Время смерти
|
LAV.UA#UNDEFINED
|
|
|
|
|
You will be the death of me
Yeah, you will be the death of me
|
Содержание
1. Эскалатор насилия
Крысенку не спалось. То есть, было такое чувство, что спать-то он спит -
даже сон видит... Но если это отражение чьей-то реальности - то не его.
Эти грезы крысенку не принадлежали, хотя и будили что-то глубоко внутри...
Хотелось ощетиниться и приготовиться к драке насмерть... Крыса, быть может
не слишком стремится к открытой схватке - все инстинкты за то, чтоб
сбежать и скрыться, если есть куда... но крысу... даже будущую... не стоит
загонять в угол. В том и проблемка: от снов негде скрыться. Днем порядочным
крысам полагается спать - вот тут и подстерегают видения.
Инстинкты бунтуют, нагнетая в кровь адреналин, но и проснуться нет сил - у
крысенка нет власти над сном. Ему позволено только убивать. Беспорядочные
импульсы мозга, захваченного видениями, передаются крысиной одежке -
церебральные контуры комбинезона честно пытаются приспособиться, бестолково
перебирают оборонительные схемы - в тишине клетки жужжат приводы
фрез-браслетов, гарпунной лебедки, ножен... Пьезоволокна "кожи" сияют, пытаясь
подобрать маскировку... к тому, что видит крысенок во сне.
Беспокойство вызывает и смутное ощущение узнавания... словно идешь по давно
изученной улице... в городе, где не был очень давно. Город тот же - но он
словно помолодел лет на пять... Солнце слепит, будто угораздило
нарваться на магниевую вспышку - ночное виденье определенно несовместимо
с осветительными гранатами... Но на тебе нет ноктовизора, и гуляешь ты -
днем как днем... Тебе это привычно и не странно даже, что мир отчего-то
стал великоват - как если бы некий крысенок присел, укрываясь от патруля
за мусорным контейнером... Но и контейнера нет - вокруг слишком чисто и светло,
слишком просторно, чтобы даже самая самоуверенная крыса чувствовала себя в
безопасности.
Гулять днем - вот уж чего за крысенком никогда не водилось. В Промозоне мало
мест, где это вполне безопасно для крыс. Только ночью настает их время -
тогда кроме лабиринта канализации крысам принадлежит весь Порт, и со свалок
у заводских периметров будто открывается в пространстве-времени "окно":
ночь кипит возможностями и шансами... Но сон выворачивает реальность крысенка
наизнанку: он чувствует себя как никогда маленьким и беззащитным - мальчиком
по имени Мьют.
Это было время, когда Мьют еще умел говорить. Только случай выпадал нечасто.
Его мать работала дизайнером интерьеров, а отец... отца Мьют не помнил... То
есть, что за ерунда, помнил, конечно, только очень смутно - потому что был
очень маленький и редко виделся с родителями.
Мать пропадала на выставках и конференциях, отрабатывала дорогостоящие
заказы средней руки бизнесменов, мечтающих сделать свои пентхаузы чем-то
выдающимся в своем роде - отличным... пусть изнутри - от других до тошноты
стандартных "проектов", как назывались любые здания массовой застройки.
Отец... Чем занимался этот большой (в масштабах мирка Мьюта) человек, малыш
вообще не знал, если не считать случайно увиденной фотографии в комнате матери:
четверо высоких мужчин в пропыленных боевых скафандрах, черно-серых, словно
обгорелых, с откинутыми визирами шлемов и тяжелыми унивинтовками наперевес -
такую без сервомышечной системы обычному человеку от пола-то не оторвать, не то
что позировать, строя из себя коммандос.
Лица троих - загорелые зверские физии прожженных десантников - со следами
радиационных ожогов, ранними морщинами вокруг прищуренных глаз, что опасно и
весело сверкают, словно держат весь мир в растре прицельной сетки.
Четвертый в центре, с лейтенантским околышем на берете-подшлемнике, -
несколько ниже ростом и уже в плечах, но тоже легко держит на весу
многоствольный автоматический огнемет - торс лейтенанта опутан лентами
с реактивными гранатами объемного взрыва, а ногой он попирает отпиленную
резаком-танто голову чудовища.
Мьют очень боялся этой головы.
Голос автоняни утверждал, что чудовищ не бывает, но Мьют собственными
глазами видел эту жуткую бошку: широко разведенные зазубренные челюсти,
похожие на загнутые полумесяцами лезвия обсидиановых ножей, блестящие покровы,
усаженные шипами, антеннами и антеннулами (микроскопические антеннулки
вокруг "мандибул" на снимке разглядеть было невозможно... впрочем, Мьют и слов-то
таких не знал), и огромные полушария мозаичных глаз.
Оно дохлое - но оно существует!
Мьют не сомневался, что няня просто не разумела ничего сверх своей куцей "базы
знаний" и вообще происходила из захудалого рода глуповатых сервисных программ в
коллективном разуме "умного жилища" - вполне комфортного для небольшой семьи и
слишком просторного для маленького мальчика, случайно зашедшего в обычно
закрытую и чаще пустующую комнату матери.
Там, на ночном столике перед сложным зеркалом, среди всяких дамских
кремов-помад-притираний, стояла рамка с разбитым стеклом и пепельница, полная
длинных окурков.
Мать спала на спине, раскинув руки так, что полы расшитого драконами халата
разошлись, и одна из грудей выпирала вверх, словно господствующая высота на
блестящем от пота, умащенном маслами и мазями, щедро проультрафиолеченном под
искусственными солнцами ландшафте.
На рельефном плато живота вилась затейливая мимикротатуировка, с теми же
драконами, вплоть до самого пояска для подтяжек, до ультратонких трусиков и
чулок с подчеркивающим длину рисунком.
В зеркале на потолке ее поза - с раскинутыми, как для объятия, руками и
сведенными в странной судороге бедрами полусогнутых ног - казалось,
пародировала распятие, висящее в изголовье.
Из-под полуприкрытых век с вытатуированными тенями контрастно блестели белки
глаз и дорожки от слез по щекам, а с уголка приоткрытых губ стекала струйка
слюны.
Колокол пышной прически разметался по подушке буйным каскадом огненно-дымных
прядей.
Мьют был слишком мал, чтобы его восприятие преломлялось сквозь призмы и
фильтры морали - тогда, размноженная в зеркалах женщина на кровати показалась
ему прекрасной.
Она явилась ему незнакомой, чужой и манящей, как фея снов... Если б не эти
жуткие бельма, вместо пронзительно-зеленых, холодно-красивых глаз матери...
Слепая справедливость неприглядных сторон красоты.
Фотография валялась на полу, свергнутая рукой спящей, вместе с тюбиками
эросенсной эмульсии и миниатюрным ингалятором.
Снимок был объемным - потому свирепые вояки и даже мертвая голова чудовища
казались взаправдашними - почти живыми и явными... И только у бравого
лейтенанта над плечами чернела дыра от затушенной сигареты.
Мьют поднял снимок и увидел, как сквозь дыру в многослойном бутерброде
голографической подложки струится свет ночника.
С тех пор самым частым его кошмаром стали чудовища в шипастых хитиновых
скафандрах.
Мьют пугался так, что мать даже стала укладывать его рядом, и он успокаивался,
чувствуя под боком живое тепло.
Они тогда много путешествовали - все время переезжали, и Мьют чаще видел эту
бесконечно чужую женщину, которую знал только по живому прикосновению пытливых
быстрых рук. Они были материнские.
В глаза ей Мьют старался не смотреть - тогда он терял еще непослушный и
своенравный дар речи.
Мать смеялась этой его особенности, привычно и мягко закрывая сыну рот, и
ерошила ему волосы, приговаривая:
- Мьюти-мьюти-мьюти-мьют... Хоть дышать не забывай и моргай чаще, горе луковое.
Ты не слишком разговорчив, но это нельзя назвать недостатком, наверное, -
по крайней мере, ты умеешь слушать, а? Не то, что твой папашка. А мы с тобой
неплохо ладим без слов... И нам это нравится, да?
Ага, так было до ничем не примечательного поначалу дня, когда все изменилось.
Они снова были ненадолго вместе - на пути туда, где, как обещала мать, не будет
больше чудовищ: она прекрасно понимала то, во что никак не могла "врубиться"
жестко запрограммированная няня.
Страх не может быть придуманным и пустым. Страх - это когда страшно, безо
всяких оговорок и околичностей. И россыпи ученых премудростей - только слова, за
которыми не укроешься, как за стеной, хотя отдельные мудрецы от психотерапии
на полном серьезе советуют строить вокруг себя неприступные стены... будто бы -
умозрительно разгрузив грузовик кирпичей и мысленно замесив цемент.
Словно это нелепое упражнение способно сделать земнее и основательней тот
воздушный замок, в котором ты пребывал до сих пор... Или в каменном мешке
пыточной в его подвале?
Что же будет между тобой и страхом, кроме слов, абстрактно разделяющих в
пространстве чувство и чувствующего, когда наступит время для последней,
решительно самой трудной схватки, за которой в любом случае ты не будешь таким
как прежде?
Только прозрачная... призрачная граница - умозрительный рубеж, а за ним -
тьма, пока еще "умозрительная", произволом рациональной иллюзии отделенная от
яви... названная "предрассудком", "суеверием"... суеверно и с радостью взашей
вытолканная из измеренного и взвешенного устройства вселенной. Высушенная до
"комплексов" и "архетипов" в гербариях трудов гигантов "либидо", отцов половой
демонологии... "нормального(!) человека". То есть, усредненной, выхолощенной
в муляж копии Хомо, одержимого половым вопросом в особо извращенных формах,
где-то между кровосмешением и садомазохистским очарованием смерти напрочь
позабывшего про свой Сапиенс: что-то изначально порочное есть в попытках
вывести нормального человека из суперпозиции его патологий. Как будто в
ощущениях нам даны только семь библейских демонов, более реальных и могучих,
чем каждый из нас. Поистине, вопрос не праздный: что же на самом деле изучают
все "гуманитарные" науки?
Где же твой Сапиенс, Хомо? Да был ли он у тебя? Какого пола этот
"умозаключенный" голем, которого склоняют на все лады человековеды всех
мастей и званий, позволяя себе всякие вольности абстракций и метафор; изучая
частные аспекты частей, ни одна из которых не обладает системными свойствами
целого: что получится, если замешать в воображаемой реторте все наши теории о
нас самих?
О! Этого гомункула выращивали в колбе ученых споров заранее лоботомированным,
кастрированным и заспиртованным - для вящей простоты понимания всеми
посетителями нашей кунсткамеры, что же такое... Человек.
Смотрите и не бойтесь, детишечки, - вот он ваш тайный ужас... такой маленький,
синенький и дохлый. Смешной, правда? Какой еще "шкаф"? Чьих скелетов? Э... не,
туда мы сегодня не пойдем - в том крыле пыльно, грязно и вообще, завтра
закроют на тезоремонт... то есть, теоринвентаризацию. Так что, славный
любопытный ребенок, ступай домой к маме и запомни: чудовищ не бывает - пусть
твоя мамочка больше не рассказывает тебе на ночь глупые фамильные сплетни.
Это вредно и не гигиенично... Неизбежно, как бульварное чтиво, но ты ведь
хочешь вырасти здоровым нравственно и телесно, крошка? Быть как все - в порядке,
с пол восьмого до пол шестого, сделать кучу денег на тех клевых блестящих
штучках, которые еще только зреют в твоей вундеркиндерской головенке?
Посадить лес деревьев, понастроить домов и настругать своих собственных детей?
Слушайся маму, детка, но не верь всем этим глупостям про ночных гостей и
Санити-Клоса, которые якобы приходят к непослушным детям.
Запомни: плохиши и неслухи попадают в отстой - в казенный дом из шлакоблоков и
прессованной стружки от спиленных рогов всех козлов отпущения и прочих
упрямцев, чьим корявым саженцам не место в общем лесу: не надо шутить со своей
природой, малыш. Это больно, эстетически неприемлемо... И вообще, портит
молодежь.
"Ступай и не бойся, Мьют..."
Мьют не боялся каких-то там абстрактных чудовищ - мать его никогда ими
не пугала. А кто такой Санити-Клос? Мьют о нем никогда не слышал... И правильно:
жалкий же человечишка! (Не лишенный харизмы, впрочем, просящей хорошего кирпича:
ну, сколько же можно эксплуатировать этот брэнд? И вообще. "МьюTV" - это для
идиотов и уже не модно: протухшие скелеты попсовых древних покойников, бедными
йориками пылящиеся по архивным реконструкциям оттопыренных претензий на
брутальность).
Неприглядные стороны жизни не обязательно выпячивать, чтобы знать, что их есть
царствие... о них нет нужды трепаться с умным видом спеца по мироболям и
извратомышленью: лучше зря не тревожить имена демонов, пока они не нашли
границу и незрячи. Пока не вытесан кол и не отсырел мел... Скрип-скрип по полу.
"Ты только ничего не бойся, Мьют. Иди, не останавливайся и ничего не бойся.
Главное - не оглядывайся, ладно? Чтобы ты ни услышал - не оглядывайся.
Мама рядом, слышишь? Мама идет за тобой..."
Пять минут назад они сошли на станции метро и ужасно спешили - Мьюту
приходилось почти бежать, чтоб угнаться за вновь узнанной матерью: очень
нервной, с головы до ног затянутой в комбинезон из пьезоволоконки, с тяжелой
сумкой на плече.
Прибыв в порт на пароме, они не поехали в отель, как обычно, не наняли
спортивную машину из тех гоночных прототипов, что так нравились матери... Они
сели в подземный поезд на магнитной подушке и помчались быстрее звука к
терминалу орбитального лифта.
На Союзе-ТМ, знаете ли, целый лабиринт этих подземных ком-му-ни-ка-ций... язык
сломать можно... Там сам черт не разберет, в какие преисподние ведет какая
труба.
И все равно, кажется, не успели. Поезд пришел с отклонением от графика -
свободных кабин на терминале не оказалось: одни только-только начали спуск с
орбитальной платформы-противовеса, а другие - уже стартовали.
Но на станции, кто бы мог подумать, вовсе не толпились раздраженные транзитные
пассажиры - после монохромного освещения вагона Мьют на мгновение ослеп,
вступив в пустоту и сумрак безлюдных перронов. Мать крепко держала сына за
руку, прислушиваясь к свисту вентиляции в расходящихся тоннелях и осматривая
подозрительно притихший терминал. Глаза матери скрывал экран ноктовизора,
собирающий инфракрасные "рефлексы" от дальних стен - эхо испущенных
коротковолновыми лазерами лучей.
Визор одновременно напомнил Мьюту забрала десантных шлемов с фотографии и
мозаичные глаза хитиновой твари, складывающие тысячи фасекток-пикселей в
эхо-картинку затемненной станции.
Мать не слишком доверяла теплоуловителям в здешнем температурном режиме из-за
искусственных климатизаторов - и лишь поэтому решилась на активное
сканирование. Все это время Мьют сильно потел - словно испорченные
кондиционеры гнали в тоннели влажный удушливый жар.
Вроде все чисто... Но до лифтов еще далеко.
У эскалатора, где горели дежурные лампы, мать отпустила ладошку Мьюта,
подняла с глаз визор и улыбнулась.
- Отсюда ты пойдешь один, милый. Все время прямо, до турникета - и дальше, к
стеклянным дверям... Там мы снова встретимся, Мьют. Только будь умницей -
ни в коем случае не смотри назад.
- Теперь иди. Ну, иди же... - И Мьют пошел, как в тумане, слыша, что сзади
грохнулась на пол тяжелая сумка, и что-то металлически лязгнуло.
В переходе дул ветер от мощных кондиционеров - уже не горячий, просто очень
теплый - и гул машин ватой набивался в уши, не давая прочим звукам вырваться
на простор - дальняя стена зала ожидания терялась в неясной дымке. Там
копошились какие-то тени.
Мьют дошел примерно до середины, когда в глаза яро полыхнул
свет множества ламп, и, заглушая вой компрессоров, под низким потолком
шарахнул усиленный динамиками голос:
- Стоять!
Звуки возни, лязг взводимых затворов и быстрые шаги в сплошном потоке света.
И сразу затем вздох удивления:
- Не стрелять! Это... ребенок.
- Повторяю: на линии огня ребенок. Разрядить оружие... Я... я выхожу.
- Внимание всем! Лейтенант Сенкевич идет... - многоголосой скороговоркой
повторили по тактической цепи.
Мьют присел, закрыв лицо руками - к нему из-за моря огней двигалась
гигантская тень с унивинтовкой на сгибе локтя, облитого угольно-черной броней.
- Не бойся, малый... Ну, вставай - я ничего тебе не сделаю... Испугался, глупыш?
Мьют почувствовал, как его подхватывают подмышки и возносят ввысь.
- Мышонок... А где твоя мама?
Тут сзади раздался звук, от которого дрогнул даже сгусток силы под черной
броней.
Мьют открыл глаза - его снова поставили на ноги, крепко держа за руку... И
даже заслонили собой, да, видно, без толку: узкий синий луч прорезал мглу, и на
месте головы лейтенанта вспух разрыв из вскипевших мозгов и осколков костей...
Как дыра на фотографии.
Слабеющие пальцы Сенкевича соскользнули
с ладошки Мьюта, тело его качнулось назад, оседая, а за ним... Мьют обернулся и увидел, как по складывающимся
ступеням эскалатора, словно с конвейера автоматического завода - или с
ленты пулемета? - сплошным потоком вымахивают чудовища... Нет, не компрессоры -
сонмы распаленных вкусом убийства панцирной волной текли по терминалу, гудя и
скрежеща песню смерти.
Уже безо всякого приказа, вопя боевые кличи и проклятия, из-за турникета
палили, кто во что горазд, перепуганные люди в скафандрах.
В свете ламп подобно живой драгоценности сияли глаза самой королевы...
Мьют успел только прошептать "мама" прежде чем замолчал навсегда.
2. Крысиный дьявол
"Долгая смена позади - можно оправиться и закурить". - Эта максима проверена
временем и поколениями пролетариев. Иные из них в Промозоне выражали ее проще
и точнее: "Мы с Подвески - нам все по..." Бригады такелажников обслуживали
Орбитальный Лифт по "скользящему графику", что служило источником своеобразной
жизненной философии и специфического юмора, навскидку непонятного посторонним.
Одна за другой в служебный шлюз прибывают тележки лифтовой обслуги. Народ,
облаченный в облегающие "стратеры" и тяжелые "орбскафы", хмур и немногословен -
лица стянуты опостылевшими осмотическими масками, и
после выедающей легкие дыхательной смеси и спертого духа "фильтрующих
регенераторов" вдох-другой морского воздуха кажется пыткой...
Но вот "осматики" сдирают с лиц так называемые "морилки".
Дочерна загорелые пролетарские ряшки плывут в улыбках-гримасах, сыплются
соленые проклятия "общего характера" и хохмы-прибаутки по поводу "неизменно
незабываемых ощущений". Вскоре от рабочей "настройки на худшее" пополам с
дежурной готовностью "обломаться и сверзиться" не остается следа. Такелажники
кашляют с недельной отвычки от "нормального промовоздуха", дружески тычут
"братушек" под дых, шлепают "сестренок" по филейным "мясам", картинно не успевая
увернуться от оплеухи... беззлобной - "чисто рефлекторной" - и от того только
добавляющей веселья... Остроты ощущений, до которой пролы падки по самое "не
балуйся". Жизнь, как говорится, - вот она! Те, кто не был "наверху", - не поймут.
Например, восторгов при встрече бригад "с Подвески" с другими -
только заступающими на смену.
Вот разве, бросится в глаза кому, кто наблюдательнее прочих, что "дежурящая"
неподалеку бригада какая-то странная... "Сестренок" в ней - абсолютное большинство. За
полным отсутствием "братушек". И "шлепать" этих пролетарок - себе дороже, ибо...
"Все равны, что в твой забор... Две вроде обыкновенные - одна маленькая
такая, шустрая - страсть! Потому и бригадирша... Другая - хрен пойми, себе
на уме, (гля, - с перьями на голове!) - должно, бригадирши подружка. Остальные -
гренадерки, не нашим чета. Бригадирша их "Ди-2" - стерва, говоря по-простому,
та еще..." - не раз перешептывались в курилке и в душевой
потерпевшие "за дело". "Видит глаз и буй всплывает, да не по той пизде
мешалка, - не раз и не два заключали осторожные, про себя мечтательно
облизываясь на выдающиеся в своем роде "мяса". - За погляд-то морду
все не набьют. Хотя эти - могут..."
* * *
Хотя и не всем. Ведь кому взбредет в голову замечать вездесущую пыль под
ногами... Не говоря о том, чтоб на полном серьезе заподозрить
за ней если не волю, то пристальное внимание к тебе любимому. Или к вон той
"прикольной тетке", с перьями на голове, подружке "ихней бандерши-бригадирши".
Кто б, в здравом уме и относительно трезвой пролетарской памяти, подумать мог,
что именно ею интересуется пыль... Не, никто из пролов и мысли не допускал, что
"пыль" вообще способна кем-то интересоваться. Разве ненормальный какой... Или
пыль какая-нибудь... "ненормальная".
* * *
Что ж... В том и штука: от пыли в Промозоне просто некуда деваться. Хотя бы
даже пыль эта, некогда "умная", давно изрядно поглупела, выработав весь ресурс.
Уж конечно, никому и невдомек, что иной некто... или - подумать страшно -
"иной Никто", может призвать на службу ее мелкоскопические механизмы, на ладан
дышащие, подлежащие утилизации, то есть - дать "пылинкам" второе инорождение
для странной их иножизни.
"Некому такой хренью заниматься", - скажет вам любой, навскидку выбранный, из
пролетарских "стратотерпцев" (и в этом слове тоже нет ошибки), кашляющих у шлюза. И никто не возразит
ему... По совести говоря, у Тени нет и тени намеренья возражать кому-либо. Он
мог бы разве молчаливо согласиться с откликом из старого анекдота на вопрос
"Кто здесь?" Да нет здесь никого... Только некогда умная пыль, ныне ставшая
"только пылью". Механическим прахом, которого в Промозоне избыток. Лишь
ненормальный или параноик мог бы что-то прозревать в тенях вокруг или
задавать вопросы ночной темноте - откликаясь сознанием на собственные
страхи. Пролы слишком усталые и занятые люди, чтобы позволять себе такие
излишества. Их дорога, прямая, как рельс, после душа и перекура ведет к простым
удовольствиям, полностью определенным "способом существования
пролетарских тел" - в баре "Сухой Док" всегда довольно "горючего", чтоб "зажечь"
и на все "забить". Они не знают и знать ничего не хотят: в Промозоне не все
как везде. Например, "пыль" вокруг них по
большей части состоит из крохотных устройств, ничтожных
по отдельности и чаще всего бесполезных, пусть когда-то эти крохи
могли собраться в какой-нибудь "спектральный анализатор" или
"молекулярный фильтр". Кто бы в здравом уме поверил, что горстки праха
на такое способны - редкая удача? Полная невозможность... Да пролам-то
"все по..." Они только что "с Подвески" - теперь им только б напиться и
забыться, аккурат до следующей смены.
* * *
Типографский шрифт никогда сам не составится в
поэму... Слишком мала вероятность, исчезающе мала. Его "буквы" - просто
куски свинца, отлитого в формы букв. Потому, "выпав из окна", они не "стремятся
к преодолению энтропии" подобно живым существам. Правила составления текста
находятся в голове типографского наборщика. Без его воли и "организующих
телодвижений", куски свинца только куски свинца - их
удел беспорядок.
У механических "пылинок" было одно важное отличие: они самой
природой своей предназначались преодолевать исходный хаос по простым, но
действенным правилам, составленным кем-то и когда-то в "базовый алгоритм"... То
есть, "базис".
У пыли нет памяти, чтобы помнить "кем" и "когда" он был составлен. Она просто
подчиняется правилам своего существования, независимо от знаний о них и о том,
кто их придумал. Оказавшись рядом с подобными себе, каждая
пылинка потенциально может установить контакт с соседками - достаточно
внешнего сигнала, чтобы "базис" вступил в действие...
Просто "пыль", когда-то и кем-то использованная, стала бесполезной без
управляющего - или дирижера, если угодно.
Без него "самодеятельные ансамбли" устройств в ней, полностью выполнив
программу, распадались сами собой, - истекало время "тайм-аута" и недолгий
"режим ожидания" сменялся "фазой утилизации". Короткую механическую
жизнь сменял распад: для всего многообразия устройств, которыми когда-то и
для кого-то была пыль, наступало "время смерти". Редкой удачей, наверное,
могло бы считаться стечение обстоятельств, что кому-нибудь и когда-нибудь вновь
понадобились легионы списанных в утиль почти невидимых глазом "пылинок".
Пыль не обладала волей, не "надеялась" и не "ждала". Просто однажды сигнал
пришел. Отникого... изниоткуда. И пыль восприняла его - каждой "пылинкой",
в которой еще "теплилась техножизнь".
И теперь большая группа пылинок на стенах шлюза непрестанно принимает извне
поток команд, заставляющий их быть "видео-массивом". Сказано в базисе: "Пронизать
ночную мглу и тень зондирующими импульсами в электромагнитном, инфракрасном и
ультразвуковом диапазонах, принять эхо и передать кому-то и куда-то..."
Куда надо и кому надо, то есть.
* * *
Близко ли, далеко ли, мелко ли, глубоко ли, спит в своей клетке крысенок, разделяя
с братьями и сестрами необходимый отдых и сны-видения: вживленные приемники беспроводных
каналов связи принимают непрерывный поток сигналов о том, что творится в Ночи -
увлекая кластер спящих мозгов вереницей быстро-быстро сменяющихся картинок...
Примерно той же, какую видит умирающий вначале кислородного голодания...
Каждой крыске достается своя порция "мультиков", случайным образом выбранных
из всего объема "сырых данных", поступающих откуда-то... Например, от сонма кем-то
пробужденных "пылинок", способных "видеть-и-передавать". Щекотные импульсы
раздражают "зрительный контур" - все затылочные доли сцепленных воедино
крысиных мозгов, несущих груз своей и чужой памяти. Словно не каждый в
отдельности, а "все вдруг" молодые крыски смотрят один сложный мультик,
понятный вполне разве только тому Некту... или Никту? - который повелевает
"некогда умной" пылью. Он живет только в быстрых фазах снов этой кучи-малы
крысят - словно прохладная тень, за мириадами сомкнутых век и непрерывно
двигающихся глаз. Эти глаза не видят - их движениями управляет
безусловный рефлекс. Своего рода - "отражение" ощущений, возникающих в
задних долях мозгов... Тень наблюдает за этими "отражениями".
Тень следит, подстерегает и ловит все крысиные грезы... Как круги на воде от
слез схарченной кошкой крыски. Ему, повелителю пыли, открыты тени снов -
все реакции детских организмов на каждую из тысяч картинок, воссозданных
мозгами из поступающих в зрительные нервы раздражений. И крысята реагируют:
меняются потенциалы кожной проводимости, расширяются зрачки, сбиваются частоты
сердечных сокращений и профили мозговых тэта-ритмов... Все показатели,
непрерывно считываемые каждым крысиным ошейником, доступны Тени.
И уж этот-то непостижимый наблюдатель не упустит мимолетный "шаблон
узнавания" в сбитых биоритмах одного из своих питомцев: как сказал бы
один пролетарский поэт, "на то он и Тень, чтоб уловлять теней в тенетах
межнейронных связей..." Что же с нашим крысенком?
"Изменение просвета зрачков - три к одному, растет... Стабильное учащение
пульса на пять и шесть десятых процента... Отмечена кожно-гальваническая
реакция порогового уровня 3", - попалась, крыска!
Внимание тени сгущается на снах крысенка... Никто, даже "Никто с большой
буквы Н.", не может читать мысли и видеть то, что зрит во сне
кто-либо... Но Тени это и не нужно: у нашего знакомца Некта есть доступ к
источнику возмущений в крысиных биоритмах... "Пыль" на стенах шлюза служит его
ловчей сетью - и на ее спектральных приемниках достаточно долго "светился"
исходный сигнал, отразившийся в реакциях крысенка, как эхо от всплеска камня в
стенках полупустой балластной цистерны... С другой стороны - наполовину полной:
память молодости "полна" едва ли наполовину... Биологически крысенок
едва достиг своих человеческих двадцати лет. Хронологически ему, по воле
Тени, - всего-то десять. Для заполнения - вся жизнь.
"А при чем тут цистерны?" - спросит какой-нибудь непонятливый прол. Да просто
вся нижняя платформа Лифта состоит из сцепленных фермами емкостей - то есть,
"объемов", как их зовут пролы. Человеку нужно обладать дьявольски чутким слухом,
чтоб за шумом океана услышать всплеск в одном из них, сидя где-нибудь под
верхней палубой, в баре "Сухой Док". Тень отличался от его посетителей тем, что мог наблюдать за
столиками вокруг сцены и одновременно "слышать" каждую из балластных цистерн
на техническом этаже - "пыль" проникала везде и доносила ему обо всем. Еще одно
важное отличие - Тень совершенно не волновался по поводу, как он будет
обрабатывать эту прорву сигналов: природа повелителя пыли - прелесть
параллельных вычислений - сводила буквальные всплески воды в физических
объемах и образные "всплески" реакций в крысиных биоритмах к разностям
значений хреновой тучи наблюдаемых переменных - это посетителей бара
могла поставить в тупик простая метафора.
Тень не нуждался в аналогиях и объяснениях. Если бы он мог говорить, как
человек, то сказал бы: "Вы, люди, вообще склонны излишне поэтизировать
реальность. Даже вы... пролы с Подвески - которым-де все по..." Пока у Тени не
было периферийных устройств, чтобы обобщать свои наблюдения для местных
пролетариев - по правде говоря, у него не было даже причин, чтобы "вступать в
коммуникацию" с кем-либо из двуногих-прямоходящих-без-перьев, узнающих свое
отражение в зеркале, "осознающих себя" и свое так называемое "Я".
Пока для его целей хватало того, что могла "воспринять-и-передать"
отслужившая людям пыль, - что он мог сравнить с, отраженной в
движениях глаз и стуке сердец, общей памятью спящих крысят и
"сырыми данными" - информацией, распределенной по отстойникам канализации.
Информацией, запертой в мертвой "пыли", ставшей на человеческий взгляд "просто
грязью".
(Один продвинутый прол, по кличке Докер, понимает, что не все так просто - но
ему "все еще более по...", хотя он и не с Подвески. Он просто иногда играет на
древней электрической гитаре в "Сухом Доке", за что и получил свое уважительное
погоняло... Хотя, среди пролов Подвески и ходят слухи, что на самом деле
Докер - из этих... "транзитных орби". Парней с Высокой Орбиты. "Внешних
Космонавтов". Но лишь Тень знает, так ли это на самом деле. И чего-то
парень играет в баре чаще, чем Тени бы хотелось, будь повелитель пыли
человеком.
Докер, этот отброс Промозоны, по-прежнему
необходим Тени, чтоб налаживать ошейники для новых питомцев... Но в последнее
время гитарист-самоучка слишком много пьет - его донимают кошмары о крысах,
в чем, на свое счастье, пока он признается только себе. Иначе Тени пришлось бы
отвлечь часть вычислительной мощности, чтоб найти ему замену. А угрозу для
власти Тени, даже потенциальную... даже исходящую от Докера... любой из
крысят спросонья, чего доброго, воспримет как угрозу себе.
Как говорят пролы: "Плакала тогда Докерова песния...")
Мир Тени - мир совпадений и различий. Крысята, их
отклики на предъявляемые Тенью образы, служили повелителю пыли компасом в
трясине "сырых данных" - сигналов, "запомненных" черте когда. За все годы
Теневого Служения, от самого начала Промозоны. Если бы Тень был человеком, он
бы мог сказать: "Этот крысенок реагирует на принимаемый "ошейником" сигнал с
точностью зеркального отражения. Кажется, как говорит бригадирша Ди-2, здесь в
этом что-то есть".
Часть пылинок служила приемо-передатчиками - они умели только
"принимать-передавать", то есть "транслировать" - зато делали это
хорошо. С их помощью, усиленный обратной связью, электронный вестник возможных
открытий пробежал по управляющему каналу обратно к "пылинкам", воспринявшим в
толпе пролетариев знакомый крысенку образ... Подчиняясь программе, "пылинки"
увеличили изображение и отсеяли "электронный шум" работающих вокруг устройств -
в облачениях пролов "звенело" много всякого "железа" - и Тень успел
воспринять лицо женщины одетой в стратосферный скафандр с нашивками
"Мастер-настройщика".
Обычная человеческая самка. От остальных "двуногих-прямоходящих, с плоскими
ногтями", ее отличали разве что самые настоящие перья, вместо волос... Если бы
Тень был человеком - удивился б, наверное. Однако, аналогом удивления для него
могла служить разве что невозможность вычислить что-то в забивших четкий
сигнал возмущениях.
Тени удалось сохранить в ближайшем Отстойнике запись о
событиях у шлюза вплоть до попытки, как говорят люди, "увеличить картинку".
Далее шла полоса белого шума, как в неисправном телевизоре - крысенок,
захваченный во сне гормональной бурей, непроизвольно внес помехи в управляющий
сигнал - "пылинкам" были отданы противоречивые приказы -
синхронизация видео-массива распалась... передаваемое изображение размылось.
Но Тень обладал собственной памятью и мгновенно отыскал свидетельства
"неслучайности всплеска": даже с поправкой на волнительность образа женщины для
спящего "крыса", - беспризорного подростка, достигшего половой зрелости,
вопреки природе, задолго до положенного срока... Один из конструктивных
компромиссов, с которым повелителю пыли приходилось мириться - тестостерон,
необходимый для управления агрессивностью крысят, иногда приводил к сбоям вычислений,
когда "образы", регистрируемые пылью, пересекались с инстинктом размножения.
Эти "эмоциональные шумы" Тень не мог отфильтровать - причина крылась в природе
крысят и затрагивала базовую программу Тени. Впрочем, этот парадокс не
отвлекал его распределенного внимания.
Для Тени гораздо важнее были пятилетней давности приключения мальчика по имени
Мьют. Лицо женщины в толпе - биометрические паттерны, рисунок сетчатки,
"краниометрический индекс", наборы спектральных характеристик выдыхаемых
"продуктов метаболизма": удельное содержание паров воды, углекислого газа - да
еще эти... перья вместо волос... последовательные
совпадения "характерных признаков" повели Тень по закоулкам воспоминаний,
создавая реконструкцию событий пятилетней давности, зарегистрированных во
время оно все той же беспамятной и безвольной "пылью" - вездесущей,
подвластной ему. Иногда, в буквальном смысле "из пыли лет", Тень мог творить
сны. Вот как сейчас - для этого крысенка.
* * *
- Черт бы их всех порвал, Янош! Крюк им под ребра - эти суки нас кинули...
Тред, я тебе говорю, - это все долбаные умники из тредовской лаборатории - они
даже не предупредили, с чем мы столкнемся... Мы, мать их так, поджарили эту
суку, но ради чего все?
- Сержант! Здесь ребенок...
- Долбаные мозгоебы из треда...
- Сержант Алистер, смир-р-на! Прекратить истерику! Вы можете еще что-то
добавить по инциденту с тредом Блэр?
- Нет, сэр, но...
- Можете уматывать к чертям! Вас ждет психолог...
- Капитан, я...
- Заткнитесь, Алистер! Исчезните... Мисс Лютик вас не укусит - просто
задаст несколько личных вопросов, и если дорожите жетоном - окажете ей полное
содействие. Или у вас есть возражения, сержант?
Алистер не ответил, словно окаменев по стойке смирно - только на скулах
бешено бугрились желваки.
- Свободны, - буркнул капитан, удивляясь собственной недавней вспышке и
невольно вздрагивая - дверь за сержантом хлопнула так, что у босса со стола
упала табличка: "Форман-Кос, Янош, капитан. Управление Промополис, Корп."
Он был крупный, как гризли, разлапистый дядька с густыми бровями. Его
гость уступал в комплекции, но выглядел интеллигентнее - только блуждающая
улыбка не вязалась с совсем не смешной сценой, только что разыгравшейся в их
присутствии.
- Видите, Юрий, что с нами сталось? - спросил "гризли-босс", глядя на
случайного свидетеля внутренних разборок... Хотя именно его и наняла Компания
для выяснения обстоятельств, при которых заварилась вся эта каша...
Уже не столь случайный в известном смысле, такой невразумительный с виду
субъект в штатском, Юрий... хм, а как его там фамилия? Да вот же визитка:
"Юрий Немов, комиссар по согласованию" - перестал сверлить взглядом
безучастного ко всему мальца, полулежащего в капитановом кресле, и
вопросительно поднял бровь.
- Мы слишком долго шли на поводу у Союза Торговых Марок - и вот вам,
понимаешь, результат, - проворчал кэп, продолжая прерванный неприятный
разговор. - Какая-то дамочка обнесла шесть лучших лабораторий... то есть, как
их называют в треде - "студий", за неполные три недели, а эти придурки до
последнего играли в секретность, пока эта... каково? - "дизайнер по
интерьерам"! - пока она не увела что-то по-настоящему серьезное, охмурив
одного из ихних "золотых мальчиков". Тогда мальчики наконец вынули бошки из
задниц и предоставили дело профи - то есть нам. Это, как пример, - рядовая
ситуация, но сказать, что мы облажались...
- Разве на этот раз леди М. удалось ускользнуть?
- Не в этом дело. Мои дурни справились. Вы видели личное дело Алистера?
- Этого нервного юноши? - ухмыльнулся гость.
- Черта с два нервного! - возмутился кэп, давая очередной повод сравнить
себя с медведем. - Этот "юноша" прошел огонь и воду в космодесанте, и
канализацию порта здесь, на ТМ-Центре. Он к нам пришел из самого пекла -
характер не подарок, язва желудка... да еще эти колониальные татуировки... Но
с наградным листом до пола и гонором, как у нуворуссийского спикера из
Конгресса - оплаченный до гробовой доски федветеран, мать его! Послал к черту
колониальную пенсию и госстраховку, ради реального дела - и наши черви из
отдела кадров съели свои тесты на психокондицию. От радости, понятно... Они о
таком и мечтать не смели...
А вчера все пошло в разнос...
Я так скажу: потому что контора глотает тредовские контракты по признаку
количества нулей, без различия возможных осложнений... Нам продали бочку
лабораторного дерьма из ихней говенной "студии" - что ж, обычное дело, если не
думать, кто в итоге будет все расхлебывать. Мы им - крысы для опытов...
Долбаные током, переколотые стероидами крысы! Ну, кто б мог подумать, что она
возьмет с собой ребенка?
- Вам кажется странным, что у промышленных шпионов тоже случаются дети? -
Юрий чуть приподнял уголки губ и вторую бровь.
- Не знаю... Я уже ни черта не понимаю и ни во что не верю, Немов. Ну,
какого дьявола ей было брать мальчишку с собой на дело?
- Мне кажется, это как раз тот случай, Ян, когда ваша хай-тек
потрошительница хотела выйти из бизнеса.
- То есть?
- Ну, с той штукой, которая так впечатлила ваших суперсолдат - самое время
брать деньги и отваливать... Ложиться в дрейф... плыть по течению роскоши и
удовольствий. Она хотела завязать со шпионажем, ну а тред...
- Что тред?
- Это тред, Ян. Они на этом ничего не потеряли, но почти наверняка кое-что
приобрели... Можно мне поговорить с вашей мисс... то есть, с психологом Лютик?
- Ее фамилия ван Дейк. Это ребята приклеили погоняло - та еще штучка. Она
за неделю их всех достала, а теперь, боюсь, за каждого придется перед ней
стоять насмерть...
- Н-да. Текучка кадров - проблема не ваших боссов... И не мисс
психологини.
- Без дураков. И это... проводите к ней мальца. Она даже не успела его
осмотреть, а мне тут разбираться, что нам с ним теперь делать.
- Пойдем, малыш? - сказал Юрий, присев на корточки перед Мьютом. Тот
равнодушно смотрел сквозь, словно не видел и не слышал...
- В полном дауне - ведь что они суки делают? Совсем кроха еще...
* * *
В кабинете мисс Лютик кого-то пытали - так показалось Юрию. Он едва успел
отдернуть Мьюта от распахнувшейся двери.
"Алистер спекся", - подумал Немов, глядя в напряженную спину сержанта, с
дороги коего, как от разогнанного парового катка, отскакивали встречные
промополисмены.
Интересно, что такого с ним сделала эта ван Дейк? Штучка...
- Как дети малые. Прыщавые мачо в бронежилетах! - сказала вслед Алистеру
какая-то женщина, в сердцах шлепнув на пол черную папку с грифом
"Лично дело #030711". В глаза бросилась мертвенная бледность по контрасту
с ярким тоном помады. - Вы ко мне?
- Мне нужна доктор ван Дейк.
- Не вам одному - только большинство из них этого никогда не поймут. Ну,
что за день сегодня... - Доктор, точнее "Старший психолог Ван Дейк,
Анна-Луиза, Промополис, Корп." подняла виноватую папку с пола и поправила бэдж
на слегка помятом туалете.
- Чем могу? - спросила Анна-Луиза, убрав с глаз упрямые острые опахала,
выбившиеся из сложной прически - вероятно, во время разборки с сержантом. Своего
рода шлем из алых перьев очень шел к ее красному приталенному платью - вполне
себе Лютик. Немов так и не разобрал, парик на ней или вживленный
"трансхаер".
- Может быть, пройдем к вам в кабинет? - спросил Юрий, кивая на Мьюта. Малыш
смотрел мимо психологини. Она нервно улыбнулась, сделала
приглашающий жест папкой и прикрыла за всеми дверь.
- Итак?
- Юрий Немов, комиссар по согласованию...
- А, чистильщик... - кивнула психолог, с довольно странной, на взгляд
Немова, миной.
- Можно сказать и так. - Он пожал плечами и перешел сразу к сути:
- Сегодня "Промополис" обратился в наше агентство для расследования очень
тухлого инцидента с тредом Блэр - так что я, в своем роде... ассенизатор.
- Вы гордитесь этим?
"Лютик лютеет", - подумал Юрий и смущенно улыбнулся: профессиональная
хватка мисс ван Дейк внушала ему невольное уважение - и желание как-нибудь
увести ее остренькие ум и язык от собственной психологии.
- Я отношусь к этому спокойно: за те деньги, которые нам платят частные
силовые структуры, это совсем не трудно.
- С вами - ясно. А кто этот молодой человек?
- Этот мальчик в некотором роде жертва наших корпоративных разборок. Его
мать - печально знаменитая Молли Виксенхант... То есть, они не были в родстве,
но так случилось, что леди М. заменяла ему...
- Понятно. И что с его мачехой?
- Сегодня утром отряд промополиции предотвратил незаконный вывоз
технологии.
- И что она?
- Леди М. ликвидирована...
- Я про технологию, - перебила ван Дейк.
- Экспериментальный образец... то, что от него осталось, возвращено
владельцу, но... тут есть кое-какие осложнения; я расследую...
- Бочку дерьма! - выпалила ему в лицо доктор Лютик и отвернулась. - Черт,
в каком же мы все... Извините. Не хотела так... при ребенке. Просто сегодня
все наперекосяк.
- Доктор, может быть, вы успокоитесь и займетесь... - Немов повел глазами
и снова смутился. - Кажется, мальчику нужна ваша помощь... - Юрий успел усадить
Мьюта на подвернувшийся табурет - там болезный и пребывал, предоставленный
самому себе.
- Ах, да... Сейчас. - Ван Дейк засуетилась, едва не уронила папку мимо
стола, но опомнилась и подошла к безмолвно страждущему уже как уважающий себя
эксперт.
- Как тебя зовут, мальчик?
- Насколько нам известно, Леди М. называла его Мьют. Имя это, или
прозвище - отдельный вопрос. Понимаете ли, он вообще ни слова не сказал за
семь часов...
- Не мешайте работать, Немов. Кстати, вы, наверное, тоже непрочь кое-что
узнать про свои сложности? - Доктор так пристально глянула в глаза комиссару,
что у того в груди что-то екнуло и оборвалось, - меж тем психолог на полном
автомате проверяла зрачковый рефлекс Мьюта карандашным фонариком.
- Шока нет. Не знаю... Может, он немой с рождения, но... Вы что-нибудь
знаете о том, что с ним приключилось до того, как паренек попал в участок?
- Ну, кроме того, что он находился в центре событий...
- Так. То есть, вполне возможно, видел, как погибла его приемная мама?
- Этого мы не знаем.
- Но и вы, и я в курсе, что тред Блэр провел удачный в своем роде
эксперимент.
- О чем вы? - Немов как будто искренне удивился.
- Я знаю, по крайней мере, одну из причин, почему этот малыш сейчас в
совершенной прострации. И почему наши оловянные по пояс промосолдатики сегодня
со свистом обосрались... Прошу прощения.
Доктор зубами стянула колпачок с архаичного шприца, воткнула иглу в крышку
вполне промышленной ампулы с дозой, набрала нужные "кубики", слегка надавила
на поршень, выпуская воздух из иглы, вместе с тоненькой струйкой раствора,
протерла Мьюту локтевой сгиб, нашла венку и осторожно ввела лекарство.
- Молодец - даже не пикнул... Хотя в этом-то и проблемка.
- Это что? - с интересом спросил Немов.
- Успокаивающий коктейль номер 5. Отвлекает от сложных впечатлений и
делает сны добрее. Мой собственный рецепт. Не волнуйтесь, я не собираюсь
подсадить маленького принца на уличную дрянь, чтоб он сыграл в ящик через
неделю. Если верно то, что я думаю, Мьют вполне может очнуться и заговорить
уже завтра. Если захочет, конечно.
- То есть?
- Юрий, вы хотя бы приблизительно представляете, какого рода дерьмо вам
предстоит разгрести, или за деньги "Промополиса" вам это безразлично?
Увидев выражение лица согласительного комиссара-чистильщика, Анна-Луиза
засмеялась чистым искренним смехом.
- Я тоже понятия не имела, пока не выцарапала вот это из отдела кадров. -
Доктор постукивала по номерному "делу" холеными лакированными коготками. Немов
сморгнул, чтоб прогнать кровавые блики.
- И знаете... Я совсем не в восторге от того, что узнала. Зато теперь у
меня в голове полная ясность насчет нашей кадровой политики: в отличие от
рекрутеров и топ-менеджеров, я кой-чего смыслю в тестах на
психопрофилирование. Хотя бы последствия представляю. А вы хотите узнать?
Немов потянулся за папкой, но ван Дейк с хитренькой улыбочкой
девочки-проказницы вовремя отдернула руку.
- Это файл Алистера?
- В яблочко, комиссар. Только смысл, изложенного здесь, зависит от
того, как интерпретировать информацию. Кос вам наверняка расписал машинным
маслом портретик настоящего железного солдата, которому жить - насрать и в рот
он всех делал...
То есть, заслужил, скорее всего, все эти свои бонусы - федветеранство и
колониальную пенсию к растревоженному желудку и номерочку на башке. Факт. Но
это не так важно, по сравнению с теми двумя-тремя неизбежными вопросами, до
которых сапиенти уж как-нибудь, извините, доссат: за что и где он так всего
себя сделал...
- И почему он так легко от такого себя отказался, - закончил за нее Немов.
- Осторожнее, Юрий. Для чистильщика вы слишком быстро схватываете... -
Немов как раз схватил "дело" из уже не слишком увертливой психологиньской
руки, порядком заинтригованный. Под обложкой скрывалась
гибкая подложка мимикрозеркал, но по задумке дизайнеров
пользователю все равно предлагалось "листать" генерируемые мемс-процессорами
"страницы" - метафора книги оказалась очень живучей... Юрий погладил пальцами
нижний правый угол с флюоресцирующей стрелкой "Вперед" - мимикрозеркала
отобразили переворачиваемый лист "бумаги" с фоном из логотипов корпорации -
на "титуле" всплыл трехмерный портрет "Алистера, Кристофера-Дэна, тактического
сержанта, Промополис, Корп." и каллиграфическая вязь с данными "сводного
профиля" - краткая выжимка из данных, накопленных компьютерами Промополиса, со
ссылками к подробным аудиологам собеседований, служебными отзывами и маркерами
допусков безопасности...
- Не трудитесь. Я могу вам по памяти рассказать, сколько у него боевых
высадок и подтвержденных ликвидаций... что он был добровольцем и тэ-дэ, вплоть
до вербовки на первый срок.
Лютик сняла с осоловевшего Мьюта обувь, отнесла его на кушетку и уложила
на правый бок. Достала из шкапика плед и укрыла мальчика до подбородка.
- Так, ему показан небольшой отдых. А вам, Юрий, наверное, следует
расспросить капитана, почему он по уши в дерьме.
- Я до конца не понимаю, к чему вы клоните, доктор. Местный юмор насчет
дерьма несколько однообразен. Я как раз от капитана - он поливает дерьмом тред
и практику заключения сделок втемную. Ему, видите ли, чудится запах серы.
- Сержант Алистер не имеет права работать в силовых структурах: пенсию ему
назначили по инвалидности.
- Диагноз?
- Обычное дело: "невосстановимая контузия" - все равно никто не поймет,
что это такое.
- А вы, судя по всему, понимаете...
- Я задала Алистеру один вопрос, комиссар: кто убил лейтенанта Сенкевича.
А с чего, вы думаете, боевую машину так разнесло?
- У вас есть доказательства, мисс ван Дейк? - Немов даже снял ногу с ноги:
доктор таки произвела на него впечатление. - Это серьезное обвинение.
- Я могу доказать только одно: Алистер - банальный параноик, комиссар.
Всего-навсего психопат с манией преследования, обученный убивать голыми руками
и допущенный к самоновейшим средствам механизации своего, извините, труда. От
такой федеральной пенсии, как у него, по закону невозможно отказаться.
Правительство от них просто откупается - от списанных в расход психов.
Ван Дейк, в свою очередь, оценивающе посмотрела на комиссара:
- Ну, как? Вам нужны еще какие-то доказательства или пора свистать наверх
весь внешний аудит?
Немного истории: конец войны с Хвелл, массовые увольнения с полным, на
веки вечные, выводом из строевого резерва - тогда как раз появился этот мощный
эвфемизм. "Невосстановимая, понимаешь, контузия", как говорит капитан.
Я успела опросить десять человек о ходе операции... Ну, что касается моих
прямых обязанностей. Все эти ребята видели то, чего не могли видеть, потому
как Последняя Хвеллианская закончилась, когда старший в отряде - после
Алистера и кэпа, конечно, - только-только закончил школу. Они все, - Лютик
подчеркнула это слово. - Все, комиссар, видели атакующих жуков. Вам это не
кажется странным?
- Какой-нибудь газ и патриотические сериалы... Это же Союз ТМ, самый
Центр, Анна. Мы в промозоне или где?
- Бросьте, Юрий, не глупите нарочно: у людей с одинаковым опытом
потенциально могут случиться схожие глюки, но не одинаковые и не
одновременно - никакие известные мне психотропы так избирательно не действуют.
Никто, кроме Алистера, не был на той войне, чтоб воспринять все так близко к
сердцу. Я изучала материалы о подверженных "окопному синдрому" - там нет ни
слова о людях, которые страдают арахнофобией, зато в отдельных мемуарах
упоминаются случаи коллективного безумия, когда боевая часть побеждала
заведомо превосходящего противника, либо наоборот, несла потери без всякого с
ним соприкосновения: просто какие-то берсерки... Солдаты, понимаете ли, рвали
в мясо врагов и друг друга, без разбора, а выжившие чаще всего ничего не могли
вспомнить. Имеются свидетельства серийных убийств на военных базах уже после
войны.
Но теперь что-то изменилось: новых публикаций на эту тему нет. Из сети
тихо исчезают ветеранские сайты, на хостах издательств остаются висячие
ссылки, ведущие вникуда... Чем пахнет, Юрий, чувствуете?
- Да, теперь я, кажется, понял, откуда и куда катятся бочки.
Ван Дейк тоже, с сожалением, поняла сардоническую гримаску
профессионального соглашателя.
- Хорошо. Если вы думаете, что я это сама придумала...
- Теперь послушайте меня, доктор, - не повышая голоса, перебил ее Немов,
делая рукой недвусмысленный знак замолчать. - Я достаточно далек от политики
по роду службы: мое дело - собрать информацию у сторон, вовлеченных в
конфликт - именно, ту, которую они готовы предоставить - по возможности
установить факты, после чего дело передается в суд; если не удастся решить
вопрос полюбовно - все интерпретации остаются на совести судьи и адвокатов. То
есть, просто не в моей компетенции.
У вас, доктор, как мне кажется, здесь тоже есть более важные дела -
например, добиться ясности с Алистером, чтоб такое больше не повторилось.
Подумайте о Мьюте, наконец.
Поймите, Анна, то, что вы увлекаетесь историей - очень похвально в наше
интересное время... Но там слишком воняет серой... и серой политикой, если
угодно - чтобы раскопки стоили возни и вони... Вы поняли меня, Анна?
Мы с вами частные лица и работаем на частные фирмы - давайте просто делать
свой бизнес.
Давая понять, что разговор окончен, комиссар по согласованию встал и
нарочито тщательно оправил пиджак, словно бы не замечая неподвижного лица
психологини.
- Насчет этого дела, - Немов кивнул на досье сержанта, - советую
переговорить с капитаном. Просто доведите до него ваше экспертное мнение по
моральному уровню в отряде - остальное, поверьте, не моя и не ваша головная
боль. Делать выводы - забота менеджеров по кадрам и командира Формана: та же
политика, кадровая она там или нет... Поймите, я не пытаюсь вас запугать -
всего лишь какой-то чистильщик, чтобы давать совет самой мисс Лютик...
Специалисту по промосолдатикам.
Анна-Луиза улыбнулась - кажется, хамский комплимент удался.
- Разгребание дерьма оставьте ассенизаторам. Займитесь мозгами капитана и
для начала понаблюдайте, что получится. Обещайте только, что не будете
торопить события, ладно?
Анна удивлено посмотрела на протянутую руку комиссара. Немов улыбнулся
своим мыслям, ощущая совсем не женскую силу рукопожатия.
Что ж, по крайней мере, она поняла, о чем он тут распинался: Лютик
достаточно умна, чтоб хотя бы для вида побыть хорошей девочкой.
- Да, кстати, Анна... А что видел сам Алистер? - Вопрос на засыпку тоже
удался. Юрий подмигнул недоумевающему мозговеду и покинул кабинет с чувством
выполненного долга.
Он проработал в агентстве достаточно, чтоб нащупать границу между теми
проблемами клиентов, которые они действительно хотят решить, и той областью
корпоративных интересов, где начинаются проблемы излишне любопытных.
Мисс ван Дейк слишком молода и красива, чтоб позволить ей наделать
глупостей, подумал Немов и подытожил: "Надо будет спросить у Яна, как у них
тут говорят, телефон ее доверия..."
Что подумала Лютик представить сложно. Ну да, понятно, что она сразу
врубилась в эзопов язык согласительного комиссара - мол, "федеральные
секреты - вот эта дорожка, Анна, в натуре ведет вникуда". Легко понять в
этом ключе лишь насколько высоки шансы согласительного чистильщика подкатить к
тебе яйца, Энни...
"Форман-Кос, Янош, капитан. Управление Промополис, Корп." не очень
удивился, когда хлопок двери за старшим психологом второй раз за день сбросил
именную табличку со стола. Больше этого его удивила реакция психолога на
стандартный совет, заняться своими делами и не лезть в чужие: до сих пор в
кабинете "босса всех гризли" женщины не стучали кулаком по столу.
"Червяки!" - подумала мисс ван Дейк вслух, чеканя шаг по направлению к
дамской комнате: несокрушимый капитан и этот скользкий угорь, Немов, явно
сговорились свести ее с ума.
Промокопы торопились освободить дорогу своей психологине - до сих пор они
ее такой не видели... Увидеть и умереть, как у них тут принято говорить, тоже
никто не хотел.
Ван Дейк сполоснула горящее лицо под краном и посмотрела в зеркало.
* * *
В это время в туалете мигнул и погас свет.
- Эй, какого хрена, мать вашу?!
Но большинство местных шутников, включая одного "гризли" и успевшего
сползти в подземный гараж согласительного "угря", тоже терялись в догадках,
какого, собственно, хрена... Свет погас ровно на тридцать секунд, до включения
резервного генератора - очень редко такое случается в любой сложной системе,
обремененной необоримым человеческим фактором, хотя по адресу техников
застрявшие в лифтах и кабинетах с магнитными замками высказали рекордное
количество икотогенных выражений.
И что не менее удивительно - было целых два воздержавшихся. Когда
генераторы наконец вышли на рабочую мощность, стало ясно видно, кто они, эти
двое, и почему их "было": сержант Алистер никогда не слыл ангелом и не
чуждался крепких словец, однако, судя по всему, для его паранойи имелись
веские основания - помимо подозрительной смерти лейтенанта Сенкевича,
подтвержденной экспертами как "дружественный огонь", жизнь Алистеру
окончательно отравил керамический кинжал, вогнанный аж по рукоятку точно под
пятое ребро.
Личность второго "из бывших" установила мисс Лютик, вернувшись в кабинет.
Одеяло валялось на полу.
- Черт... - Выругалась психологиня, ощущая явное "наличие отсутствия" этой
самой личности. Малыш Мьют так и не проснулся, когда за ним пришли.
Его выбрал Крысиный Дьявол.
| | |