Юхин Сергей Вячеславович : другие произведения.

Сергей Юхин "Операция выборы"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не читать тем, кто с болезненной настойчивостью желает стать "народным избранником", и кого шокирует мат.Всем остальным - приятного нескучного прочтения)))) Ю.

С.Юхин мл.

Операция выбор "Ы".

Моим дорогим Юхиным, посвящается.

Оглавление.

      -- Три дня назад
      -- Позавчера (утро, день)
      -- Два года назад. Лето.
      -- Полтора года назад. Зима.
      -- Прошлый год. Зима.
      -- Прошлый год. Весна.
      -- Прошлый год. Лето.
      -- Вчера и позавчера (вечер)
      -- Сегодня
      -- Из Средств Массовой Информации
  

Патриоты скажут, что я дал слабину,

Практически продал родную страну.

Им легко, а я иду ко дну. Я гляжу, как истончается нить.

Я не валял дурака. Тридцать пять лет от звонка до звонка.

Но, мне не вытравить из себя чужака. Мама, я не могу больше пить.

(Борис Гребенщиков)

Все цены указаны в долларах, для удобства читателей из разных республик СССР.

.Все совпадения, которые вам покажутся случайными, вполне могут оказаться случайными.

1.

Три дня назад.

"А жизнь как зебра полосатая, юность волосатая.

И наколка на руке с именем любви..."

(Чиж)

   Я сделал последнюю затяжку и выкинул окурок в приоткрытое окно, заметив боковым зрением причудливую и короткую траекторию полета искр в темноте; прожужжал стеклоподъемник, ограждая салон от осеннего ветра и чувства скорости. Мир сжался до размеров салона "десятки", которая ночью могла сойти за более дорогой автомобиль ,вполне респектабельно отсвечивая внутри приборной доской, СД-проигрывателем и, не известно зачем поставленным бортовым компьютером. И пластик на ровной междугородней дороге не сильно скрипит, руль в руках не вибрирует, а сама машина похожа на бутерброд с дорогой колбасой, вполне съедобной, и красители удобоваримые, и стабилизаторы не сильно ядовитые, даже икрой можно полакомиться. Не той торжественной икрой, по великим праздникам, а так, среди недели, потому, что хочется, но не на крекерах и с шампанским, а на куске хлеба с маслом, не по протоколу вечеринки, но и, не содрогаясь от величия акта поедания. И то, что машине нет и года, гарантия еще 15000 км, и я в любой момент могу от нее избавиться, не потеряв при этом значительной суммы, и ровная дорога, и секунду назад выкуренная сигарета, и плотный день, слава Богу, подходящий к концу - все это на секунду вселило в меня теплую уверенность в справедливость мира. Андрюха, видимо, этой справедливости не ощутил. Теперь он шарил рукой по торпеде в поисках пачки "Мальборо", возился с зажигалкой и пытался отрегулировать щель, поднимая и опуская боковое стекло.
   - Вот я и думаю, что важнее,... машина...или ремонт закончить? - речь его прерывалась частыми затяжками, пепел сыпался на теплый серый свитер. Он его ладонью сбивал на джинсы, а с джинсов на резиновый коврик под ногами. Разговор начался еще утром в офисе, потом прервался, возобновился пять минут назад и был связан с глобальной катастрофой, постигшей моего друга. И имя этой катастрофы - Ремонт. Это чудище уже заставило Андрея пересесть с новой "десятки" на "Судзуки", которая стоила вполовину дешевле , а выглядела еще хуже. Разница в цене ушла на кафель и полупьяных маляров, денег все равно не хватило, кантоваться "временно" у родителей стало не совместимо с жизнью, электрик требовал расчета, все кредиты иссякли, небо и жена стали давить на череп...Оставалось одно - пересесть на еще более дешевый автомобиль. Или остановить ремонт.
   И тут меня прорвало:
   - Ну я понимаю, ответственность перед родными, в сортир через весь двор бегать надоело, теплые полы, там, гипсокартон, ребенку нужен уют, чтоб все как у людей, блядь, ты мужик:сказал-сделал, хозяин семьи, все такое... А когда ты свитер новый покупал себе? Представь, ты в "копейке" и в засаленных спортивках встретишь одноклассника, тот тебе: "Как дела?". А ты...типа.. "Все в порядке. Дела идут хорошо".
   (Я почувствовал, что Андрюха покрывается пигментными пятнами. Я смотрел только на дорогу, но ставлю рубль за сто, что так и было).
   - Это можно выдержать, может все только понты... Но завтра ты будешь бить себя в грудь: "Я тут для вас стараюсь, из кожи вон.. А сам...в обносках. А вы меня ни в хуй не ставите..."
   Я быстро повернулся и взглянул на Андрея. Он вжался в пассажирское сиденье и смотрел на талон техосмотра, приклеенный изнутри скотчем к лобовому стеклу. Понятно было, что он меня слышит и слушает. Поэтому я продолжал:
   - Скажи, ну может такое быть?
   - Уже началось, - Андрей опять искал сигареты.
   - Понятно... А теперь скажи, из чего состоит жизнь? Нет, на фиг... как ты понимаешь - хорошо ты живешь или плохо? Вот из этих мелочей: Маня сказала, Вася посмотрел, сосед хмыкнул, кто-то пальцем ткнул, кто-то по плечу похлопал - "Молодец!"... Вот из этой фигни и складывается твое ощущение качества жизни. Не из самих вещей, которыми обладаешь, а из долбанной реакции окружающих на твое обладание этими вещами. Эти взгляды, улыбки и разговоры доведут тебя до ручки... Ну, ладно, я -похуист... Могу в шортах к заказчику запереться, и то... А ты себя сожрешь...
   - Ну, ты же знаешь мои обстоятельства. Ребенок...
   - Я все знаю, все обстоятельства. Я не об обстоятельствах, я о тебе. Сможешь ли ты? Не получится ли, что ты всех потом будешь попрекать своим самоотречением, героизмом и, блядь, любовью? Можно ведь пожить и в бардаке немного... Не обязательно жилы из себя тянуть... Твоей домашней разрухи ни кто не увидит. А как ты из своей колымаги вылезаешь, видят все каждый день...Да ладно, чего это я тебя агитирую. Тебе решать. Но ты мое мнение спросил, я и завелся.
   - Да правильно все, правильно...
   Разговор затих, а я поймал себя на мысли, что моя убедительность основывается на той отстраненности от проблемы, которая придает особый энтузиазм в раздаче советов. Такой легкости не бывает, когда действительно сочувствуешь и сопереживаешь. Особенно сладко вещать, когда есть надежда, что тебя минет чаша сия.
   Остаток дороги мы слушали "Дайр Стрейтс", иногда перекидываясь фразами по поводу дел нашей общей фирмы, нового офис-менеджера по имени Юля, ее несомненных достоинств, некоторых недостатков фигуры, плохих дорог, установки в офисе новых телефонов, дерьмового качества мобильной связи, сауны в которой мы не были сто лет, знакомых проституток, моего желания приобрести форд "Фокус", плохих дорог, новых заказов, возможных перевыборов мэра, плохих дорог, бросания курить и проблемы накопления первого миллиона долларов.
   К концу поездки Андрюха повеселел, ремонт отодвинулся в завтрашний день, продажа машины перестала довлеть своей неизбежностью, а зависть от возможной покупки мною нового автомобиля на время утихла. Дождь, начинавший моросить, прекратился. Я не стал даже включать "дворники" и мелкие капли на лобовом стекле искрились, попадая в свет встречных машин, фонарей и светофоров. Мы въехали в город. Загадочный, цветной и мокрый. Дома меня ждали жена, две собаки, интернет-друзья , чай и телевизор. Второй раз за день я ощутил радостное спокойствие за свою жизнь.
   Пора обратиться к доктору Г!
  

а Хрустальные березы разбросали ворох листьев.

Листьев бархатных и влажных не похожих ни на что.

Пахнет грустными грибами и надеждами на счастье,

Что так быстро умирают, если только будет дождь.

Если только будет слякоть - все попрячутся в витрины

Лужи разожгут неоном. И закурят. И запьют.

Только нас с тобой не пустят. Будем мы шататься мимо.

Разбивать цветные капли и вдыхать сырой бензин.

  
   Я подвез Андрюху к его "Судзучке" и отправился домой. Заезжая во внутренний двор, где оставлял на ночь машину, не смотря на дорогие диски и предупреждения страхового агента; по лобовому стеклу хлестнули висящие на растянутой поперек двора проволоке шерстяные панталоны страшного голубого цвета - собственность сумасшедшей соседки - с многозначительными пятнами. Они тут висели и в дождь и в зной, и иногда, неделями, пугая прохожих своими размерами. Периодически, к ним присоединялись бесформенный лифчик и бывшая майка. При дневном свете натюрморт свом натурализмом напоминал послевоенный дворик, изображенный сильно пьющим художником-соцреалистом, которого бьет жена за нехватку в семье денег .
   В подъезде было темно и я начал судорожно набирать на двух мобильниках номер жены, пытаясь сообщить, что я уже под дверью, пора открывать. Звонок не работал со времен Ремонта в моей квартире, ключи я забыл в офисе, жена дверь открывать не торопилась, собаки в коридоре выказывали свою преданность скачками и лаем, я уронил телефон (слава, Богу, тот, что похуже!), нашел его в темноте на лестнице, и отлетевшую заднюю крышку, и батарею, и старый окурок, клочья кошачьей шерсти. Дверь открылась, собаки бросились на встречу, по красным глазам жены я понял, что последние несколько часов она провела возле компьютера.
   - Не могла телефон найти, закинула куда-то, - объяснила она задержку.
   Я кивнул, занятый экипировкой питбуля в прогулочную сбрую.
   - Я не голодный, поел с Андрюхой в Севастополе. Сделай мне, пожалуйста, чай с мятой. И вылезай из Интернета. Моя очередь.
   Вторая собака - русский спаниель - грустно смотрела на нашу суету.
   Когда с собаками гуляет жена, первым выходит именно спаниель, когда я - питбуль. Недавно я нашел в этом великую справедливость и великий же - смысл.
   Я делал это подсознательно, назло всему американскому феминизму (американский питбультерьер - сука, а русский спаниель - кобель), всем этим засушенным бизнес-леди, зря тратящим деньги на депиляцию и операции по омоложению, готовым отдать все за крепкого дееспособного мужика, а убивающим время на судебные заседания (кто там кого вперед пропустил, или за зад ущипнул!) и скучные немноголюдные демонстрации, а ночью - слезы в подушку, а утром, перед зеркалом - еще хуже, но волю в кулак, туфли на низком каблуке, в глазах дамасская сталь, и вообще, мужики - скоты. А их мужчины давно превратились в задроченых роботов-карьеристов, невыносимо лояльных к тем, кто выше по иерархической лестнице, и несносных по отношению к более мелким роботам-лузерам. А кто роботом не стал (лузер!) - эволюционировал в биомассу, отрыгивающую пивную вонь и назойливый аромат соуса, придающего котлете вкус настоящей, приготовленной на открытом огне. Особо ловкие ударились в педерастию, делая вид, что все окружающее их не касается, они эстеты и пошли все на хуй! И все вместе - роботы-лузеры, роботы-миллионеры, неебаные феминистки, гамбургеропоклонники, педерасты-эстеты, псевдопассионарная молодежь, престарелые хиппи - верят, что наличие зеленых бумажек и есть подтверждение существования личной свободы.
   И русский спаниель не скулит, он мужик, он понимает, что даму надо пропускать вперед, даже если лопается мочевой пузырь, даже если она не заслуживает внимания и подаст на тебя в суд за это. Его предки охотились на уток в поместьях своих господ, а эти господа знали о женщинах все, и любили их, иногда уважали, стрелялись из за них на дуэлях и в бархатных кабинетах, проматывали казенные деньги, пили шампанское до свинячьего визга, а утром - как огурец!. И собаки видели это, и запомнили лучше людей, и теперь они носители этой информации. Я люблю этих злых породистых дворян.
   Пока я выгуливал зверей, супруга, кроме чая, заставила стол котлетами, супами и салатами ( когда только успела?!). Не будучи голодным (севастопольская пицца переварится дня через три), я попробовал все, что было приготовлено, параллельно проверяя электронную почту, выслушивая от жены последние новости, подкармливал собак, рассказывал о делах на работе и пытался втолковать по телефону новому менеджеру, что завтра рабочий день.
   На интернетовском проекте "ОТВЕТЫ" царила вечерняя суета. Пришли большой толпой суицидники, одни призывая следовать за собой, другие - демонстрировали налет обреченности на своих малоинтересных фигурах. Нескольких подростков интересовали смысл жизни, вероятность встречи с пришельцами и жизнь на Марсе. Старожилы проекта лениво отписывались, новички - активно отвечали. Я поискал знакомых, нашел., и мы обменялись любезностями. Сегодня мне было лень строить из себя циника-интеллектуала, и я углубился в общение с людьми, которые мне были приятны и интересны. Диалоговые окна тренькали и мигали, я стучал по клавиатуре, Касперский отбивал хакерские атаки, провайдер потирал руки, считая прибыль, а я завис при мысли о том, что год назад смеялся над живущими в Сети, считая их закомплексованными неудачниками, компьютерными маньяками и бесполезными насекомыми. Виртуальный мир засосал меня с победным наслаждением. С таким чувством в средние века католики сжигали непокорных. Теперь меня тоже лизали языки адского вселенского разума, я был в экстазе. Иногда, закрыв глаза, я представляю себя этаким сфинксом в центре красной пустыни, миллионы моих Интернет-знакомых кварцевыми песчинками проносит мимо меня мегабайтный ветер по выделенной линии. Сфинксу кажется, что его не меняет этот ветер и этот песок, что он вечен, что время не властно, что мир - пыль, щекочущая ноздри. Но каждая молекула потока, соприкасаясь с каменным ликом, вносит свои художественные коррективы в облик, песчинки поселяются в щелях между блоками, заводят семью, пишут манифесты, распадаются на атомы, расширяют жизненное пространство, ведут войны... И будь у Сфинкса зеркало, или водоем рядом с постаментом, куда можно глянуть, увидел бы он не великое творение культуры, а безносого истукана, потерявшего важность и красоту благодаря своей наивной доверчивости к людям.
   Ответив на несколько заинтересовавших меня вопросов, я попрощался с друзьями, находившимися в разных концах света и разных часовых поясах, выключил ноутбук и решительно отправился спать (жена меня не дождалась и сопела уютно в окружении собак), зная заранее, что уснуть, не получится.
   Действительно, пора обратиться к доктору Г!
   Очередная бессонная ночь. Маленькая однокомнатная квартира в маленьком уютном городе. Тридцать пять лет... Мне тридцать пять лет. Менялись квартиры, города, жены, появлялись рыбки в аквариуме, дохли, на их месте появлялись хомяки в клетках, умирали хомяки, росли и жухли кактусы на подоконниках, в меня влюблялись, вычеркивали из жизни, со мной воевали и пили коньяк, я любил и обманывал. Родители старели, безнадежно отставали от жизни - верный признак моих собственных изменений, я старался этого не замечать днем, за рулем машины, в кафе, за частыми ритмами сердца, за стеклами дорогих очков...Ночью все апгрейды жизни переставали успокоительно действовать - умирали телефоны, остывали двигатели внутреннего сгорания, размягчалась защитная броня фирменных джинсов. Голый директор маленькой фирмы. Что тебе надо? Вот уже несколько лет ты не знаешь, что такое безденежье...Хорошо, не в них счастье...А надежный, как скала, компаньон Андрюха? А веселый прожигатель жизни Саня Квакин? И этого мало? А беспокойная и красивая Люся? Сестра милосердия, сестра, друг, брат, любовница, вечная нервотрепка и успокоительная инъекция? Почему тебе мало машин, квартир, друзей, денег и любви? Почему?
   Я создавал этот мир по атомам, голодал, напивался, работал, не верил, верил, терял надежду, сдавал бутылки, находил друзей, ждал, ждал, ждал, искал женщин, пророчествовал, впадал в ярость, ездил в плацкартных вагонах; мир рос, становился устойчивым, комфортным, сытым, жадным, нервным и трусливым. Я успокаивался, на время, чтобы отдышаться, понежиться, полакомиться отсутствием боли, чтобы с новыми силами полосовать себя каждую ночь сомнениями, запустить в правый висок боль и не спать...
   Два часа ночи. Я курил на преобразившейся, после ремонта, кухне, работал вентилятор, вытягивая дым, уютный, успокаивающий шум.
   Я включил ноутбук и проверил электронную почту. Не то... Спам и два малоинтересных письма, а я ждал ответ с сайта поиска потерявшихся людей. Месяц назад защемило сердце, внезапно, захотелось увидеть своего друга, с которым заканчивали военное училище, Юрку "Доцента", он выплыл из отдаленных чуланов памяти, упал с полки пыльной книгой под ноги, путал мысли, снился, демонстрировал картинки двадцатилетней давности, кричал в ухо чем-то важном, забытом, стоял в нелепой полевой форме, перетянутой ремнями, пилотка на бок...Я рылся в старых бумагах, блокнотах, искал номера телефонов, адреса, звонил всем подряд, слал телеграммы, находил желтые фотографии...Безответно, бесполезно и раздражающе. Растворился. Исчез. Раньше он жил с родителями и старшим братом в Латвии. В провинциальном и тихом Салдусе. Теперь уже заграница, дальше чем Америка. Я был в этом Салдусе один раз, на его день рождения, в свой первый отпуск из военного училища - дикий, подтянутый строевой подготовкой, девственный и легкий на подъем...
   1989 год. Я вышел из междугороднего автобуса...
   Маленькая станция. Маленький городишко. Приятный, солнечный, похожий на сказочный замок. В таких не страшно умирать на рыцарских турнирах. Аккуратное прибалтийское небо. Следуя Юркиным инструкциям, я шел по древней брусчатке, сворачивал, где надо было сворачивать, пересекал улицы в нужных направлениях, заходил в правильные дворы и, наконец, уперся в трехэтажный дом. Номер пять. Все совпадает. Третий этаж. Коричневая, обитая дерматином, дверь. Звонок.
   В просторной трехкомнатной квартире был предпраздничный ад. Что-то готовилось, шипело на плите, накрывались столы, женщины в передниках, невозмутимый отец с папиросой и русской газетой среди всеобщего бедлама.
   - Это мой друг, Сергей. Я вам о нем рассказывал, - представил меня Юрка обществу. На секунду все замерли и, кинулись меня обнимать, жать руки, выспрашивать, как я добрался и успокаивать, что они уйдут, как только молодежь соберется за столом. Мешать, короче, не будут...
   Мне было приятно в этом оживленном доме, среди веселых Юркиных родственников: мы чинно пили кофе с его отцом, сестра и мама подкармливали меня пирожками, старший брат собирался забрать с собой в гараж и показать новый мотоцикл.
   - Сейчас старики свалят - повеселимся, - шепнул Юрка.
   Кривоногий, в празднично наглаженной белой рубашке, он был рад моему приезду. Не верил, что я приеду и, от этого, вдвойне рад.
   - Все будет нормалёк, - подмигивал возбужденно, бегая из кухни к столу, перенося блюда с салатами, шампанское и вилки.
   Я не сомневался.
   -... увидишь моих одноклассниц...Они тебя быстренько "Камасутре" обучат...
   "Очень на это надеюсь!"
   - ...жаль, что у меня правило... Со школьными подругами - ни-ни...
   "Так я тебе и поверил!"
   Звонок в дверь.
   - О! Начинают прибывать!
   Меня приняли, как своего. Ни каких шероховатостей, неловкого молчания и косых, заинтересованных взглядов . Крепкие рукопожатия новых друзей, кокетливые улыбки возможных подруг...Когда все разместились за столом в самой большой комнате - праздничные, лакированные девчонки, торжественные ребята, втиснутые в парадно-выходные туфли - зашла Юркина мама сообщить, что они уходят к знакомым и квартира в нашем распоряжении.
   - У вас есть шампанское...Юра, надеюсь, вы баловаться не будете...
   Все зашумели - "Как вы могли подумать такое, Антонина Сергеевна! Все будет культурно!"
   Я почти им поверил. Антонина Сергеевна, видимо, тоже...
   Когда хлопнула входная дверь, на секунду, повисла тишина.
   - Убирай этот кисляк! - скомандовал Васька Сидоров, футболист и заводила.
   Бутылки с шампанским были отставлены в угол стола. На их местах появились водочные флаконы.
   - Совсем другое дело, - удовлетворенно произнесла Ирка, бледная красотка с рыжей копной волос.
   Я похолодел. Я не пил водку ни разу. Признаться, я и шампанское не пил. Что делать? Подписаться под своей девственностью в восемнадцать лет?...Лучше погибнуть...Долбанное воспитание! Любимые родители, могли бы на праздники дать попробовать хоть глоток!
   В прихожей заверещал звонок.
   - Быстро - шампанское на место, водку убрать, родители, наверное, что-то забыли! - скомандовал Юрка и побежал открывать дверь.
   Я судорожно придумывал причины для отказа пить огненную воду. Язва? Не годится! Сердце? Рановато для сердца...Голова? А что с головой? Желтуха? Не похоже...Ноги, руки? Что? Что? Вяло, неубедительно...Выпью - потеряю контроль, последствия не ясны... Да и не водку я приехал сюда пить...
   - Что, бляди, не ждали?- хрипловатый, бархатный женский голос.
   Я вздрогнул. Сидя спиной к двери я не мог видеть, кто вошел в комнату.
   - Инка! Дура! Народ пугаешь! - облегченно зашевелились гости, доставая из-под столов бутылки.
   Я обернулся и понял, что пропал. Я буду пить водку, шампанское, шампанское с водкой, пиво и все что есть... Пусть она меня попросит, я буду!
   - Всем привет! А этого мальчика я не знаю... Юра, это тот самый Сережа, твой военный друг? - произнесла Инна, глядя мне в глаза, откровенно, видя мое падение, смакуя его, разглядывая изуродованный ударом о землю труп, - подвиньтесь. Я сяду рядом с Сережей. Ты не против?
   Она села рядом, взрослая, девочка, ледяная, игривая, красивая, грубая, требовательная, слабая и родная...Мне стало жарко, больно и страшно. Это была она. Я понял. Все, что я знал о женщинах, все, что я о них намечтал, все, что я и подумать не мог...
   - Сережа, давай выпьем...Они все дураки... Ты симпатичный, - шепот на ухо. Щекотно, я полюбил свое имя, Сережа, говори, Инна, не убирай губы...
   Она учила меня пить водку. Рюмками. Стаканами. Из горлышка. С пивом. Она целовала меня влажными губами в пьяные глаза, увела меня во двор, на скамейку под дерево, порвала на мне рубашку, целовала до обморока, кусала мои губы, шею, рыжая Ирка нам мешала, звала к столу, пришел Васька Сидоров, предложил идти воевать, мыс ним вдвоем ушли на дискотеку за подвигами, дрались с латышами, нам здорово накостылял под песни CC Catch и , мы вернулись на праздник, в крови, обнимаясь, предложили нанести ответный удар по врагу, но нас усадили за стол, Инка лечила мои раны, просила больше не пить, но меня несло, я был на вершине мира...
   Проснулся я в старом рейсовом автобусе. Вероятно, меня посадили в него Юркины друзья. Но, как и когда? За окном шел мелкий дождь, солнце выглядывало из-за горизонта... "Сейчас вечер" - понял я. "Уже завтра" - это была вторая мысль. Голова болела страшно, волнообразными приступами, тело затекло в неудобном кресле. Жутко хотелось в туалет. Я вышел на первой станции, попросив водителя дождаться моего возвращения. Он дико на меня посмотрел, но промолчал.
   "Видимо, у меня ужасный вид" - подумал я. Это было мое первое похмелье, сегодня мир был явно не предназначен для жизни, а я сам себе казался падшим чудовищем.
   В поисках туалета я пересек станционную площадь, на меня все оглядывались, недоброжелательно, показывали пальцами, хмурились... "Да что такое!" - в голове кислыми волнами перекатывалось возмущение - ну помятый русский парень, ну синяки после дискотеки, великое дело!
   Зайдя в туалет, первым делом посмотрел в зеркало. И обмер... Меня поразили не кровоподтеки на лице, не порванная рубашка в коричневых пятнах, а чужая джинсовая куртка, увешанная медалями времен Великой Отечественной Войны! "За взятие Берлина", " За отвагу" и еще десяток золотистых кружочков. Посреди враждебной перестроечной Латвии, перед самым развалом Союза, с мутными глазами стоял курсант Высшего военно-политического училища, увешанный ненавистными, для местных жителей, наградами, вспоминал сегодняшнее число, и свое имя... СЕРЕЖА...
  
   Я в сотый раз перебирал бумаги, пытаясь найти зацепку, намек, потерянные координаты... Ничего... Куда делись сотни писем от Инки? Я писал ей два года. Я любил ее, не увидев больше ни разу. Эта иссушающая, неудовлетворенная любовь мешала мне в общении с женщинами. Они мне были безразличны долгие, долгие два года. Сладкие и ужасные времена...Потом все утихло. Но, когда мне в руки попадали старые училищные фотографии, я вспоминал не караулы, марш-броски и стрельбы, а шепот, щекочущий ухо - Сережа...
   Пора обратиться к доктору Г!
  

2.

Позавчера (утро, день).

Горе мое. Пыль земная, пусти меня.

Небеса голубые, бездонные, смилуйтесь...

...радость моя. Одиноких костры согреют.

Поделиться при встрече ладонями, бронями...

(Калинов Мост)

   Утро было тяжелое. По ощущениям его можно было бы назвать похмельным, но я не пил лет шесть, а голова гудела, глаза не желали открываться, накатывали приступы тахикардии и, хотелось продолжить день, не вставая с кровати. Я нащупал телефон, соединился с Андрюхой и сообщил, что я сегодня не боец, фирма может прожить сутки без меня, что я умер, меня нет, машина не заводится, ключи от квартиры потерял и не могу выйти, если что, звоните.
   Не пора ли к доктору Г?!
   С чудесным доктором Г. судьба меня свела лет семь назад. Я в то время был совершенно раздавлен тяжелой депрессией, разводом, переездом в чужой город, безденежьем, последствиями алкоголизма и еще массой внешних и внутренних факторов, не позволяющим мне даже выйти на улицу. Я лежал, и силы покидали меня. Это уже были не только душевные муки, это был полный разлад организма, не позволяющий совершать элементарные действия. Хуже всего, я не мог понять причин, считал себя неизлечимым и только мой единственный в то время друг - моя жена Аллуся (Я называю ее Люся), держала мой скорбный дух на этой стороне. Плача, я мечтал, что откроется дверь и войдет светило науки, скажет, что лечение стоит 5 000 долларов, продлится месяц, и я забуду все как страшный сон. Но врачи пожимали плечами, говорили, чтобы не выдумывал, принимал витамины и бегал трусцой. "Скорая", узнав надоевший адрес, отказывалась ехать на вызов. Я отчаялся.
   Не помню, кто посоветовал нам обратится к доктору Г. - психиатру, невропатологу, психоаналитику, психоневрологу и много еще всяких "психо" и "невро". Я молча согласился и, сжав зубы, на такси (я еще боялся открытых пространств!), поехал сдаваться в отделение к доктору. В помещении отделения (на территории психушки!) я не обнаружил ни решеток на окнах, ни дюжих санитаров, ни скорбных душой... Евроремонт, тапочки на входе, ковры и улыбчивые симпатичные сестры с размером груди не менее третьего. Настроение мое приподнялось. Доктор Г - щуплый тридцатипятилетний, похожий на провинившегося подростка, сообщил мне, что случай мой не трудный, давно известный науке, поддающийся лечению, схема отработана, стоит тридцать долларов с медикаментами и длится три недели. Я решил, что он меня не понял, горячо объяснил ему всю сложность ситуации, красочно обрисовал страшные симптомы, изображал посещавшие меня судороги и всячески пытался выделиться из общего строя нервно больных. Доктор печально улыбался, кивал головой, часто моргал левым глазом ( тик), вызвал грудастую сестру и отправил меня оплачивать лечение и получать таблетки. Следуя за сестрой, я почувствовал эрекцию и уверенность в успехе. Лечение проходило амбулаторно, заключалось в приеме транквилизаторов, антидепрессантов, аутотренинге и легком гипнозе. Через неделю я почувствовал, что хочу на море, хочу шашлык, хочу устать на работе, хочу денег, новые туфли, пора побриться, сходить к стоматологу; и где мои друзья, и где я был, появились новые машины, вышли новые книги, скоро лето, жизнь, ёб твою мать, продолжается!
   Незаметно, год за годом, я привыкал с своим страхам, научился передвигаться и ориентироваться в пространстве, делал первые шаги, вокруг меня соткались люди, из ничего, из минутных знакомств, появился преферанс, я увидел женщин на улицах. Ненужные лица пожухли, опали, их занесло снегом, осталось несколько неизлечимо близких, знающих все мои слабости, любящих меня за эти слабости, не жалеющих, а верящих в крепость моих костей, здравость рассудка и, радующихся моему клоунскому цинизму.
   Печальный доктор предупредил меня, что депрессия не излечима, что с ней придется бороться всю жизнь, с ней надо быть внимательным, не надо привыкать к транквилизаторам... Упоенный, я не поверил, жрал таблетки, радовался жизни, постепенно пристрастился к лекарствам и, они стали неотъемлемой частью моей жизни.
   Теперь я всегда вожу с собой парочку белых кружочков, мало ли что!, стараюсь не злоупотреблять и все такое... Но сегодня дал себе поблажку, вылез из под одеяла, выпил чашку чая, проглотил минимальную дозу, сразу успокоился, хотя она не дошла еще до желудка, потом бутерброд, голова прояснилась, утренняя сигарета, телефон ожил новостями, проверил счет в банке (блага цивилизации!), деньги не пришли - ну и хрен с ними. Впереди день полный информации и лени. Я Свободен!
   Собаки заметались по квартире, услышав, как Люся возвращается с работы. Сегодня у нее первая смена, с 7 до 9, тоже целый день свободна; я улыбнулся, радуясь ее приходу, поставил оба телефона на вибровызов, чтобы не нарушали хрупкого покоя.
   На протяжении дня Андрюха пару раз пытался ворваться в мой тихий мир звонками на производственную тему, я вяло отвечал, стараясь не задействовать весь головной мозг. Он понял мое состояние (не первый год дружим), пожаловался на собственную головную боль, пожелал выздоровления и отстал. Люся выгнала меня из-за компьютера, воздвигла вокруг себя стену из монитора, пепельниц и чашек и, нырнула в ОТВЕТЫ. С некоторых пор я приобрел в ее лице конкурента на право обладания доступом в Сеть.
   Пора покупать второй компьютер!
   Я попытался почитать журнал "Максим". Сначала полистал, разглядывая глянцевых блондинок, потом анекдоты, но Люся меня отвлекала, громко озвучивая вопросы, на которые отвечала, называла всех полудурками (полностью согласен!), включила на полную катушку "Сплин", я сдался и пришел на кухню пить чай и участвовать в ее игре. Мы здорово повеселились, придумывая короткие и, как нам казалось, смешные ответы. Ближе к вечеру позвонила Галя ( она служила народу в качестве депутата, а я был ее помощником), попросила свозить свалившихся на ее голову родственников из далекого теперь Калининграда по местам их детства. Я любил Галю и легко согласился, тем более легко, что не ждал от нее немедленных дивидендов. Иногда человеку приятно делать то, что не требует особых усилий.
   - Завтра в 11 подъеду к вам, - подвел я итог получасовых переговоров и реверансов.
   - Да, Сереж, буду признательна.
   - Ну, вот и договорились. Я давно не был в Бахчисарайском дворце. Прокатимся.
   - С меня чебуреки.
   - Все, Галина Николаевна, до завтра. Ждите в 11, - я решительно прервал разговор, который мог продолжаться еще час. Галя самозабвенно любила поболтать.
   Полтора года назад я свалил дела фирмы на Андрюху, чтобы нырнуть в иллюзорный мир листовок, мандатов, выборов, митингов и предательств. Стройки, заказчики, договоры, накладные - ему; телеэфиры, реверансы, интриги и каннибализм - мне. Все честно... Он делает деньги, я делаю связи. Это был наш общий план - хватит ждать от власти подачек, пора самим становиться властью! Смело, наивно и дорого. Во всех отношениях...Хуже всего, что на этом пути я не встретил интересных, для меня, людей. Скучно, скользко и мелочно...За небольшим исключением... Одним из таких исключений была Галя - зайчик-энерджайзер, душа и мозг, шоколад и Бастилия, шампанское и слезы, маленькая, шустрая, острая на язык, редкий случай современного донкихотства... Безнадежный, щемящий душу, великий диагноз!
   Я обрадовался завтрашнему небольшому путешествию - в предвыборной гонке был недельный штиль, связанный с законодательством (на днях должен быть дан официальный старт) - Люся пыталась собраться с нами, но возвратиться к обеду мы не могли и, она бы не успела на свою работу к трем часам. Быстро забыв об этом, Люся углубилась в компьютер. Натянув свитер и джинсы, я отправился на автомойку. Внутри моя "десятка" выглядела так, словно в ней возили глинозем из ближайшего карьера. Окружающие к этому привыкли, называли меня свиньей, но Галины гости из Калининграда моей мятущейся натуры могли не оценить. Внезапный приступ чистоплотности стоил мне 20 долларов. Расстроенный, я позвонил Андрюхе и предложил открыть мойку, стать богатыми упырями, наживаясь на слабости человека к порядку. Он быстро согласился, прибавив, что мойщицами должны быть мулатки с силиконовыми сиськами и, в бикини. Мы еще пару минут мастурбировали на эту тему, считали возможные барыши, чуть не купили форд "Мустанг" и съездили в Европу.

***

  
   Следующий день был на диво солнечным и томным. Я подъехал к месту встречи с Галей и ее родственниками минут на пять раньше, но они уже топтались на улице в теплых куртках (дома у них уже, видимо, зима). Галя представила мне приятного старика - родного брата своего отца, его сына, бывшего офицера и его супругу. Я немедленно забыл, как их зовут. Старика мы усадили на переднее сидение, Галя с остальными разместилась сзади. Все было мило и не принужденно. Меня немного расстраивала собственная инициатива не курить в машине, чтобы не мешать пассажирам. Они в свою очередь убеждали меня в том, что курение им не помешает, а наоборот, облегчит жизнь, но я оставался непоколебим.
   Площадь возле Ханского дворца была пустынна, несколько лотков с псевдовосточными кустарными изделиями, орехами и сигаретами. Молодой татарин в оранжевом жилете, надетом поверх джинсовой куртки, за 2 доллара предложил охранять мою машину от всех земных напастей. У меня было хорошее настроение, я заплатил ему, припарковался в указанном месте и, мы с калининградцами отправились осматривать дворец. Последний раз я здесь был лет двадцать назад. Мне казалось, что я все помню, но, войдя, я изменил мнение. Детские впечатления испарились, осталось только любопытство и удивление. Гости побежали фотографироваться возле достопримечательностей, я сел на скамейку под старым деревом и закурил. На входе под аркой стоял милиционер с рацией на боку и наблюдал, как я достаю сигареты, потом отвернулся и скрылся в дежурном помещении. Татарин-фоторгаф раскладывал на соседней скамейке цветные халаты и тюбетейки. Иногда он поглядывал на меня, оценивая как потенциального клиента, но что-то в моем внешнем виде сказало ему, что к его услугам я прибегать не собираюсь, он установил цифровой аппарат на треногу и сел прямо на свой реквизит. С дерева падали крупные каштаны, катились по брусчатке, я поднял несколько и стал сжимать их в ладонях, перекладывая из одной в другую. В голове было звонко от тишины.
   Мимо прошли две девушки-туристки иностранного вида, симпатичные, но блеклые, улыбнулись мне приветливо и равнодушно, удаляясь навсегда из моего поля зрения, к выходу, в автобус, мимо других, сидящих на скамейках чужих людей. За ними в теплой пустоте черепной коробки потянулся кильватерный след, пенясь, расширяясь, в этой белой полосе плескались стаи красивых женщин, которых я успел полюбить, и люблю, сотни не очень красивых и умных, с которыми встречался в постели, совсем страшненьких и добрых, их лиц уже не вспомнить - они обесцветились алкоголем, прятались за стеной табачного дыма...Все это мои женщины, совсем разные и одинаково жадные, желающие быть единственными, они и были единственными в каждый, отдельно взятый промежуток времени, я радовался им, старался не врать, но врал, получая взамен их одиночество. Уже не помню имен, но рад, что встретился с каждой, лелею эти подарки судьбы и смакую их соленую томительную грусть и яростное понимание бесперспективности дальнейших отношений.
   Развалившись на скамейке, я радовался, что согласился сюда поехать, что день такой теплый, что телефон молчит и калининградцы сами себя развлекают. Пора купить дачу!
   Вся моя жизнь состоит из этих "пора". Пора купить новый компьютер, съездить в Прагу, сделать ремонт, вылечит зубы, бросить курить... А кто-то уже и в Вене побывал, улыбаясь фарфоровыми голливудскими зубами, отправив мне фотоотчет по Интернету с помощью ноутбука за три тысячи баксов, а Лексус он приобрел без пакета курильщика, так как уже бросил..

Только боль от того, что ты должен был сделать

Только ком от того, что ты сделать не смог.

   Еще чуть-чуть и я начал бы кусать себя за пятки от собственной не состоятельности, от хронического опоздания на поезд жизни, но тут появилась Галя со своими родственниками и в сопровождении экскурсовода. Мне предложили осмотреть гробницы крымских ханов Гиреев и я согласился, хотя не люблю кладбищ. Место захоронения находилось за простой железной калиткой явно сделанной советскими сварщиками, но саркофаги мне неожиданно понравились. В них была какая-то сила. Чувствовалось, что здесь похоронены воины и правители, а не булочники и кузнецы. Я вспомнил татарина-фотографа, его глаза, светящиеся мечтой получить несколько рублей у туристов, и не поверил, что он является потомком Великих Ханов. Хотя я тоже мало напоминаю Петра Первого, что не мешает мне быть о себе непомерно высокого мнения. Молодой ( по сравнению со своим отцом) калининградец восторженно снимал на китайский цифровик могилы и пытался показать мне на маленьком мутном дисплее результат съемок. Я не мог ни черта разобрать, но с энтузиазмом обсуждал с ним достижения современной электроники.
   - А потом я эти снимки перенесу на компьютерный диск и распечатаю, - делился со мной своими знаниями Коля (вспомнил, как его зовут!), - очень удобно!
   Я всячески изображал из себя папуаса, чтобы доставить ему удовольствие. Тут завибрировал мой КПК "Леново", я ответил на Люсин звонок, и увидел Колины глаза. У него был вид английского джентльмена, который в присутствии дам, показывал виртуозную езду на велосипеде, но упал, при этом разодрав на заднице брюки. Я мысленно проклял свой дорогущий телефон, который всем своим видом показывал, кто в каком веке живет. Коля решил, что я живу в ХХII. Я покраснел.
   - Сейчас мы по едем в Свято-Успенский монастырь, - сообщила нам Галя, - красотища, тебе там нравится? (Это мне).
   Я неопределенно пожал плечами: я там не был, много слышал, но, не был. Для крымчанина это стыдно, но я не настояний крымчанин. Галя посмотрела на меня, как на язычника, но от комментариев воздержалась.
   - После монастыря поедим чебуреков, - только и сказала она.
   Мы сели в машину, дорога была не долгой и через пять минут мы были на месте. Всю поездку Галя нас пугала трудным подъемом к монастырю, который насчитывает 800 ступенек, но она привыкла, и мы сможем. Я начал сомневаться в своих способностях. Однако, страхи были не обоснованы. Охранник, вооруженный шлагбаумом, увидев на пассажирском сиденье старика, пропустил нас дальше, чем положено. Мы подъехали практически к самому монастырю, оставили машину на узком пятачке у обочины и прошли остаток пути до входа, разглядывая странные дома на другой стороне ущелья, врезанные прямо в скальную породу.
   На площадке возле монастыря стояла палатка с религиозными аксессуарами - свечами, иконами, крестами, молитвенниками и святой водой. Я всегда покупал что-нибудь в не знакомых местах, но был так поражен видами монастыря, что испытал благоговейный ужас, который испытывали идолопоклонники впервые увидев христианские соборы. Я поднимался по крутой каменной лестнице в часовню и меня окружали вырезанные прямо в скале лики святых, таблички с названиями православных монастырей со всего света, архангелы со злыми глазами, я впервые понял, что я червь, что наказание не избежать, я ускорил шаг, я готов был принять наказание. На верхней террасе, перед дверью в часовню стояли две женщины в белых платочках и шептали молитвы. Я увидел, что дверь закрыта, надпись на листке бумаге сообщала о каком-то перерыве. Заглянув через парапет в пропасть, я начал спускаться ни чуть не разочарованный. На встречу мне попались Коля с женой, которых я обогнал на подъеме. Коля фотографировал, хотя множество табличек предупреждали, что этого делать нельзя. Узнав, что часовня закрыта, они продолжили подъем, а я спустился вниз к Гале и старику.
   Женщина в палатке поинтересовалась, что бы я хотел купить. Мне понравился крест из масляного дерева с распятием, на котором сзади было написано Jerusalem. Он лежал отдельно и стоил 25 долларов.
   - Он из Иерусалима? - спросил я.
   - Из Иерусалима.
   Я стал его разглядывать, он был приятный на ощупь, и какой-то необычный, словно не из нашего измерения.
   - Возьму этот,- я достал деньги, а женщина чуть все не испортила, вытащив из хрустящего полиэтиленового пакета еще десяток крестов на выбор. Я, вдруг, растерялся, мне казалось, что он такой один, именно для меня лежал здесь, настроение изменилось, я схватил первый попавшийся и пошел к машине. Нести в руках его было не удобно, встречные люди оборачивались на мою дорогую, по их меркам, покупку, и я спрятал крест под куртку.
   Позвонил Андрюха:
   - А как ты смотришь на тойоту "Короллу"?
   - Тойота есть тойота.
   - В салоне парень из банка кредит обещает. Если я Судзуки продам, то денег на первый взнос хватит, в месяц 380 баксов платить...
   Я сел в машину и закурил.
   ...- ты позавчера меня убедил. Ремонт подождет...
   Меньше всего мне сейчас хотелось брать на себя ответственность за какие-то свои советы, мне не хотелось обсуждать тойоты, "кубики", передние стеклоподъемники и чужие обои.
   - ...я что, на этих дровах буду ездить?! Знаешь сколько она реально жрет? Знаешь?
   - Десять литров, - брякнул я не задумываясь, рассматривая только что купленный крест.
   - А двенадцать не хочешь?!!!!
   Меня не удивило, что машина с литровым двигателем требует столько топлива на сто километров. Плевал я на ОПЕК и всех нефтетрейдеров вместе взятых.
   - Знаешь, Андрюха, давай перезвоню, когда в город въеду. У меня тут люди. Не удобно говорить.
   - Все, жду. Съездим вместе в салон. Галя там, с тобой рядом?
   - Да, - соврал я.
   - Ну, удачи, - на связи.
   - На связи.
   На обратном пути, все молчали, переваривая чебуреки и отдыхая от впечатлений. Приятный, не суетливый день подходил к концу. Как мало их в жизни - дней, когда ты не занят борьбой за существование, не озабочен карьерным ростом и позиционированием в среде себе подобных. Когда мы подъезжали к городу, позвонил Саня Квакин - мой старый друг и соратник по партийной тусовке.
   - Привет, старая лошадь, - ты где? - он всегда говорил бодро и, чуть взвинчено.
   - Привет. Подъезжаю к городу.
   - Когда будешь? - он что-то жевал и, мне послышалось "бушешь".
   - Минут через двадцать. И прекрати жевать, когда со старшим по званию разговариваешь.
   - Жрать хочется. Аллюся дома?
   - Дома.
   - Так я у тебя подожду. Может котлетой меня угостят...
   - Жди. Если все съешь - пойдешь в магазин...
   - Конечно, съем!
   - Все, Саня, не могу разговаривать. Жди. Скоро буду.
   - Ага. Не спеши. Котлет мало.
   - Все, отстань. Я за рулем.
   - Так ты через сколько будешь?
   - О-т-ссс-т-а-нь! Я занят.

***

  
   Когда я вернулся домой, мне на встречу не кинулись собаки - они с заискивающими мордами сидели возле ног Квакина, который что-то поглощал за обеденным столом на кухне. Люся сидела напротив Сани и курила.
   - Привет, кися, - улыбнулась она, - кушать будешь?
   - А что-то осталось? - засмеялся я, стукнув Квакина по спине.
   - Не мешай...Приперся...Кто тебя ждал? - Квакин даже не обернулся, продолжая поглощать яичницу с колбасой.
   - Буду. Но, сначала - чай, - я поцеловал Люсю в нос и примостился рядом с ней. Она поднялась со стула и начала колдовать возле плиты. Я посмотрел на розовощекого Квакина. - какие черти тебя принесли?
   - Не могу разговаривать. Дай докушать. Ты мешаешь моему пищеварению.
   - У, ты мой толстячок! Кушай-кушай...- я взял со стола вилку и подцепил из Саниной тарелки кусок жареной колбасы.
   - МММммм! - замычал он возмущенно.
   - Тихо. Сейчас собак натравлю, - пригрозил я.
   - Они уже мои. Я их подкормил, пока ты делал вид, что работаешь...И выгулял...
   - О-о! Мы становимся хорошими добрыми мальчиками, - у меня от удивления поднялись брови, - но, должен предупредить - денег нет.
   - На хрен мне твои деньги? Я по серьезному делу...
   - Тем более, денег нет.
   - Блин, прекрати, поговорить надо, - Саня нахмурился.
   Люся поставила передо мной на стол пол-литровую чашку с чаем и деликатно вышла из кухни.
   - Телевизор посмотрю, - объяснила она.
   Квакин доел и поставил тарелку в мойку. Я молча наблюдал за его действиями, прихлебывая из чашки душистую жидкость.
   - Я по поводу списков кандидатов в депутаты, - начал Саня разговор, споласкивая руки под краном.
   - Только не сейчас, я тебя умоляю. Про что угодно, хоть про серебряные рудники, хоть про виртуальные миллионы, про ураганы давай, про погоду...Только не про списки...Они мне последний месяц поперек горла стали...
   - Дело такое, - продолжал Саня усаживаясь за стол. Его не тронул мой трагический голос. - через три дня надо от нашей партии подавать эти списки в избирательную комиссию. Как только они там окажутся, их зарегистрируют - все, обратного пути нет...Я до сегодняшнего дня был третий в городской совет...Вполне проходное место...Но, вдруг оказывается, что твой Шеф договорился с моим...И я уже буду пятым...А вперед протолкнули двух людей из вашего штаба...
   - Кого? - насторожился я. Это была совершеннейшая неожиданность.
   - Моню Тульского и еще одного бизнесмена. Совершенно левого. Первый раз вижу...
   - Моню? - я был поражен своей непосвященности.
   - Да.
   - Вот это цирк...Моню...Ну...А...А второй кто?...Не важно... Списки партийная конференция утверждает...Она ведь у вас прошла уже, и списки утвердили?
   - Соберут внеочередную. И проголосуют. Завтра.
   - Вот, блин...Новости...Что я могу сделать?
   - Ты можешь со своим Шефом поговорить, чтобы меня на месте оставили?
   Я задумался.
   - Сань, это не так просто...Я в такие вещи не посвящен. Не могу же я к нему заявиться и сказать - не пори, мол, чушь. Оставь моего друга...Наверняка, они уже все решили...И какое я имею право вмешиваться?
   Саня погрустнел.
   - Ну ты же с ним плотно общаешься...
   - Ква, не станет он слушать. Скажет - "я перед тобой свои обязательства выполнил?" Выполнил. "Ты в списках?" В списках. "А это - мои дела. Не лезь." Все...Конец разговора. Это дела другой партии, другого штаба. "Ты, Серега, здесь разберись, со своей работой". И, будет, в принципе, прав...
   - Но это же кидалово, по отношению ко мне...
   - Кидалово...Но у вас же там не овцы в партии...Не голосуйте на конференции за новый список. И все дела! Они ничего не поделают.
   - Ладно, переговорю с кем смогу...Если с ними уже не договорились, пока я раскачиваюсь...
   - Вот-вот. Не теряй время. Это же всех касается, кто после тебя в списках стоит. Их ведь тоже сдвигают...
   - Обоссуться, боюсь. Не привыкли лезть на рожон. Ты же знаешь наших, проституток наших. Проглотят. А может и нет. Тоже пахали на выборы, как верблюды.
   - Ну вот, не паникуй, поговори с людьми, созвонись...Поддержат многие, я думаю.
   - Ой, как надеюсь...Но есть у меня еще запасной ход. Папка со списками заверенными у меня. Вот она, папочка, сейчас покажу. Возьму и подам втихаря, зарегистрирую в комиссии...А там - пусть хоть на головах ходят. Обратного пути не будет.
   Саня вышел в коридор и вернулся с коричневой кожаной папкой. Подмигнул озорно.
   - Все тут списочки, с печатями, подписями, протоколами...Ношу с собой, не расстаюсь.
   - Гммм. Спер, что ли?
   - Ха, уметь надо, - развеселился Саня.
   - Ты не резвись сильно. Без поддержки ничего не получится. Выкинут из партии - и гаплык всей карьере...
   - Я с председателем городской организации договорился. С Юркой. Ты его знаешь...Обещал поддержать, в случае обострения.
   - Я его плохо знаю. Смотри, чтобы первый тебя не сдал...
   - Не сдаст. Мы с ним закорешились...
   - Ну-ну...Закорешились. Много ты на выборах людей встретил, на кого положиться можно? - я удивился Саниной наивности.
   - На Юрку можно положиться. Он нашего возраста, еще не успел скурвиться.
   - Да, много ты знаешь...Но, Моня, Моня...Не ожидал. Резвый пидор. Я ж его и приблизил к Шефу...Вот так...Знаешь, я поговорю с Шефом. Не съест он меня.
   - Спасибо, старик...Выручишь. Много я от этого не жду, но хоть какая-то поддержка.
   - Хорошо, Саня, завтра и поговорю...
   Когда он ушел, я пересказал Люсе нашу с Саней беседу. Она не видела ни какого практического смысла в моем разговоре с Шефом. Я с ней, в принципе, был согласен.
   - Значит так, - подвел я черту , - попробую, если столкнусь с ним. Специально на беседу напрашиваться не буду. Он этого не любит, когда лезут со скользкими проблемами.
   - Правильно, кися, - согласилась Люся, - давай я ванну наберу. С морской солью. Сегодня купила.
   Горячая вода с ароматом моря, быстра заживила неприятные царапины от размышлений о Моне, Шефе и несправедливом отношении к Квакину. На следующее утро эта проблема не казалась мне такой уж животрепещущей и требующей моего личного вмешательства. И я благополучно о ней забыл до самого вечера, пока мне не позвонила Санина жена Ритка.
   Мы не хотим заглядывать в будущее, даже если оно присылает нам на кухню знаки в лице старых друзей, висит перед глазами дымными табачными вензелями, складывается в магические слова из газетной белиберды - слишком страшно, может нарушить покой и выделение желудочных соков. Лучше пройти мимо, отмахнувшись от назойливого шепота в ухо - "ТЫ - следующий!"
   "...список кораблей ни кто не прочтет до конца. Кому это нужно - увидеть там свои имена?" - преследовал меня БГ по радио и на МР3 - плеере, но я был глух.
   Пора навестить Романова!
  

3.

Два года назад.Лето.

...воздух толчками и пульс на три счета...

(Арбенина)

А я, брат, боюсь, а ты, брат, не бойся...

(БГ)

   Суббота.17-00. Саня Квакин появился, как всегда, внезапно, вернувшись из очередной заграницы, розовый, полный впечатлений и красочных историй.
   - Как Прага? - поинтересовался я. Он всегда был то в Праге, то в Будапеште, то еще в каком-нибудь месте, куда необходимо ездить людям со стабильными доходами и достаточным количеством свободного времени, для того, чтобы своими рассказами о прагахбудапештаххургадах вызывать в слушателях ощущение бесконечности и разнообразии мира.
   - Прага - хорошо! Прага - это гуд! Все подробности - потом. Собирайся, едем прыгать с парашютом.
   - С каким парашютом? Уже поздно, - у меня ухнуло сердце. О прыжках мы мечтали года два, геройствовали друг перед другом, рассказывали друзьям, как мы к этому готовы, но реальных шагов по направлению к аэроклубу не предпринимали.
   - Я договорился, сегодня инструктаж, завтра прыжок, - продолжал Саня, притаптывая от нетерпения в коридоре.
   - У меня денег нет, - нашелся я быстро.
   - Я заплачу! - это уже было серьезно. Я сразу поверил, что инструкторы ждут, самолеты заправлены топливом, снаряжение подготовлено и деваться не куда. Летчик в кожаных крагах, галифе и очках времен Первой мировой стоит, опершись на фанерный фюзеляж "Ньюпорта". Я так живо себе это представил, что мочевой пузырь переполнился впечатлениями.
   - У меня голова болит, - вспомнил я об обеденной пятиминутной боли, которая прошла легко, без таблетки.
   Саня выпучил на меня глаза, как лейтенант подразделения "СМЕРШ!" на дезертира. Я пошел одеваться. " Инструктаж ни чего не значит" - убеждал я себя - "послушаю наставления. Повишу на лямках, подергаю кольцо. Завтра на аэродром не поеду. Ну, вас на фиг!"
   Всю дорогу до аэроклуба мы резвились, я тем более, решив, что прыгать не буду. Квакин испытывающее на меня поглядывал, но мое лицо подозрений не вызывало.
   В клубе царила деловая беготня. Нас встретили радушно, но парашютисты - это клан, и мы это почувствовали, клан делал сдержанный книксен, клан принимал наличные от чужаков, клан хлопал тебя по плечу, объяснял, как разблокировать запасной, советовал не пытаться удержаться на ногах при приземлении и не скрывал, что он - клан. А мы - прохожие и бензин для "кукурузника". Мы - новый купол. Мы - поездка на соревнования. Чтобы попасть в клан, надо не перестать бояться, надо желать этот страх. Надо разучиться без него жить.
   Для начала мы заплатили положенную таксу, страховку, подписали подозрительные бумажки про отказ от претензий к клубу (у Сани дрожала рука) и выслушали теоретическую часть. Вкратце она звучала так: не бойтесь, все под контролем, если что-то не так, есть запасной парашют, но это редко, практически никогда, все отработано, если парашютист погибнет - на девяносто процентов это его вина. Это - купол, это - стропы, шаг, ноги не разводить!, сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, кольцо, осмотреть купол и стропы, вытащить этот шнурок из этой петельки, не бойся звука высотомера!, ветер в лицо, поворот влево, чуть вправо, колени и стопы вместе!, валимся на бок, гасим купол...Аллилуйя! Получаем сертификат. Фото на память (не надо делать идиотские улыбки!).
   Мне понравилась девушка-инструктор по имени Лена, ее спокойные объяснения, улыбка и стройные ноги. В нашей группе "перворазников" было еще три парня и две девушки. Итого семь человек, включая меня и Квакина.
   - А часто парашют не открывается? - задала интересующий всех вопрос одна из девушек.
   - Почти всегда открывается, - Лена безмятежно улыбалась.
   - Ну, а процент-то, какой?
   - Почти сто процентов, - ничего не может нарушить добродушие человека, совершившего двести пятьдесят прыжков.
   - Но не сто? Не сто процентов?
   - Почти сто. Система надежная. Армейская.
   - У вас в клубе разбивались люди?
   - Последний раз в 92-ом. (это обнадеживало!)
   - А кто купола складывает? - подал голос Квакин.
   - Мастера. Спортсмены. Вот, посмотрите - уже укладывают. Через двадцать минут вы САМИ выберете себе уложенный купол. Мы запишем номер, завтра утром вы его получите на складе.
   - А почему - САМИ? - спросил я, содрогаясь в предчувствии ответа.
   - Чтобы ваша судьба зависела от вас, - я так и думал! Право выбора меня всегда пугало. Лучше бы мне сказали: "Держи. Это - твой".
   - А пока купола укладывают, - улыбнулась Лена, - пройдем к самолету и потренируем выход и действия при посадке и размещении.
   Мы потянулись за Леной на летное поле. Перед бескрылым бипланом (очень символично!) она нас выстроила в шеренгу по одному, распределив по росту и весу. Я оказался первым. Мне это крайне не понравилось.
   - По команде руководителя вы заходите в самолет, в колонну по одному, начиная с самых легких (заходим!), рассаживаемся. Колени вместе, в сторону выхода под углом сорок пять градусов (это чтобы не мешать друг другу и оставить проход для выпускающего, салон узкий), плотнее друг к другу, еще плотнее. Смотрим на выпускающего инструктора...
   Пока Лена рассказывала об алгоритме наших действий, я, сидящий в неудобном кресле и в не удобном положении ближе всех к страшной двери, понял, что из самолета есть только один выход.
   - ...если кто-то почувствует себя плохо или не сможет совершить прыжок, инструктор переводит его в кабину пилота, где он и остается до приземления...
   Самолет садится на поле, розовые от пережитых ощущений, мои друзья сдают купола, обмениваются впечатлениями, меня выводит пилот...Я вспотел от этой живописной картины, которую только что сам и нарисовал. Нет, только один выход! Я даже забыл, что решил завтра не прыгать!
   -...ждете звукового сигнала. Но действия производите только по команде инструктора...
   - а если я не услышу сигнала или команды? - Квакин был глух на одно ухо, отит - последствие рыбалки или охоты.
   - Услышите, - Лена хитро прищурилась, - услышите.
   Потом мы старательно прыгали из мертвого самолета на пожелтевшую за лето траву, держа при этом ноги строго по инструкции вместе, правую руку на воображаемом кольце, а левую - на такой же, воображаемой, лямке. Стукаясь подошвами кроссовок об грунт, я решал, пить завтра с утра "феназепам", или нет, поможет, или нет. Решил не пить - вдруг лекарство притупит внимание, и я наделаю роковых ошибок. Я забыл, что завтра не хочу прыгать!
   - Молодцы! - похвалила нас Лена, - а теперь - получать шлемы, ботинки, купола и подгонять снаряжение.
   Когда меня навьючили парашютными мешками, натянули каску, передавив горло ремешком и, затянули все лямки, центр переживаний переместился в область солнечного сплетения, кроме нарастающего страха появилась боязнь асфиксии, я тяжело дышал, потел, криво скалился братьям и сестрам по добровольному несчастью.
   - Они еще за это деньги берут! - прошипел кто-то из нашей группы.
   - а мы, дураки, даем, - добавил Квакин, пытаясь без ущерба для равновесия поднять с пола жуткие ботинки, выданные на складе. В двух парашютах (запасной на животе, основной - за спиной) он напоминал ниндзю-черепашку из одноименного мультика. Только не такого ловкого. Маленький шлем выдавил его упитанные щеки в сторону носа. Я невольно засмеялся.
   - Ты чё, не боишься? - удивленно спросил он.
   - Боюсь. Очень. - признался я.
   - По тебе не скажешь.
   - По тебе тоже.
   - Я ночью буду бояться. Меня уже сейчас колбасит.
   - Я не засну, - я представил эту ночь перед прыжком, тишину, один на один с собой. И безразличные теплые собаки. И Люся посапывает мирно. На что я это променял! Легче не уходить из клуба до утра.
   Номер моего парашюта - 4212. При всем желании, ничего кармического я в этих цифрах не нашел.
   Ночь прошла еще хуже, чем я предполагал. Прыжки были назначены на шесть утра, и к этому времени я стал похож на свой труп недельной давности. Часов до двенадцати ночи мы еще перезванивались с Квакиным, подбадривая друг друга, а потом я остался в одиночестве.
   - Тебе это надо? - спросила сонная Люся.
   - Надо! - убеждал я больше себя, чем ее, - мне надоело быть рахитом. Мне надоело, что я не могу. Мне страшно. Страшно прыгать и страшно отказаться. Я потом не смогу жить...
   - Но Андрюха отказался...
   - Он по телефону отказался. А я уже там был. Меня записали. Утром скажут, что еще один испугался...Даже не скажут, улыбнутся.
   - Вот проблема! Не надо ехать и все. Кто там о тебе думать будет...
   - Я поеду.
   - Выпей феню, - так мы называли дома "фенозепам".
   - Да, можно наколдыриться в хлам, наширяться и колес наглотаться. Тебя выкинут как мешок. И вспомнить не о чем. Да и не испытание это...
   - Я не буду считать тебя трусом.
   - Сука, Квакин... Он меня будет трусом считать. И я сам. И не в трусости дело, а том, что все могут, а я - нет. Давление там, нервы, блядь, всякая херня... Я только боюсь сознание потерять, но поеду, - я вышагивал по квартире и курил одну сигарету за другой. Собаки с кровати следили за моими хаотичными перемещениями.
   - Я люблю тебя, кися. Если ты не поедешь, я тебя меньше любить не буду.
   - Спи. Завтра в пять меня разбудишь.
   - Хорошо, любимый, - Люся заснула через несколько секунд, а на меня обрушился липкий ужас.
   К четырем утра я докурился до рвоты, пытался читать, но не смог понять ни одного слова, лег в кровать, обнял питбуля и попытался согреться. Меня бил озноб. Внезапно меня озарило - завтра в 6-30 я буду героем! Как бы я не переживал, не боялся, после прыжка все будет по-другому. Боятся все. Ни кто не увидит мои холодные, дрожащие руки, мою бессонницу, не подсчитает, сколько раз я бегал в туалет, я перейду в разряд тех, кто смог. Я буду одним из...Ухватившись за эти мысли, я успокоился, согрелся и размечтался о светлом послезавтра.
   Пора заняться спортом!
   Незаметно, я заснул...
   Разбудил меня настойчивый телефонный звонок. Еще не открыв глаза, я понял - это Квакин. Меня, нежного и сонного, кто-то злой и спокойный окатил ледяной водой, но я не вскочил с кровати, меня парализовало, а он - стоял и смотрел, как я задыхаюсь от бешенного пульса, как лопаются сосуды у меня в глазах, как я судорожно вожу руками по простыне в поисках телефонной трубки: "я не поеду, я не поеду!!!" Звонок замолчал, я нашел трубку, неотвеченный вызов - КВАКИН, 5-10 АМ. Пропади все пропадом! Мобильник снова ожил, на дисплее - КВАКИН. Как я его ненавидел в этот момент, розовощекого, желающего не только быть Матросовым, но и пытающегося, за компанию, меня затащить на амбразуру!
   - Да, - ответил я голосом безнадежно больного.
   - Спишь, старая лошадь? Одевайся, через пятнадцать минут буду, - Саня сам был на взводе.
   - Я не поеду, голова болит сильно. Таблетки глотаю.
   - Не выдумывай. Одевайся быстро. Еду, - и положил трубку.
   Я натянул одеяло до подбородка и решил не вставать.
   - Не поедешь? - Люся спросонья еле выговаривала слова.
   - Нет, давление долбит.
   - Правильно, спи. Квакин трезвонил?
   - Мг.
   - Вот неугомонный!
   -Спи.
   Я зарылся носом в Люсиных волосах, пытаясь спрятаться от Сани и от парашютистов. Они собрались возле кровати и жгли мне спину презрительными взглядами. Опять звонок!
   - Сань, я же сказал...
   - Выходи. Я под подъездом. Через две минуты начну сигналить. Тебя соседи без парашюта из самолета выкинут.
   - Сейчас выйду.
   - Не в трусах выходи, а готовый! Две минуты. Конец связи...
   Я напялил на себя первую попавшуюся одежду, влез в тапочки и поплелся успокаивать Квакина. Он стал бы сигналить, если бы я не вышел, он разбудил бы весь квартал, он орал бы под окнами и кидал бы камни в стекло. Он такой - ему плевать. Деваться было не куда. Тапочки были свинцовыми и еле отрывались от земли. Ноги заплетались, а в груди закипала спасительная злость. Я готов был обидеться на Саню и разругаться с ним в прах. Только бы не ехать, только не ожидание самолета! По пути я закурил. Голодный желудок не протестовал. Он умер. Умерли трицепсы и жевательные мускулы лица. Умер поэт и бродячий философ. Остались спортивные штаны и футболка, не плотно набитые соломенным хламом.
   - Ты чё, одурел! Мы же опаздываем! - Саня был бледен и собран.
   Все наспех придуманные отговорки стали не актуальны, как только возле машины я увидел молодых саниных племянников, этаких экстрималов Интернет-поколения, смышленых как сеттеры и равнодушных, как гепарды после обеда. Они меня хорошо знали, я их знал много лет, деваться было не куда, мои первые слова должны были решить, какое клеймо будет отныне красоваться у меня на лбу. Все напряглись, свора молодых квакиных с интересом рассматривала мою домашнюю обувь.
   - Ну, проспал я, чего шум поднимать, - заворчал я, - пять минут. Я быстро. Не орите под окнами. Мне тут жить еще.
   -Оптимист! Жить ему здесь! Пусть парашют откроется сначала, - Квакин не мог сдержать облегчения.
   Лица у всех потеплели, мы пожали друг другу руки, Квакин вытащил из багажника какие-то ботинки ("Дорогие! Американские! На Интернет-аукционе купил!"), все уважительно закивали головами, пощупали пупырчатую кожу американцев, меня опять поторопили, и, я пошел экипироваться.
   Пока я натыкался на все углы в квартире в поисках подходящей одежды, проснулась Люся.
   -Едешь?
   -Да, - ответил я шепотом.
   - А чего ты тихо так? Я уже проснулась. Вещи ищешь? Я тебе вчера все сложила в коридоре. Там "комуфляж" твой, кроссовки, футболка синяя, бейсболку мою возьми, а то голову напечет...
   - А почему синяя? - удивился я не тому, что жена все приготовила вчера, а цвету выбранной футболки.
   - Ты знала, что я поеду?
   - Поедешь, поедешь. Одевай синюю, она глаженая.
   - Зачем гладить футболку на прыжки? И кроссовки не нужны, нам ботинки дадут.
   - А на аэродром ты босиком пойдешь?
   Внизу коротко просигналила машина. Собаки навострили уши, готовые залаять.
   - Вот, блядь! - зашипел я,- соседи с ума сойдут. Квакин, сука, неймется ему, убью, просил же, как человека. Не сигналь! Не сигналь!
   - Иди уже, а то и правда всех разбудит.
   Продолжая ругаться сквозь зубы, я вылетел на улицу. Квакин, сидя на капоте, курил, а один из пацанов коротко нажимал на сигнал. Второй развалился на заднем сиденье машины.
   - Вы что, охуели совсем! Я же просил! Дебилы, бля, шило в жопе...
   Все заржали, как молодые кони перед боем. Я тоже, невольно, рассмеялся. Мы разместились в салоне, Квакин рванул машину так, что резина на колесах завизжала от ужаса, вычерчивая черные косые полосы на асфальте и оставляя клубы сизого дыма в воздухе.
   Взлетное поле блестело утренней тишиной. По этой дорогой медовой полировке кто-то водил дрожащей гравировальной машинкой, поганя ее безнадежно и бесстрашно. Самолет. Деловитые механики запускали и глушили двигатель. Он трещал, срывался на вой, глох - этот далекий игрушечный самолетик - пускал густые выхлопные облака, был неказист и, временно, не вызывал опасений. Если бы не звук. Он напоминал, что ЭТО может летать. Может поднять тебя в воздух и выплюнуть на землю с высоты тысячи метров. Я заставил себя оторвать взгляд от самолета. Поле залатали выгоревшими от солнца брезентовыми простынями. На них неровно разбросали парашютные мешки, каски и пары уродливых ботинок. Кто-то серьезный ходил с планшеткой и ручкой, заставляя всех расписываться, два "перворазника" тащили стол, полосатый конус повис на мачте (ветра нет), пилот торопился в сторону здания диспетчерской - идеальная картинка утренней здоровой суеты. Если смотреть с другой стороны забора. Если смотреть по телевизору. Если думать об этом дома.
   - Перворазники, подойдите ко мне! - Лена махала рукой возле одного из брезентовых полотнищ, - всем к врачу на осмотр.
   ВРАЧ! Вот, кто может меня спасти. Он сразу заметит мою тахикардию, повышенное давление и бледность. Он не допустит меня к прыжкам! Я спешил к врачу, я был рад встрече с ним, первый раз в жизни был искренне рад встрече с человеком в белом халате.
   - Как самочувствие? - равнодушно спросил эскулап. Он не сжимал мое запястье тонкими пальцами, не разглядывал, пытливо, зрачки и не пытал тонометром. Просто спросил: "Как самочувствие?"! А что я мог ответить, когда за спиной симпатичные девчонки, друзья и просто, малознакомые люди? Что я, дрожащий, мог ответить? Что я умираю? Что сердце колотится, как у кролика? Что я сейчас грохнусь в обморок?
   - Замечательное самочувствие, - подписал я себе приговор, поражаясь своему голосу и звенящей в голове пустоте.
   - Прекрасно! Следующий.
   Все. Точка. Приличные отмазки закончились. Остались подвиг и позор. Ничего лишнего. Ничего сверх этих двух путей. Все просто и обнажено, как хлеб, как штыковая атака, как выкурить сигарету, родиться и умереть, как "Хэннесси ХО", как собственное имя, как "Старик и море", как...Господи, помоги!
   В прекрасном, забытом детстве, я мечтал об этих переживаниях со своими друзьями, я воевал с фашистами, взрывал вражеские поезда, ходил в разведку, терпел пытки гестаповцев, я желал этого больше, чем увидеть голую учительницу химии... Но сейчас... Я так полюбил жизнь, ее приятные мелочи, тревоги и обломы, что любая опасность для нее, вызывала временный паралич, стремление забиться под кровать и, сидеть тихо-тихо. И не дышать. Пока не уйдут злые дядьки, пока мамины шаги не зазвучат на лестнице, не звякнут, успокоительно, ключи...Стрелки часов замерли, убивая движение воздуха и мысли, нет ни вчера, ни сегодня. И завтра не будет.
   Толстый - мой школьный друг - сидел на полу своей комнаты, старательно разглядывая план космического корабля, который мы разрабатывали целую неделю. Нам по четырнадцать лет, мы безнадежно таинственны и счастливы. Я прочитал много научно-фантастических книг и разбирался в фотонных и плазменных ракетных двигателях не хуже какого-нибудь Айзека Азимова.
   - Тут надо разместить баки для топлива, - Толстый тыкал карандашом в чертеж, - а тут - люк.
   - Баки не нужны. Главное - стартовать. Плазменный двигатель работает на чем угодно. Хоть на старых газетах и мусоре. Из космоса будем ловить молекулы, и превращать в плазму...Ну, и все отходы пойдут в дело, и куски астероидов.
   Толстый уважительно на меня смотрел, но, видимо, сомнения его не покинули окончательно.
   - Скорость должна быть световая. - надул он щеки, густо усыпанные веснушками.
   - Будет световая, - авторитетно заявил я, - мощности хватит. А вот, посмотри, тут - скафандры, тут - кислородные запасы...
   - Слышь, если мы полетим на всю жизнь, нам нужно больше людей взять... И девчонок...
   Я и сам об этом думал, но хотел, чтобы Толстый первым начал разговор.
   - Согласен! Нужна команда. Давай составим список.
   - Наташку возьмем? - быстро спросил Толстый.
   Я густо покраснел. Весь мой энтузиазм черпался из надежды взять с собой Наташку.
   - Подумаем, - спокойно сказал я, - может, пригодится. Она надежная.
   - Будет помощником капитана, - он сам был в нее влюблен. Как, впрочем, и половина нашего класса, - капитану необходим помощник...
   Толстый осекся. Вопрос с капитаном долгое время оставался открытым. По сути, претендентов было два - Толстый и я. Но официально, ни кто еще не вступил в должность. И тут меня осенило:
   - Такому кораблю нужны два капитана. Один не справится.
   - Правильно, - его конопатое лицо просияло, - правильно! Такой громадный кораблище. Мало ли, что случится.
   Щекотливый вопрос был решен к обоюдному удовольствию. Список кандидатов на полет быстро рос. Герметичный мир космического корабля окружил нас своим титановым корпусом, защищая от алчного империализма, будущих революций, инфляций, неверных жен и триппера. Лазерные пушки уничтожали метеориты и врагов. Запасов кислорода и воды хватит на всю жизнь. До отъезда Толстого в Грецию оставалось 12 лет. До прыжка оставалось двадцать лет. До убийства...Нет, все по порядку.
  
   - Все на поле! Последний инструктаж и подгонка снаряжения! - Лена пыталась выстроить наши непослушные тела в шеренгу.
   Господи! Где ты? Где Толстый, где Люся, мама, папа, Андрюха, соседи и друзья? Почему я один стою на этом поле в неудобном снаряжении и задыхаюсь. Кто эти чужие люди? Где милый Квакин? Это не он. Его подменили. Я одинок в этом узком пространстве между твердым небом и желтой землей! Мне тут тесно. Выпустите меня! Я все понял, довольно. Я знаю, теперь, почему люди покорно идут на казнь, почему не рвут зубами горло конвоира, у них свело челюсти, у них слабые руки, у них нет времени на мелочи, надо успокоить сердце, надо подумать о чем-то важном... А вдруг, казнь отменят?!!! Самолет поломается, не дадут коридор...? Мотор гудит, щелкает затвор, посылая патрон в последний путь, цепочка обреченных втискивается в брюхо аэроплана, тесно, очень тесно, я не выдержу, быстрей бы, да взлетай ты, сука, каска давит, дайте воздуха, зачем открыли дверь?!!! Пристрелочный парашют, хочу на землю, неужели сейчас, СИГНАЛ, я его услышал, его невозможно не услышать, приготовиться, я сам, без рук, что я ТУТ делаю?! - там пустота... Облака!!! Я смогу, я смогу, ясмогуясмогу, я смогу, ГОТОВ? "Готов!" ПОШЕЛ! Я....Ххыы...
   Трава. Я видел каждую травинку. Я улавливал все запахи земли. Земли. ЗЕМЛИ! ЗЕМЛИ!!! Вокруг меня приземлялись парашютисты и начинали перекрикиваться, сворачивали снаряжение, торопились уйти с поля. Непослушными руками я быстро комкал шелк, толкал его в мешок, меня шатало от адреналинового опьянения, сквозь вату только что пережитого до меня доносился радостные возгласы Квакина, я кричал в ответ, он радостно орал, не понимая меня, только индейские гортанные звуки победы, без слов, жесты счастливых друзей, смешные каски можно снять, огромное, далекое небо, мы там были, мы спустились с него, это наше небо, наша рыжая трава, наши женщины, я скальпировал свой ужас, он оживет, потом, обрастет щетиной, раскрасит лицо боевой краской, но я буду готов. Спасибо, Саня, спасибо, брат!
  

4.

Полтора года назад. Зима.

"Революция, ты научила нас верить в несправедливость добра..."

(ДДТ)

  
   Я сидел перед телевизором, немой, потерянный, оглушенный и не верил своим глазам и ушам. Привычный мир рушился и, явно, по чьему-то заказу. Мою уютную вселенную топтали, продавали и меняли на будущую неприкосновенность, возможные дивиденды, иллюзорную свободу и бесплатный кофе. Флаги, флаги, флаги, митинги, барабаны, суровые лица, счастливые лица, яростные лица, старушки, студенты, психи, интеллектуалы, эстеты, шахтеры...Что творится? Я перестал мыслить трезво, заразился от экрана общим психозом, болел тяжело, мучительно, не брился и спорил, спорил, спорил.. С самим собой, с женой, друзьями с телевизором и соседями. Хотел выключить источник заразы, но не мог найти силы. Иногда, отключал звук, чтобы поесть, не чувствуя вкуса, косился на экран и курил. Курил до еды, во время еды и после. Курил на кухне, в туалете и на ходу. Звонил Квакину.
   - Новости есть?
   - Все под контролем,- неуверенно отвечал Саня.
   - Кокой там контроль?!!! Ты видишь, что творится?
   - Не смотри телевизор. Не забивай голову. Ребята работают...
   - Какие, на хрен, ребята? Мы чего сидим? Что в партии говорят? Ты в штаб заходил?
   - Заходил. Все сидят смирно. Указаний не давали. Велели ждать.
   - Чего, бля, ждать? Дождемся... Я взорвусь! Давай хоть листовки расклеим...
   - Все будет нормально. Узнаю новости - позвоню.
   - Хорошо, жду.
   РЕВОЛЮЦИЯ. Я всегда боялся этого слова. Те, кто не боится - явные имбецилы. Или зарабатывают на этом деньги. Ни одна революция не принесла счастья. Даже победившим. Только дербан иностранных инвестиций избранными, трупы с обеих сторон, разбитые семьи, разруха, тюрьмы и торопливые стыдливые казни. Мародеры и проститутки выписывают мандаты и вершат судьбы. Смерть и смрад. А после победы - расстрелы врагов революции и собственных храбрых эскадронных командиров. Тюрьмы забиваются до отказа, стены домов изуродованы лозунгами, а подворотни - испражнениями. Пропали мыло и соль. Это было. Это будет. Ну, может не расстрелы, а уголовные дела. Может не хлеб, а газ. Не соль, а бензин. Ведь это уже было с нами! Как можно забыть?
   Я ошалел от бездействия и невозможности высказаться. Механически переключал телевизионные каналы. Флаги, флаги, флаги... Я ненавидел все это, но не мог стоять в стороне. Я, ленивый, сытый и не глупый человек не мог оставаться у экрана. Мне хотелась в экран. Пусть это бессмысленно, пусть все - суета, пусть!
   - Новости есть?
   - Все под контролем.
   Только скажите, что я нужен, назначьте время и место сбора! Я приду.
   - Новости есть?
   - Все под контролем.
   Дайте транспарант, ленточку на рукав, познакомьте меня с единомышленниками.
   - Указания не поступали.
   Я забыл, какой день недели, время года...Заказчики заморозили выплаты, поставщики не присылали материалы. РЕВОЛЮЦИЯ. Половина страны на майданах. Они обучены на тренингах, они долго готовились; это не стихия, работа проведена блестяще, правильно говорят, организованно передвигаются. Какие отработанные улыбки! Куда нам, ошарашенным и хилым, до этого слаженного механизма! Какие могут быть дебаты?! Нас распнут на энэлпишных крестах, нам поломают суставы новейшими политтехнологиями и бросят в придорожную канаву, наблюдать праздничное шествие новых хозяев. Но, пока я в здравом уме, хочу стоять среди оранжевого моря с собственным флагом, на котором напишу свое имя, не ради призрачной победы, а чтобы все знали, что кто-то думает иначе. И мне страшно, но я верю - на другом майдане стоит такой же человек, с другим флагом, другим именем на флаге, один, и верит, что я тоже стою.
   Приехал Андрюха - не бритый, в теплом шерстяном свитере под курткой "Коламбия", похожий на геолога-шестидесятника.
   - Дела не важнецкие, - мы сидели у меня на кухне. Андрюха был озабочен, - если так продлится, можно зубы на полку положить. Зарплату рабочим платить надо, а то, разбегутся все. Не соберешь.
   На его осунувшемся лице переливалась целая гамма чувств - злость, безысходность, усталость и надежда, что я его успокою.
   - Да, - я не находил обнадеживающих слов, страдая от этого еще сильней.
   - Что в партии говорят? Ты же общаешься...Может, надо помочь, - Андрюха нервно чесал коротко стриженую голову.
   - Ничего не говорят. Отсиживаются, что ли...Мне, иногда, кажется - капец, приплыли, все решено.Поэтому и не дергаются. Жопы свои спасают. Сдали нас с потрохами.
   Я, вдруг, вспомнил, как Квакин на свадьбу, в довесок к набору "цептеровской" посуды, подарил мне партбилет. "Партия власти" - шептал он. "Знаешь кто в ней?" И назвал несколько известных имен из столицы, это были люди, занимающие серьезные посты. "А у нас кто? Ну, местные боссы..." Саня сказал. Я услышал фамилию человека, с которым мы росли в одном дворе. "Спасибо, Саня. Может, пригодится еще" "Еще как, пригодится!".
   - Давай в штаб сходим, - предложил Андрюха, - все равно сидим без дела.
   - Да ходил уже, все на шифрах, молчат, как партизаны. Слова путного не добьешься.
   - Вот, блядь!
   - Поехали, денег у заказчиков поклянчим, - находиться дома я уже не мог. Все прокурено и веет одиночеством. Запасы продуктов кончались, а голодать я не любил.
   Мы проехали по вымершему городу в офис нашего самого важного работодателя. Застали там мелкого клерка, созвонились с директором, выпили кофе, денег не получили и разъехались по домам. Стало грустно и не уютно думать о завтрашнем дне. Все проблемы обострились в свете неизвестности, хаоса и отсутствия прибылей. Так весенний авитаминоз усугубляет чувство одиночества и вакуума вокруг тебя. Мы с Андрюхой владели небольшой фирмой по строительству автозаправочных станций, зарабатывали столько, чтобы не чувствовать себя неудачниками, но не так много, чтобы заинтересовать правоохранительные органы или рейдеров, обедали каждый день в симпатичном татарском ресторанчике, лениво строили планы на ближайшее время, переполняясь иронией и жалостью, как говорил хороший бородатый мужик, застрелившийся в шестьдесят первом году прошлого века от боли и пьянства - иронией и жалостью. Приятными сытыми чувствами людей, которых не волнует проблема поисков куска хлеба на завтрашний день, руки свободны, можно погрузить их в глину, испачкать краской или чернилами, можно просто выпить дорогого коньяку, рассматривая сквозь стекло бокала его изумительный маслянистый цвет. Вдруг, это все оборвалось по совершенно не зависящим от нас причинам - грубо, смело ураганом соломенные хижины на белом песчаном берегу - и мы, несчастные, слабые перед стихией туземцы, собирали подгнившие кокосы в пенном прибое, молясь злым каменным богам, раздирая до крови грудь ногтями в великой печали.
   Я в очередной раз набрал номер Квакина. Женский равнодушный голос ответил, что абонент находится вне зоны досягаемости. Зло выругавшись, я нажал кнопку "отбой". Позвонил отец:
   - Как настроение?
   - Держимся, - неуверенно ответил я, - только не понятно, что делать? И, как обычно, кто виноват?
   - В трудные минуты русский народ всегда терпел. Мы с матерью вчера на службу в церковь ходили. Все патриоты, монархисты, интеллигенция, честные офицеры в смутные времена обращались к православию...- отец любил, иногда, вести со мной духовно-просветительские беседы. Он был честным офицером в отставке, патриотом и, с недавнего времени - монархистом.
   - Честные офицеры еще и воевали, - нашелся я, - а в церковь и ЭТИ ходят. Тоже свечки ставят. Так что, непонятно, кому Бог поможет...
   - Ты только в драку не лезь, - заволновался отец, - не ходи на всякие массовые мероприятия. Толпа - это страшно.
   - Вот и весь наш патриотизм. Отсиживаемся, надеемся, не понятно на кого...
   - Мы с мамой тебя очень просим, не вмешивайся. С твоим характером...
   - Все нормально...Поздно пить "Боржоми"...Буду дома сидеть, в телек пялиться, - успокоил я отца, чувствуя, что это не правда.
   - Все устроится, сын. Это пройдет, они все уйдут, они временщики...Надо потерпеть.
   - Ну, они еще и не победили, будем надеяться...
   - Позвони вечером, мама хочет с тобой поговорить.
   - Позвоню. Давай, не болей. Целую.

***

  
   Люся пришла с работы злая, заснеженная, нервно бросила сумку на стул:
   - В этом месяце нам зарплату не дадут. Уже объявили.
   Люсин заработок не играл в семейном бюджете большой роли. Но сейчас, и он бы не помешал. Кроме того, несколько месяцев назад, окрыленные затянувшимся финансовым благополучием, мы набрали в кредит целый вагон бытовой техники. Теперь эти кредиты требовали погашения, ежемесячных выплат, мелочных, но обязательных.
   - Все один к одному, - пробурчал я, - хорошо, что еще Фусенко не звонит. Завалили работу, а денег требовать наглости хватает...
   Недавно, мой старый школьный друг Игорь Фусенко уговорил нас с Андрюхой нанять харьковскую бригаду монтажников на один из строящихся объектов. Но, вместо "непьющих профессионалов" приехали деревенские парни, портили материал, инструменты, пьянствовали и, развлекались, как могли. В итоге - заказчик разозлился на нас, отношения с ним практически прекратились, долгосрочный договор был расторгнут и, мы потеряли заработок. Но Фусенко продолжал звонить, оставаясь глухим к моим доводам, требовал полного расчета. В общем, вел себя, как упрямый мул, потерявший слух, работая на мельнице, ежедневно совершая тысячи оборотов вокруг жернова.
   - Не связывайся больше с ним...Дружба дружбой...Эти харьковчане ни разу не сделали, того, что обещали...Ладно, прорвемся, - успокоилась Люся, - и не такое переживали. Помнишь, как времянку снимали... Залезли к хозяевам в сарай, нагребли банок трехлитровых и через весь город перли сдавать. Пешком. Ни копейки же не было... А пункт приема закрыт... Мы в другой... Сумищи неподъемные...
   Я засмеялся.
   - А что купили на эти деньги, помнишь? - хитро улыбнулась Люся. Женская память набита деталями.
   - Нет...
   - Шоколадных батончиков и Мальборо поштучно...
   - Вот идиоты...Вот как по вечерам сигареты стреляли - помню...
   - И так целый год... Ни кому не говорили, что жрать нечего...
   - Молодец, правильно, давай поужинаем, - мне стало легче на душе от жутких воспоминаний, которые превратились в семейную историю.
   Люся засуетилась, загремела кастрюлями, зашипела чайником. Собаки устроили танцы вокруг нее, требуя подачки. Они ничего не знали о революции. Счастливые, добрые собаки.
   Уже за чаем, Люся спросила:
   - Телевизор смотрел? Митингуют?
   - Не могу смотреть. Заказчик денег не дал. Нужны идеи... А лучше - просто деньги...
   - Вытянем...Вспомни, как ты первый заказ ждал...Шесть лет назад...
   - Восемь месяцев ходил к этим уродам в офис. Как на службу. Они меня за своего работника стали принимать. Голодный, как собака...Восемь месяцев! Как я вытерпел?! - я улыбнулся, вспоминая свое упорство.
   - Мы еще бабкино кольцо золотое продали, чтобы мобильник купить...Типа, мы крутые...- добавила Люся.
  
   ...это была слабая, но зацепка. Единственные люди, которых заинтересовало мое предложение по оформлению автозаправочной станции, были похожи на чудом уцелевших бандитов. Как впоследствии оказалось, они и были бандитами.
   Денег дома не было абсолютно, уже давно. Я был готов на самые крайние меры, вплоть до продажи души, только бы не испытывать унижающие меня чувства лишнего, на этом свете, человека. Люся продала наше семейное единственное богатство - большое золотое кольцо, подаренное ей бабушкой на возможную будущую свадьбу. После семейного совета, полученные за кольцо деньги мы потратили следующим образом: десять процентов - еда, девяносто процентов - подержанный мобильный телефон. Он был нужен для форсу и связи с потенциальными заказчиками. Я был сосредоточен и зол. Поднимался каждое утро в семь часов, приводил себя в порядок, завтракал тем, что смогла изобрести Люся, обдумывая причину для визита в офис к желанным работодателям и, пешком направлялся туда. Эта процедура повторялась более восьми месяце, изо дня в день, кроме воскресенья. Заказ мне давать не торопились, я был неизвестен, не имел фирмы, рабочих, опыта и автомобиля. Я не имел ничего, кроме желания заработать. Еще, я умел говорить, нравиться и, кроме всего, приобрел инстинкты голодного зверя - острый слух, реакцию, волю к жизни и напористость. Через некоторое время бандиты Паша и Коля, совладельцы автозаправки, перестали относиться ко мне с подозрением, спокойно пересчитывали черную кассу в моем присутствии и вели секретные переговоры с партнерами, я слился с мебелью, оргтехникой, обоями, стал незаметен и привычен для этих самоуверенных и сытых людей. Когда я начал терять силы и надежду, наступил долгожданный день.
   - Серега, - обратился ко мне Паша, самый толстый и самодовольный бандит, - пора делать реконструкцию. Ты готов?
   Он сидел в черном кожаном троне, за необъятным полированным столом итальянского производства, в белом "адидасовском" костюме - внушительный и карикатурный. Коля примостился на этом же столе с сигаретой в зубах, прямо на полировке, периодически стряхивая пепел на ковровое покрытие.
   - Я давно готов, - сердце стонало от предчувствия победы.
   - Ты объявлял сумму в пятнашку долларов. Предлагаю одиннадцать, налом. Договорились?
   - Мне надо подумать, - я решил взять тайм-аут не для того, чтобы сохранить лицо, просто за долгие месяцы ожидания забыл, какие конкретно работы надо производить, - утром перезвоню.
   Паша принял мой ответ как должное и, попрощался до завтра.
   - Смотри, он еще носом крутит, - добавил Коля, прищурившись, - не прозевай шанс! Не каждый день такие заказы капают...
   - Мне уточнить кое-что надо, скоординировать действия, людей предупредить...
   - Ну-ну, координируй, уточняй, - Коля скривил тонкие губы, - координатор...
  
   Я бежал домой, сметая прохожих. Неужели? Неужели, дождался?!!!
   - Беру заказ! - заорал я ошалевшей Люсе, - где мои записи, где расчеты?
   - Сейчас, сейчас, - суетилась Люся, - эти? Нет? Эти? Тут еще папка зеленая...Калькулятор дать?
   Все закружилось по кухне - я, Люся, собаки, бумажки с записями и расчетами, чашки с чаем и сигареты - хоровод людей и предметов, уставших от штиля.
   Ночь надежд, ожиданий и сомнений...
   "За одиннадцать тысяч долларов работу сделать можно... Но кто ее будет выполнять? Успею ли в срок? Я совершенно не знаю как это делать...Надо звонить Фусенко в Харьков - он этих заправок перестроил... Пускай проконсультирует по старой дружбе...Так хорошо, Фусенко... А этот материал не понятно сколько стоит... И где его брать? Фусенко знает... Ага...Для начала - пять человек...Пусть выполняют сварочные работы...Блин, аппарата нет...Это лишние триста долларов, мелочи... Так...Двадцать семь погонных метров...На двенадцать долларов...Удача подвалила, а я не готов...Как я к этому шел, мечтал...Бац! И не готов..."
   Люся все ночь сидела со мной, заваривала чай, пыталась быть полезной и не мешать. Я гнал ее спать, хорошо понимая, что она не заснет. К утру, осоловев от цифр, метров, штук, тонн, я совершенно запутался. Я так ждал этого дня и совершенно растерялся.
   - Все, больше не могу. Ложимся спать. Заведи будильник на восемь. Три часа поспим и в бой, - в глазах песок, сигареты кончились. Вот так, Люся, не было печали...
   - Все будет хорошо, - привычно успокаивала меня бледная Люся.
   Суть моих сомнений была проста - я не знал работы, которую предстояло делать. Мой старый школьный друг Фусенко успешно строил автозаправки по всей стране уже несколько лет, зарабатывал солидные деньги, потолстел и поважнел. От него я нахватался поверхностных знаний - что-то увидел, что-то услышал (благо, память хорошая) - и решил испытать судьбу. Какая разница, что делать, решил я, лишь бы деньги платили. Пока я искал клиентов, Фусенко консультировал меня из Харькова по телефону, я ловил все на лету, заучил несколько убедительных специальных терминов и избавился от внешних проявлений давно не работающего человека. Этого оказалось достаточно, чтобы взять подряд. Но теперь его надо выполнить! Я долго ходил по воскресному рынку и предлагал купить воздух в трехлитровой банке, рассказывая о его лечебных и профилактических свойствах. Покупатели нашлись. Теперь надо было придать воздуху товарный вид, насытить его ароматами леса и морской соли, сделать его действительно полезным, чтобы покупатели не надавали мне по шапке на торговой площади на радость ротозеям.
   Я, вдруг, остро почувствовал, что Счастливый Случай приходит не в виде заветного чемодана с долларами, выигрышного лотерейного билета или наследства. Он стучится в дверь вместе с необходимостью выбирать, туманными перспективами, надеждами и сомнениями. Он плод восьмимесячных улыбок, мозгового ступора, дешевых сигарет, страха в глазах жены, голодного просветления и шагов, шагов, шагов. Пешком - в кармане пусто - двигай гамашами, если хочешь есть, сучи ногами, взбивай сливки. Даже, если забыл, зачем ты живешь... Но, выбравшись на край кувшина, решай - шагнуть в зыбкий мир, теряющийся за пределами обеденного стола, рвущийся на холодный ветер, через дверь, в горы, психиатрические больницы, дорогие автосалоны, судебные заседания, к чужим блондинкам, к счетам за услуги кожвендиспансера... Или дохлебать продукт своих усилий, свесив ноги в уютную теплую жижу, убеждая романтичную красавицу- жену в преимуществах спокойной скупой старости...
   - Я справлюсь, - сказал я утром Люсе, выходя из дома, неаккуратно побритый, с запавшими от переживаний глазами.
   На улице, в поле моего рассеянного зрения попал оборванный рекламный плакат, висевший на желтой стене соседнего дома. Он висел здесь давно, я на него постоянно натыкался взглядом, проходя мимо. Он напоминал лицо престарелой актрисы, плачущей в гримерной комнате - черные борозды слез на сером слое грима. Что-то преломилось в моем взгляде и, я увидел надпись, выпукло, как сквозь линзу:
   Реальная работа...долларов в день...
   ...Не бойтесь браться за что-то, в чем вы не разбираетесь. Ковчег построили любители, "Титаник" создали профессионалы....
   ...команда...от 19 до 70...тел. 44- 50-...с 10 до...
   Это был знак. Никогда я не искал знаков, не замечал и не верил в них, но это - Знак! Глупо отрицать - я стоял заколдованный и верующий. Плакат наклеили месяц назад, он успел потерять свежесть и часть печатного текста, но прочитал его я только сейчас, полный сомнений и нуждающийся в поддержке. Не бойтесь браться за что-то, в чем вы не разбираетесь!
   Это мне и нужно было. Точная чужая формулировка, посторонняя уверенность в правоте моих действий. Я не один такой - тысячи людей ныряют с головой в мутную воду, не зная дна, рискуя сломать шею о случайный валун.
   Но этот прыжок еще не подвиг. Подвиг - каждое утро разминать затекшие суставы, придумывать смысл существования на сегодняшний день, сдирать вместе со щетиной желание остаться в постели, шагнуть на улицу, сфокусироваться на цели и шагать, бежать, ползти к ней, совершая тысячи привычных и надоевших движений, рефлекторно двигая конечностями, вдыхая и выдыхая, гримасничая и уставая. Пока ноги не скрючит артритом. Или тромб в сосуде головного мозга парализует тело. Когда останется только чувствительность пальцев правой руки - единственными признаками твоего присутствия среди живых станут затрудненное дыхание, движения век и возможность сжать кулак. И, надо найти в этой рутинной работе организма великий смысл своего существования - вдох, кулак сжался, выдох, веки дрогнули, вдох, выдох, кулак разжался... Все отпущенное тебе время, ни более ни менее. Вдох...Выдох...Вдох...Подвиг, за который дают ордена, длится секунды, а за твой подвиг не дадут ничего. Он будет тянуться до последних минут жизни. Вдох...Выдох...Веки закрылись и открылись...Вдох...Это единственное, что отличает тебя от обезьяны. Не способность строить города и покупать машины, не философские теории и поэзия, а вдох...Выдох...Шаг, шажок, борьба с своим бессилием, при полном осознании проигрыша и безнадежности предприятия, и нет рядом Бога, некому оценить твои потуги, санитары профессионально равнодушны...Вдох...
   Я шел, осознавая, что ничего героического не сделал в своей жизни. Просто шел и дышал. Мучался сомнениями , как все мучаются. Выбирал дороги - но, ведь все выбирают! Надо привыкнуть, что цепь сомнительных решений, череда вдохов и выдохов, утренняя раздраженность, обеды, миллионы шагов, несколько удачных оплодотворений - это и есть твоя жизнь. Не пустые идеи, умершие в нейронах мозга, не прекрасные душевные порывы, навеянные бессонницей, не модные продвинутые теории в дыме марихуаны, а вдох, выдох, шаг из самолета, сжатый кулак, пойманная рыба, напечатанный текст и отказ облегчить свои мучения транквилизаторами, анестетиками и алкоголем.
  
   Странно и неожиданно я получил эту работу. Предоплата приятно оттягивала карман. Господи, как нищета и безденежье, однако, унижает человека! Я парил, наполненный пьянящими планами на будущее. Этим счастьем надо было срочно поделиться. Надо было скинуть кусочек суммы вместе с частью ответственности на какого-нибудь хорошего человека. Квакин! Как я мог забыть! Он тоже маялся без работы, жена клевала его, он мучался, сбегал на рыбалки и охоты, ждал случая заработать сразу и побольше. Услышав о возможности войти в дело, Саня приехал через двадцать минут. Мы обсудили условия сотрудничества и, начиная со следующего утра, с азартом принялись тратить деньги. Кафе, туфли, джинсы, новые мобильники, шуруповерты, дрели, отвертки, металлопрокат, банки с краской, хорошие сигареты - жизнь завертелась, стройка ожила рабочими, выросли суставчатые леса вдоль фасада здания, чертежи, самоклеющаяся пленка, барсетки из кожи кенгуру, обрезная доска, утром было приятно вставать с кровати, ожидая деловую суету. Мы повеселели и, все шло отлично. Потом, неожиданно, Паша и Коля перестали выдавать деньги, пропали на некоторое время, объект опустел - мы с Квакиным замерли в недоумении. Мне позвонил незнакомый человек, сказал, что он приобрел автозаправочную станцию, на которой мы производим работы и, поинтересовался, когда все завершиться. Я объяснил, что финансирование прекратилось, поэтому закончить не представляется возможным. Для него это было неожиданностью. Оказывается, он заплатил сумму за готовый к эксплуатации объект. Я предложил ему разбираться с продавцами и, он спокойно согласился. В период затишья Саня поехал в Чехию по каким-то непонятным делам и, я заскучал. Прошла долгая неделя безделья, когда мне позвонил Паша.
   - Серега, когда доделаешь объект?
   - Паша, нужны деньги, чтобы доделать, - удивился я его вопросу, - ты же в курсе событий. На полученную сумму мы работы выполнили.
   - Серега, не морочь мне голову. Ты получил кучу денег. Надо, чтобы ты закончил. Когда будет результат?
   Я опешил. Такой уверенной чуши я давно не слышал.
   - Паша, послушай...Может, я и получил кучу денег, но недостаточную, для окончания всех работ. Я не понимаю, почему ты так ставишь вопрос...
   - Хорошо, подъезжай завтра в десять в офис - разберемся, - мы поменяли место дислокации. Позвони Коле - он объяснит, где находится новый офис.
   На душе стало сумрачно. Что-то в пашином голосе меня насторожило. Какая-то безапелляционная уверенность, при полной абсурдности произнесенного.
   "Просто кинуть хотят" - размышлял я -"получили бабки, поделили...Теперь надо достраивать - а отдавать то, что в кармане не хочется. Грузят они меня, что ли?"
   При всех сомнениях в правильности своих действий, ровно в десять утра следующего дня я зашел в кабинет, отделанный по последнему слову офисной бандитской моды - неоправданно дорогие итальянские столы, нагромождение ненужной оргтехники, экзотические жалюзи на окнах, стандартная секретарь-блондинка в комплекте. Кроме блондинки, в кабинете находились - Паша, Коля и, неизвестный мне толстячок, лет сорока пяти с дежурно-приветливым взглядом усталой проститутки.
   - Надя, сходи в кафе, нам поговорить надо, - произнес Паша, раскачиваясь в кожаном кресле с вибромассажем.
   Секретарь Надя молча встала из-за компьютерного стола и вышла.
   - Привет, Серега, - подмигнул мне Коля, закрывая за ней дверь на ключ, - познакомься, это - Василий Андреевич. Наш силовик. Подполковник МВД. Очень хороший человек. Меня с Пашей ты знаешь...
   Мне не понравились начало разговора, запертая дверь и присутствие Василия Андреевича.
   - Добрый день, - выдавил я из себя и пристроился на угол полированного стола. Получилось слегка развязно, но пересаживаться было поздно. Мне стало страшно.
   - Давай без предисловий, - начал Паша, - меня интересуют сроки сдачи объекта.
   - Паш, я же вчера сказал...Нужно финансирование...Без этого никак. Заплатить рабочим - надо, рассчитаться за поставку материалов - надо... Мы же договаривались, что предоплата должна составлять семьдесят процентов от всей суммы заказа...А я получил чуть больше пятидесяти...
   - Так что, пятьдесят процентов для тебя пыль? - перебил мои объяснения Коля, - Мелочи? Это куча денег?! Мы тебе такой заказ дали! Мечтать только можно! А ты вот так...
   Я растеряно посмотрел на Василия Андреевича, но он отвернул взгляд в окно. Меня пробил озноб. "Вот это расклад!"
   - Так, разговор следующий, - подал голос Паша из массажного кресла, - пиши расписку, что обязуешься закончить объект к такому-то числу...Закончишь - получишь деньги...Остаток. Мы не кидалы...
   Больше всего на свете мне хотелось написать расписку и смотаться из запертого кабинета.
   - Паша, что за разговоры? Какие расписки? Вы мне недодали денег...А я вам расписки должен писать?
   - Вот ты как заговорил...Мы к нему со всей душой, а он нас кинуть хочет...
   От абсурдности ситуации, я криво улыбнулся.
   - Ты еще и издеваешься над нами? - Паша встал с кресла.
   - Я издеваюсь? - я хмыкнул, изображая иронию, - что за...
   Паша шагнул ко мне.
   Можно тешить себя тем, что окружающая нас Вселенная - это отражение твоего собственного сна в зеркале, которое находится в твоих же мечтах, и сам ты - только мысль, промелькнувшая в сознании высшего существа, можно и удобно размышлять об этом, защитив покой системами сигнализации и пожаротушения, отложив на "черный день" пару десятков тысяч баксов и, оставив новенький автомобиль на охраняемой стоянке... Можно ...Пока удар в нос не опрокинул тебя на пол. И твое иллюзорное тело, совершив кукольное сальто, не окажется в пыльном пространстве между офисным столом и евроремонтной стеной. Тогда все хрустальные сверкающие теории рушатся с грохотом падающего стула, мир приобретает очертания коричневого плинтуса перед глазами, выпуклого и твердого, совершенно не похожего на произведение Матрицы... И, надо оставаться на пошарпаном линолеуме, сохраняя неприкосновенными границы фантазийного царства, придуманного на сытый желудок, поскуливая, прижать покорно хвост перед более сильными самцами, или поднять свою бренную оболочку на встречу правому хуку, который вышибает из тебя накокаиненого теоретика, сонливого философа и изощренного в словоблудии посетителя эзотерических вечеринок. Потом можно придумать, что не было высшего смысла вставать с пола, это же сон, всего лишь сон, и, даже убедить в этом окружающих. Но ночью, потный и жалкий, что ты скажешь себе, путаясь в простынях и одеялах? Что ты не мужик, а отражение? Плод мыслительного процесса мертвого даосского монаха, висящего в межзвездной пыли?
   Я оторвал взгляд от плинтуса и встал, медленно, пытаясь не шататься и, сел на прежнее место. Губы и нос онемели, я подвигал нижней челюстью, восстанавливая их чувствительность.
   - Заебал, - прошипел Паша и ударил снова.
   - Я тебя, блядь, закопаю, - услышал я неуверенный Колин голос, приходя в сознание.
   Шевелиться не хотелось, на полу было уютно спокойно. Я поднялся на ноги и опять сел на край стола.
   - Ты что, отморозок? - удивился Паша и ударил мне локтем в ухо. В голове зазвенело, но я не упал. По шее побежал теплый ручеек.
   - Ты слышишь, что я тебя спрашиваю? Ты что, отморозок? Ты нас кинуть хочешь?
   "Это он для мента говорит" - понял я.
   - Ты будешь отвечать, тварь? - Паша снова ударил, но не сильно.
   "Они просто не знают, что дальше делать"
   - Ты когда закончишь работу? Последний раз спрашиваю!
   Я молча вытер рукой кровь с шеи и начал разглядывать красную липкую ладонь.
   "А я же их не боюсь" - вдруг понял я. Когда начался разговор - боялся. А теперь - нет.
   - Я тебя порву, сучонок, - визгливо крикнул Коля, но не приблизился ко мне ни на шаг.
   Наступила пауза. Они растерялись, ждали моей реакции, но я молчал. Не собирался им облегчать жизнь, мне все равно, я окаменел. Во мне не было ненависти, даже уловив в воздухе запах их страха, я не ощутил презрения или чувства победы - просто понял, что все закончилось. Наше милое общение длилось считанные минуты, а жизнь сдвинулась куда-то вбок, изменился угол зрения, словно я включил на компьютере "бродилку" от третьего лица - теперь можно нажать паузу, перекурить, услышать трель телефона в соседнем кабинете, медлительно оценить вкус крови на разбитых губах - эти разрозненные паззлы огромного мира интересовали меня куда больше, чем два растерянных бандита во главе с продажным ментом. Я перешел на другой уровень. Чтобы меня победить - надо отрубить голову и проткнуть грудь осиновым колом. Они такими магическими способностями не обладали. Теперь им надо было выйти из игры, сохраняя остатки достоинства друг перед другом.
   - Ребята, не надо так горячиться, - нашелся мент, - Город маленький. Зачем портить отношения. Серега все понял, все сделает. Да, Серега?
   Я молчал.
   - Ну вот, видите, все будет в порядке...Серега, ты иди, умойся...И домой. Завтра созвонимся, обсудим - как и что...
   - Не вздумай заявление в ментовку писать, - добавил Коля, - у нас свидетели, что ты сам падал, хе-хе...
   - Тихо, Коля, Серега не такой...Он мужик, чего ему с заявами бегать, пороги обивать, - мент Дима говорил и говорил, Паша стоял посредине кабинета, потирая травмированный кулак. Мне надоело все это слушать, я встал и вышел, открыв дверь ключом, торчавшим в замке. Меня ни кто не удерживал.
   Когда я споласкивал холодной водой лицо, склонившись над белым умывальникам, в туалет зашел Коля и, молча стал хлопать меня по карманам.
   - Руки убери.
   - А может, ты разговор писал. Диктофончик спрятал в кармане...
   - Руки убери. Мне диктофон не нужен. У меня память хорошая, - слова давались с трудом.
   - Ну-ну, шутник. До завтра. Не вздумай прятаться...
  
   - ... а потом милиция у нас на кухне дежурила, помнишь? - у Люси поднялось настроение от воспоминаний о прошедших трудностях. На кухне, где мы пили бесконечный чай, было уютно и тепло.
   - Я с диктофоном ездил на встречу в кафе. Ох, они и напугались! Засады, спецназ... Пропали, как корова языком слизала. Я, кстати, Пашу недавно в супермаркете встретил. Он морду отвернул - типа, не узнает...А глазки бегают.
   - Такое пережили - и это переживем...
   - Да, - согласился я, - нечего нюни распускать. Но хочется новостей. Пусть что-то произойдет с нами, невозможно так просто сидеть. С ума можно сойти.
   - Позвони Квакину. Может, съездите куда-нибудь, в сауну, на рыбалку - развеетесь...
   - Звоню, он недоступен. Ладно, объявится.
   Я выгулял собак, успокоился, решил обдумать, как избавиться от депрессии, чем занять себя в ближайшем будущем, как обезопасить свой маленький мир от неприятностей и катастроф.
   Ближе к вечеру, позвонили из банка, напомнили о погашения кредита (зачем мне были нужны эти дорогие бесполезные вещи!). Неприятно кольнуло в груди - такие простые жизненные моменты всегда выбивали меня из колеи. Я обещал решить вопрос на следующей неделе. Когда я успокоился, позвонил Фусенко (они что, сговорились?!) и пытался выяснить, когда моя фирма оплатит услуги его монтажников. Голос его был сух и официален. Я обещал перечислить часть суммы к концу следующей недели, но знал, что денег не будет, мы с Андрюхой решили не платить - работы были не выполнены, а те, что выполнены - не принимались по качеству. Да и вообще - форс-мажор, Революция. От собственных слабоволия и лжи я не мог сидеть на месте, метался по квартире, мысли скакали от одного решения к другому - забить на Фусенко, забить на Харьков, забить на всё, уехать в Москву, в Париж, развязать локальную войну и возглавить фронт какого-нибудь сопротивления. Последнее, было милым и фантастическим решением всех проблем - плакатные партизаны, похожие на кубинцев, игрушечный броневик обстреливает игрушечные деревенские строения, прислонившись спиной к кирпичной стене, радист беззвучно кричит в трубку, по косогору, часто припадая к пыльной земле, бегут фигурки с автоматами, штаб-квартира в уцелевшей избе, в углу спит не бритый вестовой, рыжая степь, чужие уставшие лица, помощь населения, 3-й взвод обходит справа, расстрел дезертиров, почему молчит пулемет, раненых подобрать, победа, почет и старость в теплой банановой республике. И ни каких фусенко, кредитов и банков...
   В этих спасительных для нервов войнах меня никогда не убивали, иногда - легко ранили, я командовал крупным соединением, мы освобождали мелкие населенные пункты и, даже, города. Послевоенная жизнь представлялась мне богатой и спокойной, хотя я понимал, что Гаагский суд, наверняка, приговорил бы меня к расстрелу.
   Ночь прошла без сна, что обычно со мной случается, когда я не устаю от работы и, маюсь вынужденным бездельем. Голова пухла планами, решениями, сомнениями - они выползали на простор квартиры, прятались в углах, шептались в темноте, сверкали глазами, требовали сигарет и успокоительных таблеток. Измученный их назойливостью, я заснул, когда за окнами уже серел рассвет.
   Утром объявился Квакин, ворвавшись бодрым голосом в мой сонный мозг через телефонную трубку. Проговорив с ним несколько минут, я начал просыпаться - окружающие предметы обрели яркость и вес, в ушах растаяла глухая ночная вата.
   - Поехали с нами, - трещал Квакин, - мы будем нырять, а ты ставридки наловишь...
   - С кем "с нами"? - не мог понять я.
   - Я и Рыжий Вовчик. Ну и ты. Я про Вовчика тебе рассказывал. Мы с ним в Балаклаве ныряли...Уф...Тяжело говорить. Нажрались вчера...
   - А куда ехать-то?
   - В Феодосию. Там транспортник франзузский затонул во время войны, прямо в бухте его люфтваффе раздолбал. Верхняя палуба не глубже тридцати метров. Мы уже баллоны забили. Катер возьмем. Погода отличная уже неделю. Грех случай упускать...Фууу...Еле дышу.
   - А как же ты нырять будешь с перепоя?
   - Рыбок подкормлю, - засмеялся Саня, - главное - в загубник не наблевать.
   - А на чем поедем?
   - На Вовкином "Опеле". Слышишь, тебе не все равно? Столько вопросов лишних. Где, куда, на чем...Собирайся - через час за тобой приедем.
   - Подожди, я Люсе скажу.
   - Говори. Привет ей. И поцелуй от меня.
   Я прикрыл ладонью телефонную трубку и спросил у сонно моргающей Люси, можно ли поехать на рыбалку.
   - Езжай, конечно. Я же тебе вчера еще предлагала, чтобы ты с Квакиным развеялся.
   - Подъезжайте, - произнес я, убрав ладонь с трубки, - что брать с собой?
   - Оденься теплее. Термос с чаем возьми. Еду по дороге купим. Люсю от меня поцеловал?
   - Поцеловал, поцеловал. Все. Жду.
   - Только не тяни кота за хвост, как обычно. Нельзя опаздывать. С хозяином катера договоренность на определенное время.
   - Ладно. Давай.
   - Все, конец связи.
   - Подожди, а удочки? - заволновался я.
   - Будут тебе удочки, - успокоил Квакин, - целый пучок удочек.
   - Ну, хорошо.
   Пока Люся заваривала чай с мятой в огромном китайском термосе, разрисованном яркими экзотическими цветами, я тщательно подбирал одежду - теплый свитер, связанный Люсей на два размера больше, чем требовалось, от этого особенно удобный и милый, лыжные штаны "каламбия", шерстяные носки, теплые ботинки.
   - Шапку возьми, - напомнила Люся, - там ветер.
   - Взял. Надо таблетки в рюкзак положить. От головы...и все такое...
   - Уже положила. Перчатки не забудь.
   - Хорошо.
   - Термос в машине держи стоя, не клади на бок. Он протекает.
   - Хорошо. Кулек для рыбы надо взять.
   - Кулек уже положила.
   - Хорошо. О, Квакин звонит. Наверное, подъехал. Чай готов?
   - Готов. Забирай. С термосом осторожнее.
   - Я понял. Все, поехал. Давай, любимая, жди с уловом.
   - Когда вернетесь?
   - К вечеру. Думаю, часов в шесть.
   Я поцеловал Люсю, подхватил рюкзак и вышел на улицу. Было тепло и безветренно под голубым, совсем не зимним, небом. Странная крымская погода, утро обманывает, перерастает в хитрый день и заканчивается загадочной ночью. Невозможно прогнозировать настроение, температуру воздуха и возможность выпадения осадков. Трепетный, изменчивый мир с внезапными дождями и гололедом. Но, сейчас было сухо и здорово - стоило насладиться этим в полной мере.
   Саня познакомил меня с Рыжим Вовой, который оказался сорокалетним мужичком невысокого роста, насупленным, как старичок-боровичок из мультфильма, но веселого и острого на язык. Я забросил рюкзак в необъятный багажник черного Опеля - универсала, где уже разместились баллоны, фирменные сумки с дайверским снаряжением и множество целлофановых кульков, забитых непонятно чем. Квакин забрался на заднее сидение, снял кроссовки и заявил, что будет спать. Вова что-то буркнул про друзей, готовых бросить в трудную минуту, ему было тяжело после бессонной пьяной ночи, но Саня уже лег, накрыл голову спортивной курткой и, видимо, сразу заснул.
   - Да, наверное, здорово вы вчера отдохнули, - улыбнулся я, усаживаясь на переднее сидение, рядом с водителем.
   - И не говори, - Вова страдальчески скривился и включил зажигание, - отрегулируй сиденье, если не удобно. Там внизу рычажок, с правой стороны.
   Всю дорогу мы разговаривали о погружениях, затонувших кораблях, самолетах, техно-дайверах, сухих и мокрых костюмах, компенсаторах, глубинах и катерах. Оказалось, что Вова владелец рекламной фирмы, у нас много общего, но мы не стали обсуждать бизнес - слишком теплый и перспективный был день, чтобы портить его рассуждениями о проблемах добывания денег. "Знаешь, как мы называем биг-борды, на которые наклеиваем постеры с харями всяких кандидатов и политических лидеров?" - это был единственный вопрос, который коснулся работы и окружающего хаоса. "Как?" - поинтересовался я. "Биг-Морды" - сказал Рыжий и, даже, не улыбнулся. "Надо запомнить" - я тоже не засмеялся - настолько это было точно и справедливо. Когда мы въехали в Феодосию, проснулся Квакин и потребовал воды.
   - Из моря напьешься, - ответил Рыжий.
   - Дайте жидкости, - еле ворочал языком Квакин, - звери. Гестапавцы. Остановите Землю, я сойду.
   - Вчера надо было думать, прежде чем водку жрать, - Вова похлопал себя правой рукой по щеке, - видишь, как папа выглядит? Огурец! Потому, что знает меру.
   - Дайте воды, - продолжал ныть Саня, - Серега, у тебя термос был. Где он?
   - В багажнике. Не достанешь из салона.
   - Сукиии...
   - Потерпи. Сейчас на рынок заедем, провианта купить - напьешься, - успокоил его Вова.
   Когда машина остановилась возле входа в рынок, обозначенный белой каменной аркой, Саня сказал, что все купит сам и, умчался в сторону торговых рядов. Вова откинулся на спинку сиденья и задремал. Я вышел из автомобиля, чтобы размять ноги и поглазеть на газетные киоски. Шершавые, остро пахнущие свежей краской издания пестрели заголовками, которые продолжали телевизионную тему революционного апокалипсиса, содрогаясь, я купил несколько развлекательных журналов с кроссвордами и анекдотами, надеясь, что они не инфицированы политическим герпесом. Журнальчики были прошлогодними и скучными, что меня несказанно обрадовало. Я не хотел платить за Биг-Морды, которые после победы выкачают из меня каждую копейку, вложенную ими в предвыборную компанию. Только с такими процентами, которые не позволяли себе брать даже живодеры-ростовщики в тяжелые и неурожайные годы.
   Пока Вова дремал, а я листал прессу - вернулся Квакин, груженный пакетами с провизией.
   - Ты что, с голодного края? - поинтересовался Рыжий, открывая глаза.
   - Сами потом благодарить меня будете, - кряхтел Квакин, запихивая все купленное в багажник, - вот, смотрите, что я приобрел.
   В его руках появилась литровая банка с мутным рассолом, в котором плавали маленькие сизые огурцы.
   - Кто хочет? - Квакин открыл пластмассовую крышку и отхлебнул жидкости, - Бомба!
   - Давай, - Рыжий протянул руки с умилением глядя на народное лекарство.
   Когда рассол кончился - я тоже попробовал, он был острый, с плотным чесночно-укропным ароматом - мы разделили хрустящие, упругие огурцы, доставая их руками из банки. Сразу захотелось есть.
   - А что ты там купил? - поинтересовался я у Квакина.
   - Правильно, давай перекусим, - поддержал меня Вова.
   Мы достали из пакетов свежие белые батоны, круги упоительно пахнущей "краковской" колбасы и пластиковые бутылки с лимонадом. Это простая пища, разложенная прямо на капоте машины, показалась мне необыкновенно вкусной и правильной.
   - Чай пить будем? - поинтересовался Квакин.
   - Нет, на катере греться будем. В море, наверняка, ветер. Замерзнем после погружения, - возразил Рыжий.
   - Правильно, - согласился Саня, ломая колбасные круги руками и раздавая нам.
   Но мы, все равно, выпили чаю, используя вместо стакана крышку термоса. Я закурил, наслаждаясь сладким напитком и сладким же дымом.
   - По машинам, - скомандовал Вова, когда с едой было покончено, - нас ждут уже. И к пограничникам надо заехать, разрешение взять.
   Пока мы добирались до берега, брали разрешение на выход в море (это заняло, к моему удивлению, всего несколько минут - Рыжий явно заплатил за эту скорость), в голове поселилась приятная тяжесть и чувство нереальности того, что происходило за пределами нашей поездки. Да и сама поездка превратилась в сладкий предутренний сон - воскресенье, будильник выключен, спешить некуда. Я не заснул, а барахтался в ватном одеяле из солнечных лучей, бьющих сквозь лобовое стекло и закрытые веки, обрывков радиопесен, коротких фраз моих попутчиков и успокоительного шума двигателя.
   - Подъем, соня, - меня похлопали по плечу, я потянулся, выгоняя томное тепло из организма и, открыл глаза. Машина стояла на обрыве, в конце грунтовой дороги. Внизу шелестело спокойное море, подкатывая мелкую волну прямо к ряду железных гаражей, в которых, как я догадался, ночевали катера. От гаражей, прямо в воду спускались рельсы, поросшие зеленой мягкой слизью. По ним на тросе, с помощью лебедок, спускали и поднимали суденышки - старые моторные яхты, древние лодки, новые лодки с японскими моторами и списанные по негодности буксирчики. Квакин устремился вниз по обрыву, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, боком, ставя ступни на ребро, как это делают альпинисты. Ему на встречу шел пожилой человек в старой ветровке и вязаной шапочке, худой и неловкий. "Хозяин катера" - понял я.
   - Это Дима, наш капитан, - подтвердил мои предположения Рыжий, вытаскивая снаряжение из багажника. Блин, все это барахло придется тащить по обрыву до берега.
   - Староват он для Димы, - я искал сигареты, хлопая по карманам. - Дотащим, как-нибудь.
   - Димон - наш человек, Рыжий закряхтел, поднимая баллоны с воздухом.
   - Подожди, сейчас помогу, - сигареты мне найти не удалось, и я вылез из машины.
   Пока Квакин что-то обсуждал с капитаном, мы нагрузились первой партией снаряжения и начали спускаться вниз. Ноги разъезжались на мелких камешках, которыми был усыпан склон, я взмок в теплой куртке, но с моря дул свежий ветерок, напоминая о том, что сейчас зима. Вторую ходку мы совершили уже втроем, перенеся все необходимое для экспедиции к Диминому гаражу. Я вошел внутрь и увидел старый большой катер, когда-то выкрашенный белой и голубой краской, стоявший на железной платформе с колесами, много всякого металлического хлама, бочки с топливом, кучи ветоши и развешанный по стенам слесарный инструмент. Тележка с катером стояла колесами на рельсах и была привязана толстым стальным канатом, намотанным на огромный железный барабан, прикрепленный к дизельному двигателю.
   - Здесь не курите, - предупредил нас Дима. Я только что нашел сигареты в заднем кармане штанов, закурил одну, но, безропотно выкинул ее в воду.
   Рыжий и Квакин стали обсуждать с Димой детали будущего погружения, а я стал поднимать на борт все, что мы принесли из машины.
   - Сколько времени в море будем? - доносились до меня куски разговоров.
   - Часа четыре...
   - А ставридка идет?
   - Идет. Если в одном месте нет, в другое перейдем. Есть ставридка, много берут рыбаки.
   - Хорошо.
   - ...найдем корабль?
   - ..."кошкой" тралить будем...Зацепим - буй поставим...
   - с Костей нырял...
   - Костя на прошлой неделе был...подняли каску...хороший корабль...
   -...французы...большой...бомбили - прямое попадание...за десять минут затонул...
   Я попытался разместить сумки и рюкзаки так, чтобы они не мешали под ногами. Второстепенные вещи и кульки с едой засунул под деревянные скамейки. Когда, на мой взгляд, порядок на палубе был наведен, я зашел в рубку, чтобы поглазеть на приборы и большой деревянный штурвал, как на пиратских кораблях. Сейчас спускать будем! - крикнул мне Дима.
   Я помахал ему в через лобовое стекло рукой - "понял!". Он в ответ махнул мне и завел дизель лебедки. Катер вздрогнул и стал медленно катиться задом по рельсам, визжали колеса платформы, хрустели шестеренки передачи - я ухватился за штурвал, сохраняя равновесие. Несколько раз катер останавливался, натягивая страшно трос, снова дергался, пока облегченно не закачался на воде. Все запрыгнули на борт, напарник Димы, который подошел во время спуска, отцепил трос и что-то крикнул нам. Мы его не услышали, потому что Дима включил двигатель и рубку наполнил грохот и выхлопные газы. Катер медленно стал пятиться, вспенивая винтами воду и разворачиваясь носом в сторону открытого моря.
   - Здорово? - подмигнул мне Саня.
   - Спасибо, что вытащил из квартиры, - мне нравилось начало приключения - старый кораблик, небритый Дима-капитан, деловитый Рыжий, бледный с перепоя Квакин, груда снаряжения в фирменных сумках, терпкие морские слова - "кошка", "тралить", "буй", пенная кильватерная струя на металлической поверхности моря и вероятность наловить ставридки.
   Когда мы отошли от берега, в лицо ударил плотный свежий ветер, суденышко прыгало на мелкой волне, лавируя между огромными ржавыми конусами, обозначающими подводные препятствия - полная отрешенность от всего, что осталось на суше - я думал, смогу ли жить такой жизнью, добывать из моря рыбу, возиться с лодкой, ходить в старом бушлате, не суетиться, говорить короткими вескими фразами, честно, размерено, ничего лишнего...Потом понял - моя тяга к разнообразию, граничащая с манией, не позволит этого, я уйду к россыпям городских огней, к дымным автомобильным пробкам, к головокружительной беготне, уйду, сбегу, не выдержу равновесия, чтобы потом ночами вспоминать о нем, спокойном и крепком, тяжелом физически, но здоровом и чистом равновесии. Охватила меня, сидящего на скользкой деревянной лавке, звенящая легкая печаль человека, живущего не так, и понимающего это, и продолжающего жить не так, я сквозь солнцезащитные очки смотрел на приготовления Рыжего и Квакина - черные костюмы, фонари, щел-щелк, работают, горит, короткое змеиное шипение проверяемых клапанов, тяжелые пояса, набитые свинцовыми брусками и дробью, завидная сосредоточенность, шшшш, клапан, порядок, я хотел с ними, я не мог с ними, красивые дайверские ножи, подгонка, все это настоящее, баллоны настоящие, катер настоящий, взорванное транспортное судно под нами настоящее, на настоящей глубине, и опасности там настоящие - течения, рваная обшивка, потеря ориентации в лабиринтах отсеков и кают и мутные донные отложения.
   Перед погружением я сфотографировал Вову и Квакина, на борту, втиснутых в гидрокостюмы, потом в воде, размахивающих руками и, они синхронно ушли на глубину, а я с Димой остался их ждать, пытаясь понять, сколько будет тридцать пять метров глубины в пересчете на этажи высотного здания. Получалось у меня не менее девяти этажей - я поежился, разглядывая тяжело переливающуюся морскую гладь. Потом, я остался один на открытой палубе - капитан ушел в рубку и лег на узкий топчан, обитый дерматином. Сигареты быстро тлели на ветру, не успевая насытить легкие никотином, время замерло, жизнь сосредоточилась на борьбе с капризной зажигалкой, на частых затяжках, переменчивых бликах зимнего солнца на поверхности воды, ртутный неземной блеск утомлял глаза, убаюкивал, усыплял, приходилось растирать лицо, чтобы не заснуть. Часы остались дома и, было не понятно, сколько прошло времени с момента погружения. Я скинул оцепенение - надо было поинтересоваться у Димы, не пора ли ребятам вернуться, но не успел - на поверхности показались две черные головы в масках.
   Они вытянули из глубины три небольших зеленых снаряда ( двадцатимиллиметровая зенитная пушка - определил я) и железную часть кирки - всю в наростах, почти бесформенную. Пока мы с Димой помогали стягивать с них тяжелые холодные костюмы, растирали синие тела полотенцами, поили чаем, Квакин рассказал про танки и грузовики на палубе затонувшего корабля, про то, как он растерялся, когда случайно поднял ластами облако ила, про плохую видимость, а я представлял людей, которые барахтались в ледяной воде, панику после прямого попадания авиационной бомбы, всех этих людей, которые думали, что мир создан для них, и мир, действительно, был мал, сжимался до теплого комочка внутри остывающего тела, а вокруг пламя и смертельный холод, как страшно, обидно и нелепо - до берега рукой подать.
   Когда водолазы согрелись, капитан вывел катер в открытое море, прочь из бухты, обогнул мыс с обрывистым берегом и заглушил мотор, объявив, что здесь есть ставрида. Мы наладили снасти, очень простые, с множеством крючков и красными и желтыми пучками ниток вместо наживки, ребята обучили меня приемам ловли ставридки, тоже простым, все расселись по разным бортам катера и принялись удить. Дима не обманул - рыбы было много, я наловил полный кулек за двадцать минут. Потом свернул снасть, больше мне не надо было, не хотелось выдергивать из воды этих доверчивых серебристых рыбок, их и так было достаточно для засолки и жарки.
   - Потрошить надо, чтобы засолить? - спросил я у Рыжего.
   - Не надо. Вымой, солью пересыпь - и на два дня в холодильник.
   - И все?
   - Все. Пальчики оближешь. Только соль крупную бери, не йодированную. Мелкая не годится.
   - Понятно, - посмотрел я на свой улов и, подумал, что часть рыбы придется раздать знакомым. Слишком много.
   - Больше не будешь ловить? - поинтересовался у меня Квакин.
   - Нет. Куда ее столько? Хватит.
   - Ясно, я тоже пас.
   - Все, сматываем удочки, - подвел итог Вова, - хорошего - понемногу. Дима, давай к берегу.
   Усталые и довольные мы перетащили снаряжение обратно в "Опель", Квакин рассчитался с капитаном, поблагодарив его, все пожали ему руку, и расселись в машине. Теперь я занял заднее сиденье, расположился там комфортно, голова была тяжелая от свежего воздуха, напало сонное оцепенение, Саня наоборот - взбодрился, они с Рыжим начали вспоминать вчерашнюю пьянку, шлюх, которых вызывали, двух прекрасных (как выразился Квакин) и одну ужасную, ее выгоняли, но она осталась, отказалась от денег и косматила (тоже Квакиновское словечко) до утра, напилась, приставала ко всем подряд, но ее не хотели, она танцевала на столе голой, ее все равно не хотели, она плакала, заснула в туалете, потом проснулась и лезла в драку, ругалась со своими прекрасными коллегами. Под рассказ о похождениях несчастной не красивой проститутки я заснул, убаюканный ровным ходом машины и мягким теплом в салоне. Мне приснился не долгий сон о пьяных моряках, которые устроили дебош в портовом кабаке, не поделив малолетнюю азиатскую красотку. Моряки - красочные, не бритые, похожие на пиратов, пили ром из квадратных бутылок, зловеще громко смеялись, тягуче и яростно избивали друг друга возле грязной барной стойки, а желтая хрупкая девочка улыбалась мне издалека, сквозь сигарный дым, манила меня, но ее увели вверх по темной лестнице, в номера, громко хлопнула невидимая дверь, я кинулся за ней, на встречу внезапно подувшему холодному ветру и проснулся. Багажник "Опеля" был открыт, Саня что-то выгружал из него прямо на асфальт.
   - Просыпайся, приехали, - улыбнулся Рыжий, - горазд ты поспать.
   Я посмотрел в боковое стекло и увидел, что машина стоит возле моего дома, вечер и поездка окончена. Стало грустно и зябко - позади остались - металлическое море, затонувшие рваные корабли, ветер в лицо и маленькая раскосая проститутка в цветном сарафане.

***

  
   Ставридка получилась на славу - жирная, вкусная, в меру соленая, мы с Люсей с таким удовольствием ее поглощали на второй день после рыбалки, что я не выдержал и решил поделиться с Андрюхой.
   - С тебя пиво, с меня - рыба, - сообщил я ему по телефону.
   - Завтра в пять приеду. Нормально? - Андрюха обрадовался приглашению.
   - Годится. Люся завтра во вторую смену. До девяти вечера. Посидим сами, побалдеем.
   - Какого пива взять?
   - Разного. Но, много не бери, так, для вкуса. Я его вообще пью только под настроение.
   - Значит, в пять?
   - Ага, в пять. Жду.
   - Посидим завтра с Андрюхой, поболтаем...Решим, как дальше жить...Я тебя с работы заберу, не волнуйся, - сообщил я Люсе, которая расправлялась с солеными ставридками и, только кивнула утвердительно головой. На ее тарелке быстро росла гора рыбьих скелетов и голов, которыми она периодически подкармливала собак, замерших возле стола с заискивающими мордами, пасти полные слюны, печальные глаза ленивых домашних животных, привыкших попрошайничать.
   - Хорошо засолили, - я чистил рыбу от внутренностей и костей, раскладывал ее на куске хлеба с маслом, ел и запивал сладким чаем.
   - Вкусно, - согласилась Люся. Собаки были с ней полностью согласны.
   - Знаешь, хочется, иногда, все бросить...Уехать куда-нибудь в глушь, чтоб ни телевизора ни телефона. Кур разводить, индюков всяких. За грибами ходить, камин, библиотека, сад, бассейн во дворе соорудить, воздух чистый...Собакам раздолье.
   - Все это хорошо, если есть возможность в город вернуться, когда надоест. А это быстро надоест. Нам все быстро надоедает. А собакам - главное, чтобы кормили. И спать на теплой кровати.
   - Да, - приходилось признать Люсину правоту, - это все мечты. Типа заграницы. Не набегаешься от себя, надо жить там, где живешь. Но, надо что-то менять. Может, в депутаты пролезть? Надоело быть наблюдателем, все дербанят, всё дербанят, скоро и нечего будет уже, начнется передел...Ха! Начнется! Он уже начался, посмотри телевизор - революция это и есть экспроприация экспроприаторов, тот же самый дербан дербанщиков. Одних убирают, чтобы самим открыто воровать, опираясь на закон, Конституцию, армию и милицию. Блин, достало все. Ты же понимаешь, что это не революция, а бандитский переворот - одни паханы сменяют других?
   - Понимаю, - вздохнула Люся.
   - И я понимаю. Я боюсь, что все понимают. А если понимают все, значит, они согласны с положением вещей. И, просто, новый пахан им больше обещает - крутые наколки, возможность безнаказанно воровать и насиловать. Это тоже временно. Придет новый хозяин, все заберет, одних посадит, других опустит - и так всегда...Из поколения в поколение... Но, мы же не вечные, чтобы ждать светлых времен. Может, надо пристроиться к кому-нибудь, чтобы не думать каждый день о хлебе...
   Я разволновался, закурил, мирный разговор за столом перерос в мой злобный монолог, трудно было остановиться, меня несло, плескалось в голове бурное море, поднимая осевшие, погребенные обиды, как облако ила, вызванное неловким движением ласт, фонарь гаснет, паника, где поверхность, трудно трезво мыслить, тело судорожно дергается, поднимая новые и новые клубы мелких частиц, спасите наши души...
   - Пристроиться можно, - спокойно произнесла Люся, - а как потом со всем этим жить? Не думаю, что ты сможешь...
   Я захлопал глазами, словно вышел из темной комнаты на свет, ничего не видно, но паника пропала, злость улетучилась, осталось только чувство незавершенности, беспомощности и растерянности.
   - Пойду собак выгуляю, - это единственное, что я смог выдавить из себя.
   "Я придумаю, придумаю, всегда что-то придумывал, и сейчас придумаю, прорвусь, всегда прорывался..." - думал я, прогуливаясь вдоль дороги возле дома, привязанный поводком к собаке, пустой от отсутствия свежих идей. Все очень застоялось в моем мире, я стал слабым от сытости, размеренности и постоянства. Нелепые местечковые перевороты оказались способны нарушить гармонию моего существования, это плохо, очень плохо, тело ослабло, зубы сточились, я плыву туда, куда несет поток, щепка я, вертит меня, мокрую щепку, грязная вода. Страшно - ничего я не контролирую, даже не успеваю рассмотреть проносящийся мимо берег, вижу только серые пузыри, которые зарождаются и лопаются перед моими глазами, они и являются картинкой, иллюстрирующей мою вселенную, эти глупые грязные пузыри. Иногда, промелькнет, вдруг, клочок голубого неба, когда река переворачивает меня на спину, играючи. Миг - и брызги воды слепят глаза, заливает уши - и я забываю, что есть там, вверху, красивое, малопонятное и бесполезно прекрасное. Забываю, ежеминутно занятый притиранием красных глаз, отплевываясь, и барахтаясь, трясу головой, оглохнув.
   "Придумаю, придумаю" - шептал я как заклинание, провожая взглядом проносящиеся мимо меня машины. "Придумаю и сделаю".
  
   Андрюха привез кулек, набитый множеством бутылок с пивом - чешским, немецким, темным, светлым, пшеничным...
   - Обалдел, совсем, - удивился я, - просил же, "не много".
   - Ты сказал - разного, - оправдывался Андрюха, - а "разного" и "не много" - понятия не совместимые...
   - Ладно, попробуем все. Понемногу. Открывай. Давай, сначала вот это...Я и бутылку такую не видел.
   - Магазины завалены любым, каким хочешь...Просто, ты внимания не обращал. Ты же не дружишь с пивом.
   - Все, давай усаживаться. Хватит трепаться, - я достал красивые кружки с крышками в виде кабаньих голов и поставил на стол блюдо со ставридкой.
   - Сам солил, говоришь? - Андрюха оторвал голову первой рыбке и отправил ее в рот.
   - Сам. Нравится?
   - Ммммм. Супер. Без всяких специй?
   - Только соль.
   - Отлично. Не думал, что зимой она такая жирная. Долго солилась?
   - Два дня, - я наполнил бокалы черным пивом.
   - Супер. И пиво интересное. Но, я темное не очень люблю...
   - А мне нравится.
   Мы замолчали, на время, наслаждаясь напитком и рыбой, мягкой, свежей и нежной.
   - Знаешь, Андрюха, - я достал сигарету и закурил, - не спал вчера всю ночь...Вечером передача была по телеку - "Операция выбор"Ы"" называется...
   - Как называется?
   - "Операция выбор "Ы"", операция "Ы", понимаешь?
   - Почему "Ы"?
   Я засмеялся.
   - Кино забыл? "Чтоб ни кто не догадался..."Тема такая, что выборы - это операция, которая направлена на то, чтобы задурить людям голову. Чтобы ни кто не догадался, что им суют под видом обещаний. Выбора то, на самом деле, нет...Ни какого...Хрен редьки не слаще...Что красные, что белые.
   - Да-а, не смешно, - Андрюха почесал затылок и приложился к бокалу.
   - Не смешно. Но как это верно, Ватсон! И, что самое интересное, передача наша, местная. И рожи там наши, местные, знакомые до боли. Рассуждают что-то, трындят...Понимаешь, к чему веду?
   - Нет, честно говоря.
   - Я эти рожи, как и ты, с детства видел. С некоторыми в песочнице играл. Теперь они там - а мы здесь. Они говорят, а мы - слушаем. Фирштейн? - в возбуждении я встал со стула и начал расхаживать по кухне.
   - Ну и...
   - А почему не мы там? Почему не нас показывают по телевизору? Ты задумывался?
   - Наверно, у них родители богатые. Или денег много...Девать некуда...
   - Вот! - я потер ладони от удовольствия, - вот она, главная наша ошибка. Мы заведомо ставим себя ниже. После такой постановки вопроса мы обречены. Сами себя загоняем в угол.
   - Серега, давай смотреть на вещи трезво. Без денег не пролезешь. Это аксиома. Нужен стартовый капи...
   - Только не говори мне о стартовом капитале! - оборвал я Андрюху, - это все отмазки. Раньше мы думали, что для начала любого бизнеса нужен этот долбанный стартовый капитал. Так?
   - Ну...
   - Однако, у нас фирма, созданная из ничего. Из воздуха, из сомнений, из ночных работ, из бессонницы...Ни копейки не заняли. Потому, что у нас был свой стартовый капитал. Знаешь какой?
   - ?
   - Желание и терпение. Вот и весь необходимый капитал. Это не круче, чем деньги. И не быстрее. Но это работает. Если ты не клянчишь деньги на свое дело, то потом не надо ни с кем делиться...
   - Но, это все теория. Как пролезть туда? Реально, с чего начать?
   - Начало уже есть. Мы - члены партии. Я возглавляю первичную организацию. Мы уже в строю. На самых задворках, но уже там. Скоро выборы. Судя по всему - толковых людей не хватает. Надо себя проявить, чтобы заметили, так нарисоваться, чтобы не смогли стереть. Мне кажется, сейчас самое подходящее время.
   - А жить на какие шиши? Такая работа будет занимать все время. А фирма?
   - Вот, подошли к самому важному моменту...С моими аргументами ты пока согласен?
   - В общих чертах - да, - Андрюха открыл новую бутылку пива. Про рыбу он забыл, увлеченный разговором.
   - Получается, что желание у нас есть. Мы хотим прорваться. Надоело собирать объедки...
   - Ну, хватит пропаганды. Делать что надо?
   - Надо решить. Бросить фирму вдвоем мы не можем. Значит - надо выбрать депутата Балтики...Один занимается фирмой, другой - лезет в политику. Это может быть только обоюдное решение.
   - А если не выйдет ничего? - Андрюха очень надеялся, что я развею его сомнения, но я не хотел врать.
   - Может и не выйдет... Этого не узнаешь, пока не попробуешь. Я чувствую - пришло наше время. Пришло, надо только начать.
   Мы замолчали на некоторое время. В кухне сгустились вечерние сумерки, незаметно и быстро, я включил свет и выбросил окурки из пепельницы в мусорное ведро.
   - Выглядит немного наивно, - Андрюха задумчиво рассматривал пивную кружку, хлопая тяжелой крышкой.
   - Понимаю. Я не ставлю нереальных целей. Президентами нам не стать. Но, в горсовет - вполне возможно попасть. Для начала - очень не плохо. Это уже прорыв. Год работы. Что это за срок? Пыль...Год, всего лишь год. И не заметишь, как пролетел.
   - Согласен, срок не большой...
   - Вот они, выборы...Посмотри. Пролезут те, кто лезет. Те, кто спит, все проспят. Годом жизни можно рискнуть.
   - Хорошо, я согласен. Я буду фирмой заниматься - ты продвигаться в партии. План четкий есть?
   - Будет план. Пока его нет на бумаге (а он скоро будет!) - все остается на своих местах. Работаем, как работали. Созреет окончательный план битвы - поговорим опять. Будем считать, предварительное решение мы приняли, - я, вдруг, почувствовал себя опустошенным. Все, что я пережил за последние сутки, выплеснулось. Оказалось, внутри меня были только эти переживания, ничего более - гулкая порожняя бочка сидела за столом и пыталась заполнить себя пивом.
   - Это не будет легко, - сказал я устало, - может быть, это будет даже отвратительно. Только, я не могу больше ждать. Надо ползти вперед. Если ты откажешься - я пойму...
   - Я же согласился, ты чего? - Андрюха удивленно поднял брови, - вместе, так вместе.
   - Извини, это я так...Устал что-то. От безделья, наверно. Спать не могу. Выборы, выборы, выборы...Какой канал не включишь - везде выборы. Это их выборы. Следующие будут наши. Поверь, я чувствую...Главное - решить...
  
  

5.

Прошлый год. Зима.

" Ты помнишь, как все начиналось?"

(Машина времени)

   Вы участвовали в отечественной избирательной кампании где-нибудь в глубинке? Нет? Тогда вы не видели заезжих столичных пиарщиков третьего сорта, все эти понты, графики плана голосов, медиапланы, деловую сухость, утреннюю похмельную сосредоточенность, древние ноутбуки(дорого, однако!), навороченные мобильники(могу себе позволить!), желание получить гонорар до подсчета голосов, "мне этот кабинет!", "научитесь работать!", "у вас Интернет тормознутый!", "а у нас в Москве!". Все, блин, они из Москвы, у Лужка работали, только что они тут делают, такие современные и востребованные, где их мустанги, ламборджини, кавалли и серджиотаччини?! Шоу ми юа мани !На хуй они в столице не нужны, такие красивые, вот и едут по мухосранскам, ждут выборов, как затрапезные актеришки - новогодних елок. Подработают, наворуют по мелочам и возвращаются в свои родные пэгэтэ, бухать в крохотных кухнях, поражать малолетних проституток знанием жизни и избивать своих толстых жен.
   Не бойтесь, проститутки, жены политтехнологов, дети политтехнологов, политтехнологи, сутенеры и их нахлебники! Хватит вам на "Саузу" с лаймом, на пятилетнюю "Мазду" и на лечение простатита! Пока сутенеры и проститутки (те, что покруче) готовы отдать честно насосанные деньги за возможность "быть сверху" в бесконечном сексуальном спарринге Народ vs Власть.
   Все это я знал заранее, чувствовал, может не так остро, без детализации рисовал образы и возможные повороты сюжета, но знал, не мог не знать, не оправдаешься теперь незнанием. Однако, это было новое блюдо в моем рационе, щекочущее нос неизвестными и странными пряностями, хорошо оформленное шеф-поваром , будоражащее воображение и разжигающее аппетит. Любопытство, азарт и возможный переход на новый уровень земного существования - опасный коктейль для беспокойного человека - головокружительные перспективы, навеянные ночными бдениями и беседами с друзьями в бане.
   Приближались парламентские выборы - возможность притереться в местном политическом бомонде, обзавестись связями и поменяться ролями с самим собой, сидящим у экрана телевизора, нервно кусающим ногти, бессильно наблюдающим за чужой игрой на очень крупные деньги. Ой, как интересно и ново! Слишком большое искушение для искателя приключений.
   Я не сразу придумал План, о котором мы с Андрюхой говорили у меня на кухне, запивая пивом соленую ставридку. Пришлось ходить в штаб партии, каждый день, прислушиваться, изучать лица, до обморока смотреть аналитические передачи по телевизору, читать газеты сквозь туман отвращения, искать фишку, которая бы сделала меня необходимым для членов клуба, тайного закрытого общества, где в ходу машины дороже пятидесяти тысяч долларов, шикарные костюмы и интервью с вальяжными журналистами. Шли месяцы, закончилась революция, я многое понял, или думал, что понял, но фишка где-то валялась, поблескивала под столом незаметно, каждый день я проходил мимо нее, не замечал этого призывного блеска, злился на себя, Андрюха корректно молчал, не напоминал мне о разговоре, верил, что я все сделаю как надо.
   Однажды ночью меня что-то разбудило. Сонно шатаясь, я вышел на кухню и включил электрочайник. Пока он утробно гудел, нагреваясь, я отыскал сигареты и закурил, тупо глядя на пепельницу и, просто, как вдыхал дым, понял свою главную и роковую ошибку, которая уводила меня в сторону от решения. Эта ошибка застила свет, крутила вокруг меня магические индейские танцы, притупляла ум, окуривала, шептала на ухо заклинания гортанным голосом, делала все, чтобы помешать мне подняться, выйти из круга, освещенного костром, в лес, самостоятельно. Моя ошибка - Ненависть! Ненависть, проникшая в душу вместе с революционными лозунгами через телеэфир, впитанная кожей пальцев, сжимавших боевые политические листовки. Ненависть, поразившая мозг, разлагающая меня, требующая мести. Она заставляла принимать все обиды, полученные моим народом, как свои личные, переживать, сопереживать, беситься, лезть на стены - все, что угодно, только не думать, не думать, не понимать простую, как кирпич, истину - чтобы быть нужным, необходимо стать дефицитным товаром, за тобой должны выстроиться в очередь ("не больше одного Сергея в руки!"), очередь за твоим сердцем, знаниями, яростью и упорством...
   Все, что пол года назад покупала революция - полевых командиров, студентов, рэперов, кружки по интересам, флэш-мобы, спортивные секции, скейт-бордистов, любые организованные сообщества молодых людей - во всем этом теперь нуждались мои нынешние партайгеноссе. Все, точка. Я ненавидел эти искаженные речевками рты, сжатые кулаки, "насбогатонаснеподолаты", ненавидел, как человек, оставшийся не удел, выпавший из общей гулянки, забытый шумной веселой толпой на скучном полустанке, злой, одинокий, поэтому - слепой. Надо было становиться одним из них. Хуже, надо было собрать их и возглавить, нацепив другие косынки, и вручив другие флаги. И назначить цену. Отпускную цену со склада. Без ценника товар возьмут даром, украдут или найдут другой, на котором криво написаны маркером цифры. Цена - это показатель готовности продукта к употреблению, даже, если его еще нет в помине.
   Я включил компьютер, закурил новую сигарету и, к утру был готов План создания молодежной организации, развернутый План, подробный. Все жизненный опыт, накопленный в виде паззлов, загромождавших беспорядочно мою голову, сложился в двадцатистраничный труд, напичканный терминами из практической психологии, педагогики, политологии и инструкций по ведению партизанской войны в городских условиях. Ключевые слова сами всплывали из жутких колодцев памяти, сбивались в строчки и листы печатного текста. Перечитав, я должен был признать, что написанное напоминало инструкцию к действию - по военному строго, освежающе цинично, безжалостно и, вызывало уважение.
   И пришел я с этим в штаб партии. И сначала было Слово. И это слово было "Вперед!". Партия наша была старая, очень долго она нежилась во власти, или около власти, рядом со властью - это разлагает организацию, делает ее похожей на королевский двор, погрязший во внутренних заговорах, фаворитах, постелях, дележе казны и ядах. Нынешние политические катаклизмы показали полную недееспособность партийного организма и отсутствие людей, готовых на решительные меры. А делать что-то было надо, ни кто толком не знал "что", но необходимость ощущал каждый. Поэтому "вперед!" - это единственное подходящее слово, которое выдавил заместитель председателя партии Колесниченко Григорий Львович, попросту - Шеф, мой ровесник и крупный местный чиновник, усиленно соображая, чем грозит моя ураганная активность.
   - Новая власть меняет наших людей в правительстве Крыма, - он коротко и оценивающе поглядывал на меня из-под сросшихся бровей, - борьба ведется, в кулуарах, но...Необходимо показать, что мы - сила, поднять народ, заявить о себе громко, но аккуратно. Да, давно мы о себе не заявляли, успокоились слишком.
   - Нам надо организовать палаточный городок на площади. Протест, в ответ на кадровые чистки. И проводить перманентно митинги, пикеты, все, что будет уместно...
   - Мы организуем палаточный городок? Мы же у власти пока здесь. Какой может быть палаточный городок? Это же абсурд...
   - Пока у власти. Если ничего не делать - это скоро пройдет.
   - Мда. Не слишком ли радикально? Что-то в этом есть мальчишеское, не серьезное...
   - Однако, действенное. Не хочу напоминать о последних событиях в стране, и так ясно... Не будем сворачивать городок, пока не добьемся своей цели. Если ничего не изменим, по крайней мере, заложим фундамент для будущих парламентских выборов, они не за горами, оживим организацию, в конце концов. Людей свежих к себе подтянем.
   - Ладно, убедил. Вперед, на баррикады. Попрошу только, чтобы все действия согласовывались со мной - все лозунги, мероприятия, заявления...Ни какой партизанщины.
   - Ясно, Григорий Львович.
   - Можешь говорить - "Шеф". Я в курсе, что вы меня так за глаза называете...Так удобнее и для телефонных переговоров. Слишком имя-отчество труднопроизносимое. Кстати, по телефону - ни каких открытых текстов, ни каких имен. Так надежнее.
   - Понял. Когда приступать?
   - Вчера, - усмехнулся Шеф, - время теряем. Познакомься с нашим политтехнологом из Киева, гос-по-ди-ном Кравченко (за что, интересно, мы ему столько бабок платим?), он тебе основные принципы ведения массовых мероприятий объяснит. Техническую сторону будешь с ним координировать. Он сейчас в соседнем кабинете, зайди к нему. Скажешь, что я прислал, а то и разговаривать не станет... Послушай, ты свой проект молодежной организации не показывай ни кому, не надо, а то решат, что надумал власть в стране захватить. А может, так оно и есть?
   - В ближайший год родная страна может спать спокойно.
   - Ладно, иди к Кравченко, пока у него еще время обеденного абсента не наступило. После этого он тебя может научить только искусству пикировать в горящем истребителе на вражеские эшелоны. Начинай действовать, поговорим о твоих личных планах в партии по ходу пьесы. Прояви себя, и все будет хорошо, я своих людей не забываю.
   - Понял, Григо...Шеф.
   Кажется, я не успел. Кравченко сидел в своем кабинете лиловый, зло чиркая что-то в бумагах "Паркером". Пахло аптекой, тяжелым одеколоном и усталостью.
   - Добрый день. Меня к вам направил Григорий Львович.
   - Зачем? - имя Шефа не произвело ровным счетом, ни какого действия.
   - Мы собираемся организовать палаточный городок...
   - Кто это - "мы"? Выражайся яснее.
   - Молодежное крыло партии...
   - Ясно. Дальше.
   - И Григорий Львович...
   - Я уже слышал про Григория Львовича. Что вам лично от меня надо?
   - Консультация, - я начал выходить из себя.
   - Ах, консультация! Я не даю консультаций. Присылают неопытных пацанов, которые не знают, что такое политическая борьба. Да, что там борьба! Не знают как провести митинг! Ничего не знают...Вот ты знаешь, что такое политическая борьба?
   - Не знаю.
   - А зачем тогда пришел? Я не могу тебя научить ходить. И за ручку вас водить не намерен. Зачем ты пришел? - багровое лицо Кравченко начало переливаться странными неземными оттенками.
   - Я пришел посмотреть, на какую хуйню уходят наши партийные взносы. Теперь вижу, - я вышел, резко хлопнув дверью. В кабинете послышались маты и звук перевернутого стула.
   В коридоре я столкнулся с Шефом. Он уже спешил к выходу, на ходу застегивая пиджак.
   - Ну как, нашел общий язык с Кравченко?
   - Очень содержательно пообщались.
   - Прекрасно. Я в министерство. Из Киева пришла писулька - повысить коммунальные тарифы. Мы будем бойкотировать это решение. Организуй завтра митинг возле управления ЖКХ. Напиши сценарий, список выступающих, все, как положено, транспаранты, флаги, эти...мегафоны...Покажи сценарий Кравченко. Обсуди с ним. Все. Вечером доложишь.
   - Хорошо, Шеф.
   - Если нужны будут люди - хватай всех, кто попадется в штабе под руку. Скажи - я распорядился.
   - Ясно.
   Я сел в зале для заседаний, пустом и гулком, среди полированных поверхностей и аквариумов, в голове тревожная суета и страх. Началось! Все как обычно - на руках не плохой расклад, судя по всему. Только, неизвестно, в какую игру я сел играть, очень туманно представлялись мне правила и ставки. С чего начать? С чего начать? С чего? С какой карты заходить? Чем дольше я сидел, тем невыполнимее казалась мне задача, завтрашнее событие обрастало красочными фантастическими деталями, мелкими, но экспрессивными, как конная атака в лоб на пулеметные позиции, красиво и безнадежно, сабельные взмахи, суровый профиль, фатальный ужас в глазах и лошадиные морды в хлопьях бешеной пены. В зал зашла Галина Николаевна, с которой мы познакомились недавно на общих партийных мероприятиях, и сразу оценила мое состояние. Она была депутатом Верховного Совета, участвовала в сотнях митингов, чуть ли не каждый день давала интервью и, это не мешало ей находить время для таких депрессирующих субъектов, как я.
   - Здравствуй, Сережа, - она села на соседний стул и устало заморгала глазами, пытаясь привыкнуть к яркому освещению зала, - не помешала?
   - Здравствуйте, Галина Николаевна. Нет, конечно, не помешали. Сижу вот, чертиков рисую, - я показал лист бумаги, покрытый беспорядочными эскизами предстоящего завтра ада, - мне завтра митинг проводить. А я не знаю, что делать.
   - Митинг. А на какую тему?
   - Повышение тарифов за...за... коммунальные услуги, кажется. Что-то в этом роде...
   - Повышение тарифов? Не очень боевая тема для молодого человека. С твоим то темпераментом.
   - Мда. Не пойму, с чего начать?
   - Ты не волнуйся. Не важно, какая тема. Главное - почувствуй необходимость этого мероприятия. Ты уже не Сергей Лужин, ты - защитник народных интересов.
   - Ага. Из меня защитник, как из гов...хм...это...плохой защитник...из меня.
   - Не прибедняйся, - засмеялась Галина Николаевна, - помню я, как ты на собрании чехвостил всех за пассивность. Прямо, как Фидель.
   - Нашло что-то...
   - Вот и сейчас пускай найдет. Не думай о последствиях, о телекамерах, о том, как ты будешь выглядеть. Думай о тех людях, по которым действительно ударит это повышение. Они не могут сказать. А ты можешь. Их голос не услышат. А твой - услышат. Вот так. Не в партиях дело, не в пиаре, а в людях, которые за тобой стоят. Если ты это почувствуешь - все будет хорошо...Ну ладно, заговорила я тебя. Можешь на меня рассчитывать. Я выступлю. Считай - пять минут митинга уже есть. Если будет надо - могу говорить и дольше. Правда, трудно будет потом остановить...Все. Давай, готовься, а я поехала на телевидение.
   - Спасибо, Галина Николаевна.
   - Все будет хорошо. До завтра, Сережа.
   - До завтра. Спасибо.
   Ступор прошел, как только я понял, что выход один - через дверь, отсидеться в кабине пилота не получится. Я сам сюда пришел и кинул за плечи парашют. Все. Я, блин, парашютист. Хреновый, но прыгать придется. Я ворвался в приемную Шефа, где властвовала секретарь Лена, симпатичная и миниатюрная, как нэцке. Только не фарфоровая, а стальная.
   - Лена, есть дело, - начал я бодро, опершись рукой о край безбрежного стола.
   - А что у вас там за шум был с Кравченко? Ругались? - тонкие бровки взлетели вверх, а глаза округлились заинтересованно.
   - Да ну его. Слушай, завтра митинг. Шеф сказал, чтобы я использовал все ресурсы. Я тебя прошу, обзвони секретарей всех первичных организаций и скажи, чтобы они вывели своих людей в 10-30 к управлению ЖКХ, это на Дмитриевской...
   - Я знаю адрес...
   - Да, хорошо...Значит - в десять тридцать. Пусть выведут всех, кто может ходить. Тех, кто не может ходить, пусть принесут на руках. И пусть сообщат имена выступающих, от каждой первички - один человек. Фамилия под запись. Количество человек - под запись. И чтобы не филонили!. Скажи - Шеф будет лично проверять количество.
   - Но, Шеф завтра в Киев улетает...
   - А вот это их не касается. Под запись!
   - Слушаюсь, мой генерал! - Лена засмеялась и открыла записную книжку с телефонами партийных организаций, - через двадцать минут доложу.
   - Спасибо. Я тебя обожаю.
   В коридоре на меня наткнулся Миша Тульский, которого все звали Моня, с неопределенными обязанностями и гипертрофированным самомнением. Моня каждому встречному, по большому секрету, рассказывал какие чемоданы денег он возил из Киева во время прошлых выборов. Чем он сейчас занимался в штабе, мне было неизвестно. Но, щеки он надувал важно и сидел за компьютером с совершенно непреступным видом.
   - Привет, Моня.
   - Привет, - Моня пытался пройти мимо меня.
   - Чем занят? - я перегородил ему дорогу.
   - Отчет надо писать...К утру должен быть готов...Извини, я спешу.
   - Не получится с отчетом... Надо готовить митинг.
   - Какой митинг? У меня отчет...
   - Значит, ты отказываешься помогать в организации мероприятия? - спокойно спросил я.
   - У меня другие штатные обязанности, - холодно произнес Моня и пошел в свой кабинет.
   - Штааатные? Хорошо, - бросил я ему в след, - так Шефу и скажу - "Моня отказался".
   - А при чем тут Шеф? Это что, его распоряжение?
   - Какая тебе разница. Иди, строчи свой отчет...
   - Ну, если это приказ Шефа...А почему он сам мне не сказал об этом?
   - Моня, подумай, кто ты? А кто Шеф! Позвони ему, спроси, почему, мол, не предупредил? Смешной ты...
   - Да ладно...А что делать то надо? - Моня скис и явно огорчился, что появилась конкретная работа.
   - Слушай меня. Ты должен сделать транспаранты, лозунги и собрать флаги в кучу. Все, что есть в наличии. Проверь мегафоны. Чтобы работали. Через три часа все должно быть готово. Я проверю.
   - Три часа...Ого! А что на транспарантах писать?
   - Что писать? - переспросил я, наблюдая, как неустойчивый Кравченко вышел из своего кабинета и пытался закрыть дверь на замок, подбирая ключ из огромной связки, - Кто у вас обычно все бумажки сочиняет?
   - Ммм. Эта...Ирина...как ее?...Григорьевна.
   - Понятно. Иди к ней и скажи, что нужны тексты. Короткие, броские. На тему повышения тарифов на жилищно-коммунальные услуги...Запомнил? Вот. Штук тридцать приготовьте. Лучшие выберем.
   - Тридцать? Ну, ты шустрый!
   - Моня, прости меня, но, ответь только на один вопрос...Ты в штабе работать хочешь?
   - А при чем здесь...?
   - Просто ответь. "Да" или "нет".
   - Ну, хочу.
   - Считай это экзаменом. Меня наделили полномочиями определить круг необходимых для дальнейшей работы людей. Этого пока достаточно, чтобы исполнять мои указания. Фирштейн?
   - Но я временно подчиняюсь Кравченко, - опешил Моня от моего напора.
   - Если тебя интересует "временно" - иди помоги ему найти ключ и донеси его до такси. Если хочешь "постоянно" - ищи Ирину...Георгиевну...
   - Григорьевну.
   - Да, Григорьевну. Ищи ее, и садитесь за тексты. Все, время пошло.
   Еще несколько секунд Моня переваривал все услышанное от меня, кряхтел, зеленел и затрусил всем своим рыхлым телом в сторону кабинета - выполнять неожиданно свалившееся задание.
   Я вернулся в приемную - узнать, как продвигается дело с оповещением руководителей первичных организаций.
   - Все нормально, - успокоила меня Лена, - бурчат, но подчиняются. Люди будут.
   - Хорошо. Через пару часов надо еще раз обзвонить, получить подтверждение. И собрать всех, вместе с замами на завтра в тринадцать ноль-ноль, после митинга. Будет разбор полетов и постановка новых задач на будущее. У нас впереди организация палаточного городка. Итак - завтра, тринадцать ноль-ноль, все, без исключения.
   - Ого! - Лена уважительно, по-новому посмотрела на меня, - может, лучше разрешение у Шефа спросить?
   - А ты разве еще не звонила ему?
   - Хм...Звонила.
   - Ну, и что он тебе сказал?
   - Выполнять...
   - Ну вот, все нормально. Да, еще...приготовь десяток почетных грамот...заполни текст...ну, например...мммм.... "за самоотверженность и преданность делу партии". Фамилии не вбивай, завтра решим, кого поощрить.
   - Сделаю, Сергей Анатольевич.
   "Сергей Анатольевич", отметил я про себя, прекрасно. Значит, так тому и быть.
   - И еще, Леночка, чуть не забыл. Вызови этого, руководителя молодежной организации...как его?
   - Тигляй Артем.
   - Вызови Тигляя с десятком активистов, самых надежных. Будем учиться в рупоры кричать организовано. Через час.
   - Хорошо.
   - И не забудь про списки выступающих.
   - Будут готовы, Сергей Анатольевич.
   - Леночка, я для тебя "Сергей". Хорошо? Все, по машинам, - я азартно хлопнул в ладоши и пошел догонять Кравченко.
   Он так и не ушел, сидел в своем кабинете, в кожаном кресле, закинув ноги на стол и, курил, двери нараспашку. В глазах его глазах тускло переливалась осмысленность и грусть старого человека. На мгновение, мне его стало жалко.
   - Разрешите? - я остановился на пороге и достал пачку сигарет.
   - Ааа...Лужин...Проходи, присаживайся. Кури, если хочешь. Вот пепельница.
   - Спасибо. Я хотел извиниться за несдержанность...
   - Проехали. Так что ты хотел?
   - Мне нужна помощь профессионала. Без вас ничего не получится. Завтра митинг. Я его организую, люди будут, транспаранты, все как полагается...Но, без вас...
   - Что я могу сделать? - Кравченко подобрался, затушил сигарету и убрал ноги со стола.
   - То, без чего митинг не будет иметь веса. Журналисты, пресса, телевидение. Их надо пригласить. Мало того - они должны прийти. А потом - написать об этом. И показать по телевизору.
   - Практически невыполнимо, - Кравченко подкурил новую сигарету и откинулся на спинку своего кожаного трона.
   - Почему? Вы знаете всех этих акул пера. Они знают вас.
   - Этого не достаточно...
   - Деньги будут, - успокоил я его, хотя, сам в этом не был уверен.
   - И этого недостаточно.
   - Ладно. Нужен сюжет? Будет! Будет хорошая картинка. Прекрасная картинка. Они ее и даром снимать станут, - у меня в голове промелькнули красочные кадры предстоящего мероприятия и сложились в единое полотно.
   - Какая картинка? - заинтересованно спросил Кравченко.
   - Представьте: бочки, железные бочки, в них горят газеты, дрова...Вокруг бочек жмутся люди в черных телогрейках и валенках. Им холодно. Плакаты : "Мы не можем платить за отопление по новым тарифам", "В наших квартирах холодно"...
   - Таааак...
   - Шалаш. На входе сидит человек, кутаясь в плед. Плакат: "У меня забрали квартиру. Я не мог за нее платить из своей нищенской пенсии".
   - Хорошо. Но это должен быть старик. Или старушка.
   - Будет старушка. Дальше. Мама с детьми. У детей ранцы. Идут в школу. Они перемазаны черным. Золой, например. Руки грязные. "У нас отключили воду за неуплату." Другой малыш держит керосинку. "При свете этой лампы я делаю уроки. Ученье свет..." Такого в Крыму еще не было.
   - Жестко.
   - Беретесь пригласить журналистов?
   - Берусь. Сейчас всех обзвоню. А как технически это обеспечить? Бочки, шалаши...
   - Сейчас позвоню своему компаньону. Он на нашей фирме за два часа все это сварганит. Это уже другой вопрос. Журналисты будут?
   - Будут, - Кравченко взял телефонную трубку.
   - Сергей Анатольевич! - услышал я голос Лены, - Тигляй пришел с молодежью. Ждут вас в зале заседаний.
   - Иду! - я наклонился к Кравченко, - спасибо вам за помощь. Мне все говорили, что вы настоящий профессионал. Теперь я это и сам вижу.
   Кравченко вздрогнул и с некоторым испугом посмотрел на меня.
   - Вы далеко пойдете, - он первый раз обратился ко мне на "вы".
  
   На экране мелькали черные бочки, возле которых жались люди в телогрейках, протягивая руки к языкам пламени, дети, перемазанные золой, шалаши, старики в пледах, флаги, транспаранты, много митингующих, больше, чем ожидалось - красивую картинку показывали по всем местным и двум центральным каналам. Все шероховатости остались за кадром - Шеф увидел в Киеве "Новости" и сразу позвонил.
   - Молодец! Не ожидал такого результата. Как ты смог наших лежебок расшевелить? Удивляюсь...Лена сказала, что ты шороху навел в штабе...
   - Пришлось действовать быстро.
   - Так и действуй дальше. Когда палаточный городок разобьете?
   - Завтра. Все готово. Ели вы не против, Мишу Тульского и Тигля возьму себе в помощь...
   - Так ты их уже запряг, кажется, - Шеф рассмеялся одобрительно, - бери, конечно. Пусть работают. Да, звонил Кравченко...Хвалил тебя за организаторские способности...Странно...Он ни кого не хвалит...Ты, кажется, хотел в горсовет баллотироваться?
   - Надеюсь, меня включат в списки...
   - Включат. Считай, что ты уже там. Все...Выставляй свои палатки. Я прилетаю через два дня - решим, какие акции надо провести. Держись там.
   - Спасибо, Шеф. Все будет хорошо.
   Я не спал всю ночь, просматривая поздние выпуски новостей, вздрагивая радостно от собственного появления на экране, записал все это на видеомагнитофон, прокручивал кассету еще и еще. Началось. Иногда, нападало странное ощущение, что все это происходит не со мной, да и не готов я, просто повезло, случайно, стечение обстоятельств...Но, пришло утро, выросли на площади конусы палаток, протянулись ленточки, потянулись люди, потянулись журналисты, зачастили митинги и пикеты, не было времени смотреть и записывать, каждый день новый сюжет, я сам стал новостью. Постепенно, это перестало меня удивлять. Забылось быстро, зачем мы здесь, на этой площади, что происходит, кто этим командует и когда закончится. Главное - новый сюжет, картинка, блиц-интервью, статья в газете, новости, новости, новости. День без эфира - странный день, пустой и бесполезный. Какие-то бодрые молодые ребята тоже хотели содрогаться от собственных лиц на экране, сбились в десятки и сотни, почти организация, скандировали, жонглировали знаменами - План начал действовать, оживляемый моей бессонницей и деньгами Шефа. Дом, Андрюха, стройки отодвинулись в другой спокойный мир, куда я с удивлением, иногда, заглядывал, сбрасывал груды фактов и эмоций, сумбурных и требующих разъяснений, звонил взволнованный отец, Люся странно на меня смотрела, а я рвал связки на трибунах, самозабвенно погружаясь в новое для меня информационное пространство. Все, что будет потом - это потом. А сегодня необходимо высказать в микрофон мнение народа, написанное Кравченко, отредактированное Галиной Николаевной, утвержденное Шефом и изображенное Моней на ватманском листе с помощью маркера.
  

***

  
   Мы обедали в этом кафе, потому, что недорого, приличная кухня и две минуты от избирательного штаба, если идти прогулочным шагом. Уже к двенадцати часам дня большой зал был забит посетителями, официанты вальсировали между столами, накурено и деловито. Сюда приходят не отдыхать, а принимать необходимые для жизнедеятельности организма химические элементы и соединения. Мы с Моней пробился к угловому столику, уселись на жесткие стулья и заказали стандартный обед.
   - Как ты думаешь, меня оставят на выборах работать? - Моня боролся с нервным тиком. Из-за этой борьбы его лицо выглядело зловеще.
   - Я не знаю. Моя судьба тоже не решена, все очень неоднозначно, - мне лень было в тысячный раз обсуждать тему возможных перспектив моей и мониной работы на выборах.
   - Тебе легче...У тебя бизнес есть. Захотел - ушел к себе на фирму, сиди, бабки заколачивай, - стонал Моня.
   - Ага, мне же деньги на дом приносят, - съязвил я, - по телефонному звонку, по первому требованию. Чемоданами... Сейчас Андрюха приедет...Ты ему это скажи, он посмеется.
   - Если с тобой Шеф будет беседовать, про меня не забудь. Если меня выкинут, я пропал...Перспектив никаких.
   - Не забуду.
   - Точно? Не пиздишь?
   - Знаешь, Моня, не наседай. Сказал один раз - сделаю. Чего ты меня проверяешь постоянно...
   - В наше время нельзя ни кому верить...
   - Так чего ты ко мне прицепился, недоверчивый такой? - я начинал злиться.
   - А тебе верю.
   - Аааа. Спасибо...
   Намечающуюся напряженность снял Андрюха, завалившись в кафе с огромным черным чемоданом, набитым документами, сметами и проектами. "Для денег" - говорил Андрюха, объясняя его размеры. Ему верили и с уважением косились на чемодан. Моня завистливо кинул взгляд на черное чудовище - он всерьез думал, что там пачки денег.
   - Шалом Алейхем, - поприветствовал я Андрюху.
   - Шалом, черные братья, - Андрюха сел за стул рядом с Моней, - заказали мне что-нибудь?
   - Как и себе. Суп, люля-кебаб и "Цезарь".
   - Отлично. Голодный как собака.
   Моня не ответил на приветствие и сидел, с ужасом глядя на нас.
   -Вы что, евреи?
   - Моня, с твоей фамилией, лучше эту тему не затрагивать, - Андрюха пытался пристроить свой чемодан под столом, нагнулся и, голос его звучал сдавлено.
   - Моня, а ты заешь, кто самый ярый борец с мировым сионизмом? - я, вдруг, развеселился.
   Моня растерянно молчал.
   - Евреи, живущие в бывшем Союзе.- ответил я на свой вопрос и, начал вещать голосом профессора, читающего лекцию, - Главные признаки советского еврея - яростные нападки на иудеев, обличение жидо-массонского заговора и тэдэ. Моня, расслабься, КГБ за тобой не следит. Слишком мелкая фигура. Да, и кэгэбэ никакого уже нет...
   Андрюха откровенно хохотал, забыв о еде.
   - Да и вообще, если тебя зовут Михаил Аркадьевич Тульский, а родители иммигрировали в Израиль, надо смириться и ходить в синагогу, а не бить себя пяткой в грудь на черносотенных собраниях.
   - На каких собраниях? - не понял Моня.
   - О, как все запущенно, - искренне удивился я, - с такими печальными глазами надо знать, что такое "Черная сотня". Ты когда последний раз книгу читал? Не партийный буклет, а книгу, купленную в магазине?
   - Ну эту, про Карнеги...
   - Про Карнеги? Ты хотел сказать книгу Дейла Карнеги...Мне страшно за тебя, Моня. Почитай Хэмингуэя, или Ремарка...
   - Хэмингуэя я читал... "Старик и море"...
   Я подавился салатом "Цезарь". Если в разговоре со взрослым человеком после имени Эрнеста Хэмингуэя тот лепетал про старика и про море, я понимал, что он остался в 9-ом классе общеобразовательной школы навечно, похоронив весь огромный и загадочный мир под пыльными "Хрестоматиями".
   - Моня, ты "Старик и море" не читал, а проходил, это разные вещи. Ладно, давайте обедать, не будем портить себе аппетит размышлениями о великом и недоступном... некоторым...
   - О, Квакин голодный чешет, аж спотыкается! - объявил Андрюха.
   Через зал к нам приближался Саня в черных непроницаемых очках, кожаной черной куртке и тинэйджеровских джинсах цвета хаки.
   - Хэви мэтал, нарики! Все жрете? Не нажретесь никак, - на его упитанном лице искрилась вечная беззаботная улыбка.
   - А ты сюда проповедовать вегетарианство пришел? - поинтересовался Андрюха, - диетолог, бляха-муха. Скоро джинсы лопнут на жопе.
   - Кто бы говорил, - не растерялся Квакин, - картина "Три толстяка".
   - Особенно Серый, - засмеялся Андрюха, - глиста в обмороке...
   - Не мешайте обедать, придурки, - беззлобно огрызнулся я, - садись, Саня, не маячь...
   - Чем питаемся сегодня? - Квакин заглянул каждому в тарелку.
   - Не труси мне своих микробов, - нахмурился Моня. Он был чистюлей, до отвращения.
   - Моня, тебя убьют не микробы, а инсульт, - сообщил Квакин, - не надо так всего бояться, нервные клетки не восстанавливаются. Да, Серега, тебе Вовка Рыжий привет передавал. Помнишь его?
   - Конечно, спасибо.
   - Он той фотографией, которую ты на катере сделал, до сих пор хвастается. В рамку вставил. Классно получилось. Мы вчера шашлык вечером с ним ели - он тебя вспоминал. Говорит - ты наш пацан, хоть и не дайвер.
   - Рыбак рыбака...- я был польщен. Рыжий был человек из другого мира, не связанный с моими заработками и политикой. Я помнил о нем, он помнил обо мне. Ни какой финансовой заинтересованности - только приязнь двух рыболовов. Это как аромат дорогой сигары, эфемерно и прекрасно.
   - Да, новости слышали? - спохватился Квакин, - про штаб.
   - Какие новости? - беспокойное лицо Мони зашлось в нервном тике.
   - Почему ты всегда новости первым узнаешь? - усмехнулся я, - может, ты их сам выдумываешь?
   - Слушайте...Партия делится на две части. Одна остается на прежнем месте, а вторая, с Шефом во главе, с новым названием (Украинская Умеренно-прогрессивная партия), завтра переезжает в офис, тут, недалеко сняли...
   - А смысл? Какой смысл делиться? - Моня отложил вилку и посмотрел на меня, потом на Квакина.
   - А смысл такой. Партия большая, желающих получить мандаты много, денег у них куча, а пройдут по каждому списку во все уровни человек по пять, максимум семь. Понятно?
   - Ну, продолжай, - я тоже перестал есть. Эти слухи ходили давно, но я в них не верил, - Украинская...Как там? Умеренная...Еще какая? Прогрессивная...Педерастия какая-то...
   - Наши партийные боссы хотят за каждое проходное место брать деньги, как все нормальные люди. Не лохи же они! Но ни кто не будет платить за одиннадцатое место в списке, двенадцатое, тринадцатое и, так далее. За десятое - еще куда ни шло. А две партии, это значит, в два раза больше мест на продажу. Вот такая математика.
   - Чушь, - я снова принялся за еду, - ни кто не потратит бабки на зыбкое место в новой организации...Прогрессивная...Еще и умеренная...
   - А вот и не чушь! - возразил Саня, расправляясь с салатом, - За что люди готовы выкладывать деньги? А? Не знаете...Я вам скажу. За торговую марку, за громкое имя, за бренд. Партия наша старая, известная...Это бренд. За него будут платить?
   - Будут, - согласился Моня.
   - Вот, а вновь созданную партию возглавит Шеф. Он авторитетный человек. Его имя - тоже бренд. На этот бренд народ поведется. Ну как вам расклад? - Квакин победно оглядел нас.
   - Что-то в этом есть, - мне пришлось признать определенную логику в словах Сани.
   - Все, мужики, я поехал, - Андрюха встал из-за стола, - сегодня расчет с заказчиком. Надо не опоздать.
   - Помощь нужна? - поинтересовался я.
   - Да нет, все должно быть нормально. Я тебе позвоню, встретимся вечером.
   - Хорошо.
   Андрюха пожал всем руки, взял саквояж и вышел из кафе, сытый, вальяжный, тяжело переступая большими ногами.
   - А кто с Шефом будет в новой партии? - Моне очень хотелось попасть в их число.
   - Галя будет, однозначно...Больше знаю, меня точно не будет. Я остаюсь, - Саня махнул рукой в мою сторону, - вот Серегу, наверняка пригласят. Он сейчас на подъеме. Полевой, блин, командир, Че-Блин-Гевара.
   - А меня, меня? Что про меня слышно? - у Мони был такой жалкий голос, что суп показался мне кислым.
   - А кому ты нужен? - хмыкнул Квакин, - все, пора, я тоже побежал. Надо устраивать свою судьбу. Пока-пока. Созвонимся. Не скучайте без папочки. Да, к стати! Новую работницу взяли к нам в пресс-центр. Четвертый размер, блондинка, голубые глаза, Танюшей зовут...Я уже познакомился. Эх! "Где мои семнадцать лет?"
   Квакин исчез так же быстро, как и появился.
   - Вот баламут, - я задумчиво ковырял люля-кебаб.
   - Не наш он человек. Не надежный.
   - Он мой друг, - заметил я, - вот уже лет сто. Что он там говорил? Блондинка...голубые глаза...Кукла, наверное...
   - Как ты думаешь, это правда? - Моня был очень озабочен и, не скрывал этого.
   - Что, правда? Про четвертый размер? У него глаз наметанный...Тфу...Ты про разделение партии? Вполне возможно - у Квакина есть верные источники информации.
   - Какие источники?
   - Компетентные, - мне не хотелось развивать тему, но Моня не отставал.
   - Послушай, а ты за меня слово замолвишь? Когда с тобой Шеф будет разговаривать...Скажешь, что я свой? Что я нужен для работы в штабе? Я же свой...
   - Опять - двадцать пять...Во-первых, меня самого еще ни кто не приглашает. И разговора не было... Нормально - четвертый размер! Надо пойти посмотреть...Так что, пока я не в теме и, ничего не решаю...
   - Тебя пригласят, это сто процентов! - горячо шептал Моня.
   - Ну, когда пригласят - тогда и разговор будет...А во-вторых... Моня, а ты свой?
   У Мони от неожиданного вопроса отвисла челюсть. Я никогда так не поступал, не бил в лоб, не любил ставить других в неудобное положение, но не удержался - сейчас мне были не приятны монины заклинания, в этом было что-то позорное и унизительное.
   - Я...Я...- забормотал Моня, - ты же меня знаешь! Столько митингов вместе! Я же могу пахать день и ночь!
   - Ладно, ладно, пошутил, - я пытался сгладить свою неожиданную резкость, от которой самому было неловко, - конечно скажу Шефу, что тебя надо брать. Куда же без тебя...
   Обеденный наплыв посетителей начал спадать и кафе быстро пустело, официанты собирали грязную посуду со столов, уныло передвигаясь по залу.
   - А по поводу Квакина ты подумай, я таких людей за версту чую, - Моня любыми способами пытался быть мне полезен, заглядывая преданно в глаза, - он скользкий.
   - Хватит мне про Саню рассказывать, мы с ним три тонны крабов выловили. Я же сказал - он мой друг. Точка.
   - Ну хорошо, хорошо...Извини.
   - А по поводу преданности и предательств, была у меня в школе такая история... Ты на УПК ходил?
   - Куда?
   - На Учебно-производственный комбинат...В школе. Все ходили. Вспомни. Ну?
   - А, да, ходил. На курсы вождения.
   - А я учился на штукатура-маляра, - начал я рассказ, закуривая, - в девятом классе, кажется...
   Весна была ранняя и теплая, томящая душу, ленивая и безответственная. На УПК, где нас каждую пятницу пытались обучить набрасывать на стену известковый раствор и наклеивать обои, приходилось добираться тремя видами транспорта - трамваем, потом метро и, наконец, на троллейбусе. Длинная дорога к знаниям не давала сосредоточиться на праведных мыслях - за окнами мелькали присыпанные молодой зеленью деревья, киноафиши и симпатичные девчонки. Компания у нас была большая, шумная, почти половина класса, каждую секунду возникали идеи, как прогулять ненавистный комбинат - в парк, покататься на канатной дороге, в кафе-мороженное, на индийское кино, к реке, по домам - только бы не занудный мастер-штукатур, цементная пыль и гулкие аудитории. И мы прогуливали. Часто. Так часто, что директор УПК накатал письмо нашему директору, где поименно перечислил всех злостных лентяев нашего класса и предупредил, что следующая "телега" будет в ГОРОНО, если безобразие не прекратится. Естественно, созвали комсомольское собрание, на котором присутствовали и наш классный руководитель Аннушка, и директриса с каменным лицом, и куча бойких ребят из райкома. Много говорили, обличали, пугали, скучно, не страшно и обыденно. Но у Аннушки, видимо, действительно были серьезные проблемы, то ли ее уволить пригрозили, то ли на пенсию раньше срока отправить, вышла она к трибуне бледная, с дрожащими губами, жалкая и растрепанная и, тихим шелестящим голосом попросила нас дать "честное комсомольское", что мы не будем прогуливать УПК, ни крика, ни угроз, только запавшие от переживаний глаза. Ну мы и дали, потому, что любили ее, незлобную, рассеянную женщину и, не хотели ей зла.
   Но, следующая пятница выдалась теплее обычного, девчонки румянились под солнцем, мы млели на скамейках перед учебным корпусом в ожидании преподавателя, который задерживался уже минут на десять. Преподавателя звали Борис Андреевич, Борька по нашему.
   - Давайте слиняем, - предложил Славик, мрачный зубрилка с огромным носом, худой и дерганый. Ему очень хотелось показать свою смелость - девушки на него ни разу в жизни не посмотрели, даже сейчас. Это его завело еще больше.
   - Почему мы должны ждать, пока Борька придет? Уже пятнадцать минут! Он не имеет права опаздывать! Я предлагаю уйти, - митинговал он, размахивая руками, и брызжа слюной, - пойдем в кино, все вместе.
   - А как же "честное комсомольское"? - поинтересовался я.
   - Не, правда, сколько можно ждать? - лениво потянул Толстый, - я вообще на собрании не был. И клятв не давал. Я болел.
   - Правильно, - оживился Славик, - коллектив должен решить. А все обязаны подчиниться этому решению.
   - Нельзя так, - вмешалась в разговор Наташка, ради которой мы с Толстым в пятом классе конструировали космический корабль, - мы Аннушку подведем. У нее будут неприятности. Большие.
   Я посмотрел на Наташку и ожидал, что она скажет еще что-нибудь, решающее, ставящее финальную точку под нелепыми выступлениями припадочного Славика. Но она больше ничего не произнесла.
   - Может кто-то боится? - шипел Славик, выпучив на меня влажные глаза, - может ему страшно?
   Больше всего мне хотелось сломать его горбатый нос, но я промолчал, а все пацаны зашумели, обсуждая свою личную отвагу:
   - Правильно, нечего без дела сидеть! Учитель опоздал! Мы не обязаны его ждать. Мы не нарушаем слово, занятий ведь нет. Препода нет, и занятий нет! Нет Борьки - можно уходить! Уходим! В кино! Все, так все!
   - Если у нас нет занятий, не пришел учитель, мы должны предупредить и отпроситься. Надо сходить к завучу УПК, - сказал я и похолодел. Повисла такая тишина, что я услышал звон трамвая поворачивающего на блестящих рельсах в нескольких кварталах от нас.
   - Ты...тттты...пппредатель! - от возмущения Славик начал заикаться, а лица всех моих школьных друзей припорошило белой мукой отвращения.
   - Я не предатель, - от напряжения у меня перехватило горло, поэтому голос был тихий и не убедительный, - мы же клялись. И не хором, а каждый по отдельности вставал и говорил "Честное комсомольское"!
   Все начали спорить, мнения явно разделились, но Славик не унимался, это был его звездный час:
   - Нельзя идти против мнения коллектива, уходим - значит все! Кто не идет - предатель!
   - Да ладно, - обратился ко мне Толстый, добродушно улыбаясь, - пойдем. Действительно, все идут, чего ты ерепенишься.
   У меня стали свинцовыми ноги, я стоял, прислонившись спиной к железному щиту, на котором веселые нарисованные строители выполняли различные производственные задания. Я не мог пойти со всеми. Не потому, что дал слово. Точнее, не только потому, что дал его. Я не мог пойти из-за противного Славика, не хотел плестись на поводу у этого закомплексованного хорька, который пытался выбиться в лидеры стаи. Но, я и не мог остаться здесь, потому, что уходила Наташка, уходил Толстый, уходили все...Это был конец. Я сам себя загнал в тупик.
   - Ну что, идешь? - крикнул мне Славик, а потом обратился ко всем, - нет, не пойдет, кишка тонка!
   - Я же сказал, что я не иду, потому, что дал слово, - голос у меня внезапно зазвенел, готовый сорваться в плачь.
   Все повернулись ко мне спиной и направились в сторону парка, впереди, подпрыгивая от возбуждения на тонких ножках, спешил Славик. Толстый пожал плечами, помялся несколько секунд, и пошел в том же направлении. Пока вся группа не скрылась за углом огромного серого здания, я видел, как Наташка оглядывалась несколько раз в мою сторону, но ее взгляда поймать не мог.
   Все кончено. Я сел на скамейку и окоченел. Завтра будет смерть и презрение. Аннушке я все равно не помог, все ушли. Наташка теперь на меня и смотреть не будет - девчонки не любят предателей и слабаков. Толстому все равно - я его не осуждаю, он такой, какой есть. Оп! А еще двадцать минут назад жизнь была прекрасна. Как резко и непоправимо меняется обстановка, что делать, что делать? Догнать их? Невозможно, это слабость, я уже отказался, я сделал выбор. Был шанс, но я отказался. Остается сидеть и глохнуть от ужаса. Деревья, дома, оживленные весной прохожие отодвинулись вдаль, словно я смотрел на них в бинокль, не правильно поднеся его к глазам, другой стороной. Машины и люди избегали меня, обходя и объезжая по длинной окольной траектории мой позор, мою дрожь и страх. Ни кто не хотел иметь со мной дела.
   - Сидишь? Отдыхаешь? - резкий голос за спиной заставил меня вздрогнуть и обернуться. Славик! Глаза мечутся, возбужден, лицо покрыто ярким нездоровым румянцем от бега и волнения.
   - Решили вернуться? - я был удивлен и озирался, пытаясь увидеть остальных участников побега.
   - Нет, я сам вернулся, - Славик присел рядом со мной на скамейку, - сказал, что книгу забыл.
   - Так ты сейчас уйдешь?
   - Нет, я с тобой. Я вернулся. Зачем мне неприятности? Золотая медаль требует жертв. А за такой прогул может по полной влететь...
   - Подожди, ты ведь сам всех подбил...Ни кто не решался уйти...Это же ты...Ты же говорил, что кто не пойдет, тот трус...Все ушли...А ты... - я задыхался от абсурдности происходящего.
   - Да ладно, не обижайся. Теперь мы друзья по несчастью. Нам надо вместе держать оборону, а то заклюют. Нам друг без друга никуда...Мы же друзья? Я с тобой, - Славик очень близко придвинулся ко мне и пытался схватить за рукав ветровки.
   - Друзья? - меня прошиб пот. Я не хотел, чтобы при всей сложности ситуации, у меня появился союзник, способный навлечь еще больше ненависти одноклассников на мою голову, - друзья?! Да пошел ты...И грабли убери от меня!
   Я вскочил со скамейки и пошел в сторону учебного корпуса, не обращая внимания на крики Славика. На встречу мне попался Борька, торопливо семенивший по асфальтной дорожке с книгами под мышкой.
   - А где вся группа? - спросил он, крутя головой из стороны в сторону, - немного опоздал, вот, принимал учебники в библиотеке. Где все? Заждались?
   - Не знаю, - я пожал недоуменно плечами, пытаясь оттянуть час расплаты, надеясь, втайне, на возвращение ребят, - сам только подъехал, троллейбусы были забиты. Еще никого не видел. Наверное, где-то здесь. Может, за мороженным пошли. Сейчас вернутся.
   - А это кто на скамейке? Слава? Слава! Ты ребят не видел?
   - Они в кино ушли.
   - Как в кино? Ушли...Совсем? А ты один остался?
   - Один. Вот еще Сергей. Вдвоем, значит.
   - Понятно, - пробормотал Борька и ушел писать докладную записку.
   Я не помню, как добрался домой, ужинал, смотрел телевизор, играл на гитаре, уставившись в одну точку на стене, отвечал на мамины вопросы...Телефон молчал, беглецы не объявлялись, не пытались разведать обстановку, Толстый тоже не зашел, хотя жил в соседнем подъезде. Потом, внезапно телефон ожил, разрезая мрачное отупение на яркие лоскуты. Мама подняла трубку.
   - Да, здравствуйте, Анна Аркадьевна...Сережа? - она вопросительно посмотрела на меня, но я яростно замотал головой, - нет, Сережи нет. Гуляет еще... Хорошо...А что случилось? Какой ужас! Конечно передам...Обязательно...Конечно...До свидания, Анна Аркадьевна.
   - Сбежали, значит? - мама внимательно смотрела, как я ковыряю пальцем диванную обивку, - а ты не сбежал? Завтра классное собрание вместо первого урока. Анна Аркадьевна просила всех присутствовать, обязательно, без прогулов...Это серьезно.
   - Ма, можно я не пойду завтра в школу...Я заболел, температура...И голова болит очень. Обойдутся без меня.
   - Я сказала, что ты придешь.
   - Ну ма, очень болит голова...Правда.
   - Сережа, надо пойти. Это очень серьезно. Все будет хорошо.
   Я был в этом не уверен. Не был уверен ночью, утром, пока чистил зубы и пытался проглотить завтрак, не уверен, пока передвигал ватные ноги в сторону школы, не уверен стоя один в коридоре перед началом классного часа. Я стал уверен, что все будет плохо, когда оказался один за партой, ни кто не поздоровался со мной, даже Славик, он что-то жарко нашептывал ребятам и косился в мою сторону. Но, мне уже было все равно, только скорей бы закончилась пытка.
   Когда все расселись за парты, Аннушка попросила класс не шуметь и, сразу нависла опасная тишина. Комкая носовой платок в дрожащих руках, она сказала, что мы нарушили "честное комсомольское слово", которое дали ей на прошлой неделе, и она не знает, как с нами разговаривать после этого, только два человека не подвели ее (при этих словах я вжался в парту) - Сергей Лужин (мне захотелось умереть) и Слава Стаднюк. Повисла секундная пауза и тишина взорвалась:
   - Предательство хуже всего! В войну за такое расстреливали! Они не комсомольцы! Комсомольцы друг за друга стеной! Лучше выговор, чем друзей предать! Лучше двояк в четверти! Пусть из школы выгонят, но предавать нельзя!
   - Я был с вами, я за книгой ходил, а меня Борька поймал! - перекрикивал общий хор Славка.
   - Тише! Тише! - Аннушка пыталась успокоить гневную волну, собрание явно шло не по плану, - по очереди. Кто первый выступит? И запомните, мы обсуждаем не Славу с Сергеем, а ваш уход с занятий.
   И начались выступления. Я их почти не слышал, оглох я от позора, Аннушка, глупая женщина, зачем она меня защищала, только хуже, все возбудились и желали крови. Когда поток обвинений в сторону предателей стал иссякать, напряжение немного спало, слово взяла Оксанка, староста класса, мой вечный враг, красивая и злющая, гордо вскинула голову и начала речь. Все приутихли, а я зажмурился - терпеть унижения больше не было сил.
   - Ребята! - звонкий Оксанкин голос заполнил помещение, отразился от пыльных окон и обрушился на наши головы, - о чьем предательстве мы сейчас говорим? Мы все обвиняем Сережу Лужина, а он ведь не предатель! Он сразу сказал, что не уйдет. И не ушел! Он свое слово держит. Он не скрывался, не побоялся нашего презрения. Я считаю, что он поступил честно! Кто с этим согласен?
   Одноклассники мои не верили ушам, я сам не верил, но что-то неуловимо изменилось в атмосфере, повеяло облегчением и амнистией.
   - Я спрашиваю, кто согласен, что Сергея нельзя обвинять в предательстве?
   - Я согласна! - Наташка вскочила с места и, наверняка покраснела, как всегда краснеет, волнуясь. Я не видел этого, но знал точно, - он не предатель! Все на него напали, а он честно поступил с нами. Каждый мог не пойти, но побоялись обвинений в трусости, как стадо...Стадо и есть!
   - А между прочим, - лениво протянул Толстый, - Славка нас не предупреждал, что пойдет за книгой...
   - Я предупреждал!
   - Кого ты предупреждал? А? Кто это помнит? - насмешливый голос Толстого доносился с задней парты.
   - Не предупреждал! Точно! Не предупреждал! Не было такого!
   - А я помню, как все было, - продолжал Толстый, - мы за угол завернули, рррраз, а Славика уже нет! А Серегу не трогайте - он нас не обманывал. Предатель - Славик.
   - Правильно! Мы еще удивились, думали, отстал! Не ходил он за книгой! Он сбежал! Сбежал!
   - А еще я вам скажу, кто сдал нас, что мы в кино ушли, - Толстый сделал театральную паузу, - Сказать?
   - КТОООО? - ухнул класс.
   - Стаднюк сдал.
   - Откуда знаешь? Чего врешь? Не может быть!!!
   - Борьку встретил возле школы, он хотел на собрание прийти, но, потом передумал. Не стал обстановку накалять. Так вот, он у Сереги спросил, куда все подевались, а Серега говорит - "Не знаю, сам опоздал, наверное, где-то здесь шляются, по территории". А Славка орет - "В кино они смотались!" Вот такие дела. Ни кто его не ловил. Сам пришел и сдал нас с потрохами.
   Аннушка давно потеряла контроль над ходом собрания. А после выступления Толстого ей оставалось только наблюдать. Славка убежал из школы и неделю не появлялся, потом принес справку из поликлиники, его не трогали, просто перестали замечать. Благодаря поддержки девчонок, я на некоторое время стал звездой. Еще бы - невинно оклеветанный, а потом реабилитированный. Таких любят. Всем сбежавшим снизили в этой четверти оценку по поведению на один балл. Мне, как ни странно, тоже.
  
   - Ну что скажешь, Моня? - во время рассказа я выкурил несколько сигарет и наломал зубочисток, сложив их останки горкой на скатерти.
   - Надо было оставаться с коллективом, - равнодушно произнес Моня, сморкаясь в синий носовой платок, - нельзя выпадать из обоймы.
   - Вот как? - на эту историю все реагировали по-разному. Такая реакция была впервые - или Моня был совершенно равнодушным человеком, или пытался мне показать, что команда для него выше личных интересов, надеясь на мою дальнейшую протекцию. "Вот тупая скотина... или мудак?" - тест не сработал, я не добавил к его портрету ни одного штриха.
   Разговор умер, повисла странная пауза, я был немного растерян, а Моня явно начинал скучать. Разряжая обстановку, на столе завибрировал телефон и, на экране высветился номер Шефа.
   - Да, - ответил я свежим бодрым голосом.
   - Сергей, ты где находишься? - ни предисловий, ни приветствий.
   - В кафе, рядом со штабом.
   - Выходи на перекресток, я там через тридцать секунд буду. Пройдемся, надо поговорить.
   - Понял. Сейчас буду.
   - Шеф? - у Мони были круглые и умоляющие глаза.
   - Да, Шеф. Я убежал. Он меня ждет. Рассчитайся, деньги отдам. Все.
   - Не забудь...
   - Не забуду. Все. Перезвоню.
  
   Я шел по улице рядом с Шефом, склонившим голову, слегка вниз и набок, наблюдающим за траекторией движения своих дорогих туфель, завороженного чем-то далеким от меня, руки в карманах неприметной, но дорогой куртки. Зима потеплела, распахнула людям дубленки, сняла шапки, солнце выпило лужи талого снега. Прохожие узнавали Шефа, посматривали на меня заинтересованно, что доставляло мне некоторое удовольствие.
   Мы подошли к ресторану на центральной улице, роскошному ресторану, с метрдотелем в ливрее, мраморным холлом, отдельными кабинками, напоминающими о времени царствования Романовых, имперских амбициях и разгульных победоносных офицерах в сияющих сапогах. Фарфор, серебряные приборы на столах, не громкий голос официанта...Приятно, что есть такие заведения, изолированные от мира, случайных посетителей, забегающих за рюмкой дешевого коньяка; тихо, отрешенно, монолитно и надежно, как брусчатка на Красной площади.
   - Ты обедал? - обратился ко мне Шеф, когда мы сели за столик в самом углу огромного зала.
   - Спасибо, минут сорок назад обедал.
   - Дома обедаешь?
   - Нет, в кафе, рядом со штабом. С ребятами.
   - А мне здесь нравится...Не мелькают перед глазами...Кухня хорошая...
   Он заказал рыбную солянку, пиво с труднопроизносимым немецким названием, и осетрину, жареную на мангале. Я попросил приготовить эспрессо без кофеина.
   - Чем занимаешься? Работа...Фирма?
   - Фирма своя, строю автозаправочные станции...
   - Мммм...Хорошо зарабатываешь? - странная у него привычка не смотреть на собеседника. Не уютная.
   - Нормально. По сравнению с тем, что в город я приехал с полтинником долларов в кармане...
   - Значит, все сам, - Шеф оторвал взгляд от пивного стакана, чтобы коротко глянуть мне в глаза, - без поддержки со стороны...
   Я пожал плечами.
   - Получается, что так...
   - Жена, дети, машина, квартира, родители...? - Шеф начал сыпать вопросами, как на допросе.
   Я на секунду опешил, коротко отвечал, пытаясь поймать его взгляд, неуловимый, цепкий и равнодушный. Принесли солянку, но он не притронулся к ней, продолжая держать в руках пенный узкий бокал.
   Вдруг, что-то переменилось, вопросы закончились, я увидел совершенно другого человека, заинтересованного, с острым умом, горячего и увлеченного.
   - Знаешь, зачем я тебя спрашиваю? Я хочу понять, зачем тебе все это нужно. Ты работаешь, деньги есть, все благополучно. Зачем ты сюда лезешь? Мне нужны не просто люди, мне нужна команда. Я хочу знать мотивы каждого, быть уверенным, что наши цели совпадают. Мне нужны соратники. У меня большие планы... Но, цель - не власть...Не власть ради власти...я считаю, что нельзя жить счастливо, если вокруг тебя бардак. Что тебе дадут миллионы баксов, если ты, выходя утром из дорогущего особняка, будешь видеть мусорные бачки с бомжами и стариками...Ты не купишь спокойствие ни за какие деньги. Тебя ограбят, убьют, кинут за решетку...Потому, что беззаконие! Повсеместное. Это касается всех. И дворника и олигарха, тебя и меня. Совершенно одинаковые шансы попасть в жернова...Еще неизвестно, кому опаснее здесь жить - бедному или богатому. Но уезжать я не собираюсь. Я тут родился. Это мой дом. Мама здесь живет... отец похоронен. Пафосно? Пусть так. От себя не убежишь. Я хочу нормально жить здесь! За один год все не изменишь. Не будем обманываться. Это долгий путь. Очень долгий. Но есть план работы, реальный, экономические обоснования и тэдэ и тэпэ, собирается хорошая команда, специалисты...И просто, нормальные люди... Но, самое страшное, что улучшать жизнь должны не депутаты и правительства... А люди... Простые люди. И это им надо объяснить. Вбить в голову! Они будут сопротивляться, потому, что ленивые...Будут митинговать, а не работать... Будут ругать тех, кто заставляет их трудиться. Надо сломать это гнилое сознание потребителей, лентяев и горлопанов...
   Шеф подался всем телом вперед, глядя мне в глаза. Он не бурчал, привычно, а говорил четко, почти яростно.
   - Ты понимаешь меня?
   -Да...
   - Чтобы добиться результата, надо самим работать. Пахать. Быть кристальным, чтобы не снесли голову. И чтобы поверили в тебя. Быть примером. Чтобы пошли за тобой.. Дали время развернуться... Поэтому, мне нужны люди, которые готовы к этой работе, готовы не спать ночами, не брать взятки, отказывать себе в удовольствии насладиться властью, в привычном смысле этого слова...Понимаешь? Я хочу знать мотивы всех моих помощников. И твои, в том числе... Я хочу быть уверен... Вот, солянка остыла...Что скажешь?
   Я растерялся. Такого напора я не ожидал. Не ожидал такого разговора, такой бури, от флегматичного, на вид, Шефа. Я был подавлен, отрывающимися перспективами. Какой труд на благо Родины? Нет, все понятно - честность, любовь к людям, чистые руки, светлое завтра ...Но самоотречение и бедность? Я правильно понял? Ну не взятки, ладно...Но какие-то дивиденды должны быть? О них я ничего не услышал. Не похоже на коммерческое предложение. На заговор - похоже. На великие реформы - да. Путь на Голгофу - очень, очень горячо...А нельзя просто жить, наслаждаться жизнью и успехами?...Не очень хочется пасть в бою с призраками людского и социального несовершенства...Гипноз какой-то, морок, потеря ориентации...Неужели, я зря тратил время? Я готов быть раненым на баррикадах, но надо знать за какие такие личные интересы? Что сказать? Это первый, последний и решающий разговор. Ошибешься - второй попытки не будет. Или, это проверка на вшивость?
   Шеф был занят солянкой, эмоций не проявлял и ждал моей реакции. Я на секунду закрыл глаза, как всегда, в момент принятия сложного и мгновенного решения, выпустил из головы все, что услышал, как мусор, оставил только звуки и запахи...Вдох, выдох...
   - Шеф, я сам об этом думал. Просто поделиться было не с кем. Вы спрашиваете о мотивах? Я скажу...Это не деньги. Не просто деньги. Это - не власть над людьми, как таковая. Это не известность политика, не только она...Я работаю, самодостаточен и уважаем друзьями. Но, все мои тревоги связаны с тем, что я не в клане, не в обойме, не в строю, как угодно называйте...Мне нужна семья, большая...На благо которой я бы отдавал силы, время, мозги... А она, эта семья, защищала бы меня... Тянула за собой, прикрывала и согревала. Не думаю, что, находясь в такой семье, я буду беден, голоден и без крыши над головой...
   Я откинулся на спинку массивного стула и закурил. Пришло время Шефу опешить.
   - Гмм. Ты что, готовился к беседе?
   - Вы двадцать минут назад решили со мной поговорить. Могли и не решить...Как я мог подготовиться?
   - Так, все ясно...Или ты пройдоха, или - искренний человек. Завтра приходи в новый штаб. Слышал уже, наверное? - я утвердительно кивнул головой, а Шеф усмехнулся, - Будешь заниматься массовыми мероприятиями. Я тебе верю. Не подведи меня.
   Об оплате труда, условиях и твоих личных перспективах поговорим завтра...Хотел в горсовет? Горсовет - это не уровень. Надо стремиться к большему. Ты показал, что способен организовать людей. Твои митинги и палаточный городок очень повысили наш рейтинг, за это - спасибо. Еще раз говорю - не подведи меня. И все будет хорошо.
   - Понял. Я пойду, Шеф? Надо еще подготовиться к переезду...
   - Все, давай. Номер моего телефона знаешь?
   - Да.
   - Звони напрямую, не стесняйся, если будут вопросы.
   - До свидания, Шеф.
   - Кстати, - остановил меня он мой уход, - что ты думаешь о Моне? Вы, кажется, общаетесь последнее время. Он тебе на мероприятиях помогает...
   - Я его еще мало знаю. Управляемый. Думаю - ответственный. И многого не требует. Но и не блещет. Такие люди нужны.
   Шеф приподнял брови, выражая удивление и заинтересованность.
   - Положиться на него можно?
   - Можно. Мое, чисто субъективное мнение...
   - Ты же психолог? Заканчивал...мммм...
   - Харьковский универ. Ну, и военное училище.
   - Хорошо, иди. Завтра подробности обсудим. Моню с собой возьми. Я с ним побеседую.
   Я вышел на улицу, сомневаясь и радуясь. Сделал шаг, правильный или нет, но сделал. Я проник, вошел, обозначился, еще не нарисовал четкой, реальной цели, но уже в пути. До сегодняшнего разговора все было интересно, но не конкретно. А сейчас стало весело и тревожно, как перед большим путешествием на край света. Надо обрадовать Моню.
   - Моня, с тебя бутылка. Ты в теме.
   Я почувствовал, как он завибрировал всем своим рыхлым телом, прижимая телефонную трубку к уху.
   - Он спрашивал про меня? Он меня берет? А что спрашивал? А ты что сказал?
   - Моня, не надо нервничать. Папа тебя подтянул. Замолвил словечко за бедного Моню. Выкатывай поляну.
   - Давай в кафе встретимся, расскажешь все...
   - Моня, все хорошо. Я же сказал - ты в команде. Завтра в новый штаб переезжаем. Забери меня утром из дома, а то моя рухлядь не заводится...
   - Заеду, заеду, - тараторил Моня, - когда?
   - В девять.
   - Буду возле подъезда, выходи.
   - Все, пока, до завтра.
   - Пока. Спасибо, Серега.
   - Спасибом не отделаешься. Все, отбой.
   - А ты где сейчас? Я могу подъехать, подвезти домой...
   - Не надо, у меня встреча. Все, пока.
   - Пока, - Моня был явно разочарован, не узнав подробностей беседы с Шефом.
   Я шел, по знакомым улицам, холодало, темнело, зажигались рекламные вывески, прохожие торопились, кто-то домой, кто-то выпить пива, кто-то устроить свой вечер и личную жизнь. Не мог я понять, устроил ли сегодня свою жизнь, или осложнил, шел и сомневался. Как всегда - маленькая победа сулила новые битвы в будущем, тревоги и врагов. При этом совершенно не ясно, появились ли союзники. И вообще, по каким правилам ведется эта война.
   Сквозь огромную витрину одного из кафе я увидел за сидящего за столом Андрюху. Он мне помахал рукой, он ждал моего прихода, улыбнулся, обрадовано. Я кивнул ему, но не сразу зашел внутрь, остановился возле входа и закурил. На пешеходной дорожке, прямо перед освещенными окнами кафе стояли четыре лохматых музыканта, очень характерного хиппового вида, в зябких джинсовых куртках, увешанные "фенечками" и живописными амулетами, с неплохой гитарой, старым контрабасом, маракасами, трубой и, играли песню iggy pop "in the deathcar", хорошо и чисто, очень похоже на оригинал, по духу, не по звучанию. Чувствовалось, что они понимают, про что поют, не просто набор иностранных слов и приятных нот, я прислушался, поддался магическим звукам, меня качнуло и понесло за ними, вдоль узких вечерних улиц, в арки и подворотни, над крышами машин, застрявших в пробках, между холодных линий электропередач, качнуло, знакомый город показался мудрым и печальным, древним и уставшим, но добрым, хотелось, чтобы песня не кончалась, чтобы продолжалась иллюзия причастности к чему-то вечному и всепрощающему. Но песня стихла, а с противоположного тротуара ко мне подбежала девчонка, судя по одежде из компании музыкантов и, попросила помочь молодым талантам. Я улыбнулся, кинул несколько купюр в лежащий на асфальте чехол от гитары и зашел в кафе.
   Андрей сидел за столиком, выставив знаменитый "денежный" саквояж на проход, рядом с левой ногой, так, чтобы ощущать его кожаный бок. Сейчас в нем были деньги - наша фирма сдала один из объектов и получила расчет. Сквозь черную кожу чемодана, джинсы, вверх по ноге, прямо в сердце пачки купюр подавали Андрюхе радостные сигналы, напоминая о своем присутствии. Он улыбался довольно, одними уголками губ, щурил весело глаза мне навстречу. В моих ушах еще звучала мелодия, услышанная на улице, спокойно и отрешенно шел я между столиками, мне было приятно, что в жизни есть хорошие бродячие музыканты, ночной таинственный город, Андрюха с целым саквояжем дензнаков, Игги Поп, много веселых и интересных людей, это прекрасное заведение с французской кухней и ароматом дорогого кофе. И то, что кафе было почти пустым мне тоже нравилось - мой друг по барски восседал на стуле, возвышался массивно над всем окружающим, уверенный, добродушный, притягивая своей осанкой взгляды вышколенных официантов.
   - Привет, - улыбнулся я, протягивая руку для приветствия.
   - Привет, - Андрюха знаком подозвал официанта и пожал крепко мою ладонь, - садись. Чего на улице мерз? Встретил кого, знакомого?
   - Так, музыкантов слушал...
   -Аааа, понятно. И не холодно им стоять? Что будешь есть, пить? Голодный?
   - А ты что заказал?
   - Ничего. Пока только чай. Тебя ждал.
   - Ну, давай чай.
   - Еще чайник принесите, черного, с тропическими фруктами, - официант понимающе кивнул и молча удалился.
   - Рассчитались заказчики? Проблем не было? - спросил я, подкуривая сигарету
   - Все хорошо. И на удивление - быстро. Я вот тут отчет подготовил по затратам и, тому подобное. Вот, смотри, - из чемодана появились листки с записями, которые Андрюха протянул мне.
   - Ага, ясно, - я бегло посмотрел на его каракули и прикрепленные скрепкой накладные,- ты мне "ИТОГО" скажи. Не хочу твои иероглифы расшифровывать, ты их и сам, наверное, не разберешь...
   - Ну вот, смотри...Это мы получили сегодня на руки чистыми, Андрюха перегнулся через стол ко мне и ногтем подчеркнул строчку в самом низу одного из листов.
   - Ого, - я почтительно посмотрел на подчеркнутое.
   - Ну, из этой суммы надо отдать еще поставщикам за материалы, вот и вот, - показал он на накладные, отмеченные красным маркером, - Да! Еще зарплата на следующей неделе у наших рабочих. Обязательно надо выдать. И резерв фирмы отложить в сейф, как договаривались, десять процентов от прибыли. Тааак...Значит, остается вот столько...
   Я посмотрел на экран калькулятора, который Андрюха достал в процессе объяснений и, быстро нажимал кнопки, переводя свои слова в цифры.
   - Мне нравится, - я был полностью доволен его расчетами.
   - Предлагаю - быстренько поделить эту сумму на двоих и насладиться жизнью.
   - А ты ничего не забыл? - поинтересовался я, делая строгий вид.
   - Что? - испугался Андрюха, - Что забыл?
   - А как же праздник по поводу сдачи объекта? - укоризненно покачал я головой, - Видишь, цифра какая-то корявая получается. Не круглая. Давай, семьсот баксов отнимем и пропьем. А остальное - поделим.
   - Фу, ты меня напугал, - Андрюха облегченно принялся разливать по чашкам принесенный официантом чай, - доведешь до инфаркта...
   - Так что, согласен?
   - Конечно, согласен. Но, может, семьсот на гулянку слишком много?
   - Эх, Андрей Владимирович, Андрей Владимирович! Как Вам не стыдно? Взрослый же дядька, понимать надо, что жадных судьба не любит. Помнишь, как мы экономить начали? Обедать в забегаловках, ездить на одной машине...
   - Помню, - удрученно признался Андрюха.
   - Что из этого получилось? А? Вместо экономии - дыра какая-то...Ни заказов, ни денег. Нам дается возможность заработать. Спасибо. Но, часть заработанного надо потратить, спустить на ветер, прогулять. Типа жертвоприношения. Иначе - Удача отвернется.
   - Правильно, правильно. Я согласен. И так - нервы на пределе. Пашешь, работаешь, как лошадь. Надо встряску организму давать, расслабляться. Иначе, крыша поедет.
   - Вот, вот. Значит решено, гуляем, - я отхлебнул чая и улыбнулся. Андрюха сам был не дурак повеселиться, но, ему нужен толчок, причина, оправдание своим действиям. Я снял с его души часть терзаний по поводу денег, которые мы собираемся потратить. Теория про Удачу, требующую жертвоприношений, ему очень понравилась.
   - Чтобы Удача не отвернулась, - пробормотал он, уважительно насупившись, словно, заучивая заклинание, - не надо быть жмотом. Мы же не жмоты, в конце концов!
   В кафе было тепло и уютно, небольшой милый зал, ненавязчивые ароматы хорошей еды, когда кто-то заходил или выходил, на двери нежно тренькал колокольчик, а с улицы доносились шум машин, морозный пар и обрывки песен, которые играли музыканты на своих простывших инструментах.
   - Ты Люсю предупредил, что поздно вернешься? - Андрюха перевел разговор в практическое русло, оставляя позади сомнения, связанные с предстоящим загулом.
   - Нет еще, я же не знал, что так обернется. Позвоню, скажу. Она привыкла за последние месяцы, что меня сутками нет дома. Не знаю, на сколько ее хватит...Может, перекусим чего-нибудь? Я проголодался, однако...
   - Давай, - открыв меню в кожаном переплете, Андрюха углубился в его изучение, - ты что будешь?
   - Фондю закажи. А на десерт - пирожное "Тирамису". И тебе советую.
   - Хорошо, сейчас посмотрю. А ты сауну закажи пока.
   Я принялся звонить в сауну, а Андрюха вступил в долгий и обстоятельный разговор с официантом, дотошно выясняя, что скрывается за непонятными названиями французских блюд.
   - Фондю заказывай, я же сказал. Не прогадаешь. Прикольная монгольская еда. Очень хорошо подходит для философской беседы.
   - Монгольская? - Андрюха заинтересованно поднял брови, - монгольская еда во французском заведении?
   - Не морочь голову - заказывай, - телефон сауны был хронически занят, я начинал злиться, снова и снова повторяя вызов.
   - Ну, хорошо, - сдался Андрей, - фондю, так фондю. Знать бы еще, что это такое.
   - Не важно...Понравится....Алло! Сауна? До вас не дозвониться...Свободное время есть? Сегодня, да...Часа на три-четыре...может, дольше...Когда? Хорошо. Приедем через полтора часа. Вы там приготовьте все, как положено. Да. Сергей. Договорились. - я нажал кнопку "отбой" и посмотрел на Андрюху, - Все, нас ждут. Поужинаем и поедем.
   - А телки? Будем брать?
   - Я как-то не очень настроен. Хочется мирно попариться, без фанатизма, тихо выпить, в бассейне поплескаться. А с блядями возиться...Хотя, там видно будет. Решим по ходу пьесы...О, еду несут!
   Официант поставил перед нами никелированную емкость с горячим маслом, зажег под ней спиртовку, принес тарелочки с нарезанными мясом, овощами, сыром и многочисленные разноцветные соусы в небольших стеклянных чашечках.
   - И что это? - Андрюха подозрительно разглядывал стол, - где еда? Мне кажется, или мясо сырое?
   - Тундра ты. Накалывай на шпажку и опускай в масло.
   - Да, вечно ты экспериментируешь - то суши, то змеи какие-то, теперь вот это. Надо было свиную отбивную заказать с картофелем фри...
   - Не думаю, что у них это готовят. Хватит трепаться. Пробуй, тебе понравиться.
   Через десять минут Андрюха признался, что любит Монголию. Раз там придумали фондю - это прекрасная и мудрая страна, непонятно только, что там сейчас твориться. Я развеселился и заказал бутылку "Хеннесси". После коньяка трапеза пошла живее - мы приловчились орудовать непривычными шпажками, масло шипело и пузырилось, вечер обещал быть не скучным.
   - Отличный коньяк, отличная монгольская еда, - у Андрюхи глаза стали влажными от удовольствия.
   - Ничего, - успокоил я его,- счет тебя приятно освежит.
   - Плевать на деньги.
   - Плевать, - согласился я, - наливай.
   - Как там с выборами? - спросил Андрей, наполняя бокалы. Он не разрешил это делать официанту, ему самому приятно было орудовать пузатой красивой бутылкой.
   - Все по Плану. Операция "Ы" перешла в решающую фазу. Шеф предложил быть его замом по проведению массовых мероприятий.
   - Это хорошо.
   - Хорошо, но сейчас не об этом. Плевать на выборы. Плевать на Шефа.
   - Плевать. Мы в сауну не опоздаем?
   - Нет. Еще по одной - и поедем.
   - Хороший коньяк...
   - Хороший. За нас!
   - За нас!
   Ароматный напиток обволакивал голову приятным туманом, наполняя душу не то, чтобы радостью, а покоем, мирным и надежным, с уверенностью в правильности выбранного пути.
   - Послушай, давай еще посидим, - предложил я, оттягивая время, когда надо будет выходить на холод, садиться в такси, ехать, возиться с проститутками, - сауна подождет. Такое уютное место, мы сто лет не были в приличных заведениях.
   - Давай, - согласился Андрюха и подозвал официанта, принеси бутылку коньяка. Того, что мы сейчас пили.
   - Хеннесси.
   - Да, Хеннеси.
   - Знаешь, давно хотел тебе сказать, - я вытянул ноги под столом, зацепил не удачно стоявший саквояж и чуть не опрокинул его.
   - Да, - Андрюха внимательно на меня посмотрел, закуривая.
   - Мы всего добьемся. Всего, что наметили. Нам не легко дается работа, деньги, мать их, но, все у нас будет...
   - Я знаю...
   - Нет у нас богатых родителей, нет пап-министров...Поэтому, все идет со скрипом...Но, мы ИХ порвем, понимаешь? - кажется, я был пьян, убеждал горячо и себя тоже, даже - себя в большей мере, прогонял сомнения, появившиеся после разговора с Шефом.
   - Понимаю. Мы уже это обсуждали. Конечно, порвем! Ты, кажется, окосел немного... Ну, еще по одной! Хороший коньяк.
   - Замечательный коньяк. Еще бы сигару, но, это лишнее. Я их не переношу. А где мое пирожное?
   - Официант, где его пирожное?!
   - Тсссс. Он сейчас принесет, не кричи.
   - Конечно принесет, куда он денется. Да и не кричу я. - Андрюха внимательно разглядывал на просвет бутылку, держа ее в вытянутой руке, - Скажи, вот мы с тобой работаем, работаем, корячимся...А позволить себе пить такой коньяк можем не каждый день. А?
   - Если каждый день пить коньяк, можно оказаться на помойке от пьянства, - уверил я его, согревая бокал в ладонях.
   - Я не об этом. Вот Квакин, например, ни хрена не делает, мотается по рыбалкам, заграницам, бухает, машины меняет. Откуда он столько бабок берет? Чем он занимается? Он же не вкалывает столько, сколько мы. Почему у него больше денег? А?
   - А черт его знает...Знаешь, тратить денег можно больше, чем зарабатываешь. Было бы желание. Хочешь, давай займем миллион баксов, купим себе по "Майбаху", слетаем на остров Маргарита, мулатки там, коктейли, все дела, шезлонги, массаж, хрень всякая...А что потом? Ну, что потом? Снова занимать, чтобы перекрыть долги? Или прятаться? И так всю жизнь? Нужен тебе будет потом этот "Майбах"?
   - Это не наш метод, - согласился Андрюха, наполняя бокалы.
   - Не наш...
   - Значит, мы опаздываем в этой жизни. У меня постоянное чувство, что я отстаю, все уже впереди, а я плетусь сзади, пыль глотаю...За нас!
   - У нас свой путь. Не супер...За нас!...Не суперлегкий путь, не самый красивый, и уж точно - не гламурный. Но, он наш. Мы можем купить бутылку коньяка и, это будет наш коньяк. Понимаешь? Наш. Твой и мой. И моя машина - это моя машина. Не банка, в котором взял кредит, не богатой жены, не папина, а моя. В этом вся прелесть ситуации. Я могу расхуярить сейчас эту машину об столб. И мне ни кто ни слова не скажет. Мы жрем свое фондю, ездим на своих тачках, пьем свой коньяк. Да, Хеннесси у нас ХО, а не Ellips за шесть штук баксов. Но, это честно заработанный ХО, я наслаждаюсь каждой его каплей. Все честно. Я спокоен. Вот, за это спокойствие я и предлагаю выпить.
   - Согласен, за спокойствие.
   - Нет, давай за равновесие, спокойствие не подходит. Нудно.
   - Давай равновесие. Я его уже теряю...
   - За наше равновесие. Мы его не потеряем. Поверь.
   - Прекрасный коньяк!
   - Не, подожди, - не мог успокоиться Андрюха, - а где справедливость? Кто-то крадет деньги, обманывает, кидает других и, живет припеваючи...Почему? Почему у них все хорошо, и ни какого наказания?
   - А ты хотел, чтобы их молния поразила?
   - Ну, типа того...
   - Ха! Этого не будет, не жди. Возмездие совершается не сразу, может даже не при жизни, и уж совершенно не так, как ты думаешь.
   - Ага...Ты хочешь сказать - только после смерти каждый получит по заслугам? А сейчас надо быть говном, чтобы быть в шоколаде? - Андрюха побагровел от выпитого и от возмущения.
   - Не утрируй...Наказание при жизни есть - это бессонные ночи, страх, стыд, унижение - все то, что получаешь в обмен на не свои деньги.
   - Бррр. И все? Так мало? Это ты про совесть говоришь?
   - Называй, как хочешь. Я не уверен, что формулировка имеет значение. Ну, представь - едешь ты на шикарном джипе, весь такой расслабленный, почти хозяин жизни...И тут - бац! Жена звонит, которая тебе этот джип купила на деньги богатого тестя, и говорит: "Ты где, сучонок? Уже пять часов, а ты не дома. Быстро: машину в гараж, чистить зубы и к станку. Моя киска соскучилась по твоему язычку". Нравится?
   - Тфу, дурак, - Андрюху передернуло, - вечно ты придумаешь херню всякую...
   - Ладно, другая картинка, - не унимался я, войдя в раж, - шикарный кабак, ты заходишь в итальянском костюме, в Милане купленном, весь из себя глянцевый, часы "Омега", или какие сейчас в моде, туфли за полторы тысячи баксов...Заходишь, а там парни сидят, которых ты на бабки кинул, чтобы эти шмотки заиметь. Нет, они не швыряются на тебя с бейсбольными битами, не стреляют в пузо из "кольтов", а просто смотрят на тебя, как на пидора. Сможешь ли ты после этого жрать? Полезет ли в тебя фондю?
   - Горазд ты речи толкать, - Андрюха засмеялся, - красочно, ни чего не скажешь! Ух, я аж вспотел. Да согласен я с тобой, согласен. Просто, как-то не совсем справедливо получается...
   - А справедливости и нет ни какой. Не, в мире она есть, в общем, всеобъемлющая такая, боооольшая справедливость. Но! - я назидательно поднял указательный палец вверх, - к каждому конкретному человеку ее не применишь. Вот такая ботва...
   - Печально.
   - Печально. Предлагаю выпить за справедливость, которой нет, но в которую мы верим, - я поднял бокал с честной вкусной жидкостью.
   - За справедливость!
   Мы выпили.
   - Так что получается, Божьи законы не действуют? - Андрюха спросил это, направив взгляд внутрь себя, где по пищеводу маслянисто растекаясь, скользил коньяк, чтобы взорваться в желудке горячей хризантемой.
   - Брат, пойми ты...Бог, это не что-то извне, это то, что внутри, - хризантема во мне уже раскрылась, - тебя не снаружи давит совесть, доброта, чувство ответственности, желание быть справедливым, жалость, все твои чувства, не дающие спокойно и сыто жить. Это твое наказание, и карает тебя не бородатый старик с иконы, а ты сам, сам себя грызешь, не даешь себе спать, мучаешь и распинаешь каждый день. Ты сам себе выбираешь наказание. Чем больше веришь - тем больше груз. Тем жестче испытания.
   - Вот блин...Значит, чем ты сволочнее, тем лучше тебе живется...
   - Лучше? Ну-ну...Проще - да. Спокойнее и сытнее - да. Но лучше ли? А ты поменяешь свой груз, свой крест, который несешь, свой непокой, свои терзания, на какой-то "Лексус"?
   - На "Лексус"? Запросто! А какого года?
   Мы несколько секунд набычившись, молча смотрели друг другу в глаза и, вдруг, расхохотались весело, скидывая с плеч нагромождение пьяной и серьезной беседы, тем более, что мысли начали скакать как белки, их трудно было собрать за столом, да и не соберешь уже, пора на волю, в пампасы, хэйяяяя!, в сауну, в холодный бассейн, денег куча, мы их не украли, это наши деньги, шампанского, такси, надо ехать, кутить, впереди целая ночь.
   Я молча взял со стола тарелку с пирожным, бутылку с остатками "Хеннесси" и пошел знакомиться с музыкантами, озябшими на холодном ветру.
   - Понятно, - быстро отреагировал Андрюха и потребовал у официанта счет, - вечер перестает быть томным.
   Когда он вышел на улицу в распахнутой дубленке с саквояжем в руках, я играл на гитаре что-то из старой "Машины времени", девочка ела пирожное "Тирамису", а парни подыгрывали мне на своих инструментах, часто прикладываясь к бутылке.
   Дальнейшие события этого вечера у меня складываются из осколков собственных воспоминаний и саркастических рассказов Андрюхи.
   Мы пригласили музыкантов с собой в сауну и, они поехали. Всю дорогу в такси я их посвящал в новую философскую теорию, которую назвал "Мой Коньяк". При этом один длинноволосый парень вступил со мной в пространные дебаты, а девушка хихикала на заднем сиденье. В бане мы пили пиво, шампанское и все тот же "Хеннесси", за которым посылали таксиста в супермаркет. Два или три раза.
   "Это НАШ Коняк!" - говорил я каждый раз поднимая стакан - бокалов в сауне не оказалось и Андрюха, разозлившись, послал банщика их искать среди ночи на том же такси, что доставляло выпивку.
   Мой организм забыл, что такое алкоголь за долгие годы воздержания, я был очень пьян. "Понесли ботинки Митю" - комментировал Андрюха, наблюдая за мной, яростно терзающим гитарные струны. Мне казалось, что я пел песни Цоя. Потом я грелся в душной парилке, потом мне стало плохо, девушка-музыкант Марго (Маргарита, наверное) жалела меня, пьяненького, гладила по мокрым волосам узкой ладонью, отпаивала чаем, говорила, что я хороший и, отдалась мне в комнате для массажа на неудобном, узком и высоком лежаке. Наши новые товарищи хиппи так ни разу и не встали из-за стола, пили все подряд, грызли страшных копченых кур (откуда они взялись, эти куры?), курили бесконечно, а когда приехали проститутки, которых вызвал Андрюха, даже не повернули головы в их сторону.
   Марго взяла у меня денег на такси и уехала, написав свой номер телефона на обрывке бумаги. Я его мгновенно потерял. Через некоторое время исчезли и музыканты. Я сел в глубокое кресло и оглядел поле сражения - пустые бутылки, куриные кости, грязные стаканы, полные окурков, биллиардный стол, на котором выплясывали три проститутки, Андрюха, стоявший перед ними абсолютно голый с полотенцем на шее и хлопающий в ладоши.
   - Это наши проститутки! - закричал он мне. Ему было безумно весело.- Это наш мир!
   - Это наш мир? - прошептал я удивленно и, заснул, закутанный во влажную простыню.
  

6.

Прошлый год. Весна.

... я вернулся в свой город, знакомый до слез.

До прожилок, до детских припухших желез...

(А.Пугачева)

  
   Мокрый колючий ветер сбивал пенные барашки с плотных, грязных, вылепленных из глины, тяжелых как ртуть морских волн. На берегу, прямо на мокром песке сидел человек, в белом докторском халате, несвежем, в подозрительных пятнах и ловил рыбу. Непонятно, что он собирался поймать в такой шторм, леска спуталась в дикие клубки, лежащие рядом. Это Квакин! Как я его не узнал? Он сидел спиной ко мне, сгорбившись, но это был Саня. Сзади подошел отец и тронул меня за плечо. Я не обернулся, просто понял, что это отец. Тревожно как-то, странно - железное море, бесшумный прибой, полный дикой энергии, ветер, не долетавший до моего лица, молчаливый отец за спиной, Квакин, непонятно, что делающий на пустынном берегу. Душно, воздух вокруг меня замер, нагрелся, я голый, покрытый бисером липкого пота; отец сжимал плечо твердой рукой, словно пытался меня удержать от неверного шага, пальцы его впивались в мои мышцы, причиняя неудобство и боль. Внезапно, Квакин поднялся на ноги и стал заходить в воду. Меня парализовало от ужаса. Волны безжалостно били его, входящего безропотно, но он шел ровно, без труда, погружаясь в стальную массу. Я кричал, кричал старательно, беззвучно, горло саднило от натуги, я захлебнулся кашлем. Саня медленно повернул голову, успокоительно кивнул, тяжело поднял руку в интербригадовском приветствии, он не звал меня, он верил, что я пойду с ним. Беззубый рот и потрескавшиеся губы. Мокрый нелепый халат. Я попытался шагнуть вперед, но клещи отцовской ладони держали крепко, ноги мои подкосились, я упал на песок и без слез, заплакал, горько, одинокий трус. Когда я поднял голову - Квакина не было. Только мирная бирюзовая гладь моря. Безветрие. Отец ушел. Только болело правое плечо.
   Проснулся я в жарком вагоне на верхней полке. Сон. Болело правое плечо, упираясь в какой-то твердый предмет. Книга!. Засыпая, я засунул ее под подушку. Вот, черт! Привидится же такое...Слава Богу, я не сторонник искать тайные смыслы снов. А то можно доискаться до очередной депрессии.
   Двадцать первый век на дворе, а поезд страшно хрустит железными суставами не стрелках, душно, отвратительный запах, закрытые на станциях туалеты. Проводницы с оловянными лицами, даже молодые, подозрительные пассажиры с баулами в проходе, суета - я чувствовал себя несчастным закупоренным в неудобную, наводящую клаустрофобию, емкость, производства Министерства обороны. Сон улетучился мгновенно, можно было за него побороться, но я решил оставить эти, заведомо тщетные, попытки и отправился в тамбур покурить. Тамбур! Вот еще чудо! Какой смысл там курить, можно постоять три минуты (если выдержишь!) в дыму и, навсегда бросить эту пагубную привычку. На мое счастье, тамбур был пуст. Только холодный, кислый запах табака, плевки и окурки на полу. Я перестал любить поезда. Раньше любил, ездил на них с удовольствием, но, со временем, стал брезговать вокзалами, вагонами, буфетами, вареными курами, явно внеземного происхождения, пакетами с едой и вечерним всеобщим перегаром. Я не сноб, но предпочитаю ездить в СВ, если такой вагон был в наличии. В этом поезде не было.
   Я курил и думал о том, что отец заболел. И постарел. И мать постарела, незаметно. Я не чувствовал этого, пока не стал высылать им деньги. Я становился главным в клане, опорой, а они - слабыми стариками, нуждающимся в помощи. Мне сделалось от этого грустно и зябко. Как я пропустил их возраст? Все произошло незаметно и бесповоротно. Копилось, копилось, было далеко, не с нами, весело, деловито... Ап! Я уже не просто сын - я Единственный Сын, Надежда и Гордость. Мои поступки не обсуждаются, я мудрый и солидный. А отец, мой учитель и духовный наставник, подслеповато ковыряется в кнопках мобильного телефона и, не знает, как отправлять СМС.
   В горле запершило от табачного дыма, я закашлялся, а на глаза навернулись слезы. Отшвырнув окурок, я вышел из тамбура, давая себе установку обязательно заснуть.
   Толком это у меня не вышло. Всю ночь маялся, ворочался в полудреме, бился коленями о пластиковую обшивку стен, путался в простыне; дикие, липкие дорожные видения, разбавленные невнятными громкоговорителями на станциях, соседским храпом и пылью.
   Последний час перед прибытием я провел в коридоре у окна, читая знакомые названия станций, узнавая полустанки и разъезды, проносящиеся мимо. Соседи по купе ( две пожилые женщины и паренек, лет двенадцати, видимо, внук одной из них) затеяли сборы, вытащили чемоданы и сумки в проход, потом с аппетитом принялись завтракать, заказали шесть стаканов чая, выносили мусорные пакеты, цепляясь за неудобно выставленные вещи, приглашали меня к столу, я мило отказывался, они настаивали, предлагали чай, добрые суетливые женщины, я отрицательно мотал головой, мне протягивали конфеты, пришлось взять, застенчиво улыбаясь.
   Оставшиеся до Харькова десять километров растянулись минут на двадцать. Поезд скучал на многочисленных переездах, замирал в поле и, собрав последние силы, въехал на серый перрон вокзала. Я вышел из вагона, когда он опустел, переждав давку в узком проходе, особенно бессмысленную в свете того, что станция конечная, спешить некуда, поезд дальше не идет.
   - Такси по городу. Недорого. Такси! Такси!
   Я не разговаривал с таксистами, обитавшими на перроне. Они мародерничали, пользуясь растерянностью приезжающих, требовали заоблачные суммы и, выглядели крайне подозрительно. Спустился в подземный переход, вынырнул на привокзальной площади с фонтанами, пересек ее, обходя новые группки зазывающих "иванов" с ключами на указательном пальце, не менее подозрительных, чем их перронные коллеги, подошел к стоянке цивилизованных такси, сел в первую попавшуюся желтую "Волгу", назвал адрес и слегка опустил боковое стекло.
   - У нас оплата по счетчику, - предупредил меня таксист, пятидесятилетний дядька в китайской спортивной куртке.
   - Прекрасно.
   - В машине не курят. Газ.
   - Хорошо. Больше новостей нет? - спросил я холодно.
   Водитель полоснул меня злым взглядом. Пискнул электронный счетчик и, машина тронулась. Я отвернулся от нервного водителя, он молчал, мне это нравилось больше, чем бестолковая болтовня со случайным человеком.
   - Здоров, старая ведьма, - ожил телефон голосом Квакина, - проснулся? Или еще пузыри пускаешь в кроватке?
   - Привет, жаба, - я был рад и удивлен, - я в Харькове. А ты чего в такую рань поднялся? На митинг?
   - А мы с пацанами еще не ложились. Вот домой возвращаюсь, Ритка меня сейчас на британский крест рвать будет. Звоню тебе, чтобы не так страшно было.
   - Так тебе и надо, пьянь. Опять шлюх терзали?
   - Не помню, я устал немного и прилег в сауне на диванчике. Рыбаки сблатовали пивка попить. Ну и попили. А, да, были тетки... Помню, помню...Но я того, ни-ни, змей мне не подчинялся...ууууу, бесполезный шнурок...
   Я засмеялся.
   - А ты еще выпей, может, оживет...
   - Я не пью больше. Все, ни капли в рот...Трезвость - норма жизни...
   - Ага, зарекалась свинья желуди не есть...
   - А ты чего в Харькове? Вчера выехал? На поезде?
   - На поезде. Только прибыл. Отец заболел. Надо навестить...
   - Понятно. Привет Семеновичу передавай. Пусть выздоравливает.
   - Спасибо, передам. Ну, как там у вас в штабе? Списки кандидатов составляют?
   - Ой, чую, кинут меня... Повылазили какие-то морды, первый раз вижу, денег дали, кому надо.. Опа! И в списках на первых местах. Ну, ты в курсе, как это происходит. Я им, блядь, устрою выборы...
   - Не могут они тебя кинуть. Ты же пашешь...
   - Не только пашу, но и деньги трачу...Все, к подъезду подхожу, прощай, друг...Ритка ножи точит, аж сюда слышно.
   - Но пасаран, брат!
   - Но пасаран!
   - Ритулю в носик поцелуй.
   - Ага. Она меня щаас кааак поцелует. Все, отбой. Страшно...
   - Давай, держись.
   В окне проплывали знакомые, но похорошевшие за последние годы, улицы, я улыбался, представляя, как Ритка бесится, увидев мятого мужа, а Квакин отмалчивается, опустив голову, стараясь прошмыгнуть в спальню. Иногда, он, правда, становится невыносим. Пару лет назад меня разбудил настойчивый звонок в дверь. На часах - два тридцать ночи. Чертыхаясь, я пошел открывать дверь, пытаясь унять, бешено бьющееся сердце. Собаки путались под ногами и лаяли зло, разбрызгивая слюну и ощетинив загривки.
   -Кто? - спросил я нервно.
   - Открывай сова, медведь пришел! Открывай! Серега, это мы, твои вторые Я! - знакомые громкие голоса, смех и грохот падающего тяжелого предмета.
   Я спешно распахнул дверь и увидел пьяных, поддерживающих друг друга Андрюху и Квакина. К стене был прислонен вырванный вместе с бетонным корнем дорожный знак "STOP" на железной ноге.
   - Мы с подарками, - широко развел руками Саня, - смотри...
   Кроме знака, в подъезде находился канализационный люк, сломанная садовая скамейка и спящий незнакомый мужик.
   - Этот джентльмен не с нами, - успокоил меня Андрюха.
   Я похолодел.
   - Мы в гости. Не прилично держать нас на пороге, - Квакин протягивал огромный букет, собранный на клумбе рядом с моим домом. - Это хозяйке. Аллюся!!! Аллюсяяя!
   Внизу захлопали двери - соседи недовольно пытались выяснить, что случилось.
   - Тихо, вы, уроды! Быстро заходите, - очнулся я.
   - Вот это другое дело, - одобрил Андрюха.
   - Настоящий друг, - подтвердил Квакин.
   В коридоре появилась сонная, всклокоченная, немая Люся...
   Я тихо посмеивался, вспоминая, как мы с женой не могли спровадить их до рассвета. Уходя, они сломали входную дверь и минут двадцать спорили с раздраженным стариком-соседом, грозящим вызвать милицию.
   - Идиоты, - пробурчал я не зло.
   - Что? - напрягся таксист.
   - Я говорю - идиоты у нас в правительстве.
   Зря я это сказал. Монолог человека, изъеденного желчью, бессонными дежурствами на вокзальной площади, отягощенного одинокой беременной дочерью шестнадцати лет, чуть не испортил мне радость созерцания утреннего сонного города. Благо, слова таксиста не требовали ответа, были обращены ко всем и, ни к кому лично, все и так понятно - жизнь дерьмо. Я отключил слух, монотонно кивал головой и хотел, чтобы мы поехали по Московскому проспекту, хотел удлинить путь, вжиться в город, заполнить легкие его забытым серым воздухом, дать привыкнуть глазам к просторным улицам и площадям,
   - Давай по Московскому поедем...
   - Что? - не понял таксист.
   - По проспекту Московскому поедем...
   - Так дольше.
   - Я доплачу.
   - Хозяин - барин...- таксист нервно крутанул руль, направляя машину по нужному маршруту.
   Что такого мы оставляем в городах, которые покинули? Тоненькие корешки нервных окончаний, вкус хлеба из булочной на углу, скрип трамвая, девушек, с которыми хотел переспать, но не успел, небывалую доблесть и достаток, которые трудно проверить новым знакомым, себя, такого, каким хотел бы быть, каким навсегда остаешься в собственных мемуарах, счастливым, могучим, любвеобильным и любимым, сказочным и вечным.
   Эти улицы - твои сообщники - не выдадут, не покажут, как ты барахтался в мелочных проблемах, страдал от безденежья и измен, они будут молча лжесвидетельствовать в твою пользу. Можешь привозить неверующих. Каждое твое слово, оброненное за бутылкой коньяка в чужом городе, впечатано в гранит фасадов, весомо, подтверждено гербовыми сургучными печатями. Пустынный утренний город, в котором притаился идеальный Ты, навсегда, Город в котором партизанят Лимонов и Чиж, они уехали, но оставили свои призраки, ходят по улицам, пьют кофе, снимают квартиры в соседних районах; но Город больше нас всех взятых, он гордец, не любит пренебрежения и бегства. На память о себе он поставил на всех отъезжающих клеймо, ты будешь его прятать от людей в больших столицах, и, бережно смазывать маслом место ожога, тайком, по ночам...
  
   Отец открыл дверь после первого звонка, быстро, словно ждал, прислушиваясь к шагам на лестнице. Может, именно так и было. Мне стало грустно.
   - Здравствуй, сын, - похудел, чуть влажные глаза, седая щетина, - я жду, жду...Поезд уже полтора часа, как пришел...Ты не звонишь... Я тебя набираю - занято и занято...
   - Па, разговаривал по телефону, - я скинул ветровку и снял туфли, - только приехал, а уже трезвонят. Квакин, Андрюха...Все как с цепи сорвались...
   Родная, маленькая квартира. Опрятная и прохладная.
   - Давай кушать, чай пить, - засуетился отец, - умывайся, я разогрею, пока...Мама к обеду с работы вернется, а может - позднее.
   За несколько минут, которые я провел в ванной, отец завалил стол тарелками и чашками, бутербродами, отбивными, пюре и салатами...
   - Па, ты чего, - я улыбнулся, - с утра столько не влезет, давай чаю, для начала...
   - Обижаешь. Я все утро ждал, хозяйничал, а ты отказываешься...
   - Ну, давай, - сдался я, - накладывай всего понемногу...
   Сидя на тесной кухне, завтракая, мы обменивались новостями, которые не влезли в телефонные провода. Сначала отец - болезни навалились, псориаз ,пенсия, мать сдала, на работе у нее склоки, пора уходить, а сердце - мелочи, пройдет, не стоит внимания; потом я - все отлично, буду депутатом, или не буду, работа кипит, Андрюха заведует фирмой, митинги, эфиры, Алла здорова, собаки толстеют...
   - Может, получится пробиться? - отец смотрел на меня с надеждой.
   - Думаю, да. Трудно, зыбко все...Но, я стараюсь...Не пропадет наш скорбный труд...Да, уж...
   - У тебя голова работает, я горжусь тобой. Лишь бы не кинули...У тебя как отношения с Шефом? Обещает?
   - Обещает. Сейчас я ему необходим. Очень. Всем нужны люди, верящие в то, что говорят, как я, как Галя...До поры, до времени...Да и вся толкотня - митинги, демонстрации всякие, пикеты...Я это все делаю...Теперь еще в телек залез, прямые эфиры, дебаты и тэдэ и тэпэ...О, я ж тебе и кассету привез! Там подборка моих выступлений...Давай чай допьем и посмотрим...
   - Смутные, какие-то времена... Но ты крепкий, знаешь, что делаешь... Из ничего вылез, своим трудом. Без помощи...Я так всем и говорю - Сергей всего сам добился. И добьешься еще. Надо карабкаться наверх. Мы все муравьи, насекомые... А тебе надо к штурвалу. Мы с мамой в тебя верим.
   - Не нахваливай, сглазишь...До штурвала еще - как до Киева раком...
   - Это первые шаги, главное - зацепиться.
   Я посмотрел отцу в глаза. Только ты можешь понять, то, что меня волнует - не результаты выборов, не портфели и премиальные...
   - Па, только тебе скажу...Мне страшно, я все это принимаю близко к сердцу, верю, верю в то, что делаю, в то, что говорю. А так нельзя. Бывают вещи...Ну, ты понимаешь...Если я кого-то и обманываю, то вместе с собой. А это жутко. Я, иногда, теряюсь...А мне верят люди. Они за мной идут. Имею ли я право их вести? Я же не знаю куда...
   Отец опустил голову на мгновении, опустил плечи, потом подобрался, поднял пожелтевшее, родное лицо с щелочками умных, выцветших глаз, вечно страдающих чем-то несказанным...Эх, отец, не открывай своих знаний посторонним, не услышат они тебя, но я слушаю, слушаю внимательно...
   - Я понимаю тебя, сын. Но, ты уже встал на этот путь. Если люди тебе верят, значит, видят в тебе то, что ты сам в себе не видишь. И то, что вижу я...
   - Но мне страшно, - я занервничал, торопясь объяснить свои переживания, - пойдем, я тебе покажу...Кассету покажу...Непонятно, что со мной происходит. Пойдем в комнату.
   Пока я возился с видеомагнитофоном, отец сел в кресло, сосредоточился, смотрел мне в спину, я перематывал пленку в поисках нужного сюжета, терзал кнопки, нашел то, что нужно и обернулся.
   - Это неделю назад. Митинг в Керчи. Пойми, я не учил текст, не придумывал слова...Ну, сам увидишь...
  
   Я не ожидал, что в этом маленьком городишке на площади соберется такое количество народа. По особой методике я прикинул на глаз количество. Примерно три с половиной тысячи. Автобусы с нашей молодежью задерживался и, это было плохо, Шеф звонил уже несколько раз и спрашивал, как дела. Моня метался от трибуны к стоянке, куда должен был подойти транспорт, размахивал руками над головами митингующих, сигналя мне о том, что все под контролем. Какой там контроль! Чужой город, ни одного знакомого лица, на ком можно остановить взгляд, звонки Шефа...Я должен был выступать четвертым. Слава Богу, люди, забравшиеся на каменную трибуну передо мной, читали бумажки с заготовленными речами, тягуче, скучно, давая мне отсрочку, давая время приехать автобусам. Я пытался обозначить в уме тезисы своего выступления, но путался, сбивался с мысли, курил, боролся с тошнотой и искал глазами Моню. Нашел. Он вытянул вверх левую руку с часами, пальцем правой постучал по циферблату и показал в сторону трибуны. Я обернулся и увидел, что ведущий митинга делает мне знаки, приглашая подойти, а в многоваттных динамиках звучит мое имя. Все. Время истекло. Мне пора. Это был провал. Не получилось произвести впечатление двумя сотнями молодых людей с флагами и транспарантами, в голове пусто, что говорить в микрофон - я так и не придумал. Поднимался по каменным ступенькам я медленно, надеясь, что сейчас произойдет чудо, что я проснусь дома, в кровати, не будет позора косноязычия, не будет ожидающих глаз людей на площади, уставших от скучных речей еще тридцать лет назад на пыльных партсобраниях, не будет пустого правого фланга, где должны стоять мои ребята...
   Левая рука легла на холодный гранит парапета и, сердце остановилось. Уже мертвый, я поймал правой рукой микрофон и поднял голову. Первое, что я увидел это клин долгожданной молодежи с флагами, рассекающий толпу. Успели. Моня уже был с камерой, снимая происходящее, толстый, высокий, метался, выбирая нужный ракурс.
   - Крымчане, земляки!
   Я закрыл глаза и услышал тишину. Где-то за площадью летал мой голос, играл с чайками на берегу, совершал с ними воздушные па и падал в море. Сердце молчало.
   - Гррраждане города-герррроя Керчь!
   Я поднял веки и ничего не увидел. Здесь явно кто-то присутствовал, что-то жило и вибрировало, пульсировало тяжко, но разобрать было невозможно. Где площадь, где море, где люди, где флаги, где Моня? Пока я все это неторопливо искал взглядом, из горла, вперемежку со слюной, рвались колючие холодные комки, драли мне связки, попадали в микрофон, спешили по электрическим кабелям, превращались в вибрацию динамиков и текли над головами немых людей, накрывая их саванном , проникая под кожу, леденя и согревая. Я нащупал взглядом чье-то испуганное лицо, туманное, оно плыло ко мне, старушечье, удивленное лицо. Этот, который во мне - источник боли в горле - для нее старался, для нее, давая надежду, выстраивая иллюзорные замки, где живут добро, справедливость и счастливые старушки. Да, злодеи будут наказаны! Немедленно! А мы - люди. Лучшие из людей. И ты, урод, тоже человек! Запомни - ЧЕЛОВЕК! Выжги себе на лбу. ЧЕЛОВЕК! Мы не стадо. Мы загрызем любого, кто скажет, что мы стадо! Мы затопчем его! Поднимем на вилы. Мы пыль Вселенной, гордая пыль, злая, тревожная пыль, полная любви и ненависти, по нам нельзя ходить, нельзя оставлять на наших спинах ребристые следы, нельзя трогать наших матерей, мы пыльный пустынный ураган...
   МЫ - ЛЮДИ!
   Тишина. Колючки перестали терзать мое горло, отвернувшись от микрофона, я начал спускаться с трибуны, мимо комкающих свои бумажки ораторов, удивленные, вытянутые лица, мимо телекамер и застывших охранников, медленно, пытаясь вспомнить, о чем я только что говорил, площадь взорвалась, меня догнала звуковая волна и толкнула в спину. Я поморщился, прикрываясь ладонью голову от резинового напора тысяч глоток. Зрение возвращалось, неохотно; наплывали лица, гранитные плиты, ветки в зеленых молодых листочках, опять лица, закрывая обзор, надвинулся Моня. У него дрожали губы. Сердце спасительно и осторожно стукнуло, проверяя работоспособность организма.
   - Серега, Серега...
   - Что я говорил? - у меня с трудом ворочался язык. Я трепетно ловил сердечные пульсы, ласкал их, живой и удивленный.
   - Серега, Серега... Что ты говорил?!!!
   - Я спрашиваю, что я говорил?
   - Ты...ты... Я такого не видел... Ты слышишь, что творится на площади? Ты...ты...Они с ума все сошли! Ты их порвал. Бабы плачут. Телевизионщики просят дать интервью..
   - Сейчас, сейчас...пару минут...
   По тропинке в глубь парка, дальше от камер и митингующих, мимо бледного и жалкого политтехнолога Кравченко...
   - Ты, бля, Геббельс! - восторженно крикнул Моня мне в след.
   Я вздрогнул, вжал голову в плечи и ускорил шаг.
  
   Отец подошел сзади, присел рядом со мной на ковер и обнял за плечи. Я в сотый раз смотрел запись этого митинга... Опять не услышал ни слова, только пережил боль в связках и опустошение. Что, за чертовщина?!
   - Я думаю, на площади это было еще сильнее, - спокойно сказал отец, - не показывай кассету маме. Не надо. Будь осторожен, таких не терпят рядом, когда приходит время делить награбленное...
  

***

  
   Мама пришла в семь, когда стемнело, а в доме напротив стали загораться окна - люди возвращались с работы, зажигали под чайниками прозрачный газ и включали телевизоры.
   - Собрание родительское было. Вот и задержалась, - сказала она, когда мы расцеловались, - сын приехал, а не могу домой уйти пораньше. Что за жизнь?!
   Мама села ужинать, а мы с отцом - пить чай. Застольный разговор сразу принял привычный оборот - кто чем болеет, желудок, сердце, какие витамины лучше, давление, надо себя беречь, годы, годы, годы идут, хорошо бы жить в одном городе, ближе друг к другу, как работа, как выборы, как Алла...Работа хорошо, выборы отлично, все здоровы, Алла здорова, собаки - прекрасно, все, в общем, замечательно. Это было не вранье, это было то, что необходимо говорить матерям. Их не проведешь, не обманешь, но произносить надо было именно эти слова. Потом включился телевизор - Биг Морды заслоняли экран, я комментировал их речи, многих я видел, со многими лично беседовал, знал сплетни - я не рисовался, просто было приятно удивлять родителей своей посвященностью, это их успокаивало и радовало. Я сходил в ближайший ларек за сигаретами, покурил возле подъезда, сидя на старой развороченной скамейке, знакомой с детства, только поменявшей цвет много раз, а когда вернулся, оказалось, что звонил Игорь Фусенко, приглашал меня на рыбалку.
   - Поедешь? - спросил отец.
   - Поеду, если отпустите...
   - Езжай, конечно, - отец был рад, что я дома, но не хотел, чтобы я заскучал, - чего тебе в квартире торчать со стариками. Ты же не лечить нас приехал, а повидать. Возле нас не надо сидеть, уколы делать, таблетки давать...Езжай.
   - А ты с Фусенко еще общаешься? - поинтересовалась мать, - он столько раз тебя подводил. Очень ненадежный человек. Я помню, как ты переживал, как чуть заказ из-за него не потерял...Столько нервов, столько нервов!
   - Да ну, ма...Знаю, что не надежный, знаю, что трепло. Проспать может все на свете, забыть и все такое...Но, он мой друг, понимаешь? Я с ним чувствую себя на одном уровне, на одной волне, есть о чем поговорить. Что еще сказать? Если с ним не работать, а общаться - прекрасный человек, он же умный, каких мало. Действительно умный. Я решил так - дружим, а делами не занимаемся, если хотим сохранить отношения. Не обязательно вместе строить заправки, можно просто рыбу ловить.
   - Ну и правильно, - согласился отец, - перезвони ему, он ждет.
   Я набрал номер Фусенко, долго слушал в трубке гудки (в это время он, наверняка, судорожно искал мобильный, закинутый в самое недоступное место и ругал всех окружающих), улыбнулся, представив эту картину, его красное от возмущения лицо и, услышал голос Фусенко.
   - Привет. Трубку спрятали, еле нашел...
   - Ясное дело, враги постарались, - я засмеялся.
   - Рад, что ты приехал. Тебе отец про рыбалку сказал?
   - Сказал. Когда едем?
   - Завтра в два я за тобой заеду. У меня все готово. На Северский Донец поедем, там у нас домик маленький...Ну, не у нас, у знакомых, но, все равно, что у нас...Не важно...Ты только одежду и обувь возьми, старые, что не жалко.
   - В каком смысле - не жалко? - не понял я.
   - Совсем не жалко, выкинуть.
   - А зачем выкидывать?
   - Ты возьми, так надо.
   - Хорошо, найду что-нибудь у отца. Странная рыбалка - вещи надо выкидывать, - я недоуменно пожал плечами.
   - Отличная будет рыбалка. Тебе понравится, - уверил меня Фусенко.
   - Не сомневаюсь, - однако, я сильно сомневался.
   - Ну все, завтра в три. Не забудь!
   - Это ты не забудь, я тебя знаю.
   - Я не забуду.
   - Не верю. Хотя...Ладно...Все, пока.
   - До завтра.
   Родители обрадовались, узнав, что я не уеду немедленно, отец начал рыться в гардеробе, вытащил старый спортивный костюм, свитер, кеды и ветровку. "Отлично!" - оценил я его находки.
   - Примерь, - предложил он, указывая на одежду.
   - Да ну, зачем? Мне же не на концерт идти...Тебе этого не жалко? Судя по всему, домой эти вещи не вернутся.
   - Чего жалеть? Они уже сто лет пылятся без дела.
   - Ну, хорошо. А рюкзак есть старый?
   - Вещмешок армейский где-то завалялся...
   - Отлично! Найди, пожалуйста. Постой...Это не он, случайно?
   - Он, точно! В него и надо все сложить...
   - А термос с чаем сделать? - мама из кресла наблюдала за нашими приготовлениями.
   - Фесенко сказал, что все приготовил, ничего не надо, - успокоил я ее.
   - Значит, надо, - решила она.
   - А снасти у вас есть? - поинтересовался отец.
   - Вроде, все готово. Мне так сказали...
   - Понятно, - мама встала с кресла и ушла на кухню искать термос.
   - Если рыбы не наловите, хоть воздухом подышите, - успокоил меня отец, - развеетесь...
   Конечно, на следующий день в два Фусенко не приехал. Не приехал и в три. Я сидел одетый в кресле и яростно пытался ему дозвониться. Его телефон был отключен, его жены Оли - тоже. В четыре, когда я окончательно разозлился и решил забыть навсегда о рыбалке с участием моего харьковского друга, в дверь позвонили и, на пороге появился Фусенко.
   - Батарея на телефоне села. Не мог предупредить, что задерживаюсь. Ты готов? Здравствуйте.
   - Привет. Еще десять минут и мог бы не приезжать, - двухчасовое ожидание в полной боевой готовности вывело меня из себя, - сам бы ловил рыбу.
   - На работе задержали заказчики. То, да сё...
   - Не удивительно.
   - Пошли, Оля в машине ждет.
   - Подождет. У нее тоже телефон сел?
   - Она его дома забыла.
   Я не нашелся, что на это сказать - раздраженность сменилась веселым удивлением.
   - Все, молчи...А то окажется, что вас инопланетяне украли, чтобы ты на рыбалку опоздал, - я поцеловал маму и взял рюкзак с одеждой и термосом.
   - Когда вернетесь? - поинтересовалась она.
   - Завтра в обед, Ирина Николаевна, - Фусенко уже выходил, - утром наловим побольше - и вернемся.
   Отец пожал нам руки и мы вышли на улицу. Возле подъезда стоял серебристый Опель с заведенным двигателем, рядом с которым курила Оля. Она замахала рукой, увидев меня.
   - Привет!
   - Привет, - мы расцеловались, - Все готово? Еду купили?
   - Сейчас в магазин заедем - купим, - она была в хорошем настроении, румяная и улыбчивая. Видимо опять сливалась с Природой и разговаривала с деревьями.
   - А Игорь мне сказал, что все готово, - я с подозрением посмотрел на Фусенко, который сделал вид, что не заметил моего взгляда, усаживаясь за руль.
   - Хватит болтать, поехали, - пробурчал он, - засветло надо успеть.
   Игорь беспощадно гнал машину по трассе, недовольный тем, что мы с Олей долго выбирали покупки в огромном супермаркете, долго стояли в очереди в кассу, долго пили кофе из картонных стаканчиков, бесконечно долго курили на автомобильной стоянке и обсуждали последние новости. Он забыл, что опоздал ко мне на два часа и теперь в медлительности обвинял окружающих, комментировал саркастически каждое наше движение.
   - Улитки. Черепахи. Из-за вас без рыбы останемся.
   - Не занудствуй, - беззлобно сказала Оля, ее трудно было вывести из себя, - дай покурить спокойно.
   - Кстати, - заметил я, - что-то удочек не видно. Ты их не забыл?
   - Не нужны удочки, - буркнул Игорь, сидя за рулем и сверкая на нас глазами, - усаживайтесь скорее. Поехали.
   - Не понял?
   - Сетью будем ловить, - пояснила Оля, - все садимся, Игорь, не злись. Уже едем.
   - Сетью? Это интересно...
   - Придется в реку лезть. И по воде тащить бредень, кое-где по шею глубина... Короче, рыбалка экстремальная, - когда мы расселись и, машина тронулась, Фусенко оттаял.
   - Ты хочешь сказать, что по такому дубарю, по шею в ледяной воде мы будем волочь сеть? - я был искренне удивлен.
   - Там не везде по шею. Есть по пояс. И по колено.
   - Очень смешно. Не май месяц на улице, если ты заметил...
   - Главное, хорошо и герметично одеться. Водки выпьем, согреемся. Оля, ты водку купила?
   - Купила.
   - А я что буду делать? - меня передернуло от мыслей о холодной речной воде, - я же водку не пью.
   - Придется. Иначе заболеешь, - успокоил меня Фусенко. К нему явно возвращалось хорошее настроение.
   - Ясно. А почему ты меня раньше не предупредил?
   - А ты что, не поехал бы?
   - Поехал...
   - Ну вот, какая разница?
   Я не нашелся, что сказать, Игорь сосредоточено вел машину, а Оля отрешенно улыбалась. "Семейка Адамсов" - пришла в голову не злая, скорее, даже веселая мысль.
   - Как твоя политика? Президентом будешь? - спросил Фесенко, убирая громкость на СД-чейнжере.
   - Не в этом году. Выборы не президентские, - усмехнулся я.
   - Чего это тебя занесло? Жил себе спокойно, работал...Политика - это же игра. А с государством бесполезно играть. У него все козыри на руках. Сломают хребет, и все дела.
   - Не скажу, что у меня великие планы. Хочется просто себя немного обезопасить от изменений политического климата. Перестать себя чувствовать лишним, хоть что-то решать...
   Пока мы разговаривали, город внезапно кончился, за окнами машины потянулись серые промышленные здания, пустыри, редкие черные деревушки без признаков жизни, такое впечатление, что мы попали в другой мир.
   - Ты и сейчас решаешь. На своей фирме. В своем бизнесе ты хозяин. Тут тебя не обманут, зачем же лезть в террариум? - возразил Игорь.
   - Трудно объяснить, - я замялся, подбирая нужные слова, - государство - как железный механизм: маятники качаются, шестеренки крутятся, поршни ходят туда-сюда, все движется... Понимаешь, очень много движущихся твердых железных деталей. И между этими деталями мы живем. Лавируем, уклоняемся, находим безопасные ниши, где можно передохнуть...Отсидеться. Но, всю жизнь провести в пыльной, грязной, паромасляной конуре, боясь высунуть голову - это невыносимо. И мотаться среди опасных железяк - тоже счастье небольшое. Рано или поздно бошку снесет каким-нибудь коленвалом, стоит только зазеваться. Что делать? Может, стать деталью этого механизма? Ей хоть не надо мучаться сомнениями, она деталь, выполняет определенные функции, обеспечивает работоспособность всего организма. Деталью быть не стыдно, она на ответственном посту, работает, на своем месте. Стыдно быть ни кем.
   - Детали тоже меняют и выкидывают на свалку...
   - Да, все мы смертны...
   - ...выкидывают за собственные взгляды на жизнь и за личное мнение, которое деталям иметь запрещается.
   - Так я им и рассказал о своем мнении, - я приоткрыл окно и в салон проник свежий ветер, хлестнув резко по лицу, - размечтались...
   - Тогда в чем разница, если в любом случае надо помалкивать в тряпочку? - Игорю показалось, что он поймал меня на нелогичности. Оля в разговор не вступала, но, казалось, слушала внимательно.
   - А разница в том, что мотаясь между этими железяками, борясь за выживание, уклоняясь, приседая, прячась в нишах, ты вообще не имеешь собственного мнения, забываешь кто ты, тебе некогда, надо бежать...А стальная машина, внутри которой ты мечешься - сама указывает тебе путь, открывая, случайные дверцы, люки, в которые ты ныряешь, задавая ритм твоих уклонов с помощью маятников... Ты думаешь, что живешь собственной жизнью? Не обманывай себя, твоя жизнь - это набор разрешенных машиной движений. Тебе самому они кажутся непредсказуемыми, придуманными тобой лично, в данную секунду...Ха! Открылась дверь - бежишь, просвистел над головой противовес - присел...Это не твоя жизнь, и не твой выбор...
   - А какая свобода у детали? - не сдавался Фусенко, - шестеренка. Крутишься в одной плоскости, в одну сторону...Все...
   - Нет не все! Есть такое понятие, как люфт. Вот этот зазорчик, меньше миллиметра, свободный ход детали, и есть твоя личная свобода. В нем все - машина, водка, баня, квартира в центре, поездка в Египет, всё, понимаешь? Твое вольнодумство в том числе, ясно? Дыши и наслаждайся.
   Я замолчал, а Игорь не ответил, раздумывая над моими словами. Машина тихо гудела, поглощая километры плохой загородной дороги, Оля заснула на заднем сиденье, впереди показался лес, он тянулся до самого горизонта, карабкаясь на холмы, и проваливаясь в низины, черный, без листьев, колюче царапал ветками бесцветное небо.
   - Забудь, - сказал я после непродолжительного молчания, - на самом деле, я это придумал только что. Все не совсем так. А может, совсем не так...
   - В чем-то ты прав, - Фесенко нажимал кнопки на магнитоле, выбирая песню, - километров через пять будем на месте. Оля, ты спишь?
   - Вода ледяная, наверно, - я был рад перевести разговор на другую тему, - не окоченеть бы.
   - Ухи наварим, водочки выпьем - отогреемся.
   - Ладно. Придется выпить, раз такое дело. А то, что я наболтал - не важно. Это я так, развиваю жизненную позицию. Оттачиваю, так сказать, аргументы. Есть выбор, есть борьба, есть люди...Все это есть, я надеюсь....
  
  
   Сначала я не почувствовал воду. Просто что-то плотное сжало вокруг ног спортивные штаны и, трудно было шагать в скользких кедах по дну, усеянному моллюсками, похожими на морских мидий, только гораздо крупнее. "Их нельзя есть" - предупредил меня Игорь, он стоял на берегу, расправляя длинную сеть со свинцовыми грузами внизу и красными пенопластовыми поплавками сверху. Я медленно пересекал не глубокий и быстрый поток, пытаясь удержать равновесие и не выронить из рук двухметровую палку, к которой был привязана сеть. Холод дал о себе знать, когда уровень реки достиг груди, внезапно, вода нашла бреши в одежде, хлынула, обжигая тело, сбивая дыхание и вызывая ужас. От неожиданности, я чуть не упал, замер, пытаясь сохранить устойчивость и спокойствие, сжал да боли палку, которую поток пытался вырвать из рук. Обернувшись, я увидел, как Оля медитирует, вытянув ладони в сторону заходящего солнца, а Фусенко копается с сетью.
   - Что дальше?!!! - заорал я ему.
   - Иди к тому берегу, я тоже захожу в воду. По моей команде начинаем движение. Держи сеть у дна! Прижимай ее! Не выпускай из рук!
   - Понятно, давай скорей! Вода ледяная! Еле дышу!
   - Сейчас! Потерпи, скоро станет легче!
   - Легче, еб твою мать?!! Давай скорее! - кричал я, клацая зубами.
   Через несколько долгих минут сеть была распутана, Фусенко забрался в воду и мы начали медленно двигаться против течения, проваливаясь в ямы, иногда, вплавь, сжимая синими руками ускользающие палки, мидии раскромсали кеды, я не чувствовал ступней, но знал, что они порезаны. Я не засекал время, казалось, что этот заход длится вечность, периодически меня охватывал страх, что я не выберусь на сушу и не смогу унять крупную дрожь в теле, в голове полыхал ледяной огонь.
   Однако, когда мы вытащили первый улов на берег, и, я увидел кучу рыбы - в основном, красивых окуней, несколько крупных серебряных лещей и не большую щуку, я согласился на еще один заход. Потом - еще. Ощущения времени и холода пропали, был только азарт, борьба с потоком за рыбу, за жизнь, война с остывающим организмом, бессилием и слабостью.
   - Ты псих, - прошипел я Игорю, высыпая рыбу в ведро, суставы не гнулись, язык с трудом ворочался во рту.
   - Я знал, что тебе понравится, - он растянул фиолетовые губы в улыбке, - Оля уже забрала первую партию окуньков, уху варит. Давай бегом в дом, пока не окочурились.
   - А сеть?
   - Позже заберем.
   Мы медленно затрусили в сторону хибары, из трубы которой вился успокоительный дымок.
   Мы быстро переоделись в сухие вещи, выпили по полстакана водки, но я не мог согреться. Сердце заходилось в бешеном ритме, страшно было просто сидеть на стуле. Я встал и ходил по тесной кухне, где Оля варила ароматную уху, а Игорь пытался не послушными руками чистить окуньков, они выскальзывали и падали на пол.
   - Вот, черт! - ругался он, - давай еще накатим водки, что-то я совсем окоченел.
   - Это потому, что ты псих, - ругался я, как циркуль вышагивая между печкой и столом - псих самый настоящий. Давай водку.
   Вскоре подоспела уха, я оттаял, в голове стало мутно и уютно, я успокоился и сел за стол.
   - Вот это уха! - похвалил я Олю, хлюпая раскисшим носом.
   - Из окуней хорошая получается, прозрачная, - Игорь сосредоточено орудовал ложкой, не забывая подливать в рюмки водку, - свежак! Аж слезы текут.
   - Молодцы вы, мальчики, - Оля уже начала жарить окуней на большой черной сковородке, обмакивая их в муку и кидая в шипящее масло, - столько рыбы! А лещей засолим.
   Еда оживила организм, в кухне было тепло от дровяной печки, а за окном уже было ночь - черная, деревенская, без огней и шума машин, глухая и первобытная.
   - А чей дом? - спросил я, блаженно закуривая.
   - Знакомые купили за пятьсот долларов. Не удивляйся, цены тут такие. Ключи дают друзьям, чтобы приезжали, порядок поддерживали. Ну мы и приезжаем. До речки сто метров. Рыба есть. Печка есть. Электричество есть. Кровати, чтобы переночевать. Что еще надо для отдыха? Плохо, что мобильный здесь не ловит...
   - Плохо? Хм...Я вот думаю, - на меня накатывала сонная пьянящая волна, - если я тут спрячусь, месяца на три, меня партия найдет? Или не найдет? Или даже искать не станет?
  
  
  
  

7.

Прошлый год. Весна - Лето.

"Сколько в моей жизни было этих самолетов?

Никогда не угадаешь, где же он не приземлится.

Я плачу за эти буковки и цифры.

Улечу на этом кресле прямо в новости..."

(Земфира)

  
   Другой, неизвестный мне ранее человек стал жить моей жизнью, он не любил длинные фильмы, ему нравились короткометражные анимированные сюжеты, мульты, рекламные ролики, он не читал книг, только пресс-релизы, максимум - отчеты из региональных штабов, выучил несколько ярких фраз, которые удачно выдавал за мою жизненную позицию, умел правильно стоять перед телекамерой, размашисто чиркал под документами мою подпись и, что самое страшное, назывался моим именем. И представилось, что этот человек и есть я. Может, я не поверил до конца, попросту допустил такую возможность на мгновение, а он справился, разрешил мне великодушно отдохнуть, развил бурную деятельность, посещал собрания, выступал на митингах, спал с моей женой, гулял с моими собаками, деловитый такой, деньги зарабатывал...Где он прятался тридцать пять лет? Почему я не знал этого Сергея Лужина, не встречался с ним на просторах своих тесных квартир? Не нравился он мне своей раздражающей бодростью, не хотелось думать о том, что это и есть я, не весь, маленькая часть, но я, я, я - плоский и однозначный, ловко вжившийся в систему, над которой принято брезгливо смеяться, которой тихо завидуют, которую ненавидят. Но, сейчас мое место здесь - разрезанная на кадры жизнь, заново склеенная в однодневные сюжеты, спрессованная в газетные строчки, не вспомнить потом - о чем, зачем, и, главное, закончится ли это когда-нибудь? Каждый день кажется, что творишь историю, что это на века, но слова не вырубаются в граните, ни одно слово, все мимо, все в пустоту. И слова, вроде, правильные и важные, и аплодисменты искренние...Но, это сейчас, сегодня, в эту секунду, а через неделю не вспомнить - зачем же была нервная суматоха. Просыпался Сергей Лужин редко, по ночам, чтобы поскулить чуть-чуть, выкурить несколько сигарет, принять транквилизаторы и, снова заснуть, облегчено уступая место своему уверенному двойнику. А утром - веселый ажиотаж, и вперед, и с песней, некогда скучать, некогда жалеть - так много впереди заманчивого и многообещающего - а ушедшие со сцены, брошенные и не нужные, кажутся банальными неудачниками. Это нас не коснется, мы в струе, в стае, в обойме, мы напичканы порохом, и головы у нас свинцовые. Без нас продолжение войны невозможно, мы необходимы, пока ведутся боевые действия, ловко щелкает затворная рама, приближая наш черед, освобождая место в патроннике, впередистоящие уже улетели, обожженные сжатым газом, кто в фанерную цель, кто в тело врага, большинство - в "молоко", корявые и одинокие, лежат теперь Бог знает где, не годные даже на переплавку.
   А потом умер дед, неожиданно, как всегда умирают люди, даже после затяжной болезни, когда итог предрешен. Вдвойне неожиданно, от того, что это известие застало меня за рулем машины, и я съежился, задремал, защищаясь от ужаса и нелепости смерти, послал вместо себя энергичного и официального своего двойника, который все устроил, и похоронил, и успокоил родных, и венки, и поминки, все чин-чинарем, а вечером поехал на телевидение улыбаться зрителям и продвигать новый политический продукт. И спал спокойно всю ночь, даже сны не снились. Но утро началось странно, тупой головной болью, назначили собрание, срочно, всем быть в 9-00 в штабе, а я не мог понять, зачем это собрание, зачем я туда должен ехать, зашел в раннее кафе и заказал чай. В 9-05 телефон начал тревожно звонить. Я закурил очередную сигарету и отключил звук. Дисплей нервно мигал, на другом конце сотовой паутины бесились по очереди - то Шеф, то начальник избирательного штаба, то Моня. А я допил терпкий чай и поехал на встречу их ярости, что-то сломалось незаметно в это теплое утро и, хотелось расколотить это окончательно, вдребезги. В приоткрытое окно машины рвался пыльный ветер, щекоча ноздри и раздражая до слез сухие глаза. "Уже лето. Как я не заметил? Дед умер. Как я не заметил?"
   Когда же это началось? Может, когда я вышел первый раз на трибуну и начал яростно врать, гипнотизируя себя своей яростью, и заражая окружающих? "Но, я же не врал..." Нет, врал! Пока ты сидел на кухне и задыхался от ненависти - был честен. А как только начал проповедовать - стал врать, врать, врать. Потому, что есть выгода - мандатики, бумажечки и портфельчики, заметочки в газетах появились, фотографии в Интернете, ссылочки... " Но я же говорю то, во что верю!" Ты, сука, мудак! Деда закопал наспех и поехал рейтинг зарабатывать. Не веришь ты ни во что. Убедил себя, чтобы легче пиздеть было, чтобы речь была эмоционально окрашена. Ты мудак из мудаков. Ты хуже тех мудаков, которые по бумажке читают речи, запинаясь и краснея. Нет, ты не такой, ты очень убедительный мудак! "Я...я..." И началось это давно, когда ты решил, что "пробьешься" и "сможешь". И План твой - мерзость! Это же надо, так презирать людей, чтобы тысячами их использовать, как проституток... "Если они продаются - значит, достойны этого!" Не тебе решать, кто чего достоин. Ты хотел поиграть? Это не игра, ты втянулся. Думал, в шутку, один укольчик, побаловаться? Ты сидишь плотно на системе, друг. Если поймешь - есть способ вернуться...
   Через приоткрытую дверь кабинета, где собралась вся верхушка партии, доносился возмущенный голос Шефа - разнос, он недоволен, всем строиться в две шеренги, сейчас будет ясно, кто в доме хозяин. Привычно оробев, я шагнул через порог.
   - ... и ни кто и пальцем не пошевелил. Успокоились? Звезду поймали? - Шеф запнулся, увидев меня, стоящего в дверном проеме, - Ага! Вот и Лужин пожаловал! На часах 9-40! А собрание на девять было назначено. Но, это нас не касается, мы вольные художники... Мне эта безалаберность надоела. Почему опоздал на сорок минут? Я спрашиваю, почему? Это не важно. Мы можем только на компьютере играть, в Интернете копаться...Ни какой пользы!
   - Если вы считаете...- начал было я оправдательную речь, стоя неуютно у всех на виду, сдерживая раздражение, но Шеф резко прервал меня.
   - Ни кто тебе слова не давал! Разглагольствовать все мастаки. А где работа? Где результат? Я у тебя спрашиваю...
   Усталость, сомнения, неловкость, субординация, карьерный рост, благодарность, зависимость, надежда, лояльность - все это исчезло, уступив место колючей ярости несправедливо обиженной проститутки, которая всю ночь возилась с пьяными клиентами, а ее под утро кинули на деньги, выпихнули на улицу в одних трусах, обозвав "дешевой шлюхой".
   - ...я спрашиваю!
   - У меня?
   - У тебя! Ты что, издеваешься? Или слышишь плохо? Хватит прожирать бюджет партии. Ни какой отдачи, ни капли инициативы, - Шеф обращался ко всем сидящим в кабинете, но смотрел исключительно на меня.
   - До свидания, - в голове тяжело стукнуло, я развернулся и вышел за дверь..
   - Тебя ни кто не отпускал!
   - А мне насрать, - прошипел я сквозь зубы, отчетливо понимая, что это конец моей предвыборной кампании. Шеф не простит такого неуважения к собственной персоне - ни кто не может поворачиваться к нему спиной, даже случайно. Но хватит, хватит. Заигрался я, действительно. На лестнице меня догнала Галя, смелая Галя, встала и пошла за мной, плевать ей на все, плевать на Шефа, плевать на дрожащее стадо в кабинете - она сама по себе, она и так депутат, она вторая в списке на будущих выборах, ее в Киеве знают. Ее в Москве знают. Ее Лужков принимает в своем московском кабинете. С ней Никита Михалков целуется троекратно при встрече.
   - Сережа, подожди!
   - Добрый день, Галина Николаевна. Извините, даже поздороваться не дали.
   - Ты куда идешь?
   - К машине.
   - Ну, пойдем, я тебя провожу. Если не слишком спешишь, можно в кафе зайти, поговорим. Думаю, нам есть о чем поговорить.
   - Конечно, Галина Николаевна! Вы же знаете, с вами - хоть на край света. А как же важное собрание?
   Галя многозначительно на меня посмотрела.
   - Сережа, ты же прекрасно знаешь, как я отношусь к таким мероприятиям. Сейчас все друг на друга начнут стучать, выдавая это за принципиальность и приверженность общему делу.
   - Это точно, - усмехнулся я и взял Галю под руку, - а мы пойдем пить чай с пирожными.
   - Лучше потолстеть от пирожных, чем засохнуть от ненависти...Ха! Почти афоризм.
   - Ох, Галина Николаевна, опасно быть вашим врагом...Я буду вас цитировать, если позволите...
   В кафе, кроме нас, была только девушка за соседним столиком, которая печально пила сок и курила. Музыка играла тихо и невразумительно, словно за стеной. Что-то латиноамериканское и страстное.
   - Сережа, так что с тобой случилось? Ты словно на взводе...
   - Я не просто на взводе, я в ужасе, - я ковырял пирожное ложечкой, понимая, что планета, которая последние время была моим домом, уходит на другую орбиту, - что-то не так...Точнее, все не так...
   - Устал ты очень с этими мероприятиями. Я Шефу говорила, что нельзя одного человека так нагружать. За последнюю неделю - четыре митинга. Три прямых эфира. И все - в разных городах...
   - Я бы не стал все списывать на усталость. Меняюсь я, все это замечают. А теперь - и я замечаю. Эфиры...Конечно! Вчера вечером был прямой эфир. А днем я деда похоронил.
   - Какого деда? - вздрогнула Галя.
   - Своего деда. Отца своей матери.
   - Господи, я не знала...Они что, с ума сошли?! Не могли заменить? Надо было меня послать, я бы заменила...Ужас какой!
   - Вы забыли, у вас была встреча с ветеранами...
   - Ах, да...
   - Да и не в этом дело. Я не просил замены. Поехал - и отработал полтора часа, как ни в чем не бывало...Понимаете? Ничего не дернулось, голос даже не дрогнул...Ничего...
   - Ты устал очень, замотался. Надо отдохнуть.
   - Да не при чем тут отдых! - у меня сдавило связки и я закашлялся, - я другой стал...Всегда смотрел телевизор и думал - как это у них гладко получается, у политиков всяких, что ни спроси - на все готов ответ. Про газ спросят - пожалуйста! Про пенсии - вот вам про пенсии. Про НАТО - получай про НАТО! Все по полочкам разложено...А у меня каша в голове. Эмоции сплошные, которые на хлеб не намажешь...Вялый я какой-то был, тягучий. И мне это нравилось, черт побери! А потом выучил пару лозунгов, блоков каких-то, словно робот - и стал тоже отвечать на любой вопрос. Только кнопку нажми. Робот. Но, не это страшно...Меня пугает, что эти заученные догмы стали заменять мне весь мой внутренний мир, всю радость, сомнения, тоску... Понимаете? Абсолютно все пространство заполнили несколько фраз, в которых я переставляю слова с места на место...Если жена спрашивает, люблю ли я ее до сих пор, я мгновенно начинаю ей втирать про цели, которые надо достигнуть... Мне стало некогда сомневаться и мучаться размышлениями. Вопрос - ответ. Вопрос - ответ. Но это же не мой ответ! А кажется, что мой. Я не узнаю себя, и мне страшно. Не хотел я так. Наверное, думал поиграть, а получилось, что по самые уши затянуло.
   - Ты решил уйти? - Галя слегка печально смотрела, как я комкаю сигарету.
   - Да ничего я не решил...Не выдержал, вот и все. Ну и хорошо! Обратного пути нет.
   - Шеф тебя не отпустит.
   - Ха. Не потерпит он таких кренделей...
   - Не смеши. Проглотит, как миленький. Половину новостей о партии делаешь ты со своей молодежью. Да и публичных людей у нас всего трое - Шеф, я, да ты...Кто будет по телевизору вещать? Моня, что ли?
   - Публичных...Да...Найдет кого-нибудь...- махнул рукой.
   - Сереж, я тебя не уговариваю. Однако, ты столько сил положил и энергии...А времени! Жалко. Перспективы у тебя хорошие.
   - Вы думаете, мне не жалко, Галина Николаевна? Жалко, еще как! Сижу сейчас, и злюсь сам на себя. Но, мне всегда хотелось оставаться человеком. И, мне казалось, что я человек. А теперь - мне ничего не кажется. Я все знаю, я во всем уверен. Я очень четко вижу путь. Это страшно. Меня мои собаки перестали узнавать.
   - Сережа, послушай. Я тебя об одном прошу - не жги мосты. И отдохни. Выключи телефон на пару дней, выспись. А я с Шефом поговорю, чтобы держал свои эмоции при себе. А то превратил партию в царский двор, орет на людей, как на крепостных. Барин...
   - Хорошо, Галина Николаевна, отдохну. Я сейчас плохо соображаю.
   - Езжай домой.
   - Хорошо. Спасибо, Галина Николаевна...Вас проводить в штаб?
   - Ты иди, я еще кофе выпью. Иди.
   - До свидания, Галина Николаевна.
   - До свидания, Сережа. И телефон не забудь выключить.
   Я приехал домой и сразу залез в душ - смыть усталость и растерянность сегодняшнего дня. Люся, молча и удивленно наблюдала за моими действиями.
   - Кись...Ты так рано! Что-то случилось?
   - Ушел из партии, - буркнул я, настраивая температуру воды, яростно сворачивая головы разноцветным кранам.
   - Что?! Как ушел?
   - Просто ушел. Развернулся и ушел.
   - А что случилось? - Люся стояла рядом с душевой кабинкой, теребя в руках кухонное полотенце.
   - Что случилось? Задолбали...Этот мудила, Шеф, рот на меня сегодня раскрыл за опоздание. Даже не вспомнил, что вчера деда хоронил, а после этого клоуна из себя изображал...Прямой эфир...Я же ему говорил, что не смогу поехать. А он и бровью не повел. Говорит - некому больше. Пошли они все...Да что с водой творится! То холодная, то горячая!
   - Успокойся, дорогой. Тебе вчера просто не надо было ехать и все.
   - Значит, я сам виноват?! Понятно.
   - Тебе надо быть тверже. Ты же не мальчик на побегушках. Сказал - не могу, значит - не могу.
   - Все, блядь, знают, какой я должен быть. Твердым, мягким, где стоять, что говорить...Один я не знаю. Вы считаете, что самые умные?
   - Кися, чего ты кричишь? Тебе отдохнуть надо...
   - Отдохнуть?! Да причем тут отдых?! - я стоял под ледяной струей воды и покрывался "гусиной кожей", - я хочу одного, чтобы все понимали - я не клоун, я, блядь, человек. А кто не согласен - пошел на хуй!
   - Лужин, хватит орать! - Люся повысила голос и глаза у нее стали блеклые и злые, - ты не на митинге! Мне все равно - в партии ты или не в партии. Я хочу, чтобы у меня в семье было спокойно. А у нас уже не семья, а майдан. Надоело, ушел - ради Бога! Раньше жили, и сейчас проживем. Все, конец разговора. Пошла чай делать. Чай будешь?
   -Люсь, Люсь! Подожди...Извини...Вот это мне и надоело. Не жизнь, а херня. Прости меня. Пошли они все в жопу со своими выборами. Чай попьем и махнем на море. Отдохнем пару дней. Все будет хорошо, - я, внезапно, испугался, что Люся не чай идет делать, а выпорхнет за дверь и исчезнет навсегда.
   - На море? Врешь опять...Сейчас позвонят - и смотаешься на неделю, как миленький...
   - Дай мой телефон, - сказал я решительно.
   - Зачем?
   - Дай телефон, говорю.
   Люся принесла мой "Нокиа", и я немедленно отключил его. Мне этого показалось мало, я снял заднюю крышку, вытащил батарею и сим-карту.
   - Вот. Ни кто нас не потревожит, - сказал я Люсе, протягивая детали разобранного аппарата.
   - Хорошо, - она улыбнулась, и глаза потеплели, приобрели обычный лазурный цвет, -вылезай, а то посинел весь от холода.
  
   Блаженство - бледное слово, чтобы описать мое состояние. Я погряз в безделье - нежился в джакузи, курил на широкой террасе видом на море, ужинал жареной камбалой, жарко любил Люсю, яичница с беконом на завтрак, Люсино упругое тело, ночные прогулки вдоль дикого пляжа, в тяжелом аромате йода и гниющих водорослей, рассеянное чтение "Фиесты", Люся кутается в пушистый белый халат, глинтвейн для душевного тепла, Люся - мы второй день жили в уютной приморской гостинице, единственные посетители на двадцать роскошных номеров, администратор принял нас за богатых молодоженов и угождал, ненавязчиво, как мог. Времени было много - я пытался писать стихи, сидел с легкой головой над бумагой, даже не взяв в руки любимый "Паркер", потом брал его, вертел в пальцах и рисовал бесконечные узоры, заполняя лист фиолетовыми линиями. Телефоны остались дома, связь с внешним миром была окончательно потеряна, это наполняло сердце удивленным возбуждением, только Андрюху мы предупредили, что уезжаем на море, не уточнив, однако, в какой город. Иногда, мне становилось страшно, казалось, что о нас все забыли - мы уехали, вырвались из общего тела, и рана быстро затянулась, нам больше нет места в общем организме, его заняли соединительные клетки, образовав бледный рубец. По молчаливой договоренности мы не включали телевизор во время новостей, чтобы случайно не наткнуться на знакомые лица, только кусочки фильмов, обрывки дурацких шоу, пока не накатит звенящая печаль, требующая терзать любимое Люсино тело до обморочной усталости. Утром было хорошо, утром весь день впереди, пронизанный ожиданием лени. И днем хорошо. Долгие размышления о том, что заказать на обед, и дрема после вкусной еды. Вечером здорово - темные силуэты рыбаков на пирсе, свист лески и тихо крадется прибой по песку. А ночью Люся мурлычет на ухо что-то сонное, прижимается, уткнувшись носом в ключицу - "Я счастлива".
   - И я счастлив, дорогая.
   - Я люблю тебя, Лужин, люблю.
   - И я тебя люблю.
   И засыпает, улыбаясь. А я не могу заснуть. Я не устал, нервы не измотаны, мозг не высушен событиями. Приходится вставать с теплой кровати и выворачивать карманы джинсов в поисках волшебной таблетки.
   - Ты что, кися, не спишь? - Люся встревожено поднимает голову с подушки, не открывая глаз.
   - Тихо, спи. Спи. Я сейчас лягу.
   - Мг. Давай скорей. Без тебя холодно.
   Пока я мотался, как ужаленный по городам, собирал полные площади народа, отключаясь, усталый, за рулем машины, потел под софитами - забывал, что существуют эти спасительный кружочки. На войне не нужны лекарства, на войне не болеют. А как только умолкли звуки близкой канонады, перестали чирикать шальные пули над бруствером - упала тишина на голову и стала душить, вылезли страхи, спрятанные и забитые ажиотажем штыковых атак подальше, в левый висок, разбухали эти страхи, наполняясь теплой водой из-под крана, хорошей водкой и женскими запахами. Мысли потекли вяло и плавно - таблетка подействовала, на удивление, быстро...
  
   Погон к погону, фуражки хищно тульями вздернуты к небу, раскаленный оркестр борется с ветром, разрывая его визгливыми маршами, большой барабан опаздывает со своим "бумсс", звук отражается от стен казарм и учебных корпусов, дробится, наслаивается на собственное эхо, создавая нервозное и праздничное настроение. Выпуск! "К торжественному маршу!", спрессованные "поротно!" в кубики, вчерашние курсанты, в золотых офицерских погонах на плечах цвета морской волны, я среди них, вытянутый, до стона в позвоночнике, звеня подкованным хромом по плацу, "первая рота прямо, остальные - напрааа--фу!", в толпе зрителей плачет молодая девочка, чья-то сестра или невеста, "шагооооом!", тела подались вперед, " арш!", ток полоснул сердце, не мешая совершать отполированные годами движения, в правой руке зажат металлический рубль, "равнение напраааа-фу!", "ииииии-рраз!", из сотен рук вырываются металлические кружочки и с серебряным звоном засыпают асфальт перед трибуной. Это не по уставу, но, сегодня можно. Можно пить шампанское на плацу, который драил четыре года, и разбить об него бокал, замахнувшись широко, и яростно, забывая обиды и мозоли...Сегодня очень теплый день...
  
   Я проснулся больным, как всегда, после этого сна, повторяющегося редко, но с садистским постоянством. Не дождался я своего выпуска ровно два месяца. Все прошел, вытерпел, примерял форму в офицерском ателье, сдал деньги на ресторан и...Ушел. Ничего страшного, все уладилось, все сложилось потом. Все, кроме этого торжественного победного марша. Не был я там, не стоял в общем ряду, не сжимал стальной профиль Ленина в потной ладони. И знамя училища не целовал, стоя на одном колене. Теперь не изменить ничего, можно только потеть во сне, оправдывая себя, что так было надо. Однако, победителем считается тот, кто прикоснулся губами к скользкому бархату, а не тот, кто хоть и воевал честно, и ранен был много раз, но бросил винтовку в канаву, не дождавшись праздничного салюта. Вот и теперь, ушел я. Уже сейчас знаю точно, что буду тосковать. Может, и номер мой не проходной, и провалится на выборах Украинская Умеренно-прогрессивная Партия - не пить мне шампанского ни от радости, ни от горя, утешать меня не будут, и поздравлений не дождусь.
   Часы на стене показывали 10-15, Люся еще спала, уткнувшись в подушку, я вылез тихо из-под одеяла, почистил зубы, натянул шорты и футболку с тотемным знаком "Пикника", спустился в бар и заказал чашечку эспрессо. Официант спрашивал что-то про завтрак, в ответ я механически качал головой, не понимая ни слова.
   - Вас тут мужчина дожидается с утра...
   - Что? - я растирал ладонями лицо, пытаясь отогнать мрачное оцепенение.
   - Вас мужчина спрашивал из Симферополя. Я сказал, что вы спите, - официант услужливо согнулся в пояснице, - он машину на стоянку ставит. Сейчас вернется.
   - Какой мужчина? Что за бред...
   - Он сейчас вернется. Машину на стоянку ставит.
   - Я понял...Хорошо...
   - Завтрак подавать?
   - Завтрак? А...Да, подавай.
   Какой мужчина? Кто меня смог здесь найти? Перепутал, наверное...
   - А кого этот мужчина спрашивал? Может, ошибся? - крикнул я в спину уходящему официанту.
   - Он спрашивал Лужина. Вы ведь - Лужин?
   - Лужин, Лужин...Вот, черт...Принесло кого-то...
   - Да вот он и сам, - сказал официант и показал мне за спину, - вернулся.
   Я обернулся и увидел в дверях сияющего и потного Моню. Он приближался ко мне, улыбаясь, словно ему заплатили за то, чтобы он мне улыбался.
   - Привет! Ну, ты и Штирлиц! - скалился Моня, усаживаясь на соседний стул, - конспиратор!
   - Какого черта, Моня? Что ты тут делаешь?
   - Я к тебе. По заданию партии.
   - Ну и как вы меня нашли?
   - Мы и не теряли...Кхе...ммм, - Моня осекся и задергался в кашле всем своим рыхлым телом.
   - Не понял?
   - Ладно, проехали...Отдохнул? Хорошая гостишка...Когда на работу возвращаешься?
   - Ты про штаб спрашиваешь? Не собирался я возвращаться...
   - Да ладно, чего ты, в самом деле... - Моня знаком подозвал официанта, - Чай принеси...Ну, показал характер, все оценили. При чем же здесь выборы?
   - Говори, что Шеф передал, - мне надоели Монины заходы издалека, - ты же не по собственной инициативе приехал...
   - Шеф...Хм...Хочет, чтобы ты опять взялся за работу.
   - Это я уже понял. Все? - я намазал гренку маслом и хрустнул смачно золотистой корочкой. Ко мне возвращалось хорошее настроение.
   - Нет...
   - Так не тяни кота за хвост!
   - Это...Хм...Если хочешь - можешь работать по свободному графику. Не надо приходить в штаб к девяти и уходить в шесть. Можешь хоть дома сидеть. Главное, чтобы мероприятия проходили, как раньше...А то, вчера митинг был...Кравченко взялся за организацию...Да уж...Завалил...Шеф был в ярости...
   - Свободный график? Понятно. Все?
   - Отдельный кабинет...
   -Ясно, - я равнодушно ковырял омлет.
   - Машина с водителем...
   - Ого. Понятно все. Кабинет, машина...Я, собственно, на отдыхе сейчас. Приеду - подумаю...
   - Ты не понял, - жарко зашептал Моня, - это не все. Будешь пятым в списке в Верховный Совет. Понимаешь, что это значит? Пятый! Это же проходное место! Верховный Совет!
   Рука предательски дрогнула.
   - Пятым? Да...Пятым...Это серьезно. Надо подумать...
   - Да что тут думать?! Принесли новый план мероприятий. Надо по всему Крыму концерты организовывать, артистов нанимать, программы утверждать. Бюджет охуенный. И полная свобода! Сцена, свет, певцы, певицы, кордебалет - все по высшему разряду. Можешь хоть "Виагру" пригласить...
   - Что, настолько большой бюджет?
   - Я же говорю - охуенный! Двадцать концертов!
   - А когда надо начинать?
   - Завтра совещание. И вперед. Первый концерт через неделю. За это время надо программу утвердить, сценарии, разрешения в местных советах получить, сцену найти и тому подобное...Сечешь? Вернешься, Шеф скажет, что болел, ни кто и не заметит напряженности...А кто заметит - будет помалкивать.
   - Заманчиво, однако... - я хотел сказать "нет", но в голове шел, чеканя шаг, строй молодых лейтенантов, и меня не было в этом строю. Больше такого не повторится, - хорошо. Езжай. Сейчас разбужу жену, чаю выпьем и тоже поедем. Через три часа буду в штабе.
   - Я тебя подожду в машине.
   По лестнице, ведущей из гостиницы в ресторан, раздались шаги. Я обернулся и увидел Люсю, спускающуюся по ней в цветастом коротком сарафане, еще сонную, лениво и счастливо щурящую глаза.
   - Не надо ждать, сами доберемся.
   Люся остановилась на лестнице, заметив Моню рядом со мной, замерла, на лице явственно проступили красные пятна от волнения, а рука побелела, сжав деревянные перила. Она все поняла. Конец. Неожиданный Эдем прекратил существование. Люся резко развернулась и пошла обратно в номер.
   - Мне не трудно, все равно подожду вас.
   - Я сказал - уезззжай, - прошипел я и кинулся догонять Люсю.

***

   - К Шефу, Сереж, быстро. Он у себя в кабинете, - протарахтела секретарь Лена в трубку.
   - Ай момент, - я нехотя покинул "Контер страйк", меня сию же секунду замочили на зкране из АК -47. Моня радостно потирал ладони - его рук дело.
   - Слабак, я же не в игре, - не злобно бросил я, уже выходя из кабинета.
   - Не оправдывайся!
   - Пошел в жопу.
   Рабочий день подходил к концу и вызов к начальству мог означать только одно - форс-мажор, срочно нужен реаниматор Лужин. Зондер-команда - на выезд! "Крепкий орешек - 5". В главной роли - ваш покорный слуга. Я тяжело вдохнул. На вечер были грандиозные планы, которым, видимо, не суждено исполниться. За время предвыборной кампании еще ни один личный план не сработал. Меня поднимали среди ночи, ранним утром выдергивали из постели, не давали выполнить супружеский долг и допить чай. И, что показательно, я вставал, просыпался, вынимал и отправлялся латать дыры. И мне это нравилось, черт подери! Пошел к жопу, свободный график! Я всем нужен, и я в строю.
   В предбаннике - перед приемной Шефа - топтались люди, ожидающие своей очереди. Малознакомы лица, генерал в мундире и при погонах, мужик в шикарном костюме со значком депутата на лацкане пиджака, две серые женщины без возраста, парень моих лет, одетый, видимо, для лыжной прогулки. Я прошел мимо них, несколько раз извинительно пожав плечами - вызывают, мол, не виноват, и, скрылся в кабинете. Закрывая дверь, услышал нервное шуршание, вздохи и шепот за спиной.
   - Добрый вечер, Шеф, - произнес я, делая ударение на слове вечер.
   - Привет. Чем занят? - он сидел за столом и колдовал над своим новым смартфоном. Не брит. Устал, но настроение добродушное - определил я.
   - Ммм. Я тут...
   - Понятно, баклуши бьешь.
   - Конечно, я же меньше всех работаю... - легкая, политкорректная ирония в голосе.
   - Хватит лирики. Полетишь сегодня в столицу. Там партийный семинар проводят для работников региональных пресс-служб...
   - Так люди сегодня днем выехали на поезде...- попытался встрять я.
   Шеф поморщился. Он не любил, когда его перебивают.
   - А ты вечером полетишь. Поезда уже сегодня нет. Прилетишь, поселишься в гостинице, отоспишься. Завтра утром в девять уже регистрация участников. И в бой.
   - А что мне там делать?
   - Задача простая - познакомиться со всеми, наладить личные контакты, понравиться, послушать, о чем говорят, девкам нашим не дать расслабиться. Пусть учатся, за это деньги платят. Отчет напишешь о качестве и пользе семинара. Только не устраивай там бардельеро, я тебя знаю...
   - Да вы что, шеф, как можно?!!! - комедийный ужас, круглые невинные глаза.
   - Не скалься, а то я не в курсе, на что ты способен...Наши бабы млеют...Что ты им там шепчешь? Доиграешься...
   - Все будет культурно, - подобающая случаю, застенчивая улыбка, сдержанная самоотверженность в голосе, - работа есть работа.
   - Эх, если все было именно так...Звони мне каждый день, докладывай. Вот деньги (у меня удивленно поднялись брови от количества зеленых банкнот), если не хватит, я тебе человека местного пришлю, он еще подвезет. Семинаром руководит Заднепрянская Оксана. Слышал о ней? (я утвердительно кивнул) Это - главная цель. Познакомься с ней, произведи хорошее впечатление. Остальное - на твое усмотрение. Можешь в ресторан сводить. Только не жмотись. Надо показать, что мы не щи лаптем хлебаем, что мы серьезные люди...Деньги можешь не экономить...Это я уже говорил...Самолет через три часа. Собирайся. Лена билеты заказала. Уточни у нее...Ах, да! Как дома?
   Очень своевременный вопрос! Когда уже дано задание и заказаны билеты на мое имя!
   - Все хорошо, шеф. А сколько мероприятие продлится?
   - Шесть дней.
   Я тяжело вздохнул. Пропала рыбалка на катере. Пропала сегодняшняя сауна.
   - Ну, я пошел...Все будет сделано.
   Люся молча выслушала по телефону новость о моем отъезде и спросила:
   - С тобой можно?
   - Дорогая, билеты уже заказаны. Собак не на кого оставить. Да и занят я буду целыми днями. Что ты будешь шататься сама... Со скуки умрешь...
   - Я понимаю, но очень хотелось на самолете полететь...
   Ей хотелось! А мне не хочется. Я не летал лет десять, если не считать парашютных приключений. И не стремился, в свете участившихся, последнее время, катастроф.
   - Все, любимая, собирай вещи. Только, не накладывай много, не хочу тащить баулы.
   Я зашел в приемную, где командовала Лена.
   - Билеты в кассе, через час надо забрать, - затараторила Лена, - на твое имя. В Боинге полетишь. Это лучше, чем в наших. Там еще Дуглас летает, но на него билетов нет. Но Боинг - лучше. Паспорт не забудь. Командировочные получил?
   - Получил.
   - Шеф лично в Киев звонил, сказал, что еще один от нас приедет.- Лена уважительно округлила глаза, - Задание дал?
   - Ага, - пробормотал я, глядя на часы, - не успею. Через час - билеты забрать. Через три - вылет. Значит, регистрация через два. А собраться? Придумал... Позвони по внутреннему Моне, скажи, что Шеф его попросил мои билеты забрать. И домой мне завести. А я пока соберусь. Сделаешь? Пожалуйста, Лен, обязан буду...
   - Конечно, Сережа. Езжай домой, - и начала набирать номер на телефоне мини-АТС, -
   Моня? Зайди ко мне в приемную. Шеф сказал тебе съездить в аэропорт и забрать билет для Сереги. Жду.
   Я представил, как Моня матерится, вытаскивая свое грузное тело из-за компьютерного стола и, торопится по коридору.
   - Все, Ленчик, улетел. Спасибо, дорогая.
   - Удачи. Звони. И не балуйся там.
   - А кто едет?
   - Нина Сергеевна (я поморщился, а Ленка улыбнулась), Екатерина Васильевна из пресс-службы (я изобразил надвигающийся обморок), и Татьяна из второго штаба ( сердце радостно бухнуло).
   Подмигнув Лене, я выскочил из приемной, стараясь не столкнуться с Моней, представил его ярость, его рухнувшие планы попить пива, не завершенную игру на компе, недовольство ролью курьера и много еще всяких недовольств, которые охватывают человека, выдернутого из жизни пустяковым внеплановым заданием.

***

  
   - Камикадзе выползают на отмель, чтобы в лед задохнуться, - напевал я, стоя под душем, песню "Ночных снайперов", - Катастрофически тебя не хватает...Катастрофически...
   - Моня билет привез! - крикнула Люся сквозь шум воды.
   - Злой?
   - Еле сдерживался.
   - Так ему и надо. Отожрал задницу, бездельник, - я засмеялся.
   - Может, я завтра выеду к тебе на поезде? - спросила Люся, заходя в ванную, - я с мамой договорюсь, она собак будет выгуливать, кормить, у нас поживет...
   - Кися, ну я же сказал... Там делать нечего. С утра до вечера тренинги. Слетаем еще куда-нибудь. Выборы закончатся и слетаем. Хоть в Турцию. Хоть в Египет...
   - Да ладно, это я так...Скучно очень...Вижу тебя редко...
   - Ну, я же не веселиться туда еду...Залезай ко мне, под душ...
   - Приставать будешь? Нахал.
   - Да как ты могла подумать?! Спинку потру.
   - Уйди, противный. Скоро такси приедет.
   - Подождет такси, давай, снимай свой халатик...А то укушу.
   - Я сама тебя укушу.
   - Иди сюда, злой ёж, я тебя грызть буду!
   - Сейчас посмотрим, кто кого закусает, - угрожающе прошипела Люся, входя в душевую кабинку.
   Я схватил ее, скользкую и упругую, пытаясь вцепиться зубами в самые уязвимые места, она извивалась, отвечая мне тем же, угрожающе рычала, мы роняли все, что стояло на полочках - шампуни, мыло, зубные щетки, я чувствовал, что проигрываю эту борьбу, Люся вошла в азарт, ее не остановить, я поймал руками ее мокрые волосы и впился губами в ее веселый рот, она полоснула мне ногтями по спине, на кухне надрывался телефон, сообщая, что такси ждет у подъезда, черт с ним, с такси, черт с ним, с самолетом, черт с ними, с выборами, с Моней, с Шефом и тренингами...
   Мы срослись плавниками,- пела Арбенина у меня в голове, - мы срослись плавниками, мы срослись плавниками..
   О, Боже, Боже, Боже! Почему я не могу быть верным, даже если люблю?!!!
  
   На регистрацию я успел. Пришлось заплатить ворчащему таксисту больше, чем полагалось, это его примирило с мыслью о длительном ожидании у подъезда и превышении скорости по дороге в аэропорт (по просьбе пассажира). Он так размяк, что донес мне сумку до стойки регистрации, что для нашего сервиса дело неслыханное. Девушка, принимая мой билет и паспорт, заинтересованно разглядывала мои мокрые волосы и довольное лицо. Кажется, она мне строила глазки. Позвонила Люся.
   - Я уже скучаю. Я не могу спать одна.
   - Собак позови. Я тоже скучаю.
   - Позвони, как прилетишь.
   - Хорошо, любимая, позвоню. Я сейчас телефон отключу, а как приземлимся - сразу позвоню.
   - Я тебя люблю.
   - Я тебя тоже люблю. Не грусти.
   Регистрация, посадка, огни, огни, чернота, плохой ужин, снова огни, много огней, посадка, аплодисменты пилоту, специальный автобус возле самолета, здравствуй, Киев, дождь моросит, Люся, я приземлился, все в порядке, люблю. Ночь. Два часа назад я садился в такси у дома. Теперь я сажусь в столичное такси. Надо чаще летать, мне легко, шумит в ушах, везите меня в гостиницу.
   - В какую? - таксист вежлив, что приятно.
   - В нормальную, но не слишком дорогую.
   - Понял. Пятьдесят долларов.
   - В сутки?
   - Нет. Поездка до гостиницы - пятьдесят долларов.
   Я сделал вид, что меня не смутила цена.
   - Договорились. Вези.
   Гостиница оказалась двадцатиэтажным зданием на берегу Днепра. Я так и не понял, на правом или на левом. Девушка за стойкой в холле быстро меня зарегистрировала и выдала ключи. Хотелось спать, смотреть телевизор, в душ, чаю, яичницу, приключений и поговорить. Необходимо было выбрать жертву для ночного звонка.
   - Квакин! Не спишь, бездельник?
   - Сплю...
   - Подъем! Я в Киеве и мне скучно. Что делать?
   - Охренел совсем...Застрелись.
   - Я понял, позвоню через час.
   - Не вздумай, я те...
   Я, довольный, положил трубку. Потом отослал Квакину сообщение: "Где тут продается любовь?"
   В дверь постучала горничная. Я поинтересовался, у нее, где можно поесть в это время.
   - Ресторан закрыт. Но, на 11-ом этаже есть буфет. Работает до трех ночи.
   СМС Квакину: " Пошел в кабак. Мне сообщили, что там рассадник порока"
   В буфете, кроме меня, сидели две девчонки. Я принялся их разглядывать, но к ним присоединился кавалер с бегающими глазками, явный сутенер. Мне стало скучно от прогнозируемости ситуации, и, я заказав кофе без кофеина, бутерброды с сыром и плитку молочного шоколада, отвернулся.
   СМС Квакину: " Их две. Блондинку или брюнетку?"
   Саня, наверняка, выключил телефон. Я представлял, как он читает мои сообщения утром, тихо ругается и давится от смеха.
   СМС Квакину: " Беру обоих. Завидуй, лежебока!"
   Закончив ужин, я отправился в номер, нашел пару свежих журналов, лениво, невнимательно полистал их и залез под душ.
   СМС Квакину: " У блондинки - 2 размер. У брюнетки -3"
   Усталость навалилась. Глаза слипались. Завтрашний день обещал быть суетливым и насыщенным. " Только бы не проспать!"
   - Люсь, дорогая, разбуди меня в семь...Нет, в половину восьмого...Не забудь. Ага...И я тебя...Целую.
   СМС Квакину: " Я истощен. Они меня порвали. На помощь, брат! Или пришли виагру. По факсу, бандеролью".
  
   Утром меня разбудил Люсин звонок.
   - Просыпайся, дорогой. Опоздаешь.
   - Мы-мы-ны...Хорошо...Сейчас...- горло забито сонным кляпом, слова с трудом протискиваются, царапают связки и обретают звучание.
   - Позавтракать есть где? -Люся не давала мне опять провалиться в сон.
   - Мыыыы...В буфете...
   - Вставай, а то скажешь, что я тебя не будила.
   - Спасибо, любимая. Сейчас, приду в себя и перезвоню..
   - Целую. Надень светлые джинсы и белый свитер.
   - Хорошо. Спасибо. Целую.
   - Зубы почистить не забудь.
   - Понял, понял... Все сделаю...
   - Носки и трусы в...
   -Я ПОНЯЛ. Отбой. Перезвоню.
   Утренний бред поисков вещей. Зубная паста есть, щетки нет. Вот она, щетка! А где паста? Душ порциями выдает кипяток и ледяную воду. Ступни боятся холодного кафеля. Где гель для душа? В сумке! Мокрые пятна следов на полу. Где станок для бритья? В сумке! Новые лужи. Гостиничное полотенце годится только для вытирания котят. Спящий мозг упорно не хотел руководить расхлябанным телом. Телефонный звонок. Явно, из утреннего гестапо. Не буду брать трубку. Джинсы и свитер с трудом натянулись на сырое тело ( проклятое полотенце!).
   Дожидаясь завтрака за столиком буфета, я посмотрел на часы. 7- 55. Поезд с партийной делегацией еще не прибыл. Я набрал Татьянин номер. После нескольких гудков я услышал:
   - Дааааа.
   Так тягуче и томно говорить позволить могла себе только женщина, осознающая, как она красива. Подделать эти гипнотические интонации можно, но обмануться ими позволит себе только не опытный юнец. Или очень-очень одинокий. Я не был ни тем, ни другим, однако, замер, пытаясь понять, кто же я, ловец, или жертва. Горгона меня не превратила в камень, только ввела в кровь транквилизаторы.
   - Аллоооо, слушаю.
   - Привет! Это Сергей.
   - О, прииивет. А мы к Киеву подъезжаем.
   - Это Сергей, из главного штаба, - я чуть не сказал "генерального", осекся, путаясь в мыслях. Жертва ты, Серега, жертва...
   - Я узнала. Как дела? Так рано на работе? Мероприятие намечается?
   - Нет. Жду вас в Киеве.
   - Шутишь?
   - Правда, в Киеве. Вчера вечером прилетел.
   - Так ты с нами на семинаре будешь? - что-то я не уловил заинтересованности в ее голосе.
   - Да.
   - Хорошо. Встретимся на регистрации.
   - До встречи.
   - Бай.
   У меня испортились настроение и аппетит. Объект моих половых притязаний не выявил радости, удивления, злости...Ничего. Ни каких эмоций. Быть безразличным не приято, унизительно и пошло.
   "Ладно, посмотрим еще", - сказал я сам себе, терзая яичницу с беконом.

***

  
   Суета, новые лица, новые женщины, регистрация, теплый солнечный день, ожидание приключений, неделя полной ночной свободы, чужой, милый город, полный карман денег, хорошие перспективы на ближайший год... Что может быть приятнее для тридцатипятилетнего мужчины? Я был доволен своей миссией, собой, вытянулся, в выжидательной стойке, как охотничий пес, дичь еще ни видно, но я ее чувствую всем телом, хозяин заметил мои знаки, медленно поднимает ружье... Это наша охота, Хозяин, будет добыча, будет вечерний ужин и памятные фотографии в окружении поверженных кабанов, с поникшими утками на поясе, будет новая головой лося в холле на стене. Ах, какие будут истории! Как красочно и преувеличенно!
   Наши приехали и, я с первых минут понял причину их настороженности. Они боялись, что Шеф прислал меня контролировать их усердие и поведение. Надо было срочно поставить все точки над i.
   - Девушки, давайте сразу договоримся о деталях...
   Они стояли вокруг меня перед входом в учебный корпус и старались не смотреть в глаза.
   - Я не собираюсь за вами надзирать. У меня есть свои дела, и задание, которое необходимо выполнить. Я вас не видел, вы меня не видели. На тренинги можете не приходить, но отмечайтесь в ведомостях. Гуляйте по очереди. Я буду на всех занятиях. Если смогу - прикрою перед Шефом, но ему пришлют докладную о посещаемости, тут я бессилен. Так что - решайте. Обо мне забудьте, меня нет.
   - Я к сестре поеду под Киев. Тридцать километров. Дня на два. Можно? - спросила Нина Сергеевна, оживляясь.
   - Я же сказал - прикрою, как смогу, но лучше договориться с человеком, который отмечает присутствующих. Эдик его зовут. Вон там, курит, возле стенда с объявлениями...Да вот же, в черном костюме...Видите? В очках...
   Нина Сергеевна упорхнула, натянув нарядную улыбку на лицо, договариваться с Эдиком.
   - А я у подруги поселюсь. У нее трехкомнатная недалеко отсюда. Утром на занятия легко добираться, - заявила Екатерина Васильевна, - Тань, ты со мной? Места хватит, подругу я предупредила. Чего тебе в гостинице мучаться...
   Я замер. Если согласится - операция по сближению будет сложной. Лучший способ сохранить целомудренность - таскать за собой не красивую, пятидесятилетнюю дуру, еще хуже, если мужчины для этой дуры погибли как класс. Я не знал, чего хочет Таня от этой командировки. Если сберечь верность мужу, то поедет с Екатериной Васильевной. Если приключений - то останется в местной гостинице при учебном заведении.
   - Лучше я останусь здесь, не люблю напрягать чужих людей. И лишние полчасика можно поваляться утром в кровати...Не надо на транспорт время тратить...
   "Это еще ничего не значит!" - успокаивал я свои бушующие гормоны.
   - Да ты что! Вечером вина выпьем, в центре погуляем, - засуетилась Васильевна, -повеселимся...
   Ого! Да она хочет Таньку использовать, как приманку на мужиков. Есть еще порох...Вот тебе раз! Держись, Танюха...
   - Все, дорогие, я пошел знакомиться с людьми, решайте сами, кто куда едет, кто где живет... Устраивайтесь. Я на связи. В десять завтрак в столовой. Я уже кушал, но приду вас навестить. Занятия в одиннадцать.
   - Я позвоню, - кинула Таня мне в след. Не оборачиваясь, я махнул рукой - понял, жду.
   За сорок минут я успел познакомиться со всеми делегатами, успел забыть их имена, кокетничал с молодыми девчонками, они кокетничали со мной, поучаствовал в расселении двух львовянок, симпатичных и болтливых, позвонил Таньке, но она от моих услуг помощника отказалась, побеседовал с пожилым главредом заштатной колхозной газеты, приехавшим из Сумской области. Он, непонятным образом, был обо мне наслышан и пытался выяснить мое мнение по поводу роли молодого поколения в общественно-политической жизни страны. Я нес совершеннейшую чушь, почерпнутую из партийных методичек и, даже, не краснел. Главред остался очень доволен разговором. Он долго тряс мою руку, благодаря за твердую позицию и ясность мысли. Позже я узнал, что одним из авторов этих методичек был он сам.
  
   Занятия начались бурно, столичные организаторы с первых минут взяли нас в оборот, не давали ни одной свободной минуты, суета, смена декораций, мелькали плакаты и графики, лекторы сменяли друг друга, выскакивали, как черти из табакерок, маялись возле трибун, трудно было запомнить их лица, невозможно переварить их торопливые речи. В аудиториях постоянно жались в углах неприметные людишки - представители партии, контролирующие процесс обучения, для них и была создана вся эта деловая суматоха - партия платила деньги и, партия должна быть уверенна, что не зря.
   На второй день я совершенно забыл цель своего пребывания в столице - лекции, семинары, практические занятия совершенно не соответствовали ни общей тематике курса, ни тому, что было задекларировано в программке и плане, ничего не происходило вовремя, только перерывы на кофе. Сплошная околополитическая каша, винегрет из лозунгов, столичных сплетен, громких имен и газетных цитат. Очень все это походило на алкогольные былины нашего штабного политтехнолога Кравченко. Только дороже, чуть-чуть смелее, красочнее и циничнее. Запомнился мне один известный оранжевогалстучный журналист, который вещал о методах создания новостных сюжетов и "информационных волн", говорил он уверенно - "окей", "месседж", "симпатики", и о сужении и расширении восприятия...Я не выдержал и поинтересовался, как он, человек, который всю революцию с экрана телевизора рассказывал мне, какое я говно, теперь учит это говно своему мастерству? Я и не надеялся, что он покраснеет, или дрогнет рука, или голос сорвется. Я думал, что он начнет врать про приоритеты, переосмысливание или смену ориентиров. Ничего подобного! Не меняя интонации, улыбаясь открыто и понимающе, добродушно, немного печально, но уверенно, словно доктор, разговаривающий с тихим пациентом, безусловно, душевнобольным, однако, не опасным для общества, он объяснил, что "ничего личного", у него был бизнес план. И он его осуществил. Был заштатным голодным журналистом, а стал заместителем директора телерадиокомпании. Он продает свои знания и таланты. Сегодня платят одни, вчера платили другие. А что касается убежденности и искренности, то на эти качества установлен отдельный тариф. Тысяча едких фраз уже рвались из меня, притихшие слушатели ждали развития возможного конфликта, проснулись, потирали тихо руки под столами, но, я вспомнил о своем личном Плане и, осекся. У него есть План. У меня есть План. Ничего личного, чистый бизнес. Но, мой план более мерзкий - я придумал его не подстегиваемый голодом, и не в жуткой безнадеге. А чисто из спортивного интереса, от скуки я решил попользоваться человеческими слабостями и управляемостью, естествоиспытатель, бля! Осекся я, и пожелал ему успехов в жизни, сорвавшись, однако, на иронический тон.
   - Спасибо. Думаю, что вас ждет не менее успешное будущее. Вы умеете обратить на себя внимание. И главное, не стесняетесь это делать, - журналист доброжелательно посмотрел на меня и продолжил семинар.
   И опять потянулись скучные занятия, перемежающиеся кофе-брейками и обедами. На меня, периодически, накатывало депрессивное желание дезертировать, но контролеры, ведущие учет посещаемости, незримое присутствие Шефа (он звонил каждый день и требовал детального отчета) и грудь Таньки, которая сидела рядом, удерживали меня от побега.
   Нина Сергеевна и Екатерина Васильевна не появлялись, я практически забыл об их существовании. Мы договорились встретиться на перроне в день отъезда, за час до отправления поезда. Меня это вполне устраивало - теперь у меня в штабе были должники, которые прикроют в случае необходимости.
  
   Танька сдружилась с Марьяной, чернявой и стройной девушкой из Хмельницкого, болтливой и симпатичной, теперь они вдвоем таскали меня за собой пить кофе, курить, обедать, гулять по вечернему городу. Я с легкостью тратил деньги Шефа на их развлечения и раздумывал над тем, как они меня поделили, я был заинтригован, ждал развязки, знал, что бесконечно это дружеское бесполое общение продолжаться не может. Но, ничего не происходило, Марьяна строила глазки, однако, это могло ничего не означать, кроме врожденного женского кокетства. Танька сбросила маску снежной королевы, хохотала, шутила, рассказывала анекдоты, от которых покраснели бы гинеколог и патологоанатом и...Все. И все. Ни каких намеков на личную заинтересованность, только дружеское расположение. Мало того, они с Марьяной стали обсуждать в моем присутствии своих мужей, свои свадьбы, мужей своих подруг и их свадьбы. В конце концов, мне стало казаться, что я сам - их подружка, а не тридцатипятилетний мужик, желающим переспать хотя бы с одной из них. Я приуныл, время шло быстро, деньги кончались, а до отъезда оставалось два дня.
   - Поехали сегодня вечером по центру погуляем. В кафешке посидим, вина выпьем, - предложила Таня, когда мы сидели в перерыве между лекциями на веранде, где расположились несколько пластиковых столиков с зонтами и, курили.
   - Поехали, - согласился я без особого энтузиазма.
   - И Марьяну возьмем.
   - Ну да, куда ж без Марьяны, - я подсчитывал в голове, сколько осталось наличных денег. Не очень много. На решающий загул не хватит.
   - Жааалко уезжать, - протянула Танька, жмурясь на встречу весеннему солнцу, - А ты знаешь, Марьяна от тебя без ума?
   - Да? - опешил я от резкого изменения темы разговора, - это она тебе сказала? Очень интересно...У нее же муж..
   - У многих мужья...
   Я в упор посмотрел на голые бархатные Танькины ноги, потом на грудь, рвущуюся из под тонкого белого гольфа, потом прямо в голубые глаза, в которых ни черта было невозможно прочитать, только искорки мелькнули и погасли.
   - Это точно, мужья есть у многих, - пробурчал я, растерявшись.
   - Тогда пойду, Марьяне скажу про вечер. В шесть?
   - В шесть. Иди, скажи.
   - Ну, я пойду?
   - Иди.
   Танька ушла, цокая каблучками по мраморному полу веранды, затянутая в тонкий гольф и короткую юбку, она двигалась, стесняясь своей яркой красоты, пытаясь быть незаметной, но, только сильнее притягивала взгляды окружающих. За соседним столиком зашептались одесские делегаты. Я вспотел от волнения - "Сегодня, или никогда!". Танька скрылась за дверью, а я набрал телефонный номер Шефа и сообщил, что деньги на исходе.
   - Сколько тебе нужно?
   - Тысячу, - сказал я, зажмурив глаза от собственной наглости.
   - Хорошо. Ты в учебном центре?
   - Да, - у меня отлегло от сердца.
   - В течении часа тебе подвезут. Все, пока. Не забудь о задании, которое я тебе давал.
   - Не забуду. Спасибо, Шеф. До свидания.
  
   Мы шли по вечерней улице втроем, покинув кафе, ароматное от сигар, коньяка и кофе, девчонки обнимали меня с двух сторон, жались ко мне мило и картинно, на зависть прохожим. Город, который недавно еще был колючим, чужим, зимним и революционным, бибисишным и энтэвэшным, даже не городом, а частью новостной хроники, картинкой на экране телевизора с бегущей информационной строкой внизу, отколовшийся от моей реальности, ставший символом для одних и пугалом для других, казалось, навсегда, - теперь изменился. Растаял снег, свернули палатки, разъехались или поумнели митингующие, ленточки сняли с памятников и деревьев и, город вернулся ко мне, вернулся к своим жителям, расцвел и лениво задремал. Подмели его, вычистили подворотни, закрасили раны от граффити, каштаны зацвели - теперь можно отрешенно гулять, не думая ни о чем, кроме обнимающих тебя молодых женщин, порозовевших от коньяка, щебечущих что-то возбуждающее и многообещающее.
   - Смотри, какой красивый ресторанчик, - Танька потянула меня за рукав, - зайдем?
   - Конечно, - быстро согласился я, необходимо было время, для распределения ролей на сегодняшнюю ночь, я волновался - складывалось ощущение, что девчонки решили последний вечер в столице посвятить серьезному разврату с моим участием, или просто шалили, или мне это навеял коньяк.
   Мы нырнули в уютный зал, стилизованный под интерьер украинского шинка Х1Х века,- неровные беленые потолки, сухие пучки трав развешены на стенах, яркие банки солений на полках, вязанки чеснока, муляжи окороков и колбас - идея не новая, но коммерчески успешная.
   Мы выпили и, Марьяна перешла на смесь русского, украинского и венгерского языков, болтала весело, поглаживая под столом мое колено, и невесомо, кончиками пальцев другой руки, иногда, как бы невзначай, проводила по моей щеке. Танька запустила прохладную ладонь мне под футболку и, я чувствовал острые коготки - когда ей казалось, что я слишком отвлекся - они просто впивались мне в кожу. За соседними столиками заметили эту игру, мужская половина посетителей ободряюще и, немного завистливо, поглядывала в нашу сторону, а женская - презрительно морщила носики. В голове было сумбурно и бесшабашно, хотелось чтобы ситуация вышла из по контроля, я любил Таньку, любил Марьяну, я ни кого так не любил, это уже была не шутка, но я боялся перейти к решительным действиям, сломать красивое и хрупкое, не знал, на что они готовы, не хотелось портить ситуацию конкретными словами и поступками, сердце томилось, искренне и выжидательно замирало, маски, маски, неизвестность, неуверенность, табу, возможность, вероятность, большая вероятность, лучше плыть по течению. И я расслабился, меня посадили в такси, ласкали, привезли в гостиницу, раздели, поливали шампанским, танцевали со мной, я еще не видел таких глаз, черные и голубые, жестокие и бездонные, мое тело затащили в ванну, под душ, отмывали от липкого шампанского, кусали, ведьмы хохотали, стены окрасились отблесками жертвенных огней, все равно - катись все к черту, такого не бывает, ничего не бывает, времени не существует, нет ничего за этими стенами, там нет никого, ни единой души, я начал срывать с них мокрую одежду, телефон звонил, звонил, звонил, звонил из другого мира, настойчиво, словно появилась жизнь вне нашей дикой пляски, Танька, проклиная мобильную связь, достала трубку из мокрого замшевого чехла на груди, муж, она отклонила звонок, но костры погасли, угли подернулись седым пеплом, я - скользкий и пустой - потянулся за полотенцем. Ночь превратилось в серое утро, меня знобило и хотелось пить. Еще двадцать минут бесплодных попыток вернуть волшебство с помощью коньяка и, девчонки разошлись по своим номерам, а я упал на кровать, оглушенный несостоявшимся, бред, какой бред! Один глупый звонок может разрушить древнюю магию, превратить сладкие тяжелые ароматы самок в запах затяжной попойки, я готов был насильно вернуть все в прежнее русло, но не стал бы этого делать - безумия не повторить.
   В дверь постучали. "Танька!" - сердце застряло в горле от предчувствия, я возился с ключом в замке, руки не слушались, открывайся же, сука, металлический язычок щелкнул - в коридоре стояла Марьяна, секунда разочарования и, я, схватив ее за руку, втянул в номер.
  
   День до отхода поезда длился бесконечно, томительно, вязкий, я не видел больше Марьяну, она ушла из моего номера, когда уже начались занятия, их группа уехала в двенадцать часов, мы не успели попрощаться, только СМС-ка в телефоне - "смайлик", хитрая рожица показывает язык и текст - "не говори Тане". Сама Танька была бледной и сосредоточенной, ничего не напоминало о вчерашней ночи, кроме усталых и задумчивых глаз.
   - Я взял нам билеты в СВ, если ты не против, - мы стояли на перроне в ожидании поезда. Нина Сергеевна и Екатерина Васильевна умчались покупать "Киевские торты" в привокзальных ларьках.
   - У меня же есть билет, - Танька вздрогнула и с сомнением на меня посмотрела.
   - Выкинь. Нам надо выспаться. А с этими курицами будешь мучаться всю ночь. Заболтают до нервного расстройства.
   - Хорошо, - равнодушный чужой голос.
   - Если ты хочешь спросить...- начал было я разговор о вчерашней ночи.
   - Не надо, - быстро отреагировала Танька и, уже мягче, - не надо.
   - Я имел в виду...
   - Я тебя прошу, не сейчас.
   - Может тебя интересует...
   - СЕ-РЕ-ЖА, - она произнесла мое имя по слогам, прямо глядя в глаза и покрываясь румянцем.
   - Все, потом...Хорошо. Где наши бабы? Уже посадку объявили!
   - Не маленькие, сами справятся. Какой у нас вагон?
   - Седьмой...Действительно, я же не пастух, билеты у них на руках, разберутся без нас.
   В двухместном купе я почувствовал себя комфортнее, Таня, видимо, тоже. Мы молча смотрели сквозь чистое воздушное стекло на перронную суету - сумки, дети, вцепившиеся в руки своих мамаш, согнутые под тяжестью баулов отцы, скучные провожающие, мечтающие покинуть нервозный мир вокзалов и поездов. Мимо нашего окна пронеслись Нина Сергеевна и Екатерина Васильевна с многочисленными коробками тортов.
   - На всю жизнь запасаются? - хмыкнула Танька.
   Я улыбнулся и вытащил бутылку "Хеннесси", купленную в магазине рядом с учебным центром.
   - Не против?
   - Только чуть-чуть...
   - Естесссственно. Тут и стаканчики приготовлены. Сервис, ёшкин кот...
   - Надо было еды какой-нибудь купить, - Танька обреченно смотрела, как я открываю бутылку.
   - Захотим поужинать - в вагон-ресторан сходим. А для коньяка я вот что приготовил, оп! - с этими словами я достал из дорожной сумки огромное красивое яблоко, явно импортного происхождения, - мне один умный человек посоветовал коньяк яблоком закусывать. Запивать хороший коньяк пошло. Лимон все портит. Остаются яблоки. Хотя, это яблоко, наверняка силиконовое, слишком нарядно выглядит для живого.
   - Турецкое? - Танька взяла его в руки, - пахнет как настоящее.
   Поезд дернулся и медленно пополз мимо здания вокзала. Я в последний раз глянул на уплывающий город и протянул Таньке стакан...
  
   - Однако, я продолжу свою мысль. Про вчерашнее. Даже не перебивай, - бутылка была уже на половину пуста, проводника мы послали в вагон-ресторан за ужином (он безропотно подчинился!), а поезд мчался по черному пространству, украшенному редкими огоньками, - прошу, не перебивай...
   - Сережа, не надо.
   - Это не долго. Потерпи. Послушай, пожалуйста. Вчера все было прекрасно - несколько часов свободы, без пошлости, весело, здорово. Тебе не в чем себя винить. Ничего криминального не произошло, ни до чего криминального, просто, не дошло. Не было предательств, измен, всего такого...
   - Я себя не виню...
   - Я, на мгновение, ощутил красоту и счастье...Не знаю, как ты, не знаю, что думает Марьяна...Но это было необыкновенно, редко и...Хорошо, что закончилось неожиданно - не надо теперь стыдится...
   - А ты стыдишься? - ясный заинтересованный взгляд и легкое презрение в уголках губ.
   - Я?!!! Да нет, конечно! Просто пытаюсь сказать, что тебе не о чем жалеть, ничего позорного не произошло...
   - Дурак ты, Лужин. И психолог хреновый. Я не стесняюсь и не грызу себя, только жалею, что...
   - Вот и я об этом, не надо жалеть...
   - Я жалею, что все прекратилось...Слишком рано.
   - Э-эээ, - я потерял нить разговора, в одну секунду все мои успокоительные речи превратились в детский лепет, глупый, киношно-приторный, хотелось завыть от злости на себя. Боже, как я глуп, идиот, придурок узколобый, слепой урод!
   - Мне кажется, ты что-то хочешь добавить к своему блистательному сеансу психоанализа, - Танька улыбалась, немного настороженно и взволновано.
   "Неужели, она спрашивает про Марьяну?!" - я не знал, что говорить, не хотелось врать, не хотелось правды, хотелось только ее губ. Вдох, выдох, голова избавилась от всех предыдущих слов и впечатлений, сердце согрелось и успокоилось, нет фраз, нет букв, только то, что переполняет, то, что важно сказать.
   - Можно только один вопрос? - меня заполнял кто-то другой, знающий нечто, чувствующий это лучше меня, готовый сформулировать, я спокойно уступил этому парню место.
   - Конечно.
   - Скажи, какая она, любовь, сколько длится, какие у нее приметы?
   - И все? - Танька усмехнулась, - это один вопрос? Ну, хорошо...Любовь, она разная...
   - Все, спасибо. Это то, что я хотел услышать. Все что с нами происходит - это любовь. Придумывают много слов, чтобы снять с себя ответственность, или защититься - влюбленность, увлечение, секс, флирт, заинтересованность, дружба - сотни целлофановых слов. Это все любовь. Когда ты понимаешь, что это любовь, начинаешь действительно любить. Ты правильно сказала - она разная. Такая разная, что некоторые ее формы сбивают с толку, пугают свей яростью, своей определенностью, или наоборот - вызывают недоверие, недоумение и пренебрежение. Каждую секунду возникает это чувство - умирает сразу, или терзает всю жизнь, пять минут, неделю или вечность...Не важно. Если любовь возникла на месяц и ушла, она не менее прекрасна, чем любовь до гроба. Проверено Сергеем Лужиным. Готов отстаивать свою точку зрения до хрипоты - все так, как я говорю! И вчера...Вчера тоже была любовь. Послушай! Странная, мгновенная, бесплодная с точки зрения порноиндустрии, отвратительная, если почитать Библию, невероятная, щемящая, какая угодно, называй, как хочешь, отрицай, не признавайся себе, но это любовь. Если не согласна - скажи "нет". Просто скажи "нет".
   - Не скажу, кое в чем ты прав...
   - Кое в чем?! Человеку всегда мало этого чувства и, оно всегда его переполняет, он без него не может. Если одна любовь слабеет, в туже секунду в него проникает новая, и еще, и еще, наслоения, хаос, потоки - это и есть жизнь...
   - Это ты про полигамию? Про семейные измены? Эти мужские байки мне известны...
   - Если измена не в сауне произошла с проститутками, в жопу пьяным, на спор с друзьями, или из корысти и мести - то почему это нельзя назвать любовью? Ну хоть искра была?! Ну, хоть двадцать секунд любви, пока еще сердце колотится и, смотришь в глаза, и сомневаешься, и надеешься, не веришь, хочешь, боишься - это не любовь?
   - Может, гормоны? - неуверенно произнесла Танька, - Ну, и как разобрать, любовь или нет?
   - Только почувствовать и признаться себе. Другого способа нет. Теория, конечно, не совершенна, придумана мной на основе собственного опыта - измерительных приборов и детекторов не существует...И применима она, скорее всего, только к автору, то бишь, ко мне...А может, чушь это, треп коньячный, может, рисуюсь перед тобой, не знаю...Но промолчать не мог...
   - Да нет...Все верно...Мне самой все это в голову приходило. Но, если бы я отдавалась всем своим чувствам - была бы просто блядью. Приходится их глушить на корню. Слава Богу, что есть люди, которые думают как ты, хоть помечтать можно...
   - Сомневаюсь, что их много, людей...
   - Точнее, их нет. Ты, да я, - Танька улыбнулась задорно, - удивительно...
   В дверь купе робко постучали - нам принесли ужин.
   Все было легко и непринужденно, повар не смог испортить отбивные, салаты и жульен, мы переключились на обсуждение наших однопартийцев, заграничных поездок, домашних животных, пили "Хеннесси" и веселились. Когда коньяк подошел к концу, Танька почувствовала опьянение и усталость, я вышел в тамбур покурить, а она легла спать. Вернувшись, я закрыл дверь купе на все возможные запоры, выключил верхний свет и стал просматривать дурацкий журнал, устроившись рядом с матовой лампочкой в изголовье моей кровати...Спать не хотелось - в груди теплилось ожидание скорого чуда, ожидание, сплетенное из поездок, разговоров, звонков, текстовых сообщений, любимой Люси, писем в электронном ящике, пирожных, свежей Таньки, теплой весны и крабов, ожидающих под камнями своей участи - быть выловленными и сваренными с укропом. Жаль было убивать это чувство сном. Я так и не лег, много раз за ночь выскальзывал на перекур, стараясь не шуметь, проводник сделал мне стакан чая, я выпил его в соседнем пустом купе, на каждой станции я выходил на свежий воздух, слушал приставания перронных торговцев, рассматривал их товар - соленую рыбу, жареных кур, пиво, сигареты, под утро купил огромную мягкую игрушку - рыжую лису для Люси, очень похожую на нее, с такой же хитрой мордочкой. В нагрузку продавец всучил мне синего бегемота в клетчатых шортах, запросив за него так мало, что отказаться было невозможно. Вернувшись в купе, я втиснул лису в сумку, а бегемота поставил на столик. Утром Танька хохотала над моим подарком и поцеловала его в нос.
   На Симферопольском перроне меня встречал штабной водитель, он подхватил сумки, объяснил, где поставил машину, сказал, что Шеф ждет меня и, ушел в сторону стоянки. Я проводил Таньку до такси и, стоя у новенького желтого "Дэу", вдруг показалось мне, что очарование, захватившее меня последние сутки, вдруг сейчас улетучится, уедет вместе с Танькой, обнимающей нелепого синего бегемота и, не вернется.
   - Спасибо, Сережа, было не скучно, - Танька открыла заднюю дверь "Дэу" и, замерла на мгновение, перед тем, как сесть в салон.
   Водитель такси уже включил зажигание, сидел за рулем, нетерпеливо поглядывая в нашу сторону. Секундная стрелка замерла перед решающим скачком, после которого настоящий мир разрушит иллюзию, рассыплется все, отойдет в историю, любовь, всполохи огня на стенах, шаманские танцы, гипноз, морок, ведьма улетит на желтом автомобиле - мне стало страшно и тоскливо.
   - Подожди, - я стряхнул оцепенение, - слушай. То, что я скажу, ни к чему тебя не обязывает, просто, я хочу, чтобы ты знала. Может, это не важно. Скорее всего, это не важно...
   Тут я запнулся, собираясь с духом, кровь отхлынула от лица, вдоль позвоночника скользнула холодная змея.
   - Да, Сережа...
   - Мне было приятно с тобой общаться, интересно...
   "Господи, что я несу!!!!!!!!"
   - Мне тоже, очень приятно... - Танина туфелька уже опустилась на резиновый коврик в салоне такси.
   - Стой, стой! Но я не это хотел сказать. Можешь забыть об этом, как только сядешь в машину. Я больше этого не произнесу никогда, пока тебе это самой не будет надо, пока ты этого не захочешь...
   - ? - внезапно побледневшая Танька смотрела на мои мучения.
   - Я тебя люблю. Все. - я развернулся и пошел искать штабную машину.
  

***

  
   Последующая неделя была полна мелких и бестолковых событий. Или они мне казались такими в свете моих новых переживаний, давно забытых, неожиданных, заливающих все окружающее акварелью, полупрозрачной, невесомой, неяркой, каждый слой, каждая деталь стремились слиться между собой, но, странным образом сохраняли свободу. На меня напала рассеянность, перемежающаяся приступами нервной энергии и долгими ступорами. Андрюха первый заметил мое состояние и поинтересовался о причине.
   - Что-то в партии не так?
   - Лучше не бывает, - мы стояли возле штаба, я курил и улыбался почти летнему солнцу.
   - Ты какой-то странный...Говори, если случилось что...
   - Все отлично, говорю же. Весенний авитаминоз, брожение в неокрепших умах и нарушение гормонального фона.
   - Ну тебя к черту! Я же серьезно...Может, тебе отдохнуть надо?
   - Самое страшное - я не знаю, надо ли мне что-то...
   - Это совсем плохо. Слушай, давай на рыбалку смотаемся, костер, уха...Девчонок прихватим.
   - Девчонок? Это уже интересно...Только где их взять, девчонок? Проституции я говорю свое решительное "НЕТ". Надоело.
   - А помнишь, мы ходили глазеть на телочку из старого штаба? Ну, на ту, с четвертым размером. Ты как, мосты уже навел? Она, кажется, с тобой в Киев ездила...Как ее зовут? Танька, кажется...
   - Танька? - я вздрогнул, - она не со мной ездила, а сама по себе. Кроме того, она замужем.
   - В наше время это не проблема, - Андрюха широко зевнул и похлопал меня по плечу, - я бы на твоем месте...Фу. Ну и жара. Скоро в море купаться можно будет.
   - Да ну их, этих баб! Сами поедем, завтра.
   - Во, - обрадовался Андрюха, - другой разговор. Вижу знакомый энтузиазм. Ладно, мне пора на стройку. Исчезаю. Заметано - завтра едем. Вечером созвонимся, уточним детали.
   - Хорошо, пока.
   Андрюха ушел, а я поплелся в магазин за минералкой - солнце припекало и, хотелось холодной колючей влаги. После приезда я не видел Таньку, не слышал ее голоса - я ждал ее звонка, она не звонила, ждал с ней встречи, но встречи не было, ждал, ничего не происходило, хотел сам набрать ее номер, но не набирал, хотел приехать в их штаб, не поехал; ледяная минеральная вода напомнила мне, неожиданно, что скоро лето, время идет, все очень быстро проносится мимо меня. Томительное, красивое, неожиданное, казавшееся родным и своим, а, на самом деле - пропечатанное в чужом паспорте, снимающее квартиру с неизвестным мне человеком и, готовящее для него по утрам яичницу и чай - пора забыть, успокоиться, признаться, что мне хотелось верить и, я верил, не имея на это оснований.
   Тренькнул телефон, сообщая, что пришло текстовое сообщение. Отправитель - "Таня", "Когда будешь свободен - позвони". Несколько минут я соображал, когда же я буду свободен, мялся, тянул время, не желая звонить мгновенно после прихода сообщения, показывать, как оно меня взволновало, злился на себя и, позвонил.
   - Даааа, - тягучий, милый, знакомый голос.
   - Привет. Получил твое сообщение. Вот, звоню.
   - Привет. Не хотела тебя отрывать - вечно у вас какие-то собрания...
   - Ты меня не отрываешь...
   - Что ты сегодня делаешь?
   - Жду твоей СМС-ки. Вот и дождался.
   - Да ну тебя...Я серьезно.
   - И я серьезно. Есть предложения?
   - Давай после работы кофе попьем.
   - Годится. А когда у тебя работа заканчивается? - в тайне я надеялся, что она уже закончилась.
   - В пять.
   - За тобой заехать? - не представлял я, как смогу дожить до пяти.
   - Заезжай. Буду ждать.
   - До встречи.
   - Бай.
   Я вернулся в штаб, где царила весенняя истома, работники прятались в кабинетах, изображая невероятную загруженность несуществующими делами, телефоны переливались весело и звонко на разные голоса, в лучах солнца, пробивающихся сквозь окна, вальсировали золотые пылинки. В моем кабинете Моня сидел возле компьютера, упершись отрешенным взглядом в монитор, на котором пестрела сетка финансового отчета одного из массовых мероприятий.
   - Химичишь? - поинтересовался я, усаживаясь за соседний стол.
   - Ты что! Проверяю, - испугался Моня.
   - Понятно, - мне было безразлично, сколько он накрутит на командировочных. Мне вообще он был безразличен.
   - Тебя Шеф сегодня вызывал?
   - Да. Опять про киевскую командировку расспрашивал.
   - Ну...Ты же отчет уже сдал.
   - Слишком много денег ушло на коньячно-конфетные расходы. Хорошо, что я задание выполнил. Иначе бы он меня кастрировал.
   - А ты выполнил?
   - Выполнил, - я усмехнулся, вспоминая свои торопливые попытки наладить контакты с объектом - Оксаной Заднепрянской - в последний день перед отъездом из Киева.
   - Удачно? - не унимался Моня.
   - Удачно, - Оксана, высокая и худая, нервная, со страдальческими глазами и модной короткой прической, дала мне не только номер своего мобильного, но и домашнего телефонов, попросив звонить, как только я буду в столице. Я обещал обязательно это сделать.
   - А какое задание было?
   - Мелочи...Убрать Кеннеди.
   - Ясно, - не обиделся Моня, - может, в "Контру" поиграем? По сети.
   - Давай, - до пяти часов оставалось еще уйма времени.
  
   Мы сидели с Танькой в маленьком китайском ресторанчике, спрятанным за старыми домами в центре города, тихо чирикала восточная мелодия, бананы в карамели и замысловатый чай с лепестками невиданных цветов. Безопасные темы были исчерпаны, разговор угасал, кис скучно, Танька улыбалась отстраненно и загадочно, а я напряженно пытался понять, зачем она хотела встретиться. Волнами на меня накатывало раздражение за собственную наивность, за желание и нервозность, за надежду и возбуждение - сам виноват.
   - На море хочууу, - промурлыкала Танька и посмотрела на меня, ожидая реакции.
   - Вода еще прохладная, - равнодушным голосом произнес я, еле сдерживая злость, - купаться, конечно, можно...Но...
   - Может, съездим?
   - Когда?
   - Прямо сейчас.
   - Сейчас? В принципе... - я судорожно стал соображать, чего она от меня хочет.
   - Ну, если ты не можешь...
   - Я могу. А тебе домой не надо? Вечер уже, а поездка не на пять минут.
   - До пятницы я абсолютно свободна, - усмехнулась Танька.
   - Вот как? Хм...Тогда - без проблем. Куда поедем?
   - А куда ты обычно любишь ездить?
   - Понимаешь, я на море не загорать езжу. Крабов половить, рыбу...Там для купания места не живописные.
   - Ночью все равно ничего не видно.
   - Это точно. Кстати - у меня костюм в машине, маска, ласты и фонарь подводный... Можно нырнуть...
   - Ну вот, видишь, как хорошо...Поехали?
   - Поехали...
   Я рассчитался с официанткой - полной розовощекой блондинкой, втиснутой в китайскую одежду и, мы вышли из ресторана в гудящий вечерний город, залитый неоновым инопланетным светом. В машине я сразу включил СД-проигрыватель, пытаясь унять волнение, медленно вывел ее из лабиринта узких городских улиц на трассу, прибавил скорость, сконцентрировал внимание на узком желтом коридоре от света фар и успокоился. Знакомая дорога баюкала, шелестела под колесами, Чиж пел про любовь, поезда, про города, войну, опять про любовь, про вино, про все то, о чем стоило петь. Танька молчала, курила иногда, смотрела в боковое стекло на мелькающие редкие тусклые огоньки деревень и яркие пятна автозаправок.
   - Останови, пожалуйста, возле того магазина, - Танька показала рукой на приближающееся здание с красной сияющей вывеской "Продукты. 24 часа".
   - Что купить? - спросил я, паркуя машину возле самого входа.
   - Кока-колы, "Орбит", сигарет, чипсы...- начала перечислять Танька.
   - Так...
   - ... презервативы... Все, вроде.
   - Что?
   - Не надо делать страшные глаза. Ты слышал. "Орбит" какой-нибудь цитрусовый, если не сложно.
   - Не сложно...Знаешь, если ты просто решила со мной переспать, можно было не устраивать ралли "Париж-Даккар", - мне показалось, что я быстро справился с растерянностью и достойно ответил, как и подобает умудренному опытом взрослому мужчине.
   - А может, я не просто решила с тобой переспать, - Танька посмотрела на меня безо всякой иронии, ясно и спокойно.
   - Хорошо, - единственное, что я смог из себя выдавить.
   Я купил все, что просила Танька, упаковку презервативов стыдливо спрятал в задний карман джинсов. Бессмысленный стыд - она сама просила их купить - но перебороть себя было не возможно. Неловко, роняя возле прилавка деньги, сгреб я в охапку товары отечественных производителей - несъедобные чипсы, язвенную колу, отвратительную жевательную резинку, сигареты, вызывающие рак легких - неизвестно кем придуманный набор для веселого времяпровождения. Не хватало только шампанского в пластиковых стаканчиках и молочной шоколадки.
   - Еще бутылку шампанского и шоколадку, - добавил я.
   - Стаканчики нужны? - продавщица быстро нажимала клавиши на калькуляторе.
   - Конечно, нужны, - обреченно вздохнул я.
  
   Черное звездное небо упало на стеклянную поверхность моря, бархатно полировало его, разглаживая мелкие морщинки от легкого ветра, вокруг было пустынно и спокойно, одиноко до радостного возбуждения, запах водорослей, выброшенных на берег, очень, очень далекие и чужие огоньки соседних деревень, маяк пугающий, весомый, вечный, Танька утопая узкими ступнями в мелких осколках ракушек шла к воде, бесподобная, непонятая, звала меня с собой, потерянного, зацепившегося за вчерашний день сомнениями и графиками работы - я не разгадал тебя, Танька, не поверил, что это всерьез, что это не шутка. Как во сне, я снял футболку, пропитанную ядом бензина, одеколона и массовых мероприятий, джинсы, в карманах которых гнездились деньги и документы - странные атрибуты моего земного существования, без них был я диким, без фамилии и имени, песчаным крабом, полз за своей самкой в море, оставляя зигзагообразный след на песке, как и тысячу лет назад, что-то пульсировало в голове, странные миражи, символизирующие политкорректность, карьеру и успех - неведомые крабу понятия. Холодная вода пыталась напомнить моему телу, что я теплокровное млекопитающееся, обремененное социальными обязанностями, но Танька по русалочьи затянула меня в нее с головой, царапнула мою кожу чешуей, злая и смешливая, поплыла в черноту, я не гнался за ней, вышел на берег, зажатый, завел двигатель автомобиля и включил обогрев салона на полную мощность. Танька вернулась, когда машина полностью прогрелась, упругая и ледяная, сбросила купальник и нырнула на соседнее сиденье, прижалась ко мне всем телом, прерывая дыхание на несколько бесконечных секунд, шепнула в губы что-то неразборчивое и нужное, тихим хриплым голосом, я ощутил ее всю, прекрасную и странную, звезды потекли по лобовому стеклу ртутными шариками, оставляя после себя фосфорицирующие борозды, завыл маяк тоскливо и ухнул в море вместе со всем накопленным человеческим опытом и, утонул навсегда, надеюсь, что навсегда. Остались только кровоподтеки на шее от укусов и запах жизни...
   Огонь костра трещал и метался, пожирая сухие ветки, собранные на берегу, Танька сидела рядом на корточках, завернувшись в мой походный свитер, с интересом глядя то на языки пламени, то на сетку с суетливыми крабами - я выловил их в ночной воде, ослепляя фонарем, мокрый костюм лежал на песке, тяжелый и черный.
   - А как мы их приготовим? У нас даже соли нет, - поинтересовалась Танька.
   - Старинный рецепт островитян - запечем в углях. Соль не нужна, - я растер золу в пальцах и провел по ее щеке несколько черных полос, - ты принята в племя Великих Краболовов.
   Она засмеялась и попыталась оттолкнуть мою руку, я увернулся и мазнул ее лицо еще раз, от лба к подбородку. Сердце запнулось, вдруг, в предчувствии странных перемен, которые уже начались, поезд разогнался под откос, спящие теплые пассажиры живы еще, с юридической точки зрения, но страшно, страшно и не повернуть назад.
  
  
  

8.

Вчера и позавчера (вечер).

"... просто с нервов спадает мох..."

(БГ)

   Люся будила меня настойчиво, как может только она. Через каждые несколько минут звучали будильники у меня под ухом. Противно, долго, на разные голоса, чтобы у меня не выработался иммунитет. Люся специально использует несколько. Не проснувшись окончательно, я ощутил, что мир изменился. Изменился страшно и бесповоротно.
   - Нет, еще спит, - отвечала Люся по телефону, - позвони через минут тридцать. Ага..ага...Хорошо. Да. Пока.
   Что случилось вчера? Память не давала мне ответов на какой-то дикий несуразный вопрос. Снова звонок мобильного.
   - Да. Андрюш, бужу уже час. Не мычит. Ммда. В зюзю...Конечно, я знаю...Пока.
   - Вставай! Тебя пол города ищет, - это мне.
   Я стряхивал сон, пытаясь вспомнить вчерашние события. Голова не болела, но было понятно, что я напился. Напился жестко - тело было деревянным и бесчувственным.
   - Мусь,- прошипел я, - Мусь, иди сюда.
   - Вставай, мне надоело завтрак греть! Андрюха звонил, нервный какой-то. Заказчики звонили. А ты - ноль эмоций. Отец твой звонил, спрашивал про митинг, как все прошло.
   - Мусь, иди сюда, - в голове, внезапно, стукнуло. Сразу замутило, похолодели ноги и свело живот. Вот, черт!
   - Мне твои выборы на фиг не нужны, если ты бухать будешь.
   - Да иди же ты сюда! Сколько звать можно.
   - Сам вставай! Собаки уже ноют, пора гулять.
   - Алла! - я все вспомнил.
   - Алла! Иди сюда! Слышишь? Вчера Квакина убили...
   - Что за бред? -Люся что-то уронила на кухне, - что ты несешь?
   - Я говорю, Квакина убили. Мне Ритка звонила. Вчера вечером.
   - Когда убили? - голос жены задрожал. Она быстро вошла в комнату.
   - это что, серьезно? Что случилось? Кто убил?
   - Не знаю. Ритка позвонила, я ездил к ней.
   - А мне ты мог вчера позвонить? Вот ужас...Почему сразу не позвонил?
   - Не хотел по телефону пугать. А потом тяпнул рюмку. И понеслось.
   - Он где? Как Ритка?
   - Его сначала в больницу забрали. Он там умер. Ритка в трансе. Трясется вся. Ехать боялась. Так и не поехали. Отец его ездил. Потом рассказывал. Как там и что...
   Люся опустилась на кровать рядом со мной. Лицо ее покрылось красными пятнами.
   - Это из-за списков? Да? Скажи, из-за списков?
   Я не ответил. Похмелье нахлынуло вместе с холодным потом и головной болью.
   - Принеси чай, пожалуйста. И тазик. Хреново очень...
   Меня вырвало прямо на ковер. В голове застучало так, что потемнело в глазах. О, Господи!
   - Сейчас, подожди, - Люся убежала за тазиком, чаем и шваброй.
   Мутить стало меньше, но в глазах все плыло. Невозможно было сосредоточить взгляд на одном предмете. Я нащупал пульт дистанционного управления и включил телевизор.
   Люся вытерла ковер и поставила тазик возле кровати.
   - Выпей чаю. Свежий. Не обожгись.
   Я глотнул из чашки и, меня немедленно вывернуло опять. Но теперь в тазик. Спазмы заставляли пустой желудок сокращаться в бесполезной попытке вытолкнуть из себя хоть что-нибудь.
   - У тебя сосуды полопались в глазах. Ну, зачем ты пил? Тебе же нельзя. Таблетку выпьешь?
   Я отрицательно мотнул головой, вытирая сухие губы ладонью.
   - Может укол?
   -Давай.
   Пока Люся возилась со шприцом и ампулами, по телеку начался рекламный блок, посвященный предстоящим выборам.
   - Выключи звук, - прошептал я сквозь зубы.
   - Пульт у тебя. У меня руки заняты.
   - ВЫКЛЮЧИ ЭТИХ ДОЛБАННЫХ ПИДАРАСОВ! Я тебя прошу! Выключи немедленно! Где этот пульт?!!!
   Телевизор умолк, и Люся сделала мне укол спазгана. Через десять минут голова онемела, висок перестал пульсировать. Я смог выпить несколько глотков чая, меня стало колотить в ознобе.
   - Позвони Ритке. Узнай там, как она. Я поднимусь через часик. Пусть на меня рассчитывает.
   Люся ушла на кухню звонить. Я прикрыл глаза, вспоминая вчерашний вечер и смотрел сквозь щелки подергивающихся век на немой телевизор, закрытую Люсей дверь, дымную чашку с чаем и все, что окружало меня, слабого, холодного и тревожного.
   В окно заглядывали голые серые ветки, плавно покачиваясь на слабом весеннем ветру. На стене соседнего дома облезла столетняя штукатурка. Серо. Все так серо, что лучше б почернело. Лучше бы исчезло. Самое страшное в серости - это кляксы оранжевых транспарантов. Это разрезы красных плакатов, синие флаги, мертвые бумажные гвоздики и воздушные шарики. Какая сволочь придумала раздавать на митингах детям эти шарики?! Какая сволочь, я спрашиваю?! Они заразятся от этой резины страшными болезнями, они мутируют, превратятся в электорат, так и не успев стать людьми. Они привыкнут ходить на площадь и скандировать чужие слоганы, придуманные за бутылкой дерьмового виски дерьмовыми людьми, они привыкнут держать чужие флаги и портреты, они научатся требовать ЛУЧШЕЙ жизни и не научатся ДЕЛАТЬ жизнь лучше. Страшно, но они будут бить морды себе подобным за людей, с которыми не знакомы, которые вчера их ебали. Будут проливать кровь за то, чтобы ебали их завтра. И после акции получат деньги, и купят на эти деньги конфеты для своих детей. Отравят их этими конфетами, отравят себя водкой, соседскую собаку отравят мышьяком, отравят жизнь друг другу и, пойдут на площади за новыми деньгами, чтобы купит водки, конфет, мышьяка и ненависти.
   Ах, Саня, Саня! Что нам, веселым рыбакам и блядунам , не хватало?!
   На кухне Люся разговаривала с Риткой: "Рит, Рит, Рит, успокойся, Рит, хочешь я приеду, Ритуля, Рит, Серега скоро приедет, Рит, Рит, ну тихо, успокойся, Рит, а как же дети, Рит, давай я помогу, Ритритритрит..."
   Ритка позвонила вчера в семь, когда я возвращался домой. Я был у нее дома через пять минут, ехал, не видя светофоров и пешеходов, не обращая внимания на ямы и отсутствие канализационных люков.
   То, что я узнал, меня даже не ужаснуло. Не испугало. А привело в странное состояние, похожее чувство, когда ты проспал все, проспал все самое главное. Ты думал, что прилег на двадцать минут отдохнуть, а проснулся на следующий вечер. Все назначенные встречи не состоялись, жена ушла, город эвакуировали по причине эпидемии, хомяк здох от голода, машина стоит без колес на кирпичах...Но, главное, ни как не удается все это переварить, понять и систематизировать. Что дальше делать, куда звонить и где сигареты?
   Ты так ко всему готовишься! К новому дню, к операции на сердце, к празднику, к предательству друзей, к смерти стариков. В детстве я так готовился к войне. Консервы, ватно-марлевые повязки, зеленка... Я собирал это в рюкзак и придумывал укрытие. Подвал? Лес? Вырыть землянку? Я хотел жить. Хотел быть защищенным собственной готовностью. Но ядерный гриб застает тебя в чистом поле, где нет оврагов и бомбоубежищ, спасительных складок местности и противогазов, тушенки, обезболивающих инъекций, товарищей по оружию и командира. Ты один в семейных трусах, босиком на стерне смотришь на яркую вспышку, забывая все наставления гражданской обороны: не смотри в сторону взрыва, ложись на землю, ногами к эпицентру, найди углубление в почве! Нет воли, не поступают нервные сигналы в мышцы тела, череп пуст. Не страшно, просто ты еще не понял, что уже поздно.
   Саню забили тупыми твердыми предметами возле гаража.
   - Где папка с документами? Коричневая такая, ты должна помнить, - я пошел на кухню в поисках спиртного. Я не пил шесть лет. Серьезно не напивался. Мне нужна была водка. Ритка сидела на диване, поджав ноги, маленькая, похожая на школьницу.
   - Дома нет. Он ее всегда таскал с собой.
   - Менты нашли ее?
   - Нет. Ничего не нашли. А что в ней было? Деньги не взяли...Часы не взяли...Сереж, что в ней было? В папке...
   Я увидел литровую бутылку Бехеровки, чешкой настойки, привезенной Саней из Праги. Он так ее и не открыл. Ждал подходящего повода.
   - Рит, можно открыть? - я показал ей бутылку.
   Рита кивнула и заплакала.
   - Его не узнать. Я еле его узнала. Мне показывают... А я говорю - это не он... А потом...
   - Выпьешь?
   - Давай.
   Ритка, Ритка... Всегда ухоженная, красивая и холодная, Ритка - хозяйка жизни, Ритка - бизнес-вумен, Ритка-лиса, кокетка и друг...Дрожащая и одинокая, без макияжа и дорогих шмоток, родная и прекрасная, я рядом, я здесь, выпей водки, Ритка, выпей чешской водки. Я не скажу, что было в папке. Не надо тебе этого знать.
   Когда пришел Михалыч - Санин отец, я был пьян, но двигался ровно. Я передал Ритку на его попечение и ушел. Я не мог слышать рассказов о морге. О Сане в морге. Перед уходом я пообещал помочь с завтрашними хлопотами, обнял Ритку, обнял Михалыча и ушел.
   В машине меня окончательно накрыла Бехеровка. Я собирался позвонить Люсе, но передумал. Она немедленно заставила бы меня приехать домой. И там бы я сошел с ума. Мне нужны были чужие лица, чужие уши, чужой мир. " Совещание у шефа. Буду поздно. Люблю. Цем-цем." СМС-ка - прекрасный выход из положения. "Жду. Котлеты готовы. Еще горячие. Я тоже. Лю-лю" - ответила Люся.
   -Алло. Сауна? У вас свободно? Щщас приеду. Часа на два. Сергей...Нет. С-Е-Р-Г-Е-Й! Один...Какая, блядь, разница?...О-Д-И-Н! Ну, может, кто-то подъедет...Ждите...Через десять минут. Все, отбой.
   Попарюсь, согреюсь и протрезвею - думал я. Сейчас попарюсь, согреюсь и протрезвею.
   Только бы завести машину. Где тут ключ вставляется?
   Пока грелась машина, я набрал Танькин номер. После долгих гудков она ответила.
   -Дааа, - она так томно тянула это ДА, что я, невольно, улыбнулся.
   - Привет, мать. Чем занята?
   - Привет. Я уже дома.
   - Говорить можешь?
   - Даааа.
   - Можешь приехать? Я тут подыхаю. Напился в говно. Нужна помощь.
   - Я уже дома.
   - Я понял, что дома, что муж рядом! Я спрашиваю - вырваться сможешь?
   - Нет, наверно, ничего не получится...К нам гости пришли.
   - Пошли их на хуй! Я тебя единственный раз в жизни прошу - придумай, что-нибудь. Я сдохну тут один. Ты мне нужна, я не могу без тебя. Хочешь, сейчас подъеду за тобой?
   - Я перезвоню.
   - Давай, я жду.
   - Бай.
   Когда разговор закончился, мне стало страшно сидеть в машине одному. Я включил музыку и осторожно поехал в сауну.
   В бане уборщица мыла кафельные полы, я прошел, не раздеваясь, по гулким помещениям в комнату отдыха и попросил кофе, коньяк, минералки и пачку "Мальборо ультра лайт". В кармане завибрировал телефон.
   - Я освобожусь через два часа. Поеду провожать подругу. И, с понтом, у нее останусь, -Танька говорила шепотом. Ты меня заберешь?
   - Не могу. Развезло очень. Сядешь в такси - позвони. Я объясню, куда ехать. Подъедешь -встречу.
   - Хорошо. Бай, сладенький. Не скучай.
   - Жду.
   Банщик принес чайник чая вместо кофе и наливал его в стакан.
   - Два часа, два часа, - бормотал я, - а что, кофе нет? Я же кофе просил. А что за коньяк?
   - Чай хороший, на травах.
   - Понятно. А коньяк - "Коктебель". Одиннадцать лет. Сойдет...Выпьешь со мной? Как тебя зовут?
   - Костя. Нам не положено.
   - Так, Костя, давай пить. Махнем по сотке. Наливай без разговоров.
   Костя наполнил рюмки и мы выпили.
   - Скажи, Костя. А как тут у вас с девочками?
   - Не понял...
   - Дурака не валяй. Я про телок спрашиваю. Вызови парочку нормальных.
   - У нас нет.
   - Так позвони туда, где есть. Только симпатичных. А то приедут крокодилы. И очень быстро. Времени два часа на все осталось.
   - Я попробую...
   - Пробуй, пробуй. Только быстро.
   В помещении сауны было прохладно. На меня накатывали неожиданные приступы озноба, челюсти сводило и во рту становилось кисло, словно хлебнул электролит. Я наполнил стакан коньяком, клацая зубами о стекло, выпил, крупными глотками, и запил горячим чаем. Это на мгновение привело меня в чувство. Надо согреться, надо согреться! Сгибаясь от судорог, переминая на холодном кафеле босыми ногами, я раздевался, проклиная родной банный сервис и медлительность проституток. Мне, вдруг, стало невыразимо весело от абсурдности ситуации: я тут голый, пупырчатый, холодный, синюшный и твердый стою в пустом помещении, жду шлюх, роняю джинсы, поднимаю джинсы, роняю свитер. Испуганный мальчик, потрогай член, найди его, попробуй! Какие шлюхи? Что ты с ними будешь делать? Я упал на пол, хрипел, хохотал и сучил ногами. Остановись! Прекрати все это! Вернись домой, верни жизнь, пусть все абсурдно, нелепо и дико, да, люди умирают. Но сегодня не твоя очередь, у тебя еще есть время, не понятно сколько, но есть. Пусть десять лет, пусть два дня, пять минут...
   Вошел Костя и остолбенел, глядя на меня.
   - Не обращай внимания, - сказал я сиплым прерывающимся голосом, поднимаясь на ноги, - хуево мне. Друга у меня убили. Я в норме. Маленькая слабость... Чего хотел?
   - Мммм-аааа. Понятно.Аа..- Костя забыл, что хотел сказать.
   - Ты дозвонился, куда я просил?
   - А, да! Двое приедут Через двадцать минут. Сказали - нормальные. Тридцать долларов в час. Пусть едут?
   - Пускай. Я в парилке. Приедут - скажешь.
   - Хорошо, понял.
   - Давай еще по сотке. Наливай, Костян.
   В парилке меня неожиданно накрыл выпитый коньяк. Дрожь прошла, мысли отяжелели, все, что творилось за стенами бани, все, что произошло, происходит или произойдет - превратилось в пиратскую копию фильма, снятого любительской камерой из зрительного зала. Не интересно, дешево, не имеет ни какого отношения ко мне. Это Брюс Виллис? Не похож. Пошел в жопу, Брюс Виллис! Все встанет на свои места. Я сам сниму фильм, качественный, хороший звук и дорогие спецэффекты, миллион в чемодане и личный самолет. Сейчас приедут девки. Потом Танька. Можно вызвонить Андрюхе...Тепло, как замечательно тепло! Запаренный в тазу дубовый веник...Каменка гудит... Хорошо, что я прихватил с собой коньяк, не такой уж плохой коньяк, можно пить из горлышка, очень приличный коньяк! В этом есть, даже, некоторый упаднический шик, гусарский предрассветный декаданс, но шампанское больше подойдет...
   - Костя!!! Шампанское есть? Неси бутылку, бокал не нужен. "Новый Свет" неси...
   Шампанское принесли уже проститутки. Замотанные в простыни и, не очень противные. У одной в руках было три бокала. Молодцы, сообразительные! Я оглядел их, осмотрел себя и заметил появившиеся первичные половые признаки на своем теле, чему был очень рад.
   Добрый вечер, - пискнула блондинка, та, что моложе, лет двадцати.
   Приветик, давайте знакомиться, - тоже блондинка, но года на три старше.
   - Давайте так, - я забрал шампанское и хлебнул прямо из горлышка. Пена немедленно хлынуло через нос, я закашлялся. Девчонки прыснули от смеха.
   - Играем, я угадываю как вас зовут - пьете шампусик. Не угадываю - пью я. Бокал. До дна. А пока - уберите простыни. Вы же в бане.
   Похихикивая, они скинули тоги. Аккуратные, нормальны фигурки - я остался доволен картиной.
   - Итак. Наполняем бокалы. Начнем с тебя. У меня три попытки, - я указал на ту, что постарше.
   - Анжелика?
   - Нет, хи...
   - Снежанна?
   - Не-а.
   - Кристина?
   Есть! Кристина выпила свое шампанское.
   - И ты пей. Я же, наверняка, угадал твое имя. Анжела или Снежанна?
   - Снежанна, - молоденькая изобразила книксен и опустошила свой бокал.
   - Прекрасно! Кристина и Снежанна! А я - Сергей. Надеюсь, вы не будете допытываться, как я узнал ваши имена? Опыт, девушки, опыт... Сын ошибок трудных...Сколько кристин и снежанн...Но, сейчас не об этом... Паримся, в душ и собираемся возле биллиардного стола. Пять минут. Время пошло.
   Я завернулся в простыню, пошлепал в комнату отдыха и стал пересчитывать наличность, доставая купюры из всех карманов. Так, хватит на недельный загул. Это хорошо. Не люблю быть ограниченным в средствах.
   Через пять минут все собрались в биллиардной комнате. Я сел на стол и положил деньги на зеленое сукно.
   - Во-первых, давайте выпьем, - я наполнял бокалы коньяком и шампанским. Треть коньяка и две трети - шампанское, - прошу любить и жаловать: коктейль "Бурый медведь"! Без разговоров. Отмазки не принимаются.
   Выпить эту смесь было легко, что и показали девчонки, но я был уверен в последствиях.
   - Теперь быстренько решаем деликатный финансовый вопрос. Два человека, да на два часа - получается четыре. Правильно?
   Снежанна с Кристиной согласно закивали головами.
   - Хорошо... Четыре... Четыре умножаем на тридцать... Сто двадцать. Правильно?
   Слушатели были согласны.
   - Вот вам сто пятьдесят долларов... Держите...Лишние тридцать - за смелость в борьбе с "Бурым медведем". А теперь - тест на жадность... Кто хочет заработать сто долларов сверх нормы? Желающие поднимают правую руку... Нет правой, поднимают левую, или ногу...Любую...Короче, поднимаем...
   Я отделил от пачки две купюры, показал зрительному залу и увидел две поднятые вверх руки.
   - О, прекрасно...
   - А что надо делать? - поинтересовалась Кристина.
   - Слушаем внимательно. Правила таковы. Мне нужна красота. Красота и непринужденность. Вы будете любить друг друга - я смотреть. Когда захочу, присоединюсь к вам. Могу не присоединиться. Но все должно быть прекрасно. Если мне понравится - каждой еще по полтиннику.
   - Мы такое не делаем... - начала было говорить Кристина, но подруга ее прервала:
   - Мы не по этим делам, но ты хорошенький, давай попробуем...
   - Я повторяю - красота и непринужденность. Мне не нужна фальшь и любительская борьба, дешевые стоны и кряхтенье...Любите друг друга, девчонки, жизнь коротка. Будьте прекрасны и нежны, будьте развратны и беспечны, как в последний раз, - меня несло, - я вас люблю, любите меня, любите этот мир, выбросьте все лишнее из головы! Вперед! "Бурый медведь" с нами! Да здравствует "Бурый медведь"! Деньги - пыль...Я их вам дарю. Подарите мне КРАСОТУ!
   Они старались, старались. Они очень старались. Их усердие сквозило в каждом движении, тяжелая работа, уголь вагонами, медведь не помог, костяные руки, пот по спине, попытки изобразить оргазм, много оргазмов, целый шквал оргазмов. Видимо, сто долларов - мизерная сумма, чтобы заманить красоту, хоть на минуту в гости. Такая же мизерная, как и двести тысяч. Во мне не было даже разочарования, пусто, пусто и гулко, как на ночной станции метро. Мне не нужны эти трудяги сексиндустрии, мне нужно заполнить ночной метрополитен живыми людьми, не игральными автоматами, тамагочами и тетрисами, а болью, радостью и надеждами, заселить мертвую планету любовью, живите, пишите картины и сочиняйте стихи. Можете убивать друг друга. Но не за деньги! Из ревности, из-за ненависти, борясь за свою жизнь или счастье, но не за деньги! Господи, как я пьян!
   Я вышел в предбанник.
   - Наливай, Костя.
   - Как девчонки?
   - Выгони их. Я уже расплатился.
   - Не понравились?
   - Я сказал, отправь их... Пусть исчезнут... Вот, возьми. Добавишь им по полтиннику. Прибери все. Сейчас приедет девушка. Это моя любимая девушка. Если она что-то заметит - мне конец. И тебе...
   Костя улыбнулся.
   - Зря смеешься. Я серьезно.
   Когда приехала Таня, я успел смыть с себя запах проституток, а Костя - убрать следы их пребывания. Она была прекрасна в теплом голубом свитере крупной вязки, в неимоверно тугих джинсах, слегка пьяная, светлая, мило морщила носик, разглядывая обстановку сауны. Она была инородным организмом в этом бардаке, нелогичным, как племенная английская лошадь в разорившемся колхозе, сумасшедшая, гордая, даже грязь на ее вороных боках, смотрелась уместно и возбуждающе.
   - Сладенький, что с тобой? Ты почему напился?
   - Давай уедем, здесь мерзко...
   - Нормально, не переживай. Я погреюсь с тобой в парилке. Времени полно. Ты мне все расскажешь. Иди ко мне...
   - Будешь что-нибудь?
   - Кофе можно?
   - Костя, кофе сделай. И шоколадку принеси. Выпьешь, дорогая?
   - А ты что пьешь?
   - Коньяк с шампанским.
   - Ого! Я тоже буду...
   - Костя, мы в комнате отдыха.
   Я смотрел, как она непринужденно снимает одежду, даже не вздрогнув, не прикрывая грудь, когда Костя принес кофе. Как давно я тебя не видел! Ищу что-то каждый день, жгу бензин, обедаю в дешевых и дорогих ресторанах, пишу дрянные стихи, обманываю людей с трибун, обманываю себя, борюсь с бессонницей... Только скажи, что ты меня любишь, скажи!
   - Как я соскучилась, сладенький.
   Нет, не то! Скажи, что ты меня любишь. Посмотри в глаза и скажи.
   - Ты меня смущаешь. У тебя такой взгляд!
   Услышь меня, ты же слышишь. Не можешь не слышать! Иди сюда!!!
   Она подошла, прижала прохладные пальцы к моим вискам, откинула мою туманную голову, приблизила свои колдовское лицо к моему, глаза в глаза, озорно, по-индейски, потерлась носиком о мой поломанный нос, вдруг, изменилась, подобралась вся, в зрачках колыхнулось черное звездное небо, тысячелетия эволюции, смертей и перерождений, пронеслась степная конница, заколосилась пшеница, горели города в ее зрачках, рушилось все и изменялось:
   - Я люблю тебя, - одними губами в мои губы.
   Я вдохнул все, что вмещалось в грудь, если умереть - то лучше сейчас, пока я смел, любим, и готов к этому. Я не боюсь. Я ничего не боюсь...
   - ТЫ СПИШЬ, ЛЮБИМЫЙ?
   Я вздрогнул, выдыхая танин запах, сжался, ориентируя себя в пространстве и времени... Я дома, телевизор беззвучно мерцает, под боком сопит собака, Саня убит...
   - Нет, не могу заснуть. Как Рита?
   - Она позвонит, когда понадобится помощь. Отдыхай. Приходи в себя, знаешь, кто звонил?
   - Ну...
   - Шеф, - Люся округлила глаза и перешла на трагический шепот, - он приедет тебя навестить. Я сказала, что ты отравился рыбой, что спишь... А он - приеду через два часа. Вот еще новости! Явление Христа народу...
   - Вот, блин... Что ему надо? Что им всем от меня надо?
   - Я приберу пока в квартире, ты поспи...
   Я молча вздохнул. Какой уж тут сон! Я знал, ЧТО ему надо...Вчера ночью, окрыленный Танькиными губами и послушным телом, потеряв голову от любви и коньяка, я позвонил Моне, сказал, что вес знаю, знаю, что это он, Моня, виноват в Саниной смерти и пиздец вам всем! Сонный, желеобразный Моня мычал в трубку, называл меня придурком, клялся в верности и непричастности...Да уж...Конечно, не все так чисто в этой истории...Но, Моня в роли серьезного злодея...Это слишком. На мелкие пакости он способен...Нет, не его масштаб...Перепуганный, он, видимо, настучал Шефу про мой ночной звонок - теперь придется оправдываться. Хотя, зачем оправдываться - напился, был не в себе, имею право, с кем не бывает?!! Господи, как все не вовремя, как глупо и нелепо - друг погиб, а я напился как скот, эти чужие продажные девки, звонок Моне, коньячно-истерическое геройство, мнимые просветления, банная интуиция, елки-палки... Зачем, зачем, зачем?!
   - Люся, может сказать, что меня нет, забрали в больницу? Или укол сделали...И я теперь сплю, будить нельзя... - крикнул я сквозь шум работающего пылесоса.
   - Что? А? Нее... Не удобно, надо было сразу. Сейчас не годится. Детский сад получается.
   - Ладно, - сдался я, - пусть едут.
   - Ты Андрюхе звонил? Сказал про Саню?
   - Что? Не слышу...Да отключи ты пылесос. Чего орать...
   - Я говорю, Андрюхе звонил?
   - Звонил вчера. Вечером. Он выезжает. Но, на похороны не успеет - поезд в два приходит. Завтра.
   - Ясно.
   - Люся, пожалуйста, не шуми...Голова, блин, раскалывается. Дай в тишине полежать.
   - Все, я уже закончила. Отдыхай. Можешь поспать. Приедут - я тебя разбужу.
   - Попробую...
  
   Шеф приехал с Моней, как только я заснул, тревожно ворвались звонками и топотом в нашу маленькую кухню, я вскочил с кровати потный и разбалансированный, а они сели за стол - подтянутые, напряженные, готовые к разговору. Я не был готов, хотелось избежать пресса неожиданных откровений и явной лжи. Люся приготовила чай и ушла к соседке, ободряюще мне кивнув головой. От толстых тел моих партийных товарищей стало тесно, собаки нервно поскуливали в комнате, осторожно царапая закрытую дверь, за окном серо умирал день. Стало душно, липко, нехорошо и неловко.
   - Как дела Сереж? Вид у тебя не очень, - Шеф добродушно оглядел мою нелепую фигуру в домашнем халате.
   - Устал, наверное, - я неопределенно пожал плечами.
   - Что-то с тобой последнее время происходит...
   - Да, и я заметил! - вставил свое слово Моня - вчера ночью, например...
   - А тебя кто-то спрашивает? - внезапно вырвалось у меня, - кажется, тебе слово не давали.
   Моня побагровел от обиды и захлопал мясистыми губами, как пойманный карп.
   - Миша, подожди меня в машине, - быстро отреагировал Шеф и Моня выкатился за порог, прогрохотал яростно по лестнице, хлопнув подъездной дверью, - успокоился?
   - Я спокоен, - горячий чай беспощадно обжигал сухое горло не утоляя жажды.
   - Давай без обид. Что случилось?
   - Что случилось? Так, мелочи...Друга моего убили...
   - Не иронизируй. Я знаю, что с Сашей произошло. Это большая трагедия. Но, при чем тут наши отношения? Что это за звонки ночные, угрозы, обвинения? Можешь объяснить?
   - Списки.
   - Что, "списки"? - Шеф удивленно вытаращил на меня глаза.
   - Это из-за списков, я думаю, - мысли толклись беспорядочно в больной голове, с трудом складываясь в слова. Вчерашний боевой запал прошел, осталось желание побыть одному, уснуть под мирное мерцание телевизора.
   - Это похоже на обыкновенное хулиганство, - уверенно сказал Шеф, - причем тут списки?
   - Пропали только списки, которые надо было в комиссию сдавать. Деньги, часы, мобильник - все на месте. Эти вещи взяли бы в первую очередь, - мне очень хотелось, чтобы Шеф меня переубедил. Пусть это будет не он. Пусть это будут сраные наркоманы.
   - Ну, Серега, ты даешь! Такие выводы поспешные...Почему сразу мысли о заговоре? Что за бред? Списки...Может, не пропали эти списки. Откуда ты знаешь? Лежит где-нибудь эта папочка в столе...Сейчас такое на улицах творится, не мне тебе объяснять. Обкурятся, нанюхаются дряни - и вперед! Спугнул их кто-то, вот и не забрали ценные вещи. А может - малолетки, натворили дел, испугались и, смылись быстро...Такое сплошь и рядом...
   Шеф говорил спокойным чистым голосом, и я успокоился, постепенно - правда, чего это я так взвился?! Сам не раз читал статистику преступности, каждый день происходит подобное.
   - Нельзя быть таким подозрительным. Мы же в одной команде. Ты что мне не веришь? Я хоть раз повод давал мне не верить? Мне бы и в голову не пришло кого-нибудь обвинять. Тем более - Мишу Тульского! Тоже, нашел преступника! Он сам себя боится...
   - Это точно, - усмехнулся я.
   - Давай так - пойдем в понедельник к прокурору города, подадим депутатский запрос о ходе следствия. Этих уродов быстро найдут, поверь, надо только хвост накрутить нашим защитникам правопорядка. А то они любят кота за яйца тянуть. Прошерстят весь район и быстро выйдут на нариков этих. Они же все известны, поименно, надо только прижать хорошенько...
   - Ага, прижмут первого встречного, как обычно, - я уже сдался. Шеф, как всегда, был прав. Мне стало стыдно перед Моней за вчерашний переполох.
   - Мы этого не допустим. Слава Богу, не последние люди в городе...Поверь, их найдут.
   - Я надеюсь, Шеф.
   - Так и будет. Слово даю. Я знаю, что ты с Сашей дружил. Сам терял друзей, понимаю, что это такое...Тебе надо собраться с силами, отдохнуть. Можешь на пару дней завеяться куда-нибудь. Деньги я выделю...
   - Не надо, спасибо...
   - Надо! Отдохни хорошенько. Ты должен быть в седле. Впереди полно работы. Помнишь, о чем мы с тобой первый раз говорили? Я на тебя надеюсь. Все на тебя надеются. Ты часть большой команды. Нам нужна твоя ясная голова и уверенность.
   - Я понял, Шеф...Просто, на взводе вчера был...
   - Не объясняй, я все понимаю, - Шеф махнул рукой, прекращая мой лепет, - но, предстоит трудный день. Его надо выдержать. Я через два часа улетаю в Киев. Вернусь завтра, но на похороны не успею. Увидимся уже на собрании. Потом на эфир. Возьми деньги у бухгалтера, купи цветы... все что положено...И с Галиной Николаевной съезди на кладбище. Я ее предупредил. Сможешь? Ты в порядке?
   - Конечно.
   - И еще одна просьба. Если тебя что-то смущает, или вызывает недоверие - позвони мне, все решим. Не надо сразу ураган поднимать. Можно невольно обидеть людей. Это так на тебя не похоже. Ты же умный рассудительный человек...
   - Я понял, Шеф. Не надо.
   - Все. Я поехал, надо еще в офис заскочить перед отлетом. Жене скажи спасибо за чай. А перед Моней лучше извиниться. Он не заслужил такого отношения. На говно извелся от переживаний. Давай, до завтра...Дверь закрой за мной.
   - До свидания, Шеф.
   Услышав, видимо, что гости разошлись, вернулась Люся, села рядом на стул и закурила.
   - Что они от тебя хотели?
   - Да так, - я задумчиво разглядывал причудливые каракули сигаретного дыма, плывущие над столом.
   - Они же не просто так приезжали? Это из-за Сани? Говори уже!
   - Понимаешь...Я вчера вечером, спьяну...Короче, позвонил Моне и сказал, что это он виноват, что Саню...
   - Моня?! Ну ты даешь...
   - У них там бодяга вышла со списками. Помнишь, на днях Саня приезжал?
   - Дня два назад...Помню.
   - Он списки кандидатов в депутаты забрал из штаба, чтобы ни кто их не переписал...
   - А при чем тут Моня?
   - А Моню Шеф в эти списки хотел засунуть впереди Сани. И еще одного человека. Не знаю, кого. Барыгу какого-то...
   - Ну?
   - Ну и ну! Я и подумал, что не зря Квакин эти бумаги с собой носил в папке. Хотел их в избирательную комиссию подать раньше, чем новую конференцию соберут и изменят все...
   - Ну?
   - Заладила... "ну, ну"...
   - Ты думаешь, из-за этого Саню?
   - Теперь не знаю. Не стал бы Шеф мараться. Ну, взял деньги за место...Ладно. Но, чтобы людей мочить...Не похоже...Да и Моня...Вот блин, наворотил я дел!
   - И что теперь?
   - Ничего. Шеф говорит, чтобы отдохнул, развеялся. Черт меня дернул звонить с пьяных глаз! Насмотрелся детективов. Из-за дурацкой папки с документами... - внезапно, в голове стукнуло что-то, отгоняя стыд и вялость. "Папка!" Я не говорил, что списки были в папке. Шеф сказал "папочка". Так можно сказать только о конкретном предмете. "Эта папочка". Не "какая-то", а "эта". Он знал о ней. Совершенно однозначно, знал именно о ней! Сначала делал вид, что не понимает, о каких списках идет речь. А потом - "эта папочка".
   - Что? Что ты замолчал? Сережа!
   - Ммммм. Так, все нормально. Устал я, кажется. Мерещится всякая чушь.
   - Ты зря плохо о Шефе думаешь. Он один из не многих, кому можно доверять. Чай будешь?
   - Да, конечно...Доверять...Чай? Буду, - черная похмельная слабость заползала в тело, опять начало тошнить.
   - Иди, приляг. Я чай принесу. Ты совсем бледный.
   - Хорошо. Гале надо позвонить, договориться на завтрашний день. Что-то совсем голова не варит.
   - Отдохни, завтра столько всего. Можно, я на похороны не пойду - не могу, - Люся часто заморгала ресницами, стараясь не заплакать.
   - Не иди, дорогая.
   - Все, ложись. Хватит на сегодня.
   - Хорошо.
   Закутавшись в одеяло, я смотрел в плывущий по темной комнате экран телевизора, без звука, рваный мир клипов и новостей, рекламных улыбок, все во мне мутно колыхалось - удивление, неверие, сомнение. Иногда, мои подозрения казались не стоящими выеденного яйца, иногда - накатывала холодная волна страха, подозрения, что все это - правда. Ужасно признаться себе, ужасно обмануть себя, ужасно выбрать. Но, выбирать придется - очередной перекресток, как и прежде, с самого начала жизни - трассы, сомнительные пути, плохие дороги, тропинки, тупики, подворотни. "Дороги, которые мы выбираем". О.Генри. Мне бы Вашу ясность мысли, многоуважаемый О.Генри. Моя дорожка вылетела на холм, нырнула в туманный овраг, запетляла вдоль темнеющего леса и, потерялась сочном весеннем разнотравье.

9.

Сегодня.

...как сказал один мальчик, случайно бывший при этом:

"отныне, все мы будем не те..."

(БГ)

   На кладбище я поехал на своей машине с Галей. Всю дорогу она меня расспрашивала о Квакине. Я не мог толком ответить, казалось, что я все знаю про Саню, а простые женские вопросы ставили меня в тупик. Мне приходилось задумываться на некоторое время, чтобы сформулировать каждую произнесенную фразу. Галя решила, что я устал, подавлен и рассеян. Так оно, видимо, и было. Я пропустил нужный поворот и, пришлось делать большой крюк по объездной дороге. Посмотрев на часы, я очень испугался, что мы опоздаем. Это было нелепо и дико. Я не мог опоздать, но опаздывал, в душе нарастало тугое раздражение, готовое перерасти в бешенный истеричный штопор, который трудно было контролировать. Меня трясло - это же мелочи - автомобильные пробки, неправильный поворот, спущенное колесо... Как они могут повлиять на мое присутствие на похоронах друга? Я ненормальный изгой... Все на местах, успевают, делают вовремя, гасят кредиты, не опаздывают на встречи, предвидят дефолты, удачно уклоняются от ядовитых стрел...Что мне мешает находиться в этом сомкнутом строю людей, знающих что, где и по какой цене?
   Вдруг, я понял, что просто боюсь. Тяну время, не узнавая перекрестков... Только бы не видеть того, что ожидает нас всех, страшного, отделанного красным и черным, покрывала, похожего на тюлевую занавеску, воска, заострения, истерический припадков, только не траурный марш, только не трубы, визжащие в небо, только не барабан - бум, бумбум, бум, бум.
   Кладбище было разбросано на глинистом, раскисшем от дождей поле. Успели. Машина осталась возле будки сторожа, а мы, расспросив, как добраться до места похорон, пошли пешком. Море искусственных цветов - бесцветных, грязных, новых - вызывающе ярких, ленты, кресты, кулечки с едой, железные номерки. Ряды, ряды, секторы - дикое доисторическое и, одновременно урбанистическое место, в котором нет никакого умиротворения - ни деревца, ни травы - пустыня, в которую переселяется город, чтобы избегнуть сомнений. Яростно скользя по липкой жиже, поддерживая за руку Галю, я услышал успокаивающий речитатив священника, доносящийся со стороны черной толпы людей, зябко жавшихся друг к другу возле гроба.
   ...престальльшагося раба Твоего...отпущаяй грехи, и потребляй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная, избави его вечная муки и огня геенскаго, и даруй ему причастие и наслаждение вечных Твоих благих...
   Волшебные древние слова на краю желто-коричневой ямы, усыпляющие, справедливые и дающие надежду на прощение, тихо, очень тихо, только священник или поет нам, или успокаивает рокотом своего голоса, изгоняя из наших продрогших тел суетливых бесов неверия.
   ...Ты Един еси кроме всякого греха, и правда Твоя, правда вовеки, и Ты еси Един Бог милостей и щедрот...
   "Только бы не начали произносить речи" - думал я, опустив голову. Среди присутствующих мы с Галей заметили людей, способных пойти на это, соблазненные телекамерой, которая вместе с оператором и журналистом жалась чуть поодаль от места событий. "Принесла нелегкая" - шепнула мне Галя на ухо, стрельнув глазами в сторону телевизионщиков. Я узнал ребят с "19"-го канала. Сегодня в их студии открывался новый предвыборный сезон. Возобновлялся показ памятной передачи "Операция выбор "Ы"". Мы с Шефом должны будем там присутствовать после собрания. У меня свело челюсти от предчувствий.
   - Если начнут толкать речи - уйду, - прошипел я сквозь зубы. Галя понимающе кивнула. Я не видел Ритку за плотной стеной спин, хотел подойти, найти ее, но не стал этого делать - было не ловко продираться сквозь людскую массу, толкаться и объясняться.
   ...и Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и Святому Духу...
   Внезапно, перекрывая голос священника, заревел двигатель экскаватора, стоявшего метрах в тридцати от нас, громыхнули железные суставы и, вонзился ковш в грунт, загребая глинозем - работники кладбища, видимо, закончив перерыв, принялись за производство новых могил, на следующий день. От неожиданности все пригнули головы, а я, подчиняясь рефлекторному порыву, кинулся к престарелому могильщику в телогрейке, который стоял с лопатой возле работающего экскаватора.
   - Заглуши двигатель, - протянул я ему несколько купюр, попавшихся в кармане джинсов, - быстро. Не мешайте, будьте людьми.
   Он схватил деньги рукой в грязной тряпичной перчатке китайского производства.
   - Нам сегодня целый ряд пройти, задание у нас...Мы что...Мы понимаем...Но начальник...
   - Быстро заглушите двигатель. Потом продолжите.
   - Подождем, подождем, - он постучал в дверь кабины, помахал рукой водителю и, машина затихла, - шабаш, Коля, человек попросил подождать...
   Напев священника сменился уверенным, хорошо поставленным голосом человека в дорогом черном пальто и значком депутата на воротнике. Оператор прильнул к камере, а журналист-девушка приблизилась с ярким синим микрофоном к месту событий, аккуратно расправляя шнур по земле.
   Стараясь, чтобы звук траурной речи не проник мне в голову, я попросил знакомого парня из штаба, которого увидел среди пришедших на похороны, довезти Галю домой после церемонии, развернулся и пошел к воротам один, по дороге закурил, ненавидя людей, которые отобрали у моего друга право уйти без телевидения, вечерних выпусков новостей и скорбных морд, меняющих траурные венки на голоса избирателей.
   Кто придумал эти жуткие кладбища в полях, экскаваторы, мутных пьяных рабочих, депутатов в черных пальто, глину, превращающую трагическое в отвратительное, цепочки ям, приготовленных про запас, журналистов с синими микрофонами, трусливых друзей, боящихся посмотреть на гроб и убегающих с церемонии? Я бежал, бежал, бежал. Не хочу иметь ничего общего с этим, не хочу иметь ничего общего с собой, выступающим на партсобрании, выступающим вечером на телевидении, цепляющимся за возможных убийц своего друга, ждущим от них повышения по службе. Я же все знаю, это они. Нечего себя обманывать, мир не сохранишь. Во всяком случае - один из миров должен рухнуть.
   - Люся, я не могу, я ушел, - одышка обрывала слова, ноги еле поднимали тяжелые от грязи ботинки.
   - Приезжай домой, - Люся хлюпала носом в трубку телефона, - похоронили?
   - Нет еще. Я не смог. Они начали выступать. Перед камерами. Я не подошел посмотреть на Саню. Не смог. Люся, я не могу. Меня сейчас разорвет. Цирк, цирк, долбанный цирк...Эти макаки еще и рекламируются на кладбище.
   - Быстро домой. Я ванну наберу. Полежишь, расслабишься.
   - Еще собрание. Потом прямой эфир. Как это можно - в один день? Что им нужно?
   - Пожалуйста, приезжай домой скорее.
   - Я еду, еду. Скоро буду.
   - Только осторожней за рулем, не гони.
   - Хорошо, любимая. Набирай ванну. Я быстро, но осторожно...

***

   Вода была горячая, ароматная, голубоватая от морской соли. Тело впитывала тепло, медленно расслабляясь, забывая пронизывающий серый ветер кладбища, но усталый мозг отщелкивал беспокойные мысли, словно деревяшки на счетах, без всякого ритма и посылал сердцу беспорядочные сигналы, заставляя его внезапно захлебываться собственной скоростью или замирать, "американские горки", короткие приступы паники, смерть прошла очень близко. А была всегда абстрактным, скорее философским, а не медицинским понятием. Где-то, с кем-то не знакомым, или мало знакомым, что-то происходило. Далеко, на другой улице, не страшно, не всерьез, умирали люди, попадали под машины, рак, падали самолеты, инфаркты, огнестрельные раны, даже мой дед умер на другой планете...Спасительные фильтры сознания отсеивали эти случаи, как не применимые к себе - со мной не может, не сейчас, не так страшно, не скоро, может никогда. А если случится, то не больно, и красиво, как в голливудских фильмах - запищит сигнал на приборе, контролирующем пульс и артериальное давление, прибегут тревожные врачи, столб яркого света, уходящего в потолок, суета, а ты умиротворенный, легкий и добрый, воспаришь над всем этим, над киношной больничной палатой, склоненными головами в белых колпаках, над собственным телом, в переплетенье прозрачных трубок и разноцветных проводов. И церемония будет уютной - сочный зеленый газон, ряд удобных стульев для родственников, белые камни с трогательными прощальными надписями, медленное погружение в яму на специальном механическом устройстве, лакированный дуб, желтая роза медленно летит через весь экран. Ни каких неприятных неожиданностей, максимум - легкий печальный дождь, от которого быстро спасают огромные черные зонты, предусмотрительно захваченные работниками похоронного бюро. Блестящие большие машины увозят всех по своим делам. Нет, не так, как это не похоже на то, что происходит с нами. Боже, как же я этого боюсь. Боюсь потерять возможность нежиться в теплой воде, ловить рыбу, сидеть у костра и страдать. Я готов мучаться, любить, терпеть неудачи, подниматься, воевать и голодать. Не готов я с этим расстаться, простите меня, слабака, не готов. Потом, потом, приходите за мной потом. И не говорите дату прихода - не хочу знать, не пишите письма, не присылайте мне знаков, я не вижу, не хочу видеть, слышать и читать.
   "...список кораблей ни кто не прочтет до конца. Кому это нужно - увидеть там свои имена?".
   Я заткнул уши, но песня проникала в меня, совсем недавно звучала при каких-то важных обстоятельствах. Каких? Когда? Это было возможно вспомнить, но я не хотел. Не сейчас. И песня была, и эфиры после похорон были, все было. Но не хочу я сейчас думать об этом. Потом, потом, всё потом. Всегда я отмахиваюсь от подсказок, чтобы не повредить свое самолюбие тем, что я должен был знать и вспомнить. Иначе, пришлось бы признаться себе в том, что я трус и беглец. Несколько дней подряд я собирался навестить Романова - он звонил мне. Обещал я заехать, но, так и не заехал, завертело, забылось. Всегда есть оправдание - нет времени, дела, мать их, заботы, заказчики, хрень какая-то. Отвергаем мы все, что мешает быть самовлюбленными и самодовольными. Ведь нашел я место, где мне спокойно и ясно. Нашел, и сам теряю. Встретился же мне Серега Романов, в дикой беготне выборов. Я, весь в мыльной пене, как загнанная лошадь, пытался пронестись мимо, но заворожил он меня своим голосом, певучим, как у церковного служки, хитрыми умными глазами и бородкой, точь-в-точь как у его однофамильца, Николай II. Было в его лице что-то забытое короткой памятью, но живущее во мне на генетическом уровне, такое мягкое, православное, но не простецкое, а доброе и, слегка лукавое. Работал он сторожем на мемориале русских воинов, погибших во время Крымской войны, попутно выполняя обязанности старосты в церквушке, построенной на холме, прямо над полем, где были похоронены солдаты. Привело меня в это место задание партийного руководства высадить силами молодежной организации на мемориале аллею каштанов и дубов - я шел по асфальтной дорожке, разыскивая Романова, оглушенный тишиной и солнцем, здесь лежали четырнадцать тысяч русских людей, умерших от ран. Гораздо больше, чем погибло на полях сражений в этой войне. Они умерли в госпиталях, не могла их спасти медицина, не умели тогда спасать. Вдруг у меня задрожали губы, увидел я этих солдат, умирающих далеко от своих родных мест, мучительно, во славу Империи, великих и безногих, раненых в живот, не умеющих плохо воевать, не привыкших отступать, простых, в белых гимнастерках, усатых и надежных. У каждого из них был свой мир, большой русский мир, отдавали они этот мир за наш, не ропща на бездарные приказы прилизанных брезгливых офицеров, баронов и "фонов". Это трудно понять, пока не стоишь на земле, бесплодной от горя, насыщенной болью и костями людей, которые не хотели умирать, но сделали это, сделали, не надеясь на долгую память потомков, которые придут сажать деревья на их могилы, взбудораженные политической необходимостью. Меня внезапно зашатало, пришлось присесть на бетонный парапет памятника, ветер трепал скудную желтую траву, чахлые деревья, с трудом прижившиеся на склонах холма, белела церквушка, скромно, и зябко, словно в чужом краю, в далекой заморской стране. К ней вела крутая лестница, украшенная клумбами с разномастными цветами. "Почему я здесь не был раньше?" - думал я, щурясь от солнца - " хочу, чтобы меня здесь похоронили". Первый раз мысли о собственной смерти не испугали меня, чего бояться, здесь спокойно, здесь люди, которые не подведут, здесь центр моей Родины, как бы она сейчас не называлась. На дорожке появился человек в синей робе, он шел в мою сторону, Романов, больше здесь некому ходить, он шел, улыбаясь приветливо, издалека разглядывая меня, сидящего на бетоне, я слушал тихую музыку в голове, что-то на флейте, тягучее, не будет ни какой политической акции, не будет телекамер, деревья будут, посадим деревья, все сделаем, но ни каких лозунгов и флагов, не простят мне это солдаты, сам себе не прощу, а аллею высадим.
   Попало мне потом за эту акцию, прошедшую не по плану, спасибо, Галя защитила меня от гнева Шефа. А деревья прижились, не все, но из земли выглядывали слабые зеленые дубочки, клены росли быстрее, разлаписто и неуклюже. Они нас переживут.
   Мы сдружились с Романовым, я помогал, чем мог, в его скромном хозяйстве на мемориале. Сергей познакомил меня с отцом Ларионом - настоятелем церкви, строгим и приятным молодым священником. Он был именно таким, каким и должен был быть русский священник, в моем понимании - тихим, со стальным стержнем внутри, спокойным, невзрачным и ясным. Сухощавый, не высокого роста, он не спешил, не пытался понравиться людям, от этого очень сильно нравился и вызывал уважение. Я стал часто наведываться в церковь, чего раньше не делал, мне здесь было уютно, я не стеснялся посторонних взглядов, мне не надо было соблюдать особые каноны, принятые в любом приходе, носителями которых были черствые старушки, шипящие на людей, не правильно ставящих свечки перед образом. Они меня всегда раздражали, эти условности, заставляя сосредоточиться на них, а не на мыслях о Боге, так сильно, что я, практически, перестал посещать храмы. А здесь я был пуст и прозрачен, не обременен чужим вниманием, а женщины, которые приходили молиться, были приветливы и ненавязчивы. Рухнула сказка неожиданно, моя сказка, удобная, придуманная или реальная, но нужная и радостная. Прислали из Киева нового батюшку - деловитого и энергичного, улыбающегося американским фарфором и, захлопнулась для меня церковь. Очень не много надо для разочарования, самая малость, штрих к групповому портрету человечества. Достаточно неестественной приветливости, легкой лжи людей, которым веришь, беззубой старушки, беспричинно шипящей тебе вслед возле входа в метро, и, открывается мир, от которого бежал, долго, упорно, лелея в себе нежность и любовь - рука тянется к черной стали, кисло пахнущей пороховыми газами и резная ручка услужливо ложится в потную ладонь. Не от трудностей это бегство, а от жалости, жалости к себе, к бездомным собакам, к сволочной старушке, испортившей настроение, к изможденному алкоголем соседу, ко всем, кого обидел нечаянно и умышленно, жалость давит на диафрагму, не позволяя сделать вдох полной грудью, с хрустом ломает судорожно сопротивляющиеся ребра и закипает сухая истерика. Не возможно совмещать жизнь с таким настроением, тем более - стоя перед телекамерой. Перестал я посещать эту церковь, потерялся Романов, втянутый воронкой бесконечных событий в другое измерение, из которого, иногда, пробивались его звонки и текстовые сообщения. Плюнуть надо было на кадровую политику Патриархата, ходить по прежнему в это тихое место, слушать спокойный голос Сергея в тесной сторожке, жмуриться счастливо на белое солнце за пыльным стеклом...Но гордецы мы, гордецы, не стереть с наших лиц брезгливость, не понять чужих слабостей и не простить, а время идет, и дальше, дальше, и эти незначительные чужие слабости становятся легендой, обрастают подробностями и укореняются в истории, это факты уже, а не результат нашего нетерпения. И так бесконечно, шаг за шагом, удаляемся от того, к чему стремились, и уверяем себя, что причина тому - чужие козни, а не собственные близорукость и раздражительность.
   Скользкой мыльной рукой я взял с зеркальной полочки телефон и набрал номер Романова.
   - Здравствуй, Сергей.
   - Здравствуй. Ангелы с тобой. Что-то давно я тебя не слышал. Все в хлопотах?
   - Обычная беготня, - я поморщился от собственной мелкой лжи, ведь не в беготне дело.
   - Суета...Не заглядываешь в наши пенаты... - без иронии, слегка печальный голос.
   - Сереж, помнишь, я в Патриархат прошение подавал?
   - О захоронении?
   - Да, его...
   - Я передал его в канцелярию. Думаю, Владыка благосклонно воспримет. А чего это ты? Не время еще о таких вещах думать...
   - Я не думаю, пока. Но...- телефонная трубка скользила в мокрой руке, норовя упасть в воду.
   - Я тебе говорил, на участке, отведенном рядом с мемориалом, разрешено хоронить только прихожан нашей церкви. Тебе надо почаще появляться. На службы ходить, участвовать в жизни общины.
   - Буду, буду ходить. Батюшка новый немного...э...
   - Сергей...Гордыня это. Ты не к батюшке ходишь, а в храм.
   - Знаю, знаю, Сереж. Буду ходить, сам себя грызу, что не хожу.
   - Не грызи, а приходи.
   - Спасибо, Сереж. Я перезвоню позже. Сейчас надо бежать на собрание. Рад был слышать тебя.
   - Храни тебя Господь.
   - Спасибо, Сереж. Пока.
  
  
   В штабе было шумно, на входе стоял Моня и направлял потоки прибывших на собрание в сторону зала заседаний. Увидев меня, он замахал рукой и крикнул через головы толпившихся в коридоре людей:
   - Лужин! Серега! Тебя Шеф ждет у себя в кабинете. Зайди. Это срочно.
   Я кивнул и без стука зашел в приемную. Лена, свеженькая, улыбнулась мне со своего секретарского трона, в окружении мониторов, сложных многокнопочных телефонов и периферийных устройств.
   - Сереж, хорошо, что заглянул. Шеф один в кабинете. Проходи сразу.
   Шеф стоял у окна, привычно ковыряя "стилусом" очередной модный КПК.
   - Аааа, Серега, привет. Как дела?
   - Здравствуйте. Терпимо.
   - Как церемония прошла?
   - Я ушел раньше...Галина Николаевна осталась. Думаю, была до конца.
   - Ясно. Пойдем в зал, люди уже собрались. Что-то ты бледный...Тебе не стоит сегодня выступать
   - Я выступлю, все нормально.
   - Не надо, я понимаю твое состояние, сиди в президиуме, расслабься...Вечером еще на телевидении выступать. Отдохни. Наговоришься еще...Впереди еще тысяча речей.
   - Я в порядке.
   - Выглядишь не очень. Не надо выступать. Зачем показывать свою усталость? Пусть все видят только бодрость и уверенность на лицах лидеров.
   - Хорошо, - согласился я, решив выступить любой ценой, я не лидер, мне плевать, пусть знают, что Шеф тоже не лидер.
   И началось торжественное собрание - приветственное слово, списки зачитывались с учетом всех регалий и дат рождения, выступающие были полны бодрости и оптимизма, большие планы, грядущие победы, и весь народ, и каждый в отдельности, и Шеф смотрел в зал уверенно, а на меня - с сомнением. Надо было что-то делать. Невозможно было просто так сидеть и делать официальное лицо, но я был не готов, искал внутри раздражение, какой-нибудь укол, не находил, попытался разозлить себя - не вышло, не хватало ненависти к себе и к этим людям, чтобы плюнуть на полированный стол президиума.
   Внезапно, я остро ощутил, даже обрадовался, ощутив, что все это маскарад, похожий на заседание труппы заштатного театра. Сейчас будут объявлены актеры на первые роли, несведущие трепещут, но предательства и минеты были вчера, а сегодня напудренная матрона расскажет о тенденциях развития и традициях русского театра, поблагодарит режиссера за его вклад, и наш замечательный коллектив, и молодым дорога, но уважение к старшим, надежды потихоньку испарятся, кто сохранил девственность - будет вечным дублером, а вальяжные педики станут еще монументальнее, кто-то скрипнет зубами...Слабо, слишком слабо, для решающего удара, но я уже делаю глубокий вдох перед прыжком. Я еще не знаю, что скажу, но этот мир лопнет, он перестанет быть герметичным и бархатным, за Саню, за овец на площади, за собственные подлости, за честных ребят (кто-то ведь остался!), за всемирную торговлю идеалами! Я оперся ладонями на стол, поднимаясь, но Шеф-режиссер реагировал быстро, он зашептал мне в ухо цифры и условия, что-то многообещающее и дружеское, в зале уже голосовали, я безнадежно опаздывал с речью, хмурясь, пытаясь разобрать шипящие змеиные слова Шефа. Каждая секунда моего молчания отодвигала всех моих друзей в мир неудачников, зал аплодировал, мне показалось, что это мне, я тоже стал автоматически хлопать в ладоши, Шеф улыбался, ублюдки из первого ряда улыбались, мелочь, стоящая в проходе резвилась. Шеф всех поздравил с началом новой кампании и пожелал победы. Это была его лучшая партия в покер. Он мог не успеть со своим жарким шепотом, но он успел. Я хотел закричать и прекратить это веселье, но было поздно. Меня хлопали по плечу и поздравляли. Они даже не догадывались о предложенных мне перспективах, иначе, с наслаждением задушили бы меня шарфиком, выдержанным в партийных тонах. Я тупо стоял, пытаясь понять - мне не дали выступить или я не захотел? Я сам не захотел? Или, мне не дали? Сам, черт побери, сам? Или они? Они не дали? Меня охватила холодная паника. Казалось, все присутствующие заметили мое вольное или не вольное предательство. Все видели порыв, который оборвался и закончился ни чем. Конечно, это иллюзия. Ни кто ничего не знал и не догадывался, всем наплевать, зал пустел, мести за друга не вышло, получилась не плохая сделка. "Второй в списке!" - услышал я восторженный шепот за спиной. Это про меня. Это я буду второй в списке в Верховный Совет. После Шефа. Сама Галя теперь за мной в этой очереди, ушла молча, даже не обернувшись. Я тихо, бочком, через забитый шумными партийцами коридор, протиснулся к выходу, поймав на себе полный ужаса взгляд Мони, запрыгнул торопливо в машину и поехал в загородный ресторан, подальше от знакомых лиц и нежелательных встреч. В ресторане, на мое счастье, было пустынно. Уставший от безделья официант обрадовался моему появлению, засуетился, а я сел на высокий стул возле барной стойки и заказал бутылку "Текилы". Я смотрел на эту бутылку, на толстостенную маленькую "стопку", на лимон, на замысловатую никелированную солонку, хотелось выпить, но тогда - конец. Я напьюсь и, все будет хорошо, навсегда. Я до конца жизни буду пить, чтобы не плакать, или, чтобы сопливо рыдать от бессилия по ночам, буду пить, когда пойду на Санину могилу, буду пить, получив мандат, буду презирать себя и пить, буду пить и презирать окружающих. Это было. Это слишком просто. Я отодвинул бутылку в сторону и, попросив у бармена стакан минеральной воды, привычным движением вытащил из заднего кармана упаковку "фенозепама". Пальцы ловко выдавили маленький белый кружочек транквилизатора, спрятанный за хрупким слоем фольги. Он таил в себе успокоение, такое ласковое и мягкое, такое бездонное и скользкое успокоение, что я почувствовал холодный озноб. Если я выпью сейчас эту малюсенькую таблетку, я ошибусь. Если я выпью ее, то забуду, как правильно дергать кольцо, как держать ноги вместе при приземлении, как разблокировать запасной парашют, я запутаюсь в стропах, сила всемирного тяготения размажет меня, улыбающегося, о твердую землю. Я даже не пойму, опьяненный и глупый, что умираю. Может, я уже умер, пока пил водку и таблетки, пока играл в выборы, пока парился в сауне. А я хочу знать. Пусть мне будет страшно. Если я сволочь - я хочу это знать, если я умер - я тоже хочу знать, я хочу знать правду!
   И мне стало страшно...
  
   Я стоял перед входом в студию, прислонившись плечом к стене и, набирал поочередно на телефоне номера Люси, отца, Андрюхи, Таньки, Гали, всех, чья сила мне была нужна, но абоненты не отвечали, или находились вне зоны досягаемости, или мобильный оператор плохо выполнял свои обязанности, или еще что-то малопонятное творилось на свете. Может, растаявшие ледники Антарктиды затопили уже весь мир, а я ничего не знаю, стою в длинном коридоре под тусклой вывеской "ТИХО! Прямой эфир/ on air" и нажимаю бесполезные цифры на сенсорном дисплее. Мимо шли знакомые и малознакомые люди, здоровались, заполняли трибуну студии, выполненную в виде амфитеатра, разделенного на цветные секторы, прихорашивались под яркими белыми лампами освещения, шептались, проплыл Шеф, на ходу похлопав меня по спине.
   - Все под контролем? Неожиданностей не будет? - он равнодушно посмотрел на меня, уверенный в собственной неприкосновенности.
   - Все под контролем, - я отключил телефон и направился занимать место в своем секторе.
   Ведущий программы давал последние инструкции представителям партий, уточнял очередность выступлений, регламент и покрикивал на осветителей. Мне показалось, что ведущий в том же самом костюме, что и в день, когда я первый раз увидел передачу "Операция выбор "Ы"" по телевизору, раздавленный революцией, сидя по ту сторону экрана. Нет, конечно, не в том же костюме. Да и не важно, в каком. И не важно, что потолстел он, и стал самоуверенным. Теперь я здесь. И мне выступать пятым, и в списке партии на предстоящих выборах я второй, сразу после Шефа. Меня ждет Верховный Совет Крыма. Это немыслимый успех, который не был предусмотрен Планом. И не важно, в каком костюме ведущий. Андрюху я подтяну, он упорно и честно работал все это время. И у меня красивая любимая жена. У меня красивая любовница. На днях я куплю машину, которую хочу. Совершенно не важно, в каком костюме ведущий, не важно, что кто-то не достигнет финиша, я уже здесь.
   - Одна минута до эфира! Выключите, пожалуйста, ваши мобильные телефоны.
   Эту передачу смотрят десятки тысяч людей. Меня уже много раз показывали по телевизору, но именно эта студия вызывала во мне мистическое волнение. Именно с нее все началось.
   - Тридцать секунд до эфира!
   Андрюха прилетел из Москвы и устроился возле телевизора с большой чашкой чая. Люся нервно курит, включив "ящик" на полную громкость. Моня в штабе проверяет работоспособность видеомагнитофона к записи. Галя не пришла. Таньке все равно, она такие программы не смотрит. Сане все равно.
   - Внимание! Десять секунд до эфира! Девять, восемь, семь...
   Я повернул голову на право и встретился взглядом с Шефом. Внезапно, с его лица сползла штатная улыбка, и он медленно покачал головой, словно разочарованный и презрительно поджал губы.
   - Мы в эфире!
   Я отвернулся от Шефа и высоко поднял руку над головой. Пока ведущий приветствовал телезрителей и объявлял участников передачи, раздраженно поглядывая в мою сторону, я держал руку, пока обрисовывал политическую ситуацию в стране, я держал руку, пока повторял правила и очередность выступлений, обращаясь исключительно ко мне, я держал руку. Одна из телекамер придвинулась и стала работать на меня. Деваться ведущему было некуда. Он знал, что я выступаю пятым. Он знал, что я отдаю себе отчет в том, что делаю. Он знал, что я все равно скажу, то, что хочу. И он решил от меня отделаться.
   - Я вижу, что Сергей Лужин, представитель УУПП, не согласен со сценарием. И зная его непримиримый характер, закаленный на площадях, могу предположить, что он будет держать руку, пока не подойдет его очередь выступать. Предлагаю - избавить его от мучений и дать слово вне очереди, но, вместо положенной минуты, предоставить ему тридцать секунд. Все согласны?
   По студии прокатились смешки и шорох.
   - Господин Лужин, вы согласны?
   Я молча держал вытянутую руку над головой.
   - Согласен, - ответил за меня ведущий и сделал несколько шагов в сторону нашего сектора. Над ним ожил "кран" с камерой, которая фиксировала происходящее с верхней точки, то приближаясь, то отдаляясь. Пока он, спокойный и успешный, с камерой над головой, залитый ровным, как в операционной, светом, делал эти несколько шагов, протягивал мне микрофон - еще было время спасти План. Пока я поднимался с трибуны и опускал затекшую руку - было время. Пока я не начал говорить - это время еще было. Ослепленный прожекторами, как заяц, попавший в яркий коридор от фар, я побежал от несущейся на меня механической груды железа. На обочину прыгай, дурачок! На обочину! Отсидишься в густой люцерне, сердце успокоится, придут веселые зайчихи - отогреешь душу и, все будет по-прежнему, до следующего неловкого перехода через автостраду. Нет, План не спасти. Я медленно вдохнул, как обычно, перед выступлением, выпуская из себя все лишнее, чтобы не путать то, что я сам хотел, от того, что меня заставляют делать.
   - Спасибо ведущему за доверие. Я не займу более тридцати секунд...Еще полтора года назад, сидя дома на диване, я смотрел эту передачу и мечтал. Мечтал выступить в этой студии, мечтал, чтобы на меня смотрели зрители. Хотелось стать значительным...известным...важным... влиятельным, в конце концов. И вот! Смотрите! Я второй в списке партии, которую представляю. И не куда-нибудь, а в Верховный Совет Крыма. Я здесь, на этой передаче, и выступать мне пятым по сценарию. А, как видите, выступаю первым! Оказалось, всего можно добиться, имея хороший вестибулярный аппарат. У меня он оказался слабым. Меня тошнит. Первый, пятый, второй, сорок седьмой...Сегодня хоронили моего друга Александра Квакина. Он тоже хотел выступать здесь и сидеть на одной из этих трибун, рядом со своими убийцами. Я не оговорился - убийцами. Он тоже пробивался, чтобы получить номерок в списке. Уж не скажу точно, какой...Третий, кажется...Но, я не хочу умереть за номер. И не хочу жить под номером. Если отбросить лирику - я располагаю фактами относительно убийства Квакина, которые заинтересовали прокуратуру города. Завтра я даю показания. И дальше все зависит от следствия и суда. Все. Не буду срывать любимую передачу собственным бенефисом, продолжайте. Если вас заинтересует, зачем я вылез в эфир и все это говорю здесь, а не в той же прокуратуре, я отвечу. Чтобы завтра не струсить. Просто, чтобы не было обратного пути. Вот этот кусок картона - мой партийный билет. Я оставляю его здесь. Я не хочу быть ни в какой партии. Ни первым, ни вторым, ни единственным. Можете меня вычеркнуть. Спасибо, что выслушали.
   Я положил партбилет на место, где недавно сидел, отдал микрофон ведущему и пошел по упругому помосту в сторону светящейся надписи "ВЫХОД. EXIT". Тишина сопровождала меня весь короткий путь по студии, первый раз за полтора года я уходил с трибуны в полной, совершенно полной тишине, такой безупречной, что она казалось не просто отсутствием звука, а началом хаоса, близкого и неизбежного, не было даже шума собственных шагов. Может, я оглох? Уже открывая дверь я услышал редкие хлопки, потом чаще и громче, громче, громче и плотнее, волна набирала силу, с верхушки начали срываться пенные барашки, она нагоняла меня...Неужели, опять? Я быстро вышел в коридор и, расталкивая столпившихся там работников и гостей телеканала, выскочил на стоянку. Машина радостно крякнула сигнализацией и спрятала меня в своей утробе, завелась послушно, покатила меня по седеющему городу домой, домой, мимо зеленых светофоров, скорее, туда, где ты всегда нужен. И пьяный, и больной, и беспартийный. Судорожно хотелось курить. Я шарил рукой по соседнему сиденью, открывал "бардачок", лапал карманы...Где, где, где? Разозленный, я прижал машину к обочине в двух кварталах от дома, дернул рычаг стояночного тормоза, оглянул салон и сразу увидел пачку "Мальборо" на резиновом коврике, на полу, упала и валялась там, раздражая меня своей невидимостью, мимо спешили люди, шуршали автомобили, ворота маленькой церкви на другой стороне улицы были распахнуты, я включил СД-проигрователь и вдавил кнопку прикуривателя...
  
   ...Я сидел в машине, высунув ноги из двери на бордюр, и курил. В церковь заходили и
   выходили женщины в платках, крестясь, кланяясь, при входе и выходе. Пройдя в ворота, они исчезали из поля моего зрения, но внутри они тоже кланялись, крестились, зажигали свечечки, целовали иконы, покупали святую воду в пластиковых бутылках, наливали в принесенные с собой, выбирали в церковной лавке легкие алюминиевые крестики на шнурке, писали бумажки за здравие и упокой. Я не видел этого, но знал, что так и происходит, как и сто лет назад, как вчера, как будет завтра. Внезапно я заплакал. Это произошло так неожиданно, что несколько секунд я не понимал, что плачу, что женщины, выходящие из церкви видят меня, смотрят сочувственно, сигарета в пальцах сломалась, я быстро убрал ноги в машину и захлопнул дверь. Меня бил крупный озноб, горло рвали спазмы, я наклонил голову к коленям, чтобы меня не заметили в лобовое, не затонированное, стекло. Вдруг, захотелось, чтобы люди увидели, как я рыдаю, мне захотелось кричать о своей любви к ним; я не циник, я верю, я несчастен, я с вами, пожалейте меня, я пожалею вас, мы все умрем, я хороший, вы ничего не понимаете, мне стыдно за себя, стыдно за вас, все мишура, Бог есть, жизнь сложна и прекрасна...Я кусал губы и бил кулаком по колену, весь мир уместился у меня в груди и пульсировал там, пытаясь освободиться, голова стала ясная, только одна мысль звенела там на разные голоса... Какая? Если б я знал это сам...
   Через пять минут, когда истерика прекратилась, я включил телефон. Первой позвонила Люся.
   - Кися, что ты творишь? Зачем ты это сделал? Ты где?
   - Через пять минут буду дома, - голос не подвел и звучал уверенно.
   - Я жду, любимый. Все нормально? Ты где? Я звоню, звоню...
   - Я только телефон включил. Забыл, что выключил перед эфиром...Все хорошо.
   - Кися, ты с ума сошел... Зачем ты выступал? Ты такое наговорил...
   - Все нормально. Пошли они в жопу...Все, дорогая, буду через пять минут.
   - Жду, любимый. Давай скорей...Я волнуюсь.
   - Целую. Сейчас буду.
   Как только я нажал кнопку "отбой", телефон снова завибрировал. "Андрюха".
   - Привет, Серега. Ты чего там? Все нормально?
   - Все нормально, Андрюха, все нормально...
   - Ты где?
   - Возле дома, вы с Люсей одинаковые вопросы задаете, - я улыбнулся.
   - Все нормально? Мы тут передачу смотрели...Не, правда, все нормально?
   - Да, все замечательно, не переживай...
   - Давай я подъеду. Поговорим. Мне кажется, они это так не оставят...
   - Да плевать...
   - Давай подъеду, - настаивал Андрюха.
   У меня внутри разливалось успокоительное тепло, словно я выпил чашку горячего чаю с коньяком и лимоном. Меня окружают люди, надежные как броня. Они меня хранят на этом свете.
   - Не переживай. Ничего они не сделают. Машина запущена. Если тронут меня - амбец. Это же не кино. Сейчас они меня охранять будут, как драгоценность. Еще и хвалить будут - вот честный, мол, и принципиальный. Ну, из партии попрут, конечно...Потом...А пока... Еще и рекламу себе сделают. Вырастили такого героя! В жизни не так все плоско. Не возможно после такого эфира взять и завалить человека. Тупо взять и завалить. Это же двадцать первый век...
   - Серый, я так не считаю. Тебе, конечно, виднее. Но лучше тебе уехать на время.
   - Да все будет окей. Тронуть меня - это подписаться под своей виновностью. Говорю же - беречь будут. Я никогда бы не пошел на такой риск. Я их слишком хорошо изучил - поэтому спокоен. Андрюха, послушай...То, что случилось с Саней - не повторится. Слишком громкое дело получилось. Все что они могут сделать - это повернуться ко мне жопой. Ну, я их опередил в этом. Их поворот я уже не увижу...
   - Серый, ты где находишься? Я сейчас подъеду...Все ты хорошо говоришь, но не убедительно. Мне кажется, это не игрушки...
   - Андрюха, я когда-то ошибался? Ну скажи. Ошибался? Вот так, по крупному? У меня же нюх на опасность... Я не рискую, ты же знаешь... Я слишком себя люблю. И работу, и жену, и родителей, и тебя, и Саню любил...Я хочу жить. Но сукой быть не хочу. В конце концов, ну что они сделают? Позвонят по телефону и вызовут киллеров? Это дикость. Абсурд...Я слишком незначительная фигура, чтобы пачкаться. Обидно про себя такое говорить - но, это правда. Слишком много хлопот, чтобы меня убрать. Легче пакостей наделать мелких, жизнь испортить, чтобы я от своих слов отказался. Или подкупить. Но убирать...Бред...Ниндзя ждут звонка, чтобы ликвидировать какого там Сережу, это все не за пять минут делается...Не Япония с якудзами у нас, и не Сицилия...Не смеши, Андрюха..
   - Заметь, слово "убрать" ты первый произнес...Значит, думал об этом...Ты где сейчас? Я, все же, подъеду...
   - Вот заладил: "где, да где"! В машине сижу, курю...И с тобой разговариваю...Завтра обедать пойдем - подробности расскажу. Все это херня, брат. Правда, я не совсем представляю, что потом будет...Как все развернется, и всё такое... Но сейчас бояться нечего. Я же ничего конкретного не сказал...Ну, "подозреваю", ну, "так не оставлю"...Ну, "факты имеются"...
   Я затянулся сигаретой, наполняя легкие сладким дымом. На улице быстро серело, лобовое стекло машины заискрилось мелкими дождевыми каплями. Вселенная свернулась калачиком в теплом салоне "десятки", как и несколько дней назад, когда мы с Андрюхой возвращались из Севастополя в такой же серый и плакучий вечер. Сознание сделало огромную петлю вокруг земного шара, похорон, партосбрания, Свято-Успенского монастыря и, вернулось в место старта.
   - А то, что в прокуратуру ходил, правда?
   Дождь, начинавший моросить, прекратился. Я не стал даже включать "дворники" и мелкие капли на лобовом стекле искрились, попадая в свет встречных машин, фонарей и светофоров.
   Кто-то умер, родился или женился. Произошла масса трагических и радостных событий, так и не потрясших основ мира.
   - Серега, ты меня слышишь?
   "...это ничего, зум-зум-зум-зум-зум-зум-зум..." - неслось из динамиков.
   - Да, да...Что ты спросил? Я музыку включил...Не все услышал...Повтори.
   - Ты в прокуратуру ходил?
   " ...Боже мой, в какой дыре живет мое племя. Глубоко под водой, где лицом к лицу не видно в упор..."
   - Хммм. Завтра расскажу. Андрюха, давай доберусь домой и перезвоню...Люся ждет там, волнуется...Подожди секунду, какой-то придурок в окно стучится...Не отключайся...Что? Нет сигарет...Вали отсюда! Я сказал - НЕТ! Вот уёбок... Отойди от машины!
   " ...извиняйте дядьку, если что-то случилось, о чем уже давно было спето...это потому, что - зум-зум-зум-зум-зум-зум-зум ..."
   - Это я не тебе, Андрюха! Придурок какой-то в машину лезет...Пьянь... Я сказал - отойди от машины! Блин, достал...Сейчас я тебе дам сигарету, сука...
  

10.

Из Средств Массовой Информации.

"Наверно, только птице в небе и рыбы в море знают, кто прав.

Но, мы знаем, что о главном не пишут в газетах и о главном молчит телеграф.

И, может быть, город назывался Эль-Пасо, а, может быть - Матренин Посад...

Но из тех, кто приезжал туда, еще ни кто не возвращался назад..."

(Борис Гребенщиков)

   Из интервью С.Лужина газете "Крымский Дао":
   "КД": Сергей, Вы относитесь к революционным процессам, едва не разорвавшим наших страну два года назад?
   С.Л. "Я думаю, революции были бы не возможны, как явление, в одном случае - если каждый, кто берет в руки винтовку, пришивает на грудь бант (любого цвета) и выходит на площадь, поймет - сразу после победы ему придется возвращаться на свое рабочее место и вкалывать. На стройку, в цех, в больницу, в автопарк, туда, где он работает много лет, в рутину, к прежним мелким бытовым и производственным проблемам, в скуку. Первый рабочий день после революции будет еще труднее, скучнее и серее, чем последний перед революцией. Как с похмелья. Вчера было весело, много надежд, флаги реяли. Строились великие планы, раздавались священные клятвы. Все были друзьями до гроба. Пришло утро и оказалось, что ты один, что надо кормить семью, вести детей в садик и школу, жена спрашивает, где зарплата. Они не могут жить мечтами, наши дети и жены. Им нужен хлеб, нужны учебники, нужен отец-кормилец, а не борец за свержение одних продажных политиков, ради установления власти других, не менее продажных политиков. Счастливое Будущее делается ежедневным трудом каждого человека, упорным, потным, сквозь стиснутые зубы...А люди нетерпеливы, хотят всего и сразу, им нужна мгновенная лотерея, спринт. Опасная иллюзия. Во время революции наступает эйфория, опьянение, сродни азарту игрока в казино. Вот сейчас, сейчас, я выиграю! Чтобы потом всю жизнь наслаждаться баснословной суммой денег, роскошью, полученной в один момент и навсегда, как по мановению волшебной палочки...Страшные болезни - пьянство и игральные автоматы не дают нашему народу понять, что эволюция, труд и постоянство делает страну и, народ в ней живущий, сытыми и богатыми, а вовсе не митинги и катаклизмы...
   ...самое страшное, что любой свершившийся переворот подает пример действовать именно таким образом - с помощью забастовок, массовых акций, маршей неповиновения, майданов, а не за столом переговоров. Силовым способом, а не по закону. Слишком уж большое искушение - получить все и сразу. Не хочу пророчествовать, но на нашем веку еще будут бунты... "
  
   Из видеозаписи показаний Шевчука А.В., 1975г.р., директора ООО "Новая реклама"
   Следователь: Андрей Владимирович, когда в последний раз видели Лужина Сергея Анатольевича?
   Шевчук А.В.. Пять дней назад назад, перед отлетом в Москву...
   Следователь: Это какое число было?
   Шевчук А.В..Семнадцатое
   Следователь: Семнадцатое...А вернулись когда из Москвы?
   Шевчук А.В: Позавчера. В день когда он...Его...
   Следователь: В день убийства Лужина. Девятнадцатого.
   Шевчук А.В: Да.
   Следователь: Но в этот день вы с ним не встречались?
   Шевчук А.В: Нет. Не встречался... По телефону разговаривал...Несколько раз. Я уже говорил...
   Следователь: Это для протокола, поэтому и переспрашиваю. Все должно быть точно записано. Вы не волнуйтесь. Расскажите про последний разговор. Кто кому позвонил, по какому поводу, в какое время...Как можно подробнее.
   Шевчук А.В: Я не волнуюсь. Я вчера волновался. А сегодня устал...Это я ему позвонил, сразу после передачи. У него телефон был выключен, а потом я дозвонился...Можно закурить?
   Следователь: Курите, пожалуйста. А что была за передача? И почему вы решили сразу ему позвонить? Вас что-то взволновало? Вот пепельница...
   Шевчук А.В: Спасибо. Передача называется "Операция выбор "Ы"", на девятнадцатом канале. Политическая...аналитическая...Короче, про выборы...
   Следователь: Ясно.
   Шевчук А.В: И Сергей выступал на этой передаче. У нас перед этим друга убили, Квакина Сашу...Я даже на похороны не успел...На самолет не было билетов, хоть тресни. Ни за какие деньги. Пришлось на поезде ехать. И не успел...Целые сутки в вагоне колотило...Приезжаю...А тут...
   Следователь: Ясно. В выступлении Лужина на программе вас что-то взволновало?
   Шевчук А.В: Он сказал, что у него есть информация о том, кто стоит за смертью Квакина.
   Следователь: Лужин считал это заказным убийством?
   Шевчук А.В: Я думаю, что да.
   Следователь: Он подозревал кого-то конкретно?
   Шевчук А.В: Не знаю. Он мне не сказал. Мы договорились на следующий день об этом поговорить.
   Следователь: Понятно. Теперь подробнее, вы ему позвонили и...Где он находился, по вашему мнению в этот момент?
   Шевчук А.В: Он сказал, что едет домой...Точнее, собирается ехать...Сидит в машине рядом с домом, курит, музыку слушает. Наверное, хотел успокоиться после передачи, чтобы жену не волновать...Мы с ним разговаривали, прощались уже, он говорит "подожди, кто-то в машину лезет, не отключай телефон", потом ругался с кем-то, музыка громко в машине играла, не разобрать точно...Потом...Потом, я кричу в трубку: "Что случилось?" Музыка орет...Ни черта не слышно, что там творится...Он всегда на полную громкость включал...Я несколько минут ждал...Музыка орет...Чувствую, что-то не то...Оборвался разговор непонятно. Я в машину сел и поехал к нему домой, а связь не выключаю. Телефон к уху прижал...А там музыка эта долбанная орет!
   Следователь: А как вы узнали, где стоит машина Лужина?
   Шевчук А.В: Я не знал. Просто поехал к нему домой. И увидел, что она стоит на углу, возле церкви. Это рядом с его домом. Фары горят. Он всегда их включал, как только чуть темнело. Не "габариты", а сразу фары включал...
   Следователь: А почему вы решили ехать к Лужину домой? Могли просто позвонить, проверить. Может, он телефон в машине забыл...
   Шевчук А.В: И музыку не вырубил? И попрощаться забыл? На полуслове прекратил разговор и бросил трубку не выключенную...Вы смеетесь?! Не хотел я звонить ему домой, чтобы переполох не поднимать раньше времени...Все и так на нервах...Надеялся, что все нормально...Подхожу...А он так и сидит...С телефоном в машине...А я ему кричу в трубку...Он же не слышал уже ничего...И радио это дурацкое...Все Гребенщикова крутит и крутит...На гастроли к нам приезжает, вот и крутят. Серега любил Гребенщикова, билеты на концерт купил...Сидит и слушает. Фары включил, музыка орет...Я в трубку кричу ему...А он сидит и все...Понимаете? Всегда такой был - вроде рядом, а сам слушает что-то и улыбается...
  
   Из речи Волошиной Галины Николаевны, заместителя председателя Крымской организации Украинской Умеренно - прогрессивной Партии (УУПП) на траурном митинге, посвященном жертвам политических убийств.
   "...Самое страшное, что эти преступления обречены стать трамплином для рекламных кульбитов нечистоплотных политиков. Какой вой подняли партии и блоки, обвиняя друг друга в смерти этих ребят! А им уже не нужен шум. Им необходим покой и наша память. Наш долг перед ними - не кликушествовать, а добиться суда над убийцами. Суда не только над исполнителями, но и заказчиками...
   ...Лужин хотел, чтобы его похоронили рядом с кладбищем русских воинов, павших в годы Крымской войны. Патриархат Крымский и Комитет по культурному наследию удовлетворили его последнюю просьбу. Я прошу всех, кто после этого митинга пойдет провожать в последний путь нашего товарища - оставьте видеокамеры и яростные речи за оградой мемориала. Не оскорбляйте хорошего человека. Пусть он уйдет, как хотел, тихо. Война будет потом..."
  
   Из видеозаписи показаний Лужиной А.Б., 1977г.р.,
   Следователь: Алла Борисовна, что вы знаете о тех фактах, связанных с убийством А.Квакина, которые упомянул в эфире ваш муж, Сергей Лужин?
   Л.А.Б.: Я не знаю об этом ничего. Сергей ничего мне не говорил.
   Следователь: Он в разговорах с вами не называл имен, фамилий в связи с этим убийством?
   Л.А.Б.: Нет. Он был сильно подавлен. Мне кажется, он до конца не осознавал, что происходит...
   Следователь: Извините, а что происходит?
   Л.А.Б.: Что? А вы не понимаете? Людей убивают...Что происходит? Все слишком серьезно... А Сергей думал, что это игра...Мерзкая такая, подлая, но - игра...И можно в любой момент отказаться и уйти...
   Следователь: Вы считаете, что Сергей Лужин был связан с какими-то коррупционными схемами?
   Л.А.Б.: При чем тут схемы? Вы что, издеваетесь? Я говорю о том, что всю это возню с выборами он воспринимал, как приключение. Как прыжок с парашютом. Прыгнул - и пошел домой, как ни в чем не бывало...А так не получается. Тебя всегда будет тянуть снова. А чем больше прыгаешь - тем больший процент разбиться. Так и с ним произошло...Затянуло...Он и сам не заметил, как перестал играть, а начал этим жить...
   Следователь: Что вы знаете о папке со списками, которую Квакин носил с собой? И которая пропала после его убийства?
   Л.А.Б.: Какая папка? Вы что, думаете, что это из-за папки какой-то? Какая разница, папка или сундук с золотом? Или кассета? И Саня, и Сергей хотели острых ощущений - и они их получили. Папка... Нельзя быть наполовину в говне. Я ему сто раз говорила - это не игра, ты стал другим...Людей перестал замечать, злой стал, самоуверенный, презрительный такой...А он говорит - "Вот выиграем выборы - все станет на свои места". Конечно! Как же, станет! Если залез - это навсегда. Он уже себя ненавидеть стал, ночами не спит, сидит, курит...А уйти не мог, все казалось, что он что-то значит...Что зависит от него что-то...Люди ему, видите ли, верят! Он же всерьез не думал, что его убить могут...Не понятно, если бы думал, что могут, как бы поступил? Точно так же и поступил бы. Наплевал на семью, на родителей, на меня... Понимаете, на меня. На все наплевал...Как жить теперь? Я вас спрашиваю, как мне жить теперь?!
  
   Из интервью Колесниченко Г.Л., председателя Крымской организации Украинской Умеренно - прогрессивной Партии (УУПП) телевизионной программе "НОВОСТИ ОСТРОва", 19 канал
   "19-й канал": Григорий Львович, предвыборная гонка только началась, а полуостров уже захлестнула волна заказных политических убийств. Ваши комментарии?
   К.Г.Л. "Вы имеете в виду то, что случилось с Александром Квакиным и Сергеем Лужиным? На сколько мне известно, следствие еще ведется и, утверждать однозначно, что это заказные политические убийства, на мой взгляд, не уместно."
   "19-й канал": Сергей Лужин был убит сразу после прямого эфира на нашем канале, где он говорил о виновниках смерти Александра Квакина. Какие еще доказательства нужны?
   К.Г.Л. "Сергей Лужин был нашим однопартийцем - честным и принципиальным человеком, настоящим бойцом и моим заместителем по работе с молодежью. К сожалению, он так и не назвал имена людей, которых подозревает..."
   "19-й канал": "Ему не дали это сделать"
   К.Г.Л. "Или он не знал конкретно. Все эти события похожи на спланированную акцию по запугиванию прогрессивных политических сил на нашем полуострове, которые стремятся к стабильности в регионе. Но наша Украинская Умеренно-прогрессивная Партия не для того идет на выборы, чтобы отступить на половине пути, нас не сломаешь и не запугаешь, крымский народ поддерживает нас. И мы не отступим! Мы будем бороться с преступностью, с беззаконием, с продажными чиновниками. Нам необходимо поднять заводы, которые сейчас находятся в упадке, повысить уровень жизни наших пенсионеров. Эти задачи красной нитью проходят через всю предвыборную программу Украинской Умеренно- прогрессивной Партии. Возьмем, к примеру, положение в сельском хозяйстве..."
  
   Из сборника "Таврийский поэтический Альманах", 2006 г
   "С.Лужин "Зима".
  
   по холодным зимним трассам, по каткам и снегопадам,
   по мобильным интернетам, по огромным гулким классам,
   по великому "НЕ ЗНАЮ", по вчерашнему ответу -
   ты увидишь, как я вышел, доставая сигарету.
   Ты увидишь карту трещин на асфальте под ногами,
   Две машины у бордюра, лужи, рельсы, ямы, сваи...
   Ты услышишь - шум машины, и куски знакомых песен.
   Это мир, который ясен. Это мир, который тесен.
   Задыхаясь от покоя, я замучил зажигалку.
   На заборах две листовки про гастроли. Приезжают...
   Всё не то... Не те приедут. Мало красок всей палитры.
   Растянулась сигарета. Кончен мульт. Спокойно! Титры..."
  
  
   Спасибо группам: Аквариум, Пикник, Сплин, Чиж и К, Ночные Снайперы, ТНМК, Крематорий, НЗ, Калинов Мост, а также Горану Бреговичу, Игги Поппу за болезненные инъекции хорошей музыки.
   С.Юхин, Крым, Симферополь, осень 2006 - весна 2007
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   94
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"