Череп, как и ужас, имеет много масок. Самая яркая маска - яблоко. Плоское, зелёное, надкусанное осколками человечьих жизней.
Тонкая, однако, работа.
И весь ужас в том, что никакого ужаса от неё никто не ощущает.
"Яблоко - это плотское, этот плод - сфинкс греха, сгусток веков, несущий в себе прикосновение Сатаны". Так написал поэт Гарсия Лорка. Когда-то. "Ох уж эти сказочки! Ох уж эти сказочники!"
Нынче яблочко красивши будет. Нынче кто вспомнит символьную суть телесно-греховного фрукта? Разве что какой брендмейкер, глядящий не без зависти на символ, на логотип Apple. Символизирующий кроме всего прочего очередное грехопадение человечества. Символизирующий порочный круг, при котором черепно-яблочная система эксплуатирует людей, как проговорился некогда президент токийской компании "Менеджмент Интернэшнл" Мицуюки Масацугу*, эксплуатирует дважды: сначала как "работающую машину, а потом как "потребляющую машину". Без той и другой капиталистическое производство существовать не может. "Чтобы стать обладателями товаров и услуг, делающими жизнь приятной и комфортабельной, люди соглашаются усердно работать и подчиняться групповому мышлению. Но в действительности они горькие и безнадежные "трудоголики". Труд для них - неизбежное зло. Они не находят в труде удовлетворения. Желая заглушить чувство безнадежности, испытываемое в процессе труда, они все больше и больше покупают товаров и услуг, которые хотя бы временно предоставляют возможность забыть о ненавистном труде".
Погружаясь всё глубже и глубже во всемирную паутину, во всемирное братство труда и капитала, призывающее каждого трудиться изо всех сил, "трудиться упорно и добросовестно, повиноваться и быть скромным, быть благодарным и отвечать добром на добро..."*, человечество двинулось по пути прогресса.
И реальная жизнь как насмешка...
Старую жизнь в землю вбили, а новой нет. И не будет.
"В теле такая приятная гибкость образовалась".
Говорят, словами человека замарать нельзя.
А мегабайтами?
******
Господин, с навыками робота вы незаменимы.
Слово "Господин" попало точно в цель. Залетело как та сказочная льдинка в глаз и проникло в сердце. Защемило. Затрепыхалось Павлушино сердечко от радости.
Наконец-то он нашел работу.
- Матушка, я завтра выхожу на стажировку.
- Да как же, куда же?
- В супер-пупер магазин "ЯБЛОКО". Если постараюсь, возьмут продавцом. Я уже и футболку с яблоком купил.
- Поди, поди... постарайся, да продайся задорого хоть.
Магазин оптово-розничной торговли.
"Ну, дворец! Ну, хорош! С лебедями! С чучелами!".
Всего в часе езды от дома. Да, Павлу придётся просыпаться засветло, но зато такие большие деньги обещают за одну смену. А взамен?
Двенадцать часов жизни. Надо отдать. Всего-то.
И это, рот на замок, желания - в трубочку и дальше... согласно должностным обязанностям, не забывая кланяться.
Движения рук, движения глаз, движения спины. Расчленение плоти. Медленно работать не можно. Видеокамеры наблюдают.
Ящик поднять, опустить, овощи перебрать, расфасовать, наклеить ценник, погрузить на тележку, доставить в торговый зал до прилавка, разложить по ячейкам. И не дай бог, чтоб хоть одна из них оказалась без товара. Так что давай продавец, крутись. Волка ноги кормят. Ничего сложного. Тупая механическая работа. Ничего страшного. Труд, говорят, облагораживает, а труд в сопровождении зловонного запаха гнилого картофеля или лука, облагораживает вдвойне.
До прилавка запахи не доходят. Ещё там, в тёплом, светлом подвальном помещении, запахи втягиваются в лёгкие и, оседая в клеточках плоти, твердеют, врезаясь острыми краями в самые чувствительные места. Говорят, шахтёры не опускаются в забой, не приняв на грудь стопку водки. Оно, конечно, пока организм свеж, бодр, с мечтой о веселящем газе, он сопротивляется. Выплёскивает горький осадок грязной руганью. Но.
День, два, три ... и... усталость. Нет, не та приятная усталость, которая накапливается внутри, а та что, наваливаясь снаружи, рождает покорность очень близкую к тоскливому ужасу.
Такова суть сволочного мира.
Если одна гадость зацепилась, обязательно притянет ещё большую.
А слова поддержки и сочувствия имеют чисто денежные выражения.
Господин, с навыками робота вы незаменимы.
Да-с. "При таких свиньях... как-то и сам становишься..."
Боязнь лишится заработка, зарождает в душе самый яркий образ чудовища, предоставляя мозгам материализовать его. Редкостное, можно сказать, явление в наши дни встретить человека, которому похрен на черные полосы.
Это как же, до какой степени надо любить работу, чтоб от неё на неё стошнило. Неистово, видать, надо любить, до самого донышка.
Павлуша до последнего сдерживал рвотный спазм, но после обеденного перекуса в пятом часу, сдался. Тут же полотёрка зашла в пол-лица:
- Ишь б-л-ять барин, какой! Ну-кась, неженка, бери швабру да чтоб досуха...
Сказала, как выплюнула и пошла себе с тихими матерками на голубом глазу из горла рассол хлебаючи.
Звук "ой" отключен системой за ненадобностью.
В каждой избушке свои погребальные мушки.
Нет смысла орать: "Хулиганы премии лишают!".
Шуршат лишь деньги, которые к деньгам.
Процесс, ознаменованный черепным оргазмом на пятой секунде. Правда, только для отряда позвоночных. Для тех, что по звонку ... стерильно отполированы.
Мягкотелый враг не пройдёт.
Или жизнь, или смерть. И ничего посередине.
Психоаналитики здесь не водятся. Атмосфера бездушная.
Сумрак.
Упрямо настаивая на своей реальной яви, накрывает устрашающей пеленой. Белые мошки в глазах. В ушах белый шум.
Они сошлись, озноб и горечь.
Ветер, конечно, дует, как может, с порывами.
Пашу рвёт и Паша рвётся. Ниоткуда в никуда.
И голос матушки: ползи, ползи... вона уже ручеёк за кочками...набери воздуха сполна...ползи...дотянись, глотни водицы.
И молкнет. Где там тот ручеёк?
Одна пелена мирно плещется в глазах.
Стон, стон и опять стон. Точно кляп во рту и бисер холодного пота.
Почему не страшно, ведь должно быть... Пальцы изломаны, травой изрезаны, губы пересохшие, душа корчится от яда чужих слов и своего нежелания быть и терпеть. Безуспешная борьба с успешным бессилием.
Ползёт... До ручейка один шаг, до конца смены - три часа.
Его хватились ближе к вечеру. Нашли в углу возле пожарного щита.
По следам нашли. Капельки крови присохли одноцветным конфетти на розоватых плитах бездушного пола.
Там же, где с хлоркой в последней схватке продолжали бороться запахи гнили.