Сергей, весь вечер не зажигал в комнате света. Из окна, на подоконник, падал луч луны. Время приближалось к полуночи. Решившись действовать, он поднялся с дивана и прошёл в кухню. Также, не включая ней свет, достал из хлебницы пол буханки, вырвал из неё мякиш. Положил его в эмалированный небольшой контейнер, предназначавшийся для салатов, брызнув на мякиш водой, стал его мять, добиваясь однородной, схожей с глиной массы. Положил на стол разделочную доску - лепил фигурку. Ноги. Задрал их кончики - ступни. Руки. Сплющил окончания, обозначив ладони. Скатал небольшой шарик, смочив то место, где подразумевались плечи, соединил обе составляющие. У фигурки теперь была голова. Выделил на ней нос. Взял ещё крошку мякиша и отдельно вылепил сердце. Положил его на левую сторону груди "хлебного" человечка. Посмотрел. Ага. Гениталии. Прикрепил между ног мякишного изваяния фаллос. Взглянул на часы. Без трёх минут. Успеваю. Взял доску и вернулся с ней в комнату. Положил на подоконник. Какой-то ирреальный в своей безжизненности луч, падавший из окна, хорошо освещал стилизованную фигурку человека. Полнолуние. Сергей уже две ночи ждал его наступления. Взял иглу со стола. Она тоже ждала своего часа. Одна минута. Сергей не отрывал взгляд от часов. Пол минуты. Секунды. Полночь.

-Сдохни!

Воткнул в "сердце" фигурки иглу. Ещё раз оглядел "лобное место", то, что получилось. Подумал неожиданно для себя, что это не место казни, место убийства, вот, что это. Потом выбросил за окно вместе с доской.

Опустился на диван. Не чувствуя, вышло-не-вышло, закурил.

-Ничего не получится, - из другого конца комнаты, где-то от книжного шкафа, раздался негромкий и спокойный, и даже немного с горчинкой в нём, голос.

-Почему? - от неожиданности, Сергей даже не испугался. Ниоткуда появившийся незнакомец, действительно стоял у книжного шкафа. Галлюцинация?

-Да ты зажги свет. Тебе так привычней. Не делай вид, что тебя нет дома. Ты и хочешь, чтобы она, заметив в твоём окне свет, заглянула к тебе, - А вдруг? - и одновременно страшишься именно этого. Ты ведь боишься её. Признайся себе в этом. Боишься её слов, что ваша встреча и ваш разговор - последний. Боишься услышать от неё, что ты сам виноват во всём. Что она устала любить безответно, а она и вправду любит тебя, я знаю, о чём говорю, любит и сейчас. Сей миг. И знает об этом. И оттого что знает, ей много больнее чем тебе. Но ей надо определяться и устраивать свою жизнь, а ты ненадёжен в своих метаниях. Метаниях между двумя женщинами. Она не верит тебе.

Сергей всё же включил свет, а незнакомец сел в старое, обшарпанное кресло. Оно, скрипевшее от садящейся мухи, не издало ни звука. Глаза незнакомца, были умны и пристально внимательны.

- Уже после того как вы расстались, ты ещё три месяца копался в себе. И потерял время. Правда, ты делал это из лучших побуждений. Ты боялся, что тебя, говоря вашим сленгом, давит "жаба", от того, что она уходит к другому, и боялся вновь обмануть свою женщину. И только сегодня утром, пардон, уже вчера, непростительная для меня оговорка, бреясь, ты наконец, понял, что любишь её. Понимаю тебя. Ты и сам не заметил, как привязался к ней. Её присутствие стало для тебя необходимым, и ты честно пытался понять, что движет тобой - эгоизм, привычка, или всё же любовь. Твоя любовь безгранична как ваш космос, наконец-то ты это понял, хотя есть вещи куда более безграничней, просто ваше сознание не в силах понять этого, ты не успел ей сказать об этом, ты бы и сказал, но она не приходила, и ты не придумал ничего лучшего, как устроить голливудский фарс. Ты ведь хотел убить его?

-Ничего лучше, я не смог придумать.

-Все вы так. Но у тебя ничего не выйдет.

-Почему? Раз Вы...

-Только на "ты".

-Хорошо. Раз ты всё знаешь - почему?

-Во первых, потому что ты даже не дилетант, ты полный профан в этом. Но самое главное, ты не верил в действенность своих манипуляций. Да ещё попросил мысленно у Него прощения, за совершённый перед Его лицом грех. А Он ведь не так и всемогущ, как кажется многим, иначе не допустил бы инакомыслия в созданном им Раю, не позволил бы зародиться и тени сомнения в головке славной девушки...

-Но ведь ты сам подтолкнул её к...

-Чушь. Я только подсказал что, и где взять. В принципе, я только чуть ускорил события, девушка, в конце-концов, сообразила бы и сама. Она уже терзалась сомнениями, мучалась ночами непонятным ей до того желанием. Что поделать - переходный возраст, и если бы Он был так всемогущ, то обязан был бы хотя бы предвидеть последствия, ведь создавал Он, по образу и подобию, создавал человека мыслящего, а мысль без сомнений невозможна, творящего, как и Он сам, а уж коли не вышло с первого раза, не беда, первый блин комом, так растопчи этот ком и вдохни жизнь в другой, создай послушного Тебе червя, но уже только лишь с образом Твоим, доведи дело до конца. Но нет. Зачем Ему? Такой пустяк недостоин Его внимания. Пусть сами промеж себя разбираются. По большому счёту Он равнодушен и к вам, и к тому, что вы творите, зато теперь, Ему отводится право решать кто и в чём из вас, виновен перед Ним. Ведь это не что иное, как преднамеренное создание условий для греха. Вы называете это провокацией. Вот Он и развлекается. И часто несправедлив. Вспомни, какие кары обрушивались на невинных. И это порождало в тебе сомнение. Ты ведь и в Него до конца не веришь. Точнее, не верил. Пока не появился я, - усмехнулся, какой-то сухой полуулыбкой, подчеркнувшей жёсткость рта, - Значит, я нужен и Ему - хотя бы в этом. А помолился ты - так, на всякий случай.

-Но ведь и ты - падший Ангел?

-Снова чушь. Человек, удивительное существо, сотканное из противоречий, контрастов, парадоксов. С одной стороны пытливый, ищущий ум, с другой, упрямая приверженность, самим же изобретённым догмам. Мифам, придуманным человечеством, пытающимся объяснить себе происхождение добра и зла, тех, которые сложились в его понятии. Или которые удобны ему. И заметь, удобны не всем, а только части его, и ещё спорный вопрос, лучшей ли его части? Что как не войны, даёт толчок вашему прогрессу? Массовые убийства, во время которых спешно изобретались нужные человеку вещи, затем, с пользой применяемые им в мирной жизни? Не то ли же самое делал и Он? Вспомни Иерихон, Вавилон, Сихем и многое другое, когда Он уничтожал народы только за то, что те не верили в Него, и осыпал благодеяниями пошедших за Ним, совершающими преступления против себе подобных во имя и славу Его. Да он просто не оставлял выбора! Проповедуя при этом Любовь. Любовь ко всем и всякому. Что это, как, выражаясь вашим языком, не двойной стандарт? И что, как не инцест произошло межу Лотом и дочерьми? А как же быть с постулатом, - Блудников же и прелюбодеев осудит Бог? И что, как не грех, обман слепого Исаака его детьми? Что, как не грех, продажа первородства Исавом брату за чечевицу, когда Он требует от других мужественно переносить муки? Что, как не грех, покупка этого первородства Иаковом у родного брата? Что, как не грех стяжательства, желание жить богаче родного брата, и пользуясь его трудностями, отобрать у того всё. А как же быть со словами, - Имейте нрав несребролюбивый, довольствуйтесь тем, что есть? Вот ты, например, разве не накормил бы брата только за то, что он брат тебе? Он благоволит к народам, слепо идущими за Ним, и при этом, совершающими те же грехи, за которые, другие подлежат проклятию и уничтожению. Значит сам Он, не подставляет другую щёку, когда бьют Его по одной. Ведь сам Он, требуя от человека всеобщей любви и всепрощения, не любит его безвозмездно, а только за любовь к Себе, по большей части безответную, и уж тем более не прощает, когда этой любви к Нему, у человека нет.

Я, как и Он, был Всегда! В том же обличьи и с тем же предназначеньем. И Мы с Ним ни Добро, ни Зло. Мы - антиподы. Ведь я не подталкиваю, не уговариваю никого совершить то или иное, человек сам должен решать чего он хочет и как жить ему с тем, что совершает он, я только всегда готов помочь, ну и может чуть-чуть, приоткрываю ему глаза на действительность. Так кто же из нас более справедлив? Ты же видишь, я не обелял тебя в ваших отношениях с твоей женщиной, даже наоборот, показал тебе, насколько ты был не прав и эгоистичен в них, и разрушил всё только ты сам. Она боролась за тебя, терпела унижение твоих нескрываемых перед ней измен. Часто ты сознательно причинял ей этим боль, и теперь спохватился.

-Значит - ничего не изменить?

-Ты настойчив в стремлении к своему падению. А как же Ад? Вы ведь все, так его боитесь. Но успокойся. Ничего нет. Только ваши души несутся меж звёзд, кстати, на многих царствует не Он, а Я...,

-Это-то и страшно.

-Как? Ты уже отказался от задуманного?

-Н-нет. Но...

-Твой случай исключение, а если бы это стало нормой в масштабе планеты, это испугало бы тебя?

-Да.

-Так вот - для каждого человека, индивидуума, существа, жизнь его, уникальна, бесценна и исключительна. Для каждого! И это правильно, ведь даётся она вам только раз. Поэтому, в конце концов, люди всегда будут выбирать себя. Свою страсть и пристрастия, свою любовь и свою ненависть, и своя боль будет для них всегда больнее чужой. И только страх, удерживает лишь некоторых из них. Заметь - не любовь к Нему, а страх. Страх никогда так и не узнаемого "потом", того, что будет "после", после того, когда он переступит грань бытия. Страх погубить душу, но они, души, теперь уже, равнодушно взирают оттуда на последствия своих земных деяний. И души праведников и злодеев. Все равны там. Все безразличны, и к своему подвижничеству и совершённому ими злу. Тогда зачем всё было? И муки костров и отказ от наслаждений. Зачем? А не страшно слепо идти за Ним? Слепо верить в сотворённый Им Рай, в то, что уж там-то, воздастся тебе за веру твою. Мы ведь выяснили с тобой, что не всё гладко вышло у Него и там. С самого начала, всё пошло не так. Что? Откажись от всего земного при жизни, верь в Меня, и только тогда, возможно, обретёшь по ту сторону бытия покой и жизнь вечную? Что это как не сделка - ты мне, Я тебе? Да вы грешны перед Ним за то уже, что живёте, потому что, в Его глазах, зачаты в грехе. И продолжать жить, моля Его о прощении только за то, что живёте, и убить себя, оборвать эту жизнь, раз уж она так грешна, грех? И что, как не боязнь конкуренции, разрушение Вавилона? Боязнь слабого человека? Нет, - Человека! Мыслящего. Сомневающегося. Творящего.

Всё можно изменить. Пока человек жив, всё поправимо. Вот и твоей женщине, просто ей кажется, что она чем-то уже обязана, появившемуся в её жизни мужчине. Она не понимает, что это он, должен быть благодарен ей, за то, что она подарила ему эти дни. За то, что это она, страдала, делая попытку перешагнуть через себя, предав свою искреннюю любовь к тебе. За то, что она ради него, всё это время причиняла боль любимому человеку. Да он и умерев, останется её должником. Так исправляй всё. Если действительно хочешь этого. Решайся! Ты ведь произносишь, иногда, обращаясь к Нему, - Дай мне сил изменить то, что я могу изменить. Только обращаешься не по адресу. Обращайся ко мне. Я помогу тебе.

-Как?

-Заключи со мной сделку, соглашение, контракт - называй для себя это как угодно. Просто действительно решись, и скажи мне - Да! И ты достигнешь всех своих целей. Сбудутся все твои желания. Только поверь в меня. И скажи, - Да.

-И я смогу вернуть её?

-Конечно. Если тебе самому будет это ещё нужно. Скажи только - Да!

-Да...

-Одиннадцать минут первого. Запомни это время. Ты убил его. Он умер! - сказал задумчиво, негромко, для себя, - И сила, и слабость человека, в его стремлении всё объяснить себе. Выстроить логическую цепочку из знания необъяснимого. Необъяснимого даже для меня. Да и для Него, наверное, тоже. Просто, так было всегда. Он и Я.

Ты убил его!

* * *

Утром Сергей проснулся очень легко. Голова была свежей и ясной. Проснувшись, он никогда не любил залёживаться в постели, потягиваться, ожидать полного прояснения мысли. Он знал, осознание себя, своего "я" придёт чуть позже. После пары чашек растворимого кофе с сигаретой. Даже чайник, с вечера заливал только на чашку - чтобы тот закипал, чуть ли не моментально. Снова возвращался в постель, и прихлёбывая бодрящий напиток, просыпался. Вторая чашка, приводила его в чувство, окончательно. Это моя зарядка, шутил он над собой.

Сегодня он решил, что писать пока ничего, кроме писем не будет. Уже несколько месяцев Сергей рассылал письма в редакции и литературные агентства, но это вечерами, а по утрам писал своё и только своё. Утро было для него свято. Сегодня он решил изменить этому правилу. Сегодня только письма.

Управился лишь к двум часам дня. Теперь можно было и "позавтракать". Заодно и пообедать. Достал из стола яйца. Холодильник был не по карману. Заглянув в хлебницу, с удивлением обнаружил, что середина, из остававшейся с вечера полбуханки, была выбрана. Странно. Ну да не привыкать. Часто он обходился и меньшим. Отломил от оставшейся корки кусок, легонько стукнул яйцом о стол. Ковырнул, появившиеся на нём трещинки, кусочки скорлупы бросил в раковину, потом уберу, отпил. И вдруг вспомнил, приснившейся ночью дикий сон. И мякиша в хлебе нет. Бред какой-то. Так и до "дурика" недалеко. Взглянул на стену, туда, где должна была висеть разделочная доска. Её нет..., может он сходит с ума? Это только гениальность соседствует с безумием, но ведь он-то не гений, и даже возможно не талант, а так, возомнивший о себе невесть что графоман. Значит дурак? Но и дураком считать себя не хочется. Хотя, с другой стороны, дураки никогда не считают себя дураками. Бред. Я просто "перебарщиваю" в погоне за испытыванием сладких мук от потерянной её любви ко мне. Я легко отброшу их, и боль постепенно уйдёт. "Время лечит". Я просто сам не хочу оставаться без этого. Пока не хочу. И всё же, надо хоть немного взять себя в руки. Не сдавить, не задушить своё чувство к ней окончательно, а совсем несильно поприжать. А доска найдётся.

Вечером, сообщив ему о вновь поступившей почте, пискнул мобильник, и Сергей вновь полез в свой почтовый ящик. Литературное издательство со странным названием "Каббала" приглашало его к сотрудничеству и высылало проект будущего договора. Условия были очень выгодны, а для начинающего писателя, пытающегося опубликоваться впервые - более чем. Странность заключалась лишь в том, что в никакую "Каббалу" Сергей не только не писал, но даже и не знал о существовании такого издательства. Мелькнула, лишь на мгновенье мысль, - Лишь бы "Каббала" не оказалась кабалой, - но это - на мгновенье.

* * *

Сергей Дмитриевич Намин - владелец большого книжного издательства и популярного телеканала, улетал на отдых в Испанию. Он заслужил его. Последние две недели были особенно напряжёнными. Телеканал заключал новый, обещающий стать очень доходным, контракт. Этот хренов писатель Садов выдвинул другие условия для издания своей новой книги, и их пришлось принять, потому что, Садов, был читаем, каждая его книга становилась бестселлером и буквально расхватывалась с книжных полок. А кто его сделал ему имя? Он. Намин. Но об этом мало кто знал. И теперь вот, он поднимает хвост. Скотина. Ну, что сделано, то сделано. Он тоже так начинал. Сейчас надо отвлечься от дел, на месяц забыть о них. Набраться сил для новых, уже обозначившихся сражений.

Под левой лопаткой, неожиданно и больно кольнуло. Боль, сначала отдавшись в левой руке, горячо разлилась по телу.

* * *

Он стоял в лодке. Лодка пересекала какую-то, неспешно текущую реку. Сидений в ней не было. На корме, что-то шевельнулось. Оказывается, в лодке кто-то был кроме него. Или что-то. Поднялся незамеченный им раньше старик. Как же он прошёл мимо него? Одет в какую-то коричневую хламиду. Борода.

Старик опустил в воду весло. Гребок. Других вёсел в лодке не было.

-Куда плывём, дед?

-На тот берег.

-Зачем?

-Там ждут тебя.

-Давай помогу.

-Не надо. Ты уже помог.

Чудно. Кто ждёт? Где? Чем он уже успел кому-то помочь? Лодка продолжала бесшумно скользить по водной глади. В полной тишине не слышно было звука падающих с весла капель, когда старик поднимал его для следующего гребка.

Берег приближался. На нём стояли двое. Может ждали переправы. А может его. Мягко, без толчка, пристали. Один из них, средних лет, и тоже, как и старик - с бородой, был незнаком. Но и он, не сделал шага к лодке, видимо, не собираясь переправляться на ту сторону, с которой приплыл Сергей.

В другом, он узнал, приснившегося около тридцати лет назад, незнакомца. Странно, за прошедшие годы тот ничуть не изменился. Вот только.... Да. Исчезло в нём что-то, какие-то черты, которые придавали ему вид философа. Оно стало лицом хищника. Умного. Беспощадного. Ах да! Ведь это снова сон.

Ну, с тем я уже разговаривал, - решил про себя Сергей, - Теперь надо познакомиться с этим. Ступив на берег, сделал шаг к бородатому. Тот выставил перед собой поднятую ладонь,

-Тебе нельзя сюда. Ты пойдёшь за ним, - кивнув, показал на старого знакомого, - Ты уже пошёл за ним, сказав ему "да". И это не сон. Ты умер. Умер в тот же миг, когда сказал ему, - Да.

-А...

-Как же прожитые тобой годы? - строго и всё же с горечью продолжил мужчина, - Это только твоё воображение. Они привиделись тебе в последний миг. Ты увидел свою непрожитую жизнь в миг смерти. Он обманул тебя. Впрочем, как обманывает и всех. Он жив этим. Вся твоя жизнь только привиделась тебе. Привиделась, когда ты сказал ему, - Да! Предавая, ты предавал и себя. Убив - ты сам умер!

-Идём! - повелительно, голос показался раскатом грома, сказал второй. Взмахнул полой чёрного плаща, поглотившим свет. Дохнуло холодом.

18.12.2007