Аннотация: Детства моего чистые глазенки - со всеми вытекающими
Детства моего чистые глазенки...
Я была противным ребенком. Челка до ресниц, поджатые губки скобочкой, и между тем и другим - блестящий картофельный нос. На руки не шла, гладить не давалась. В игры не играла - панически боялась проиграть. Если человек не нравился, не смотрела на него и делала вид, что его и вовсе нет. Чувства юмора не имела, вернее, было специфическое - смеялась исключительно при упоминании какашки. По классификации доктора Ганнушкина подобный тип личности называется шизоидной акцентуацией. Впрочем, в семье было еще двое точно таких же (и не говорите, что подобное не наследуется!) - мама и дедушка, поэтому мой характер не считался у нас какой-то экзотикой. Красавец папа, легкий, как летучий газ, честно пытался играть с той, что не играет, стоически шутил какашками и вздохнул с облегчением, когда родилась моя сестра.
Впрочем, однажды шизоидная акцентуация сослужила мне добрую службу. Восьмилетняя маленькая я возвращалась с гуляния - в белой кроличьей шубе и шапке, красотой напоминающей вылитую на голову гречневую кашу. Шапку фиксировали под подбородком завязки, столь тугие, что лоб делал отважный шаг навстречу щекам. Маленькая я вошла в подъезд, вызвала лифт, вошла в него, волоча лопатку - и тут в лифт впорхнул педофил. Лифт тронулся, педофил нажал на кнопку стоп и достал орудие преступления. Восьмилетняя я была не только крайне невозмутимым, но и весьма образованным ребенком. Я успела уже посетить греческий зал Пушкинского музея и точно знала, как выглядит детородный орган. Размеры не совпадали категорически, и сознание отказалось верить, что передо мною тот самый предмет. Маньяк тем временем предложил потрогать.
- Вот еще! - прозвучало с явным презрением из-под гречневой шапки.
- Но почему же? - недоумевал негодяй.
- Потому что это непонятная фигня, и скорее всего, вообще - змея!
"Змея" предательски уменьшилась в размерах, маньяк взоржал, нажал на первую попавшуюся кнопку и вышел вон из лифта.
В детстве мизантропия моя была безбрежна. Я мечтала, чтобы неведомая сила погубила всех людей и остались бы только я и дикие звери. Был даже сочинен стих:
Ах, если бы сбылась моя мечта
И раздавила всех огромная нога!
А как же родители? - спросите вы. А, это те самые люди, которые повесили - в гостиной! В рамке! Огромную фотографию меня на горшке? И вы еще спрашиваете, кто должен остаться на земле? Конечно же, только я и дикие звери!
Аутизм вроде бы компенсируется умением считать в уме, например, умножать и делить многозначные числа. Если бы я знала это точно, да и то, чем что компенсируется у юного шизоида - боюсь, и классификация Ганнушкина была бы знакома мне не из книг. Все детство тени пытались обнять меня, а из морских раковин вместо шума прибоя звали голоса. Зато я умела резво читать, и в день на меня уходило по детской книге. Детские книги быстро заканчивались, и я принималась за подростковые. Не гнушалась и забытой на диване "литературной газетой" (и многое из содержимого, к сожалению, помню до сих пор), и раскрытой маминой книгой. Мама увлекалась модным в ту пору Акутагавой и оставила книгу открытой аккурат на рассказе "Муки ада" (кто читал, тот поймет, кто не читал - тем крупно повезло). Маленькая я прочитала этот рассказ с середины до конца - и жизнь моя перевернулась, и никогда уже не стала такой как прежде. Она, правда, и прежде не была беззаботной.
К счастью или нет, мама моя работала в издательстве, и с книгами я могла позволить себе разгуляться. Правда, мало кто знает, что книги делятся на адаптированные и нет. То есть в детских изданиях отсекают эрос и танатос, дабы не травмировать невинные души. Опять же восьмилетняя (страшный год!) - я заболела гриппом, и мама метнула на мою постель двухтомник Андерсена. К вечеру ребенок был белый и трясся. Температура взлетела, аппетит иссяк. Мама решила, что читать с температурой вредно для глаз, и присела на край кровати. С тем самым Андерсоном. Неадаптированным.
- Жили-были три сестры, три гиацинта. Одна носила белое платье, другая розовое, третья сиреневое. Все лето девушки играли и резвились на полянке с зеленой травой, плели венки и пели песни. Но чу! Что это? Пришла осень. Из чащи выплывают три гроба - белый, розовый и сиреневый, и в них лежат... Тьфу ты черт! Давай другую сказку почитаем.
В другой сказке девушка отрезала и спрятала в цветочном горшке голову убитого возлюбленного, и с горя умерла сама. После ее смерти горшок разбился, и из него выпал - барабанная дробь! - череп!
В третьей сказке герой носил в мешке отрезанную голову тролля - дались же автору эти отрезанные головы!
В четвертой сказке - про красные башмачки - уже отрубленные ноги героини радостно плясали по горам и долам родного края.
Мама помрачнела, унесла книги и мне в утешение сказала:
- Ну что ж, бывает и такое...
Не стоит забывать, что многие свойства своей личности я унаследовала именно от нее - в том числе и дивную эмоциональную сдержанность, переходящую в деревянность, то есть полное неумение утешать, жалеть и извиняться.
Поэтому не стоит удивляться тому, что к девяти годам мизантропия дополнилась чернейшей ипохондрией. Эхом волшебных сказок непосредственно на уроках рождались стихи:
То не выпь над болотами стоит
И не раненый суслик кричит.
Просто кто-то кого-то хоронит,
Замогильная песня звучит.
Где-то филин, проснувшись, заухал,
Околела от страха сова
И вампир, дожевав чье-то ухо,
В свою книжечку пишет слова
Этой песни, ужасной и дикой
И, ломая густые кусты,
Побежали, разбужены криком,
К одинокой могилке менты...
К сожалению, что со многими школьными предметами мои отношения не складывались. Почему-то муза предпочитала осенять своим крылом на уроках технического плана. Я и так в математике ничего не понимала - ну не развито у меня это полушарие, у меня вообще с левой стороны на черепе впадина! А тут еще муза-зараза... В итоге вместо уравнений с иксами и лямбдой рождалось безысходное:
Как печально брести по дороге
Когда сломаны обе ноги
И к тому же в кустах притаились враги
С человеческим мясом пекут пироги...
Так, вместо заданий и параграфов, в тетради ложилось кошмарное литературное наследие... С адаптацией в социуме случился швах - к примеру, когда мне повязали пионерский галстук, я в ответ сделала книксен. В классе не заклевали по элементарной причине - с юным шизоидом подобное невозможно - я не замечала большинство одноклассников и даже не помнила толком, как многих зовут. Я была в своем мире солнцем, вокруг которого кружатся планеты - причем исключительно те, что я хочу видеть.
А потом, как говорилось в сказке выше - чу! - подоспело половое созревание, и прежние метания оказались полнейшей фигней. Половое созревание шизоида - широкая волнующая тема, достойная отдельного повествования. Но не думай, дорогой читатель, что все закончилось как-нибудь плохо - на данный момент мы имеем пишущую эти строки довольно упитанную тетю, в шрамах и татуировках, пирсинг где это только возможно, но уши, уши-то - не проколоты! И тетя вполне себе социально адаптирована. Шизоидность практически незаметна, по крайней мере на людях, хотя голоса все так же зовут из морских раковин и, кромсая овощи в семейный суп, тетя обязательно поет: