a. d. XV Kal. Aug., indiction quartus, MCCXVI A.D.
Пресвитер церкви Августина Блаженного ещё только-только приступил к завтраку, когда в дверь его дома постучали. Вошедший служка доложил, что пришли какие-то незнакомцы, трое, на вид простолюдины, но вежливые, пришедшие приносят свои извинения за столь ранний визит и за приносимое беспокойство, но настоятельно просят многоуважаемого отца Якоба спуститься к ним, поскольку дело, с которым они пришли, не терпит никаких промедлений. Многоуважаемый отец Якоб, вздохнув, отложил недоеденную куриную ножку, старательно вытер губы салфеткой и, ворча под нос что-то о бездельниках, которых нечистый гонит с утра пораньше беспокоить уважаемых, причём весьма занятых людей, принялся выбираться из-за стола.
Перед входом в дом действительно стояли трое. Одного из них отец Якоб знал. Это был старший артели каменщиков, той, что работала на постройке храма - кажется, его звали Марко. Лица двух других также показались пресвитеру знакомыми. Завидев священника, вся троица обнажила головы.
- Простите, отец Якоб, - низко кланяясь, произнёс Марко, - но вы бы сходили посмотрели. У нас там покойник.
- Какой ещё покойник?! Где покойник?!
- Покойник, отец Якоб. Как есть покойник, мертвец. Прямо за церковью. Где земля свалена и мусор всякий. Голый весь. И синий. Опух уже, - каменщик перекрестился. - И смердит - хоть нос затыкай. Знать, давно лежит.
- Подожди, - нахмурился пресвитер, - как же он может там давно лежать, ежели вы там ещё позавчера работали?
- Работали, - подтвердил Марко, - позавчера работали, а сегодня пришли - а он лежит. Опух весь. И смердит. Мы его по запаху-то и нашли. Пришли, думаем: что ж воняет-то так? Никак псина какая бездомная сдохла. А подошли - он лежит. Как бросили его на отвал земли, так и лежит. Даже не присыпали хотя б чуток.
- Кто бросил?
- Да кто ж его знает, отец Якоб. Кто убил, тот, значит, и бросил. Небось, убили, ограбили, раздели опять же догола и бросили.
- Так он не из бедных?
- Не похоже, отец Якоб. Тело дородное, сытое. Хотя, может, это он опух так. Я ж говорю, синий весь.
- Сытое, говоришь... - начал было пресвитер, но тут его озарила страшная догадка. - О Господи! Не может быть! Слушай, как там тебя?!..
- Марко, отец Якоб.
- Да, Марко! Послушай, а какой он из себя?
- Кто?
- Ну кто-кто, покойник!
- Да какой же он из себя? Я ж говорю: голый весь. И синий.
- Нет! Какой он по жизни был?! - пресвитер в нетерпении даже затопал ногой. - Ну, высокий или низкий?! Брюнет или, может, блондин?!
- Брюнет или блондин?.. - каменщик похлопал глазами. - Да кто ж его знает, отец Якоб. Я как-то...
- Лысый он! - встрял в разговор второй рабочий, что стоял слева от Марко. - Лысина у него на темечке. На полголовы. Круглая такая. Вроде как у вас.
- О Господи! - вторично охнул пресвитер. - Так это же... Не дай Бог!.. Идёмте! Идёмте скорее! Покажете!..
Отец Якоб даже не стал возвращаться в дом. Он только крикнул слугам, чтоб вынесли ему сутану и, кое-как всунувшись в рукава и на ходу застёгиваясь, поспешил вслед за рабочими к строящейся церкви. Поражённый своей догадкой, пресвитер едва не бежал...
Строго говоря, пресвитером он был пока только номинально. Церковь ещё строилась, и на приход отца Якоба назначили авансом, с условием, что он как раз и будет её возводить, а построив, примет под своё начало. Пока же службы проходили возле маленькой деревяной часовни, стоящей на краю обширной стройки, что ныне кипела на ещё недавнем обширном пустыре неподалёку от Южных ворот. Сейчас, впрочем, несмотря на достаточно позднее утро, на стройке царила тишина. Рабочие стояли кучками, перешёптываясь. Приметив спешащую к стройке небольшую процессию во главе с пресвитером, все оживились и, пропустив мимо себя пришедших, двинулись следом...
- Ну что?! Где?! Показывай!
- Да вот же, отец Якоб. Я ж говорю: вот он лежит. Неужто не чуете?
И тут пресвитер почувствовал. И увидел. Зрелище, и вправду, было более чем неприглядное. Зажимая носы, они подошли к лежащему ничком покойнику.
- Переверните его.
Рабочие замялись.
- Так это... Отец Якоб... Несподобно как-то...
- Я вам дам несподобно! Переверните его, говорю!
Рабочие переглянулись. Марко кивнул одному из них на обломок доски, валяющийся неподалёку. Рабочий подобрал обломок и, опираясь на него, подошёл к покойнику.
- Ну! - нетерпеливо прикрикнул пресвитер.
Рабочий перекрестился и, подсунув доску под мертвеца, с кряхтением перевернул того на спину. Отец Яков сделал шаг вперёд, напряжённо вглядываясь в перепачканное землёй одутловатое лицо покойника.
- Святые угодники! - осенил себя широким крестом Марко. - Гляньте, отец Якоб, у него ж пальца нет! Палец у него отрублен!
Последние сомнения отпали. Пресвитер, тоже крестясь, попятился от мертвеца.
- Эй! Как тебя?!.. Марко! Срочно беги в дом архиепископа! Нет! Стой! Ты мне тут понадобишься. Пошли кого-нибудь! Кто у тебя порасторопней?.. Симон? Пусть будет Симон. Симон! Ты знаешь, где дом архиепископа Иоаннеса?.. Ну вот. Беги туда со всех ног! Стучи во все двери! Стучи, не бойся! Передай архиепископу, скажи: Святейший Отец папа Иннокентий нашёлся!..
За два дня до этого, в субботу, сразу после полудня, Великий Понтифекс папа Иннокентий Третий, находившийся по делам Апостольского Престола в Перусии, неожиданно для всех скоропостижно скончался в гостевом доме местного архиепископа Иоаннеса. А спустя всего несколько часов, вечером того же скорбного дня, в то самое время, когда местный клир, пребывая в великой скорби, молился за упокой души усопшего, в то самое время, когда в самом большом храме города - в базилике Святого Лаурентия - шли приготовления к торжественному отпеванию, тело понтифекса было дерзко похищено неизвестными прямо со своего смертного одра, из-под носа папских слуг и его капеллана. Весь воскресный день и две примыкающие к нему ночи возмущённые чудовищным святотатством горожане искали украденное тело по всем городским закоулкам и даже на пустырях за городской стеной. Случившееся не укладывалось в голове. И когда тело, явно подброшенное злоумышленниками на задворки церковной стройки на одной из городских окраин, было наконец обнаружено, негодованию горожан и городского клира не было предела. Ещё бы! В алчной погоне за дорогими одеждами понтифекса мародёры раздели его донага, не побрезговав даже нижним бельём покойного. А для того, чтобы снять золотой епископский перстень с пальца усопшего, негодяи, недолго думая, отрубили его. Нашёлся и сам палец: он был засунут в рот мертвеца. Святотатство! Кощунство и святотатство! И невиданное глумление над прахом прелата!
Беспримерная жара, стоявшая в Перусии в те дни, сделала своё дело: за двое суток тело покойного неимоверно распухло и начало разлагаться. Поэтому посмертное облачение усопшего вызвало известные затруднения. В итоге вышли из положения, просто обернув тело понтифекса в епископский фелоний. Отпевание и все погребальные обряды также пришлось сократить до минимума - долго находиться рядом с разлагающимся трупом не было никакой возможности. Наконец гроб с телом покойного был замурован в спешно сооружённом склепе в крипте базилики Святого Лаурентия.
Так закончился земной путь Святейшего Отца, Епископа Ромы, Викария Христа, Преемника князя апостолов, Главы Вселенской церкви, Великого Понтифекса, Патриарха Запада, Примаса Италии, Архиепископа и митрополита Романской церковной провинции, Принцепса Наследия Святого Петра, Слуги слуг Божиих, Папы Иннокентия Третьего.
Спустя несколько недель переднюю стенку склепа с именитым покойником "украсила" странная мраморная плита. Это было явно старинное надгробие, верхнюю половину которого занимала выбитая в камне чётко читаемая надпись на старой латыни:
МУЖ МОГУЧИЙ И МУДРЫЙ ЧЬЯ СЛАВА И ОБЛИК ДОБЛЕСТИ
ЗНАТНЫМ ПРИМЕРОМ СЛУЖИТ НАМ
Далее почерк, которым была сделана эпитафия, заметно менялся, и нижняя половина надписи, сделанная на явно зачищенном, сколотом месте, гласила:
ВСЁ СОДЕЯННОЕ СИМ МУЖЕМ ВЕРШИЛОСЬ К ВЯЩЕЙ СЛАВЕ БОЖИЕЙ
ВО ИМЯ ГОСПОДА И ИМЕНЕМ ЕГО
ПАПА ИННОКЕНТИЙ III
***
Святейшему Отцу Хонорию, папе Божьей Милостью, слуга Божий Хуго епископ Леодикумский со смирением и почтением.
Сугубо приватно извещаю Вас, Святой Отец, о произошедшем в Авиерской обители.
Из донесения, аббатисой оного монастыря досточтимой сестрой Аделой мне на днях присланного, следует, что в конце июля месяца, а точнее, в ночь на Петра Златослова, у находящейся там сестры Лутгарды, своими прорицаниями и нисхождением Духа Святого при наложении рук, и прободением стигматов, и прочими замечательными явлениями известной, было видение чудесное. Во время бдения ночного явился якобы к ней дух, пламенем объятый, и стал подступать к ней. Когда же она, не убоявшись, его крестом осенила и повелела назваться, оный дух ответил, что он есть папа Иннокентий, на днях в Италии почивший. Рыдая и стеная, оный дух Лутгарде поведал, что ныне он в Чистилище находится и, более того, едва-едва в Ад не угодил, и лишь заступничеством Святой Девы Марии был он из лап сатаны спасён и мук вечных счастливо избежал. И умолял тот дух, чтобы она, Лутгарда, за него денно и нощно молилась, дабы Господь Милосердный снизошёл до него и душу его грешную, великодушно простив, в Царствие Своё допустить соизволил. А иначе пребывать ему в Чистилище том многие и многие века без утешения, в мучениях душевных и в скрежете зубовном. Таково было ей видение, о чём упомянутая Лутгарда сёстрам своим и настоятельнице аббатисе Аделе немедля сообщила.
Особо отмечаю, Ваше Святейшество, что видение упомянутой Лутгардой духа огненного, назвавшегося покойным папой Иннокентием, состоялось в конце июля. Известие же о том, что Святейший Отец папа Инокентий почил в бозе, здешних краёв лишь в середине августа достигло.
Упомянутое донесение аббатисы Аделы к сему прилагаю.
Писано в Леодикуме, XШ Календы Сентября, год Воплощения Господнего MCCXVI.
Из трактата "Об убогости человеческого состояния" сочинения Лотарио Сеньи, кардинала-дьякона титулярной церкви Святых Сергия и Бакха:
Какая польза от богатства? Празднества? Удовольствия? Не избавят нас от смерти, не спасут от червя, не спасут от смрада. Тот, кто ныне во славе восседал на престоле, ныне во гробе лежит в презрении. Тот, кто только что сиял, украшенный, при дворе, ныне унижен, наг, во гробе.
Никто не может быть уверенным в том, что не будет наказан, поскольку нет тех, кто не ошибается. Ибо "...кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть". Как часто невинные страдают, а виновные избегают кары, благородные наказываются, а злодеи удостаиваются чести; Иезус был распят, а Бараббас освобождён. Тот, кто спокоен за себя - либо благочестивый лицемер, либо глупец. "Высмеивая других за простоту, фитилёк предавался глубоким раздумьям".