В пятом часу утра Виктор пробирался по мартовскому льду из посёлка, почти городка, где он жил, в одноэтажный, деревянный посёлок, расположенный на другом берегу бухты. Среднего роста, хорошо и крепко сложенный, тридцати семи лет, сейчас он был похож на старика. Усталый и загнанный зверь. Луны не было, но и сил бояться попасть в промоину, тоже не было. Милиция приписывала ему убийство целой семьи.
А всё началось прошлой ночью. Не спалось. Ещё днём, из райцентра позвонила их общей знакомой, убегающая время от времени, и шляющаяся где-то по три-четыре месяца, жена, и попросила его, приехать следующим днём, девятичасовым автобусом. Ждать обещала на конечной остановке. Начала она спиваться, и исчезать из дома, когда сыну было ещё три года, теперь ему шесть. Он пытался искать ее. Писал заявления в милицию, тратил уйму денег на такси, в поисках разъезжая по незнакомым, до того, бич-шалманам. Находил, отмывая и откармливая, приводил в чувство, выкупал в кабаках, заложенное ею, золото. Ни битьё, ни уговоры не помогали. Виктор продолжал волноваться, злиться, и жалеть её.
Сейчас он лежал на диване, курил, и психовал на такую жизнь, на себя, на жену. Сын спал в своей комнате. Совершенно неожиданно послышалось ковыряние в замке входной двери. Виктор прислушался. Лёгкое, чуть слышное, но явное. Кто - то пытался его открыть. Почему тайком, почему не стучат и не звонят, почему среди ночи? Если воры, то они, по закону криминального жанра и просто логики, должны были бы впредь убедиться в отсутствии хозяев. Тихо поднявшись, прокрался вдоль стен комнаты и коридора, чтобы не скрипнул под ногами орголит, к выходу. С той стороны, почти шёпотом, переговаривались. Стараясь не дрогнуть голосом, решительно, ожидая в ответ услышать убегающий топот, спросил,
- Что нужно?
Нет, не убегали. Продолжалось спокойное обсуждение проблемы - как попасть в квартиру, не беспокоя соседей по этажу. Выходит - это не были домушники. А на незнакомый голос, он просто не станет открывать, выходит им, нужен именно он. Зачем? Стало страшно,
- Я соседей позову, если не уйдёте. Весь дом перебужу. Они милицию вызовут! Теперь, уже в крике, появился надрыв. Реакции - той, которая сейчас была так нужна ему, не последовало. За дверью затихли, но затем снова продолжили спокойно, деловито - ровно, вскрывать замок. Никто не собирался пугаться каких-то там соседей, милиции, и бросать начатое.
Виктор знал, что надо делать в таких случаях. Уже не таясь, метнулся обратно в комнату и, удерживая дрожь в руках, успокаивая себя, чтобы окончательно не поддаться панике, схватил гирю и вернулся к двери. Начал стучать в пол, плюя на наверняка, последующий за этим скандал. Бросил гирю, сбегал за гантелью, и начал ею водить по радиатору отопления в кухне. Решив, что нашумел достаточно, отложил железку. Замок, больше не пытались открыть, но всё ещё и не уходили. Снова взялся за гирю. Услышав на площадке ругань соседки снизу, заорал, приблизив рот к косяку,
- Мне двери вышибают, позвоните в милицию. Ломают какие-то, я их не знаю. Наконец послышались шаги этих, вниз по лестнице. Теперь они ругались с его соседкой, а она, видимо приоткрыв свою дверь, костерила их, обещая позвать мужа, сына и позвонить куда надо. Почувствовав себя уверенней, выключил в коридоре и кухне свет, забрался на подоконник, открыл форточку и стал через неё наблюдать.
Ночь была без единой звёздочки, остававшийся снег - почерневшим, лампочек над входом, сроду не было, а вышедшие, остановились на крыльце и их, кроме этой темени, закрывал ещё и козырёк подъезда. Зато теперь было лучше слышно.
- Может попробовать по балконам до него добраться?
- Нет. Снова шум. Не видишь? Не балконы, а застеклённые лоджии.
- Значит, сделаем в следующий раз. Надо было нормально подготовиться.
-Да заказчица сказала, что дверь еле держится и замок фуфло.
- Не вышибать же её было, а насчёт замка - это мы фуфло. Сейчас придёшь, скажешь, что на сегодня всё откладывается, с первого захода не удалось. Одно плохо - соседка с третьего нас видела.
Виктор услышал шлепки шагов по грязи вдоль стены дома. На тротуар выходить не стали, а сразу свернули за угол дома - подъезд был крайним. Он спустился с подоконника, нашарил на столе сигареты, спички, пепельницу и пошёл в комнату. Лёг на диван и, закурив сигарету, затянулся поглубже. Теперь ему всё стало ясно. И от этой ясности - жутко.
Позвонила днём, чтобы потом доказать этим звонком, своё отсутствие в посёлке. Видимо квартира, приватизированная, ей и её новым дружкам понадобилась. Продать и пропить? А Виктор был помехой? Чмошники. Совсем взбесилась. Доброжелатели предполагали, что помимо водки, она начала употреблять ещё, что-то. Слишком уж разительная перемена произошла с ней. И слишком быстро. Он убеждал их в обратном. И себя. Кто хочет быть обманутым - будет. И всё же сомнение зародилось. И он - приглядывался к её рукам, тайком осматривал квартирные загашники, думая найти объяснение её поведению, а с ним должны были появиться и планы, как же вытаскивать её из всей этой грязи. А ведь в квартире был их сын. А если бы он проснулся? Мальчик уже достаточно большой, чтобы узнать гостей. Значит и его?
С рассветом, заполнив пепельницу, напившись дегтярного чаю и побрившись, разбудил и покормил сына. Объяснив, как смог ситуацию и сказав, что едет в город за мамой, вышел из дома. У соседнего подъезда стояли машины - милицейская и скорой помощи, и толпились люди. Подошёл. Из разговоров понял, что минувшей ночью, здесь убили, возвращавшуюся с дискотеки шестнадцатилетнюю девочку. Убивали обрезком трубы, валявшимся тут же, и серые, ледяные комочки, бывшие когда-то её мозгом, забрызгали стену дома. Он знал её родителей, и сама она росла на его глазах. Решив узнать подробности после возвращения, заспешил к автобусной остановке.
На конечной в городе, его, разумеется, никто не ждал. Выкурив пару сигарет и, в ожидании обратного автобуса, решил побродить по магазинам. И конечно, на одной из улиц, почти столкнулся с ней. Он уже привык к тому, что очень часто, ноги сами ведут его туда, где она в данный момент находится. Наверное, потому, что:
Бредёшь босая, в мой пиджак одета,
Гремишь кастрюлей в кухне поутру.
Любовь? Да нет. Откуда? Вряд ли это.
А просто так. Уйдёшь, и я умру.
- А ты как здесь?
- Ты просила приехать. Поехали домой?
- Просила приехать? Ну, забыла. Сухого возьмёшь?
- Пошли.
Постояли в, на удивление недлинной, очереди.
- Две Рислинга, если он не мытищинского розлива.
- А что это - Мытищи?
- Понятно. Одну, пожалуйста, откройте.
- Здесь не пьют.
- Я выйду.
- Давай во двор зайдём.
- Конечно не на тротуаре. Будет как в анекдоте про покушение на Никиту Сергеича - толкаются, руки тянут - дай я, дай я.
-Вон и скамейка, и даже со столиком.
- Садись.
- Присаживайся.
- Даром твои командировки не прошли, словарный запас обогатился, а с рукой что?
Каждый отпил по своему настроению.
- Рассказывай.
- Гуляли в компании, и один дебил, прямо в квартире ракетницей выстрелил. Ему кисть оторвало, стёкла повылетали, паркет в кучу собрался, а я вот в хирургии лежу, мизинец и безымянный собирали.
- Все вы там дебилы. Ракета, наверное, звуковая была - её со стакана ходового мостика запускают. Она и по диаметру другая, в ней пороховой заряд больше.
- Ну, допиваем, и я пошла - перевязка скоро. Вторую с собой заберу? Как наш мальчик?
- Ты бы о нём, перед тем как отправляться в очередной вояж, вспоминала - целее была бы. Прям только из Афгана. Или, по крайней мере, первым делом о нём спросила. Забирай.
На кухонном столе, лежала, выполненная печатными буквами, записка. ПАПА Я ПОШЁЛ ИГРАТЬ К ДИМКЕ. Виктор, промёрзнув на остановках в сыром, весеннем воздухе, решил отогреваться, забравшись с кружкой, дымящегося чая, и сигаретой в горячеенную, благо и здоровье и дублёная шкура позволяли, ванну. Дверь в ванную комнату, боясь не услышать, когда вернётся мальчик, плотно прикрывать не стал.
Конечно, где-то далеко, в Подмосковье, были его родители, брат, племянники, и конечно он любил их, но мальчика Виктор любил почти болезненно. Когда сыну не было и двух месяцев, а Виктор пошёл в рейс, тогда он ещё работал боцманом на спасателе, отдавая, душной, летней ночью якорь в Заливе Петра Великого, стоя на брашпиле и глядя на южные звёзды, вспомнив своего, только родившегося сына, он заплакал. Даже не заплакал, слёзы лились, у девяностокилограммового, ворочавшего через день двухпудовку мужика, сами. Наверное, так - выглядит счастье.
Когда мальчик плакал, Виктор брал его на руки, они прижимались щека к щеке, и через мгновения, он замолкал. Щека была нежно бархатистой, этой бархатистостью напоминала персик, и пахла молочком. Позже, трёхлетним, с разрешения капитана и работая уже третьим помощником, он взял мальчика в рейс. Рейс был каботажным, обещал быть не долгим, а море, по лоции и прогнозу, "еврейским". Но поход затянулся почти на три месяца вместо обещанных двух недель, и в портах они ходили на пляжи и в кафешки. В Корсакове на вопрос - есть ли мороженное, искренне удивились:
-Откуда? Лето ведь. Оно же тает.
России ещё не было. Был Союз нерушимый. На время своих вахт он передавал мальчика, свободным от работы матросам и его радовало, что ребёнок получает чисто - мужское воспитание. Как-то, стоя на палубе, сын спросил,
- Можно я в воду прыгну?
- Ты ведь плавать не умеешь.
- Ты же спасёшь меня.
В тоне, каким он это сказал, была непоколебимая убеждённость и вера.
Ещё, лёжа в ванной, он вспоминал как, за год до этого рейса, багряно - золотой осенью они с сыном, шурша листьями, бродили по парку. Не за руку, молча и всё же, оставаясь одним целым. Похожий, в тёплом комбинезоне на пингвинёнка, забавно переваливаясь, мальчик, задумчиво - сосредоточенно глядя под ноги, шёл на два-три шага впереди. И, наверное, это тоже называлось счастьем.
Как-то, через пол - года после свадьбы, идя скользкой, заснеженной улицей подмосковного городка они встретили двух старичков, его и её, бредущих под руку, и сразу представив себе прожитую ими жизнь, - Вот они, ещё очень юные встречаются, вот она провожает его и встречает со всех пронёсшихся над ними войн, потом они растят детей и вместе не спят когда те болеют. Потом они, уже старенькие, читают друг другу, полученные от них письма, - и с неожиданной, щемящей завистью, обратил внимание жены на неуверенный, осторожный шаг старческих ног, бережно поддерживающей друг друга супружеской пары,
- Какие счастливые.
А почему они не смогли? Ищи причину в себе? Может, виновата его работа? Эта дурацкая болезнь морем? Они смеялись зло, ругая себя, - находясь в море, мечтаешь о возвращении, пробыв пару недель на берегу, о скорейшем выходе в следующий рейс. Но стоит ли та отдача, в денежном эквиваленте того, что дети вырастают без тебя, а с твоей женой, скорее всего, спит кто-то другой. Как говорится - в каждой шутке - есть доля шутки. И снова с тоской вспоминаешь ту атмосферу братства, присутствующую в экипаже - эту привилегию людей, вынужденных находиться по долгу, в ограниченном пространстве вместе, и связанных общим, часто опасным, но любимым делом. И снова ходишь по магазинам и закупаешь сигареты, и чай, и прочую мелочь, без которой, длительное проживание на судне становится ещё более длительным. И готовишься к выходу.
Выходит в том, что происходит с его женой сейчас, виноват он сам?
* * *
Уже длительное время с лестничной клетки доносился бубнёж и, не сумев побороть любопытство, Виктор выбрался из ванной, накинул на распаренное тело халат и подошёл к входной двери. Прислушался. Как заевшая пластинка, повторялся ночной кошмар.
- Ты топор не забыл?
- Держи.
- Сейчас он дома. А сын гуляет.
- Ему деться некуда. Давай начнём с той соседки, что нас видела.
Чётко услышал уходящие шаги и, даже, треньканье звонка. А затем и вскрик женщины, открывшей дверь. Кожа на голове зашевелилась. Рванулся к окну. Заорал в открытую форточку:
- Помоги-и-те....Здесь убивают...
Но одиноко проходящий по двору капитан, какого-то там ранга, так и проходил.
И даже не повернул головы. А на лестнице раздались, в который уже раз, возвращающиеся шаги.
- Хорошо ещё мужика дома не было.
- Да. А так всех без особых хлопот положили...бабу, обоих пацанов, старуху.
- Теперь его очередь.
Кинулся одеваться, головой понимая, что чем больше он пугается, тем труднее будет быстро собраться, и одновременно, лихорадочно прокручивая, возможные пути бегства.
Самым оптимальным был только один. Лоджия. Бросился к ней. Открыл раму, выглянул наружу. Рамы застеклённых лоджий нижних этажей были закрыты. Придётся прыгать.
Стальных прутьев, как у балконов, чтобы, ухватившись за них, можно было опуститься хотя бы метром ниже, на лоджиях нет. Ему предстояло, сначала взявшись за край бетонного ограждения, скользнуть вдоль стёкол трёх этажей.
И повиснув над землёй, поблагодарив Бога за то, что тот вывел из дома сына, Виктор разжал пальцы.
Приземлился в плешь раскисшего, грязного снега рядом с изумлёнными детишками. Рэмбо! - читалось в их широко распахнутых глазёнках. Развернувшись, побежал в четвёртый подъезд. Там жил, увлекавшийся охотой знакомый. С порога начал торопливо, сбиваясь и, наверное, бессвязно, рассказывать о происходящем. Но что-то, тот всё же сумел понять, если, велев жене садиться на телефон, сам кинулся собирать двустволку.
Вернувшись, внимательно посмотрел на Виктора и, убрав оружие, позвал - Пошли. Вместе вышли во двор. У подъезда стоял Урал, забитый солдатами комендатуры, с лежавшими на их коленях, автоматами, чуть дальше милицейский УАЗ и машина скорой.
- Пошли. Провожу - повторил охотник.
Проходя мимо ТОЙ двери, Виктор, отшатнувшись от неё, в ужасе, прижался плотнее к перилам. Вошли его квартиру, она почему-то была открыта. И замок был цел. Видно не успели взломать.
- Ты сейчас ложись, успокойся. Всё будет хорошо. Больше не придут.
Выкурили по сигарете.
- Закрой за мной. И отдыхай. Пока.
Хотелось спать. Не спал он уже четверо суток - пятые пошли. Попробуй тут засни, то за жену переживал, то теперь вообще чёрт те, что вокруг стало происходить.
- Скорее всего, он их и зарубил.
Незнакомый голос на лестнице, принадлежал женщине. А отвечавший - мужчине.
- Вполне допустимо. Я опрашивал мужа погибшей. Ночью тут грохотали и она, не выдержав, выходила с кем-то ругаться, видимо с соседом. У него и так неприятности, а тут ещё это. Всё в кучу. И вот результат. Давно бы развёлся и жил спокойно, а её материнства лишил. Суд был бы на его стороне. А что теперь? Если конечно это он.
- А на кого ещё думать? Ведь ничего не взято. И откуда у них могли быть враги? Он мичман, она медсестра. Нет, это личная неприязнь, и даже не неприязнь, чтобы натворить такое - это должно быть, давно копившейся ненавистью, а это значит и раньше, хоть в какой то мере проявлялось бы в отношении к ним кого-то из окружающих. И сейчас стало бы известным. Нет - это скорее вспышка внезапной злобы. И сосед очень удачно вписывается сюда. Ночной скандал, наложенный на личные неприятности с женой и, следовательно, умноженный, на растрепавшиеся, в результате этого нервы. Его отпечатки у нас есть?
- Взяли в квартире, пока он в другом подъезде был.
- Надо будет убедиться, что это именно его, и перенести их на орудие преступления, если там отсутствуют. Мы ведь с тобой знаем, что это он, больше просто некому, а за ним понаблюдать, хотя бы затем, чтобы не сбежал.
- Так ведь и орудия нет.
- Учить тебя? А что по девочке?
- Да там вроде всё ясно. На дискотеке послала своего парня. Он ушёл первым, наверное, поджидал её возле дома. Уже задержан.
- Ну, если и будет в чём-то заминка, уже есть на кого думать. Тем более что парня к этому делу не пришьёшь, а этого к тому, как два пальца об асфальт. Жили в одном доме. И мотив можно найти. А допрос - дело техники.
У Виктора, от подслушанного, волосы встали дыбом. Если так всё и слепят, приговор будет однозначным. Надо бежать. Переждать пока найдут настоящих преступников. И надо поторопится, пока действительно не приставили филеров.
В том, что не приставили, он был уверен. Не успели пока. Но куда? Ладно, сейчас главное выскочить. Куда пойти, решать будет, когда убедится в отсутствии слежки.
Попросил соседку по площадке, дав ей запасной ключ, пока он будет отсутствовать, приглядывать за мальчиком и кормить его.
- Моему будет веселее, - охотно согласилась она.
Вышел, предварительно понаблюдав за улицей в приоткрытую дверь. Увидев сына, обрадовался - не надо будет светиться по знакомым в поисках.
- Меня несколько дней не будет, поживи пока у тёти Жени, сейчас пойди к ней, чтобы она тебя увидела.
- А с тобой можно?
- Нет, да я не долго совсем.
Дни пока были короткими. Начинало смеркаться. Наконец вспомнил, про работавшего с ним, одиннадцать лет назад, на водолазно-морском катере, Гену. Только что приехавший, на Дальний Восток Виктор, устроился на этот катер матросом. Гена же был несколько старше и с хорошо, оплачиваемой профессией водолаза. Очень удачно вспомнив о нём, Виктор даже обрадовался, если конечно слово радость могло подходить к его состоянию. Дело было в том что, несмотря на всегда ровные, сохранявшиеся дружественными, отношения, они довольно редко встречались. Работали хотя и в одной конторе, но на разных теперь судах, у каждого своя семья, свой круг общения, свои проблемы и интересы. Но при встречах, всегда не просто здоровались, а если позволяло время, закуривали, расспрашивали друг друга о жизни, и если нужен был совет или помощь, и советовались, и помогали.
Оглядываясь, дабы убедиться в отсутствии нежеланного сопровождения, Виктор зашагал к нему. Гена жил на окраине, в расположенном на самом берегу, частном доме и уж там Виктора никто не догадается искать.
Хозяин вышел на лай двух огромных псов. И это сейчас на руку, - отметил про себя. Поздоровались, закурили и Виктор, рассказав ему всё, не скрывая и желания ментов упростить себе задачу, попросил разрешения переночевать, чтобы, поднявшись рано утром, перейдя бухту, остановиться у кого-то из знакомых и переждать свою грозу.
- Ты постой, покури пока на крыльце, жене я сам объясню и расскажу, что ей нужно знать.
Задумался, поверил или нет, или уже ментам названивает? Ничего другого не оставалось, как надеяться.
- Пошли в дом.
Катя была травницей и, пока подогревался ужин, заставила Виктора выпить большую чашку, обжигающе-горького, отвара пустырника.
За ужином он, несмотря на лояльно встретивших его хозяев, прислушивался к тому, что происходит на дворе, готовый с первыми звуками подъехавших машин и лаем собак, пусть даже босиком, броситься прочь. Но ужин закончился благополучно и хозяйка, начала стелить гостю.
Улёгшись, продолжал слушать ночные звуки.
* * *
В четыре Геннадий распрощался с ним, проводив до кромки льда и показав начало наиболее безопасной, для этого времени года, тропы. Примерно через час Виктор подходил к другому её краю.
Решил идти к двум, славящимся по посёлку как алкаши, знакомым,
- А что, - размышлял он, - Мужики они по жизни нормальные, глубоко с расспросами не полезут и болтать, если предупредить заранее, не будут. А что пьют, так не на его, и вообще, не его это дело. И расположение дома на трёх хозяев, с огороженными друг от друга заборами, входами, его устраивало.
Достучался. Открывший Паша, даже не удивился неурочному визиту. Его друг сидел перед заканчивающейся бутылкой.
- Доставать тебе? - кивнул на стопки.
- Доставай.
Пропустили по одной. Пустую, убрали, вытащили вторую, заткнутую скрученной газетой.
- Потом ещё наскребём?
Виктор кивнул, соглашаясь, - У кого берёте?
- У Тоньки, зато знаешь, наверняка не отравишься. У тебя, что случилось?
- С коброй поцапался, - такое объяснение, было всем понятным, бабы - стервы, - вы, если пойдёте куда, обо мне никому ни слова. Она меня вмиг вычислит.
- Да мы, особо разгуливать не собираемся. Сходим, дрова Степановне поколоть обещали, она сотку подбросит, на обратном пути к Тоньке.
Виктору важно было, чтобы как с можно меньшим количеством людей они встречались. Солидарность солидарностью, но бережёного - Бог бережёт, а не бережёного....И продолжение как раз подходило к его случаю.
- Да на пузырь я дам.
- Всё равно. Во первых, Степановне обещали, во вторых, в следующий раз, она других найдёт.
Виктор понял, это их хлеб, и хотя они и имели славу алкашей, но у одиноких стариков котировались, и поэтому им давали в долг, по потребности на данный момент, деньгами или самогоном.
За окном незаметно посерело, а потом и вовсе рассвело. Парни начали собираться.
- Тут у тебя, чуть осталось, допивай, устраивайся. Вечером вернёмся, принесём.
- Снаружи замок навесьте. Вы же ушли, и никого у вас нет.
- Как скажешь.
Оставшись, наконец, один, по большому счёту любое общение, сейчас ему было в тягость, включил, повидавший виды, даже фамилию невозможно прочитать, телевизор. Выпитая водка не цепляла, а какое счастье сейчас было бы напиться и уснуть. Хотя бы голова отдохнула. Допил остатки, улёгся на застонавший в экстазе диван. Телек раздражал, да и вдруг его слышно со двора. Этого допустить было нельзя. И потом, лучше уж ему знать, что происходит снаружи. Выключил.
Что же происходит? Его сначала пытались убить, а получилось, подставили под расстрельную статью, и своего, хотя и более высокой ценой, всё же добились. Он валяется на какой-то помойке и пьёт с бичами самогон. И как долго он будет задавать себе одни и те же вопросы? Так может лучше пойти и сдаться? Будь, что будет? А что будет без него с мальчиком? От этих вопросов голова шла кругом. Он уже ни в чём не был уверен. А вдруг у него действительно перемкнуло из-за своих проблем? И он пошёл и убил? Про топор они говорили. Да у него и топора-то в доме не было. А может, был? Или взял у кого? А если слух докатился уже и сюда? Такие новости моментально разносятся. И тогда мужики покрывать его конечно не станут. Или всё же сначала спросят, насколько это правда?
Дом окружали. Тот же женский голос, что и на лестнице командовал,
- Сказали, что он здесь, становитесь у окон, при малейшем подозрении на сопротивление - стрелять, мы не знаем, что у него. Может он ружьё, где украл. А вы двое, дверь вышибать.
Да сколько же их на него одного? Раздался грохот.
Виктор подпрыгнул и сел, парни обивали снег с промокших валенок. Всё- таки сумел хоть ненадолго заснуть.
- Ты нормально?
Ребята выкладывали из авоськи продукты. Из второй - достали, обёрнутую в газеты, кастрюлю. На улице начинало темнеть. Выпив, сразу разлили по второй.
- Бабуля сказала - мало будет, ещё зайдёте. У неё для нас и на завтра задание есть, вкусно хрустя огурцом, говорил Павел - не пропадём.
Виктору лезла только водка.
- Выдали зарплату, парни в посёлок подались, я тогда на рейдовом буксире работал, - начал рассказывать, как спасал от угона англичанами, судно Паша, - А я, решил на паровик, к друзьям сходить. Послали гонца, и чтобы без конца не бегать, наказали брать сразу ящик. Нас трое, да гонцу налить надо. Начали пить. В общем, просыпаюсь, подомной мягко, вокруг темно, в зарешеченный, что интересно, иллюминатор, звёзды светят, и шум винтов слышу. Решил, это меня японцы украли, ну думаю - выберусь, найду ходовую рубку, рулевого убью, открою кингстоны и затоплю похитителей вместе с собой, но в плен не дамся. Бойскаут. Поднимаюсь, начинаю выход искать, нашарил в темноте койку. Длинная. Значит, меня не японцы, значит, меня англичане украли. Вижу, надо мной световой люк какой-то, звёзды, поднял руку к нему - задрайки, должен открываться. Начал вокруг себя шарить, может, найду что тяжёлое, нашёл коробок спичек, зажёг одну - передо мной дверь, рядом выключатель. Щёлкнул - свет, тот же кубрик, на палубе мой полушубок, я оказывается, на нём валялся, пацаны на койках, а за шум винтов, я льющуюся за борт воду принял. Растолкал парней, похмелились, им рассказываю - посмеялись. Что же смешного, спрашиваю, а если бы в темноте кого-то из вас нашёл? Да я бы вас за врагов принял - и задушил сонных.
Сейчас, сидя за столом, они тоже посмеялись, пожелав выпить за тогдашний, переливающийся через край, даже из алкашей, советский патриотизм. Нищих, но таких счастливых, уверенных в завтрашнем дне, и не догадывавшихся о своей нищете, людей.
- Лично я, - произнёс наконец-то товарищ Павла, - Нищим себя тогда не считал...
- Тогда никто не считал.
- ...зато колбаса по два двадцать и вообще всё.
- Мне дороже, чтобы не указывали в чём и с какой причёской ходить, - возражая, упростил свою мысль Виктор, - Чтобы не зажигали свет в кинозале посреди сеанса, проверяя, не должен ли быть кто в это время на работе. Пусть на работе и следят за этим.
- Зато, как страну другие уважали...
- Не уважали, а боялись, и боялись не армии, а дури политиков - маразматиков, дури этого дома престарелых - политбюро и ... лучше уж анекдоты давайте.
Укладываясь, Виктор вспоминал историю, услышанную от Павла. Но он-то трезвый был. Да, когда жена неожиданно исчезала, он дня на два - три мог заквасить. Сын был его тормозом. Мальчик должен быть ухожен, накормлен и на его глазах. Пил дома, и чаще предпочитал свою компанию, он и зеркало. Большинство знакомых - моряки, разговор всегда о море, штормах, пережитых страхах. Всё это он много раз слышал, видел, знал. Знал, что новый ураган казался сильнее предыдущего и новый страх ужасней уже пережитого. И ему стало скучно гулять в компаниях.
Утром мужики начали готовиться к трудовому подвигу нового дня. Виктор подсел к ним.
- Парни, как я смогу закрыть дверь?
- Что? Решил жене пойти сдаться?
- Наверное, так будет лучше. Когда возникают проблемы, надо не бегать от них, а двигаться навстречу - быстрее разминёшься.
- Просто навесь замок не закрывая.
* * *
Виктор решил сначала пойти на пароход, на котором работал раньше. Экипаж знаком, боцман - хороший товарищ. На верхней палубе, и в рубке дежурного - никого. По трапу поднялся к каюте боцмана. Не заперто. Сел к столу.
- Здорово. Какими судьбами? - в каюту вваливался боцман.
- Нужда привела. Я поживу у тебя? - и пустил в ход, сработавшее уже, объяснение про скандал с женой.
- Конечно. Кэп тебя знает, если увидит, возражать не будет, комсостав прежний, я после работы домой ухожу. Скоро обед, пойдёшь?
- Если можно, второе сюда принеси. Настроения нет, никого видеть, и будь добр, не афишируй моё появление.
- Экипаж приглашается на обед - объявил динамик.
- Уже иду - отозвался ему боцман.
Виктор перебрал на полке журналы "Иностранной литературы", выбрал, в котором печатался "Крёстный отец".
- Вот и обед пришёл - вернулся в каюту боцман и, поставив на стол, с горкой наполненную макаронами, политыми подливой, тарелку из-под первого.
- Я сейчас домой уже пойду, вахтенным работу дал, остальных отпустил, тебе ещё, что ни будь нужно?
- Дай мне ручку и бумагу.
- Без проблем. Чай, сахар, сигареты в столе. Найдёшь. До завтра.
- До завтра.
Заперев изнутри дверь, немного перекусив, улёгся с журналом на заправленную койку. Но через какое-то время, поймав себя на том, что одна и та же свербящая мысль, не позволяет понять прочитанного, отложил чтение на потом. Поставив пепельницу, хотя и запрещалось на судах курить в постели, но кто же его видит, на близко расположенный к кровати, диван, задымив сигаретой, начал, в который уже раз, анализировать свою, так круто сложившуюся для него, ситуацию.
- Да нет здесь никого, - внезапно услышал через переборку голос, откуда-то появившегося, видимо дежурного по судну. Потом подёргивание дверной ручки. Саму дверь, не позволяла увидеть неширокая, прикрывающая от неё кровать, чтобы отдыхающий человек мог чувствовать себя наиболее комфортно, переборка.
- Это каюта боцмана. Он уже на берег ушёл, вы же смотрели журнал увольняемых, в этой тоже никого.
Видимо они отошли к следующей каюте. Виктор, тихо приподнявшись, поплотнее сдвинул прикроватные шторы.
- Давайте за "мастером" схожу. Ключ такой - все каюты, кроме капитанской, открывает.
- Конечно, принеси, - ответил уже слышанный женский голос - во все будем заглядывать. Его видели входящим на ваш трап. И никто, сходящим с него.
Виктор похвалил себя, за предусмотрительно задёрнутые, шторы. Вставили ключ, открыли, Виктор перестал дышать, удовлетворённые осмотром, закрыли вновь.
- Так куда же он мог деться? - задумчиво произнёс удалявшийся голос.
Закурив и успокоившись, Виктор пересел к столу. Придвинул, оставленные по его просьбе, боцманом листы. Заявление. Отбросил испорченный. Надо ведь сначала, куда оно будет направленно. Взял чистый. В прокуратуру города...Подробно описав ментовский беспредел, уместившийся только на четырёх, заполненных бисером, с обеих сторон листах, взглянул на часы. Ого,...а ведь уже ночь. Достал из стола чай. Попью и в душ, заодно побреюсь.
Захватив всё необходимое, послушав, вымерший коридор, вышел из каюты.
Пустил горячие струи и, отрегулировав, сделав их температуру терпимой, улёгся на пластиковую, покрывающую кафель решётку.
...он лежит на горячей гальке пляжа в Симеизе. На второй день своей свадьбы, предоставив гостям, праздновать его самим, они приехали на Казанский вокзал и сели в поезд, следующий в Симферополь, оттуда автобусом в Ялту, а затем, оглядывая с борта катера, открывающийся берег, выбрали понравившуюся остановку.
Его юная, такая желанная женщина, совсем рядом. Он слышит, приближающийся шорох её шагов, чувствует как её узкая ладошка, нежно ложится ему на закрытые веки.
Целует её...
* * *
Мало нам убитой девочки, - возвращая телефонную трубку на место произнёс начальник милиции, сидящим поодаль участковым, - Теперь ещё этот придурок, который три дня назад переполох устроил, ну который в одном доме с погибшей жил, с собой покончил. Вены себе, на каком - то пароходе в душевой вскрыл. Ещё и в письме прокурору бред свой описал. Будто семью, его соседей, целиком вырезали. Крышу сорвало. Может от пьянки? Белая горячка? Поезжайте - выясните. Скорая уже выехала.