Словно пришпиленная энтомологом бабочка, он распластался по скале. До вершины ещё оставалось около трёх метров, а какой спуск его ожидал, при условии, что он сможет их одолеть, было известно только японцам, в своё время облазавшим эти скалы вдоль и поперёк, и конечно Богу. Под ним тоже была стена с семиэтажный дом. И какого лешего его сюда занесло. День начинался так чудесно.
Ночью он нёс вахту у трапа, но "у трапа" это так только называлось. Главное было, чтобы судно находилось у него на виду, и на нём ничего не предусмотренного Уставом Службы Вспомогательного Флота ВМФ, не происходило. Вахтенный моторист, видел бы свои сны одетым, остальной экипаж в любом, пришедшем ему на ум с вечера, виде.
Время от времени, он выбирал, опущенную за борт верёвку, с привязанным, к её другому концу, обручем из стального прута, на который, в свою очередь была натянута, с мелкой ячеёй, сетка. Это сооружение они называли краболовкой. К сетке была подвязана наживка - пайковой, уже пропадающий без холодильника, минтай. Вытянув краболовку, собирал в приготовленное ведро, океанских, толщиной в два пальца, чилимов, во всём мире, по ошибке и недосмотру лингвистов, называемых креветками. У креветок, неживым, зеленоватым светом, тлели, фосфорицировали глаза, и он, ещё недавно москвич, брал их сначала с опаской.
Переложив улов, опускал краболовку за следующими, наверное, стоящими в нетерпении, дожидаясь своей очереди, рекрутами и переступал, вставши на планширь своего фальшборта, на борт однотипного водолазного морского бота, стоящим у плавпирса вторым корпусом. Не ступая на палубу, опёршись на переборку надстройки одной рукой, второй опустил вниз задрайку двери ходовой рубки,
- Ты здесь Валер?
- Куда же мне деться? Бдю, или бжю, а может и бздю, не знаю как правильно.
Старший матрос Валера, подстелив под себя телогрейку, сидя на палубе рубки и поставив на вытянутые ноги сковороду, катал второй, на ней, дробь. Про запас. Как уже более опытный моряк, Валера охотно, не нервничая, если приходилось повторять несколько раз, учил его вязать морские узлы, кранцы, маты и прочие необходимые, в повседневной жизни морского волка, вещи. Ему нравилось что-то уметь и, сменив профессию, он считал, что, придя на работу, надо работать, а не учиться во время уже её исполнения, и поэтому вызывался первым выходить на двухвёсельном ялике, тем более что опыт сплава на байдарке и плоту у него был. И как-то стоя на швартовых в проходе соединяющим бухту с океаном, захваченные неожиданно сорвавшимся ветром, прыгнули, перемигнувшись с Саней, не глядя на старпома, уже отдавшего приказ резать заведенные на берег швартовы, в шлюпку и тем спасли от порчи государево имущество. Вот такие Туры Хейердалы. Правда, потом, пришлось грести за снявшимся судном через всю бухту, и один раз, когда сидящий на вёслах Саня, не успел развернуть носом, к набежавшей метровой волне шлюпку, они могли искупаться, но он перекинулся на противоположный борт. Потом они оба смеялись над испугом Сани и округлившихся от него Саниными глазами. Валера даже показал, как вяжется узел, на котором вешали, грабивших путешествующий люд и чайные клипера, корсаров и осуждённых Нюрнбергским процессом.
- Вчера с ружьём по берегу ходил. Смотрю, тюрьма плывёт.
- Что за тюрьма?
- Калан, он же в Красной книге. И на животе детёныша держит. Интересно.
- Это на него?
- Да, что ты. Зачем? Ребята просили чаек пострелять, тушёнка уже поперёк горла стоит, да и той, если бы каждому по банке давали, а то на двадцать человек пяток выделят. Слышал как водолаз наш сегодня перетрухал?
- Рассказывай.
- Начали мины укладывать, Женька под водой, ВТР в сетку мины укладывает, стрела крана за бортом и из динамика водолазного кубрика рёв, мы думаем с Женькой что-то. Спрашивают, - Что? Быстро говорит что-то - не понять.
Спрашивают, - Выйти сам можешь?
- Могу.
- Выходи тогда, здесь объяснишь.
Выныривает, подплыл к трапу, ему люмик на трёхболтовке открутили, спрашиваем, - Что с тобой? - он объясняет, голову в воде повернул, а ему прямо в иллюминатор, круглые, такие, глаза таращатся. Оказалось нерпа, подплыла, любопытные же, и заглядывает ему в лицо, он от неожиданности и заорал. Весь день над ним все покатывались. Егор рассказал, как прошёл его день.
* * *
Боты работали посменно - через день. Когда наступало время делать ППО, могли простоять и несколько дней. И сегодня и завтра выпадали такие дни.
Водолазы опустились на грунт и нарезали, чистой, какой не бывает у материкового берега, морской капусты. Её длинные, по пять - восемь метров, листы водолаз, всплыв, буксировал к откинутому, до поверхности воды, водолазному трапу. И они, распушившись зелёным хвостом жар-птицы, тянулись за оранжево-желтым, с сиявшей начищенной медью головой, со сложенными крыльями, телом сказочной птицы. Матрос опускался по трапу до воды, и снимал с плеча птицы перекинутое через него, начало хвоста. К нему присоединялись ещё двое, и вытаскивали на палубу остальное. В хорошую погоду почти все питались на палубе, и кому не хватало места за столом, пристраивали свои миски кто где - на сложенные доски и брус аварийного имущества, на коленях, сами, усевшись на швартовные вьюшки, водолазные корзины, на фальшборт. Теперь они раскладывали сочные, тяжёлые и скользкие, покрытые слизью и пахнущие йодом листы, на обеденный стол и они не уступали по ширине его габаритам. Не умещались они и по длине, и их приходилось резать. Потом, они, взяв чистую ветошь, и поливая горячей водой, отмывали их от слизи.
Ещё он сегодня сходил под воду.
Когда управились с капустой, подошёл к собравшимся у своего кубрика водолазам, сказал, нарочно погромче, чтобы слышал и стоящий недалеко водолаз-инструктор, старлей Шурик,
- Всё хочу под воду опуститься...
- Так давай.
Кивая, на старлея продолжил, - некоторые ответственности очень уж бояться.
- Одевайте его, - зарычал тот.
И когда водолазы, охочие до бесплатного представления, дружно взялись за дело, стало немного страшновато, - им то развлечение, которых на острове, не то чтобы не хватало, а просто и не было, а ему...
Одевая его в шерстяное бельё, каждый наставлял,
- Когда уши начнёт закладывать, продувайся.
- Как? Я же не смогу пальцами нос зажать.
- Упрись носом в стекло иллюминатора, чтобы он на бок свернулся, и закрылись его отверстия, губы сожми, и пытайся выдохнуть через него...
На себе, говоривший показал как.
- ...и до щелчка в ушах.
- А захочешь походить по грунту, плечом режь воду, иди боком - как краб, и всем телом наклоняйся, - одновременно говорил другой.
- В шлеме клапан, надо вниз - на него затылком дави, вверх - отпускай.
- Всё. Рубаху одеваем.
Вчетвером, рывками оттягивая, каждый со своей стороны ворот водолазного костюма и заставляя его приседать во время рывков, затолкали его в рубаху, руки пришлось согнуть в локтях и сложить ладонями вместе под подбородком. Обули в свинцовые калоши, затягивая, их из какой то крепкой ткани, высокие голенища, перетянули по поясу жгутом и навесили, спереди и сзади, ещё два свинцовых груза, соединённые между собой верёвкой. Наконец нахлобучили шлем и, просунув между ним и его фланцем, резиновый ворот рубахи, скрепили болтами. Поэтому костюм и называли "трёхболтовкой". Подсоединили воздушный шланг и кабель связи, подвязали, где нужно, чувствуя себя неуклюже, в тяжёлом, непривычном одеянии, попросил, так, на всякий случай, вдруг он соскользнёт с трапа, поставить иллюминатор шлема на место, пока он стоит на палубе, а не как это делали профи, уже стоя на последней балясине.
Опустив ноги в воду, сразу полегчавшие, какое то время не хотел отпускать руки от последней балясины трапа, и торопящиеся водолазы - время подходило к обеду, ногой отпихнули его.
- Вы все то на обед не уходите.
- Щас, обед будем пропускать.
Для него, шутка не прошла. Не смешно было.
- Уши заболели.
- Продувайся, - значит не ушли. Оценил их юмор.
- Подвсплыви и снова...
- Нет, всё равно не получается. Наверное, у вас носы другие, а у меня уже весь иллюминатор в соплях.
- Если хочешь, выходи.
- Нет, постою всё же на грунте.
И уже не обращая внимания на боль, затылком надавив на клапан, пошёл вниз. Дойдя до грунта, попробовал идти. Тоже не получилось. Делал шаг вперёд, тут же кабель и шланг становились якорным канатом, и возвращали его на место. Ладно, хоть постою. Оглядел песок вокруг, мелькнула единственная рыбка. И это всё?
- Выхожу.
- Только потихоньку отпускай клапан, а то выскочишь как пробка.
Понемногу всплывая, увидел ещё рыбёшку.
Снова стоя на палубе, подставляя себя раздевающим, услышал крики лейтенанта,
- Это чьи я трусы стирал? Это кто в душе трусы оставляет?! - и возмущённо объяснял кому-то, - Помылся в душе, трусы вроде на грелку клал, простирнул - смотрю, а мои под ногами лежат! Так чего оставлять то?!
* * *
Перед рассветом, заслышав у трапа тявканье лисиц, те приходили на завтрак, как мусульмане расстилали свои коврики, когда наступало время намаза, почти по расписанию, и, набив карманы кусками недоеденного хлеба, вышли покормить их. Змей на острове не было, зато жила одна ручная ворона, которая при построении бойцов садилась, кому ни будь на плечо и одна лошадь, неизвестно когда, кем и для чего завезенная, и бродившая сама по себе, и ещё было много мышей. Но каких-то ободранных лис, всё равно, было немного жаль. Казалось, может из-за их облезлости, что они были вечно, несмотря на обилие мышей, голодными. И иногда, их приходилось отгонять от трапа. За час до общего подъёма разбудил моториста. Тот запустил котёл, и вскоре трубы отопления застучали, гонимым по ним паром. Развернул, выходящий от надстройки наружу, паровой шланг, и, ткнув его в ведро с креветками, открыл вентиль. Сначала шланг заплавался конденсатом, потом, когда пошла тугая струя пара, стал горячим. Пришлось обернуть его, чтобы могла терпеть рука, обрывком ветоши. Через несколько минут, доппаёк к завтраку был готов. Плюс оставшийся тазик салата из морской капусты. Поставил на плитку бачок с водой и постучал в дверь поварихи. Остальное приготовит сама.
- Встаёт, - ответил голос Николая.
И как вы помещаетесь на такой шконке? - подумал он.
За завтраком, налив горячего чая в эмалированную, армейскую кружку, бросил туда одиннадцать кусков сахара, а, разрезав вдоль батон белого, спиртового, и распаренного поварихой хлеба и намазав одну половину таким слоем масла, что видящие это недоумевали, - и почему у него не проскальзывают зубы? - сложил половинки. Подвинулся ближе к ведру и тазику.
- А так, можешь? - над ним стоял водолаз старлей. Сжав, пустую кружку, сдавил её. Эмаль затрещала, край кружки принял вид эллипса.
- Дай сюда, моя ещё полная.
Теперь края совсем сомкнулись, бросил испорченную кружку за борт.
- Тебя бы при Петре, за порчу казны - батогами.
- Ладно, - ответил примирительно фетишист и любитель стирать чужие трусы, - Вот, водолазы передали, - протянул положенный как доппитание, водолазам сыр, - Сказали, ты теперь почти глубоководник.
- Макарыч, - подошёл к позавтракавшему старпому, - Всё равно сегодня стоим, отпусти сегодня Саню и Борьку погулять со мной по острову. День рожденья у меня. Двадцать шесть и двадцать шестое, это знак.
Старпом пожевал немного губами, улыбнулся, - Куда пойдёте?
- На океанскую сторону хотим. Посмотрим как она там без нас, столько-то лет.
Пошли сначала по дороге, по обочинам которой валялись разбитые самосвалы, ведущей вглубь острова, болтая о том, что, наверное, экономически невыгодно вывозить отсюда, пускать под пресс, или ремонтировать поломанную технику, и сколько она ещё будет копиться, и сколько её вообще по островам. Дошли до нескольких пирамид, сложенных из больших шаров мин, только без знакомых по фильмам рогов взрывателей. Решив для себя, что они вполне безобидны, подошли и раскрутили у одной окошко - крышку. Внутри были тротиловые шашки. Посетовав, что знай, они это раньше, не выменивали бы их у бойцов на сигареты, а пошли и взяли "затак".
Решив, что отошли достаточно, свернули к океану и, обходя заросли низкорослой берёзы, на ветках которой, кое - где сидели, похожие на какаду, топорки, и не вырастающего до должных размеров бамбука, вышли на обрывистый берег.
Ярко светило солнце, и по Курильским меркам, становилось жарко. На островах, летом температура не поднималась выше плюс пятнадцати, и зимой не опускалась ниже минус, тех же пятнадцати.
Снизу манил, обещая прохладу, отражёнными лучами, океан. Захотев сразу в нём искупаться, пошли искать, вдоль изрезанной кромки, более пологий спуск и, выбрав наименее опасный, но всё-таки подходящий только для коз, пошли, иногда придерживаясь за камни, вниз. Спустившись до середины, снова упёрлись в обрыв, но в метре слева, стояла, возвышаясь над размеренным шумом набегавшего пробоя на пятнадцати метровую высоту, одинокая в этой расщелине и почти с плоской вершиной, скала. До неё, повернув направо, и огибая кромку изреза, нужно было только немного спуститься.
Сойдя, цепляясь за острые камни и больно прижимаясь к их впивающейся поверхности, оглядели открывшийся в дальнейшей перспективе продолжения спуска, вид. Получалось что, перепрыгнув на скалу и сделав по её гребню пару шагов, можно было перепрыгнуть и обратно, а там было и достаточное место для ступней, и за что держаться руками, и вполне приличный козий спуск.
Внизу в набегающей, шумной пене, словно в кипятке, варились огромные, отшлифованные морем, валуны.
Прыгнул и, страхуя вытянутыми руками, принял своих спутников. Точно так же, прыгая, с подстраховкой, вернулись, но уже по ту сторону, миновав непроходимое место, на "козлячью" тропу. Наконец - то, сойдя до воды, оглядели нависшие над ними скалы. В самом узком конце вреза моря в берег, был и самый, пологий спуск. И пройди они верхом ещё метров сто, можно было добраться сюда много проще. Скала, с помощью которой они миновали несколько непригодных для спуска метров, от другой, ещё более отвесной и совсем непригодной ни для подъёма, ни тем более спуска, стены, стояла много дальше. Обе стены, со скалой между ними образовывали небольшую лагуну и, у самого уреза воды тоже лежали, как и со стороны, от которой они пришли, валуны, некоторые из которых время от времени, затапливались размеренным дыханием океана.
Разделись, сложив робу, на крупные голыши, и улеглись на два разогретых солнцем валуна, между которыми втиснулся, но уже, с размеренностью метронома, временами, покрывающийся подступавшей водой, и третий. Набрав достаточно тепла, сверху солнечного, снизу от раскалённого камня, стали по очереди, дожидаясь, когда ненадолго отступал океан, ложиться на этот средний, больше похожий на плиту камень, теперь уже дожидаясь, когда тело накроет, новая подступившая волна. Она с шумом и пеной врывалась в расселину, обжигала льдом и весёлыми пузырьками воздуха, и снова отступала.
Сдерживаясь, чтобы не вскочить на ноги моментально, дождавшись следующего вдоха моря в себя, и разглядывая возвращающиеся, играющие с пеной в догонялки, воздушные шарики, с диким ором и хохотом вскакивали, ничком бросались на горячие валуны, и от раскрасневшихся тел поднимался пар.
После очередной "джакузи" он, лёжа, разглядывая край отвесного обрыва, предлагая испытать новое, спросил товарищей,
- А давайте попробуем здесь подняться?
- Да, что ты! Нас-то и искать не будут знать где!
- А мы будем подниматься только до тех пор, пока не увидим, если ещё метр, то обратного хода не будет!
- Ну давай попробуем. Только ещё пару раз окунёмся, - оделись и, подойдя к скале, стали выбирать начало восхождения.
Основание было шероховатым, с небольшими выступами и углублениями монолитом, но потом её рассекала, расширявшаяся кверху, трещина. Отошедшая глыба была ниже гребня скалы, и им нужно было добраться до более высокого края, а уж там могла оказаться или какая-то ровная, годная для отдыха площадка, или это вообще могло быть краем берегового обрыва.
Как более высоких, он пропустил парней вперёд и, добравшись до начала трещины, посмотрел вниз, - Ну, отсюда-то и вообще можно было спрыгнуть, ну ногу подвернёшь в худшем случае. Взбираться, упираясь расставленными ногами в противоположные стены, стало легче. Но длины ног перестало хватать и снова приходилось выискивать острые края углублений, продвигаясь, всё выше. Шедший первым Саня крикнул,
- Всё, дальше никак.
Задрав голову, посмотрел на него. Саня, свернувший было за угол трещины, возвращался, а Борис, всё ещё упираясь в её края, предупредил его,
- Слезай вниз, мы спускаемся, - ему больше ничего не оставалось, как, выбирая поочерёдно опоры, вернуться в место, где бы он тоже смог упираться в края, рассекавшие монолит. Не собираясь отступать, он хотел пропустить ребят мимо себя, и только здесь это было возможно.
- Подумай, - увещевали они, - А если что? Как мы тебя отсюда вытаскивать будем? Никаких верёвок не хватит!
Но ему теперь ещё больше хотелось дойти до конца, доказать себе, что всё же Человек является венцом созданного Творцом. Во всяком случае, на Земле.
- Мы потом поднимемся по тому склону, и будем за тобой сверху смотреть. А то может, всё же передумаешь?
* * *
Он начал подъём. Снова добравшись до места, где переставало хватать ног, снова взбираясь выше и выше, добрался до того места, где до него, поворачивал за угол Саня. Посмотрев вверх, увидел почти, отшлифованную ветрами, скалу. Да, здесь подъём был невозможен. Во всяком случае, для него. Осторожно передвинулся ближе к краю трещины, заглянул за угол, ограничивающий её. Да, если суметь пробраться ещё пару метров вдоль стены, появлялась надежда, подняться выше, а может быть и до самого верха.
Вжавшись плотнее в камень, начал поворот. Теперь его левая рука искала надёжную опору, а правой он обнимал край угла. Нашёл. Взявшись за этот выступ, начал искать за поворотом, такую же опору и для левой ноги. Тоже найдена. Повторил всё, но уже, сначала находя упор для ноги. Можно было отпускать, обнимавшую угол руку. Так же осторожно, попеременно отыскивая трещинки, щербинки и, сначала испытывая их на крепость, продвинулся на необходимое расстояние. Снова взглянул вверх. Отсюда можно было продолжить подъём.
Теперь он поднимал одну ногу, и когда она выискивала для себя упор, поднимал до уровня лица руку, пальцами отыскивал зазубрину и, хватившись за неё, поднимал чуть выше вторую. Наступала очередь другой ноги.
Может некстати, вспомнил, как когда-то, гуляя вечером по ночному городу, с будущей, а ныне и бывшей, женой, оставив её дожидаться внизу, перемахнув, огораживающий строительную площадку забор, забрался на конец стрелы, строящего девятиэтажный дом, подъёмного крана, и уже оттуда признался ей в любви. Было много проще.
Так поднявшись ещё на несколько метров, опять посмотрел, выискивая малейшую возможность, для достижения близкого уже гребня скалы. Дальше было ещё хуже. А если всё же вопреки всему, поднявшись, он обнаружит с другой стороны ещё более крутой спуск? Что это не было началом или концом обрыва берега, было уже видно - за этим гребнем вздымались следующие, и что он не сулил хотя бы кратковременной передышки, тоже. Если только перевесившись через его край. Твёрдо уверенный в том, что Ньютона ещё никто не смог переспорить, начал искать возможность позорного отступления.
Спускаться всегда сложнее. Это он тоже знал. Всё же сумел спуститься ещё на метр. Всё. Распятьем, только ногами тоже врозь, приклеился к горячей скале. Пальцы ещё при подъёме были изрезаны. И пока больше, не находя для себя другого выхода, посмотрел вниз. Лететь было высоко, огромные валуны, отсюда заметно уменьшились в размерах.
Если он сорвётся, ещё неизвестно в каком положении он на них упадёт. Скорее всего, в самом невыгодном, ведь падая, все размахивают руками и ногами, да ещё из какого положения это произойдёт тоже вопрос. Тоже, скорее, из самого неудачного, и тогда отклонясь хоть немного, он будет падать, красиво перевёртываясь.
Взглянул ещё раз вниз, оценивая возможность, при условии, что прыгнет сам, более удачного, хотя бы наверняка, вертикального, ногами приземления. Что сможет удержать, балансируя в воздухе руками, равновесие до самой земли, он был уверен. Ну ноги переломает. Парни сбегают за помощью и вытащат. А может, и сами смогут.
А если позвоночник? Он уже видел, молодого, с двумя переломами позвоночника, умирающего парня. Один раз ему пришлось помогать медсёстрам, выносить того, взявшись за края простыни, из больничной палаты, чтобы погрузить наболевшее, гниющее пролежнями и всё ещё живое тело, в ванну с раствором марганца. И он запомнил и запах палаты, в которую из-за этого, при отсутствии, в других, свободных мест, отказывались идти, предпочитая койку в коридоре, и ставшие огромными, на измождённом лице, гладящие на всех с застывшим в них вопросом, суждено ли ему жить, глаза и если да, то как ещё долго, может продлиться эта мука?, и болью в них, и детскую лёгкость, неподвижного, завёрнутого простынёй, иссохшего тела, двадцатипятилетнего мужчины, которого мужчиной, уже трудно было назвать. И так ему и осталось непонятным, хотел ли тот продолжать жить. И какой вопрос навсегда отпечатался в них, и к кому был обращён немой укор? К себе? К Богу? К Судьбе? К тем, кого он покидает?
* * *
Саня сидел на противоположном краю обрыва, и наблюдал за ползающим по отвесной стене жуком - своим товарищем. Курил, нервничал, злился и ничем, абсолютно ничем не мог помочь. Раньше надо было помогать, ещё только когда тот решил продолжить путь. Надо было просто не пустить. Пусть бы они даже разругались.
Прикуривая на лёгком ветерке, поддувавшим наверху со стороны моря, уткнул лицо в сомкнутые, с горящей спичкой в пальцах, ладони. Погасла. Отворачиваясь спиной к ветру и мирному сейчас океану, опять взглянул в сторону застрявшего на тридцатиметровой высоте друга. В положении того что-то, почти неуловимо, изменилось. Прикурив, посмотрев с неприязнью, на беззаботно дремлющего Бориса, - А ему хоть бы хрен! - уставился на опустевшую вдруг скалу. Огонёк догоревшей спички, ожёг пальцы. В голове понеслось, - Бегом...Бегом к пароходу. Ну ведь только что висел, сволочь! - чуть не заплакал, - Висит себе, распялился. Исусик. Берём верёвки, собираем всех, потом..., и ну как его гада, вытаскивать-то оттуда? Потом объяснения, объяснения, объяснения...
Боясь подтверждения своей страшной догадке, подошёл ближе к кромке обрыва, чтобы стало видно лежащие внизу валуны.
* * *
Встряхивая сначала одной ногой, затем другой, сбросил сапоги. Проследил взглядом. Теперь и пальцами ног, чувствовал каждый камушек, каждую щербинку и выступ. Страха не было, хотя он и всегда боялся высоты - может потому и полез? - трусом себя не считал, объясняя для себя эту боязнь, неестественностью, для человека, среды, просто обострились, до лезвенности бритвы, чувства.
Опустив одну руку, шарил и шарил по стене в поисках надёжной опоры, найдя её, надо было убедиться, что на неё можно было, не только опереться, но и повиснуть, и быть уверенным, что пальцы не соскользнут, и ошибиться очень не хотелось, но думать он, наверное, ни о чём не думал, подчиняясь полностью чувству самосохранения. Проделал то же и с другой рукой, затем поочерёдно ноги. И всё повторилось. И ещё, и ещё...дойдя до нужного уровня, немного отдышался. Теперь надо передвинуться на несколько метров вправо и, хотя бы пока, не надо было сползать вниз.
Словно пришпиленная энтомологом бабочка, он распластался по стене. И какого лешего его понесло сюда?
Снова начали чередоваться - рука, рука, нога, нога... Угол! Ещё чуть вниз - рука, рука, нога... опёрся, расставив ноги, в края трещины. Посмотрел на кровоточащие ладони. Боль придёт потом. На изорванные носки. Весело засмеялся. Ну и дурак же!