Юка : другие произведения.

1 - Внучка ведьмы из пряничного домика

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Считается что в современной жизни нет места сказке, но если это ни так? Серый волк выйдет охотиться на темные улицы, Синяя Борода откроет брачное агентство, Рики с Хохолком потеснит в бизнесе Мефистофеля, Белоснежка подаст в суд на свою мачеху, а внучка ведьмы из пряничного домика научится печь снег.

Завтра будет снег...

  
   Иллюзии - (от лат. illusio - обман), искаженное восприятие действительности, обман восприятия.
  
   Ты всегда приходишь тихо, когда часы отбивают полночь, сворачиваешься клубком у моих ног и голосом полным слез о потерянных грезах просишь:
  -- Расскажи мне сказку о заброшенном замке и диком саде, о лесе не выплаканных дождей, об озере утонувших красавец, о гномах, чьи сердца громче сердец великанов, о слепых зеркалах и бумажных шпагах.
  -- Зачем тебе такая сказка? - спрашиваю я, сматывая убежавший клубок.
  -- Чтобы она стала моим сном, - шепотом тайн отвечаешь ты.
   Огонь трещит в танце ненависти, плавя решетку, когда я подношу к нему свечу.
  -- Я расскажу тебе сказку о вечности, и о том, как она мала. Я расскажу тебе сказку о преемственности и витражах из черных стёкол. Я расскажу тебе о судьбе предсказанной неумолимым раскладом на цыганском платке и дороге через чащу корабельных сосен. Я расскажу тебе о времени ведьм и запахе полевых цветов, ну а ты запишешь эти слова пером юных мыслей в книги памяти. Я не питаю иллюзий о снисхождение песка в часах к бумаге, но верю что он пощадит твой юный разум.
   Я вновь беру спицы, а ты морща носик смотришь на искры в камине пока мягкая лапа снега с заботой полной нежности накрывает наш маленький дом без адреса по координате северной звезды.
  

Часть первая: "Внучка ведьмы из пряничного домика"

  
   Каждая сказка бесчестна в своей правдивости.
  
   Если вам задурили голову величественностью парижского Нотр-Дама, то вы никогда не бывали в наших краях, и не видели Шартрский собор, значительно старше того, что стоит в Париже. А всего-то надо сесть на поезд и проехать девяносто километров к юго-западу от столицы, чтобы оказаться в самом лучшем городе Франции, уж можете мне поверить. Я до сих пор скучаю по тихой жизни, которую вела с бабушкой в доме, построенном у реки, рядом с водяной мельницей. Родителей я помню лишь по фотографиям, висевшим повсюду у нас в дни моего детства, и рассказам бабушки. Хотя она все время что-то путала, называя моего отца то Гастоном, то Жеромом, а под конец и вовсе Мишелем. Думаю, на самом деле она никогда не знала, кто был моим отцом. Мама умерла при родах, оставив меня ей без обратного адреса фирмы производителя, а бабушка от рожденья не была любопытной. Марго, так ее звали, стала мне второй матерью. У нее были странные методы воспитания, она никогда ничего мне не запрещала.
  -- Чертополох красивее, чем роза, а те, кто утверждают обратное, просто мало повидали на своем веку чертополоха и роз, - говорила Марго, вывязывая, петелька за петелькой, чудной узор, долгими холодными вечерами. - Расти как трава у дороги, она пыльная, но сильная, и ее зелень разглаживает морщины земли. Нет ничего уродливей голых полей.
   Многие считали мою бабушку ведьмой. Но это не так, сколько я ее помню, она всегда была ревностной католичкой, каждое воскресенье посещающей церковь, дабы помолиться перед покровом девы Марии[1]. После чего она подолгу беседовала со старым кюре, добрым другом Марго. Я всегда подозревала, что отец Жан-Пьер когда-то был влюблен в нее или, по крайней мере, в ее пряники. До того как выйти замуж за моего дедушку, Марго жила в Дижоне и унаследовала от своей прабабки тайну приготовления Дижонских пряников. Этот секрет веками хранился в ее семье, передаваясь из уст в уста и никогда не записываясь на бумагу. Я любила смотреть, как бабушка готовит. Обычно она выгоняла всех посторонних из кухни, включая шесть кошек, живших на нашем чердаке, зашторивала окна, а затем доставала свертки с множеством продуктов, лишь часть которых требовалась для изготовления пряников, и начинала священнодействовать. Для нее процесс готовки был сродни волшебству. Она колдовала над медом, ворожила, раскатывая тесто, заговаривала анис. Про себя Марго давала имя каждому прянику и заботливо прятала их в духовой шкаф, насвистывая только ей известную пряничную колыбельную.
   Весь Шартр знал, что бабушка печет. Еще за пять минут до того, как она открывала духовку, запах разносился над городом. Вынимая своих любимцев, Марго просила меня отпереть дверь, поставить на стол графин с чистой водой, ведь пряники можно запивать только ей, дабы не испортить их вкус, и мы садились за стол в ожидании гостей.
  -- Я тоже хочу готовить пряники, - окуная руку в засахаренные фрукты, ныла я.
  -- Еще рано, - качала головой бабушка, - для всего нужен определенный день и час.
   Так продолжалось до зимней пятницы моего седьмого дня рождения. Бабушка на цыпочках вошла в спальню до того как поднялось солнце.
  -- Коллет, пора вставать, - протягивая мне свою шерстяную шаль, шепнула она.
   С неохотой я вылезла из-под теплого одеяла и последовала за ней в кухню.
  -- Запомни, родная: для каждого чуда нужно вдохновение. Лови его, творя в соответствии с тем, что согреет твое сердце, - посоветовала Марго, оставляя меня наедине с полной сокровищ комнатой.
   Первым делом я достала запретную доселе муку, с удовольствием встряхивая набитую призрачным туманом банку. Вытащив из холодильника лед, я высыпала его в большую миску, припудрив сверху солью и кинув подтаявшего масла. Теперь передо мной был замерзший пруд, который следовало растопить на огне, запертом в газовой горелке. Принюхавшись к воздуху, я поискала нужную мысль, вспоминая, как бабушка добавляла яйца в тесто для пирога, заставляя его тянуться следом за проворными пальцами. А когда масса в миске начала бороться с ложкой, настала пора лепить комья из мягкой глины, укладывая их затем на скользкий противень.
  -- Ну как? - осторожно постучала в дверь Марго, заглядывая в щелку.
  -- Растет, - уверено ответила я, впуская бабушку в кухню.
   Мы вместе извлекли мою выпечку, рассматривая получившиеся воздушные хлопья.
  -- Совсем невкусные, - подхватив рукой горячей комочек, скривилась я.
  -- Это не важно, - погладила по голове меня бабушка, раскрывая маленькое окошко над мойкой впуская вместе с холодным воздухом пару первых в этом году снежинок. - Ты испекла снег.
   Конечно, я ей не поверила, но весь тот день и последовавшую за ним ночь в Шатре шел снег...
   Несмотря на праздник, тем вечером Марго выглядела какой-то особенно задумчивой, временами даже грустной. Мне казалось, ее все-таки расстроило то, что я не смогла испечь настоящих пряников. На следующий день она, как обычно, села разбирать почту. Марго занималась этим по субботам с тех пор, как я себя помню. Для подобных целей в нашем доме стоял старинный секретер с множеством запирающихся и не запирающихся ящичков. Бабушка складывала корреспонденцию в корзину у двери и забывала о ней до выходных. У Марго существовал целый субботний ритуал: она вставала пораньше, когда на улице еще не рассвело, варила себе кофе с корицей и кардамоном, если дело было зимой - растапливала камин, и, поудобней устроившись на подушечке, специально связанной для стула, придвинутого к крышке секретера, начинала сортировать письма, счета, рекламные листки и немногочисленные газеты, выписываемые скорее по привычке, нежели из необходимости. В той нашей жизни многое определяла привычка. Возможно поэтому я так болезненно воспринимала любое отклонение от заведенного в нашей маленькой семье уклада. Выписав необходимые чеки и ответив на письма, бабушка подзывала меня и, подробно проинструктировав что именно следует сказать на почте, вручала заклеенные сиреневые конверты с запахом лаванды, надписанные ее аккуратным мелким почерком. Так происходило всегда, кроме того дня. Марго отложила толстую стопку конвертов примерно в полдень но, вместо того, чтобы позвать меня, она, взяв блокнот и остро наточенный карандаш, заперлась в своей комнате и не покидала ее до тех пор, пока за окном не начало темнеть. Все это время я очень волновалась: что-то шло иначе, и это были плохие перемены. Когда бабушка спустилась вниз, на ней был ее темно-синий плащ с теплой подкладкой и дорожные сапоги. Она подошла ко мне и крепко обняла.
  -- Я должна совершить небольшую поездку, постараюсь вернуться до полуночи, но ты все равно меня не жди, ложись спать.
   Прощаясь в прихожей, мне удалось заметить, что, помимо сиреневых конвертов, в руках Марго был один белый, с инициалами "S.M." вместо обратного адреса. Перехватив мой взгляд, она пояснила:
  -- Это письмо придется вручить лично.
   Закрыв за бабушкой дверь, я побежала на кухню, чтобы, приникнув к окну, выходившему на улицу Танри, помахать ей в след. Но она не обернулась, не бросила ни одного взгляда назад - на наш дом и меня, провожающую ее взглядом. Я же не могла прекратить смотреть на нее. За морозными узорами, покрывшими стекло, еще долго был виден сгорбленный силуэт, удаляющийся в направлении бульвара Резистанс, и все это время я не отходила от окна.
   Марго редко оставляла меня одну, не удивительно, что я испугалась наступившей в доме тишины. Порывшись в бабушкином сундуке и отыскав на самом его дне старую книгу сказок, которую мне когда-то часто читали перед сном, я, поудобней устроившись на ковре в гостиной, стала рассматривать картинки. Хотя Марго научила меня складывать слоги в слова три года назад, я предпочитала выдумывать собственные истории, нежели читать чужие. На красочных иллюстрациях передо мной оживали предания о любви принцев к заточенным в неприступных замках принцессам, о колдунах столь могущественных, что им подчиняются драконы, о ловких мошенниках, способных обмануть самого черта; и не было мира реальней, чем выдуманный мной. Заплутав в стране своих фантазий, я не заметила утробного рычания, доносящегося из уютно свернувшегося клубка шерсти у моей руки. Мечтая, я случайно потревожила дремавшего рядом Гренгуара. Когда же мои пальцы оказались в опасной близости от выбранного им места, кот угрожающе вытянул лапу, демонстрируя острые когти.
  -- Только попробуй - и я их в миг подрежу, - в свою очередь предупредила я.
   Серый, дымчатый кот обижено фыркнул и, с видом оскорбленного достоинства, демонстративно удалился на кухню. Последовав за ним, я обнаружила и остальных котов и кошек, устроившихся возле пылающего камина, за исключением Гомо, царственно восседавшего в корзине с бабушкиным вязанием и наблюдавшего своими подслеповатыми стариковскими глазами за всем, что происходит в его владениях. Гомо жил в нашем доме еще до моего рождения. Будучи совсем маленькой, я часто забиралась ему на спину или дергала за хвост, но огромный полосатый кот терпеливо сносил все мои проказы. Марго даже поручала ему приглядывать за мной, когда занималась домашними делами вдалеке от детской. Бабушка вообще относилась к Гомо, как к старому другу, а не просто домашнему животному, и он в ответ платил ей уважением, которое не выказывал больше никому. Его сын Клопен тоже жил у нас, но в отличие от отца, предпочитающего домашний уют всем подворотням на свете, Клопен возвращался домой исключительно для того, чтобы погреться или зализать раны, полученные в уличных драках. Помимо этих троих, в нашем доме жили еще один кот и две кошки. Самой норовистой и избалованной из них была Флер. Эту сиамскую кошку бабушке подарили. Марго никогда бы не приобрела породистое животное, считая их капризными и прихотливыми в уходе созданиями. С появлением в нашем доме Флер бабушка в этом убедилась на собственном опыте. Зато Гуинплена и Дею Марго нашла сама. Бабушка обнаружила их среди мусора. Она услышала слабое мяуканье, доносившееся из обувной коробки, а когда заглянула в нее, то увидела крошечного черного котенка с еще нераскрывшимися глазами, рядом с которым свернулся рыже-белый пятнистый кот. Марго попыталась забрать малыша, но рыжий кот не позволил, и бабушке пришлось взять домой коробку с обоими. Недавно этот странный союз дал первое потомство черных котят с белыми и рыжими подпалинами. Через месяц из пяти у нас остался всего один котенок. Я втайне мечтала оставить его навсегда и даже придумала ему имя. Обычно имена кошкам выбирала бабушка, любившая коротать долгие летние вечера за книгами с грустными историями о любви[2], и, несмотря на экзотичность этих имен, она всегда верно угадывала характер зверя. К моему сожалению, котенка уже пообещали, и мне пришлось смириться с тем, что за ним скоро придут. Пока же пушистый черный комочек с рыжем пятном на носу и белыми отметинами на хвосте сладко дремал на старом кухонном полотенце неподалеку от своих родителей.
  -- Когда это вы все вернулись? - удивленно обводя взглядом эту идиллию, поинтересовалась я.
   Вместо ответа Гомо, поднявшись со своего трона, подошел к двери, ведущей из кухни к реке, и потерся о нее спиной. Обычно это означало, что он хочет выйти на улицу.
  -- Завтра Гомо, завтра, - покачала головой я, запирая дверь.
   К ночи опять пошел снег, и я побоялась выпустить его в такую непогоду. Но стоило мне опустить защелку, как в дверь постучали. Бабушка всегда предупреждала, чтобы я была осторожна в ее отсутствие, поэтому прежде чем открыть, я поинтересовалась у припозднившегося гостя кто он, и зачем пришел.
  -- Тьери. Открывай, Коллет, здесь, между прочим, холодно.
   Услышав давно знакомый мне мальчишеский голос, я радостно распахнула дверь. Тьери был старше меня на пять лет, и я считала, что в мире нет более умного, красивого и доброго мальчика, а еще он играл на скрипке, и я собиралась обязательно его поцеловать... когда-нибудь... когда вырасту.
  -- На улице настоящие сугробы. Хочешь, завтра покатаю тебя на санках? - стягивая вязаную шапку, с трудом сдерживающую темные кудри, и беззаботно улыбаясь, спросил Тьери.
  -- Очень! - краснея до кончиков не менее темных, но, к сожалению, абсолютно прямых волос, заверила его я.
  -- Где он? - подмигнув мне, мальчик устремился к камину.
  -- Кто - он?
  -- Котенок, бабушка Марго разрешила мне его забрать.
  -- Пипин, - я знала, что за ним скоро придут, но не догадывалась, что мне придется отдать его Тьери.
   Осторожно завернув сладко зевнувшего во сне Пипина в то самое полотенце, на котором он спал, я протянула его Тьери.
  -- Значит Пипин. Кличку придумала сама? - принимая котенка, поинтересовался Тьери.
   Я молча кивнула в ответ.
  -- Симпатично, - одобрил он.
  -- Обещай хорошо о нем заботиться, - старательно сдерживая наворачивающиеся на глаза слезы, попросила я.
  -- Клянусь, - для большей торжественности Тьери поднял руку, словно упершись в невидимую стену.
  -- Знаешь что, я вас провожу. Хочу посмотреть, как Пипин устроится на новом месте, - доставая из чулана свое зеленое пальто, решила я.
  -- Коллет, на улице действительно очень холодно, в этой одежде ты замерзнешь... - принялся отговаривать меня Тьери.
  -- Ничего, в моей семье нет мерзлячих, - в следующую секунду я оцепенела - Тьери, ты не помнишь, я закрыла за тобой дверь?
  -- Кажется да, - растерянно кивнул он.
  -- Тогда почему она открыта? - распахивая ее еще шире, пробормотала я.
   По снегу от самого порога до угла дома тянулась вереница кошачьих следов, уже исчезающих под покрывалом из новых снежинок.
  -- Гомо, - повернувшись к камину, позвала я.
   Но кота на кухне больше не было. Ни одного кота и ни одной кошки.
  -- Надо их найти, - моментально забыв о Тьери и нашем разговоре, я выбежала из дома.
   Зима погрузила Шартр в зачарованный сон. Улица с ее старинными домами, спускавшимися прямо в реку, и деревьями, полоскавшими ветви в не желающих прятаться под лед водах, замерли, словно храня некий секрет, недоступный людям. Идя вдоль стен, каменных или выбеленных, а затем заключенных в переплет из темных дощечек, я догадывалась, что все дальше удаляюсь от единственного входа и выхода из этого холодного сновидения, начинающегося в дверях нашей уютной кухни. Следы вели на западный берег, через ворота Гийома, к узкой извилистой лестнице какой-то королевы, пока совсем не оборвались на одной из ступенек. Помедлив несколько мгновений, я прибавила шагу, а затем и вовсе побежала. Только оказавшись у стен церкви Сен-Пьер я позволила себе остановиться передохнуть и отдышаться. Марго никогда не учила меня молиться, я ее об этом не просила, о чем тогда очень сожалела. В Шартре отовсюду виден Нотр Дам, со всех сторон, словно стражами, окруженный церквями одна красивей другой. Но, находясь рядом со святыней, я не знала, как попросить помощи в моих поисках того единственного, в кого верила моя бабушка. Глубокий вечер плавно перетекал в ночь, принося с собой ледяной ветер. Я совсем замерзла, бредя по улице Грене, когда услышала голос Тьери у себя за спиной.
  -- Коллет, постой!
   Он неловко бежал, скользя на успевшей подмерзнуть вытоптанной дорожке.
  -- Куда ты так унеслась? Я еле поспевал за тобой.
  -- Кошки, мне надо их найти, - притопывая замерзшими ногами, обутыми лишь в вязаные домашние туфли, ответила я.
  -- Ничего не случится с твоими кошками, сами вернутся, а ты можешь серьезно заболеть, - по взрослому покачал головой Тьери.
  -- Я только дойду до рынка и, если их там нет, вернусь домой.
   В любой другой день забота Тьери сделала бы меня самым счастливым человеком на свете, и я с радостью согласилась бы со всем, что он скажет. Хотя... Я всегда была настырной, особенно когда верила в свою правоту.
  -- Ну уж нет. Чего доброго Марго нашлет на меня порчу, если узнает, что я тебе это позволил.
  -- До рынка идти всего несколько шагов, а домой я не вернусь, если ты только не решил тащить меня туда силой, - упрямо настаивала на своем я.
   Бросив внимательный взгляд в мою сторону, будто оценивая, сможет ли он, если понадобится, волочить меня на себе, Тьери сдался.
  -- Только до рынка.
  -- Рыбной площади, до Дома Лосося.
  -- И речи быть не может!
  -- Понесешь меня домой на руках? - задиристо поинтересовалась я.
  -- Делай, как знаешь, только не рассказывай Марго, что я при этом присутствовал.
   Дальше мы пошли молча, только временами из-под пальто Тьери доносилось сдавленное мяуканье Пипина. На главной улице Шартра, Шанж, мой спутник неуверенно остановился.
  -- Что-то случилась?
  -- Мне нужно кое-что сделать, - наклонившись, чтобы слепить снежок, пояснил Тьери.
  -- Странное ты выбрал время.
   Выпрямившись, он лишь пожал плечами, а затем запустил комок снега в окно дома напротив. Наблюдая за траекторией полета снаряда Тьери, я узнала и само здание. На его первом этаже располагалась лавка, торгующая сладостями, а на втором жила семья Лантропофаж, владеющая ей. Но я так хорошо знала этот дом отнюдь не потому, что часто покупала там конфеты, а потому, что всегда старалась обходить его стороной. Супруги Лантропофаж не любили нас, а мы не любили их. Когда Марго встречала чету Лантропофаж у рынка, мадам Жюстин плевала ей в след, а ее муж мерзко улыбался, отпуская всякие сальности. Наш город слишком маленький, чтобы дети в нем не знали, о чем говорят взрослые. Я слышала, как судачат о моей бабушке. Люди говорили, будто Марго, по сей день сохранившая свою привлекательность, вскружила голову Жюлю, отцу Жюстины, а потом бросила, сведя тем самым его с ума. В это мало кто верил, но слух подпитывало добровольное затворничество Жюля. Он уже много лет не покидал стен дома, а злые языки твердили, что тому виной приворот, наложенный Марго. У меня же на этот счет были свои мысли. Однажды мне удалось увидеть старика Лантропофаж, выглянувшего из-за занавески на улицу, и он не показался мне безумным. Хотя если бы у меня была такая дочь, я бы тоже заперлась дома, чтобы не пришлось краснеть перед соседями после каждой ее выходки.
  -- Сюзет, - не удержавшись, крикнул Тьери.
  -- Тише, я уже здесь.
   Снег заскрипел под ногами выплывшей из тени дома фигуры. Сюзет, дочка Жюстины и внучка Жюля Лантропофаж, училась в одном классе с Тьери. Я много о ней слышала, но своими глазами видела впервые. Мальчишки считали ее красивой, учителя умной, девчонки искали ее дружбы, а мне она сразу не понравилась.
  -- Ты не один, - увидев меня, Сюзет недовольно поморщила носик.
  -- Эта Коллет, - представил меня Тьери, - она помогала мне с подарком для тебя.
  -- Какой подарок? - изобразив удивление, спросила Сюзет.
  -- Вот, - доставая из-под пальто Пипина, Тьери протянул его радостно захлопавшей в ладоши девочке.
   Отойдя в сторону, чтобы не слышать воркование Сюзет, я вытерла рукавом все таки брызнувшие из глаз слезы.
  -- Я тебя никогда не поцелую, Тьери Фрерэне, и ты об этом еще горько пожалеешь.
   Представляя будущие раскаянья Тьерри, я не заметила, как подошла ближе к дому Лантропофаж. В воздухе рядом с ним летал знакомой манящий запах. Я даже зажмурилась, пытаясь понять, что он мне напоминает, и перед моим внутренним взором предстала Марго, пекущая свои чудесные пряники. Сбоку от магазинчика сладостей виднелась небольшая дорожка, ведущая к приоткрытой двери, освещенной ярким светом висящего над ней фонаря в виде тыквы. Запах пряников шел именно оттуда и не одна я его чувствовала. У входа, словно завороженный, стоял малознакомый мне мальчик, по непонятной причине оказавшийся ночью на улице, как и мы. Он долго не решался переступить порог, но вот к нему вышла мадам Жюстин, сгибаясь вдвое, чтобы пройти через дверь, ростом с меня, и, ласково улыбаясь, подозвала его. Отбросив оставшиеся сомнения, мальчик протянул ей руку, и они скрылись внутри здания. Запах пряников усилился, сдобной тяжестью опускаясь на заснеженную мостовую.
   Я не помнила, как сделала первый шаг, но опомнилась, лишь почти вплотную подойдя к маленькой витрине в переулке, где ее никогда раньше не было. За стеклом на шелковых подушечках лежали всевозможные конфеты, поблескивающие как драгоценные камни, огромные торты с шоколадной глазурью, и пряники, такие как пекли только в одном доме Шартра.
  -- Заходи, - добродушно подкручивая усы, предложил мне мсье Лантропофаж словно манекен застывший с противоположной стороны витрины, и я сделала еще один шаг в сторону двери.
  -- Нет! - крик, наполненный яростью, вывел меня из оцепенения.
   Чья-то теплая рука легла на мое плечо и с силой развернула в сторону улицы.
  -- Ее вы никогда не получите, - раньше я не слышала, как звучит голос Марго в гневе, и мне не хотелось когда-либо снова его услышать.
   Неся меня, словно котенка - за шкирку, бабушка быстрыми шагами преодолела половину пути до дома. Только убедившись, что нас никто не преследует, она позволила мне пойти самостоятельно.
  -- Как ты оказалась на улице в такое время? - в голосе Марго отсутствовала строгость, в нем ощущался только животный страх.
   Я знала, что бабушка меня любит, но, как и многие дети, не догадывалась, насколько велика эта любовь.
  -- Кошки убежали, я пошла их искать.
  -- Не волнуйся за них, если они ушли, значит, так было нужно, - ласково погладила меня по голове Марго.
  -- Почему там пахло твоими пряниками? - задала я единственный вопрос в мире, ответ на который мне тогда было необходимо знать.
  -- Понимаешь, Коллет, у каждого есть свое ремесло, некоторым оно помогает заработать на жизнь. Я не могу дать тебе многое, но могу накормить и одеть.
  -- Мне казалось, твои деньги - часть наследства дедушки, - призналась я.
  -- Нет, Коллет. Все необходимое нам зарабатываю я сама. Мое ремесло - печь пряники, такие, перед которыми никто не может устоять. В нашей семье женщины рождаются с талантом стряпать. За многие столетия только твоя мама Анэтт стала исключением из правила. Именно из-за нее мне и пришлось сегодня уехать.
  -- Из-за нее?
  -- Существовала одна вещь, которую мне было слишком тяжело держать в доме. После смерти Анэтт я отдала ее друзьям на сохранение, а теперь настало время ее вернуть.
   Дом нас встретил мокрыми лужами. Убегая следом за кошками, я забыла запереть дверь, и в комнату намело снега, но Марго не обратила внимания на воду, растекшуюся по полу. Взяв из шкафа свечу и дав мне знак идти за ней, бабушка направилась к лестнице, ведущей на чердак. Там, наверху, было пыльно и холодно. Чердак не отпирали много лет. Единственный след вторжения в паутину и грязь, скопившуюся среди старых, ненужных вещей, оказался большой коробкой, обвязанной красной лентой.
  -- Можешь открыть ее, это подарок на семилетие, который твоя мама не успела вручить лично, - кивнув в сторону коробки, сказала Марго.
   Я торопливо, с детским нетерпением распустила узлы на ленте и сняла крышку.
  -- Что это? - удивлено рассматривая содержимое коробки, спросила я.
  -- Это витражи, Коллет.
  -- Витражи...
  -- Когда Анэтт вернулась домой, она уже знала, что у нее появишься ты, - чтобы видеть мое лицо Марго опустилась на колени напротив, - и мысль о вашей скорой встрече делала ее счастливой. В те дни она много пела и смеялась, но до этого, первые трое суток по приезду, Анэтт провела на чердаке. Это место с детства служило ей убежищем, поэтому, если захочешь поговорить с ней, иди сюда. Нигде в доме ни осталось большей частички твоей матери, чем здесь. Я переживала за нее, хотя и догадывалась, чем она занимается. Все это время Анэтт рисовала. Она создавала эскизы, эскизы для дести витражей.
  -- Зачем?
  -- Не знаю, только Анэтт знала - зачем.
  -- Какое необычное стекло, - проводя пальцами по отполированной поверхности, заметила я.
  -- Оно действительно необычное, это один из видов вулканического стекла, - пояснила бабушка. - Стекло из пепла, созданное огнем. Анэтт непременно хотела витражи из него, но никто из мастеров никогда не делал ничего подобного. Нам отказали многие, прежде чем мы нашли мсье Жанна, взявшегося за эту работу. И надо отдать ему должное, выполнил он ее отлично. Каждый готовый витраж Жанн выставлял в витрине своей мастерской, и каждый день во время прогулки Анэтт делала приличный крюк только ради того, чтобы посмотреть на них. Все десять витражей были готовы за несколько дней до твоего рождения. Я пришла забрать их, но он отдал мне только пять. Жанн рассказал, что за час до меня к нему пришел очень богатый покупатель предложивший немыслимые деньги за остальные, и этот скупердяй не смог ему отказать. Но Анэтт об этом так и не узнала. Я не смогла ей сказать, ведь они многое для нее значили. Вернее - для тебя. Анэтт часто повторяла, что эти стекляшки принесут ее дочери счастье. Она называла их твоим приданым.
   Марго замолчала, наблюдая за тем, как я извлекаю из коробки один за другим пять витражей, раскладывая их на полу.
  -- А что было на остальных? - любуясь своим наследством, спросила я.
  -- Прости, Коллет, но об этом тебе придется догадаться самой. Я приходила в мастерскую Жанна лишь дважды: поручая ему заказ, и получая его результат, а наброски исчезли вместе со смертью моей дочери.
  -- Значит, я узнаю иначе, - одними губами произнесла я.
  -- У меня будет к тебе просьба, Коллет, - Марго глубоко вздохнула, будто для этих слов потребовалось все ее мужество. - Пожалуйста, оставь их здесь. Я отдам тебе ключи от чердака, и ты сможешь приходить смотреть на витражи когда захочешь. Мне будет слишком тяжело видеть их постоянно.
  -- Хорошо бабушка, - крепко обнимая ее, согласилась я.
   С тех пор я часто подымалась на чердак и часами пыталась завершить придуманную мамой сказку, пока не выросла...
   Кошки к нам так и не вернулись. Конечно, Марго знала, куда они ушли, но молчала, бережно храня их маленький секрет. Со временем многие события стерлись из моей памяти, включая эти. Чем старше я становилась, тем больше воспоминания детства сливались в одну пеструю фантастическую картину, в которой было невозможно отличить правду от вымысла. Я думала, что так и должно быть - детство время волшебства утраченного при взрослении. Но я ошибалась...

***

  
   Пятничным вечером, когда город буквально затопило водой, вместо того чтобы сидеть дома как все нормальные люди, я, закутавшись в плотный дождевик, шлепала по лужам, размером с маленькие озера. Париж - это большая яма! Не поймите меня не правильно, но он действительно расположен в низине с пятью холмами, по-здешнему, "бютт", и при желании ливень может стать почти наводнением.
  -- Как дела, Коллет? - грубоватый голос Луизы доносился из открытого окна у меня над головой.
  -- Плывем, но не тонем[3], - покрепче прижимая к себе вопросник, крикнула я, махнув ей в ответ.
   Лизи - моя соседка, мы вместе снимаем квартиру, только она - урожденная парижанка, решившая поскорей отделаться от опеки родителей, а я - провинциалка, приехавшая в Париж учиться из родного Шартра. Марго не хотела меня отпускать, когда я решила покорить Париж. Но мы, Бюи, невероятно упрямы, а если втемяшим себе нечто в голову, то не успокоимся, пока не доведем до конца. Поэтому, приобретя в тайне от нее билет на первый же поезд, я, оставив коротенькую записку на кухонном столе, сбежала из дома. Мне только исполнилось восемнадцать, и я намеревалась ворваться в мир кулинарии, где правили мужчины, наивно полагая, что они только этого и ждут. Час, проведенный в поезде, слегка остудил мой пыл перед прибытием на вокзал Монпарнас. Именно там я познакомилась с Лизи, миниатюрной рыжей девушкой в больших очках, которая сражалась с ужасной машиной - справочным компьютером. Раскрасневшаяся, со сжатыми в кулачки и дрожащими от напряжения руками, она так отчаянно пинала металлическую стойку, что я испугалась, как бы ей не стало плохо.
  -- Вам помочь?
  -- Он не хочет распечатывать выбранный мной маршрут, - обвинительно указав пальчиком на злобно фыркнувший компьютер, пожаловалась она.
  -- Можно мне? - быстро пробежавшись по клавишам, я извлекла нужную бумажку.
   Не знаю почему, но машины меня любят. Бабушка называла это барабашковой солидарностью. Когда я ощущала себя плохо или день просто не задался, вокруг меня образовывалось магнитное поле для неприятностей. Марго старалась не обращать внимания на окружающий ее внучку ураган недоразумений. Она любила пошутить, что внутри механизмов сидят чертенята, похожие на тех, которые собираются возле меня.
  -- Здорово, - восхитилась девушка, беря из моих рук распечатку. - Я Луиза, - представилась она, - а ты?
  -- Коллет, - улыбнулась в ответ я.
  -- Тебе говорили о твоем страшном акценте? - встряхнув волосами, Лизи ухватила меня за локоть. - Придется поработать, но обещаю, через месяц ты заговоришь как настоящая парижанка.
   Месяца не понадобилось, хватило двух недель совместного проживания с Луизой, тарахтевшей, как заведенный моторчик. Выяснив, что нам обеим негде ночевать, мы решили подыскать жилье на двоих в целях экономии. С нашими денежными возможностями задача оказалась не из легких, но скоро Лизи нашла отличное применение своему таланту болтать по телефону, устроившись агентом в торговое представительство. Я же поступила на кулинарные курсы мсье Де Боннэта, и целыми днями пыталась угодить невзлюбившему меня въедливому старикашке, а вечерами моталась по городу, приставая к парижанам с самыми разнообразными вопросами, выдаваемыми мне в службе социологического опроса. Неплохой приработок для студента, доложу я вам, хотя задания порой были такими дурацкими, что мне даже становилось стыдно отнимать время у спешащих по своим делам людей. Например - "Приобрели бы вы сторожевую собаку перед тем, как уехать в отпуск, если бы знали, что на следующий день вас ограбят?". Говорят, над этим вопросом трудился целый отдел, хотя такую глупость действительно трудно придумать в одиночку. Но иногда попадались и необычные вопросы, такие, ответы на которые были интересны мне самой. Сегодня я задавала именно такой вопрос прорывающимся сквозь ненастье прохожим.
  -- Верите ли вы в волшебство?
   Оказывается в век, в котором человечество научилось летать по небесам и взмывать к звездам, мало кто вообще во что-нибудь верит. Встретившиеся мне люди давно утратили остатки доверия к чему-либо, не то, что к волшебству. Мне даже захотелось пожалеть их... или себя.
  -- Осторожно мудмазель, - прохрипел кто-то у меня под ногами, выводя из печальной задумчивости.
   Моргнув я уставилась на асфальт, серой скатертью расстелившийся под ногами. На нем, укрывшись пакетами из под мусора, по щиколотку в воде, сгорбился мужчина в потрепанном, но все еще узнаваемом по очертаниям одежды смокинге. С превеликой осторожностью бомжующий франт извлек из внутреннего кармана скомканный синий платок и с наслаждением чихнул. Трепыхнувшаяся в воздухе ткань расправилась и сменила цвет, теперь в руках у мужчины был кусок белоснежного хлопка. Если бы я не держала в руках тетрадь и ручку, то непременно бы протерла глаза.
  -- Месье, ваш платок сменил цвет.
  -- Как же это он? - поразился незнакомец.
  -- Вам лучше знать, это ведь ваш платок, - заметила я.
  -- Помогите мне встать, - скорей отдал приказ, чем попросил промокший господин.
   Мне пришлось приложить усилие, чтобы не рассмеяться, но я сохранила серьезность, подхватив его под руку. Выпрямившись во весь свой полутораметровый рост, мужчина принялся поправлять изысканный наряд, закончив ритуал на уровне петлицы с алой розой. Вытащив цветок с невероятно длинным для бутоньерки стеблем, он протянул его мне.
  -- Позвольте представиться - Великолепный Малкольм[4], хотя вам вряд ли что-нибудь скажет это имя, а когда-то оно гремело во всем мире.
  -- Вы были знамениты? - уточнила я, пытаясь вспомнить, слышала ли раньше это имя.
  -- О да, - заверил меня чудаковатый бродяга. - А чем занимается в такую непогоду прелестная мудмазель?
  -- Задает вопросы.
  -- Какие? - с любопытством рассматривая обнимаемую мной толстую тетрадку, поинтересовался он.
  -- Верите ли вы в волшебство?
  -- Забавно, я именно об этом же хотел спросить вас, - совершено по-детски рассмеялся Малькольм, продолжая тянуть стебель из петлицы.
  -- Верю, - автоматически ответила я, изумлено следя за процессом извлечения бесконечного сплетенья роз, первую из вереницы которых я сжимала в своей ладони.
  -- Что-то не так? - наслаждаясь моей реакцией, переспросил бродяга.
  -- Вы фокусник, - догадалась я. - Как тот американец, который заставлял исчезать статую свободы...
  -- Копперфильд, - скромно потупив глаза, подсказал Великолепный Малкольм, - но я предпочитаю, чтоб меня сравнивали с кем-то попроще, например, с Эриком Вейсом[5].
  -- Мусорить в общественных местах противозаконно, - хмуро заметил подошедший к нам жандарм.
   Дорога вокруг нас как ковром была покрыта цветами из петлицы Малкольма.
  -- Простите великодушно, - ухмыльнулся фокусник, делая замысловатый пас руками, заставивший раствориться в воздухе все розовые бутоны под нашими ногами, - так лучше?
   Осмотрев очищенный от сора асфальт, блюститель правопорядка пробормотал что-то невнятное и побрел прочь.
  -- Он принял вас за клошара[6], - заступилась за французскую жандармерию я, подумав про себя, что, скорей всего, он был не так далек от истины.
  -- Люди стали на редкость банальны, - пожаловался мой собеседник, глядя вслед удаляющемуся представителю власти. - Они разучились изумляться даже самим себе. Вон, гляньте на того мальчика, - указывая на одетого в пестрый комбинезон карапуза, продолжил он. - Этот малыш уже десять раз перепрыгнул через лужу размером с себя, а ведь ему не больше трех. Поразительная координация движений, он настоящий волшебник, только об этом еще никто не знает.
   Я тоже посмотрела в сторону мальчика, сосредоточенно насупившегося перед очередным прыжком. На мгновение мне показалось, что вокруг ребенка сконцентрировались все краски улицы, оттеняя его от остальных людей, стремительно проходящих мимо. Перед тем, как ножки в крохотных ботиночках оторвались от асфальта, движение замерло, останавливая бег времени до тех пор, пока малыш с победным криком не приземлился с другой стороны.
  -- Видела, - довольно отметил Малкольм. - Мы фокусники наследники факиров и алхимиков, кому как не нам узнавать истинные чудеса... - не успел щуплый фокусник закончить фразу, как вновь опустился влажный пакет служивший ему дождевиком.
   Скорей всего неловко толкнувший Малькольма молодой человек опаздывал на свидания. С букетом на перевес он извинясь кивнул опрокинутому на дорогу мужчине и кинулся догонять потерянные секунды. Потеряв равновесие, фокусник ухнул, пытаясь удержать брызнувший из его карманов водопад конфетти. Сотни разноцветных бумажек опавшей листвой накрыли улицу.
  -- Нам лучше уйти отсюда, пока не вернулся тот жандарм, - помогая подняться растерявшемуся магу, поторопила его я.
  -- Вы правы, только сначала обернитесь.
   Не совсем понимая, зачем это нужно, я послушно оглянулась назад. Оказывается за нами собралась целая толпа, но не злящихся на не по случаю украшенную серпантином улицу, а просто так, без причины, улыбающихся людей.
  -- Никогда не видела, чтобы столько народу собирало что-то, кроме аварий или пожаров...
  -- Если постараться, можно разбудить спящего во взрослом ребенка, хотите, научу - как? - безмятежно отряхивая розовый смокинг, предложил Малкольм.
   ______________________________________________________________________
  
   1. Одна из самых драгоценных реликвий христианства хранящаяся в Шатре.
   2. Имена всех котов и кошек соответствуют именам персонажей двух произведений Гюго - "Собор Парижской Богоматери" и "Человек, который смеется".
   3. Гербом Парижа является кораблик, а девизом - Fluctuat nec mergitur, в переводе с латыни - "Плавает, но не тонет".
   4. Возможно, это только совпадение, но действительно существовал иллюзионист под именем не Мальколм, но Марк Уилсон. Он жил в США и был очень популярен в шестидесятых годах, ведя собственную передачу на телевиденье.
   5. Эрик Вейс - это настоящее имя Гудини.
   6. Бездомный
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"