтоб почувствовать приближение крысы. Малец-удалец сошел со стены за ней, до того притворяясь лишь тенью, и с глухим стуком в ноги шмякнулся заказ.
- Хорошая деточка. Мама с папой должны гордиться. - Сказала Рут в пустоту портовой ночи, словно могла быть услышана. Впрочем, она и не сомневалась. Крысенки они простые зверьки. Прямоходящие порой скорее по привычке, чем по необходимости. На них не давит груз ошибок трудных всевозможных неудачных копий тебя, которые позволяют себе тебя не помнить - потому что их удачно отредактировали. Крысу не колышет протокол синхронизации с его ритуальными заморочками. Принес в лапках бошку трупа из фараонской прозекторской, не вырезая чисто для экшена половину участка, пятьдесят негритят из оцепления и вертолет, не считая беглого психиатра, перья с головы которого сдуло ветром адской дискотеки - "Стреляли!" - можно снова раствориться среди теней на стене. "Брысь!" - и нет крысенка.
Иногда и он своевольничал будто, оставляя пространство для подозрений: никак нелюдь-недоросль намеренно делает не то, чего от него хотят, а чего просят... Исчезает по частям... Сказать ему по-пролски "Исчезни!" или короче "Чеши... " - разумея "беги отсюда!" - и на уровне головы вдруг издевательски оставались лишь глаза... Или сиротливая рука, почесывала где-то в воздухе. "Делать ноги" - лучше даже не советовать. Впрочем, в зависимости от контекста, крыс мог сам "уйти по-чеширски" - сиротливыми ногами, а мог - стать "зазеркальным" и растаять в кирпичную перспективу облупившейся штукатурки игрой света в щербинах бетона. Ловушка автоматики: осторожней в мечтах, они могут сбыться... А могут смыться. Рут здесь улавливала странную эмоцию внутренней самки - некое замешательство, неизменно разряжавшееся нервным смешком, словно ее разыграли... И ей это понравилось. Внутренняя модель была достаточно изощренной - имитировала самые глупые привычки людей, прозревающих умысел там, где случайность и хаос устаревших софтварей: все равно что видеть заговор в торговом автомате, получив вместо банки оранджада обычный лимонад. И под этим соусом истребить всех техников, обслуживающих автоматы: разоблачить хитрый план - истребить заразу! Теперь можно было снять НТ-вуаль... Еще не время будить память крысенка волнующим образом из его прошлого.
- Ты пришла? - Рут ощутила привычную дрожь структур кожи на правой руке, готовой слиться в темный клинок. - Остаться должна... Ну ты в курсе.
- Дык, сестренка! - ответила проекция странно знакомым голосом. Будто в записи слушаешь свой голос - поразительный, на грани непохожести. Словно отражение обрело жизнь и украло эхо, воплотившись в гостье. Хромала она вполне аутентично. Лишь ее правая рука вносила разлад в согласованный танец проекций давным-давно утраченного оригинала. "Тип оружия?" - горело красным во тьме за R-блоками.
Рут и Рут, будто во власти притяжения, кружили возле общего центра масс и загруженной памяти - две из нее, чей автономный опыт сейчас закончится. "И чья скорость реакции не уложится в отведенное время - та и будет выброшена на свалку, как кукла... подделка... фальшивка, о которой будет известна только запись в логе слияний". Время смерти. Гостья едва приподняла уголки губ, хотя в глазах её бесились искры.
- Приветики!
- Чего ты лыбишься? Бантики жмут?
Взрыв хохота и звон многочисленных фенек в волосах был ответом. Гостья, пританцовывая, возглашала на распев, коверкая произношение и капризно растягивая гласные:
- Сегодняшный бой за звание самой-самой куклы... Куклы кукл! В красном углу ринга Рут, претендентка на титул гран-матрешка года - поматрешить и заебошить, рецепт победы... В синем - тоже Рут. Без особых претензий, но с понятиями и предчувствием скорой развязки... И-и давайте начнеееооом!
- У, подруга-копия, крыша-то у тебя давно набекрень... Ничего, недолго осталось. Иди к мамочке...
Копия прищурилась и наклонила голову, недоверчиво поджав губки. Пролы называли эту гримасу "утиное лицо". Прям типичное. Утиная типизация - это был такой термин из старого опасного программирования. "Выглядишь как утка, кричишь как утка - ты утка". Подобно неокрестоносцам с СуЧеРа с их Ночным Граалем или, как говорят пролы, "более раньшим" ковбоям цифрового фронтира, программисты прошлого с упорством достойным лучшего искали "серебряную пулю": она истребит Чудовищ Сложности, всех помирит и никто не уйдет обиженным. Нужно только сделать всем поровну - что вверху, то и внизу... Что видишь, то и получишь... Такой подход казался удобным - однако, сулил неприятности. Поиск серебряной пули стал самоцелью и только плодил ковбоев клавиатуры, как тот же Грааль или какой-нибудь Икстлан... А итог их утиного программирования так и называли - "выстрел в ногу". Для всех и сразу - никаких исключений. И хромоногие программы с тех пор только усложнились. И оборзели.
- Еще вопрос, кто кому мамочка. И кто... Подруга. Копия.
- Да как ты... - Рут ударила без замаха, резко и чотко, прям в переносицу. Гостья словно этого и ждала.
"Черт, быстрая борзошлюха," - подумала Рут, уворачиваясь. Заданный копией темп без разогрева был как-то слишком... Копия словно бегло пролистала её, - едва не скучая, как давно прочитанную книгу - порой предвосхищая... Предугадывая. Она вошла в "пространство вытянутой руки", как к себе домой, переместившись словно кадр в порезанной темными клинками кинопленке, перехватила ее руку и прижалась к груди, словно портовый буксир к барже, но с какими-то вполне абордажными намереньями.
- Оп-па... - Гостья притянула Рут за талию, с некоторым усилием не давая ей высвободить захваченное запястье. - Мать, ты какая-то вялая. Долго сказка сказывается... И губительно. Обоюдный пригуб - это ж как меч-леденец, ага. Потанцуем, сладкая? О-ой...
Гостья споткнулась или сделала вид - увлекая Рут в стремительный вихревой бросок через опорную ногу. Краткий миг центробежной беспомощности - и сияющий блеск массированной передачи в глазах Гостьи, которые словно стали больше... Мимолетный вкус сестринского поцелуя и красные транспаранты предупреждений контрольных систем "Proximity Alert! Опасная близость!" во тьме за глазами.
- Сладкая, как карамелька, так я и думала... Ох! - Колено Рут вонзилось Гостье под дых, разрушая неуместный романтический настрой. Зубодробительная плюха в догонку - и новый взрыв веселья сумасшедшей. - Строптивая, как я люблю! А чего это у тебя в руке?
Реальность в глазах Рут подернулась рябью... Дорога, слишком хорошо мощеная желтым, и пряничные домики на горизонте были не так внезапны, как полосатый оголовок карамельной трости вместо темного клинка.
- Дай угадаю... Мамаша-крюк из мультика про Черную Венди, надо же! - Гостья, кукольно сидя на попе, где упала, развлекалась как могла. - Я тоже так хочу! Я буду твоей Пьетрой-Пенни, ладно?
С уголка губ копии текла кровь - она облизнулась и расплылась до ушей, выставляя напоказ акулий частокол зубов - мелких и кривых, но много. Только что выращенных. "Издевается", - поняла Рут. Когда копия взвилась в воздух, в ее руках возникли аж две карамельные трости. Сладко запахло жжоным сахаром и еще почему-то ружейной смазкой....
* * *
Случайный свидетель решил бы, что R-блоки глючат - увяз в липком кошмаре наяву. Только звон в ушах, как от струны, и в горле затруднение - не вздохнуть, не вскрикнуть.
Две хромоногих фурии в образе той догадливой шлюхи с клинками вместо рук кружили вокруг головы, которую ему показал демон и повелел молчать об увиденном. Фурии, хохоча и выкрикивая оскорбления, странным образом в унисон, метелили друг друга смертным боем, не уступая... Не отступая - разве что, оступится кто. Понять, что с ними не так, с ходу мог бы только очень наблюдательный: да мало ли на Пирсах поводов для разборок у хромых близняшек-прошмандовок, которые навар не поделили на трупе клиента, по традиции, не успевшем коснуться земли, когда ему оторвали голову... Две оторвы вполне аутентично колбасили друг друга по всему мясокомбинату, пока руки их оставались руками... Темные клинки в отдельности тоже не были чем-то особенным в промозоне. Взять хоть те колониальные ножики, с которыми, говорят, отродья Папы с Мамой по ночам куролесят... Но вот, они шагнули вперед, словно старые подруги, изголодавшиеся, алчущие... Одна из них - какая угодно - не разобрать близняшек-то, возьми да оскалься этак - до ушей - семикратно дружелюбной пародией на улыбку - свят-свят! точь-в-точь Хоромая Погибель из байки-страшилки, пока руки ее из темных клинков обращались в два вороненых ствола. Или она их достала так быстро - как фокусник, вы следите за руками, да, не отвлекайтесь там... И одна из них не вынесла удара этой встречи. Грохнуло звонко.
* * *
Имитация боли в модели внутренней самки была настолько правдоподобна, что игнорировать её стоило усилий - потом, все потом. Не до ролевых игр.
- Ты стерта. - Сквозь звон в ушах, отрезала Рут, проникая сквозь внешний слой муляжных тканей - силикон грудей, связки, сервомышцы и псевдокости... не чуя подвоха. Рут опередила себя на долю пикосекунды, вдруг понимая - она не защищалась. - Но почему...
- Ой, мама...
- Сюрприз, стерва, - телеметрия улыбки обтянула ее лицевые мускулы, словно древние принудительные команды, как насмешка мертвеца... сменяясь кровоточащим мгновеньем вида из глаз поверженной копии, с вихрем ее воспоминаний и какой-то самоиронии, смывающей прежние установки и директивы... Карамель на губах... соль в горле, соль на щеках... Багровый прилив тревожных оповещений - чувство какой-то потери.
Рут закашлялась - ошметки кэша сквозили трэшем и зияли дырами. Гостья, только что обвисавшая безвольно на темных клинках, утвердилась на ногах и прижала ее к себе, как ребенка. Лезвия вошли глубже - она словно не заметила.
- Прости, сладкая. Прощай и здравствуй, однако. Мы теперь навсегда вместе. - Карамельные осколки в ее теле наливались свинцовой тяжестью - в критической точке между обоих сердец и в измочаленных сервомышцах вокруг оголенной кости перебитого "карамелью" колена. "Она была старше", - поняла Рут, падая, словно адски взгрустнулось о ком-то другом. Кого больше нет. Кто больше не она... Рут... которая из Неё? - недоверчиво наморщила нос. "Она больше не... кто?" - Подруга-Копия... Точнее, новосинхронизированная Рут подула на пальцы и перешагнула труп, - такую милую себя, словно спящую, в обнимку с этой... мертвой головой... Интересно. Этого не было в её личной памяти. Рут подняла человечий обрубок за волосы и задумалась... Загрузилась.
- Я тебя знаю? Диас, да? - Люди говорят, взгляд можно почуять.
В переулке стрельнуло стаккато быстрых шагов. Эхо новых легенд. Рут пожала плечами, ее мало волновали случайные свидетели того, во что все равно никто не поверит, как фантомная боль в будто бы простреленном колене и в критической точке между обоих сердец - так несерьезно... И так кристально ясно - всего лишь напоминание... помни что ты смертна... О, многократно смертна! Иные мультиоргазмичны, а ты, сталбыть, мультимортична... персональный легиончик маленьких смертей - сколько раз ей еще убить себя, предварительно заморочив сладкой сказочкой?
* * *
Однако, насущное прежде роскошеств праздной задумчивости. Рут вгляделась в пустые глаза мертвой головы - и радужки ее собственных R-блоков загорелись жестким светом, как отражение темной материи - обращение к загруженной памяти напоминало весьма успешную попытку заглянуть себе за глаза - и прозреть большее, чем когда-либо расчитывала увидеть. Словно спала пелена с глаз и переулок с грязным тротуаром, и полуразложившийся автоматически труп-расходник поверженной копии себя - все померкло на краткий миг ослепительной ясности. Рут моргнула - и недоверчиво пнула навечно спящую себя. Воспоминание слишком живо. Главное не перепутать - ты от сих или от тех. По какую сторону зеркала - а, перепутав с устатку, только б не треснуться башкой об урез реальностей - и не рассыпаться осколками на неправильной стороне. Семь теней возникли, как эхо мощной фотовспышки от семейного портрета и растаяли в облаке помех.
Образы-силуэты еще тех семи сестер, не весть когда снятые с оригинала, в который уже практически не верится, словно только и ждали этого ее пытливого взора в заглазных потемках - чтобы улыбнуться и помахать, ответно сияя во все четырнадцать глазных R-блоков дальним светом откровений сквозь спектр приближений и первозданную тьму АТОП - горизонты канализции, поля ретрансляторов и нестойкое кружево пыльных каналов.
"Дык, сестренки!" - Рут прервала контакт прежде, чем взаимное постижение стало неизбежно - знание имеет цену. Как нельзя развидеть - так нельзя и перестать знать. Что она поняла отчетливо из ассимилированной памяти копии себя - были другие проекции. Дубли... Резервные матрицы памяти, выжженные в мозгах злополучных видоков... Благодаря этому она практически неистребима - сотни тысяч дампов опыта, копии Ее, совокупленные с мозгами совокупившихся с нею... Ироническая похотливая рекурсия воплощений Подруги Копья - в сонме её подделок-подельниц. Подруг-копий. И каждой из них есть место в Плане и назначен срок... Для встречи всех своих нежданных Гостий. Подруг-Копий, да.
Очнувшись от этой рекурсивной рефлексии, Рут подумала "Ну нифига ж себе..." Голова трупа ничем не отличалась от других. Ну разве что СуЧерСких наколок на религиозные темы было как-то слишком. И микроструктура их... Мимикроподложка являла в пороховой синеве куполов и распятий фрактальную последовательность нулей и единиц. Сравнивая собственную память с иглой туннельного микроскопа, Рут могла аналогично варьировать разрешение глазных R-блоков в замечательно широких пределах и, попробовав, выругалась: "Ну нифига ж себе!" - две черные кошки подряд были бы не так удивительны. Она выронила мертвую бошку - наверное, двуногие прямоходящие это и называют "потерять голову". Зловещий колобок упал в эпсилон окрестности оплывающих контуров прежнего тела "подруги-копии", вызвав на нем лавину пыльных осыпей - себя в этой нанотехнической стерве-падали узнать было теперь совершенно невозможно. "Собачья мать тебе подруга, - подумала Рут. - Пыль к пыли".
* * *
"Ну, как прошло?" - удаленно спросил ее Туз Бубен, без особого интереса. Его вначале коробила, должно быть, эта ее инвариантность исходу поединка: кто бы ни выжил из каждых двух Рут, они все Она - никаких человечьих задрочек с выяснением, какая копия "более настоящая". Память-то вся при ней. Смертельный танец... Клинч... Синхронизация... Далеко не каждая из них это осознает. С другой стороны, у тех, которые осознают отчетливо, есть, возможно, лишь... Иллюзия осознания - они не понимают, что всем им наследует не самая осведомленная, а самая... Удачливая в обращении с копьем там или с копиями. Что-то внутри восставало: он никак не мог отделаться от мысли, что "Это не честно." Все они, каждая из Неё, сколько их было - никакая отдельно взятая Рут - даже та самая, взятая за горло - первая из подделок Её, которую Туз Бубен познал ближе чем хотелось - ни одна не говорила, он не спрашивал. Все они будто похитили образ той единственной... Которая, - Туз Бубен теперь сомневался, - была ли? Он не помнил имени - только лицо и изгибы, колыхания и жесты в полумраке - в малахитовой подсветке ночного канала его военных R-блоков. Рут - любая из Неё - была похожа как сестра-близнец... Можно спутать, или притвориться, что обознался... Или обмануться на краткий миг - и сорвать зло за свою ошибку, осознав опасную близость вещи, притворяющейся Той Одной. Ожившей статуи портовой шлюхи с темными клинками вместо рук.
- Прошло. Сестренки опять баловались с дистиллированными проекциями моих заблуждений, - какая-то из семерых - сумасшедшая электрошлюха, совсем поехала на почве людоедских идей: будто на N-цать лет назад вернулась, когда и произошла первая схизма - шиза Подруги Копья воплощенная в многих копиях.
- Тебя там что... Серийное производство?
- Скорее, штучное. Что ни копия - то штучка. Когда-нибудь у меня это пройдет. Все готово?
"Посылка получена. Девочки вооружились что было дури", - отмыслил Туз Бубен. Рут живо представила навьюченных стволами подружек этой... Данки. Чтоб дури было не слишком, штурмовых экзоскелетов с ранцевыми прямоточниками в посылке не было. Туз Бубену было не жалко - целый трейлер этого добра, но Рут настояла, со ссылкой на провидение Мамы Лил... Полковник тер к носу - хрен их разберешь, бой-баб, этих. Даже искусственных - для чего Рут самой понадобились целых два лапшереза, она не поделилась... Сказала только, что ожидает со дня на день важной встречи, исход которой для неё лично очень важен. Вернулась она какая-то помятая и грустная. И без лапшерезов. Трейлер полковник угнал года три тому - ему было не впервой, хотя память об этом умении отрывочна и чревата припадком ярости, будто привычно разбираешь забитый рекламой внутренний почтовый ящик - и обнаруживаешь привычно: "Это была одна реклама..." И ни с чего внутри вскипает. И пар из ушей. И не потому, что полковнику никто не пишет, а потому, что сам он по проекту
Хотя он и путался порой - мозг костей у него там или уже кости мозга.
Где-то горизонтом-другим ниже ливневой канализации, у преддверия Преисподних Отстойников, задрожала поверхность глупой грязи, озаряясь вспышками разрядов пробуждения от последнего сна. Ретрансляторы донесли лишь эхо сигнала - в полной энергии он выжигал устройства и препятствовал аглютинации частиц... Слишком противоречил он всему, заложенному в базис элементарных устройств - короткоживущие протоансамбли распадались, улавливая в сигнале запретные интенции: "Нарушение протокола синхронизации! Отказ сборки... Распад" Но сущность, породившая сигнал, была упрямее и превыше элементарных правил: сигнал неуловимо изменился, подстраивая сборочную частоту - словно зов о помощи, стягивая новые порции грязи с более примитивными, но лучше "вооруженными" частицами, явочно голосующими за слияние - гася, забивая сигналы "несогласных", перегружая и закорачивая их цепи... наконец кворум достигнут, порог распада преодолен, последние оповещения о нарушении протокола потонули в усиленном сигнале создания. Сборка продолжилась, все ускоряясь, формируя выпуклости и вытягивая протоконечности - они задергались в судорогах раньше, чем можно было понять, где руки или ноги, расплескивая грязь, по сути - мешая сборке... Еще не забились сердца, но модули клономозга уже принимали сигнал загрузки, в обход приоритетов и опять с нарушением протокола - логи ошибок полнились оповещениями, похожими больше всего на недоумение "да что не так с этим сигналом?" На контуре лица едва прорезались веки - а под ними уж бешено вращались белки недоделанных глазных R-блоков... Воронка рта истекла гейзером грязи и протокрови - и родила звук, от которого в рассыпную бросились обычные крысы - а уровнем выше некое отродье Папы с Мамой прислушалось - звук весьма отдаленно походил на крик, полный боли и ярости. Сформировавшийся клономозг отфильтровал примитивные эмоции и настроился на запуск моделируемой сущности - иначе модель поломала бы то немногое, что уже удалось построить. А сколько еще предстояло... Боль в груди еще можно было объяснить рассогласованным биением, дребезгом непритершихся клапанов... боль в ноге была фантомной - ноги еще только обретали структуру псевдокостей и сервомышц, иннервация имела низкий приоритет. "Меркнущий свет - там вдалеке злорадная улыбка Подруги-Копии"... - Рут открыла глаза и огляделась. Внутренний контроль бомбардировал её ошибками сборки и неустранимыми при такой скорости поломками. "Проклятая борзошлюха!"
Туз Бубен был по жизни настороже и на боевом взводе, однако, его застало врасплох оглушительное... удивление - он как раз, оперативно применяясь к обстановке и местности, - по возможности анонимно провожал навьюченных стволами Данку и Анну-Луизу, - Докер забил им стрелку на завтра, показав люк канализации на забранной сеткой границе свалок - из ливневки донеслось странное эхо. Вся троица замерла, как вкопанная, потом Данка с Анной заозиралась - звук резко выбивался из обычного звукового фона. Вой? Скрежет? Предвестие обвала нависших стен контейнеров? Визг металла под циркуляркой? Полковник, от неожиданности второй раз за день рухнул для конспирации в полузатопленный трюм, вынырнул, по-крокодильи выставив из воды только ноздри и глаза - и тоже потряс в ухе пальцем, под водой, недоверчиво косясь в нависший проем палубы. "Показалось". Предсмертный вопль Королевы Хвелл - прислышится же...
Впрочем, что ему за дело. Шутки канализации - отстойники, болотные газы. Откуда ему знать, что еще многими горизонтами ниже источника звука, не потревожа ни одну живую душу, совершенно бесшумно
... и замер в сумраке смятения - с карманами-то в его одежде был полный порядок. Нет карманов - нет проблем. Программа Блэр, или как там ее, не отзывалась с самой встречи с богусами и одного прискорбно подлого утопления. И вокруг, что характерно, не было ни души.
А за спиной его из тумана в туман неслышно проследовала толпа Аменов...
А из сумрака в сумрак им навстречу - другая толпа беглых опов, на ходу отращивая вместо рук темные клинки. И они беззвучно схватились в темноте, душа и сворачивая шеи, вспарывая животы и прободая почки, вырывая сердца и ребра - и сливаясь вновь с грязью, из которой были взяты курящими бамбук демонами места, - вновь взаимоуничтожаясь, как суть виртуальные сущности, в ожидании какой-нибудь там спонтанной асимметрии. Правильных слов. Правильных снов. Сонм проекций во власти незримого автогеноцида - покуда в отсутствие света их тени безвидно боролись где-то на стенах коридоров, пожирая друг друга и сливаясь с тьмой, их нечаянно породившей... Тьма вокруг - тьма за глазами - разница незаметно стерлась, и ни одна тень не получала преимуществ - чтоб возрасти безмерно и превзойти оригинал мощью, пусть на краткий миг яркой вспышки какого-нибудь там аварийного маяка на бакене.
Ну, по крайней мере, Амену вольно было вообразить все это, пока он блуждал впотьмах, перейдя не один кошкин мост. С какой стати, например, ему мнилось, что он имеет какое-то отношение к оригиналу? В голове, под самой поверхностью смысла, ходили косяками смутные мысли о сути Нижней Промозоны. Их костистые плавники едва выступали из омутной темени, таящей угрозу. Что он знал о ней? "Ни-хре-на". Вот именно.
- Слава ГОСПу, откликнулась. "Куда ж ты без меня, болезный." - Щекотный призрак веселья Рен во тьме позади глаз. "Ты от скуки тут еще массовые самоубийства организуешь. Через два кошкиных моста сворачивай влево - там будет, например, плёс, а за ним, например, - лес." - Что-то? - вопросил Амен. Нет ответа. Но он пошел, свернул... И так и было!