Это был самый обычный центр города: длинные железные квадратные здания, словно огромные молчаливые монстры, широкие многополосные шоссе, чем-то похожие на дороги в пустыне, бегущие толкающие и тут же сухо извиняюшиеся люди и толпы туда-сюда жжужащих машин. Погода здесь была лишь нужна для того, чтобы узнать, что придется надеть на следующий день. Дождь или солнце - смысл был лишь в том, что надеть - пальто или короткий пиждак...Солнце никогда не радовало, больше - оно раздрожало водителей, стоящих в вечерних пробках. Облака здесь проплывали низко, и казалось здания - роботы впивались в безмятежную синеву и смещали их все выше и выше. От мыслей многочисленных голов и выхлопных газов можно было просто сойти с ума. Нет, они УЖЕ сошли с ума.

Но к западу около церкви Святого Петра, (которая, кстати была единственной достопремечательностью в этом городе), в пучине серости был остров. Он был зеленый. Это был небольшой кусочек казенной земли, огражденный двухметровым красно-кирпичным забором. Никто из сумашедших никогда сюда не заглядывал. Здесь было очень тихо и спокойно. Здесь были и вековые дубы, и плакучие ивы, и низкие даже немного колючие кусты. Везде был постриженный зеленый газон, который пах нежностью субботнего утра и кристально чистой росой. Всем было спокойно: и в дуплах белкам , и птицам, и маленьким мокрицам, спрятавшимися под старой гнилушкой, которая лежала около каменной дорожки. Но здесь было здание. Оно ничуть не походило на тех серых гигантов: его стены были покрашены белой краской, похожую на известняк, повсюду были узкие деревянные оконца с синими ставнями. И широкое белое крыльцо. Оно спускалось со здания как маленький водопад, переходящий в ручей - узенькую дорожку.

Внезапно хлопнула дверь. На водопаде показались два человека: мужчина и полненькая старая женщина в длинном белом халате. Он медленно, шаркая и перебирая ногами спустился и присел на старые детские качели. Все это время женшина с презрением наблюдала за ним, сложив руки на груди. Мужчина осторожно, дрожащими руками, словно боясь чего-то, коснулся зеленых столбиков и начал медленно раскачиваться.

Старую плюшку звали Нэнси. Она тоже была сумашедшей. Знаете, почему? Она жила со своим волосатым и вонючим мужем, который только и знал, как пить пиво и смотреть телевизор. Каждый день одно и тоже: поздно ночью она приходит домой, начинает пилить своего суженого, в то время, как моет за ним посуду. За тридцать лет совместной жизни он отучился реагировать на ее истерики, да и к тому же к ее приходу он всегда снимал свой слуховой аппарат. После того, как она помоет посуду она вытирает руки о свои бока, в слезах идет спать. Она сумашедшая, потому что боится бросить мужа. Потому что боится остаться одна. В четыре часа она просыпается и бежит на работу - в тот самый остров, но не для того, чтобы почувствовать хотя бы минутку счастья, а для того, чтобы дописать докладные и всякие документы. Но приблизительно в семь часов утра, и хотя она может все не успеть, к ней приходит вот этот странный мужчина в сиреневой пижаме с маленькими черными треугольниками, и, ни говоря ни слова, Нэнси отводит его в сад. Так проходит каждое ее утро. Но она сумашедшая, поэтому смирилась с таким постоянством. Но сегодня суждено было нарушить ее дурацкие схемы.

Мужчина раскачивался на скрипучих кочелях, шурша ногами и раглядывая перебегающие маленькие камешки. Он был необычным. Так говорила его медецинская карта. Он УМЕЛ слышать звуки. Сейчас он слышал скрип, слышал звук каждого камешка, шелест каждого листа, сопение самой тихой белки, и даже храп охранника. Он умел слышать звуки. Его голова не воспринимала реальность, она была пуста от всяких посторонних мыслей. Он мог отличить любой звук: звучал он от рядом сидящей капли росинки или от жука, копающемся в недрах кирпичной стены.

Его привлекали звуки. Они были просты для него. Но в тоже время он мог развернуть и послушать, послушать его сразу в нескольких измерениях, на разные вариации. В его голове были все звуки мира, которые он когда-либо слышал. Ему нравилось. Он шуршал ногами и радовался, что может слышать и впитывать в себя знакомую мелодию. Но больше всего он любил этот момент...

Нэнси хлопнула дверью. И хотя наш герой не видел ее, он точно мог сказать, что сейчас она делает. Он знал, зачем она пошла туда, хотя не мог связать и двух слов. Она пошла туда, так как раздался свист чайника. Вот он слышит: она открывает полочку и поднимается на цыпочки в своих белых тапочках, осторожно берет чашку и опускает ее на стол. Дальше она берет ложку, блюдце и слоеную плюшку. Одноразовый пакетик чая летит в чашку, слышно шепот кипятка. Ложкой она размешивает свой напиток, с резкими звуками, в который только что бросила две ложки сахара. Наш герой слышит, как он растворяется. Это фантастический звук. Он закрывает глаза и блаженно улыбается.

Но неожиданно раздается резкий звук. Очень громкий и резкий. Качели останавливаются. Мужчина разворачивается и начинает наблюдать за тяжелой железной дверью, из-за которой он услышал нечто, чего никогда еще не слышал....

Нэнси брякнула кнопкой и запустила старый проигрователь. Нежные чувственные сладко-розовые слова доносеслись до ее старых маленьких, как у выдры ушек. Она шлепнулась в кресло и закрыла глаза.

Мужчина с ужасом уставился на железную дверь, даже не повернувшись и не посмотрев на здание, хотя этого момента он мог ждать целый день. Его разум и губы не могли выразить, а голова понять, что он ужасно любил слушать музыку. Любую. Особенно ту, которую слушала по утрам Нэнси.

Заглох мотор. Это машина. Старая, подбитая, с дешевым бензином. Хлопнула дверь, птица резко спорхнула с ветки. Качели остановились. Ноги мужчины от ужаса оцепенели и вросли в мокрую землю. Он никогда еще не слышал столь странного набора звуков.

Раздался звонок. Совсем на немного, даже на секунду, человек в сиреневой пижаме с черными треугольниками ощутил некое чувство безопасности, поэтому услышав этот знакомый звук он немного успокоился.

Он услышал быстрые шаги и скрежет деревянных досок. И человеческую речь за кирпичным забором.

Уже...- пробормотала Нэнси, явно без желания, чтобы ее услышали. Но мужчина сделал это. Не знаю, понял ли он ее речь или не понял, иногда существуют такие ситуации, которые невозможно понять... да иногда это и не столь важно.

Хлопнула дверь белого дома, будто рот у пятнистой коровы. Нэнси выбежала на крыльцо, с усилием нажала на пульт и с презрением оглядела горизонт.

Не заденьте мои цветы - заорала она, когда увидела как эти бедолаги приблизились к клумбе Анютиных глазок, которые она высаживала в прошлые выходные целые два часа.

Двое парней в синей рабочей одежде вносили огромный рояль. При виде его мужчина, словно в судороге от онемевших коленей встал, все держась за зеленые столбики...

Вносите сюда, сюда! - махала дряблой ручкой Нэнси, с усталостью передвигая ноги. Рояль был установлен. Парни получили на чай и с претензиями "почему так мало" неспешно удалились. Но наш герой остался. Нэнси не прогоняла его, потому что попросту его не заметила, да и к тому же, у нее было столько дел...Она схватила желтую пыльную тряпку и начала протирать черный инструмент. В огромной зале звучала музыка. Это был Элвис. Он тихо мурлыкал песню о любви. Нэнси нравилась его музыка, она будто погружалась в нее, как в теплые сны или наивные, а иногда и глупые грезы. Она погружалась в нее по утрам, погружалась вся и без остатка, и даже наш необычный человек мог слышать ее трепещущее сердце в этой нежной песне. Он подозревал, что когда музыка очень нравится, даже появляются мурашки и поднимаются волосы - тогда и частица твоего сердца находятся в ней. Это было очень важно.

Старая плюшка закончила. И, по привычке вытирая свои бока, она начала ворчать:

Эта чертова комиссия...зачем...в дурке...рояль...идиотство...сами они - идиоты.

Она была права.

В душе (если она и была) мужчины появилось любопытсво. Оно напрочь вытеснело страх. Осторожно, как косуля, он приблизился к инструменту. Бормоча ругательства и вытирая грязные руки, Нэнси вовсе не заметила, как он поднял крышку.

Клавиши. Белые и черные. Красиво.

Раздался страшный низкий звук. Необыкновенное сильное эхо разнеслось по комнате.

Придурок! - Нэнси шлепнула его тряпкой по затылку. - Зачем ты стучишь по этим чертовым клавишам?

Но он ударил еще раз, и сильнее, словно познавая что-то новое...

Нет, это что-то невыносимое! - уже крикнула она и попыталась схватить его за плечи.

Что-то невообразимое захватило мужчину. Он будто хотел что-то узнать, и желание творило очень сильные мысли в его голове. С дьявольской силой он толкнул Нэнси. Та отлетела аж до стены и тихим звуком шлепнулась спиной, больно ударившись.

От гнева и боли, которые захватили ее, она не могла ничего сказать. Злость на комиссию, а главное - этот псих, с которым она проработала, да практически прожила несколько последних десятков лет, он - неразумная амеба, смог первый раз в жизни перечить ей! С тем идиотом и дураком, который нуждался в ней все это время, который жил только благодоря ей, которого она выводила каждое утро в сад, и он будет ее толкать? Она захлебалась от непонимая, жадно глотая воздух, и с ненавистью глядя на него.

А он не замечал ее. Он ударял по клавишам, записывая звук каждой в свою безумную голову. Холодный пот выступил у него на лице. Первый раз он увидел перед собой идеальные звуки. Они были чистыми, отфильтрованными, идеальными...а главное, он мог звучать их сам! От счастья его глаза загорелись пламенем, он все бил и бил по клавишам, и вдруг...каждая нота была записана...и...чудовищная мысль...их так мало!

Голова задрожала, обливаясь потом. Лицо исказилось, ноги подкосились и он упал на колени. Эти звуки...они такие прекрасные! Но их так мало...Обессилевший от столь кошмарных мыслей он отпустил клавиши.

Ринта! Ринта! - завопила не своим голосом Нэнси, после того, как немного пришла в себя.

В дверях показалась тощая, русоволосая изумленая девушка.

Нэнси сделала жест лицом, Ринта моментально подлетела и пронзила иглой мышцу мужчины, бьющегося в судорогах.

Это убежище, званное туалетом, обложенное белой натертой плиткой, свеже воняющей хлоркой, сейчас, как всегда, было использовано не по назначению.

И что вдруг взбрело ему в голову? - тихо пробормотала Нэнси, потирая свой зад.

Ринта бездушно оглядела ее, затянулась сигаретой и резко выпустила серый дым через ноздри. Ринта была умной. Она была умной, но так же сумашедшей. Ее мало кто понимал. Когда она думала, она не раз ловила себя на мысли, что она думает, словно ребенок. Нет, ее мысли не глупы. Они слишком многогранны, даже распущены по взрослому представлению. И вот, очередная - ей нравился тот странный человек в сиреневой пижаме. Нет, не как в плане мужчины, Боже упаси- просто...порой ей даже нравилось тут работать. А тот нравился ей больше всех. Она видела в нем...себя, да, себя, такого же выделяющегося...как она...такого же странного...Порой она подозревала, что во всем коктейле странностей и безумия в нем присутствовала...присутвовала...щепотка гениальности. Он не был одним из тех психов, которые возомнили Ринту своей женой или дочерью - он был другим - со своими мыслями...или нет? Все же...у нее был один очень важный талант, который есть совсем не у многих - в меру своей бурной фантазии она умела ставить себя на места других.

Она не нравилась Нэнси, но выбора у нее не было. В этом крыле не было никого, с кем бы можно было поговорить, не считая алкоголички Римы, которая только и знала, что дрыхнуть и храпеть на весь этаж.

Голова похожа на резиновый шар - начала Ринта, ожидая очередного удара непонимания. Но к ее удивлению, Нэнси посмотрела на нее очень даже внимательно. Она продолжила:

От страданий он надувается. Все надувается и надувается...- Ринта снова выдыхнула дым и поправила белый халатик, который был ей великоват. - И с этим надуванием...приходит...ммм...взросление...Нет, не взросление, взросление это совсем другое... приходит понимание...себя, мира...Страдания необходимы. Они...формируют личность...Но иногда, - лицо Ринты сморщилось, как будто она собиралась расплакаться, а и без того тихий голос дрогнул, от волнения она чуть не захлебнулась в собственной слюне, - иногда, от огромного напора он рвется, и... - от удивления Нэнси подняла брови и снова затянулась. - И, знаешь Нэнси, Вселенная, она, она...бесконечна...

Их приватный и очень трепетный разговор прервал Элвис. Он снова запел песню о любви. Такую же сладкую, как и сегодня с утра. Но так как в Нэнси бушевали ярость, непонимание, ощущение несправедливости и жалость к себе бедненькой она тут же захотела прервать это.

Ринте казалось, что она исповедовалась. Той женщине которую она так не любила, которая в следующую секунду бы махнула на нее рукой да еще бы посмеялась, все равно - ей надо было высказаться. В ней оборвали тоненькую белую ниточку. Она разозлилась. И тут же еще больще погрустнела...

Нэнси выбежала в зал со своим диким ворчанием:

Ну я же выключила этот чертов проигрователь...

Чертов? Она назвала его чертовым? А не вы, мадам, каждое утро приходите к нему, чтобы спокойно задышать?

Нэнси застыла на месте. Тело перестало ее слушаться. Обломанная, полная краха Ринта, подбежала к ней, сама точно не веря в свою теорию с воздушным шариком. Последовала та же реакция.

За роялем сидел мужчина в сиреневой пижаме. ОН звучал эту песню...

Деньги, деньги, деньги...Они посыпались на Нэнси рекой, после того, как она заявила, что смогла-таки за несколько десятков лет научить психа играть...кричащие о ее успехе заголовки газет, эти скучнейшие телешоу, телевидение...Все бросилось к ее ногам. Но главное! Всенародная слава доброй тетушки Нэнси, которая смогла сотворить невозможное. Эти многочисленные экспертизы на вменяемость ее пациента, врачи только разводили руками. "Чудо" - в один голос кричали они, а она заняла место в истории. Получив миллионы на свой банковский счет она бросила своего вонючего мужа, переехала в новый беленький коттедж, усыновила (!) этого странного человека, после чего бабушки даже ходили в церковь ставить за нее свечку, и...давняя мечта...пластическая операция...она знала, что можно купить молодость...старый проигрователь был выброшен, появилось куча шмоток и кажлый день эти журналисты, горничная, куча выпивки...

Как она мечтала! Подтянуть здесь и здесь, отсюда убрать, здесь подправить... Она была счастлива...Ее собирался оперировать самый лучший хирург...

...сердце бедняжки отказало. Она и не подозревала, что ее организм не выдержит наркоз, она ведь всего пару раз за жизнь была у врача.

После похорон, пока Ринта высаживала на могилке ее любимые Анютины глазки, в стороне тихо стоял и всхлипывал...ее муж, убитый горем.