Еще одно яркое и хорошо запомнившееся событие моего самого раннего детства - поездка в метро. Хотя опять же - помню все это со стороны, будто бы смотрю про себя кино. Чего хотеть! С двухлетнего возраста в памяти остались крупицы воспоминаний. Все остальное - реконструкция, по словам матери, плюс собственная фантазия.
Отец ставит меня на пол, а пол подо мною начинает выделывать такие кренделя, что я не могу на нем удержаться. Я ставлю ногу, а он проваливается вниз. Я гонюсь за ним, но он, неожиданно, выпрыгивает обратно и больно тюкает меня по пятке. Удар силен и если бы не руки отца я точно бы улетел куда-нибудь в сторону. Тогда отец делает следующую попытку. Неудача! Еще одну... еще.. еще... Пол болтается из стороны в стороны, я топаю-топаю, но мне никак не удается попасть с ним в такт и удержаться на нем.
Родители склонились надо мною ─ они смеются. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на них. Но не вижу лиц, только какие-то смутные контура, зато хорошо слышу их смех. Они высоко надо мною - не дотянуться, а еще выше - круглые лампы вагона, похожие на большие желтые капли. Они слепят мне глаза, наверное поэтому я и не вижу родительских лиц. За окнами чернота и мелькание лампочек, слившихся в одну рваную линию. Здесь очень шумно, намного шумнее, чем на улице. Шум какой-то давящий, тревожный, и я бы давным-давно испугался и заревел от страха, если бы не сильные руки, которые держат меня и придают мне смелости.
Народа много ─ на меня смотрят не только отец с матерью, но и другие люди, возвышающиеся надо мною громадными столбами. Они тоже смеются. Я не вижу их улыбок, не слышу их смеха, но ощущаю это. Ощущаю общую теплоту и доброту. Мне становится радостно и я громко и заливисто смеюсь...
Ставши старше, я уже не так радостно относился к метрополитену. Не скажу, что я не любил его, просто боялся. На меня наводили, да и сейчас наводят (стоит мне только представить себе метро) дикий страх плотно закрывающиеся двери вагона. Говорят, это называется клаустрофобией. Вывих - короче! Может быть. Но мне кажется это еще и порождение моей буйной фантазии, рисовавшей мне дикие картины возможной паники в вагоне, если вдруг, не приведи господь, что-нибудь случится. Поезд сойдет с рельс или начнется пожар. Как эти, довольно милые люди, окружающие меня, начнут рвать и топтать друг друга в надежде вырваться и выжить. Западня!
Хотя клаустрофобией я точно болен, поскольку комнаты без окон, кабины лифтов, глухие металлические двери, даже обычные защелки в туалетах и те оказывают на меня гнетущее воздействие.
Когда поезд со ярко освещенной станции устремлялся в темный зев тоннеля, мне становилось жутковато, будто бы я навсегда прощаюсь с землей и светом и останусь в подземелье навсегда. Голова шумела и кружилась, я ощущал, как воздух вокруг меня уплотняется, становится вязким и тягучим, словно сгущеное молоко и надышаться им уже невозможно. Я судорожно вдыхал его, как рыба выброшенная на берег, но грудь им не наполнялась. Мне все время хотелось вдохнуть больше, чем я выдохнул, но этого не получалось. Воздух застревал у меня в горле, отего грудь раздирало так, будто меня душили подушкой. Я бледнел, хватался за поручень, чтобы не упасть. Есть мнение, что когда человек сходит с ума (а это состояние, иначе, как безумием, не назовешь), то теряет контроль над временем. Поэтому мне казалось, что поезд едет бесконечно долго, что он заблудился в кромешной темноте тоннеля и направляется прямиком в ад1. Что это - конец? И, чтобы не завопить от страха, я считал время по часам ─ сколько секунд этого кошмара мне остается? Благо ездил я мало, по одним и тем же маршрутам, и знал наизусть расстояния между станциями2.
Еще я боялся стрелок.
На железной дороге я был не так пуглив. Там стрелки пролетали с грохотом и свистом, но в метро - каждая стрелка отдавалась в моей трусливой душе. Я боязливо ждал одного - вот сейчас слетит! Слетит поезд в рельс - со всех сторон стены - и вагон, вместе со мною, сомнется как консервная банка, придавленная ногой. Я физически ощущал, как ломающиеся, сгибающиеся и отлетающие детали вагона вонзаются в мое тело. Жжжуткий конец!
Садился я, исключительно, в головной или хвостовой вагон, в расчете на то, что при нештатной ситуации из них выбраться будет немного легче, чем из середины состава, где, в начавшейся панике, люди просто перетопчут друг друга и своими телами забаррикадируют выход. Я всегда с грустью смотрел на толстенные стекла вагоном и понимал - такие кулаком не разобьешь! На мою радость, не помню уже когда, после очередного пожара в метро, в вагонах наставили огнетушителей. Такой железной дурой можно было проломить стекло любой толщины.
Страх охватывал меня уже, как только я приближался к наземному павильону метро.
Зато, какое счастье было возвратиться снова на дневную поверхность ─ будто бы тяжкий груз свалился с плеч. В голове стучала только одна мысль ─ жив, жив, жив и еще раз ─ жив!
Полным адом была для меня остановка в тоннеле. Находил такой ужас, что я с трудом держался на ногах. К тому же, мятежная душа, требовала только одного - вырваться! Вырваться любой ценой. Поэтому мне приходилось сдерживать свою моторику, чтобы не кинуться, в испуге, ломать двери, бить стекла...
Такой человек именуется "паникер" и при кораблекрушении его обычно убивают первым, чтобы остановить всеобщее безумие.
Я, слава богу, ни разу не сорвался, предпочитая лучше упасть без чувств, как красная девица, поэтому меня так и не убили.
А если еще, к тому же, гас свет, то, как мне кажется, несколько раз я терял сознание, удерживаясь на ногах. Поскольку провалы в моей памяти были очень велики. Но свет гас исключительно редко и обычно, при остановке, я, чтобы подавить нахлынувший страх, пытался читать (что выходило очень плохо) или разглядывать пассажиров, особенно молодых женщин (что выходило еще хуже). Ведь в голове кружилась только одна мысль: "Конец! Это последнее, что ты видишь!"
После таких случаев, я сразу же начинал искать маршруты передвижения по городу, минуя метро. Машины у меня не было, на такси не хватало денег, поэтому я перемещался на троллейбусах и автобусах, лишь в крайних случаях пользуясь метро.
Поэтому год, когда я распрощался с метрополитеном навсегда, стал для меня самым светлым в жизни.
1 Вполне возможно, что определенную роль в этом сыграл рассказ "Ставка на веру" Джона Уиндема.
2 Потом у меня была схема метро, где указывались расстояния между станциями в секундах.