Два года писательства я отметил вот этим опусом. Чуть поуверенней надавил на перо:) и получилось чуть подлиннее. Впервые для меня, само написание имело интересное развитие. Оно состояло, можно сказать, из законченных частей. Начав его как первоапрельскую шутку, написал первую часть без задумки сюжета полностью, без будущего, на импульсе, и разослал знакомым, как домашнее чтение. Затем, мало того, что получил требование моей читающей братии на продолжение, но и сам оказался заинтригован, и появилось не дающее покоя желание продолжить. Голова была пустая. Обратился за помощью. К кому? Конечно же к первоисточнику - к самому герою. И он помог. В последующем написании Сергей Алексеевич Петрунин порционно нашептывал продолжение. Приходилось напрягать уши, так как говорил тезка местами неразборчиво и путался. Но мы сработались и, скрупулезно записывая его рассказ, мне практически не пришлось выдумывать отсебятину, лишь пару раз я вставил короткие ремарки. Уложились в шесть посиделок. По честному, давшиеся мне, друзья, немалой кровью: то приходилось бегать ему в магазин за портвейном, то он требовал белую розу, то заставлял всю ночь играть с ним в пьяницу. Я ни разу у него не выиграл. Поверь, мой друг, что шесть исторически нарезанных частей опуса не только моя радость, но и мое терпение и страдания от его капризов. Да, еще учтите, что последующие части писались без возможности изменения предыдущих. Записывая 2, я не знал, что будет в 4. Закончив 4, отдаленно предполагал, что будет в 5. Во время написания окончания, стоя на коленях, слезно просил Петрунина говорить помедленней, так как не успевал записывать. Наигрался я, совместно с Петруниным, по полной выкладке. И когда, закончив опус, думал, что подправлю начало под конец, то присмотревшись, понял, что и нет такой необходимости. Отчего, возможно, по тексту возникнут некоторые нескладушки, но уж извините, как пересказывалось, так и записывалось.
-1-
Кукареку... Кукареку... Организм Сергея Алексеевича Петрунина вздрогнул и ожил. Кукареку... Кукареку... Периферийная нервная система сопротивлялась уже командующей центрально-головной. Команда была - “отключить”. Кукареку... Кукареку... Это звучало так фальшиво, что периферия сдалась. Рука ощупью нашла причину диссонанса, указательный палец нажал на кнопку-курок будильника. Выстрелило “Восемь часов тридцать минут”. Наступила гробовая тишина. Рука упала на одеяло подкошенной, тело завалилось на спину, и внешне казалось, что Петрунин снова заснул. Но уши, со своими наковальнями и молоточками, подвергшиеся такой бесцеремонной побудке, уже не могли не работать, и тишина стала наполняться. И хоть организм, можно сказать, спал, эти проснувшиеся уши начали различать звуки. А послушать было что. Во дворе трещали, пели и шкваркали скворцы. Это радовало, это веселило, это была весна. Еще надо сказать, что уши у Сергея Алексеевича были не маленькие, и они, все более полно ловили все скрипы, колена и посвисты. Уши балдели и поначалу совсем не удивились, когда отчетливо среди трелей расслышали: “Тррри, тррри, тррри.” Бывает. Похоже. И уши снова спокойно заслушались. Но через некоторое время скворец, потрещав, залился таким отчетливым ” Семь, семь, семь”, что зачарованность песней прошла. Необходимо заметить, окончание в слове не было таким мягким, и скорее это было похоже на призыв “ Всем, всем, всем”. Но буква “в” отсутствовала, и уши не могли не удивиться говорящей птице, о чем, собственно, и сообщили центру. “Спите... Или слушайте молча”, - раздалось оттуда раздраженно, и, чуть позже: “Еще одна ложная тревога - отключу”. Голова Петрунина нехотя повернулась на бок, тем самым заглушив одно ухо, но второе наоборот, как большая воронка-локатор, стала улавливать следующие цифры. И оно не ошиблось. “Один, один, один”. Ухо, в не шутку, струхнуло. Докладывать? Было страшно. Тем более второе, родное, было задавлено. Да, и еще: “Ай! Так давно не чистили”. И оно решило молча подождать дальше. И ждать пришлось недолго. С четким металлическим акцентом последовало: “Один, один, один”. Ухо Петрунина екнуло и замерло. Из центра последовало: “Да, сам слышу. Ты еще подумай за меня, подумай. Вон даже покраснело. Отключаю я тебя, почистим завтра”. Ухо облегченно вздохнуло. “Гора с плеч”, - улыбнулось, предвкушая щекотную чистку, и стало засыпать.
“Тройка, семерка, один, один. А вот это уже интересно”, - мозг начал потихоньку анализировать этот числовой ребус. “Один. Один. Одиннадцать. Правильно - туз. Помню, помню такую историю”. Мозг Сергея Алексеевича полностью отключил всю периферию, и начал свою игру...
Сначала потемнело, потом потихоньку стали появляться образы, цвета, звуки. Петрунин увидел себя стоящим в гостиной перед длинным столом, около которого теснились, стоя, человек двадцать. Он обвел всех взглядом и удивился их одеждам, прическам и еще чему-то, не передающемуся словами. Люди абсолютно не обращали внимания на Петрунина и внимательно смотрели на человека, сидевшего во главе стола. Тот тасовал карты. Петрунин внимательней посмотрел на него и обомлел. Лицо было настолько знакомо, настолько, что не вызывало никаких сомнений. Он попятился от стола и стал заправлять футболку в штаны. В этот момент он совсем испугался, так как понял, что он, в отличии от всех окружающих, одет черт знает во что. На нем были: выцветшая футболка с надписью GUССI, турецкие, парусами без ветра свисающие спортивные шаровары и шлепанцы на босу ногу. На них были ... Если бы он знал, как называются эти мундиры и сюртуки. Он был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не выставлять на показ такую “высокую” моду перед первым лицом государства. Петрунин, ничего не соображая, продолжал отползать. И уже когда он почти скрылся в полутьме гостиной, раздался громкий голос:
- Да тут у нас новенький. Приветствую. Прошу к столу. Позволяю поставить карту.
Сергей Алексеевич замер, сомнений уже быть не могло, это был знакомый голос. Его. И был он обращен к нему, что и подтвердилось. Люди, стоящие с его стороны, стали расступаться и подставили Петрунина под прямой взор главы стола.
- Извольте ставить, уважаемый Сергей Алексеевич. Ставка высока. Надеюсь, знаете?
Возникла гробовая тишина. Петрунин стоял серый, как поздневесенний снег. Его губы дрожали и едва слышно что-то бормотали.
- Три, - зашептал Петрунин. - Три, - повторил уверенней он. Дальше на Сергея Алексеевича нашло и его торкнуло. Он истерично закричал:"Три!", подбежал к краю стола, широко расставил руки, оперся о него.
- Тройка, - уже во все горло закричал Петрунин, и, сам не понимая почему, он продолжил: - Мечите, Чекалинский!
И вдруг он так испугался это своего крика, что ...
Петрунин проснулся с ощущением посвященного в какую-то тайну. Так как они, эти ощущения, были необычными, он стал ворочаться и вспоминать, что же ему снилось. И он вспомнил. Резко сел на кровати, повернул голову набок, как бы вслушиваясь. За окном щебетали первые скворцы. Лицо, припухшее после сна, имело вид задумчивости. Рука неуверенно потянулась к кнопке будильника. “Девять часов тридцать минут.” Уши, хоть и были давно не чищены, передали все, что расслышали, куда надо, и вывели Петрунина из состояния сомнамбулы. Последовала четкая команда: “Отставить ерундистику, опоздали, полный сбор”. Петрунин вскочил с кровати и забегал между туалетом, ванной и кухней, отливая, наливая, засовывая и зажевывая. Пришел он в себя только в машине. Выруливая со двора, он включил приемник, стал слушать новости. Выехал на проспект. Торопиться в дороге не имело большого смысла - тут как повезет, он с общей скоростью потока стал двигаться из спального района в центр. Новости закончились, и после рекламы он отчетливо услышал: “ Московское время девять часов ровно”. Сергей Алексеевич не поверил собственным ушам, но, подумав, улыбнулся. Вчера был переход на летнее время, и он, забегавшись по делам, вместо перевода часов вперед, сделал его наоборот. Поэтому улыбался он тому, что благодаря этой нелепой ошибке он не только не опаздывает, а еще и имеет минут двадцать в запасе. Петрунин перестроился в правый ряд: “Если случайно кто подвернется, то можно взять попутчика”. Проехав метров триста, он увидел большого мужчину в сером плаще, который солидно оттопыривал руку. Петрунин заморгал поворотником и остановился у гражданина.
- Прямо. Подвезете?
- Садитесь.
Машина тронулась, настроение у Петрунина было приподнятым, и он хотел было поболтать с пассажиром и начал, но тот молчал. Проехав молча совсем немного, они остановилась перед светофором. Петрунин посмотрел на соседа, на его угрюмый вид, на серый, застегнутый под самое горло плащ, на такого же цвета брюки, разве только полутоном темнее, на ... Ботинки были не такими. Это были ботинки и одновременно не ботинки. Они были не из нашего века. Да, не из двадцать первого, а даже не из двадцатого. Можно сказать - римские ботиночки. Петрунин уставился на них во все глаза.
- Зеленый, - сказал серый.
Это вывело Петрунина из состояния шока, и он резко нажал газ, бросив сцепление. Машина чуть было не допрыгнула до впереди стоявшей. Петрунину еще добавилось адреналину. Больше он по сторонам не смотрел и ехал молча. Кстати, не долго. Он издали на обочине увидел очень похожего гражданина в сером. Только этот был на две головы поменьше и круглый как шар. Но это была сущая ерунда: одежда, поза, манера держать руку были идентичными. Почему-то вспомнилось ощущение побудки. “Второго, этого толстяка, не посажу” - крутилось в голове Петрунина, - “ Верзилу бы скорей высадить”.
- Я сойду. Остановитесь вот у того гражданина, - сказал попутчик таким приказным тоном, что Петрунин сбавил обороты и в двигателе, и в своей голове.
Остановились. Гражданин засунул руку в карман и протянул бумажку. Петрунин не смотрел на нее, а все свое внимание устремил на ботинки. Надо было попрощаться с ними. Дверь открылась, и он, зачарованно, проводил их взглядом. Ботинки вышли из машины. На их место зашли другие. “Точно такие же, только размера на три меньше”. Нехотя Сергей Алексеевич стал поднимать глаза все выше и выше. Этот был другой. Он улыбался. Этот был веселей.
- На Шкапина подвезете?
- Раз уж сели - подвезу, - угрюмо, заразившись от первого серого, промолвил Петрунин.
- А что делать, уважаемый? Опаздываю, знаете ли. Я в долгу не буду, я щедро заплачу. Вы только поторопитесь, голубчик.
- Уж с таким движеньем поторопишься, да и щедрость ваша, голубчик...
Петрунин наконец посмотрел на зажатую в ладони бумажку предыдущего серого и сглотнул. На ладони лежала синенькая тысяча рублей. Петрунин перевел взгляд на второго. Тот смотрел в окно и что-то насвистывал. Петрунин посмотрел в зеркало. На него смотрел Петрунин. Он подмигнул. Тот тоже не заставил себя ждать. Сергей Алексеевич засунул дензнак за солнцезащитный козырек.
- Шкапина нам по пути, вмиг домчим.
Гражданин как ждал, пока он спрячет деньги, и, как только это произошло, повернулся в пол-оборота к Петрунину и стал рассказывать. Говорил он всякую ерунду, которую Сергей Алексеевич и не слушал, а смотрел на дорогу и вспоминал ощущение после сна. Оно было очень похоже на теперешнее. Посвящение в тайну. Он ничего не понимал и не хотел понимать, мало того, он решил, что и не будет понимать. Поэтому, когда они ехали по Шкапина, он уже улыбался, слушая и не слушая второго серого балагура, и думал об одном, сколько же отслюнявит этот из “Тайны архаичных ботинок”. Он даже обрадовался, когда увидел третьего серого. Точно такого же, как и эти двое, только не контурами, а манерой останавливать такси. Формы же третьего были настолько худы и угловаты, что это уже смешило, и он даже позволил себе пошутить вслух:
- Вас, наверное, около этого верстового колышка высадить?
- А как вы догадались? Именно, именно у него и ссадите. За труды вот получите.
Петрунин в этот раз даже на ботинки не смотрел. Он смотрел на деньги. Точно такая же синенькая.
- Не мало любезный?
- Ну что вы, в самый раз. До свидания.
- Да уж непременно, непременно, - толстячок выскользнул из машины.
В которую тут же засунул голову третий:
- Не подвезете?
- До Можайской - да запросто, - смело сказал Петрунин, уже поняв, что серые примерно разбили его маршрут до работы на три части.
- Пути Господни исповедимы. Только не спешите. Мир не терпит суеты. Гармония...
“Этот философ”, подумал Петрунин и спокойно, не спеша, поехал по привычному маршруту. За квартал до места работы третий вышел. Монологи были интересными, ботинки похожими, оплата адекватной. Сергей Алексеевич сидел в заглушенной машине и смотрел на три бумажки. Тридцать минут, три тысячи, три пары ботинок. “Так-c - тройка. Это не может быть случайно”. Он вышел из машины и пошел на работу.
-2-
Рабочий день шел своим чередом, ничего необычного больше не случалось. Петрунин практически не вспоминал о произошедшем. Почти. В пятый раз он доставал три купюры, рассматривал их на свет, проверял фактуру бумаги, щурился на микропечать. “ В обед надо разменять”, - подумал он и убрал деньги подальше, во внутренний карман. В середине дня он вспомнил, что у секретаря есть небольшая библиотечка, где наверняка представлен Пушкин. Работы было мало, что и позволило взять томик с “Пиковой дамой” и уединиться с ним в своем маленьком кабинете. Произведение оказалось совсем не большим, и Сергей Алексеевич решил прочитать не только интересующие его места, а и всю повесть целиком. Он стал внимательно вчитываться в перипетию сюжета. Со стороны можно было увидеть, как Петрунин, обхватив голову руками, не отвлекаясь, поедал книгу. Так продолжалось минут тридцать. Но когда старая графиня, так и не сказав заветных три карты, “перестала ребячиться” и испустила дух, Сергей Алексеевич отложил книгу и задумался. Он вытянул ноги, сложил руки на груди, закрыл глаза, тем самым опять же отключив всю периферию, сосредоточился на центре. А, собственно, мозгу думать было и нечего, и, он устав от бесполезного роя мыслей, покрутившись вокруг спальни графини и Германна, повспоминав три синеньких дензнака, поахав над кожаными ботинками, взял да и уснул...
Сначала потемнело, потом появился запах свечек. И только затем стали появляться образы, цвета, звуки. В этот раз он стоял в углу комнаты, рядом с проемом окна, прикрытым портьерой. Число и состав игроков оставались, на первый взгляд, таким же. Всё так же никто не замечал его, и он решил осмотреться повнимательней. Стены, как и само сукно стола, были зеленого цвета. Потолок затягивал великолепный синий гобелен затканный серебром. Не уступал его красоте и паркет, янтарно-красный узор которого был еще витиеватее потолочного. Обстановки как таковой в комнате не было. Гостиная была вытянутая. На торцевых стенах, с ближней стороны находился проем окна, с дальней - дверь. Петрунина неимоверно тянуло к окну. Он осторожно продвинулся к портьере и со страхом начал открывать ее полог. То, что увидел Петрунин, еще раз подтвердило его догадки. Окна как такового не было. Черный прямоугольник был наполнен таким бездонным бархатом, что пробирало до косточек. Как ни вглядывался Петрунин в него, ничего не увидел и, насмотревшись до холодного пота, осторожно задвинул портьеру. Было желание засунуть туда руку, но Петрунин побоялся и стал изучать гостиную дальше. Боковые стены были украшены картинами. Рассмотреть их внимательно ему мешало то, что освещение гостиной оставляло желать лучшего. Оно состояло из двух канделябров и люстры силой в десять-двадцать настоящих свечей и было сконцентрировано у игрового стола, поэтому игроки контрастно высвечивались этим светом, а вот картины тонули в полумраке. Люди внимательно следили за и игрой и почти не разговаривали. Им по-прежнему не было дела до Петрунина, и Петрунину не хотелось обнаружить себя раньше времени и встретиться с ними взглядом. Он занялся картинами, начав не спеша обходить их по кругу. При первом же близком рассмотрении полотен его стали обуревать смутные догадки. Чуть позже он утвердился - это были работы великих мастеров. Названия некоторых картин он не знал, но многие не нуждались и в названиях. Он дошел до одного шедевра и остекленело смотрел. Сзади к нему подошел низкого роста толстячок в кафтане пурпурного цвета с белыми гольфами и “модельными” ботиночками и взял Петрунина за локоть.
- Ох, - вырвалось из груди Сергея Алексеевича от неожиданности тактильного контакта.
Он резко обернулся и узнал в франтоватом щёголе второго утреннего своего пассажира.
Тот добродушно улыбнулся ему как старому знакомому, кивнул на картину и сказал:
- А, вы знаете, ведь она была первая проститутка города. А какова улыбка? Ну, да к делу, любезный Сергей Алексеевич. Надо торопиться. - Он засмеялся, показывая на окно, - Сами видели, хоть и ночь на дворе что глаз коли, но рассвет близок. А он, - улыбка сползла с его толстого лица, он почтительно показал рукой на банкомета, - играет только до первых петухов.
Петрунин хотел было спросить у него: почему Чекалинский? Почему президент? Почему он? Почему банкомет? Но толстый балагур приставил палец к губам:
- Тссс. Это вам рано знать. Главное, первую талью выиграли, во вкус, я думаю, войдете. Да и вошли я вижу уже, вон как вырядились. - Толстяк стряхнул с лацкана пиджака Петрунина соринку. - Так что, торопитесь, мой друг, ставка стоит того, - он стал подталкивать Петрунина к столу.
Ватные ноги Петрунина не слушались. Окончательно заробел Сергей Алексеевич после того, как почувствовал на себе необычайной красоты фрак. Он не мог вспомнить во что был одет когда вновь появился в гостиной, но точно не во фрак. И когда толстяк стал обхаживать его, Петрунин диву дался красоте собственной одежды, сидевший на нем, как по мерке. Добротность материала, воронья чернота фрака и белизна сорочки, и, в конце-концов, фасон одежды внесли полное смятение в голову Петрунина. Но это было еще не все, он чувствовал, что карман жилетки оттягивает какой-то предмет. Петрунин вынул это. Это были золотые часы на толстой цепочке. Он нажал на головку, и они открылись с до боли знакомой, но так и не узнанной мелодией. Стрелки со слезинками алмазами показывали два часа с небольшим, тонкая секундная вращалась в обратную сторону. Петрунин вопросительно посмотрел на толстяка.
- Не обращайте внимания, все относительно: у нас так, у вас этак. Знаете, правило буравчика было выдумано в пьяном состоянии, так что скоро два часа. Я же говорю: надо торопиться. Идемте, Сергей Алексеевич, идемте.
Петрунин защелкнул часы, положил их обратно в карман и неуверенно последовал к столу. Присутствующие уже не расступились, как в первый раз, а только немного раздвинулись, давая свободное место. Петрунин занял его и, впервые за это посещение, посмотрел на банкомета. Это по-прежнему был он, сомнений не было. Тот тоже смотрел на него.
- Здравствуйте, извините за прошлое. За крик, - тихо, робея, произнес Петрунин.
- Здравствуйте, Сергей Алексеевич, - ласково ответил банкомет. - Ну что вы. Эмоции - это жизнь. Не стоит беспокойства. С почином вас. На что ставить будем сегодня?
- Семерка, - попробовал спокойнее сказать Петрунин. Но получилось опять тихо. Он прокашлялся, поднеся руку к губам, и увидел, как она дрожит. - Семерка, господин Чекалинский, - громче сказал он и спрятал руки за спину.
- Славно, славно. Ну что ж, интересная карта - богатая, - голос банкомета стал жестче, глаза его расширились, и Петрунину показалось, что в них совсем нет радужной оболочки, а только такая же темнота, как за окном, - ради такой игры надо обновить колоды.
Воцарилась полная тишина. Правой рукой он смел старые колоды карт за край стола. Они упали, но даже шороха не последовало. Левой рукой, он взял в руки колокольчик, и со словами "новые карты" пронзительно зазвонил...
Ушам и чистки не надо для такого трезвона. Петрунин вздрогнул всем телом и широко открыл глаза. Звонил телефон. Он было хотел взять телефонную трубку, но это оказалось не просто, руки ходили ходуном. Он несколько раз сжал и разжал пальцы, дрожь не прошла, но унялась. Это позволило поднести трубку к голове, и он хотел было сказать - "алло", но и это вызвало проблемы, так как язык отказывался работать. Сергей Алексеевич еще больше выпучил глаза, сглотнул пару раз и, собравшись с силами, произнес: "Алло". Звонили коллеги, необходимо было выполнить некоторые работы. Петрунин с трудом объяснился. Работы были не срочные, договорились, что после обеда все исполнит. Он посмотрел на настенные часы. Было два часа с небольшим, секундная стрелка шла по правилу буравчика. От расположения часовой и минутной стрелок у Петрунина защемило сердце и засосало под ложечкой. Сергей Алексеевич просидел, глядя на часы, минут десять. Стрелки в это время двигались нормально. Он встал, взял томик Пушкина и сказал часам: "Я уже немного понимаю, но не хочу понимать дальше, мало того я и не буду понимать. Не хочу и не буду, - вот так". Петрунин, как казалось ему, устранился от сложных вопросов, а простые требовали посетить магазин. К тому же, был обеденный перерыв, и в Сергее Алексеевиче проснулся аппетит. Он пошел на улицу. Светило солнце. Петрунин уверенно зашагал в близлежащий гастроном разменять тысячу. Он почти был похож на прежнего Петрунина, только дороги он переходил по пешеходным переходам и смотрел сначала налево, а потом направо, каждый раз произнося при этом: “Перехожу по правилу левого буравчика”.
-3-
Сергей Алексеевич прошелся по отделам гастронома и наметил корзину покупок. Она была почти пустой. Триста грамм конфет “Белочка” фабрики им. Крупской, столько же по весу нарезки самой дорогой твердокопченой колбасы, слойка, апельсиновый сок, пачка сигарет “Кент”. Как ни высматривал он, чем бы еще дополнить натюрморт, ничто не ласкало глаз и не будоражило аппетит. Петрунин пошел в кассу выбивать это безобразие, на сто один процент уже уверенный в чистоплотности купюр. В это же время в винном отделе, здоровенный угрюмый дядя, одетый в промасленную робу неопределенных темных цветов и такого же цвета штаны, разве только что еще темнее, вносил ящик вина. Неприметное, казалось бы, обыденное событие, но... Как уже ты догадываешься, читатель, а я думаю, что центр у тебя варит не хуже Петрунинского, ботинки на дяде были дореволюционные. Это вообще-то смело сказать, дореволюционные. Ну, да пускай будут такие. На бутылках значилось 777.
- Куда топоры? - только и молвил дядя, и, получив от молодящейся продавщицы пренебрежительное “Пойло-то, вот вниз засунь под прилавок”, поставил ящик куда и велено было.
Он достал одну бутылку из ящика, обтер об рукав пыль с неё, выставил на прилавок и показал глазами продавщице, мол, пристрой. Не мешкая, он развернулся и ушел в подсобку. Через несколько секунд к прилавку подошел Петрунин. Он протянул чек и начал было говорить...
- Кен... - но осекся, рот его открылся, он замычал и потянулся за бутылкой руками. А бутылка в этот момент, как раз и водружалась продавщицей на самый нижний ряд сбоку. Сергей Алексеевич в порыве прозрения, перегнулся за прилавок в надежде дотянуться до бутылки, но по ошибке, бесконтрольно, дотянулся до круглой попки продавщицы. Мало этого, он еще и ущипнул её за сие благородное место.
-Ах ты алкаш! -набросилась с разворота продавщица на Петрунина , но, рассмотрев нормальный во всех отношениях вид Сергея Алексеевича, сама обмерла, не понимая, как расценивать это нападение.
- Портвейн скорее дайте, дайте мне его сюда, - затараторил хулиган.
- А чего это вы... щиплешься, гражданин? - сказала она, и, обезопасив себя от дальнейших экзекуций, обменяла бутылку на чек. Она стала смотреть на чек и, подняв глаза, обнаружила быстро удаляющегося Петрунина.
Петрунин остановился, спрятал бутылку в полиэтиленовый пакет, обернулся, развернулся и подошел к прилавку.
- Извините, сколько надо еще доплатить?
- Да у тебя наоборот больше - сказала продавщица и подумала: “все таки не алкаш”.
- ... Додайте тогда "Беломор", - Петрунин уже улыбался. - Никогда бы не подумал, что такой замечательный портвейн так доступен.
Такой улыбчивый Петрунин с таким портвейном продавщице уже почти нравился, и хоть она все еще была напугана, но тоже выдавила из себя улыбку. Инцидент был исчерпан, и через минуту Сергей Алексеевич выходил из магазина, пополнив свою потребительскую корзину взамен сигарет бутылкой номерного портвейна, пачкой “Беломора” и тремя коробками спичек. Он понимал, что сама бутылка не является выигрышем, и явно не наполнена эликсиром молодости, но то, что она есть ключик к заветному ларчику, было для него вне всякого сомнения. Он не то чтобы не любил выпить, но портвейн давно не употреблял, так как вино такое здоровья требовало от дегустатора немалого и полностью было вытеснено хорошей водкой. Но в студенческие годы зелья этого он пивал немало и знал, что есть в пьяном состоянии от крепленого вина необыкновенный полет, так нужный ему в данное время. А что касаемо падения, то это в сегодняшней ситуации ничего не значило. Поэтому Петрунину не терпелось испить выигрышного напитка и, облюбовав в сквере одинокую скамеечку, он занялся приготовлением колдовства. Он заговорщицки вылил сок под рядом растущий кустик, нагрел призовыми спичками полиэтиленовую пробку, вскрыл бутылку, перелил содержимое из неё в пустую пачку, сел на скамейку, разложил конфетки, колбаску, булочку и... Испил. Закусив и еще раз повторив, Петрунин сказал: “Дрянь надо сказать порядочная, но цепляет”. Он поудобней расселся, склонил набок голову и подставил лицо солнцу. Грело, и он потихоньку засвистел. И в который раз за этот день опять на него напало чувство посвященного. Петрунин вспомнил мелодию, резко принял позу Сократа, задумался. Позже он еще отпил “сочка”, заел конфеткой и стал собирать все свои пожитки. Свистел он уже уверенно, и мотив был до боли знакомый и понятный - “ Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил”. На этот уверенный свист прибежала покоцанная маленькая дворняжка. Хмельной Петрунин не поленился угостить ее остатками колбасы и даже конфетками. Хотя для этого и пришлось разворачивать их поочередно и скармливать со словами: “Пыжик ты мой”. Последнюю конфетку Петрунину стало жалко, и он допил сок и съел её сам. После того, с чувством выполненного долга, Петрунин пошел. Идти до Фонтанки было минут пятнадцать. В этот раз он уже не был похож на Петрунина. Он широко шагал и размахивал почти пустым полиэтиленовым мешком, содержащим томик Пушкина, пачку "Беломора" и три коробки спичек. За ним семенила собачка. Но и она отстала от Петрунина, так как не только буравчики не соблюдались, но и пешеходные дорожки обходились стороной, и она испугалась за свою молодую, а с недавнего времени еще и сладкую жизнь.
А Сергей Алексеевич ничего не боялся. Он шел, как красная рыба на метание икры (нерест?) в речке, с одним только различием, что та шла вверх и против течения, а он поперек и пока по суше. Но смелость у них была одна, и, дойди Петрунин до Фонтанки, он не задумываясь бросился бы в мутную холодную воду для того, чтобы со дна достать сундучок с золотыми монетами. Но кабалистика, мой друг, кабалистика спасла его от мокрого вытрезвителя или еще черт знает каких приключений. Почти подойдя к набережной, Сергей Алексеевич параноически обернулся, как бы проверяя, нет ли хвоста, и тут же резко, насколько это было возможно, затормозил. В поле его зрения попал рекламный щит, на котором ему улыбался веселый мужичонка с усами “а ля генерал Соболев”. На голове его красовалась фуражка с цифрами 777. Петрунин тоже приветливо ему заулыбался, достал беломорину, закурил, привалился спиной к зданию и стал рассматривать расположенный на противоположной стороне улицы зал игровых автоматов. Он пришел, и спешить уже было не куда. Мужичонка приглашал: “Сергей Алексеевич распишитесь здесь и здесь, получите выигрыш”. Осталось расписаться. Петрунин постоял еще несколько минут, стер пот со лба и со словами “Так вот ты какой, пот Джека или Джекпот”, боцманской походкой (вы можете назвать её пьяной) стал переходить улицу.
Вошел он в зал нахально, уверенный в своей силе, как Джек-Потрошитель, но окинув взглядом пятнадцать сверкающих и моргающих игровых автоматов сник - а где тут касса? Петрунин не дружил с однорукими бандитами, и в этом мире удачи ему был нужен поводырь. Игроков в зале было пара человек, да и те срослись со своими агрегатами. “Здрасти,” - громко сказал им Сергей Алексеевич. Глухонемые не ответили и даже головой не повели. “Остаются служивые”, - подумал он. Около входа в подсобку на высокой табуретке пристроилась миловидная девушка. Рядом, оседлав стул, как коня, сидел бритоголовый то ли техник, то ли вышибала. Оба красовались собой и выставляли на показ все свое лучшее. Мальчик - из футболки с короткими рукавами, необъемный бицепс, девочка - из-под короткой юбчонки такую же ляшечку. “Зулла и Зейнаб”, - произнес Петрунин, вспомнив имена забытых голливудских киногероев. Он направился к ним.
- Здравствуйте, скажите, пожалуйста на каком аппарате в вашем заведении возможно выиграть самый крупный приз? - обратился он к парочке, медленно и раздельно произнося каждое слово. Он с трудом справился с таким длинным предложением, алкоголь все шире разливался в нем. Петрунин покачивался.
- На любом кайф словишь, тебе и так мало добавить надо, - бегло посмотрев на него, пренебрежительно ответил парень и продолжил беседовать с красоткой.
Сергей Алексеевич понял, что его не воспринимают серьезно, как игрока с большой буквы, и он, для сокращения объяснений, достал портмоне, вынул сторублевку, потом еще покопался, добавил еще одну стошку и протянул их парню.
- Зулла, ты будешь ключником. Покажи потайную дверь и получишь еще столько же.
Парень уже внимательнее посмотрел, поднялся, рефлекторно, быстрым движением взял деньги, тем самым окрестившись в Зуллу, и засунул их в карман.
- Светочка подожди, сейчас обслужу клиента, - он хлопнул Петрунина по плечу и
пригласил отойти к игровым автоматам.
- Чё хочешь, кореш? Все автоматы доеные. Пробойщики даже не ходют. Чё тебе надо?
- Видишь ли, Зулла, я сейчас буду выигрывать большие деньги, - Сергей Алексеевич посмотрел на парня, понимает ли он его слова. Было непонятно, но парень не моргая смотрел, и он продолжил, - Мне надо знать, какой из них дает самый большой Джекпот.
Игровой хотел было схамить, но надо было отработать двести рублей, и еще он не хотел связываться с пьяным. Он вяло стал рассказывать.
- Тут все в замазке на Истерике, эти в добавок на Неве, - он потыкал в автоматы, -- листки на Супер Покере.
- И сколько прогрессивный выигрыш? Так у вас это вроде называется.
- Все до полтины.
- Ну а побогаче?
- Побогаче. Этот, тройной вал на Калифорнии. Там за сто тон перевалило. И эти два нафталиновых, за лимон у них под пылью - он показал на два рядом стоящих похожих автомата.
- А вот здесь мой друг, поподробнее, - Петрунин пошел к ним.
- А что подробнее, телепузики, пять валов, девять линеек, поди собери. Агрегаты - “Боня” и “Злато Фени”. Хошь, лови собачек с костью, пять вряд, хошь фараонов выстрой в еньки-пеньки поплясать. Тож пяток, в рядок. Только настоящий Тутанхамон раньше перевернется в гробнице и пошлет подальше. Видишь, вот Джекпот, - парень показал рукой на светящиеся цифры, - Дрим зовется. Во, - он показал неприличный жест, - кто возьмет. На Луну легче слетать,- парень уже устал объяснять глупости и поглядывал на Светочку. Она ерзала попкой. “Сейчас, сейчас, моя Зейнаб, видишь - пьянь”, - показал глазами Зулла.
Сергей Алексеевич задумался на минутку и понял - вот он, ларчик. Ошибок быть не могло.
На одном автомате на красном фоне золотом были изображены египетские мотивы. Игра с Чекалинским в штос называлась еще и “фараон”.
- Потерпи, потерпи, мой Зулла.- Петрунин подошел к “Злотому Фараону” - Покажи еще, как кнопки давить, и свободен.
Парень стал объяснять значение окошек CREDITS ,WON и LINE, и прочих кнопок. Петрунину не чужда была техника, он быстро понял, что да как. Он стал слушать в пол-уха, а вот смотреть он стал во все свои красные от алкоголя, глаза. На табло Джекпота были семь цифр до запятой. Они выстроились в таком порядке 1 7 3 1 6 6 0. Цифры после запятой менялись, они росли, прибавляя по чуть-чуть основную сумму. Петрунин силился сосчитать скорость роста, но был не в том состоянии и подытожил: “Несколько в минуту”. Он перестал пялиться на цифры и услышал, что в автомате есть кнопка AUTOMATIC START, которая переводит игру в автоматический режим. Он остановил парня:
- Стоп. С этого старта и надо было начинать. Достаточно. - Петрунин достал кошелек, вынул две синеньки бумажки, протянул, - Вводи.
- Два косаря. А ты ничего, чудак, успеха тебе, что ли, - Зулла зарядил автомат, появились 400 кредитов. Он даже, как бы сочувствуя Петрунину, дал последнее наставление: - Ты только не забывай по максимальной ставке играть, девяносто кредитов в лузу за раз, а то все псу под хвост. Вот здесь, помнишь?
- Иди, иди. Помню.
Петрунин пару раз попробовал сыграть вручную. Но голове от вида мелькавших картинок скарабеев, пирамид и прочих лямбд совсем стало тошно. Её, голову, уже штормило, и он перевел игру в автоматический режим. Убедился, что ставка на максимуме, облокотился на приступок автомата, поник головой и стал рассматривать, нижнюю подсвечиваемую картинку золотой головы Фараона. Время игры пошло, голова Тутанхамона двоилась, размывалась, переворачивалась, начала улыбаться, трясти бородкой. “Смеется тот, кто смеется последний,” - сказал Петрунин, закрыл глаза и добавил: “Козья морда”.
В этот раз Петрунин увидел гостиную совсем с другого ракурса, как бы извне. Он смотрел, как на экран телевизора. Прямо перед ним, одиноко за столом, спиной к нему на стуле сидел человек. Человек этот писал, периодически обмакивая перо в чернильницу. Петрунин боялся пошевелиться. Сергей Алексеевич задержал дыхание, тишина стояла такая, что был ему слышен скрип пера и стук своего потока крови в висках. Он как завороженный смотрел на аккуратно причесанный затылок, на неподвижное туловище с шевелящейся рукой и нервно дергающейся ногой. Конца этой картине не было, Петрунину казалось, что так продолжалось вечность. От такого созерцания и слушанья, периферийные уши чесались неимоверно, глаза наполнились влагой. Центр едва удерживал их: “Потерпите, потерпите дороги мои. И слезой промою, и криком прочищу, только потерпите”. Пишущий отложил перо как раз вовремя, уговоры уже перестали действовать: уши Петрунина стали пунцовыми, из его глаз капала первая слеза. Сидящий посыпал бумагу каким-то порошком, сдул его и, закинув руки за голову, сладко потянулся. Хрустнули косточки. Вдруг он замер. Понял и Петрунин, что он обнаружен. Даже не крутя головой, Сергей Алексеевич знал, что у него за спиной находится дверь и он сделал шаг назад. Чекалинский вскочил и развернулся. Петрунину показалось, что в широко раскрытых от ужаса глазах банкомета совсем нет белков, только бездна. Они оба одновременно обернулись. Банкомет для того, что бы посмотреть где колокольчик, Петрунин - посмотреть, открыта ли дверь. У обоих было. Они были равны. Один зазвонил, другой прыгнул...
- ААААААА!!! - закричал Петрунин и отскочил от игрального автомата. Уши прочистились. Он споткнулся о банкетку и растянулся, ударившись виском, на полу. От боли слезы брызнули из его глаз. Они промылись.
- ААААААА!!! - так же громко кричал Зулла. - Сука! Ну ты даешь, фраер! Фараона взял! Ну... Ты... Фараона. Козья морда.
Аппарат “Phаraon`s Gold” звонил во все свои колокола, он светился и моргал, как новогодняя гирлянда. У игроков отвисли челюсти, и казалось, что сейчас начнут капать слюни. Красотка подбежала поднимать новоиспеченного миллионера. Эхом забренчал телефон. Это звонили из офиса единой системы. Информация по модемной связи к ним поступила мгновенно. Зулла снял трубку и стоял по стойке смирно, слушая команды: “Впервые... Выезжаем... Будем делать программу... Закрыть зал до нашего приезда.... Конец связи”. Сергей Алексеевич сидел в окружении девушки и двух игроков, ставших волей судьбы понятыми, на полу и ощупывал ушибленный лоб. Из ранки текла кровь и стекала по щеке. Он дотронулся до струйки, облизал пальцы, попробовал на вкус, сплюнул. Радости от выигрыша на его лице не было. Хотя Петрунин понимал, что он выиграл Джекпот, но он еще и понимал до глубины центра, до всех нервных окончаний вспомогательных органов, что ставка высока. Сергей Алексеевич был в здравом уме и трезвой памяти, весь алкоголь остался там, откуда он только что вернулся. Голова была ясная, хоть и раненая, и даже руки почти не тряслись, как после первых посещений “уютной” гостиной. Он уже понимал, что его боятся тоже, но не понимал отчего, надо было срочно понять. Иначе ...
-4-
- Иначе, можно кровью истечь и до петухов не дожить, - сказал вслух Петрунин.
- Ох, конечно, сейчас перебинтую, - всполошилась красотка. - У нас где-то аптечка была, - она побежала в подсобку.
Зулла все ахал и нукал, закрыл входную дверь, и, подсев к Петрунину, хлопнул его по плечу:
- Ну, ты даешь. Маг. Ща, кодла приедет. Фильму будут про тебя снимать. Денег-то, деньжищ, - он посмотрел на дисплей автомата , - 1.731.713 рублей. Фараон, туда тебя не хорошо. А я, как чувствовал, объяснил. Двести рублей твоих теперь в рамку вставлю, над койкой повешу.
Сергей Алексеевич полез было за обещанной добавкой, но парень замахал руками:"И не думай, мне и так теперь почет и уважение".
Петрунина общими усилиями перевязали. Первый взрыв эмоций прошел, игроки отошли к своим автоматам и тупо смотрели на них, Зулла и Зейнаб звонили своим знакомым и торопливо делились сказкой. Петрунин подсел к обанкроченному Фараону, облокотился и стал мысленно разговаривать то ли с ним, то ли с собой:
- Во-первых, петухи. “Играет только до первых петухов,” - так говорил толстячок. Попробуем высчитать время их пения. По их времени. Если они запели у меня дома в восемь часов тридцать минут. Тьфу, еще и эти переносы! - Петрунин поморщился, начав вычислять и ошибку свою, и переход на летнее время, утренний сон. Получилось будильник прокукарекал в семь тридцать. - Сейчас почти половина пятого. Время разошлось в два с небольшим. Учитывая окно, вернисаж, пусть будет в два тридцать. - Петрунин стал загибать и разгибать пальцы. - С утра прошло семь часов. Значит петь петухам в двадцать один тридцать. Остается пять часов, если следовать логике наоборот, до вечерних петухов. Допустим, двери в гостиную будут открыты эти пять часов. Потом их день. Опять допустим, днем он не играет. А завтра? Завтра может не наступить никогда. Завтра не в счет. Подводим черту - первое, времени есть пять часов, до девяти тридцати, до заката у нас, и до рассвета у них. Второе, второе. Две первые игры подстроены башмачниками - явно. Явно и то, что это были и игры в поддавки. Для чего играют в поддавки? Взять главный куш. Выигрыш связан со ставкой. Моей. Видимо, они не могут не играть по-честному. Непонятно, что же он боялся. Александр Сергеевич предлагает две карты. Скворец одну. Туз или дама. Германн, эх Германн! Вроде, он сошел с ума. Надо дочитать. - Петрунин встрепенулся и стал глазами искать свой полиэтиленовый мешок. Он валялся рядом с автоматом. Петрунин облегченно вздохнул и продолжил размышлять.
И пока Сергей Алексеевич раздумывал над дальнейшей комбинацией, разреши, дорогой мой читатель, пошушукаться с тобой и поведать тебе некоторые стороны личной жизни сего героя. Да и к тому же, если с тузом Петрунину было более-менее понятно, то с дамой... Впрочем, с дамой не будем торопиться, пускай он думает, а мы пока констатируем: “Сергей Алексеевич Петрунин, русский, тридцати пяти лет, холост (был единожды женат), детей нет, образование высшее, 183, 77, не был, не привлекался, не состоял. Средние надо сказать параметры. Как и внешние. Не сказать, чтобы прелестный пол сводил с ума его, но и без него он не мог существовать. Обид на женщин он не имел и боязни к ним не испытывал. Сам глубоких любовных ран не оставлял, себя берег и подстраховывался. И так уж сложилось, в данную весну, в этом плане был одинок”.
Пока мы отвлекались на анкету, сам её хозяин, одновременно констатировал подобное нашему.
- Дамы как таковой нет. Значит, будет, - подвел во-вторых Петрунин. - А иначе, что же за ставка без выбора, поскольку туза, он видел, а вот даму даже и не...
В это время постучали в дверь, и Сергей Алексеевич не успел закончить размышления. Зулла побежал открывать. Подъехали бонзы игорного бизнеса. Надо отдать им должное, руку они протягивали аналогично серым, но в остальным они явно до них не дотягивали: ни замкнутостью, не веселостью, не философией. Они были деловые, и разговор принял сразу такой же характер. Петрунин, с одной стороны, принимал все их условия: по оформлению, по выплате супер-приза, по благотворительным взносам, по участию в шоу. Они, с другой стороны, гарантировали проведение всех мероприятий за четыре часа, с четырех тридцати и до парадной квартиры Петрунина. Время этих переговоров заняло пять минут, после чего над Петруниным поработал гример. Для “облагораживания” его лица и заретуширования следов побоев, сказали бонзы. Это, кстати, была их единственная шутка. Затем было произведено их совместное фотографирование и рукопожатие со словами "До встречи в студии через три часа".
Они сгинули, пристегнув к нему человечка небольшого роста с чудной фамилией Закидонов. Петрунин попрощался с дорогим ему Зуллой, Зейнаб, двумя свидетелями игроками, и сопровождаемый Закидоновым, на Мерседесе, отправился в студию на Чапыгина, 6, для подготовки. Подготовки к торжественной части, как объяснил Закидонов. Он услужливо расспросил, нет ли у Петрунина неотложных дел, предложил уладить, позвонить. Петрунин отказался от помощи: работа ради такого случая терпела, машина охранялась электроникой. Он предложил только заехать домой для переодевания в соответствующие такому событию одежды, но клерк сказал, что не надо, что там все есть. По приезде его познакомили со сценаристом, режиссером и оператором. После чего с него сняли мерку.
- Что изволите надеть? - спросил Закидонов. - Не беспокойтесь - цены гуманные, оплата пятьдесят ваших на пятьдесят фирмы.
Сергей Алексеевич попросил немало-немного черный классический фрак. Тройка киношников хоть и поморщилась, но согласилась и удалилась на работы. Сергей Алексеевича с Закидоновым провели в большой павильон, в котором уже начали вести подготовку к съемке. Во всяком случае до боли знакомый аппарат “Золото Фараона” уже заносился на почетное место. Петрунина усадили в удобное кожаное кресло с журнальным столиком, стоящие обособлено в углу зала. Сергей Алексеевич закурил. Закидонов осведомился, не хочет ли он покурить, поесть, принять душ.
- Давайте позже, - сказал Петрунин, - разве что кофе, крепкого черного кофе. И одна просьба. - Сергей Алексеевич уселся еще удобней. Он чувствовал себя уже получше.
- Слушаю.
- Помогите мне. Мне необходимы, без этого я плевал на ваше шоу, часы. Обыкновенные, необыкновенные, с музыкой или без, любые. Любые карманные часы, но чтобы секундная стрелка шла, значится, как надо.
- Не понял, - удивился клерк.
- Ну, вот видите, - Петрунин наморщил лоб, не зная как пояснить, и показал на настенные часы. - Секундная стрелка как идет?
- Как часовая.
- Вот так значит и надо. Постарайтесь не перепутать. Вот, пожалуй, и всё. А "Беломор" я курю с детства и сигаретами балуюсь в исключительных случаях. Пока еще они не пришли. И скажите, чтобы меня не беспокоили ... Минут тридцать у меня есть?
- Да, наверное. Я уточню, сколько времени нужно на написание сценария. Потом вам надо будет его отрепетировать с ведущей.
- Понятно. И еще, совсем забыл про туза.
- Какого туза?
- А что я сказал? Туза? Извините, президента. Принесите мне полоску новостей про президента за последние сутки. Это пожалуй все, что мне надо.
Закидонов пожал плечами и удалился выполнять поручения. Петрунин проводил его взглядом и подумал: “Очень хорошо. Есть время подготовиться”. Сергей Алексеевич развалился в кресле, достал томик Пушкина, открыл его и стал изучать пособие по выживанию. Принесли кофе. Он жадно выпил и попросил повторить. Ему почему-то страшно хотелось спать, но он держался не художественным чтением, чтением на интерес. Чуть позже он зевнул и произнес: “ Так я вам без боя и сдамся, ждите”, скрестил руки, ноги, пальцы на обеих руках, поморгал глазами, вставил туда спички и продолжил читать.
Из противоположного конца зала на него, не моргая, как гипнотизируя, смотрел огромный дядя. Желваки ходили на его скулах. Он едва слышно, под самый свой большой нос произнес: “Передергивает”, и чуть позже “Сволочь”. Он еще минут пять, не отрываясь, без движения, смотрел на Петрунина, потом покачался на ногах, с носка на пятку, с пятки на носок. Знакомые уже нам ботинки тихо хрустели, как косточки, если сильно сжать руки. Здоровяк развернулся и, со словами ”В гости не рвется. Надо доложить”, скрылся в коридорах.
-5-
- Что это вы читаете?
- "Пиковая дама", - Петрунин оторвался от книги. Перед ним стоял Закидонов. Осталось совсем немного дочитать, и Сергей Алексеевич попросил:
- Одну минутку. Чекалинский сдает последнюю партию. - Петрунин ненадолго снова погрузился в чтение. Дочитал. Захлопнул книжку. Задумался, уставившись на переплет.
- Что, следующий шаг - зачистка казино "Конти" по линии карт? - спокойно спросил клерк.
- А? Да, да. Туз - это власть. Случай - тройка, деньги - семерка, - произнес книге Петрунин, потянулся и зевнул.
- Сергей Алексеевич, с вами все хорошо? Вы знаете, я человек спокойный, хладнокровный, чем и работаю, но вот вы? Выиграть почти два миллиона и никакой реакции, вернее до наоборот: мрачны, курите "Беломор" и за сигареты еще не взялись, просите купить часы сумасшедшего хода, читаете Пушкина и интересуетесь президентом. Не понимаю. Вот, кстати, сводка, он второй день в Петербурге. Первый день был деловой, сегодня культурная программа, встречи без галстуков, к ночи отлет в столицу.
Петрунин пробежал глазами по листочку. Поцокал языком.
- Все верно. Сколько времени?
- А вот времени у нас совсем и не много, - клерк протянул часы, белого металла. - Надеюсь, часы марки “Ракета” с нормальной секундной стрелкой?
- Да, действительно, со стороны такие пожелания выглядят странно, - Петрунин бегло посмотрел на циферблат. - Не обращайте внимания. Время действительно идет неумолимо. Я рад, очень рад выигрышу. И теперь полностью в вашей власти. Что там у нас по сценарию? Где же мои тугрики? - он уже улыбался, шлепнул себя по коленям, поднялся.
- Пакуются. Надо и вам. Программа такова. Примерка. Душ. Легкий обед. Переодевание. Грим. Разучивание сценария. Пластиковая карточка. Съемка. Тугрики в чемоданах. Ваша квартира. Все так?
- Не запарюсь в гриме и фраке?
- Надо привыкнуть. К тому же, разучивание с прекрасной дамой.
- Оп-па, - Сергей Алексеевич, как мальчишка, чему-то обрадовался, сделал из руки пистолет, мнимо выстрелил в Закидонова. - Бабах. Браво Чекалинский, браво. Неужели прекрасной?
- Увидите.
- Замечательно. Я согласный. Последняя просьба...Я так и не знаю как вас зовут?
- Закидонов.
- Хорошо, любезный Закидонов, так вот - букет алых роз, одиннадцати штук. Нет, купите двенадцать, одну белую в петлицу. Вот и все. Я готов. Что вы улыбаетесь? Я первый раз вижу, как вы улыбаетесь.
- С вами действительно все нормально, Сергей Алексеевич? Голова не кружится?
- Вас не поймешь, Закидонов. Идемте.
Они, продолжая разговаривать, скрылись в коридорах.
Через некоторое время в зеркале отражался ни фига не Петрунин. Правда, если долго-долго присматриваться к виску Мачо, то можно было рассмотреть загримированный шрам. И еще, нелепая роза в петлице выдавала его с головой. Но маскировка, можно было сказать (уши чистили давно? Тогда можно - не расслышите) - за... Петрунин так не сказал, рядом смущал своей вежливостью Закидонов.
- Зашибись. Ну, где там циклоп, которого надо поцеловать? - смеялся и шутил Петрунин. - Молчите, не говорите, что-то наверное 731 или 137.
- Помещение 371 А.
- Я так и знал. И вы знайте, если бы там даже сейчас была Клеопатра, это нисколько не смутило бы меня и было бы естественно. Ставка действительно высока, и он уж явно не преминет постараться остаться с тузом. - Петрунин взглянул на Закидонова, тот внимательно слушал, на лбу его выступили бороздки морщинок. - Всё, всё, перестаю. Это долго объяснять. Никаких тузов в рукаве и древней мифологии от меня более не услышите. Вы знаете, вы мне нравитесь. И если что, я сделаю вас министром. Хотите иностранных дел?
- Лучше премьер.
- А вы азартны. Нет, не просите, это для друзей. Идемте, министр экономики. Все же как ваше имя отчество?
- Ради такого случая - Сидор Илларионович, - улыбнулся министр, и подумал: "Что-то я разулыбался - не экономично".
- - И все же роза ни к чему, демаскирует, - сказал Петрунин, последний раз бросив взгляд в зеркало. Вынул её из петлицы и выкинул в корзину.
Визави президента и его министр двинулись к комнате 371 А, в которой, как вы уже догадались, их поджидала, прекрасная во всех отношениях “Клеопатра”. По пути Закидонов вкратце обрисовал сценарий и объяснил, что на ознакомление с ним и репетицию интервью дано полчаса. Подойдя к искомому помещению, Сергей Алексеевич снова впал в состояние нерешительности. Устойчивое, казавшееся ему минуту назад, чувство уверенности опять столкнулось со знакомым уже за сегодняшний день чувством посвящения в тайну. Появился страх. Только на этот раз, хоть и страх был слабее, но намного реальнее и впереди. Сердце ушло в пятки. Сергей Алексеевич закрыл глаза и ощупал себя. Фрак, еще утром казавшийся ирреальным, сидел на нем. Петрунин полез в карман и наощупь достал часы. Открыл часы, глаза. Эти были простые и по виду, и по механизму. Сергей Алексеевич, подбодрил себя: “ Был случай, были деньги, будет дама. Это еще не игра на туза, это фейс-контроль, разминка. Спокойней”. Он взял себя в руки, сделал несколько глубоких вздохов-выдохов и тихо произнес:
- Семь часов. Эту партию я выполню сам, она глубоко лирична. Спасибо, Сидор Илларионович. Я так понимаю, время у меня есть, хотя и малое. Прошу не беспокоить. За мои просьбы я обязан вам по бакенбарды, буду по уши. В половине восьмого принесите бутылку шампанского и сигарет. Пачку “Кент”.
Петрунин уже лихо улыбнулся Закидонову, подморгнул, зашел и плотно закрыл за собой дверь. Закидонов недолго постоял около двери, посмотрел на его полотно, поморщил лоб и, развернувшись, пошел по коридорам.
Извини дорогой читатель, нас с тобой тоже туда не пустили. Нас, которые видели синие гобелены, полы красного дерева, наконец, смогли вообразить себе бездну окна, слышали скворца и скрип ботинок. И нас! Не впустили. Я бы на вашем месте возмутился и обиделся. Но, мон шер, есть такие отношения между мужчиной и женщиной, которые объяснить невозможно, словами не передать, умом не понять. Это тайна. Думаю, что даже если бы впустили меня, я бы не передал. Эту тайну предчувствовал Сергей Алексеевич Петрунин еще минуту назад, а я не прочувствовал. Это надо чувствовать собственной периферией. Всеми фибрами центра. А нам сказали:"Куда вам до фибр!" - и захлопнули дверь. Вы знаете, я тоже обижусь. Ладно вас, но я-то... Да, уж. Обижусь и всё. Ушел вслед за Закидоновым в скучные коридоры. Вот иду и думаю, ведь я мягкий, отходчивый, и вы ни при чем. Поэтому обижусь на час. Вот так.
На площадке, ярко освещенной юпитерами и софитами, за круглым столом сидели трое мужчин и одна обворожительная женщина, поодаль стояли рекламные щиты и игровой аппарат “Phаraon`s Gold”, еще далее вокруг копошились киношники (телевизионщики?). На столе стояла ваза с одиннадцатью ярко-алыми розами и возлежал открытый дипломат, наполненный пачками с деньгами. Деньги были бутафорскими и не представляли для участников шоу никакого интереса. Подвоха как такового не было, и кредитная карточка уже лежала в кармане Петрунина. Цветы были живыми и, пожалуй, волновали только даму. Она в перерывах съемки незаметно поглядывала на них и улыбалась. А перерывы были, все шло не очень гладко. Петрунин был немного заторможен, он как будто не читал сценария и все время лез в его листки. Двое деловых от единой призовой и ведущая были профессиональны. Петрунин подводил. Делались дубли. Повторы. Объяснения. Новые дубли. Хотя работа потихоньку шла, и общие планы были сняты. Петрунин даже урывал моменты, когда был вне игры. Тогда он смотрел на ведущую и что-то шептал. Картинка в его глазах была сюрреалистична. Текст в его устах гласил: тройка, семерка, дама... тройка, семерка, туз. Подошли к съемкам интервью с счастливчиком.
-Какие ваши ощущения от выигрыша? - заинтересованно спросила ведущая.
-Соленые, - улыбнулся Петрунин.
- Соленые? - как можно серьезнее переспросила она, но легкая улыбка пробежала по её уголкам чувствительных губ.
- Видите ли, в порыве радости я упал на пол и разбил голову до крови. И получается, одновременно со вкусом победы попробовал и вкус крови, - пояснил Петрунин.
Сергей Алексеевич высматривал на её лице ответы на вопросы совсем из другой оперы. “Так хорошо играет или нет? Надо понять, надо срочно понять”, - терзался он. “Сейчас замахнусь на туза, вот и посмотрим”, - подумал он.
-А как вы потратите выигрыш? - спросила девушка.
- Я выдвину себя кандидатом в президенты и потрачу его на свою предвыборную компанию. Создам партию покоцанных собачек и движение постройки скворечников.
- Вы шутник? - быстро среагировала она.
- Да какие уж шутки, после такого выигрыша мне все по плечу. Не находите?
Ведущая уже смеялась в голос.
- До выборов президента осталось 11 месяцев, - продолжал с ухмылкой, но как можно серьезней, Сергей Алексеевич. - Создам новую партию зеленых, вот туда и вложу все свои средства.
- Стоп, стоп, стоп! А это что еще за политика? - закричал режиссер. - Что за отсебятина? Сергей Алексеевич, там же черным по белому написано. Что за самодеятельность? А вы что смеетесь? Плакать пора. А еще полтора часа на съемку. Я так не могу работать. Да мы тут до утра не закончим!
- Право, Сергей Алексеевич, надо отработать, - сказал папа Джекпота. - Думаете, нам здесь парится охота? Мы потеряли супер-приз, приобретаем супер-рекламу. Вы уж не отклоняйтесь, господин президент.
Второй раз пошутил, сосчитал Петрунин.
- Хорошо, больше не буду, - сказал он, переставая улыбаться ведущей. - Все, я готов продолжить. Одну минутку на сборы и начинаем.
Он задумался, не сводя глаз с девушки. “Так что же это? Cтавка, необходимость ставки, просто жизнь? Ай да Чекалинский, бережет туза, как зеницу око! "Ставка больше чем жизнь", - вспомнил он название фильма. Съемки продолжились. Игрок и возможная ставка смотрели друг другу в глаза.
- А как вы потратите выигрыш? - прозвучали её слова. Она мило улыбалась.
И тут Петрунин забыл все свои проблемы, все свои визиты в гостиную и моментально покрылся мурашками. Ему так захотелось ответить: “Куплю тебе шубку и много-много всяких побрякушек, цацек и фенек, черт бы меня побрал”. Но Сергей Алексеевич взял себя в руки и сказал по тексту:
- Открою свой бизнес...
-6-
В восемь часов сорок минут вечера к жилому дому Петрунина бесшумно подъехал Мерседес. Из машины вышли двое. Если бы машина подъехала на минуту раньше, то они могли бы увидеть выходящего из парадной странного худощавого субъекта. Он бубнил себе под нос:"Просто невозможно работать. Второй раз за день отрывают от дел по пустякам". Посмотрел на небо, с горечью сказал:"Смеркается". Огляделся вокруг, нашел глазами скамейку. Задумчиво пошел к ней, крючкообразно присел, достал из старого портфеля папирусный свиток, развернул его и стал в голос тихо читать. Его нога выбивала такт. Слов таких люди не слышали три тысячи лет. Как впрочем и ботинка, задающего размер стиха, не видели давно. Это была Поэзия. Жаль, что те двое не слышали античной рифмы и разговаривали прозой:
- Спасибо за все, дорогой Сидор Илларионович. Мне было очень приятно с вами познакомиться. Вы уж извините за то, что я вас напрягал.
- Ну, что вы, Сергей Алексеевич. Долг службы. Все ваши траты за сегодняшний день вычтены из вашего счета, но думаю, эта малость не намного его уменьшила. Хотя благотворительность... но это уже примочка. Да вот еще, - Закидонов взял из машины сверток и передал Петрунину. - Это ваши старые вещи: полпачки "Беломора", три коробка спичек, томик Пушкина.
- Ах, а я совсем забыл, - Петрунин принял пакет. - Вы мне очень симпатичны, - он прислушался. - Тишина. Так поэтично. Вы любите скворцов?
- Не настолько, что бы записываться в вашу партию, - Закидонов улыбнулся в третий раз.
- Вы еще и юморист. Знаете, Закидонов, учите экономику. Стране нужны грамотные руководители, - Сергей Алексеевич протянул руку.
Они попрощались и Петрунин поспешил к себе домой, ему необходимо было сделать заключительные выводы. В его двери торчала бумажка. Сергей Алексеевич её развернул, это было извещение на заказное письмо. В углу от руки добавлено:"Бросил в ящик". "Это здорово придумал почтальон, вполне возможно, это заключительная подсказка," - сказал Петрунин и быстро пошел к почтовому ящику. Он вставил ключ, повернул и медленно стал открывать дверцу, как последнюю карту в покере. В ящике показался уголок письма. Он торопливо вынул его, спрятал за пазуху и быстро зашагал домой. Не раздеваясь, сел за письменный стол, распечатал, вынул вчетверо сложенный листок. Догадки оправдались, бумага была необыкновенной белизны, и только водяные знаки говорили о том, что цвет её не абсолютен. Он развернул и стал читать.
“ Добрый вечер, Сергей Алексеевич!
Времени у нас мало, поэтому извините - без разжевывания и прелюдий. Вы жребий,
случайность космоса. Я и сам такой. Скоро все станет вам ясно. Любой может повелевать судьбами. Но и любой может быть призван к ответу. Обратная связь. Над всем есть контроль. Я играю. Раз в год я играю на свой интерес. Я вынужден. Это и есть контроль “над”. В один прекрасный день я получаю имя игрока. Не спрашивайте откуда, если бы я знал. Вы - Петрунин Сергей Алексеевич, русский, 35 лет и далее по анкете, это выбор “над”. Я многое могу, мне помогают, но до игры. Настоящей. Заключительной, третьей. Две предыдущих служат вам уроком самой игры и ничуть не больше. Я предпочел Вам показать тройку - случай и семерку - деньги. Что же касается дальнейшего выбора, то он за Вами. Я не имею права Вам открывать назначения более двух карт. Как известно, всего тринадцать карт. Масти не в счет. За каждой то ли счастливая семейная жизнь, то ли слава, власть, деньги, знание, кто как выберет. В третьей игре мы на равных. В этой игре я складываю с себя право банковать и становлюсь, как и Вы - игроком. Правила просты, мы вдвоем делаем ставку. Сдают. Не терзайтесь, кто. Увидите сами. Выигрывает один из двух, тот чья карта первой совпадет. Проигравший остается при своих. Не в этом дело. Так что пластиковую кредитку у Вас никто не отнимет, и я остаюсь при своих, если Вы выиграете. Но есть исключение из правил, и это и есть игра, настоящая игра. Я игрок и впервые играл свою игру 18 лет назад, со ставкой на туза. Тогда я выиграл, и выигрыш был неминуем, он приходит не сразу, хотя когда как. Четыре года назад мне передали банк. Скажу прямо, я с тузом и останусь. Добавлю, что банк переходит только по тузу. В остальных случаях будет устроено так, что скворцы Вам не послышатся, и гостиная Вам по ночам мерещиться не будет. Вернемся к исключению. Можно и проиграть, обоим сразу, это случится если мы поставим на одинаковые карты. Лучше нам этого не знать. Заканчивается плачевно, для двоих. Зеро. Таковы правила. Обезглавленные короли недипломатично играли. Я дипломат и предупреждаю.
До встречи. Вам надлежит явиться до половины десятого этого вечера. Если расшалятся нервы, и сон не пойдет в руку, то в конверте Вы найдете еще один маленький пакетик. Содержимое на стакан воды.
PS. Любезный Сергей Алексеевич, поиграем в Штирлица. По прочтении сжечь.
Это не мое правило. Спичек у Вас еще почти три коробка. С огнем не играют.
Это я приписал после того как Вы выпрыгнули в дверь. Не ушиблись? Вы знаете, гостиная это было мое, я всегда её чувствовал. Сегодня я впервые почувствовал, что я не контролирую ситуацию. Вы интересный игрок, мне сложно предугадать Вашу ставку. Тем интересней игра. Хотя в этот год мне крупно повезло, и, думаю, мы разойдемся миром. Знаете, это ведь не сахар - игра, но, сказать по-честному, и не соль“.
Письмо полностью не перечеркивало ранние размышления Сергей Алексеевича, но и вводных добавляло немало. Он достал из кармана часы. Они показывали девять часов три минуты. Это был цейтнот. "Но думать надо", - сказал Петрунин и потряс конверт. Оттуда вывалился пакетик. Рассеяно он пошел на кухню, набрал стакан воды. Взял пепельницу. Вернулся. Скомкал письмо. Развязал пакет, достал спички и поджег. Прикурил от этого огня. Разбавил пакетик в воде. Делал он это все заторможенною, в отличие от мыслей в голове. Они роились и домыслам не было конца. “ Допустим, Александр Сергеевич тоже игранул. Подвезло курчавому, и он поставил, черт его дери, на гения. Мне не понять уже, какая это карта: 9, 8, 10 или валет, да и не нужно. Он выиграл. И по письму, должен был все забыть, да и забыл, но не все, получается. Навеяло. Пускай, творчески подойдя, он играет Германном. Хорошо, пусть Германн хотел поставить туза, и Чекалинский знал об этом. Он избежал лобового удара Мересьева, поставил на даму. А впрочем, ведь и Чекалинский носил штаны и мог добиваться женщины. Хотя глупо, сидя на банке. Ведь там страшно одно - туз на туза. Мог устать, с банкомета спрашивают, игроку дают. И если Германн не знал, что Чекалинский поставит туза, то зачем он хотел коллапса? Чем Германн мог напугать? А вдруг он не знал правил и исключения. Нет, Пушкин не поможет, он или не помнит, или играл не с дипломатом. Во всяком случае, у него лишь преломленное отражение. Отражение чего? Того, что есть исключение, не ставь на одну карту. Они поставили. Вот тебе и сумасшедший дом Германна. Вот тебе и трактовочка. Интересно, какая карета переехала Чекалинского? Время. Оставим пиковую даму. Не ставить на туза? А эти уши. Тройка - попал, семерка - попал, так почему не туз? Второе просится "дама". Сергей Алексеевич вспомнил и, даже в такой стремной для него ситуации, заулыбался. “ Дама - это даже естественнее, ближе. Но пример с Пиковой дамой. К черту, взять и поставить на что-нибудь другое. Например, бубнового короля и, - Сергей Алексеевич еще шире улыбнулся, - почернеть и стать Джеком Майкломсом. А если он блефует? Блин, встретиться, поговорить бы, без галстуков”. Сергей Алексеевич, почувствовал, что бабочка сдавливает горло, и ему трудно дышать. Сердце не выдерживало таких перегрузок и сбоило. Он снял “кис-кис” и расстегнул пуговицу сорочки. Во рту было сухо. Он посмотрел на часы, сжал их в левой руке, сильно насколько можно, и со словами "сейчас и поговорим", - правой рукой взялся за стакан. Утолил жажду. В голове пронеслась последняя на сегодня шутка: "Ведь это мог бы быть и цианистый ..."
Сначала потемнело, потом Петрунин ощутил вкус миндаля во рту. И только затем стали появляться образы, цвета, звуки. В этот раз он сидел за столом. Зеркально напротив сидел Чекалинский.
- Добрый вечер, Сергей Алексеевич. Сегодня поменьше народу, тренировки нет и игра посерьезней, - он улыбался. - Даже помощники мои отсутствуют. Хотя почему мои? Они преходящи и вечны. А согласитесь, у них классные ботиночки. Соответствуют. Меня они тоже долго шокировали. Итак, игра, один на один.
- Здравствуйте. Раз уж пошла такая игра, я могу с вами поговорить?
- Дело в том, что я все пояснил письменно. Сейчас уже нет возможности поговорить, сейчас будет игра, - он продолжал улыбаться.
- А чему вы улыбаетесь? Открыли карты и думаете - всё уже решено? Я тоже открою карты. До вашего письма я тоже ставил на туза. Это все не шутка, я еще ничего не решил. У меня даже есть министр экономики, - Петрунин выдавил из себя гримасу.
- Это ничего, у меня их пруд пруди. Это поправимо. Министра у вас никто не отнимает, любезный Петрунин.- Чекалинский перестал улыбаться. - Я устрою. Устроят и нам Скворцова-Степанова, - уже злее сказал он. - или даму. С косой. Только не из русых волос. Имя, знаете, у ней какое?
- Вы меня смертью не пугайте. Даму я свою видел и... - на полуслове Петрунина прервал Чекалинский:
- Сергей Алексеевич, я же писал, только две карты я могу вам пояснить. Не скрою, вы не первый, кто разобрался самостоятельно с тузом. Ну да для этого большого ума не надо, - и Чекалинский, тыкнул в себя пальцем. - Это хорошо, а то бывает поставят, не поняв. Что же касаемо других карт... Разобрались с дамой? Это ваша заслуга. Я тут ни при чем.
- Да как же ни при чем, - возмутился было Петрунин. - Постойте, постойте. А как же на студии? Поясните.
- Слов достаточно. Давайте помолчим. Время пришло, и надо делать ставки. Дела, вот главное.
Он достал часы из бокового кармана, открыл и положил их перед собой. Лицо его было спокойно, едва чувствовалась напряженность в движениях. Чекалинский взял колоду карт, отобрал одну. Положил её на стол вверх рубашкой и закрыл глаза. Произнес глухо: - Надо ждать.
Сергей Алексеевич вспомнил о своих часах. Он хотел потянуться в карман, но понял, что рука уже занята чем-то. Он посмотрел на зажатые в руке часы и как будто их впервые увидел. Простые часы "Ракета" вернули его в реальный мир: в весенний Питер, со скворцами, c мутной Фонтанкой, с пробками машин на дорогах, к покоцанной собачке, к витрине захудалого гастронома, к знакомым и друзьям... Он открыл их. Секундная стрелка делала скачок вперед и потом назад. Вперед, назад. И так каждую секунду. Было девять часов тридцать минут. Петрунин положил их на стол и взялся за колоду. Он нашел нужную карту, посмотрел на нее внимательно. Вынул её, потер пальцами, проверяя - она? Вытянул перед собой руку, держа карту вертикально. Стал медленно наклонять, контролируя до последнего момента - не изменилась ли? Убрал руки со стола, положил их на колени и тоже закрыл глаза.
Как ни напрягалась периферия Сергея Алексеевича, она ничего не ощущала. Центр все настойчивее просил - дайте информацию, но ничего не происходило. Он уже требовал. Пристяжные не слушались. Вдруг сам мозг превратился в периферию чего-то большего и всеобъемлющего. И напрямую, без ушей, глаз, рук и прочего он, не сказать услышал или почувствовал, он настроился. На связь. И эта связь выражала сначала приветствие и необыкновенную легкость, радость встречи, свет, теплоту. Потом значительность события разлилась трепетом его души. Затем последовало полное успокоение, и наступило блаженство. И сквозь это безразличие, фоном пошел отсчет.
- Двойка.
- Король.
- Шестерка.
- Дама...
"Боже как я устал," - подумал Сергей Алексеевич и сел. Он проснулся несколько секунд назад и нашел себя привалившимся на письменный стол. “Заснул сидя, дошел до ручки”. Он встал, снял уже успевший надоесть фрак, вынул пластиковую карточку и стал её рассматривать. На одной стороне был написан телефон. Сергей Алексеевич улыбнулся и бережно положил её под стекло письменного стола. Закурил и, удивившись - что это он сжег? - вычистил пепельницу. Увидел на столе полупустой стакан с водой, понюхал, чуть отглотнул - докатился, воду из под крана пью. Поднял с пола томик Пушкина. Спичкой было заложено на финале "Пиковой дамы". Чуть почитал, зевнул и отложил книгу. "Странно," - Сергей Алексеевич разговаривал вслух, - "никому не хочется звонить и рассказывать эти бешенные новости. Хочется позвонить только ей. Но я так устал. Завтра, все завтра. А сегодня спать. Хороший добрый сон, без кошмаров и привидений". И он пошел спать. Поскольку завтра ему предстоял еще тот денек. С получением главного выигрыша. Причем случайно, счастливо и навсегда. Но это уже другая история.
Были ли у Петрунина еще какие выигрыши или случайности по жизни? Была одна. Через три года после свадьбы, в одно апрельское утро их разбудил междугородний звонок. Сергей Алексеевич перелез через “роковую даму” - спи еще рано, петухи не пропели. Подошел к телефону.
- Это Петрунин, раздался женский голос?
- Да.
- С вами сейчас будет разговаривать министр экономики, товарищ Закидонов.
Сергей Алексеевич, думал, что это шутка, но дрогнул, вспомнив, что новоиспеченного министра действительно так зовут. Он силился припомнить его имя отчество. Вчера вечером он смотрел по телевизору новости и смеялся над... Не вспоминалось.
- Здравствуйте Сергей Алексеевич, как ваши дела? - раздался спокойный уверенный в себе голос.
- Здравствуйте. Хорошо. А извините, чем вам обязан?
- Голубчик вы мой. Это я вам обязан. Пришла пора бросить вам "Беломор". Пора начать курить "Кемел". - Петрунин молчал, не находясь , что ответить. Трубка продолжала: - Сами понимаете, премьер-министра я вам не устрою. Даже если бы были братом, а вот зама моего - запросто. Сегодня приедут товарищи, обсудят. Так что надевайте фрак и розу белую в петлицу. Да, не забудьте часы карманные, я вам надпишу.
Петрунин ничего не понимал. Фрак был, уже четвертый год валялся эхом от той сказки с
Джекпотом и принцессой. Но вот роза и какие-то часы? Не было у Петрунина карманных часов - никогда. Но фрак был, и он ответил:
-А вы откуда знаете?
- Не заставляйте меня смеяться, не до шуток. До встречи.
- До свидания, - только и смог промолвить обалдевший Петрунин.