Нашу страну всегда называют "пьяной", а русских людей "пьяницами". На это все повсеместно обижаются, уверяя, что это не так, что наш народ породил, и Пушкина, и Лермонтова, и Толстого с Левитаном, что у нас больше гениев, чем пьяниц, но...
Один показательный примерчик.
В 1974 году, когда мне было четырнадцать лет, мои тетка и дядя получили, наконец-то, желанную трехкомнатную квартиру в Бибирево, выбравшись из старого, американской планировки, восьмиэтажного помпезного дома на Садовом кольце. Где в каждой комнате, их трехкомнатной квартиры, проживало по целой семье, мусоропровод проходил прямо через кухню, распространяя вокруг себя отвратительное амбре и тараканов, а под потолком висел огромный, как вокзальные часы, газовый счетчик. Хотя, при всем при том, была ванная и туалет с верхним бачком, да красивые двустворчатые двери в каждой комнате, не создававшие проблем при выноске мебели.
Переезд происходил в дневное время, поэтому к нему подключили и меня, поскольку, и тетка, и дядя были на работе, а оставался только мой двадцатилетний двоюродный брат. Ну вот с ним вместе мы и такали их нехитрые семейные пожитки.
Новая квартира удивила меня своей суженной до безобразия планировкой, совершенно не рассчитанной на нашу советскую неразборную мебель. Нет мебель-то наша, как раз, была именно разборная, но вот, после разборки, собрать ее уже не представлялось возможным. Что поделать - советское качество!
Загрузив машину на старой квартире, буквально, за час, мы таскали вещи в Бибирево почти весь день. Лифт в новом доме был рассчитан всего на двух-трех пассажиров, поэтому количество ездок увеличилось, а многие крупногабаритные предметы, пришлось, на своих руках, таранить по лестнице на седьмой этаж.
Солнце клонилось к закату, когда я, после тяжких трудов, вышел на балкон посмотреть на окрестности, подышать свежим воздухом и малость остыть. На расстоянии одного окна от меня, на том же самом этаже, но, по идее, в другом подъезде, виднелся еще один балкон, на который, неожиданно, вылетели две девчушки лет семи, а может быть, восьми. Они явно проявляли ко мне повышенный интерес, по-детски заигрывая и неумело кокетничая. Мы перекинулись парой слов, они заливисто хохотали, визжали и махали руками, но тут вышел мой брат и они, увидев старика (а кем должен был казаться им двадцатилетний мужик) как-то стушевались и ретировались в квартиру.
В душе я проклял своего брата за такое неуместное появление, хотя возраст девочек настраивал на минорный лад. В те годы они были для меня еще слишком малы, но настолько милы, смешливы и задорны, что запали в мою память. В иных обстоятельствах я, может быть, через некоторое время, вспомнил бы о них и лишний раз заехал к брату, чтобы снова поглядеть на них, но пятнадцать лет - первая любовь затмила весь мир... Потом - вторая, третья... Встречи, разлуки, страдания, радости - все смешалось в бурном водовороте юности...
К тому же, мой брат, работая на заводе, стал потихоньку попивать. На этой почве наши путь совершенно разошлись и мы много лет не виделись, поскольку, один раз, в неприятной беседе с ним, по просьбе моей тетки, о вреде "русской болезни", он, неожиданно, схватился за нож.
Прошло много-много лет. И вот, однажды, он сам позвонил мне и попросил приехать к нему на день рождения. Ему исполнялся сорок один год. Он объяснил, что сорок лет по каким-то русским суевериям на отмечают, а сорок один, дескать, можно. Я согласился, только предупредил, что, коли он схватится за нож, то я пальну по нему, пусть из травматики, но пальну. Плохо не покажется. На что он слезно заверял, что та-ко-гооо бо-ль-шеее неее пов-то-рится. По его речи чувствовалось, что он, может и не в стельку, но пьян.
Ладно. По просьбе матери и тетки, я собрался и приехал. Стол ломился больше от бутылок, нежели от яств. Братишка был в приподнятом настроении. Слишком веселый, он выглядел плоховато. Одутловатое лицо, одышка и сильная сгорбленность, которая, вряд ли, была следствием пьянства, а носила наследственный характер.
Стоило нам только сесть за стол, как в комнату вползло (иначе не скажешь) существо, как мне показалось, все-таки, женского пола. Оно шло, согнувшись, придерживаясь обеими руками за стенку и, добравшись до ближайшего стула, рухнуло на него как куль с дерьмом.
Брат тотчас подскочил и, схватив ближайшую бутылку водки, налил ему треть стакана. Существо, чья голова уже завалилась на стол, услышав булькающий звук, встрепенулось и схватило стакан.
Выпитое подействовало! Голова поднялась, плечи расправились. Да, действительно, это была женщина и, видимо, довольно молодая, хотя непотребная жизнь избороздила ее лицо и изуродовало тело. Она была желтовата, морщиниста и худа, хотя животик у нее выпирал как на ранних месяцах беременности, что наводило на мысль о циррозе. Волосы были настолько редкими и тусклыми, что создавалось впечатление, что их нет совсем.
Она, покачивая головой, пристально смотрела на меня и, как мне показалось, что-то напевала про себя. А потом, вдруг, сказала:
- А я тебя помню, - ты стоял здесь на балконе, такой смешной, глупый, толстенький, наверное в школе еще учился. Мы с Маринкой месяца два тебя вспоминали и хохотали...
- Да, вставил Димка, - моя жена - моя соседка - из соседнего подъезда. Их балкон рядом.
Фу!
Хоть я и не выпил ни грамма, но меня потошнило. Я никак, никоим образом, не мог представить, понять, осознать, что вот это драное, грязное, пьяное существо, в котором не то, что женщину, но и человека-то признать сложно и есть та - одна из этих маленьких смешливых кокетливых первоклассниц.
Захотелось завыть.
Я не знал, что делать. Находиться здесь мне и так было противно, а после услышанного - просто невозможно. Надо было каким-то образом бежать и как можно быстрее. Спас меня, редкий в те годы, мобильный телефон. Выйдя в сортир, я позвонил своем подельнику и попросил минут через пять перезвонить мне и вопить, как белый медведь в жаркую погоду.
Он позвонил, я сослался на срочные проблемы и бежал с одной только мыслью - никогда больше не переступать порог этого дома.
Время лечит все - через несколько дней я, в общем-то, забыл о случившемся и перестал переживать...
Прошло еще пять лет, когда мне, весь в соплях и слезах, позвонил брат. Он бормотал нечто несвязное, заплетался, рыгал, ругался матом, бранил всех подряд, и врачей, и людей, было слышно как на пол падает пустая посуда... Но суть сказанного я понял - его жена умерла от цирроза печени - ей шел тридцать второй год...