Аннотация: Третья глава фантастического романа. Загородный дом главного героя и особенности местности, где он расположен... Некоторые черты обстановки его городской квартиры... Трагическое завершение дня...
Джон Варли
СТАЛЬНОЙ ПЛЯЖ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Я сдернул со штабеля драгоценных досок брезент, и прятавшиеся под ним от солнца скорпионы разбежались во все стороны. Можете сколько угодно убеждать меня, что жизнь священна - мне все равно нравится давить этих тварей.
В глубине штабеля нашла себе приют гремучая змея, и солнечный свет потревожил ее. На глаза мне она не попалась, но я отчетливо услышал предупреждающий шум ее хвостовой трещотки. Я осмотрел доски, стараясь браться за края, выбрал подходящую, вытянул ее из штабеля, взвалил на плечо и отнес к наполовину построенной хижине. Был вечер - самое благоприятное для работы время в Западном Техасе. Температура упала до девяноста пяти градусов по древней температурной шкале, которой здесь пользовались. А днем стояла жара до ста и выше.
Я опустил ношу на козлы неподалеку от того, что станет крыльцом, когда работа будет закончена, присел на корточки и взглянул вдоль доски. Она была размером один на десять - разумеется, дюймов, а не сантиметров - что означало, что на самом деле ее размеры составляли примерно девять на семь восьмых, и никто так и не удосужился объяснить мне, почему. Мало того, еще нужно было учитывать эти странные коэффициенты - доли дюймов, как будто и без них недостаточно трудно мысленно все пересчитывать! Что плохого в десятичных дробях и почему нельзя понимать "один к десяти" как один дюйм на десять дюймов? Почему в футе этих дюймов именно двенадцать? Возможно, за всем этим кроется история, достойная места в серии статей по поводу двухсотлетия Вторжения...
Продавец утверждал, что длина доски десять футов - так на самом деле и оказалось. Он утверждал также, что доска прямая - но если она делалась прямой, то роль проверочной линейки наверняка играла макаронина.
"Техас" был вторым из трех запланированных к постройке исторических парков, посвященных девятнадцатому веку. Здесь, к западу от речки Пекос, вечно царил 1845 год, последний год существования Техасской республики - несмотря на то, что использование технологий 1846-1899 годов не считалось нарушением законодательства по борьбе с анахронизмами. "Пенсильвания" числилась в тройке парков первой - и именно там, тамошними "амскими"(1) плотниками, с использованием традиционных древних методов, была обработана моя доска. В двух местах она довольно сильно расширялась, образуя некое подобие восьмерки, да и прямота ее оставляла желать лучшего: если приподнять ее за один конец, другой уныло загибался книзу. О подлинности доски свидетельствовало маленькое овальное клеймо: "Одобрено Лунным Советом по Воспроизведению Древностей". Одно из двух - либо технологии 1800-х годов не позволяли стабильно производить прямые и ровные пиломатериалы, либо эти сволочные плотники так до сих пор и не овладели как следует своим ремеслом.
Итак, мне предстояло заняться тем же, на что приходилось терять время столярам Техасской Республики... Я достал рубанок (также одобренный Л.С.В.Д.), отсоединил от него примитивное лезвие, заострил его на самодельном точильном камне, приделал на место и приступил к сглаживанию неровностей.
Не подумайте, я вовсе не жалуюсь. Мне повезло, что доски достались хоть такие. Большинство хижин в округе были построены из неотесанных бревен. Соединялись эти бревна пропилами и выступами на концах, а щели между ними замазывались глиной.
От жары и солнечных лучей доска посерела, но после нескольких взмахов рубанком снова показался желтый цвет натуральной сосны. Веселые завитки стружек закручивались вокруг лезвия, опилки сыпались на мои босые ноги. Пахло свежестью и новизной, и я поймал себя на том, что улыбаюсь, невзирая на капающий с носа пот. Мелькнула мысль: а хорошо бы податься в плотники, быть может, уйти из журналистики насовсем...
И тут лезвие зацепилось за какую-то неровность в дереве и застряло. Моя ладонь соскользнула с передней рукоятки рубанка и проехалась по свежеоструганной поверхности. Длинные занозы глубоко вонзились под кожу. Доска загремела с козел и приземлилась мне на ногу с дьявольской точностью болеуправляемой ракеты.
У меня вырвалось несколько слов, малоизвестных в 1845 году, и несколько редких даже для двадцать третьего века. Я запрыгал на одной ножке. Прыжки нынче сделались еще одним забытым видом искусства...
- Могло бы быть и хуже, - раздался голос у меня в ушах. Это был либо начинающийся приступ шизофрении, либо Главный Компьютер. Я предпочел думать, что это все-таки ГК.
- Куда ж хуже? Ушибить обе ноги?
- Сила тяжести! Представь себе кинетическую энергию, которую мог бы приобрести столь массивный предмет, будь это настоящий Западный Техас - который лежит на дне пространственно-временного понижения глубиной двадцать пять тысяч миль в час...
Ну точно, ГК.
Я осмотрел пораненную руку. Из нее текла кровь, сбегала ручейком по предплечью и капала с локтя. Но крупные сосуды были не задеты. На ноге видимых повреждений не обнаружилось, хотя она до сих пор горела огнем.
- Теперь ты знаешь, почему рабочие 1845 года носили сапоги.
- Ты за этим вышел на связь, ГК? Чтобы прочитать мне лекцию о технике безопасности на рабочем месте?
- Нет. Я собирался объявить о посетителе. А цветастый урок прикладной лингвистики стал приятным сюрпризом, когда я включился в...
- Заткнись, будь добр, а?
Главный Компьютер послушно умолк.
Из ладони торчал конец занозы, и я потянул за него. Маленький кусочек вытащить удалось, но большая часть осталась внутри. Остальные занозы обломились слишком глубоко, чтобы их можно было достать. Что и говорить, прекрасное начало дня...
А кто же ко мне пожаловал? Я посмотрел вокруг и никого не увидел, хотя в зарослях мескитовых деревьев могло бы спрятаться целое племя апачей. Я вовсе не ожидал заметить присутствие ГК - для бесед со мной он пользуется схемами в моей собственной голове.
Но в Техасе ему не следовало бы заявлять о себе. Как и в большинстве случаев, ГК проник в нашу жизнь глубже, чем сам говорил, что может.
- ГК, выйди на связь, пожалуйста.
- Слушаю и повинуюсь.
- Что там за посетитель?
- Высокий, молодой, не знакомый с тампонами, не лишенный некоего щенячьего обаяния...
- О, господи.
- Я знаю, мне не следовало вмешиваться в эту древнюю культурную среду, но посетительница проявила немалую настойчивость, чтобы узнать, где ты, и я подумал, что будет лучше, если я предупрежу тебя хоть чуть-чуть заранее, чем...
- Хорошо. А теперь заткнись.
Я уселся на шаткий стул - первый плод моих плотницких усилий - и, щадя раненую руку, натянул сапоги. Они должны были бы быть на мне с самого начала, но причина, по которой я не надел их, проста: я их терпеть не могу.
Вот и еще одна тема для Уолтера. Обувь. Если на Луне и носят ее, то, как правило, мягкую, наподобие мокасин или носков. Ясно, почему: в условиях густонаселенного города, где все коридоры идеально гладкие и покрыты коврами, а большинство людей ходит босиком, ношение обуви с твердой подошвой - антиобщественный поступок. Можно сломать кому-нибудь пальцы ног.
После того как я втиснул ступни в две вонючие тюрьмы, пришлось еще помучиться, разыскивая крючок для застегивания пуговиц. Мыслимое ли дело, пуговицы на обуви! Это было уже слишком. И как только люди смирялись с подобной нелепостью? Пиком неудобства и издевательства было то, что чертовы сапоги обошлись мне в целое состояние.
Наконец, я встал - и уже собирался отправиться в город, когда ГК заговорил снова:
- Если ты оставишь эти инструменты снаружи и пойдет дождь, металл вступит в реакцию с кислородом воздуха и подвергнется медленному окислению.
- А ржавчина - слишком примитивное слово для тебя, не так ли? Здесь дожди бывают... ну, когда же? Раз в сто дней?
Но я произнес это почти беззлобно. ГК был прав. Уж на что орудия пытки с крючком и пуговицами были дорогие - а плотницкий набор стоил и вовсе баснословную сумму. Рубанок, пила, молоток и стамеска обошлись мне в годичное жалование. Утешало лишь то, что я мог перепродать их дороже, чем купил сам... если только они не заржавеют.
Я завернул каждый инструмент в промасленную тряпку, аккуратно сложил в ящик и устремился по тропинке к городу.
#
Нью-Остин уже показался впереди, когда я заметил Бренду. Издалека она походила на фламинго-альбиноса. Она стояла на одной ноге, другая была вывернута так, что ступня оказалась на уровне талии, а пятка смотрела вверх. Угол, под которым в этой позе сгибались ее бедро и колено, показался мне немыслимым для человеческого тела. Одежды на Бренде не было никакой, кожа ее, как у всех, отливала белизной хороших сливок. Лобковые волосы у нее отсутствовали.
- Привет-привет, семь футов два, голубые глаза!
Она взглянула на меня и с возмущением указала на свою ступню:
- Не слишком-то здесь следят за чистотой дорог. Вот смотрите, что у меня с ногой! Я наступила на острый камень.
- Здесь кругом полно острых углов, - сообщил я. - Это естественная природная среда. Ты, наверное, ничего подобного раньше не видела.
- Три года назад мы с классом ездили на Амазонку.
- Ну да, на движущейся дорожке. Раз уж на то пошло, должен предупредить тебя, что тут и у растений предостаточно острых углов. Вон то большое дерево называется колючая груша. Не подходи слишком близко. А сзади тебя притаился кактус, он тоже колючий. Не наступи! И вот у этого куста есть шипы. Зато вон там растет лейкофиллум. Он цветет после дождя, и это очень красиво.
Она огляделась, возможно, впервые в жизни поняв, что существует более чем один вид растений, и у всех видов есть названия.
- И вы знаете, как они все называются?
- Не все. Я знаю только большие. Вот это, с заостренными листьями, - юкка. Вон те высокие, похожие на хлысты, - фукейрия. А это дерево называется мескитовым.
- Не слишком-то оно на дерево похоже.
- Так тут и условия-то не очень... Здесь всем приходится бороться за жизнь. Это не Амазонка, где растения так и душат друг друга. Здесь им не до этого, на себя бы сберечь воды...
Она снова оглянулась вокруг и сморщилась, коснувшись земли раненой ногой.
- А животных нет?
- Напротив, так и кишат! В основном это насекомые и рептилии. Несколько антилоп. Чуть дальше к востоку - бизоны. И я могу показать тебе логово кугуара.
Впрочем, сомневаюсь, что ее впечатлили мои слова: вряд ли она имела хоть малейшее представление о том, кто такие кугуар, антилопа или бизон. Она была городской девчонкой до мозга костей. Почти таким же был я, когда переехал в Техас три года назад. Я смягчился и опустился перед ней на одно колено:
- Покажи-ка ногу.
На пятке зияла рваная рана, болезненная, но не слишком серьезная.
- Ой, да у вас рука поранена! - воскликнула Бренда. - Что случилось?
- Ничего особенного, дурацкая оплошность.
Произнося это, я заметил, что у нее не было не только волос на лобке, но и самих гениталий. Такое частенько проделывали с детьми лет шестьдесят-семьдесят назад сторонники теории замедления времени, и метод этот назывался как-то вроде "задержки полового созревания". Но я не видел ничего подобного уже как минимум двадцать лет, хотя и слышал, что некоторые религиозные секты до сих пор практикуют такие вещи. Я задумался, не принадлежат ли родители Бренды к одной из этих сект, но вопрос был слишком личным, чтобы задавать его.
- Мне здесь не нравится, - заявила Бренда. - Тут опасно.
В ее устах это прозвучало непристойностью. Ее оскорбляла сама мысль об опасности - как оскорбила бы она любого, кто вырос, как моя подопечная, в самых благоприятных условиях, когда-либо созданных человечеством.
- Это не так уж и плохо. Идти можешь?
- О, конечно! - она опустила ногу и двинулась рядом со мной на цыпочках, как будто и без этого не была достаточно высокой. - А что значат ваши слова о семи ногах(2)? У меня две ноги, как у всех.
- На самом деле в тебе даже почти семь футов четыре, - предположил я.
Тут мне пришлось вкратце объяснить ей английскую систему мер и весов, принятую в парке "Западный Техас". Не уверен, что она что-нибудь поняла, но я ее не виню, поскольку и сам не слишком-то эту систему понимаю.
Так, за разговором, мы дошли до центра Нью-Остина. Идти оказалось не слишком далеко: от окраины городка не больше сотни ярдов до центра. Нью-Остин образован всего двумя улицами: Олд Спэниш Трейл и Конгресс Стрит. На перекрестке высятся четыре строения: гостиница "Тревис", салун "Аламо", универсальный магазин и пункт проката лошадей. Здания гостиницы и салуна - двухэтажные. В конце Конгресс Стрит белеет клинообразная крыша баптистской церкви. Все это, плюс еще несколько дюжин ветхих домишек, вытянутых цепочкой между церковью и Четырьмя Углами, и есть Нью-Остин.
- У меня забрали всю одежду, - пожаловалась Бренда.
- Это естественно.
- Но она была хорошая!
- Уверен, что неплохая. Но здесь допускается носить только то, что соответствует духу времени.
- Чего ради?
- Представь, что ты находишься в обитаемом музее.
Я собирался зайти к доктору, но вспомнил, который час, и передумал искать его в кабинете. Мы поднялись по ступенькам салуна и толкнули дверь - впрочем, ее можно было бы открыть и на себя.
Внутри было темно и чуть прохладнее, чем снаружи. Бренде пришлось нагнуть голову, чтобы не удариться о косяк. В глубине салуна, как в старом кино, меланхолично тренькал рояль. За дальним концом барной стойки я заметил врача.
- Послушайте, юная леди, - рявкнул бармен. - Сюда нельзя приходить одетой подобным образом!
Я обернулся и увидел, как Бренда в полном замешательстве оглядывает себя.
- Эй, люди, да что с вами?! - воскликнула она. - На входе одна женщина забрала себе всю мою одежду.
- Аманда, - окликнул бармен, - найдется у тебя одежонка для нее? - и снова повернулся к Бренде: - Мне дела нет до того, в чем вы ходите у себя в деревне. Раз вы пришли в мое заведение, извольте одеться достойно. А что вам сказали на входе, меня и подавно не касается.
Одна из девушек, ожидавших клиентов у стойки, подошла к Бренде и протянула ей розовое платье. Я отвернулся. Пусть сами разбираются.
С самых первых моих дней в Техасе я принял здешнюю игру в подлинность. Говорю я без акцента, но местных словечек слегка поднахватался. Теперь я извлек из памяти одно из них, на редкость живописное, и со вкусом произнес:
- Слышал я, живет в здешних местах отменный костоправ.
Когда я не ответил рукопожатием, он нахмурился, но заметил на моей руке грязную повязку и изрек:
- Похоже, ты потерял подкову, сынок. Дай-ка, взгляну...
Он осторожно размотал повязку и поморщился при виде заноз. До меня долетел кислый запах его дыхания и несвежей одежды. Врач принадлежал к постоянным жителям парка, как и бармен, и весь персонал гостиницы. Он был алкоголиком и очень удобно устроился здесь. В Техасе он обрел социальный статус и возможность большую часть времени проводить в "Аламо", потягивая виски. Пьяный эскулап - шаблонный персонаж многих тысяч ковбойских сериалов двадцатого века, но что с того? Мы все декорации прошлого восстанавливаем по фильмам и книгам, за неимением других источников. Фильмы оказались в этом плане намного удобнее: один кадр стоил килограмма слов.
- Вы можете что-нибудь с этим сделать? - спросил я.
Он поднял на меня удивленный взгляд и переглотнул, явно борясь с тошнотой.
- Думаю, я могу их вытащить. Понадобится пара кварт хлебной водки - возможно, одна из них для тебя - хотя, честно говоря, меня с этой затеи блевать тянет. - Он снова покосился на мою руку и покачал головой: - Ты правда хочешь, чтобы я занялся этим?
- Не вижу, почему я должен не хотеть. Вы ведь врач, не так ли?
- О, да, по меркам 1845 года. Меня обучил Совет. Всего за неделю. Мне вручили чемоданчик, полный стальных инструментов, и выделили кабинет с патентованными эликсирами на полках. Но чего среди них нет, так это обезболивающего. Могу представить, как больно было засадить эти занозы...
- От них до сих пор больно.
- Так это, поверь, еще мелочи по сравнению с тем, как будет больно, если я за них возьмусь. Погоди-ка... Хилди? Ведь так тебя зовут? Точно, теперь я вспомнил. Ты журналист. Когда мы последний раз беседовали, мне показалось, ты кое-что знаешь о Техасе. Больше, чем другие туристы выходного дня.
- Я не на выходные приехал, - возразил я. - Я хижину себе строю.
- Не обижайся, сынок, но ты затеял ее строительство, чтобы выгодно вложить деньги?
Я не стал это отрицать. Выше всего на Луне ценилась недвижимость в наименее развитых парках. С тех пор, как я поселился в Техасе, мое состояние выросло вчетверо, и не было похоже, чтобы темпы роста замедлились.
- Просто смешно, сколько денег люди готовы выложить за неудобства и лишения! - вздохнул доктор. - Конечно, руководство парка предупреждает о трудностях, но не слишком-то распространяется насчет медицинской помощи. Люди поселяются здесь и убеждают себя, что смогут жить на природе, как предки. Но стоит им попробовать на своей шкуре мое лечение, они сбегают в реальный мир. С болью не шутят, Хилди. По большей части я принимаю роды, но любая разумная и сведущая женщина вполне способна родить сама.
- Так на что же вы годны, в таком случае? - я пожалел о сказанном, как только вопрос сорвался у меня с губ, но Пеппер, казалось, не обиделся.
- Чаще всего я - просто декорация, - признал он. - Но мне наплевать. Есть и худшие способы зарабатывать себе на ежедневную норму кислорода.
Бренда склонилась над нами, чтобы расслышать последние фразы. Ее нарядили в нелепое розовое платье, и она до сих пор поджимала одну ногу.
- Вас уже привели в порядок? - поинтересовалась она у меня.
- Думаю, это подождет, - отозвался я.
- Еще одна хромая кобыла? - спросил врач. - Кладите сюда ваше копыто, юная леди, и позвольте мне взглянуть на него.
Осмотрев порез, он расплылся в улыбке и потер руки:
- Вот травма вполне в моей компетенции! Хотите, я полечу ее?
- Конечно, почему бы нет?
Врач открыл свой черный чемоданчик. Бренда, ни о чем не подозревая, следила, как он достает бутылочки с лекарствами, ватные тампоны и бинты и раскладывает их на барной стойке.
- Немного йодного раствора, чтобы очистить рану, - пробормотал Пеппер и прикоснулся к Брендиной пятке коричневым куском ваты.
Она взвыла и подпрыгнула фута на четыре, оттолкнувшись всего лишь одной здоровой ногой - и ударилась бы о потолок, если бы я не поймал ее за лодыжку.
- Что он, черт его возьми, делает?! - гаркнула она на меня.
- Тише, тише, - примирительно шепнул я.
- Но больно же!
Я одарил ее самым пламенным репортерским взглядом, на который только был способен, и сжал ее руку для вящего эффекта:
- Из этого выйдет целая статья, Бренда! Медицина прошлого и настоящего. Подумай, как доволен будет Уолтер.
- Да, но почему этот врач вами заняться отказался? - обиженно надулась она.
- Мне потребовалась бы ампутация, - ответил я. - И ему тоже: я бы лично ему руку отпилил, если бы он лишил меня моей.
- Не знаю, хочется ли мне, чтобы...
- Просто постой спокойно, и через минуту все закончится.
Она кричала, плакала, но не отдернула ногу и позволила врачу как следует обработать рану. В один прекрасный день из нее выйдет непревзойденная журналистка.
Доктор достал из чемоданчика иголку с ниткой.
- А это зачем? - с подозрением в голосе спросила Бренда.
- Теперь нужно наложить на рану шов, - ответил он.
- Если наложить шов означает зашить, накладывайте швы себе, ублюдок несчастный!
Врач уставился на нее, но прочел в ее глазах свой приговор и отложил нитку с иголкой. Вместо этого он принялся готовить повязку, бормоча себе под нос:
- Да, сэр, в 1845 году жилось тяжело! Знаете, что доставляло людям больше всего неприятностей? Зубы. Если здесь разболится зуб, у вас нет другого выхода, кроме как отправиться к цирюльнику на другой конец улицы или в "Одинокую Голубку", опять же к цирюльнику, про которого говорят, что у него получается быстрее. Раньше цирюльники умели все - и зубы рвать, и оперировать, и собственно стричь. Но с зубами хорошо то, что зубная боль не безнадежна. Выдерни зуб, и она пройдет. А чаще всего, когда с людьми что-то случается, ничего поделать нельзя. В малюсенький порез, такой, как вот этот, может попасть зараза и убить вас. Есть миллион способов проститься с жизнью, а врачи в большинстве случаев просто стараются сохранить ее вам.
Бренда слушала так завороженно, что почти забыла возразить против перевязки. Но в последний момент она все же нахмурилась и тронула Пеппера за руку, когда он собирался завязать бинт узлом вокруг подъема:
- Подождите, вы же не закончили!
- А я чертовски уверен, что закончил.
- Так вы считаете, это все?
- А что еще вы предложите?
- Какой же вы дурак! У меня так и осталась дырка в ноге! Вы ее не починили.
- Она заживет через недельку. Сама собой.
По лицу Бренды без труда можно было понять, каким опасным человеком она теперь считает старину Пеппера. Она открыла было рот что-то сказать, передумала и уставилась на бармена.
- Дайте мне немного вон того, коричневого, - сказала она и ткнула пальцем.
Он наполнил стопку виски и поставил перед ней. Она отхлебнула, скорчила гримасу и отхлебнула снова.
- А что, это мысль, юная леди! - подал голос врач. - Принимайте это по две стопки каждое утро, если боль не пройдет.
- Сколько мы должны вам, док? - спросил я.
- О, не думаю, что я вправе требовать с вас...
Взгляд его затерялся в рядах бутылок позади стойки.
- Хозяин, налейте доктору! - сказал я, огляделся кругом и усмехнулся про себя. Какого черта... - И дайте ему одну бутылку с собой. За мой счет.
Посетители начали коситься на нас.
- Что вам, док? - спросил бармен. - Спирта?
- Да, чего-нибудь прозрачного, - согласился врач.
#
Мы отошли от города на четверть мили, прежде чем Бренда снова обратилась ко мне.
- Это требование прикрыться, - осмелилась поинтересоваться она, - тоже часть культурного наследия? Нечто, чего в этом месте придерживались?
- Не столько в этом месте, сколько в то время. За городом, на природе, никому нет дела до того, прикрыты твои прелести одеждой или нет. Но в городе люди стараются следовать старым правилам. А для тебя, кстати говоря, даже сделали исключение. На самом деле ты должна была нарядиться в платье до колен, с рукавами, закрывающими запястья, и с воротником до самого подбородка. Да о чем я говорю, черт побери - молодую леди вообще не должны были пускать в салун!
- А те, другие девушки вовсе не были так уж закутаны.
- Для них другие правила. Они - "опавшие цветы". - И, поскольку она взглянула на меня непонимающе, пришлось уточнить: - Проститутки.
- О, тогда конечно, - произнесла она. - Я читала в какой-то статье, что раньше это было нелегальное занятие. Но как это можно запретить законом?
- Бренда, законом можно запретить все, что угодно. Проституция чаще была вне закона, чем в его рамках. И не проси меня объяснить, почему; я сам не понимаю.
- Так значит, сначала тут пишут законы, а потом позволяют их нарушать?
- Почему бы нет? В любом случае, большинство тех девушек в баре вовсе не торгуют своим телом. Они там торчат просто ради туристов. Не желаете ли сфотографироваться с барными шлюшками из салуна "Аламо"?.. Смысл существования Техаса в том, чтобы воссоздать жизнь такой, какой она была на самом деле в 1845 году, и воспроизвести настолько точно, насколько можно определить. Проституция была вне закона, но в местах вроде Нью-Остина к ней относились терпимо. Черт возьми, да шерифы таких округов сами же и были одними из постоянных клиентов. Или возьмем, к примеру, бар. Тебя не должны были там обслуживать, потому что та культура не одобряла продажу алкоголя молодежи твоего возраста. Но на границе бытовало мнение, что, если тебе хватает роста, чтобы дотянуться до стойки и взять с нее стакан, то ты уже достаточно взрослый, чтобы выпить.
Я увидел, что она всю дорогу сосредоточенно хмурится, глядя под ноги, и понял, что большая часть моих слов до нее не дошла. И заметил:
- Не думаю, что культуру когда-либо смогут как следует понять те, кто в ней не вырос.
- Все эти люди - точно повернутые! - изрекла она.
- Может быть, и так.
Мы уже карабкались по тропинке, что вела к моим апартаментам. Бренда не поднимала глаз от земли - наверняка мысли ее были далеко, скорее всего, крутились в усилии переварить полдюжины безумных вещей, которые я наговорил ей за последние полчаса. Она не глядела по сторонам - и лишила себя удовольствия созерцать закат, впечатляющий даже по роскошным стандартам Западного Техаса. Воздух приобрел нежный розово-оранжевый цвет лососины, когда солнце нырнуло за горизонт, исполосованный легкими завитками золотой дымки. Лучи гаснущего светила внезапно окрасили скалы вокруг нас в бледно-пурпурные тона. Я засомневался, естественно ли это. За четверть миллиона миль от места, где я стоял, настоящее солнце садилось над реальным Техасом. Были ли краски заката так же великолепны и там?..
Здесь, разумеется, "солнце" крепко сидело в своей колее как раз позади холмов, казавшихся отдаленными вследствие тщательно подобранной оптической иллюзии. Специалист по слиянию дня и ночи наблюдал за всем процессом угасания солнца, после чего светило протаскивалось сквозь туннель и прикреплялось к восточному концу колеи, готовое вновь зажечься через несколько часов. А где-нибудь между холмами еще один техник манипулировал разноцветными зеркалами и линзами, чтобы рассеять свет по всему небесному своду. Назовите этого специалиста художником - я не стану с вами спорить. В Пенсильвании и на Амазонке уже несколько лет продают пропуска на созерцание закатов. Поговаривают, что скоро это будет делаться и здесь.
Но мне казалось маловероятным, чтобы природа, действуя наугад, могла создать закат такой же немыслимой сложности и с такой же тонкой игрой красок, как в наших парках.
#
Пока мы добрались до Рио-Гранде, уже почти стемнело.
Вход в мое жилище располагался на южной, "мексиканской" стороне реки. Лунный Западный Техас сжат по сравнению с земным, чтобы отобразить как можно больше видов ландшафтов, флоры и фауны. Все многочисленные природные и географические достопримечательности, что на Земле занимают более пятисот миль, включая часть штата Нью-Мексико и старой Мексики, здесь втиснуты в подлунную пустоту диаметром всего сорок миль. С одной ее стороны были воссозданы округлые холмы и зеленые луга, окружавшие реальный Остин, с другой - нагромождены голые скалистые плато, в точности такие же, как в окрестностях Эль Пасо.
Та часть Рио-Гранде, к которой мы вышли, повторяла местность к западу от Биг-Бенда(3) по течению настоящей реки: край острых скал и глубоких ущелий, где водный поток становится глубоким и стремительным. Во всяком случае, во время недолгого сезона дождей. Теперь же, в середине лета, переход через обмелевшую реку вброд не представлял никакой опасности. Бренда спустилась вслед за мной с сорокафутового утеса на техасской стороне и в растерянности проследила, как я прошлепал по воде. Последние несколько миль мы не разговаривали, ничего не сказала она и сейчас, хотя было ясно, о чем она думала: что кто-нибудь должен устранить эту гигантскую протечку или, по меньшей мере, позаботиться о мосте, лодке или вертолете. Но в конце концов она ступила в реку, худо-бедно добралась до меня и остановилась в ожидании, пока я отыщу конец каната, чтобы подняться на вершину.
- Вам не любопытно, зачем я здесь? - спросила она.
- Нет. Я знаю, зачем.
Я подергал за канат. Было уже так темно, что глаза не различали каменистый выступ, к которому он был привязан на высоте пятидесяти футов над тем местом, где мы сейчас стояли.
- Подожди залезать, пока я тебя не позову, - предупредил я и уперся в скалу ногой, обутой в сапог.
- Уолтер здорово разозлится, - сказала Бренда. - Срок сдачи статьи уже через...
- Я знаю, когда срок, - отмахнулся я и полез по канату, перебирая руками и переступая ногами по темным камням.
- О чем же мы напишем? - спросила Бренда снизу.
- Я же сказал. О медицине.
Я выдал вводную статью о двухсотлетии Вторжения тем же вечером, когда мы с Брендой получили задание. На мой взгляд, это была одна из лучших моих работ, и Уолтер со мной согласился. Он выделил нам большой разворот и обложку и сочинил биографические очерки о нас обоих, выставлявшие нас - во всяком случае, меня - в безупречно благоприятном свете. Затем мы с Брендой уселись и прямо с ходу набросали список из двадцати тем. Не думаю, что со временем нас ожидают трудности с придумыванием остальных тридцати двух.
Но с того первого дня всякий раз, как я пытался написать для Уолтера хоть одну из растреклятых статей... ничего не получалось.
В результате строительство хижины бодрыми темпами двинулось вперед, с легкостью опережая график. Еще несколько таких недель, как предыдущая, и я его закончу. Но вылечу с работы.
Я добрался до вершины утеса и глянул вниз. Бренда еле виднелась в сумерках смутным белым пятном. Я окликнул ее, и она шустро, как обезьянка, взобралась ко мне.
- Ловко! - похвалил я и смотал канат. - А задумывалась ли ты когда-нибудь, как бы удался тебе этот подъем, если бы ты весила в шесть раз больше против обычного?
- Как ни странно, задумывалась, - ответила она. - Я все время пытаюсь дать вам понять, что не такая уж я и невежда.
- Извини.
- Я стараюсь учиться. Я много читаю. Но информации просто слишком много, и она так часто слишком... чужая какая-то... - она пригладила волосы растопыренной пятерней. - Но тем не менее я знаю, как, должно быть, тяжело было жить на Земле. Там у меня не хватило бы силы в руках, чтобы поднять вес тела на такую высоту. - Она оглядела себя, и мне показалось, что губы ее тронула улыбка. - Черт побери, я вся такая лунная, что вряд ли мои ноги выдержали бы мой вес, не то что руки!
- Возможно, на первых порах и не выдержали бы.
- Я собрала пять подруг, и мы по очереди стали соревноваться: кто пройдет дольше, неся на плечах всех остальных. Я сумела шагнуть всего три раза и грохнулась.
- О, да ты всерьез взялась за дело, я смотрю! - удивился я, ведя ее по узкому уступу ко входу в пещеру.
- Разумеется, а как же иначе! Я очень серьезно отношусь к делу. Но начинаю сомневаться, серьезны ли вы.
Я не нашелся, что ответить. К счастью, мы уже добрались до пещеры - и я почти завел Бренду внутрь, как вдруг она с силой дернула меня назад:
- Что здесь такое?
Ей не было нужды уточнять вопрос: я проходил через пещеру дважды в день, но так до сих пор и не привык к вони. Хотя теперь она уже не казалась такой ужасной, как поначалу. Пахло гниющим мясом, экскрементами, аммиаком и чем-то еще не менее раздражающим ноздри, что я условно обозвал "запахом хищника".
- Веди себя тихо, - шепнул я. - Здесь логово самки кугуара. Она не очень-то опасна, но на прошлой неделе она принесла приплод, и с тех пор у нее испортился характер. Не бросай мою руку: света тут не будет, пока мы не дойдем до двери.
Я не позволил ей с собой спорить, а просто посильнее дернул за руку, и мы оказались внутри.
В пещере воняло еще сильнее, чем снаружи. Мамаша-кугуар была удивительно брезглива для животного. Она подбирала помет за малышами, а свою нужду справляла за пределами логова. Но нисколько не заботилась о том, чтобы избавляться от останков добычи, прежде чем они созреют для еды. Думаю, то, что для нас - гнилое, для нее всего лишь "созревшее". Ее собственный мех за версту разит мускусом - самцу кугуара он, возможно, и кажется сладостными духами, но для неподготовленного человека это уже чересчур.
Я не мог видеть зверя, но ощутил его присутствие неким внутренним органом чувств, более тонким, чем зрение или слух. И сразу же понял, что кугуар не нападет. Как и у всех крупных хищников в парках, у этой самки было выработано равнодушие к человеку. Но выработка установок у животного все равно не исключает психологической несовместимости. Мы были неприятны клыкастой мамаше, и она не постеснялась заявить нам об этом. Когда мы дошли примерно до середины пещеры, она издала звук, который я не могу описать иначе, как адский. Он начался с низкого ворчания и быстро перерос в визжащий рык. Каждый волосок у меня на теле вскинулся по стойке смирно. Это ощущение бодрит, если к нему привыкнуть: кожа становится плотной и толстой, будто выделанная. Моя мошонка съежилась и затвердела, всеми силами стараясь уберечь свое драгоценное содержимое от опасности.
А Бренда... Бренда попросту кинулась бежать прямо по моим ногам, словно хотела взобраться по спине до самой головы. И если бы я не проявил необходимой двигательной активности, мы оба растянулись бы на полу. Но я ожидал подобной реакции и ринулся вперед, и бежал, пока мимо нас со скоростью света не промелькнула освещенная дверь. Бренда не могла остановиться еще метров двадцать, пока не осознала, что мы находимся в самом обычном лунном коридоре, на дальнем конце которого виднелась дверь запасного выхода из моего жилища. Тогда она остановилась с глупой полуулыбкой на лице, часто и мелко дыша.
- Не знаю, что на меня нашло, - пролепетала она.
- Не волнуйся, - успокоил я. - Очевидно, этот рык - один из звуков, зашитых в жесткую разводку человеческого мозга. Твоя реакция - это рефлекс. Как, например, если сунешь палец в огонь, то без всяких раздумий быстро его отдернешь.
- А как только услышишь нечто подобное, все кишки превращаются в кашу.
- Примерно так.
- Вот бы вернуться и увидеть, что издает такие звуки!
- На это стоит посмотреть, - согласился я. - Но придется подождать до рассвета. Детеныши просто прелесть. С трудом верится, что они вырастут такими же страхолюдами, как их мать.
#
Перед самой дверью я заколебался. В мое время, да и вплоть до самых последних дней, люди не слишком-то охотно впускали кого-нибудь в свой дом. Луна - тесное сообщество. Куда ни повернись, кругом толпа, миллионы навязчивых потных тел, они наступают тебе на ноги, задевают локтями... В таких условиях просто необходимо иметь хоть маленький кусочек личного пространства, куда больше никто не имеет права войти. И только если ты знаешь человека лет пять или десять и он или она действительно тебе нравится, ты допустишь его или ее в это пространство, чтобы выпить рюмочку или провести ночь любви в твоей постели. Но по большей части люди общаются на нейтральной территории.
У молодого поколения другие порядки. Им не кажется предосудительным заглянуть к кому-нибудь домой, просто чтобы поздороваться. Я мог либо настоять на неприкосновенности моего жилища, тем самым вбив между собой и Брендой лишний клин, либо закрыть глаза на нарушение традиции.
Какого черта! Рано или поздно нам придется научиться работать вместе. Я открыл дверь, приложив ладонь к считывающей пластине, и отступил в сторону, чтобы гостья могла войти.
Она кинулась в санузел, пробормотав на ходу, что ей срочно нужно "микнуть". Я догадался, что это означало "помочиться", хотя никогда раньше не слышал подобного слова. На короткий миг я озадачился вопросом, как ей удастся это сделать, ввиду отсутствия необходимого отверстия. И мог бы сам увидеть, как - она оставила дверь открытой. Молодежь больше не нуждается в уединении даже для подобных целей...
Я обвел критическим взором свои апартаменты. Что здесь увидит Бренда? А что увидел бы человек, рожденный до Вторжения?
Вот чего бы они совершенно точно не увидели, так это грязи и бардака. В мое отсутствие дюжина роботов-уборщиков неустанно трудилась над поддержанием порядка. Ни одна, даже самая маленькая, пылинка не ускользала от их недремлющих очей, и ни один предмет не валялся вне предназначенного ему места дольше, чем мне требовалось времени, чтобы дойти от дома до остановки поезда.
Мог ли кто-нибудь узнать что-либо о моем характере, взглянув на эту комнату? В ней не было ни картин, ни книг, способных приподнять завесу тайны. По нажатию пары-тройки клавиш я мог получить в свое распоряжение сокровища всех библиотек мира, а потому собственных книг не покупал. Любая стена могла по моему желанию обернуться репродукцией произведения искусства, сценой из фильма или просто красивым пейзажем, но я редко делал подобные заказы.
Но кое-что интересное в комнате все же было. Безграничные возможности компьютеров полностью автоматизировали производственные процессы. В примитивных культурах предметы обихода изготовлялись вручную и, следовательно, каждый из них был уникален. Промышленная революция внедрила производственные стандарты, и культтовары хлынули на человечество, будто из рога изобилия. В конце концов, в наши дни, уникальность вернулась: стало возможным изготавливать по индивидуальному заказу и собственному дизайну любую составляющую домашней обстановки и кухонной утвари. Вся моя мебель была единственной в своем роде. Нигде на Луне не найдется второй такой софы, как у меня... второго такого же чудовищного уродца, как тот, что громоздился в углу. И замечательно, что не найдется, мысленно обрадовался я. А то еще, чего доброго, две софы вздумали бы спариваться... Вот это уж точно было бы уродство из уродств.
Я почти ничего в своей комнате не выбирал самостоятельно. Возможность выбора расширилась почти до бесконечности, тем самым бесконечно осложнив задачу отдать предпочтение чему-то одному, так что я не стал забивать себе этим голову, а просто взял то, что прилагалось к жилью.
Возможно, именно это мне не очень-то хотелось демонстрировать Бренде. Думаю, то, чего человек не сделал со своей обстановкой, способно рассказать о его характере не меньше, чем то, что он сделал с ней.
Пока я предавался подобным размышлениям - и отнюдь не радовался им - Бренда вышла из санузла. В руке у нее был кусок окровавленной марли. Она бросила его на пол, и тут же из-под софы с утробным гудением вылетел робот, проглотил мусор и ретировался. Кожа Бренды маслянисто поблескивала и на глазах теряла розоватый оттенок. Моя гостья только что воспользовалась медицинской помощью.
- Я сгорела на солнце, - пожаловалась она. - Мне следовало бы подать в суд на руководство парка и заставить оплатить счет за лечение.
Она подняла ногу и осмотрела пятку. На месте пореза розовел участок свежей кожи. Через несколько минут не останется и вовсе никакого следа, и шрама не будет. Бренда поспешно вскинула на меня глаза:
- Не сомневайтесь, я заплачу за себя. Просто перешлите мне счет.
- Забудь об этом, - сказал я. - Я только что придумал для тебя предисловие к статье. Сколько ты пробыла в Техасе?
- Часа три? Самое большее, четыре.
- А я сегодня провел там пять часов. За исключением силы тяжести, там довольно правдиво воссоздана земная обстановка. И что же с нами приключилось? - я пересчитал на пальцах: - Ты обгорела. В 1845 году это имело бы нехилые последствия: всю ночь тебя мучила бы страшная боль. Заснуть бы не удалось. Боль держалась бы еще несколько дней. Потом верхний слой кожи начал бы чесаться и шелушиться. Возможно, ты испортила бы кожу навсегда. Думаю, даже вплоть до рака. Это стало бы твоим смертным приговором. Поищи побольше информации о раке кожи, и увидишь, прав ли я.
Потом ты поранила пятку. Последствия были бы не так суровы, но тебе пришлось бы хромать несколько дней или даже неделю. И нельзя сбрасывать со счетов риск инфекционного поражения такой части тела, которую трудно содержать в чистоте.
Я очень скверно повредил руку. Настолько серьезно, что потребовалась бы легкая операция, а если не исключать возможность глубокой инфекции, я мог бы потерять кисть и даже умереть. Существует особое слово для обозначения омертвения одной из конечностей. Поищи, какое.
Итак, подведем итоги: три травмы, две из которых со временем могут привести к смерти. И все это за какие-то пять часов! А каковы последствия сегодня? Счет от медицинского автомата на почти пустяковую сумму.
Бренда ждала, что я продолжу. Я приготовился заставить ее ждать подольше, но она не выдержала:
- И это все? Вся моя статья?
- Нет, черт побери, это только предисловие! Напиши его от первого лица. Ты отправилась прогуляться по парку, и вот что из этого получилось. Лишнее доказательство того, как опасна и трудна была жизнь в те времена. И того, как легкомысленно мы стали относиться к телесным травмам, как безоглядно мы уповаем на полноценное, моментальное и безболезненное излечение этих травм. Помнишь, что ты сказала? "Вы ее не починили!" Ты еще ни разу не получала таких повреждений, которые не могли бы быть починены прямо на месте и без боли.
Она задумалась, потом улыбнулась:
- Мне кажется, это может сработать.
- Черт возьми, сработает, разумеется! Оттолкнись от этого предисловия и проработай детали. Не слишком вдавайся в медицинские подробности: оставим это напоследок. Преврати статью в настоящий ужастик. Покажи, как хрупка и уязвима всегда была жизнь. Покажи, что только в последний век или около того мы наконец-то смогли позволить себе перестать беспокоиться о здоровье.
- У нас это получится! - произнесла она.
- Проклятье, у кого это "нас"? Я же сказал, это твоя статья. А теперь убирайся вон и возьмись за нее как следует. Все должно быть готово через двадцать четыре часа.
Я ожидал, что она будет продолжать спорить, но мне удалось зажечь в ней юношеский энтузиазм. Я вытолкнул ее в коридор, привалился к двери и вздохнул с облегчением. Впрочем, боюсь, девчонка еще позвонит мне с каким-нибудь вопросом....
#
Спустя некоторое время после ухода Бренды я обратился к медицинскому автомату и залечил руку. Затем наполнил до краев большую ванну и с наслаждением погрузился в нее. Вода была такая горячая, что кожа порозовела. Такой она мне больше нравилась.
Посидел я совсем недолго, вскоре вылез, порылся в шкафу и отыскал старый домашний хирургический набор. Среди прочего в нем был острый скальпель.
Я подлил в ванну горячей воды, снова погрузился в нее, улегся на спину и постарался расслабиться. И когда на меня снизошло полное умиротворение, я рассек себе оба запястья до самых костей.
-------
(1) амский - соответствующий обычаям амманитов, одной из разновидностей секты протестантов-меннонитов, основанной швейцарским меннонитом-радикалом Якобом Амманом.
(2) игра слов: "foot" означает и ступню, и фут - единицу измерения длины.
(3) Биг-Бенд - один из национальных парков США на границе с Мексикой.