Полупустой поначалу перрон постепенно заполнялся людьми и к моменту подачи состава своей разнородностью и нетерпеливой суетливостью напоминал кусочек городского рынка. Бабушки с завернутыми в мокрые тряпки саженцами соседствовали с городскими дачниками, рыбаками выходного дня и молодёжными компаниями, выбирающимися на лоно природы. Всё это скопище людей издавало непрерывный шум, который, то усиливался, то вдруг стихал, подчиняясь каким-то своим законам, только одному ему известному. Резкий тепловозный гудок испугал шум, и он примолк, но через секунду оживлённая суетня и гомон усилились вновь, сопровождая медленно проплывавшие мимо перрона вагоны поезда. Все четыре вагона коротенького состава дружелюбно распахнули двери и словно голодная гусеница начали поедать столпившихся путешественников, всасывая их в своё ненасытное чрево.
Олег Иванович немного замешкался и, попав в вагон, обнаружил, что свободных мест практически не осталось. Было одно место у самой двери тамбура, даже половинка места, так как полтора занимала огромная и толстая селянка с чёрной щеточкой редких усов, напомнившая ему тёщу Ипполита Матвеевича. Она с недовольством посмотрела на него и нехотя убрала здоровенную корзину, освобождая место. Кое-как примостившись на краешке скамьи, Олег Иванович хотел немного подремать, но тут дизельный тепловоз поднатужился, издал боевой клич и, резко дёрнув состав, стал медленно набирать ход. От резкого рывка, корзина, стоявшая на коленях соседки, соскочила на пол и перевернулась. Из-под укрывавшей корзину тряпки на пол вывалились четыре приличного размера серых кролика.
- Мил человек, помоги, собери сорванцов! Мне в век их не словить, - взмолилась бабища и сильно толкнула в бок нашего героя. Олег Иванович послушно нагнулся и стал осторожно собирать нерасторопные теплые тельца, подавая их в цепкие руки колхозницы.
- С рынка сынок еду, так и не продала всех, - сказала тётка, озабоченно покачивая головой и недовольно пожевав губами спросила, - а ты далеко едешь?
- Я до конечной, до Глухарёвки, - простодушно ответил Олег Иванович, не подозревая, какой восторг это признание вызовет у его попутчицы.
- До Глухарёвки? - с энтузиазмом пробасила пейзанка, - а я, милок, почти до конца с тобой поеду, я до Кузяевки, давай знакомиться - Клавдия Ивановна! - Не спрашивая и не обращая внимания на его ответ, продолжила, - Теперь не скучно будет путь вместях коротать, есть с кем поговорить, пообщаться, если по-городскому сказать.
Через пятнадцать минут Олег Иванович был в курсе всех основных событий семейной жизни своей соседки, перипетий личной жизни её дочери и негодяя-зятя Славки, который хорошо устроился шофёром на продуктовую базу в областном центре. Про мульчирование почвы и обработку медным купоросом от фитофтороза саженцев и многое другое поведала ему Клавдия Ивановна, особенно напирая, что коровьи лепёшки это самое то, для подкормки помидоров и болгарского перца. К счастью его соседка относилась к многочисленному типу людей, которым отлично удаётся сложный жанр разговора - монолог, в связи с чем, ему не требовалось поддерживать беседу, а только мерно кивать и делать заинтересованное лицо. Через некоторое время корзинка с кролями перекочевала на его колени, а Клавдия Ивановна, раскинув руки в богатырском размахе, показала размер то ли кабачка, то ли оглобли, которой она гоняла соседских коз, зашедших на её огород.
Колёса вагона монотонно постукивали по стыкам рельс, над ухом уютно бубнила Клавдия Ивановна, а корзинка оказалась прекрасной подставкой для рук. Иногда состав притормаживал на очередном полустанке, и новая партия отдыхающих шустро выскакивала из вагона. Поезд вновь набирал ход и опять за окном вагона размеренно мелькали нехитрые лесные пейзажи. Олег Иванович низко склонив голову дремал, изредка поднимал и покачивал ею, как бы подтверждая своей собеседнице чрезвычайную важность её советов по правильному выращиванию топинамбура в средней полосе. Через некоторое время он окончательно уснул, а голова его безвольно опустилась на скрещенные на корзинке руки. Сквозь сон он ощущал новые торможения поезда, хлопанье дверей и торопливые шаги пассажиров. Его станция была тупиковая, проспать он не боялся и сладко дремал, покачиваясь в такт движению поезда.
Корзина осторожно поползла с колен, и Пустырёв сквозь дрёму услышал голос ярой соседки:
Она прижимала к боку сумку-тележку на колёсиках и снисходительно смотрела на сонного Пустырёва, - даст Бог свидимся ещё, заходи на рынок, я тебя топинамбуром угощу. Неожиданно добавила, - Ты посмелее будь, отбрось сомнения и всё наладится сынок, стонал-то во сне, тоненько так...
Два часа пути пролетели быстро, впереди была встреча со старым школьным другом Сашкой Опрятьевым и два дня независимости и свободы. Олег Иванович, улыбаясь, смотрел в окно, за которым неспешно тянулись последние километры пути. По мере удаления от города и суровой супруги у Пустырёва разворачивались плечи, во взгляде появлялась некая дерзость поступков и желаний. Он словно сбрасывал с плеч лишние годы и превращался в прежнего Алика, весёлого и неунывающего парня.
Сашка Опрятьев, который, наверное, уже ждал его на станции, был его единственным другом, другом со школьной скамьи. Они выросли в одном дворе, жили в соседних подъездах, вместе пошли в один класс средней школы и были, что называется "не разлей вода". Затем жизнь, как водится, надолго развела их в разные стороны. Алик поступил в финансовый техникум, а Сашка окончил военное училище и надолго исчез в необъятных просторах Родины, скитаясь по гарнизонам, лишь изредка присылая короткие письма. Они оба женились и почти одновременно обзавелись детьми. Несколько лет назад, Сашка вышел в отставку и на положенный ему жилищный сертификат купил в Глухарёвке хороший дом с большим приусадебным участком и многочисленными хозяйственными постройками.
По старой памяти, они пытались подружиться семьями и обменялись несколькими визитами друг к другу. Но, как это часто водится, жёны их, чем-то "не показались" друг другу и встречи прекратились. Но школьная дружба не ржавеет, и они по- прежнему созванивались, встречаясь, когда выдавался такой случай. Встречи были крайне редки, иногда раз в несколько лет, но от этого были всегда наполнены яростной радостью, душевной теплотой и обязательными клятвами встречаться чаще. Вот и сейчас, круглое Сашкино лицо с чуть обвисшими щеками на мгновение показалось в оконном стекле, хитро подмигнуло и растворилось между мелькающими за окном ветками деревьев.
Глава 4
На пустынной площадке рядом с перроном одиноко стоял УАЗик Сашки, а сам он нетерпеливо прохаживался рядом с ним, вглядываясь в окна вагонов медленно ползущего состава. Увидев в окне Пустырёва, он радостно крутанулся на месте и приглашающе взмахнул рукой. Через мгновение Олег Иванович оказался в объятьях старого друга, который восторженно лупил его по плечам и приговаривал:
- Здорово, чертяка! А я не верил, что вырвешься! Ну, теперь гульнём! Молодец, что приехал! - Сашка возбуждённо тискал друга и приобняв за плечи повёл к машине.
Три километра до деревни пролетели незаметно, в сумбурных разговорах и только когда по деревянному мосту пересекли речку Ширяйку, Олег Иванович спросил:
- Саня, я так и не понял, что случилось? Какой-то сучок, какие-то яйца? Что всё это значит, слышно очень плохо было. Сашка засмеялся, - А тут и понимать нечего, посмотри назад и увидишь Сучка! Олег обернулся и только тут заметил торчащую из грузового отсека голову серой лайки, которая с любопытством смотрела на него, положив морду на спинку сиденья.
- У тебя же Баська была, случилось с ней что-то? - Пустырёв посмотрел на Сашку и вопросительно качнул головой.
- Баська, как была, так и осталась, собака-сказка, только что говорить не может, решил вот ещё лаечку завести, по копытам, чтобы значит, а то что, получается? Куропти и тетери, (1) луговая дичь, все наши, а кабана брат столько развелось, тут лайка нужна, легавая не годится. Санька был заядлый охотник и держал курцхаариху Басю, которую за приличные деньги приобрёл в охотничьем обществе областного центра.
- Подожди, про яйца я тебе позднее объясню, сам понимаешь не рад, но что поделаешь, - Сашка выпятил нижнюю губу и вздохнул. Они пропылили по улице и уже подъезжали к дому, который Саня называл не иначе, как "Усадьба или Родовое гнездо". Дом стоял с самого края деревни и одной стороной выходил на улицу, с другой же примыкал к берёзовой роще с проплешинами больших опушек и небольшим прудом в глубине леса. Навстречу машине, от дома жеманно потягиваясь на ходу, вышла тёмно-шоколадная Бася и не дойдя до машины нескольких метров села и теперь не сводила обожающего взгляда со своего хозяина.
- Выпускайте Берлагу, - пошутил Сашка и открыл дверцу багажника, откуда стремглав выскочил шустрый серый кобелёк, - знакомься Алик, это и есть Сучок! Кобель подбежал к заборному столбику и обильно оросил его, задрав ногу.
- Моя-то поехала родителей навестить, будет через неделю, так что никто нам с тобой братишка мешать не будет, никто не попрекнёт лишней рюмкой! Ты надолго приехал? Надеюсь, побудешь несколько дней, погостишь у меня? - Саня, улыбаясь смотрел на Олега, одновременно вытаскивая объёмистые сумки с заднего сиденья.
- Велено быть дома завтра к вечеру, - словно извиняясь, ответил Олег и смущённо развёл руками.
- Понятно. Ладно, пошли в дом, пора уже и об обеде подумать, - разочарованно пробурчал хозяин и направился к крыльцу.
Дом у Опрятьева был велик и добротен. Добротен той крепостью стен, которая встречается ещё иногда в старинных русских деревнях глубинки, куда не дошли новомодные строения из бруса и цилиндрованного бревна. В основание дома, в его нижние венцы были уложены огромной толщины брёвна, которые служили надёжной опорой всей конструкции. Дом был одноэтажный, вытянутый в длину метров на двадцать, с широким крыльцом посередине, и издалека вправду напоминал уменьшенную копию барской усадьбы. Внутреннее строение было устроено так, что из небольшой прихожей попадаешь сначала в приличных размеров холл, а затем справа в большую комнату, которая служила столовой. На стенах висели картины на охотничью тематику, несколько медальонов с рогами лося и косули. В углу столовой расположился телевизор и большой стеллаж с книгами. Напротив, у противоположной стены комнаты стоял огромный, старинный, кожаный диван с высокой спинкой и мягкими точно надутыми кожаными подлокотниками. На полу лежал стандартный Советский ковёр внушительных размеров, посередине которого громоздился овальной формы обеденный стол скрывающий столешницу под лазоревого цвета скатертью. Завершала убранство столовой шикарная хрустальная люстра на шесть рожков, нависающая прямо над столом. Столовая была лицом дома, его витриной и гордостью. Во всём чувствовалась продуманность и заботливые руки хозяев. Олег Иванович, всегда попадая сюда испытывал чувство, которое испытываешь, когда входишь в очередной зал музея. Иногда казалось ему, что сейчас из угла комнаты, со стульчика, поднимется невесомая, полупрозрачная фигурка музейной смотрительницы, и она доброжелательно улыбнувшись, поправит ограждающую экспонаты ленточку. Наверное, скромное очарование этой комнаты во многом и послужило причиной неприязни его жены к Сашке и его жене Ирине. Он вспомнил, как возвращаясь после первого визита к Опрятьевым, она долго молчала, глубоко вздыхала и уже подъезжая к городу неожиданно сказала, - "Мещане во дворянстве, навесили картин, рогов навешали. А, вкуса-то и нет!" - и недовольно поджала губы. В те редкие дни, когда он приезжал к старому другу, Олег Иванович на несколько минут заходил в гостиную и присаживаясь на диван замирал, перенастраиваясь на неторопливый уклад деревенской жизни, отбрасывая прочь городскую суету. Вот и теперь размеренный ход настенных часов, мягкое поскрипывание кожаного подлокотника дивана, привело его в умиротворённое состояние. Когда же в комнату тихо вошла Бася и улеглась на краю ковра, положив породистую голову на вытянутые лапы, он окончательно отрешился, от многого, что угнетало его в повседневной жизни. Он вдруг остро почувствовал, что уже совсем немолод и чертовски устал от этой своей неприкаянности.
Тем временем из противоположной стороны дома, где располагалась кухня, раздавались громкие звуки, которые, как правило издают мужики оставленные на хозяйстве. Что-то хлопало, громко передвигалось, с шумом открывались и закрывались выдвижные ящики, слышался звук льющейся воды и негромкое ворчанье его друга.
- Где эти чёртовы шампуры? - гундел Сашка, ковыряясь в недрах очередного ящика, перебирая его содержимое, - Засунет вечно так, что не найдёшь ни хрена!
- Что случилось, Санёк, почему ворчишь? - улыбаясь, спросил Олег входя на кухню.
- Да, вот у нас с тобой сегодня на обед шашлык из баранины, а шампуры найти не могу! - он озабоченно озирался, открывая следующий ящик.
- Слушай, я сардельки говяжьи привёз, давай отварим и все дела, - Опрятьев возмущённо вскинулся и ответил, - Ну, уж нет! Шашлык, значит шашлык! Если не найду, то прутиков нарежем и дело с концом. Он ещё немного порылся в поисках шампуров и решительно сказал, - Пойдём, костёр запалим, будем угли готовить!
Костёр из берёзовых и сосновых чурок весело потрескивал, разбрасывая в разные стороны редкие снопики рассыпчатых искр. Сашка возился в растущем неподалёку ивовом кусте, придирчиво отбирая самые ровные и прочные прутья. Сноровисто ошкуривал их от коры и заострял концы с одной стороны. Затем подровнял прутки под одну длину и удовлетворённо произнёс:
- Готово! А ты говорил, сардельки, сардельки! Какие к чёрту сардельки в деревне? Только натуральное мясо! Зря я, что ли на ферму ходил, барашка молоденького раздобыл?