Когда меня здесь две женщины в погончиках попросили написать причину приезда, указала коротко: мне варварство не нужно.
Прочитали и кивнули, причина достаточна.
Где-то в Европе смотрю на красные черепицы крыш домов пониже, с шестого этажа... Нравится думать о старинных домах, о чём и как в них люди жили в веках прошлых...
Мне очень интересны высокие крыши с красной черепицей на них. И особенно башенки со шпилями, возникшие когда-то надо всем более низким.
О чём эти старинные дома... старинные шпили надо всем...
Поэзия прошлых веков в архитектуре...
И как мне нужно возникнуть над более низким...
Думать и желать опасно...
Понимать - надо, куда и как летишь в общем самолёте...
Я наконец живу в городе, где по улицам не ходят люди со злыми, тупыми и скучными лицами существ не думающих о серьёзном, в серых одеждах, почему-то с синими или сиреневыми волосами и женщины, и мужчины - "они пидорасы?" - спросил раз Хрущёв на выставке в манеже, - и многие на улицах бормочут в телефоны как больные в психбольницах, спрашивают штампом "как дела" - дел не имеющих, и у почти всех у них уши заткнуты белыми пластиковыми бормотушками.
Они полностью отключены от жизни?
Да, придурки с детства и есть придурки, говорю честно, как меня учили в детстве, не врать.
Зачем они мне?
Да ни для чего. С ними не встретиться улыбками, с ними не поговорить об интересном, с ними не обрадоваться.
Они даже не тени. Они - ну... вроде пластикового мусора: самоуничтожаются тысячу лет...
Терпеть вынуждают.
Я не терплю.
Они остались в городах, застроенных скучно. Типовыми кирпичами, умноженными на двадцать пять этажей. Без архитектуры. Одна линия по линейке вверх, вторая поперёк, обозначающая крышу. Первый этаж скучнейше помножен на двадцать пять.
Архитектуры - ноль.
И содержания в людях в сторону развития - ноль.
Но я, сегодня, живу совсем где-то в Европе...
В стороне от крайне медленного исчезновения в природе пластиковых пакетов и бутылок.
Мне потребен пруд, в городе, с белыми лебедями. Не пластиковыми, не надувными. С живыми. И со скамейками по сторонам пруда.
Здесь, на улицах со старинными домами и красными крышами из черепицы. И пруд очищенный от водорослей, и лебедей в пруду пьяные не ловят на жратву, и скамейки по зелёным сторонам....
Мне нравится. Меня надо за такое ненавидеть?
Да пожалуйста, проклинайте, видя меня по вашим постоянно болтающим ерунду и мусор смартфонам, ненавидьте, мне то без разницы, у меня в ушах бормотальщики пластиковые не торчат...
Мне нравится слушать бесшумность медленных, низких волн городского старинного пруда...
...Чего-чего? У вас какая-то война? И тысячи людей погибают и города рушатся?
Я выключаю новости ужаса, мне они не нужны.
Я, как и все в мире, живу один раз.
И имею право, имею возможность выбирать - как мне жить.
В стороне от всякой смертельно опасной гадости.
Сохраняя человеческое в себе, человеке, я хочу знать светлое.
И я имею право запрета лезть в мою жизнь со всякой омерзительной, для человека, гадостью.
Уничтожайте светлое в себе. Сами. В далёкой стороне от меня.
Я смотрю на пруд. Старинный.
И на лебедей с лебедятами.
Народившихся недавно.
И добавляю.
В мае вся природа живёт исполнением ожидаемого.
Да, новая листва на деревьях, яркая, светящаяся. Да, новые стебли цветов. Да, и сами цветы появляются.
Радостью.
Плесками мая, исполняемыми...
Во всём окружением меня вежливая, культурная, спокойная надёжностью обстановка.
Я фантазирую?
Я не знаю...
2
Всплыло само по себе...
Прежде я потеряла с ним и голову, бегала за ним как собачка, и девичье нетерпение превращения в женщину. Из Ивана стал Оскаром, тоже здесь поменял себе имя, так удобнее в общении, без лишних расспросов.
В моей спокойной квартире просторная кровать, по стене с двумя сдвигаемыми дверями шкаф одежды и посередине на нём зеркало от ковриков до потолка. В широком зеркале на ходу вижу себя со всех сторон. Здесь хорошо выбирать одежду, одеваться до вытачивания своего вида - лоск.
Настоящие мои зеркала никому не видимы. Они в душе, в разуме, на гранитных фундаментах и образования, - в Медакадемии нас учили серьёзно, - и многих прочитанных с самой юности книг, в личных размышлениях и желаниях, в восприятии или же отталкивании происходящего в днях вокруг. Они отражают моё содержание.
Выбираю летнюю светло-бежевую юбку, тонкую белую блузку не синтетическую, из хлопка она, женский пиджак, приталенный, сшитый под мундир с вертикальным воротником, показывающим мою строгость? Может... не знаю...
По работе мне контролировать поступления поддельных лекарств в аптеки, - слишком много пустышек, особенно по разряду дорогих таблеток, растворов для уколов. Проверять, находить, освобождать покупателей от обмана. С утра аптеки, и к себе на службу, руководить лабораторией анализа лекарств, не допущенных в продажу.
Сегодня еду на своей небольшой машине, по своему городу на ней удобнее, не длинный тамбур на колёсах.
На днях забыла заехать на заправку, поехала автобусом. В конце маршрута завод сборок автомобилей, много рабочих. Втиснулась, протолкалась на середину. Поехали. Чувствую задом, кто-то прилично надавливает своим передом. Глянула. Выразительный, и в глаза смотрит честно, показывая - да, нравитесь... Подыграла, придавила, придавила задом на него, подвигала. Трётся, давит. И вложение в его брюках почувствовала, начальное восстание трудящегося. Хорошо, поиграю. В тесноте повернулась к нему, вкручиваюсь в его глаза глазами удивляющимися, не отвергающими, грудями на повороте придавила на него, не растерялся, вложил в мой карманчик визитную карточку. Встретиться захотел, поняла простейшее. И сейчас бы по настроению с ним поиграла бы, да случайность не сомкнуть...
Мужчину к себе приворожила? Ну и замечательно, женщина во мне чувствуется. Перед выходом сказала ему своё имя: Сандра. Так получилось значение имени - озорная, умеющая добиваться исполнения желаний. До европейской страны меня называли Александра.
Опять нахожу в аптеке три негодных лекарства. Звоню, приезжает наша инспекция составлять документы. А я к себе, в лабораторию. По пути остановившись возле знакомого кафе и пообедав. Здесь, в спокойном городе, готовят вкусно...
3
Чем мне не понравился мужчина в автобусе? У него волосы заглажены назад, собраны в пучок и перехвачены цветной, зеленной резинкой. Нет. Либо женщины как женщины, либо мужчины как мужчины. Промежуточные отпадают сразу.
Пошутить можно, а найти нужное?
Где нет радости - там нечего искать. В женском магазине найду, чего хотела, и радость...
Сегодня подписала документы и уехала домой пораньше. С самым важным листом, написанной мною, сама зашла в кабинет главного нашего, протянула продолжением себя, неясно во что, - добрый день, Оскар, прочтите, адрес в конце, ключ от квартиры оставляю, запасной.
Прочитал. "Я в вас влюблена заново, вы не замечаете. Жду в семь вечера." Дотронулся пальцем до подбородка. Своего. С глазами в стол.
Повернулась и ушла в юбке обтяжной, в белом женском пиджаке, лёгком, похожем на мундир. С вертикальным воротником. Тоже белым.
На мне выросло живое плоское, немного пушистое дерево. Или, больше нравится, древо завлечение. Мне надоело жить бритой внизу, ходить девочкой подрастающей. Я женщина, на мне выросли мои волосы. Началом по пухловатым сторонам вложены, коротко и густо прикрывая её, утягиваясь под неё между ног, изгибчиво и густовато прямо над вложенной, темноватостью напоминая ствол, и изгибчивыми плавными поворотами напоминая веточки, полупрозрачные, менее густые, справа и слева стволика в середине, почти песочного цвета. Темноватее, где - напоминая ствол, в середине.
Оскар учился в академии на курс выше меня. На днях я опять почувствовала себя собачкой, бегающей за ним.
И что мне? Тогда то влюблялась и скромничала, не извещая его, теперь влюбилась заново и - прибраться, подготовиться к конференции, не объявленной остальным, кроме него...
Я поменяла после струй душа дневные трусы на свежие, и лифчик, накинула на себя прозрачный пеньюар... Причёска, накрытая в душе не промокаемой шапочкой, осталась прежней, немного поправленной. И лицо своим, без подкрашиваний.
Радовалась, Оскар увидит меня не худой студенткой, не толстой женщиной без талии, - ладной, стройной молодой женщиной.
Дверь открылась и заперлась. Мужчина прошёл на кухню. Там никого. Пришёл в комнату, где я.
Лежащая на кровати под пледом.
- Ты сорвала меня в глубокие волнения! Я, твой руководитель, прочитал твоё короткое письмо... Как мне быть? Сидел и думал... В тревожном волнении!
- Мне тоже... как быть? Влюбилась в тебя заново, как когда-то, и там не признавалась...
- Привёз с собой шампанское, коньяк, пирожные, шоколад, чего ты будешь?
- Я должна чувствовать, познать тебя трезвой, чистой желанием и чистыми, натуральными восприятиями... позже посидим...
Отошёл немного в сторону, покидал на ковёр одежду с себя. Оставшись в трусах под моими наблюдениями. Сохранил себя, не потолстел. Немного расширился, став мужчиной.
Сдвинул в сторону плед и увидел стройную молодую женщину, лежащую на спине с разрешающей любое улыбкой, в оранжеватых светлых тонких трусах и лифчике чёрном. Присел к бёдрам, погладил их по сторонам и изнутри, поцеловал, по сторонам и изнутри. Провёл пальцами по трусам до самого низа, немного нажимая на выпуклую вложеню. Оттянул тонкую резинку трусов, немного показывающих над собой серовато-коричневатые волосы, поцеловал их, поймал ноздрями запах и их, и под ними.
Протянул обе руки, втиснул под чашки лифчика, сдвигая наверх, прижал, прижал забелевшие...
Женщина присела, отщёлкнула, отбросила лифчик, легла, головой на высокую подушку, чтобы видеть.
Поцеловал груди, сошёл по животу ниже, ниже, снял с себя трусы, с неё тоже, увидел дерево волос, сжатые, закруглённые под самый низ губы среди волос, с немного выпирающей согнутой, уплывающей вниз крышечкой над ягодкой, спрятанной под ней.
Протянула вниз руку, вспушила волосы вокруг вложены...
- Manau, tu ?inai, k? daryti. B?k su manim vyru. O aš su tavim moterim. Gali mane išpisti taip, kaip nori.
И сразу на понятный мужчине обрывистым переводом...
- Пожалуйста, порадуй меня внизу её ласканиями... со мной ты мужчина... я с тобой сейчас женщина... предлагаю себя... не отвергай скромностью... открой мою скромную вложену своим натыром...
Радовал, радовал... по самой ягодке, делающей тело женщины напрягаемым и отплывающим в единственное, в чувственное ожидание всякой секундочки... в продление...
- Раскрытая ожиданием вложена прекрасна,- поднял голову и горячо прошептал мужчина.
- Tavo gra?uolis jau stovi. Koks kietas, stiprus. Ах! Впереди твой втырь такой опасный круглотой вначале... неужели вместится в мою входиком с малинку...
- Не переживай, она сама сумеет... раскрыться...
- Тогда меня в нежную вложеню fuck me in a tender pussy... Ждущую твой твёрдо прижатый к животу... Jau seniai laukiu tavo gra?uolio.
- Владеть мною подано, - улыбнулась за словами, поднимая обе согнутые в локтях руки наверх, ближе к голове. Показывая свою беззащитность и доверие полнейшее.
Приподняв её ноги, мужчина лёг под ними почти поперёк. Начал втискивать самое начало твёрдого.
Легла щекой на простынь направо, закрыв глаза, прислушиваясь только к чувствам своего тела... Прислушалась к вхождению в своё тело тела противоположного, настойчиво раздвигающего слипшуюся ожиданием и не дотрагиванием, не впусканием ненужных во вложену
Втеснение в тесную... стянутую временным отсутствием ненужности пользования по всей продольности...
Я придумала?
Я не знаю...
Повернула голову на простыне на левую щёку, не открывая глаз, с гордостью почувствовав втиснутый во вложеню, в своё тело до самого края, бьющим ударами в самый упор... прислушиваясь к растеканию по телу чего-то нового... до пальчиков ног...
Толкание, толкание, пристраивание, толкание как-то поперёк, как-то исподниза мужского настойчивого, оказавшегося почти сзади и снизу...
И сама, резко намахиваясь и намахиваясь бёдрами, всем тазом, резко вздымая его изгибами поясницы, натискиваясь на вложень затвердевший и вместившийся полностью, вдруг вырвавшемся требованием европейским попросила - е... меня, е... fuck me fuck me deeply е меня в глубине...
Как-то переместившись задом на бёдра мужчины, как-то успевая нападывать на его штырящий сверху вниз, выгибаясь и поясницей, и всем телом от самых плеч...
Падая... падая в ничто... в полнейшее отсутствие всякой предметности... любого остального...
Напад, напад, напад, напад на удары снизу, снизу, подбрасывающие и таз, и тело всё...
Утраиваясь двумя зеркалами по сторонам...
- Mes turime kartu baigti. Pisk mane stipriau. ... вместе сорваться в самый край...
Пропадающим голосом... криками от постоянного рвущего изподниза и сплошного биения тока ярости под мужскими настырными пальцами... сплошного дрожания вложены снаружи... рычаниями под сплошным электричеством надираемого мужчиной тока-тока-тока... беспрестанно выгибающаяся всем телом... всем телом вырывающаяся из чего-то и отлавливающая чего-то... чувствую и расплавление ярости под постоянным утоплением в чём-то... и расплавление всей глубины принявшего буйствующий... вырывающаяся и прижимающаяся к телу мужскому... возносимая в непонимание яви...
И совсем неожиданно поплыла где-то над дальними странами...
- Кода! - крикнул дирижёр. - Конец!
Возвратилась.
Медленная.
- Я лежу сейчас как итальянская скульптура...мраморная, старинная... головой и плечами, отброшенными руками вниз, на простыне... бёдрами высоко на твоих бёдрах... немного повернувшись на нижнее бедро и резко выкруглив верхнее... лёгкими ногами тоже вниз...не помню мастера, сделавшего ту скульптуру, классическую...
- Вижу в зеркале, не со стороны... Думаю, ты лежишь очень красиво позой...
Повернулась, с любовью целуя в самые губы, только в самые губы... Искреннейшее передавая... С наслаждением переливчатых губ на губах, с упором языка во встречный язык...
Я вообразила?
Я не знаю...
4
Сидели на кухне, пробовали шампанское. Оставаясь обнажёнными. И устроились так, чтобы постоянно видеть друг друга.
Рука Оскара лежала на выпуклом бедре женщины, рука Сандры лежала рядом с мужским символом крепости мужчины.
Иногда передвигалась, накрывая его тонкими пальцами, поглаживающими.
- Мне нравится, ты много улыбалась на постели...
- А то!? Радость... лучше и не придумать...
- Скажи мне, Сандра, а как ты, культурная, вежливая постоянно,
во время нашего постельного слития в единое тело начинала кричать всякие неудобные слова?
- Они откровенны, они содержат в себе самую суть. Так же, как мы сейчас, голые, без всяких накидок. Те слова и есть голая правда требований, что мне нужно, женщине.
- Понимаю и соглашаюсь, - протянул ей налитое в бокал шампанское, проведя освободившейся от бокала рукой по изящно выгнутому верху груди. - Я удивлялся, от неожиданности, но они меня сильнее разъяривали? Я из-за них начинал бушевать?
- Самое сокровенное, скрытое, тайное, я невольно произношу на родном литовском языке. Попробуй сравнить с бытовым нытьём...
- Нет, я сохраню прекрасное впечатление. Ты права, надо быть полностью откровенными и в поступках, и в словах. Раскрой свои ноги шире... У тебя над твоей какой садовник тебе похожее на дерево из волос сообразил сделать?
- Самый лучший садовник... Природный...
- Пересядь на мои колени своей ну очень красивой попой, ну очень ясными бёдрами?
- Почему?
- Я хочу жить нашими целованиями.
Пересела, поправив под собой беспокоящий, удобнее.
Губами запутываясь в губах, перебирающим и ими, и языком губы, полюбленного заново...
- Умеешь их повторить сейчас?
Кивнула.
Привстала на цыпочках, не сдвигаясь с колен мужчины. Подставила под собой штырь трепета, медленно, и сразу додонно присела на вертикальный. Поднимаясь вложенной и опускаясь на вложень ну очень не торопливо. Обняв плечи любимого заново, нашептывая на самое ухо древнейшее - fuck me fuck me...
Переливая в тело своё свежести обновления...
Ярчайшего.
5
Майская зелень деревьев всегда показывает расцветание всего, особой яркостью листьев. Оскар пригласил, мы автомобильной прогулкой уехали за город. Сидим на траве, на тёплой земле. Я ему читаю стихи, присланные мне из-за границы.
- Оскар, в девятнадцатом веке поэт Брюсов написал стихотворение в одной строчке, - о, закрой свои белые ноги... Они мне не нравились.
- Не загоревшие ноги?
- Стихи не нравились, в них унижение женщины, отказ от восприятия женщины. Закрой. Почему закрой? Отказом от привлекательного? Сейчас начали писать наоборот, прославлять женщину. Мне прислал стихи один поэт, живёт за границей, попросил меня ему ответить, как я воспринимаю его творчество. Я его знаю только по его стихам, слушай, прочту тебе. Называются - Края моря, - я понимаю, края нашей жизни, в разных изменениях... в разных содержаниях... то мы такие, то совсем другие...
КРАЯ МОРЯ
В страницах мы переплелись,
Да, как в разбросанной постели,
И извертелись, не нашлись
На берегах в нежнейшем теле...
Где в нём начало,
Где предел? Где укачало?
Где мог, хотел? Где не умел?
В рывок владения сначала...
Да, творчество, да, ты везде -
И обрыванье в самый страх,
И стон во влажной борозде -
Благодареньем на губах...
И в колыханиях грудей
Летящим к выплескам согласно,
И в откровенье - я прекрасна
В свеченье голости моей.
Мне утвержденье не опасно -
Тебе даю, чем я прекрасна.
Люби меня, возвысь меня...
Я - женщина, и царство - я...
Мой мастер, точный ученик
Опять волнением приник.
Вгоняй крик жадности в меня!
А что за форточкой - фигня.
И груди белизной в распад,
Зырк - бешенное удивленье,
Неповторимо сожаленье
Всё, в окончание, в отпад...
...Куда, куда нас поднимает?
И дым отлётности взлетает...
Во что летим? Куда летим?
Куда хотим... Куда хотим...
Когда бы мир ещё шалел
Вот так, но не презреньем тел.
У меня закончились слова стихотворения.
- Какое неожиданное открытие... - обернулся Оскар лицом ко мне.
- Согласна, открытие. Есть для всякого открытая часть жизни, поведения, мыслей, есть и закрытая. Смелые - открывают, если полагают, открытие способно помочь людям правильнее жить, не бояться запретов со стороны всяких идиотов, любителей всё запрещать.
- Я тебя поддерживаю во мнении твоём. Мне больше нравится точность, чем затягивание в мутную серость.
Появлялись кучные облака.
Мы сидели и молчали.
Смотрели. На особо яркие зеленеющие леса.
Май обещал через них расцветание. Распустятся цветы, разные почки на всяких деревьях. Появятся семена нового. Шмели залетают, опыляя цветения.
И жизнь сама проявится новым, новым...
Расцветанием, но не отрицанием, не унижением мира нашего...
Дышащего будущим...
...Мы оглянулись на все остановившиеся машины, на шоссе.
С опушки леса лосиха переводила через дорогу маленького лосёнка, на подрагивающих тонких ногах.