Было у нас в Орловском гарнизоне одно место, где рыбы было не просто много, а очень много. Я сейчас имею в виду наш полигон.
Авиационный полигон "Амаранка" располагался километрах в восьмидесяти на северо-восток от нашего аэродрома, в междуречье рек Волчья и Гирбичикан, и представлял собой никак не обозначенный на местности квадрат со стороной в десять километров, по которому в причудливом порядке было разбросано множество разномастных и разновеликих мишеней - для различных видов бомбометания и стрельб.
Место было совершенно глухое, дикое, попасть туда можно было только на вертолёте, и поэтому полигонная команда, состоящая из нескольких солдат и одного прапорщика, жила там практически в полной изоляции. Работы у полигонной команды было немного, поскольку уничтожение наземных объектов всегда было для нас - воздушных бойцов, истребителей - делом десятым. Поэтому полёты на полигон со стрельбами и бомбометанием практиковались у нас в полку не чаще одного раза в месяц. Ну, так - лишь бы навыки не растерять. Поэтому, обеспечив одну лётную смену в месяц, полигонная команда всё оставшееся время была, по сути, предоставлена сама себе. Конечно, у неё была работа по восстановлению разбитых мишеней, по обеспечению исправного функционирования полигонного оборудования, но, положа руку на сердце, следует сказать, что всё это, конечно, было сущей синекурой. Ну, посудите сами: если оборудование функционирует, то оно заведомо исправно, а если не функционирует, то делать тут уже нечего и надо вызывать на полигон соответствующего специалиста. А разбитые мишени восстанавливать полигонной команде приходилось и вовсе редко, поскольку мы - воздушные бойцы, истребители - по наземным целям чаще всего работали не выше чем на троечку, а это (опять же по нашим, истребительным, критериям) означало: попал в площадь полигона - и ладно. Поэтому всё своё немереное свободное время полигонщики посвящали двум основным и любимым занятиям - изготовлению браги и рыбной ловле.
Брага гналась из собираемых тут же, на полигоне, ягод - земляники, черники, морошки.
Рыба ловилась небольшими сетями в двух малюсеньких речках, пересекающих полигон - в Большом и Малом Горбыле.
Для своих нужд рыбы полигонной команде хватало с избытком, но в редкие дни работы полка на полигоне полигонщикам приходилось изрядно попотеть.
В эти дни на полигон - для контроля результатов бомбометаний и стрельб - в изобилии прилетало большое начальство. А, как известно, чем крупнее начальник (не физически, разумеется, а по должности), тем больше ему требуется рыбы. Ну, особенность такая есть у начальстующего организма. Свойство такое. Может, даже и генетическое. Приезжало на наш полигон начальство всё больше дивизионное, а порой даже и армейское, и, стало быть, рыбы для этого начальства требовался не один десяток килограмм. Поднять же в короткий срок такое количество рыбы маленькими сетями было попросту невозможно, и поэтому на полигоне был изобретён и с давнишних пор применялся дешёвый, но сердитый способ единомоментной быстрой добычи большого количества рыбы.
На дальней границе полигона располагалось небольшое, но достаточно глубокое озеро. Вот в нём-то раз в месяц и брали необходимую для высокого начальства рыбу.
Выглядело это так.
Полк в течение лётной смены исправно рыл полигонную землю: молодёжь получала навыки работы по наземным объектам, "старики" оттачивали своё мастерство. В эфире - в зависимости от меткости попадания - стоял то отборный мат, означающий, что лётчик вообще никуда не попал, то одобрительные комментарии, означавшие, что лётчик попал хоть куда-нибудь. Мат, разумеется, преобладал.
Наконец с аэродрома в воздух поднимался последний, или как в авиации говорят - крайний, в эту лётную смену самолёт. Его пилотировал опытный лётчик - обычно один из комэсок. Самолёт выходил на полигон, спокойно отрабатывал своё полётное задание, зарывая в полигонную землю установленное количество железа, а потом разворачивался и устремлялся к озеру. На самолётном пилоне на тот момент оставалась одна единственная бомба чаще всего самая маленькая из имевшихся у нас - калибра 75 кг. Самолёт делал один заход, ронял бомбу в озеро, внизу бухал взрыв, и тут же из зарослей рогоза и камыша выныривала резиновая лодка под управлением бравого прапорщика - начальника полигонной команды, которая, не теряя ни секунды, начинала ходить галсами по озеру, торопливо подбирая всплывающую кверху пузом, оглушённую рыбу. Завалив лодку рыбой доверху, прапорщик осторожно грёб к берегу, где его уже поджидал полигонный ГАЗ-66 и пара солдат. Часть рыбы шла высокому начальству на презент, из остальной варили изумительную по вкусу тройную уху, которую на обеденном банкете съедало всё то же высокое начальство. Загрузив полные сумки рыбой, накормленное до состояния нестояния ухой под спиртик, высокое командование убывало с полигона, обычно довольное всем: и ухой, и богатым рыбным презентом, и слаженной работой полигонной команды, и - куда уж тут деваться - результатами полковых стрельб.
В начале 88-го года начальником полигонной команды был назначен прапорщик Ж., за свою худобу, дёрганность и неуживчивый характер заработавший среди сослуживцев обидное прозвище: "Витька-Дрыщ". По сути дела, Ж. просто сбежал из Орловки на полигон - подальше от начальства и едких языков.
На полигоне Витьке понравилось. Ещё бы! Начальство было далеко, зато близко была вкусная бражка и любимая Витькина рыбалка. Правда, в дни полигонных стрельб приходилось изрядно попотеть, но дни эти, как я уже говорил, случались не настолько часто, чтобы затмить своими неудобствами прелести полигонной жизни. За первые полгода в новой должности Ж. подуспокоился, приобрёл некоторую начальственную плавность в движениях и даже слегка растолстел.
Беда пришла неожиданно. В полк с проверкой внезапно нагрянула комиссия Генерального штаба.
Точнее, прибыла-то комиссия вполне ожидаемо - ещё месяца за три до её приезда всё командование, от командира полка до Командующего армией, знало о предстоящей проверке, но все надеялись, что, как обычно, пронесёт. В авиации ведь как. Пригрозят, запугают - ах, комиссия! ах, высокое начальство! генералы! маршалы! ах, вы смотрите там! - а на деле приедет пара полковников, вполне себе адекватных, покладистых, всё понимающих, съездят на рыбалочку, попьют спиртику и, подписав все необходимые проверочные акты, спокойно уедут восвояси. А тут вдруг взяли и приехали! Ну, маршал не маршал, а, допустим, генерал-полковник, но - зато! - пехотный: в сапогах, с широченными красными лампаса́ми, маленький, мордатый, злой, въедливый, в авиационных делах ничего не понимающий и не желающий понимать. А с ним целая свора помощников - "массажистов" - ему под стать: лезут везде, суют свои любопытные носы, вопросы задают разные глупые и, главное, ждут на эти вопросы ответов, долго ждут, не мигая, грозно посапывая. А получив ответ, черканут что-то в блокнотике и следующий вопрос задают, и поди ты узнай - правильно ты ответил или нет, и какую тебе дыню в ближайшем будущем за этот свой ответ ожидать: длинную и гладкую или круглую и шершавую, с хвостиком.
Генерал-полковник сразу же, с порога отмёл предложенный штабом армии план проверки, предусматривавший перебазирование полка на другой аэродром с последующими воздушными боями за завоевание господства в воздухе. Он сказал, что будет проверять только тот аспект боевой подготовки, который ему кажется наиболее важным для фронтовой авиации, то есть подготовку полка к уничтожению наземных объектов. Когда же Командующий армией тактично ему намекнул, что проверяемый полк является не бомбардировочным, а истребительным, генерал-полковник молча достал из своего портфеля голубую книжечку Боевого устава и ткнул командующего в соответствующий пункт соответствующего параграфа, где чёрным по белому было написано, что уничтожение наземных объектов входит в круг задач, решаемых подразделениями истребительной авиации. Крыть, как говорится, было нечем. План проверки оперативно переделали и командиру полка поставили соответствующую задачу...
Прапорщик Ж. в одних трусах сидел на солнышке, на раскладном табурете и, напевая что-то легкомысленное, любовно плёл рыболовную сеть, когда из-за ближайшего леска вывернулся, надсадно тарахтя винтами, зелёный кругломордый Ми-8 и, заложив крутой вираж, плюхнулся в ста метрах от полигонного СКП (стационарного командного пункта). Вертолёт ещё не успел выключить двигатели, а из распахнувшейся в его боку двери уже горохом посыпались люди: зам командира полка по лётной подготовке, три полковых инженера, батальонный зам по МТО и ещё человек семь-восемь технического состава. Пригибаясь и придерживая фуражки, они двинулись сквозь пыльный вихрь, поднятый винтами вертолёта. Витька встал. Завидев голопузого начальника полигонной команды, зам по лётной призывно замахал руками и, широко разевая рот, закричал что-то неслышимое за свистом лопастей. Витька понял, что день перестаёт быть томным, и что сеть в ближайшее время ему уже точно не доплести.
Он не ошибся. На полигоне начался аврал.
Двое суток без сна и отдыха полигонная команда гребла, скребла и красила. Полигонные объекты, насколько это, конечно, было возможно, доводились до любезного начальствующему взгляду вида, в полном соответствии со старинной армейской мудростью: "Не блещешь умом, блести хотя бы сапогами!". Параллельно, прибывшие инженеры готовили к предстоящим стрельбам полигонные мишени. Командир полка поставил перед инженерным составом вполне конкретную задачу: ни одна мишень на стрелковом поле не должна уцелеть. Поэтому под каждую мишень была заложена тротиловая шашка с электрическим взрывателем. Провода от мишеней тянулись в спешно отрытый блиндаж за стрелковым полем, где опытнейший инженер-радиоэлектронщик торопливо паял шедевр инженерной мысли - пульт дистанционного подрыва.
Стрелковое поле представляло собой действительно поле, достаточно ровное и избавленное от излишней растительности, на котором пятью рядами по пять штук в ряд, на расстоянии ста метров друг от друга, располагались мишени в виде грубых, но узнаваемых макетов разнообразной военной техники в натуральную величину: танки, грузовики, самолёты, вертолёты, зенитно-ракетные установки и прочее. Мишени имели свои порядковые номера от Љ 1 до Љ 25.
На пульте дистанционного подрыва имелось то же число аналогично пронумерованных тумблеров. Ошибиться было невозможно.
И вот наступил день "икс".
Высокое начальство прибыло на полигон.
Небо слепило голубизной. Старательно, даже, казалось, чуть подобострастно светило полдневное солнце. Лёгкий ветерок взволнованно пробегал по кронам молодых берёзок. Отчаянно, как в последний раз, пели птицы.
Генерал в сопровождении многочисленной свиты неторопливо шагал по Витькиному хозяйству. Сам Витька - в новеньком, ещё пахнущем нафталином, комбезе, накануне спешно доставленном ему с попутным вертолётом, - уныло плёлся в самом конце процессии. Пояснения генералу, учтиво склоняясь к его плечу, давал лично командир полка.
- А это, товарищ генерал-полковник, - здание СКП, стационарного командного пункта... Это - резервные дизельные агрегаты... Позиция локаторов... Склад НЗ...
Генерал безмолвствовал и лишь изредка брезгливо кривил свои красные мясистые губы. Ни аккуратно выкошенная докуда хватало глаз полигонная трава, ни тщательно посыпанные жёлтым речным песком ровнёхонькие дорожки, ни сверкающая под лучами солнца свежей краской техника склада НЗ - ничего не радовало глаз высокого гостя. Было видно, что пехотный генерал привык к совсем иному уровню армейского порядка. Да и, скажите на милость, чем могла удивить в области этого самого армейского порядка ПЕХОТНОГО генерала авиация?! Этот род войск, который одним своим появлением, одним своим выходом из плоскости казарменного муштр-плаца в иные, так сказать, высокие сферы бросал вызов извечному солдафонскому фрунту и ранжиру. Род войск, о котором в армейской среде (наряду с легендами и анекдотами) ходили такие, говорящие сами за себя, поговорки как: "Там, где кончается порядок - там начинается авиация" или "Когда Господь создавал дисциплину, авиация была в воздухе"...
- Это что? - генерал остановился возле стеллажа, сплошь заставленного стандартными двадцатилитровыми стальными канистрами.
Генерал небрежно кивнул и было уже двинулся дальше, как вдруг резко остановился, внимательно вгляделся в стеллаж и приподнял бровями фуражку. Командир полка проследил направление его взгляда и почувствовал, как по всему телу зашевелились волосы - одна из стоящих на солнцепёке канистр вздулась и, потеряв свои прямоугольные очертания, уже больше напоминала стилизованный под канистру воздушный шарик.
- Эт-то что?! - повернулся к командиру полка генерал.
Командир потрясённо молчал, буквально физически ощущая, как затрепетали вольнолюбивыми пташками звёздочки на его погонах.
- Начальника полигона ко мне! - потребовал генерал.
Бледного до синевы Витьку вытолкнули пред светлы очи.
- Что это?! - повторил свой вопрос начальник комиссии.
- Ва... ва... ва... - доложил Витька.
- Доставай! - распорядился генерал.
Витька на негнущихся ногах подошёл к стеллажу и, достав канистру, осторожно поставил её на землю.
- Открывай!
Витька издал глотательный звук, по-лошадиному замотал головой и попятился, но тут же наткнулся на сомкнувшиеся за его спиной каменные плечи московских полковников.
- Открывай, сука! - грозно дыхнул ему в ухо один из них.
Витька судорожно вздохнул и, нагнувшись, обречённо рванул крышку канистры. Крышка не поддалась. Витька повторил попытку. Безрезультатно. Кто-то из полковников учтиво подал ему топорик, снятый с пожарного щита. Витька повалил канистру на бок и, размахнувшись, шарахнул по крышке обушком. Раздался громкий хлопок и из канистры со свистяще-шипящим звуком ударила длинная пенная фиолетовая струя. Одуряюще запахло брагой.
Генерал втянул носом воздух.
- Черничная?!
- Так точно! - попирая ногой предсмертно хрипящую канистру, согласился Витька. - Черничная!.. - и неожиданно для себя начал объяснять: - Черники здесь, товарищ генерал-полковник, тьма, особенно за речкой...
Но генерал не дослушал.
- Звание?! Фамилия?! - выдвинув, как нижний ящик стола, свою квадратную челюсть, пролаял он.
Витька поперхнулся воздухом, выронил топорик и, чувствуя, как земля уходит из-под его ослабевших ног, представился.
Выяснив, что перед ним всего-навсего прапорщик, генерал потерял к Витьке всяческий интерес.
- Полковник! - окликнул он командира полка. - Разберитесь и накажите своей властью...
Перед началом полётов командир полка подозвал Витьку к себе.
- Слушай, Дрыщ! - играя желваками и зло глядя Витьке в лицо, сказал командир. - Если ты и во время стрельб обгадишься!..
- Товарищ командир! - взмолился Витька. - Да я!.. Да мне!.. - он чувствовал себя дико виноватым и готов был подрывать каждую мишень на стрелковом поле самолично, на манер террориста-смертника обвязавшись тротилом.
- Смотри у меня! - потряс командир перед Витькиным носом длинным волосатым пальцем.
Витька козырнул и со всех ног кинулся к своему блиндажу. Он был твёрдо намерен ни в коем случае не подвести оказавшее ему высокое доверие командование и лечь костьми, но добиться отличного результата зачётных полигонных стрельб.
Но, видимо, звёзды в тот злополучный день сошлись для него раком...
Начало полётов было назначено на 14 часов.
Прибыв на СКП, генерал принял доклад руководителя полётов и огляделся. Стрелковое поле, по которому предполагалась работа полка, было видно отсюда как на ладони.
- Откуда будут заходить самолёты? - спросил генерал у РП.
- С боевым курсом шестьдесят, - указал руководитель полётов на юго-запад.
Генерал высунулся из-под козырька крыши и поморщился - послеобеденное солнце било прямо в глаза.
- Не пойдёт! - повернулся генерал к командиру полка. - Меняй боевой курс на обратный.
То, что в этом случае солнце будет бить в глаза заходящим на цель лётчикам, генерала ничуть не волновало.
Командир передал на аэродром соответствующее распоряжение.
Собственно, ничего особо страшного в сложившейся ситуации не было. Руководством по эксплуатации полигона предусматривалась работа авиации по стрелковому полю как с боевым курсом 60, так и с боевым курсом 240. Беда была в другом. При изменении курса на противоположный менялся порядок нумерации мишеней на стрелковом поле. Нет, для лётчиков как раз всё оставалось неизменным: левая мишень в верхнем ряду оставалась мишенью Љ 1, а крайняя правая в нижнем ряду - мишенью Љ 25. Но фактически получалось, что мишенная обстановка переворачивалась, и мишень Љ 1 становилась мишенью Љ 25, и, соответственно, наоборот.
Естественно, сидящему в блиндаже, у пульта дистанционного подрыва, Витьке никто довести изменения в нумерации мишеней не удосужился.
Первый же вышедший на полигон самолёт благополучно разнёс в щепки мишень в соседнем ряду. Следующий вообще промахнулся почти на полкилометра.
Командир полка разве что не грыз телефонную трубку.
- Дрыщ!! Ты что творишь, скотина?!! Ты на что там нажимаешь?!! Я тебе, сука, руки от жопы поотрываю!!..
А Витька не мог понять, чего от него хотят. Он исправно и своевременно нажимал соответствующие тумблеры на пульте.
Следующими на полигон вышло снайперское звено - гордость командира полка - асы, способные поразить любую цель в любых погодных условиях. Надо ли говорить, что ни один из асов не попал в свою мишень. Глядящий на всё это безобразие в бинокль генерал кривил свои мясистые губы всё брезгливее. По всему его облику было ясно видно, что ничего иного от этой авиации он и не ожидал. Тоже мне... "авияция"! Бездельники! Дармоеды! Только и могут, что спирт жрать да шоколадом закусывать! На плац! Всех на плац! И сутками! Сутками бетон топтать!!..
- Дрыщ!!! Сволочь!!! - шипел в трубку командир. - Я из тебя чучело набью!!! Я тебя сейчас самого́ вместо мишени на стрелковом поле поставлю!!!..
Окончательно потерявшийся, ничего уже не соображающий Витька перестал вообще слушать какие-либо команды и стал нажимать тумблеры на пульте в произвольном порядке. Как это ни странно, но дела сразу пошли лучше: раза два - в полном соответствии с законом вероятности - Витька даже угадал.
Но в итоге, стрельбы полком были, конечно, позорно провалены.
У Витьки оставался лишь один единственный шанс хоть как-то реабилитироваться перед командованием. Для этого ему было необходимо завалить комиссию рыбой буквально по горло. И Витька позвонил руководителю полётов.
- Товарищ подполковник, а кто по озеру сегодня работать будет?
РП сверился с плановичкой.
- Майор Михайленко.
- Товарищ подполковник! - заторопился Витька. - Передайте ему, пожалуйста, чтобы он что-нибудь помощнее сегодня в озеро кинул! "Двухсотпятидесятку", например!.. Чтоб рыбы побольше!..
- "Двухсотпятидесяток" сегодня в плановой нет, - охладил Витькин браконьерский азарт руководитель полётов.
- Ну, хотя бы "соточку"! - взмолился прапорщик.
- Ладно, Дрыщ, не дрыщи... - успокоил Витьку РП, он, как и все в гарнизоне, был крайне заинтересован в положительном исходе работы комиссии. - Сейчас с кем-нибудь передам. Будет тебе помощнее.
РП положил телефонную трубку и взял "соску" передатчика.
- 706-й, - окликнул он уходящий с полигона самолёт.
- Ответил.
- 706, передайте 701-му, чтобы он в крайнем заходе отработал по удвоенному варианту... Как поняли?
- Понял, - откликнулся 706-й. - По удвоенному. Передам...
Когда комэска первой майор Михайленко вышел на полигон, Витька, в низком старте, уже ждал, затаившись в зарослях прибрежного камыша.
Самолёт сделал заход на озеро и кинул бомбу. Бухнул взрыв.
- Сволочи! - возмутился Витька; он по мощности взрыва сразу определил, что в озеро упала обычная "семьдесятпятка". - Бомбы помощнее им жалко! Жлобы! Спичкомеры!..
Но ругаться было бесполезно, а поспешать надо - оглушённая рыба, особенно крупная, долго на поверхности не плавает. Витька оттолкнулся от берега и заработал вёслами.
Он уже был на полпути к месту взрыва, когда услышал звук пикирующего самолёта и, оглянувшись, увидел заходящий в атаку истребитель и отделившуюся от него чёрную точку бомбы. Витька бросил вёсла, закрыл голову руками и зажмурился.
Бомба рванула метрах в пятидесяти от лодки.
Лодку подняло на дыбы. На Витьку обрушились целые водопады тёплой озёрной воды.
Майор Михайленко заметил в перекрестии прицела лодку, когда что-либо менять уже было поздно - гашетка боевого сброса была нажата, и бомба ушла в свободное падение.
Поспешно выведя самолёт из пикирования, комэска заложил боевой разворот и оглянулся через плечо - слав богу, лодка была цела, бомба легла с небольшим недолётом.
Решив подробнее рассмотреть место действия, - мало ли чего, а вдруг Витьку ранило! а вдруг лодку посекло осколками, и прапорщик тонет! - Михайленко выполнил очередной заход и вновь перевёл самолёт на снижение...
Вытряхнув из ушей воду, Витька вновь услышал звук самолётного двигателя. Витька поднял голову - самолёт разворачивался на третий боевой заход.
- Убийцы! - вытаращив глаза, выдохнул прапорщик, он понял, что командование полка решило таким образом свести с ним счёты.
Витька схватился за вёсла. Так быстро в своей жизни он ещё никогда не грёб. Витька, напрягая все жилы, выворачивая руки из плеч, яростно махал вёслами, а сзади, нарастая, усиливаясь, высверливая мозг, надвигался, давил, буравил душу звук пикирующего на цель истребителя...
Майор Михайленко плавно планировал в сторону озера, когда заметил, что по его поверхности, оставляя за собой белый бурунный след, быстро движется лодка. "Моторка!.." - удивился комэска. Удивление его было понятно. Михайленко не раз бывал на "Амаранке" и отлично знал, что в полигонном хозяйстве нет ни одной моторной лодки. И только снизившись до предельно малой высоты и пройдя практически над са́мой водной поверхностью, он рассмотрел резво двигающуюся по озеру резиновую лодку, а в ней - бешено машущую короткими вёслами, маленькую человеческую фигурку в тёмно-синем комбинезоне. В последний момент человек оглянулся, и комэске показалось, что он даже разглядел огромные - на пол-лица - полные ужаса глаза полигонного прапорщика...
После бесславно закончившейся московской проверки Витьку с позором выгнали с полигона. Уволить его, конечно, не уволили, но назначили на ничтожную должность в одном из батальонов обеспечения. Начальство ещё долго дулось на него, а командир полка при встрече с неудачливым хорунжим так просто мгновенно свирепел и начинал шипеть и плеваться, как перегретый утюг.
- Таких, как он... - говорил про Витьку на совещаниях командир, и тяжёлые желваки начинали ходить на его скулах. - Таких, как он, надо не учить и не перевоспитывать. Их надо загонять обратно в матку и делать нахрен аборт!..
Впрочем, оказалось у этой истории и одно положительное последствие: теперь уже никто в гарнизоне не называл Витьку обидной кличкой "Дрыщ", за прапорщиком отныне и навсегда закрепилось вполне пристойное и даже где-то уважительное прозвище: "Витька-Глиссер"...