Аннотация: Наконц, плач из коляски усилился настолько, что, поникшая головой бабушка, не только проснулась, но и поднявшись на ноги, наклонилась к ребенку и, сделав из пальцев "козу", неожиданно громко, на мотив "Священная война" пропела "И-дет коза рогатая!"
1967 г. Священная коза
В детской жизни, не обремененной большим числом ярких и запоминающихся событий, часто распространена "кодификация", когда одна единственная фраза или даже слово заменяет целый рассказ. Как в той знаменитой юмореске про сумасшедший дом, где пациенты пронумеровали все известные им анекдоты, чтобы быстрее их рассказывать - ведь все равно они давным-давно по многу раз повторены и выучены наизусть. Стоило только назвать номер - и сразу все ясно.
Вот так и у детей - ненароком услышанная фраза может вызвать совершенно неожиданный смех или хихикание, абсолютно непонятное, неуместное и необъяснимое с точки зрения взрослых.
Я все время говорю про смех, про анекдоты, по той простой причине, что из моего детства, на моей памяти, не сохранилось НИ ОДНОГО грустного или печального и уж, тем более, трагического кодифицированного события. Может это лично у меня, а может быть так устроена детская память - запоминает все только радостное и веселое, осознавая, что впереди - целая жизнь, в которой горя и несчастий будет невпроворот.
Шел День Победы. Мы, шумной гурьбой, толпились во дворе возле песочницы. Нас было много - почти все ребята двора, поскольку во всех квартирах кипела подготовка к празднику - варились супы, строгались салаты, в холодильник ставилась водка и шампанское. Отцы ходили с масляными глазками в предвкушении легальной выпивки, а матери и бабки метались по кухням как угорелые, готовя, готовя и готовя. Гремели сковородки, звенела посуда, расстилались скатерти и, вполне естественно, что мы - дети с нашими беготными играми, были в домах помехой. Вот нас и повыгоняли играть на улицу, вплоть до Минуты Молчания, которая до начала 1970-х годов свято соблюдалась в нашем дворе. Перед ней нас обычно растаскивали по квартирам, а если кто-то из родителей не хотел, чтобы дети вертелись возле пьющих отцов и дедов, то не зазывая детей домой, строго-настрого приказывал молчать в Минуту Молчания!
Но не все домашние принимали участие в подготовке к празднику, некоторым предоставлялся отгул от разгула. Поэтому неподалеку от нас, на лавочке, качая одной рукой коляску, а другой размахивая в воздухе, как будто бы дирижируя, сидела начинающая бабушка со своей шестимесячной внучкой. (В скобках замечу, что эта бабушка до сих пор жива, ей сейчас в 2014 году - 87 лет, а у ее внучки уже подрастает свой внук.)
Из коляски доносился безумолчный плач, который мы за своими играми почти не замечали. И сколько бабушка не старалась, как не напевала какие-то песенки, как ни качала коляской то вперед-назад, то вправо-влево, как не размахивала своей рукой, прекратить его не могла. Временами этот плач, правда, заканчивался, но только лишь для того, чтобы через какое-то время начаться снова.
Измучившись, бабушка прибегла к спасительному, в таких ситуациях, хождению с укачиванием и обошла по кругу наш двор раза три или даже побольше, бубня себе под нос, традиционное "баю-баю-баю-бай", которое, за время ее хождения, из довольно грозного и приказательного превратилось в сонное и еле слышное. Уставши, бабуля вернулась на туже самую скамейку, поскольку остальные скамейки занимали мы - шантрапа, и попробовала сидя заснуть. Но не тут то было. Из коляски снова раздался громкий и требовательный плач.
Здесь уместно добавить, что во дворе было достаточно шумно. Ну - как сказать - не то, чтобы было шумно так, что можно было разбудить ребенка в коляске. Нет, конечно. Было шумно по сравнению с обычными днями в нашем дворе, когда было слышно каждого чирикающего воробья или синичку. Во-первых, как-никак, гомонили мы - редкий случай, когда почти все разновозрастные дворовые ребята собирались вместе, а, во-вторых, из-за работающих на всю катушку газовых плит, во многих квартирах были открыты не только форточки, но и окна.
Поскольку в нашем доме были только отдельные квартиры, сюда ко многим жильцам приезжали отмечать праздники родственники из коммунальных квартир - народа было много - к тому же в те годы запросто курили в помещениях, не обращая внимания на детей и женщин. Поэтому, помимо смрада от готовки, в квартирах добавлялся еще и папиросный дым.
Мало этого - стояла на удивление жаркая, для начала московского мая месяца, погода. Я проверял по архивам - 7, 8 и 9 мая температура доходила до +30 градусов. Поэтому никто не волновался за своих детей - как они там на улице - мы не только не мерзли, а наоборот, - парились. Соответственно открывались не только кухонные окна, но окна в комнатах, из которых доносились звуки радио и телевизора. Удивительно, но факт, что несмотря на низкую зарплату и высокую цену, телевизор, в те годы был почти в каждой квартире. Только у нас с апреля месяца, как ушел отец, забрав с собою телевизор и до 1970 года его не было. Но и то, со своих скудных инженерских грошей, мать за три года скопила необходимую для его покупки сумму.
Тогда существовало три программы телевидения, из которых одна была учебная и в праздники не работала. Оставшиеся две вещали об одном и том же - о войне, о героических подвигах, неизмеримых трудностях и проч. и проч. в том же духе. Но - никто телеки не выключал - наверное людей восхищал сам факт домашнего кино и выключить такую интересную игрушку, даже если она несет околесицу, не хватало сил. Ведь ходили мы в те же годы с транзисторами у которых волна уходила в сторону при каждом шаге. С хрипящими и шипящими магнитофонами "Электроника", издавающими звуки, неотличимые, порою, от воя циркулярной пилы. Ходили и еще как! И не выключали!
Поэтому по всему двору носилась мелодия песни "Священная война". Как мне казалось в этот день ее передавали регулярно минут через десять. Погундосит диктор и: "идет война народная..." потом снова диктор - и так далее...
Наконц, плач из коляски усилился настолько, что, поникшая головой бабушка, не только проснулась, но и поднявшись на ноги, наклонилась к ребенку и, сделав из пальцев "козу", неожиданно громко, на мотив "Священная война" пропела "И-дет коза рогатая!" И тут же осеклась, поняв какую непростительную оплошность допустила. Во времена ее молодости, пришедшейся на предвоенные годы, за такое могли бы отправить в лагеря[1].
Миновала секундная пауза, как вдруг мы, сами не зная почему, совершенно не сговариваясь друг с другом, хором, грохнули на весь двор: "... Свяще-нная Коза!", добавив к этому дикий оглушительный хохот.
На шум, из многих окон повысовывались родители. Не знаю, что они расслышали - все или только громкий хохот, но нас как-то, поодиночке, стали зазывать домой и мы, быстренько, разбежались, не придав этому случаю никакой значимости.
Но зато потом! Стоило нам только услышать мотив этой, набившей оскомину, песни, как в голове бубухала "Священная коза" и, сколь не стискивай зубы, не сжимай губ, мзо рта вырывался непристойный, по-собачьи лающий, хохот, оскорбляя патриотические чувства всех рядом стоящих взрослых. А фраза "Священная коза", произнесенная даже самым, что ни на есть тихим, трагическим шепотом, действовала хуже всякой щекотки. Гоготали до упаду.
Но мы взрослели и эти кодировки, вместе с детством, уходили. У большинства - насовсем, а у меня - в дальние отделы памяти, чтобы вспомнится потом, через тридцать с лишним лет.
[1] Дядю моего покойного друга Сергея Ивановича, посадили за то, что он в пивной, где (наверное, именно для этого) висел потрет Сталина, в пьяной потасовке, залепил в него обглоданным огурцом. Ему вменялось в вину не только это, оскорбительное для портрета вождя, деяние, но и нецензурное высказывание по поводу своего неудачного попадания. Лет пять-шесть он даже присылал письма из лагеря, а, когда война закончилась - перестал. Видимо умер или был расстрелян. Это и понятно - война закончилась и рабочие руки стали не нужны, а лишние рты всегда помеха в голодной, измученной непомерными расходами, стране.