Юрская Алла : другие произведения.

Пиковый Идол гл.1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Могла ли представить молодая, красивая девушка из хорошей семьи что скоро ее жизнь круто изменится? Что она попадет в компанию воров, увидит изнаночную сторону жизни родного города и почти станет одной из них...

   Говорит мне опять бессонница:
   "Ты безбожница, идолпоклонница!
   Создала сама себе идола,
   Выдумала!
  
   И смотришься - не насмотришься;
   И молишься - не намолишься!
  
   Оживить все надеждой тешишься!
   Ну, опомнись, покайся, грешница!
   Позабудь про него, окаянного,
   Изо льда изваянного!
  
   Не пойдет эта глыба холодная,
   Не взыграет в ней сила природная,
   Не обнимет, к груди не прижмет -
   Лед!"
  

Пиковый идол

Не сотвори себе кумира

Библейская заповедь

  
  
  
   Каждый день я теряю понемногу от самой себя...
   Когда-то давно люди молились идолам и приносили им жертвы, чтобы боги даровали им изобилие в урожаях, победы в войнах, и все блага жизни.
   Я молюсь тебе, просто, чтобы ты был со мной.
   Я молюсь тебе, и приношу в жертву себя, потому что больше ничего не осталось. Когда-то давно я положила на твой алтарь свои принципы, украшенные цветами и лентами. Ты милостиво принял жертву, даже не заметив, что она была... Кажется, следующей жертвой была гордость. Мой языческий Бог снисходительно улыбался на небесах, глядя на богато убранный алтарь и ритуальные танцы идолопоклонницы.
   Тяжело только переступить черту. Наверное, язычники понимали это, когда во времена великой засухи или нашествия врагов алтарь впервые орошала кровь людей, а не животных. Боги меняли гнев на милость, бедствия заканчивались, но сами боги становились бедствием. Злым, кровожадным, ненасытным...
  
   Я, не задумываясь, рассталась и с самоуважением, не замечая, что у Идола уже разыгрался аппетит.
   Одно за другим, и вот, уже не осталось ничего, чем можно было бы его задобрить. Я капля за каплей отдаю собственную кровь, зная, что это только отсрочка приговора. Я смотрю на алые капли на белом мраморе алтаря, и считаю по ним оставшиеся мне минуты.
   У меня еще много крови. А кроме нее есть еще живое горячее сердце, и бессмертная душа. Которая, кажется, тоже по капле растворяется в окружающем пространстве, вместе с алой жидкостью, вытекающей из моих вен.
   Я уже не отхожу от алтаря, потому, что идти просто нет сил. Я смотрю на каменное изваяние, и мне кажется, что оно улыбается. Улыбается, предвкушая человеческую жертву.
   Я медленно умираю, но думаю только о том, что, когда меня не станет, некому будет тебе молиться. Кто будет украшать твой алтарь, и угождать тебе? Впрочем, мир велик. Если есть идол, то найдутся и идолопоклонники...
   Я умираю, и единственное, чего мне не хватает для душевного спокойствия - это уверенности, что на том свете я уже не буду служить тебе. Что моя душа наконец-то освободится от плена, в который я сама себя заточила. Иногда, в минуты душевного прояснения, мне кажется, что никакого божества нет. Есть только каменная статуя, которую я сама же и изваяла, заботливо наградив всеми теми чертами, которые олицетворяли для меня идеал мироздания... Что все это - лишь иллюзия, и моя жизнь не заканчивается на ледяном мраморе алтаря, окрашенном в алый цвет моей крови, у подножия бессердечной статуи...
   Я вспоминаю, какой я была, и как все начиналось. Я проживаю заново свою короткую жизнь, и пытаюсь понять, где и когда я допустила ошибку...
  

Глава 1

  
   Очень часто можно услышать фразы, вроде: "Человек сам хозяин своей судьбы", или: "Предписанного не изменишь", "Что суждено, то и будет", и т.д. Я много раз бросалась в обе крайности, пока не поняла: ни то, ни другое не верно... Жизнь - это белая чистая тетрадь, с заметками в нескольких местах. Или, если более точно - заснеженное поле с флажками, расставленными, на первый взгляд, в хаотичном порядке. Надо пройти от флажка до флажка. А пойдешь ты по прямой, зигзагами, или как-то еще - это уже твои личные трудности. Т.к. обойти все эти флажки-заметки невозможно, приходится выбирать на протяжении всего пути, в каком направлении двигаться, и как именно.
   Другими словами, есть в нашей жизни события, которых вряд ли можно избежать, потому что они имеют слишком большое влияние на всю дальнейшую жизнь...
   Мой приятель называл меня фаталисткой и философом. Хороший друг - "серым кардиналом", "вашим высочеством" и "рыжей стервой". Случайные знакомые, судили по первому впечатлению, и считали строгой и застенчивой. Я говорила о себе, что я роковая женщина, интриганка и непостоянная в отношениях ветреница...
   Так все и было. Несмотря на то, что я прожила с Олегом, моим гражданским мужем, два года, за это время у меня был не один роман. Я знала, что красива, и умела этим пользоваться. Мне нравилось влюблять в себя мужчин, использовать их, и бросать. Где-то, в глубине души, я их жалела, меня даже почти мучила совесть, но это уже было как наркотик.
   Тогда я была человеком крайностей. Не признавала полутонов, ненавидела серость, и не умела чувствовать наполовину. Я либо любила всей душой, либо яростно ненавидела. Третьего не было дано. Я была общительной, веселой, обаятельной... Эксцентричной, язвительной, злопамятной и мстительной... Циничной и несдержанной на язык эгоисткой.
   Прибавьте к этому наблюдательность и ум, и станет понятно, почему круг моего общения как-то незаметно сузился от большой компании до одной подруги Александры, с которой мы вместе учились в старших классах школы, девушки с внешностью фотомодели и характером дикой кошки, которая гуляет сама по себе. Было еще несколько хороших друзей - мужчин, да пара приятелей мужа. Некоторых из своего окружения я отпугнула своим характером, с кем-то испортила отношения сама. Женщинам я не доверяла ни на грош, считая их сплетницами и потенциальными соперницами.
   Зато в развлечениях не было недостатка. Я только что закончила академию, вокруг толпами собирались новые поклонники, и лето проходило очень интересно, весело, и, к сожалению, быстро.
  
  
   Мы то и дело выезжали за город с Сашей и двумя молодыми людьми. С одним из них, Сергеем, или просто Серым, мелким предпринимателем, у Саши был сезонный роман. У меня со вторым, Владимиром, манекенщиком и фотомоделью, - ни к чему не обязывающий флирт.
   Почему-то я хорошо запомнила именно тот вечер. Теплые розовые губы Володи на прохладной белой коже... Слова полушепотом, то ли слова, то ли ветер... Его красивое до нереальности лицо напротив, влажные, продернутые поволокой глаза... Пьянящие поцелуи... А мне хотелось побыть наедине со своими мыслями хотя бы несколько минут, слишком многое нужно было обдумать.
   Оставив молодого человека одного на веранде, я вышла в сад. Терпкий аромат яблок сливался с дурманящим запахом сырой после недавнего дождя земли. Черное кружево листьев яблонь на фоне синего звездного неба... Замедлившее ход время... Безумие, растворенное в вечности...
   Я была на распутье. Закончилась учеба, нужно было определяться с работой, да и с личной жизнью тоже. Отношения с Олегом зашли в тупик, пора было расставаться, но мне казалось, что он окончательно пропадет без меня. С постоянной работой тоже было сложно: как молодому специалисту мне предлагали слишком маленькую зарплату. Вечером, к слову, Сергей предложил временно поработать у него в игровом салоне, в центре. Видя мои сомнения, он подытожил:
   - В общем, я тебя не тороплю. Надумаешь - приходи завтра на Баумана, посмотришь, что и как.
   Почему-то именно в эту ночь мне хотелось остановить время. Хотя бы на пять минут, хотя бы на несколько секунд. Возможно, я подсознательно понимала, что это последняя ночь моей прежней жизни.
   Именно в эту ночь где-то во вселенной пересеклись на мгновение и вновь разошлись траектории двух комет, предопределив будущее двух людей, которые еще даже не встретились... А на Земле умирали и рождались люди, все шло своим чередом, отмеряя мгновения бесконечности...
  
   Я решила согласиться на предложение Сергея. Сидеть дома, без копейки собственных денег, да еще и видеть при этом постную физиономию Олега было выше моих сил. Уже следующим вечером я пришла осмотреться на новом месте работы, и первым, что бросилось мне в глаза, была эта парочка. Двое молодых людей бандитского вида сидят, положив ноги на столы. Вид у обоих самоуверенный до невозможности. Сразу видно, что они в салоне не в первый, и далеко не в последний раз, и привыкли чувствовать себя хозяевами.
   С ума сойти, и они будут приходить ко мне играть? Ужасно! Проблем от них, похоже, будет не меряно...
   Удивительно, что в этот момент в подтверждение моих мыслей не ударил гром среди ясного неба, или не произошло нечто в этом же духе.
   Удивительно, что ни на секунду не забывая об этом первом впечатлении, я оказалась в ситуации, о которой не могла тогда и подумать...

Алишер

  
   Стоянка была короткой, всего пятнадцать минут. Пожилая женщина осторожно коснулась плеча молодого человека, сладко посапывавшего на верхней полке:
   - Вы, кажется, в Казани собирались выходить? Сейчас мимо проедете!
   Пассажир пошевелился, вытягивая затекшие за ночь длинные, не умещавшиеся на полке ноги. Сонно пробормотал что-то, приоткрыл глаза; его соседка по купе отметила, что, несмотря на явно проступающие в его лице кавказские черты, - нос с горбинкой, жестковатый подбородок, - глаза у молодого человека как вода в чистом озере. Голубые, с зеленоватым оттенком.
   - Казань? - В полусне повторил парень, и тут же резко сел, стукнувшись головой о полку третьего яруса.
   - Черт... Спасибо, что разбудили...
   Женщина улыбнулась в ответ на благодарность. Звали ее Марина Сергеевна, была она коренной москвичкой, и кавказцев категорически не любила. Казалось, они заполонили в Москве все свободное пространство, вытесняя русских, и вели себя так, словно это они, а не москвичи, были хозяевами города.
   Но этот ей понравился сразу. По манере поведения он напоминал большого ребенка: скромный, не наглый. Даже его акцент не резал слух, а был каким-то мягким и очаровательным.
   Глядя, как попутчик поспешно натягивает под простыней джинсы и достает небольшую дорожную сумку, женщина, неожиданно для самой себя протянула парню пакет с домашними пирожками, словно почувствовав, что едет он из ниоткуда и, видимо, в никуда. Накануне соседи по купе разложили на столе копченые куриные окорока, ранние, и потому дорогие свежие огурчики, сыр, несколько видов хлеба, и большие ломти домашнего пирога. А парень, взглянув на все это изобилие голодными глазами, быстро переоделся, легко запрыгнул на свою полку, и отвернулся лицом к стене.
   Марина Сергеевна не решилась вчера пригласить его разделить с ней трапезу, интуитивно почувствовала: обидится. А сейчас, видя, как молодой человек путается в джинсах и, стараясь не смотреть на остатки вчерашнего ужина соседей на столе, собирает вещи, вспомнила про пироги.
   Попутчик смутился, растерянно глядя на пакет:
   - Что вы... Не надо...
   - Да бери, бери... Дочь напекла, в дорогу. Много у меня, бери, говорю...
   - Спасибо, - благодарно улыбнулся парень, обнаруживая отсутствие двух передних зубов, и тем самым еще больше походя на двухметрового ребенка.
   - Спасибо, - повторил он. Теперь Марине Сергеевне стало понятно, почему вдобавок к акценту парень слегка шепелявит.
   - Да ладно, чего уж там! Беги, а то дальше уедешь!
   Парень подхватил сумку, улыбнулся на прощание и быстро зашагал по проходу. Женщина отметила про себя и на удивление пропорциональную, несмотря на высокий рост, фигуру, и пружинистую, танцующую походку, и вздохнула, вспомнив своего доходягу-зятя. Выглянув в окно, Марина Сергеевна увидела, что ее попутчик остановился, едва отойдя от поезда, и с аппетитом уминает угощение. Она с умилением улыбнулась, на душе приятно потеплело. В этот момент состав тронулся. Медленно набирая скорость, поезд увозил Марину Сергеевну все дальше, и вскоре ее новый знакомый скрылся из виду.
   Парень, быстро разобравшись с пирожками, бодро зашагал по перрону. День начался с завтрака, на такую удачу он совершенно не рассчитывал, а значит, жизнь прекрасна. Хотя Рамазан и не подумал его встретить, он примерно знал, где искать названного братишку, поэтому, не долго думая, направился к первой попавшейся на глаза трамвайной остановке. Справедливо рассудив, что в Казани, как и в любом другом городе, все пути ведут в Рим, то есть в центр, он запрыгнул в первый же трамвай. О том, что он будет делать, если не найдет сегодня Рамазана, думать не хотелось.
   Народа в центре было относительно мало. Желающих прогуляться холодным мартовским утром, видимо, не нашлось, а немногочисленные прохожие спешили по своим делам, ежась от северного ветра и повыше поднимая воротники курток и пальто.
   Прогулявшись по Баумана раза три, молодой человек понял, что договариваться с Рамазаном "встретимся в центре" было невероятно глупо. Замедлив шаг, и рассуждая, что же делать, если Рамазан не появится в центре и вечером, он остановился у стойки, увешанной всевозможными зонтиками.
   - Зонтик хотите? - Его взгляд упал на невысокую девушку лет двадцати пяти на вид, с небрежно забранными в хвостик не слишком чистыми русыми волосами и огромными голубыми глазищами. Невероятно пышные для ее роста формы просматривались даже через грязный китайский пуховичок. "Съемный вариант, - подумал он про себя, - на лице написано. Лучше, чем ничего, и время до завтра убить можно."
   - Нет. - Он улыбнулся. - Зонтик - нет. А как тебя зовут?
   - Света. - Девчонка отошла, не проявив особого интереса к знакомству.
   - А меня - Алишер. - Он протянул ей руку; Света проигнорировала жест, безразлично глядя сквозь нового знакомого.
   - Чем занимаешься вечером?
   - Ребенком, - отрезала девушка, бросив на него злой взгляд, - моим. Так что отвали, если зонтик не нужен, понял?
   - Зря так грубо, девушка, - Алишер притворно обиделся, решив про себя, что придет время и эта пигалица еще сама за ним бегать будет.
  
   Рамазана он не нашел и вечером. Девушки с зонтиками тоже уже не было, и, прошатавшись по Баумана битых два часа, голодный и уставший, молодой человек отправился искать в окрестностях подъезд потеплее, очень надеясь, что Рамазана он найдет раньше, чем менты заберут его за бродяжничество.
   Ночь прошла отвратительно. Два раза его сгоняли с места бомжи, которыми центр кишел, как улей - пчелами. В третий раз спугнула какая-то припозднившаяся парочка. Остаток ночи Алишер провел во дворе, сидя на холодной скамейке, в невеселых размышлениях о приближающемся времени завтрака и теплой постели.
   Собственно, все это было. В трех днях пути, в родной Махачкале, у него был и дом, и родители, и гарантированный кусок хлеба... Алишер поежился, и, рискуя окончательно замерзнуть, лег на скамейку, пристроив вместо подушки свою дорожную сумку.
  
   Он родился в обычной семье. Отец - сварщик, мать - учительница. Двое детей, он и старшая сестра. По происхождению мать была русской; светлую кожу, голубые глаза и рыжеватые волосы Алишер унаследовал именно от нее. Его родная старшая сестра, а так же многочисленные двоюродные и троюродные братья и сестры давно получили высшее или среднее образование и работали по специальности. И только Алишер, окончив школу, не мог решить, куда ему податься. Учиться дальше было не интересно. Хотелось новых впечатлений, хотелось путешествовать, хотелось просто отдыхать и развлекаться.
   Алишер всегда жалел, что родился в век, когда Робин-Гуды и морские пираты исчезли с лица земли. Их жизнь была наполнена романтикой и приключениями, они брали от каждого дня все, что могли, не думая о будущем. Они ежедневно рисковали жизнью и свободой, жили по своим законам, ни от кого не зависели и никому не подчинялись. Они были отважны, благородны, бесшабашны, и любимы народом, о них слагали песни и легенды. Алишер тоже хотел стать легендой, пиратом двадцать первого века...
   Он был не красив, скорее наоборот. Родись он раньше на пару столетий, с его внешностью он вполне мог бы сойти за бывалого корсара. Слишком большой нос, сломанный в давней драке; грубые черты лица, словно небрежно выструганные пьяным резчиком по дереву; кроме того, он родился с заячьей губой, и от операции сделанной в младенчестве остался безобразный шрам, проходящий от верхней губы до основания носа. Сама губа была сшита неровно, правая часть ее слегка приподнималась, придавая лицу Алишера крайне свирепый вид.
   На первый взгляд Алишер производил впечатление искреннего, наивного и бескорыстно-доброго человека. Всегда и всем готов броситься на помощь, вспыльчив, как порох, но так же быстро отходчив. Душа - раскрытая книга, что на уме, то и на языке.
   Манерой поведения он временами напоминал ребенка, только-только освоившего науку ходить и говорить, и с восторгом познающего мир. В каком-то смысле он и был ребенком; каждый день Алишер встречал с восторгом, а провожал без сожалений. Дети всегда беззаботны и беспечны, впереди у них - вечность, они еще не понимают значения времени и далеки от поисков смысла жизни и собственного места в ней. В них уже есть определенные склонности и задатки характера, но в зависимости от пути, по которому их направят родители, они в равной степени могут стать как хорошими, так и дурными людьми. Их разум - чистый белый лист, на котором время будет медленно писать свою повесть лет, для кого-то - строгую и суровую, для кого-то - беззаботно-веселую.
   В умственном отношении Алишер действительно был подобен ребенку. Школьную программу он не изучил, а прошел; читать не любил, в музыке разбирался на уровне постоянного радиослушателя, в живописи - на уровне ценителя рекламных щитов, как произведений искусства. Поэтому поддержать разговор, выходящий за рамки обсуждения бытовых проблем, он не мог. У него иногда получалось произвести впечатление человека мудрого и рассудительного, но, к сожалению, его теоретические выкладки всегда шли вразрез с поступками. Свою точку зрения он высказывал очень уверенно, нимало не заботясь о ее справедливости. Мог неожиданно поразить собеседника вовремя вставленной умной фразой, извлеченной откуда-то из тайных кладовых его ума. Иллюзия эрудированности исчезала, стоило немного развить начатую тему разговора.
   А впрочем, Алишер легко признавался в собственной необразованности, даже шутил над этим. "Быть - всегда проще, чем казаться", поэтому он никого из себя не строил, и жил по принципу: "принимайте меня таким, какой я есть".
   Так же, как ребенок, он мог с детской непосредственностью сделать нечто, выходящее далеко за рамки правил поведения в обществе. Он так же не всегда осознавал последствия от тех или иных слов и поступков, но чаще делал вид, что не осознавал...
   Но, в отличие от ребенка, он не стремился к самосовершенствованию, и характер его уже сложился. На исполненном жизни лице лежала печать всех пороков мира; большинства из них Алишер еще не ведал, но так же, как смерть, говорят, ставит свое клеймо задолго до своего прихода, так и судьба отметила молодого человека заранее, словно хотела дать ориентир дурным наклонностям. "Вспыльчивость и беспринципность, гордыня и эгоизм, азарт и мотовство, праздность и сладострастие, ложь и двуличие, сюда. Вот человек, в котором найдется место каждому из вас". Если его ловили на лжи или непоследовательности в поведении, он обнаруживал совершенно не детские хитрость и изворотливость, причем лгал до последнего, даже когда обман уже был виден невооруженным взглядом. Так обезумевший от раны зверь дерется до последней капли крови, дорого продавая жизнь.
  
   То, что он попал именно в эту компанию, не было случайностью. С Рамазаном, в просторечии Ромой или Ромиком, как его называли все друзья, они выросли в одном дворе. С остальными периодически общались. И первое дело, на которое Алишера взяли приятели показалось ему чем-то вроде игры: в квартиру зашли, как в свою, с шутками и прибаутками набрали, кому что нравится. Не поленились заглянуть даже в холодильник. Вышли так же легко, как вошли, никто и не подумал их задерживать.
   Легкие деньги ушли быстро, и на предложение "отработать" вторую квартиру Алишер согласился уже осознанно. Так и пошло. Грабили дерзко, непродуманно, с налета. Поэтому и попались очень быстро, на ерунде: не заметили домашнюю сигнализацию. Взяли их "тепленькими", вместе с награбленным, отпираться было бесполезно.
   Алишер отсидел тогда всего несколько месяцев, но научился за это время большему, чем за восемь лет школы. Как не прозевать сигнализацию, как открыть самый сложный замок, и еще многим важным вещам, о которых он и не подозревал.
   Родителям он клялся, что ничего подобного не повторится, но, не успев выйти, взялся за старое. Слишком приятно было иметь свои деньги, слишком манила воровская романтика, жизнь по понятиям, мир блатных и воров в законе... Иногда за вечер он тратил на развлечения и девушек столько, сколько некоторые зарабатывали за месяц. О том, что девчонки от него без ума он догадывался давно. И научился этим пользоваться.
   С девушками Алишер вел себя непринужденно и естественно, несмотря на строгое воспитание и окружавшие его с детства предрассудки. Ему льстили восхищенные взгляды, нравилось сбивать девушку с истинного пути, и заставлять в порыве страсти забыть, что после ночи, проведенной с ним, ее уже никто не возьмет замуж: традиции в Дагестане все еще были сильны. В то же время он старался не переусердствовать, никогда не делал ничего против воли девушки, и никогда ничего не обещал.
   Он покорял и разбивал сердца. Сводил с ума. Казнил и миловал. Но любви Алишер не знал. Ни от чьего взгляда у него не замирало сердце, ничье прикосновение не заставляло путаться мысли и сиять глаза...
  
   Во второй раз Алишер отсидел полгода, и столько же осталось условно. Отец был в ярости, мать плакала на суде, а он думал о том, что в следующий раз может сесть всерьез и надолго. Во время второго срока ему выбили два передних зуба, что прибавило его внешности эксцентричности. Тюремная романтика была хороша в малых количествах и на расстоянии. Именно это заставило его пообещать самому себе завязать с квартирными кражами.
   Данное себе слово он сдержал. Выйдя раньше срока, молодой человек честно устроился разнорабочим и начал встречаться с девушкой. Но его словно преследовал злой рок. Его пассия забеременела, и рассказала обо всем своим родителям. Пахло нешуточным скандалом. Дело усугублялось еще и тем, что Роза была несовершеннолетней, и разгневанный папаша грозил засадить Алишера, которому самому еще не было и девятнадцати, на долгие годы, если он не женится на его дочери. Алишер согласился на брак. В ту же ночь, выпросив у матери тысячу рублей, он сел на поезд, и через два дня был в Москве.
   Столица бывшего союза давно манила его неограниченными возможностями. Стоя на площади трех вокзалов и вдыхая загазованный московский воздух, Алишер чувствовал, как у него перехватывает дыхание от восторга. На лицо падали редкие снежинки, через неделю наступал новый, 2002 год. Почему-то казалось, что на новом месте и жизнь начнется новая, не похожая на прежнюю.
   В том, что он сможет устроиться в Москве, Алишер не сомневался ни секунды.
   Решив для начала найти какое-нибудь место, где можно перекусить, он наугад направился к одному из подземных переходов. То, что стильная блондинка в норковом полушубке, стоящая рядом с тонированным BMW, окликает именно его, до сознания дошло не сразу. Алишер медленно, словно нехотя сделал шаг в ее сторону, недоумевая, что ей могло понадобиться.
   - Вас подвезти, молодой человек?
   Слегка опешив, не привыкший к инициативе девушек, Алишер кивнул. Блондинка села на место водителя и распахнула переднюю дверцу.
   - Ну, садись, что замер?
   Они тут же познакомились. Девушку звали Татьяной. С ходу выяснив, что Алишер собирался перекусить, она обрадовалась:
   - Я как раз еду завтракать. Составишь компанию? - И, видя, что он приготовился возразить, добавила:
   - Не бойся, я угощаю.
   - А что, у меня состояние моих финансов написано на лице? - Алишер уже решил, что завтракать с этой не в меру самоуверенной дамой ему совсем не хочется. Только если развести ее по полной программе, а потом кинуть, да еще и бумажник прихватить...
   - Да нет, - рассмеялась девушка, - просто видно, что ты приезжий, а у вас, лимитчиков, у всех вечно пустые карманы. Сначала. А потом... Потом - кому как повезет. Кому - дворцы и яхты, а кому огрызок булки и привокзальная подворотня. - Девушка, хитро прищурив светло-голубые, почти прозрачные глаза, с полуулыбкой смерила взглядом нового знакомого, словно пытаясь предугадать предел его возможностей в жизни.
   Подумав про себя, что ему повезет обязательно, Алишер улыбнулся:
   - Ну ладно. Уговорила.
   За завтраком выяснилось, что Татьяне двадцать шесть лет, у нее трехкомнатная квартира в центре, должность коммерческого директора частной фирмы, дом за городом и две машины.
   - Папа подарил, - скромно пояснила девушка.
   Кроме того, она была симпатичной и обаятельной. Натуральная блондинка с резкими чертами лица, не просто ухоженная - холеная. Ее портили излишняя худоба и чрезмерно полный рот, но он же придавал ее лицу чувственность.
   С первого взгляда бросались в глаза ее избалованность жизнью, пресыщенность и даже некоторая апатия ко всему. Она уже побывала везде, где ей хотелось, все видела, все попробовала. Дальнейшая жизнь была слишком пресна, слишком предсказуема, и потому неинтересна. Таня знала, что через год отец планирует выдать ее замуж за своего зама, что за городом уже достраивается коттедж - дворец в миниатюре, который будущий муж планировал преподнести ей в качестве свадебного подарка.
   Ей не чужды были бескорыстие и доброта, правда, не настолько, чтобы заниматься благотворительностью, хотя она вполне могла себе это позволить. Но Татьяна считала, что помощь необходима сильным, слабых же она погубит. Помогая сильному приобретаешь благодарного друга, слабому - лютого врага. В ней самым невероятным образом сочетались глубокомыслие, следствие скорее жизненного опыта, чем начитанности и эрудиции, и поверхностность. Узость ее кругозора и ограниченность интересов компенсировались невероятной работоспособностью, деловой хваткой и звериным чутьем в отношении бизнеса. О том, что все дела от отца перейдут к ней, а не к ее будущему мужу, который был великолепен в роли заместителя, но совершенно не годился на должность руководителя фирмы, Татьяна тоже догадывалась давно.
   По детски непосредственный, естественный, как сама природа мальчик был приятной неожиданностью, которую девушка расценила, как подарок судьбы. Он ел мясо руками, разговаривал с полным ртом и смеялся во весь голос, демонстрируя отсутствие двух передних зубов. Контраст с окружавшими ее людьми, фальшивыми насквозь, которые даже во сне беспокоились, как они выглядят со стороны, был огромен. Татьяна решила, что сделает все от нее зависящее, чтобы их знакомство не ограничилось одним лишь завтраком в ресторане.
   Алишер, в свою очередь, благоразумно умолчал о том, что ему восемнадцать лет, тем более что выглядел он значительно старше.
   Доедая десерт, состоявший из порции мороженого со свежими фруктами, Таня, словно между прочим, поинтересовалась:
   - А что ты собираешься делать потом?
   Алишер смутился. Вообще-то потом он собирался позвонить двоюродной сестре, и напроситься к ней жить, на первое время, Но говорить об этом деловой, обеспеченной Татьяне почему-то не хотелось. Та истолковала его молчание по-своему.
   - Значит, ничего. А раз ничего, поехали, покатаемся. Сегодня у меня выходной. Может быть, что-нибудь придумаем.
   За завтраком последовал обед, затем ужин, и то, что Татьяна пригласила его к себе, Алишера уже не удивило. Москва оглушала его, Махачкала по сравнению со столицей казалась деревней. Мчащиеся на бешеной скорости потоки автомобилей, миллионы прохожих; иностранцы - шоколадные негры, лимонные китайцы, низкорослые вьетнамцы и японцы, чопорные англичане, расчетливые немцы, - и, конечно же, местные аборигены, "русские", со всех республик бывшего Советского Союза. Сам ритм и уклад жизни были совершенно другими, ни на что не похожими. Девушки спокойно приходили одни в ресторан, курили и пили, знакомились с молодыми людьми, и соглашались "продолжить вечер". Мужчины вели себя по отношению к женщинам почти на равных, что в Дагестане было недопустимо.
   Поэтому, оказавшись в просторной, шикарно обставленной квартире Тани, Алишер испытал огромное облегчение, и даже не обратил внимания, что хозяйка и не подумала постелить ему в гостиной или в кабинете. Едва дождавшись, пока Таня примет душ, он быстро зашел в ванную, наскоро ополоснулся, вытерся мягким махровым полотенцем и набросил выданный ему махровый же халат. Едва сумев доплестись до спальни, смертельно уставший от впечатлений и слегка пьяный от выпитого за ужином, Алишер повалился на кровать и тут же заснул.
   Усмехнувшись, Татьяна, переодевшаяся после душа в прозрачный бирюзовый пеньюар, укрыла молодого человека одеялом и выключила свет.
  
  
   Как получилось, что он остался жить у случайной знакомой, Алишер не знал и сам, но такая жизнь ему определенно нравилась. До его появления в Танином будущем все было продумано, все расписано, вплоть до мелочей. Знакомство с Алишером внесло в ее жизнь приятное оживление, свежую струю, и Татьяна давала ему все, практически ничего не требуя взамен. На второй день они стали любовниками. Новый год встретили в элитном ночном клубе, с компанией Татьяниных друзей, старый новый год - в загородном доме, вдвоем. За ее счет молодой человек жить категорически отказался, и через неделю она устроила его на работу в папину фирму, охранником. Алишер попробовал, было, возмутиться, убеждая девушку, что он способен на большее, но Таня глубокомысленно заметила, что большего надо еще заслужить.
   - Поступай в институт, на заочное отделение, папа поможет. В фирме сразу станешь менеджером. Освоиться с работой тебе тоже помогут. Учиться не обязательно, главное, через пять лет у тебя будет диплом. А там дальше посмотрим.
   Таня была уверена, что, как и любой другой провинциал на его месте, Алишер ухватиться за такую возможность руками и ногами. Предложение было слишком щедрым и слишком заманчивым, тем более, что поступление в институт обошлось бы ее отцу в несколько тысяч долларов.
   Он отказался. По большому счету, должность дневного охранника была непыльной, и, учитывая то, что Алишер ничего не умел, очень ему подходила.
   До пяти вечера молодые люди работали, потом - ужинали в каком-нибудь ресторане и ехали развлекаться в ночной клуб или казино. Одну из машин, серебристый 400-й "мерс" Татьяна отдала Алишеру, чтобы он не зависел от нее в передвижениях, но ездили они все равно вместе.
   Никаких обещаний девушке Алишер не давал, но и характер старался особо не показывать. Несмотря на внешнюю мягкость и покладистость по отношению к нему, в Тане чувствовался железный стержень, не позволяющий переходить определенные границы.
   Татьяна, в свою очередь, закрывала глаза на его упорное нежелание следовать каким-либо нормам и правилам поведения, списывая это на кавказское упрямство. Нельзя сказать, что она безумно влюбилась, но ее симпатия и привязанность к молодому человеку были столь глубоки и очевидны, что не заметить их было невозможно. Она не строила долгосрочных планов на будущее, не надеялась выйти за него замуж, отдавая себе отчет в том, что у Алишера к ней пока нет ни любви, ни привязанности, ни уважения.
   Девушку покорили небывалое жизнелюбие и оптимизм Алишера; Таня была уверена, что, если дать толчок тому огромному потенциалу энергии, которым он обладал, то из молодого человека может получиться как минимум - удачливый бизнесмен, если не крупный политический деятель. Протянув руку помощи провинциалу, ей хотелось хотя бы в какой-то степени исправить несправедливость жизни: кому-то дается все и сразу, а кому-то не дается ничего, даже возможности пробиться в жизни самому. Кроме того, где-то, в самой глубине подсознания, жила надежда, что, когда они станут равными по положению и материальному благосостоянию, отношение Алишера к ней изменится в лучшую сторону.
   Но произошло обратное.
   К сожалению, сама того не ведая, облагодетельствовав Алишера, Таня невольно изменила одному из главных своих принципов - не помогать слабым. За занавесом из собственных эмоций она не смогла разглядеть в нем отсутствие той бескомпромиссной направляющей силы, которая привела Ломоносова пешком в Москву, которая побеждала СПИД и рак, и заставляла человека творить настоящие чудеса. Силы характера и силы воли. Он брал все, что падало в руки само, но не желал прикладывать ни малейших усилий, тем более, ради призрачного будущего. Как и все недалекие люди, он жил днем сегодняшним, - этим и объяснялся его отказ от возможности получить высшее образование.
   Получив все и сразу, Алишер почувствовал себя зависимым. Вместо того, чтобы подниматься выше, пользуясь открывшимися перед ним возможностями как заботливо подставленной лестницей, он проводил целые дни в безделье, сетуя на то, что ему некуда деть накопившуюся энергию, и что он просто зачахнет от тоски на такой работе. Он ни в чем не знал нужды, не было необходимости думать о куске хлеба на завтра, но если сначала это нравилось, то теперь - раздражало. Ему не хватало риска, свободы и романтики. В голове мелькали отрывочные мысли о том, что Таня, должно быть, использует его в качестве занятного домашнего животного, но гордость и самолюбие тут же нашептывали, что девушка влюблена, иначе и быть не может. Спокойная обеспеченная жизнь начинала приедаться. На смену первому чувству благодарности к человеку, давшему ему возможность выйти в люди, понемногу приходило раздражение.
   В компанию друзей Тани Алишер влился на удивление быстро и легко. Ни сама Татьяна, ни ее окружение не блистали эрудицией. Высшее образование у всех было куплено на деньги родителей, интересы сводились к ночным клубам, казино и боулингу. Алишера сначала восприняли как временную блажь богатой наследницы, но хорошо подвешенный язык, чувство юмора и показная наивность сделали свое дело, и вскоре он уже был почти что душой компании.
   Когда Алишер узнал, что в него влюблена лучшая Танина подруга, Оксана, он сперва слегка растерялся, потом развеселился. А на следующей совместной вечеринке, улучив момент, завел ее в темный угол и поцеловал. Если бы он был способен анализировать собственные поступки и их мотивы, то с удивлением открыл бы для себя, что в тот момент им двигали не интерес и симпатия к Оксане, не любопытство, и даже не физическое желание. К Оксане его подтолкнула жажда мести. Хотелось сделать Тане больно, унизить, растоптать, сбросить ее с того пьедестала, на который ее вознесли деньги ее отца, эти же деньги дали ей возможность добиться в жизни всего, и стать его покровительницей.
   Оксана ответила на поцелуй настолько страстно, что через минуту молодые люди уже занимались любовью в туалете. Потом девушка плакала у Алишера на плече, говоря, что Таня ей никогда этого не простит, а он ее успокаивал:
   - Нечего прощать, Таня никогда ни о чем не узнает, если ты сама ей не скажешь.
   На самом деле ему было все равно, узнает ли Таня. Он сходил с ума от распланированных дней, от однообразия, от постоянного контроля. Уходить пока не хотелось, но в душе все чаще начинала появляться щемящая тоска. Он и сам не знал, по чему...
   От скуки Алишер начал заводить ничего не значащие романы на стороне. Оксана бросила его, как только увидела целующимся в ночном клубе с сексапильной брюнеткой, закатив жуткий скандал, и пообещав все рассказать Татьяне. Естественно, ничего подобного не произошло.
   Незаметно пролетели два месяца. На двадцать третье февраля Татьяна подарила Алишеру массивную золотую печатку, с вкрапленными бриллиантами.
   Четвертого марта ему исполнилось девятнадцать (Татьяна уже знала, что он младше ее на шесть лет, но не придавала этому никакого значения). День рождения начали отмечать за три дня. В числе подарков были комплект шелковых рубашек от Ив-Сен-Лорана, совершенно ненужные Алишеру органайзер, барсетка и бумажник от "Petek", и еще более ненужный ноутбук. Сотовый, последняя модель Nokia от Тани и путевка в Америку (естественно, на двоих), от ее родителей.
   А пятого марта, на работе, Алишера вызвал к себе Танин отец.
   Едва успев войти в кабинет, он понял, что дело приняло серьезный оборот. Родитель сидел за своим столом, по его окаменевшему лицу было видно, что он не на шутку зол. Водянисто-голубые глаза метали молнии. А напротив, в кожаном кресле, скрестив стройные ноги в ажурных колготках, с комфортом расположилась Оксана.
   Алишер круто развернулся, и быстрым шагом покинул кабинет. Через полчаса он уже заходил в Танину квартиру.
   Свою спортивную сумку, с которой он приехал в Москву, он нашел с большим трудом. Старые вещи не стал даже искать, зная, что Таня давно их выбросила. Взял фирменные джинсы, водолазку. Поменял строгий костюм на спортивного кроя брюки, свитер и куртку. В карман куртки кинул пачку сигарет и зажигалку Zippo. Из ванной взял набор бритвенных принадлежностей, дезодорант, зубную пасту, расческу. Подумав, вернулся в спальню, открыл ящик тумбочки, где Татьяна, как он знал, хранила деньги и всякие безделушки. Не глядя, сунул в карман пачку долларов, и поколебавшись, подаренное ему Таней кольцо-печатку. Вот, пожалуй, и все. Алишер в последний раз окинул взглядом квартиру, сожалея о расставании с ней, пожалуй, намного больше, чем о разлуке с Таней. О Тане он не жалел вовсе. Прожитый эпизод, перевернутая страница...
   Ключи от машины остались лежать в прихожей. Алишер покосился на них с сожалением, но брать не стал: по машине его нашли бы в два счета. А Танин папа, похоже, шутки шутить не намерен.
   Аккуратно заперев дверь, Алишер спустился пешком на первый этаж и бросил ключи от квартиры в почтовый ящик. Выходя из подъезда, он заметил, что на автостоянке рядом с домом припарковался джип Таниного папаши.
   С ближайшего переговорного пункта он позвонил в Дагестан. Узнав, что Рамазан недавно уехал в Казань, и живет где-то в центре на частной квартире, Алишер, не долго думая, поехал на вокзал и купил билет до Казани.
   Уже в поезде он обнаружил, что деньги и кольцо из кармана куртки исчезли. И тут же вспомнил мужчину приятной наружности, нечаянно налетевшего на него сразу же, как Алишер отошел от кассы. Интеллигентное лицо, бородка, близорукие светло-серые глаза.
   - Простите ради бога, очки дома оставил... Не подскажете, как пройти к пригородным кассам?..
   Да, тот мужчина был карманником - профессионалом. Но легче от осознания, что его облапошил профессионал, не становилось. Так Алишер оказался в Казани в том же положении, что и в первый день в Москве.
  
   Теперь, лежа на ледяной лавке, он ругал себя последними словами, за то, что не расспросил подробнее, где искать Ромика. Стараясь не думать о завтрашнем дне, Алишер сам не заметил, как задремал.
   Проснулся он оттого, что промерз до костей, и желудок начинало сводить от голода, хотя не ел он всего сутки. Часов у него не было, но уже рассвело, и Алишер предположил, что сейчас чуть больше восьми. Рядом, за домами слышался шум проезжающих автомобилей и веселое позвякивание трамваев. Он с трудом поднялся; все тело ломило от неудобной позы и от холода. Только сейчас молодой человек заметил, что на него уже косятся вездесущие старушки и выгуливающая двух собак парочка.
   Не дожидаясь, пока жильцы додумаются вызвать милицию, Алишер подхватил сумку и поспешил ретироваться.
   День тянулся, как резиновый, но долгожданный вечер все же наступил. Алишер снова исходил улицу Баумана вдоль и поперек, но Рамазана не нашел. Зато девушка с зонтиками была на месте.
   - Привет, как дела? - Алишер подошел к ней, как к старой знакомой.
   - До твоего появления были замечательно.
   - Нет желания пообщаться после работы?
   - Нет! - Любезности у нее со вчерашнего дня явно не прибавилось. - И вообще, вали отсюда, а? Мне собираться пора. - С этими словами Света стала демонстративно собирать зонтики и складывать их в большую картонную коробку. У Алишера появилась возможность рассмотреть ее повнимательнее. Неухоженная, крикливо накрашенная, неопрятная, с лицом того типа, который часто называют "рязанским". Показалось, или бегающий взгляд действительно выдавал уголовное прошлое?
   - Ты еще здесь? Сейчас мой хозяин подойдет, - бросила исподлобья Света. Алишер покорно отошел, решив удовлетворить свое любопытство позже.
   Поиски Рамазана не дали результатов и в этот вечер. Проведя еще одну ночь на холодных ступеньках подъезда, с пустым желудком, Алишер решил, что пора действовать более решительно. Рамазана он может не найти еще неделю, а ночевать снова в подъезде не хотелось. Значит, пора решать что-то с жильем.
   В обед следующего дня он снова подошел к стойке с зонтиками.
   - Привет.
   - Привет, - Света едва взглянула на молодого человека, но его это не смутило.
   - Слушай, Свет, ты же местная? Ты, случайно, не знаешь - здесь поблизости никто комнату не сдает? Я сейчас "пустой", но через пару дней у меня деньги будут. Тогда и оплачу за месяц вперед. А комната нужна прямо сегодня. И еще хорошо бы с питанием, по поводу оплаты я бы договорился... Если я прямо сейчас чего-нибудь не съем, - я умру от голода... - Произнося этот вдохновенный монолог, Алишер видел недоверчивый взгляд девушки. Еще бы! Куртка из натуральной кожи, дорогие фирменные брюки...
   - Да ограбили меня! - Вместо оправдания получилось как-то раздраженно и небрежно, как будто он настоящий "мажорик".
   Но Света усмехнулась, и сделала знак соседке, торговавшей журналами.
   - Верка, посторожи. - Она обернулась к Алишеру. - Пошли.
   Алишер подумал, было, что они идут к остановке, но Света свернула в один из многочисленных переулков. Они поднялись по низкой лестнице, перешли дорогу, и оказались перед аркой, ведущей во двор. За ней молодой человек увидел несколько двухэтажных каменных и деревянных бараков, стоявших разорванным квадратом. Света подошла к одному из них, толкнула дверь подъезда, и в первый раз за все это время посмотрела на своего спутника.
   - Заходи.
   Оказалось, комнату сдавала мать Светки. Ночевал один Алишер только в первую ночь. Потом Света составила ему компанию. Через день она рассказала ему свою историю, и судьба этой уличной девчонки затронула в его душе струны, о которых он и не подозревал.
  

Света

  
   - Так вот, если купить по восемьдесят, а продать, скажем, по двести пятьдесят, а? - Лысеющий мужчина с жидкими каштановыми усиками на обрюзгшем лице с видом явного превосходства взглянул на собеседника. - Или по триста, а, Жорик? Не будем альтруистами. В нашем деле главное - что? Правильно, прибыль... Больше наварил, больше в карман положил, - он аж зажмурился от собственной эрудированности.
   - Ну, Жорик, договорились, значит. А то наши девочки, наверно, уже заскучали...
   Жорик, невысокий жилистый крепыш лет пятидесяти, смуглый, словно араб, с готовностью обернулся к диванчику, на котором, лениво потягивая шампанское, расположились "девочки". Знакомство с ними он считал для них с Павлом редкой удачей. И то, что девушки были лишь относительно привлекательны, не имело особого значения. Для них, мелких частных предпринимателей (пять точек на рынке, да маленький магазинчик на двоих), фотомодели с ногами от ушей были недоступной роскошью, а эти цыпочки - в самый раз. Жорик сразу положил глаз на большеглазую пышнотелую брюнетку Алину, с полными бедрами и большой грудью. Ему так и виделось, как он намотает на руку ее шелковистые, иссиня-черные, как вороново крыло, длинные волосы, снимет с нее вызывающе-короткое платье, и... Дальше Жорик старался пока не думать, и так уже чувствуя приятную напряженность в паху...
   Юля была откровенно некрасива. Раскосые глаза, выдающие монголоидное происхождение, широкие скулы, выступающий вперед подбородок. Фигурка у нее была аккуратнее и симпатичнее, чем у Алины, но уж очень худосочная, а таких Жорик не любил. Не любил он и стрижек "под мальчика", поэтому, по негласному соглашению Юля досталась Павлу, который к моменту их знакомства с девушками находился уже в той стадии опьянения, когда некрасивых женщин не бывает.
   Сейчас Юля усердно строила Павлу глазки, хлопая длинными, явно накладными ресницами. Павел рыгнув, и пьяно хихикнув, тяжело поднялся из за стола и направился к дивану. Жорик машинально отметил про себя и свешивающийся через ремень пивной живот, и осоловевшие глаза, и с удовлетворением подумал, что, несмотря на свои почти шестьдесят, выглядит он не в пример лучше. "Бегать по утрам надо, - хмыкнул он про себя, - а не пиво бочками пить, и чревоугодием заниматься, да..."
   Что и говорить, они с Павлом друг друга недолюбливали, и сегодня оказались вместе только по случаю очень выгодной сделки. Их отношения были симбиозом змеи и черепахи, переплывающих море в известном тосте. "Сброшу, - укусит; Укушу, - сбросит..." У Жорика были мозги и деловая хватка, у туповатого и хамоватого Павла - начальный капитал. Друг без друга они были пустым местом, а вместе сумели организовать бизнес и даже планировали со временем открыть пару-тройку продуктовых минимаркетов.
   Сегодняшние девочки изначально тоже были идеей захмелевшего Пашки, уставшего от вечно недовольной стареющей жены. Жорик сопротивлялся больше для виду, - он приметил скучающую у стойки Алину сразу же, едва они вошли в бар, - но что-то неуловимо настораживало. То ли слишком быстрое согласие девочек, то ли слишком явное желании Юли поскорее затащить Павла в постель, ни дать ни взять, - сучка во время течки... "Стареешь, братишка, - усмехнулся про себя Жорик, - даже с девочкой отдохнуть уже не можешь без занудства." Отогнав неясные подозрения, Жорик решил последовать примеру Павла, уже неуклюже увлекающего Юлю в другую комнату.
   Алина поднялась ему навстречу, нарочито медленно откинула со лба длинную прядь так, что мужчине вновь стали тесными джинсы.
   - Пойдем? - Жорик аж охрип от волнения. Он и сам не думал, что так соскучился по женской ласке. Жена умерла полгода назад, и с тех пор подарками, вроде легко доступной Алины судьба его не баловала, а сам он знакомства с женщинами не искал. Тратить время на ухаживания не хотелось, а проститутки его не интересовали.
   Алина слегка кивнула, гипнотизируя Жорика взглядом. Жорик заметил, что Павел стянул с Юли блузку, так и не дойдя до комнаты. Рука девушки уже активно шарила у него в брюках, а Пашка похрюкивал от удовольствия, закатив маленькие свинячьи глазки.
   - Может быть, выпьем еще по бокалу, перед тем, как... - Алина выразительно посмотрела на Жорика, но тот лишь кивнул, сглатывая слюну, завороженный ее низким, грудным голосом. Перед его глазами уже вовсю мелькали кадры порнографического фильма с ним и Алиной в главных ролях.
   - Юля, Паша, выпьете с нами? - Алина спросила больше для порядка, даже не глядя на подругу, но та, оторвавшись от своего занятия, промурлыкала что-то Павлу в ухо, а потом громко объявила:
   - Выпьем! Для смелости! - Рассмеявшись собственной шутке, Юля ловко застегнула Павлу брюки и подошла к бару следом за Алиной. Одеваться она, разумеется, не стала, и Жорик с иронией наблюдал, как Павел ест глазами просвечивающие через белый капрон бюстгальтера темные соски.
   - Вам водки, мальчики? - Алина ловко разлила по бокалам алкоголь, в один из них плеснув каплю вермута, в другой, уже зная пристрастия мужчин, добавив апельсиновый сок. Быстрого, неуловимого, как взмах крыльев бабочки, движения Юлиных рук над напитками мужчины не заметили, Алина в это время рассказывала анекдот в тему, про бармена.
   - Ну, - Юля первой подняла бокал (себе девушки налили шампанского), - за бурную ночь! Чин-чин...
   - Чин-чин... - Алина залпом выпила шампанское, и с улыбкой посмотрела на Жорика и Павла. - Отстаете, мальчики!
   - За бурную ночь, которую я тебе гарантирую! - Павел отсалютовал бокалом Юле, и игриво ущипнул ее за грудь. Получилось пошло и неуклюже.
   Под взглядом Алины мужчины громко чокнулись и залпом осушили бокалы. У Жорика внезапно резко пропало настроение. Отчего-то возникло желание уйти, но оставлять пьяного Павла с кейсом, полным денег и двумя сомнительными девицами ему не хотелось. Он медленно встал с кожаного диванчика и нехотя направился в сторону детской спальни, которую Пашка определил им с Алиной. Сама идея привести девчонок в квартиру была глупа, но предложил пойти сюда сам Павел, аргументируя это тем, что жена с детьми уехали к теще в Кировскую область, и вернутся не скоро.
   Что произошло, Жорик не понял. Услышав странный шум за спиной, и быстро обернувшись, он увидел Павла, падающего грудью на итальянский журнальный столик, и оцепеневшую от неожиданности Юлю, открывшую рот, чтобы закричать.
   - Тихо, тихо, без паники! - Жорик в два прыжка оказался около приятеля, гадая, что могло случиться, и что доконало Павла - последняя порция водки, или неумеренный образ жизни. "Главное, чтобы не инфаркт, - думал Жорик, с ходу нащупывая пульс на бычьей шее компаньона, - только бы не инфаркт!"
   - Живой, - через несколько секунд с облегчением объявил он, - просто спит...
   От сердца отлегло. "Пьяная скотина", - беззлобно ругнулся про себя Жорик, поднимаясь с колен. Он повернулся к девушкам, чтобы попросить их помочь перенести Павла на кровать, но в глазах вдруг потемнело, словно комнату накрыли черным колпаком. Жорик машинально сделал пару шагов в сторону, где, как ему казалось, должен был быть диван, но понял, что не дойдет, - не успеет. В следующую секунду, уже падая, он, словно озаренный вспышкой молнии понял все, и потерял сознание.
   Дальнейшее напоминало хороший детектив. От испуга Юли и от сдержанности Алины не осталось и следа.
   - Ты в спальню, я здесь, - коротко распорядилась Алина. Ее подруга беспрекословно подчинилась. Действуя быстро и ловко, девушки принялись методично обшаривать стенку, шкафы, трюмо. Обе надели резиновые перчатки: лишние пальчики, - лишние проблемы.
   Через десять минут Алина подошла к накрытому столу, за которым они ужинали. За весь вечер она не съела ни кусочка, всегда следуя принципу "дело в первую очередь". Пока девушка не была уверена, что все прошло хорошо, ей кусок в горло не лез. На этот раз все было просто отлично, без сучка, без задоринки. И "клиенты" созрели одновременно, и клофелин подействовал так, как надо, в нужный момент.
   Юля вышла из спальни, когда Алина дожевывала уже второй бутерброд с сыром и ветчиной.
   - Присоединяйся. - Алина кивнула на место рядом с собой. Первую скрипку в их дуэте она играла даже в мелочах, Юлю это устраивало.
   Девушка села рядом, но есть не стала.
   - Не могу, - нервы... - Словно оправдываясь, сказала она, глядя на Алину, запивавшую бутерброды хорошей порцией сока. - Живы, курилки?
   - Живы, конечно. Ничего с ними не сделается! А не хочешь есть, на, - Алина достала из своей сумочки и протянула подруге чистую белую ткань, - протирай все, что мы успели потрогать без перчаток, не забудь дверные ручки и бокалы сполосни...
   - Можно подумать, в первый раз, - усмехнулась Юля, принимаясь за бокалы и столовые приборы.
   Алина в это время еще раз оглядела комнату, проверяя, не упустили ли они из виду что-то важное. Улов был неплох, теперь нужно было замести следы. Кейс с деньгами, кое-какие сбережения, золото. Юля положила глаз на норковую шубу и кожаный плащ жены Павла, но у Алины было твердое правило: крупные вещи не брать. Во-первых, по ним на улице могут замести мусора, во-вторых, их сложнее продать. Оставлять себе - лишние улики, и, как следствие, неприятности. Ни к чему...
   Между тем Юля закончила с "уборкой".
   - Ну, все, на посошок, - Алина глотнула вермут прямо из горлышка, и тут же протерла горлышко и саму бутылку, - отчаливаем.
   Две девушки выскользнули из подъезда и растворились в зимней ночи. Им повезло, их никто не заметил.
  
   Очнувшийся наутро Павел, преодолевая жуткую головную боль, попытался разбудить приятеля, но не смог. Еще не замечая пропажи кейса, он вызвал бригаду скорой помощи, которая и констатировала смерть Михайченко Георгия Петровича, наступившую между двенадцатью и двумя часами ночи. Еще через час в квартире уже был наряд милиции. К тому времени головная боль уже казалась Павлу сущей мелочью и лучшим из последствий вчерашнего вечера...
  
   Алина едва дождалась вечера следующего дня, чтобы украдкой добраться до ближайшего телефона-автомата. Девушку было не узнать: вместо длинных густых волос - жиденькие, едва доходящие до плеч, вытравленные перекисью жалкие космушки. От яркого макияжа и вызывающей одежды тоже не осталось и следа. Просторная серая юбка и старый китайский пуховик скрывали даже намек на фигуру.
   Алина набрала код телефонной карты и на память нажала несколько кнопок, набирая Юлин домашний номер. Связь была односторонней. Об Алине Юля не знала ровным счетом ничего, и даже не видела ее ни разу без парика. Ни адреса, ни телефона, никакого способа связи. Имя "Алина", как и та скупая информация, которой она обладала, были липой чистой воды.
   По настоящему девушку звали Света. Жизнь научила ее осторожности, особенно та ее часть, которую Света провела на женской зоне. Попадаться так же глупо снова она не собиралась. Именно поэтому напарницу себе Света подбирала долго и тщательно, собирая сведения о Юле по крупицам. Когда она предложила той работать вместе, девушка сразу же согласилась, Алина-Света по умолчанию стала главной, и до сих пор все шло нормально.
   Юля взяла трубку после первого же гудка.
   - Алина! Я целый день звонка ждала, куда ты...
   - Заткнись, и слушай сюда. В ближайшие дни на улице, тем более в центре, не маячь. Там "мусоров" полно. Из-за этих чертовых бизнесменов такой шухер поднялся...
   - Но мы же...
   - Слушай меня, я сказала. - Света говорила тихо, но металл в ее голосе отбил у Юли охоту возражать.
   - Ты переборщила с дозой. Один из них откинул коньки. Они могли додуматься, что мы были в париках. Могли запомнить фигуру. Сейчас нас ищут менты. Запомни, рыпнешься - мотать тебе срок. Большой срок, потому что ты им признаешься во всем: что ты делала, и в том, что не делала, тоже признаешься. Ты не знаешь, как они умеют добровольные признания вытряхивать. Не только о себе и обо мне - о царе Горохе расскажешь.
   - Что же теперь делать? - Отчаяние Юли буквально выплескивалось из телефонной трубки. Света так и видела ее полные слез монголоидные глаза и нахмуренные брови.
   - Ничего. Подыщи себе работу - нормальную работу, на пару месяцев, пока все не утихнет. Ляг на дно. Я сама тебе позвоню. Все, отбой.
   Света повесила трубку и переулками направилась к дому. К счастью от перекрестка, на котором висел телефон до ее дома - два шага. Но в центре действительно было полно милиционеров, поэтому, добираясь до дома, она оборачивалась через каждые пару шагов. Вот и родной двор. Нырнув в темную арку, девушка на всякий случай оглянулась еще раз, и поспешила к полуразвалившемуся деревянному бараку.
   С виду он был обыкновенным, если к бараку, как к месту для жилья, вообще применимо это слово. О том, что дом дышит на ладан, вы узнавали лишь, когда попытались бы подняться на второй этаж по полупрогнившей лестнице. Свет в коридоре никогда не горел, и когда нога неожиданного гостя вместо одной из ступеней проваливалась в пустоту, по производимому им шуму и ругани жильцы определяли, к кому на этот раз пожаловали с визитом. Посетитель наконец-то добирался до освещенной территории, - в маленьком коридорчике на втором этаже горела тусклая, мигающая лампочка, подвешенная к потолку, - и нищета вставала во всей своей неприглядности, неизменно первой радушной хозяйкой встречая любого гостя.
   С дощатых стен свисали бесцветные останки того, что некогда, вероятно, было обоями. Потолок, засиженный мухами, с пятнами сажи и чего-то еще, не поддающегося определению, к счастью, был достаточно высоким, чтобы не так сильно бросаться в глаза. Зато неоднократно протертый, покрашенный краской противоположного цвета, и снова протертый пол являл собой зрелище весьма и весьма живописное. Прибавьте к этому следы намертво въевшейся в пол грязи, кучи сваленного по углам хлама, и вечный запах сырости, смешанный с отвратительной вонью кошачьей мочи, и вы получите полную картину дома, расположенного в одном из самых престижных районов Казани.
   Семья Светы занимала весь второй этаж подъезда, состоящий из двух комнат. Бывшие соседи давно переехали, и Светины родители без зазрения совести заняли их комнату. По крайней мере, теперь она не слышала их ежедневных пьяных скандалов.
   Пили они всегда, сколько Света себя помнила. Иногда девушка, с присущим ей цинизмом думала, что и делала и рожала ее мать по пьянке, иначе как могли додуматься два непросыхающих алкоголика до того, чтобы завести ребенка? Как только Света начала ходить, она старалась уйти из дома как можно дальше, но идти было особо некуда. Шумная, центральная улица, на которой тогда еще не перекрыли движение автотранспорта, пугала ее; ровесников во дворе было мало, и тем родители запрещали играть с вечно чумазой, неряшливой девочкой из неблагополучной семьи. Все семьи трущобников были в той или иной степени неблагополучными, но именно их семья почему-то стала изгоем даже в этой среде. Сначала Свету это очень обижало, и, спрятавшись ото всех на заброшенном чердаке, она подолгу плакала, не понимая, чем она хуже Ольги из 21-го барака, или Алсу из 25-го. Но, став чуть постарше, и увидев однажды, как мать, настороженно оглядываясь по сторонам, стаскивает с веревки чье-то вывешенное для просушки белье, неожиданно поняла все. Поняла, что между ними и остальными людьми лежит огромная, непреодолимая пропасть, и не ей, Свете, с этим бороться.
   Определив для себя свое место на одной из сторон, Света фактически решила свою судьбу. Хотя на тот момент она находилась на распутье, и выбор у нее тогда еще был.
   Несколько лет спустя она и сама неоднократно таскала красивое нижнее белье у растяп-соседок, даже у тети Гали, которая не гнушалась ее общества, и неоднократно пила водку с ее матерью. Ее не смущало даже то, что все их скудное имущество подарено, подано, либо выброшено теми же самыми соседями, которых она периодически обворовывала. Кровать выброшена за ненадобностью кем-то из соседнего барака. Еще одна кровать, протертые половички и постельное белье - подарок тети Гали и ее мужа. Колченогий стол и стулья принесены с соседней помойки. Одевались они тоже в поданное и подаренное соседями. Питались чем придется, редких "шабашек" отца хватало только на попойки, но никак не на вкусную и здоровую пищу. Очень часто мать отправляла Свету к тете Гале, "попросить стаканчик муки", или "к Наташеньке в соседний барак, за горсткой гречки".
   Так и жили, перебивались.
   Когда Свете исполнилось тринадцать лет, она была уже весьма просвещенной в вопросах секса, и наслышана о том, что можно этим зарабатывать себе на жизнь. Но постоянно работать проституткой ей вовсе не хотелось, а платить ей за одну ночь столько, сколько требовали ее непомерные аппетиты никто бы не стал, тем более, что она выросла далеко не красавицей.
   Она была незаметной. Невысокого роста, ничем не примечательная фигура. Вследствие отсутствия водопровода в бараке Света не отличалась особой чистоплотностью. Денег на баню не хватало никогда. Ей было все равно, чистая на ней одежда или грязная, мятыми вещи не были лишь потому, что приходилось носить дешевую синтетику. Запах алкоголя и дешевых сигарет заменял ей аромат дорогих духов.
   Обыкновенное, в общем-то, лицо с носом-пуговицей и низким лбом, свидетельствующим об ограниченности и узости кругозора, рано утратило юношескую свежесть. Единственным ее преимуществом и украшением были огромные синие глаза, чистого василькового цвета, но и они терялись за толстым слоем дешевой косметики. Отсутствие образования, воспитания и каких либо моральных принципов, сама атмосфера, в которой она родилась и выросла, стали причиной появления на лице признаков если не раннего старения, то избыточного жизненного опыта, называемого в народе потасканностью. Выражение ее глаз, в которых отражался нелегкий путь сорокалетней женщины, но никак не подростка тринадцати лет, ранний расцвет и столь же раннее увядание явственно выдавали ее происхождение и образ жизни. Дитя трущоб. Девочка с улицы.
   Света была скорее ограниченной, чем глупой, со склонностью к философии и не без чувства юмора, покрытого налетом пошлости, словно залежавшийся хлеб - плесенью. Она умела делать выводы, учиться на собственных ошибках и извлекать уроки из различных жизненных ситуаций. Жизнь научила ее постоять за себя и свою собственность, отнять что-либо силой у нее было практически невозможно. Закаленная в дворовых стычках, она дралась не хуже иного парня.
   Необходимость заставляла ее быть расчетливой, но порой это граничило с жадностью. Вечные безденежье и нищета настолько приучили девушку к своему молчаливому присутствию, что даже когда у нее заводились деньги, она, словно скряга, дрожала над каждой копейкой, не упуская ни малейшей возможности получить что-либо даром.
   На то, что деньги можно заработать и другими способами ее надоумил один из многочисленных к тому времени знакомых и любовников. Света попробовала. Сначала - в одиночку, потом - вдвоем с подругой. Пригодились ее врожденные артистичность и изворотливость, из каждого дела Света устраивала маленькое представление.
   Очень скоро у них подобрался "криминальный квартет", - компания из четырех девчонок. Появилась и четко отработанная схема действий: "клиентов" приводили в гостиничный номер или шли к ним, подсыпали клофелин в водку или вино, обчищали по полной программе и уходили. Осечек не случалось: девчонки постоянно меняли внешность, и старались не "работать" часто в одних и тех же местах.
   Неприятности начались с того момента, когда в одном из баров ее лучшую подругу Ольгу узнал "отработанный клиент". Светка тогда сумела предотвратить катастрофу, убедить мужчину, что он обознался, но у того остались сомнения, а значит, и подозрения тоже.
   Через неделю Ольгу задержали. Света стала собирать деньги на адвоката, ей и в голову прийти не могло, что на первом же допросе Ольга начнет "колоться", и расскажет абсолютно все. Их имена, адреса, все их похождения...
   Светка попала на "малолетку" всего на полгода, друзья заступились и "подмазали" кого надо. Когда вышла, стала работать одна. Старалась не зарываться и не наглеть, но однажды к ее приятелю зашел в гости знакомый армянин, имея при себе большую сумму наличными. И она не удержалась.
   После этого она потеряла многих друзей, не простивших ей "крысятничества", но ей, в общем-то, было все равно. Однажды ее предала лучшая подруга, теперь в дружбу почти не верилось, одним больше, одним меньше.
   Она полгода жила на съемной квартире, не зная нужды и просаживая легкие деньги, и хотя приходилось ходить, не снимая парика, и вздрагивать от каждого звонка в дверь, ей нравилась такая жизнь. А потом одновременно произошло два события: закончились деньги, и на нее вышел Ованес, тот самый армянин...
   Били ее жестоко, насмерть. Но Светка выжила. И первым, кто пришел ее навестить в больнице, когда она немного пришла в себя, был тот же Ованес...
   Из больницы он забрал ее прямо в собственную квартиру. Ованес был влюблен по уши, Светке нравилась его любовь и тот уровень комфорта, который он мог ей обеспечить. Нравилось, что он предугадывает ее желания и готов на все, лишь бы ей было хорошо. Что он в ней нашел, видный богатый парень, занимающий не последнее положение в определенных кругах, за что полюбил - Свету волновало мало.
   Как один день пролетели три месяца, Овику необходимо было возвращаться на родину. Он умолял ее бросить все и уехать с ним, рассказывал, какие замечательные у него в Ереване родители, но Света ломалась. Она была уверена: если любит - останется, а мотаться за ним по горам Армении не входило в ее планы.
   Овик все же уехал. Света не учла, что для горцев слово родителей - закон. Тогда она во второй раз почувствовала себя преданной, на этот раз мужчиной, для которого она только что наизнанку не выворачивалась. Светка загуляла пуще прежнего, теперь она пила не хуже, чем ее мать. В пьяном угаре пропустила время, когда еще можно было сделать аборт.
   Мальчик родился здоровеньким, красивым, и... копией папы. Кого-то это, возможно, растрогало бы, но ее лишь разозлило. Света назвала сына Александром, и едва выписавшись из роддома, скинула на попечение матери.
   Артема, сына соседки тети Гали, Светка никогда не замечала, хотя знала его с детства, и пару раз потом они даже пили в одной компании. Она слышала, что он уходил в армию и вернулся всего пару дней назад; поэтому его появление на пороге ее комнаты с букетом роз, коробкой шоколадных конфет и бутылкой шампанского стало для нее полной неожиданностью. Если бы Светка знала, какой скандал закатила ему мать, узнав, куда собрался ее любимый сыночек, его визит польстил бы ей вдвойне.
   - Ну, проходи. - Ребенок был в комнате у родителей. Светка набросила на разобранную кровать старое залатанное покрывало, сдвинула на другой конец стола грязную посуду с остатками вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака, достала две чашки.
   - Хрусталя не держим, извини.
   Артем вел себя странно - все больше молчал, словно собираясь с духом, и, наконец, после второй порции шампанского, выпалил:
   - Света, я пришел, чтобы сказать... Я давно хотел... Выходи за меня замуж!
   Света подавилась конфетой.
   - Темочка, радость моя, да откуда ты такой взялся? Ты про меня ничего не знаешь!
   - Знаю, - пылко перебил Артем, - все знаю! Я в каждом письме у матери про тебя спрашивал! И про Сашку знаю, и про колонию... Я тебя ни за что не сужу, что было, то было. Я люблю тебя такой, какая ты есть. А Александру отец нужен. Выходи за меня замуж, я тебе обещаю, ты никогда не пожалеешь.
   И Света, подумав, согласилась. На следующий день она перебралась к нему, в соседний барак.
   Тетя Галя, ставшая ей теперь свекровью, люто возненавидела невестку. Не помогало ни совместное распитие водки, ни аргумент, что покойный отец Артема дядя Коля тоже был вором, и полжизни провел по тюрьмам. Но единственное, в чем тете Гале удалось убедить сына - подождать с официальной регистрацией отношений и усыновлением ребенка.
   Говорят, никто не рождается на свет с дурными задатками воров, убийц и насильников. Светка никогда не задумывалась, кем могла бы она быть, доведись ей родиться в другой семье, или хотя бы выйти замуж за сильного духом мужчину, который смог бы удержать ее на краю пропасти, куда она неумолимо падала все последнее время. После предательства Овика в ней что-то надломилось, и на свет божий хлынуло все то плохое, что до сих пор было более или менее спрятано от окружающих. Она теперь не сомневалась, что мужчин надо только использовать и выбрасывать; наделенная от природы острым умом и хитростью, она изобрела не один способ того, как это можно сделать. Артем, к сожалению, не стал исключением.
   Он сразу же устроился на работу, но нищенской зарплаты гражданского мужа Светке не хватало даже на пару дней. Артем работал в две смены, как проклятый, но денег все равно не хватало. Вернувшись однажды домой раньше положенного, он не застал жену дома. Мать красноречиво указала ему на окна Светкиной квартиры. Ворвавшись в незапертую комнату, Артем оцепенело уставился на голую Светку, стоящую на коленях перед голым же мужчиной, явно кавказской национальности...
   Самое удивительное, что выгнать Светку после этого Артем не смог. Та плакала и клялась, что пошла на это только от безденежья, ради ребенка, и что если бы Артем зарабатывал больше... На недоуменные возражения мужа, что больше с его специальностью электрика нигде не платят, Света хитро улыбнулась:
   - Я знаю адрес...
   После одного из долгих ночных разговоров на кухне, Артем исчез на два дня. На третий появился, бледный, уставший, с кучей денег, и обещанием, что больше они никогда ни в чем не будут нуждаться. На следующий день за Артемом пришли из милиции.
   За групповое ограбление офиса крупной фирмы ему дали три года. Света вернулась в свою комнатушку на втором этаже, - сразу же после ареста сына тетя Галл выгнала ее взашей. Пришлось возвращаться к прежнему ремеслу, единственному, что она умела в жизни. Вскоре задержали и ее...
   Освободилась она накануне Нового года. Ни родителей, ни двухлетнего Сашки дома не было, и Света встретила 2002 год в гордом одиночестве, у черно-белого телевизора. Ей было восемнадцать лет, выглядела она на двадцать пять, образование - восемь классов, за плечами два гражданских брака и две судимости... Мать за время ее отсутствия лишила дочь родительских прав на ребенка и оформила опекунство.
   Светка готова была сунуться головой в петлю, настолько опротивела ей бесконечная борьба за существование, но, как и большинство подобных ей, она боялась смерти и была живуча, как кошка.
   Решив на этот раз действовать по-умному, Светка начала потихоньку наводить справки через знакомых, и к середине января вышла на Юлю.
   Почти два месяца все было замечательно. И вот, теперь все снова - заново... Конечно, можно рискнуть, но после двух ходок рисковать не хотелось. Через месяц, когда все немного улеглось, а деньги стали подходить к концу, Светка нашла работу продавцом зонтиков на Баумана.
  

Алишер и Света

  
   Нет, Алишер не влюбился. Но привязался к похожей на него самого девчонке, как к родной. Невероятная схожесть судеб, характеров, образа жизни казались знаком свыше, перстом судьбы. Но было немало и минусов: Света практически не умела готовить; зато курила, как паровоз, была ленива, неряшлива и порой излишне скандальна. Тем не менее, Алишера она устраивала: в конце-то концов, не жениться же он на ней собирался. Сблизило их и то, что Света появилась в его жизни далеко не в самый легкий период, и помогла совершенно бескорыстно, во всяком случае, ему так казалось.
   Рамазан нашелся на следующий же день после заселения Алишера к Свете. Оказалось, его не было в городе, а, вернувшись, он оказался на улице - его квартиру уже пересдали другим квартирантам. Алишер в тот же день поговорил с тетей Галей, с которой уже успел познакомиться, и договорился о том, что Рамазан будет снимать у нее комнату. Будущий квартирант тете Гале не понравился с первого взгляда.
   - Вот то ли дело ты, - выговаривала она Алишеру наедине, - спокойный, сдержанный, ласковый, как котенок, а этот сразу видно - звереныш. Ни до чего хорошего он тебя не доведет, вспомнишь меня еще.
   Тетя Галя и Алишер сидели на кухне, Рамазан спал в новообретенной комнате. Разливая пиво, принесенное им, чтобы задобрить соседку, бывавшую чрезвычайно упрямой, но питавшую слабость к алкоголю, молодой человек подумал, что в чем-то тетя Галя, может быть, и права, но тут же отогнал эту мысль.
   Тетя Галя обожала сплетни и интриги. Нестарая еще женщина под пятьдесят, выглядела на сорок, фигура у нее сохранилась девичья ("не чета Свете", - иногда думал Алишер). Она курила как паровоз, могла перепить любого мужика, носила стрижку под мальчика, и очень любила давать нужные и ненужные советы. Иногда с тетей Галей действительно можно было поговорить, но при разговоре следовало постоянно помнить: все то, что ею говориться, необходимо делить пополам, а информация, полученная ею, обязательно пойдет дальше, причем в искаженном до неузнаваемости виде.
   К счастью, на этот раз она быстро переключилась на другую тему, и Алишер расслабленно откинулся на спинку стула, вытягивая длинные ноги в облегающих голубых джинсах. Опасность миновала, Рамазана она уже не выгонит.
   Однако они оба были приезжими, и в Казани друзей из солнечного Дагестана никто не ждал, и видеть были особо не рады. Почти неделю до Светкиной зарплаты они перебивались на детские продуктовые чеки, которые выдавали раз в месяц матерям-одиночкам. Потом жизнь понемногу вошла в постоянную колею. Алишер с Ромиком днем гуляли по Баумана, ходили в гости к появившимся друзьям, или убивали время другими способами. Они назвались братьями, и теперь все воспринимали их не иначе, как единое целое. По ночам братья исчезали, говорили, что бывают в ночных клубах или просто гуляют по улицам; бывало, возвращались под утро, иногда с деньгами. Алишер подрабатывал охранником в кафе, постоянной работы не подворачивалось, да он и не искал.
   Света по-прежнему работала на Баумана, продавцом зонтиков, по вечерам готовила ужин и варила обед на весь следующий день. Поесть Алишер любил, Ромик тоже, поэтому обедать они прибегали через каждые два часа. Питались они оба у Алишера, бывало, приводили с собой друзей. Света была не против, и хотя весь вечер ей приходилось проводить у плиты, ради Алишера она была готова и на большее. Сама того не замечая, она все больше привязывалась к простому, общительному, веселому и такому открытому, на первый взгляд, Леше, как его стали называть местные ребята. Алишер Светке ничего не обещал, и похоже было, что их обоих устраивает такое положение вещей.
   В этот вечер они не пошли, как обычно, в шатры. Света принесла баллон пива, они поужинали и теперь сидели перед телевизором в комнате ее родителей, которых, в кои-то веки не было дома. Такие спокойные вечера были редкостью, и Алишер даже почувствовал что-то вроде умиротворения, слишком уж все это было похоже на его мечту: любимая жена, ребенок, и вот такие тихие, домашние вечера...
   - Леша, знаешь, я бывала несправедлива к тебе... Ты такой сильный, мужественный, настоящий мужчина. И Сашка к тебе привязался... - Алишер все еще не понимал, куда она клонит. - Я была уверена, что никого и никогда больше не буду любить. А сейчас... - Света уселась к нему на колени, и вплотную приблизила свои губы к его лицу. Алишер почувствовал, что ее дыхание пахнет жареной картошкой с луком, которую они только что ели на ужин, и перегаром от выпитого чуть ранее пива. Он осторожно отодвинулся, потянувшись за баллоном с пивом, чтобы дополнить опустевший Светин бокал, и лишь через минуту до его сознания дошло, что означали сказанные слова.
   Мысли лихорадочно заметались. Перевести разговор на другую тему, если Светка вбила себе что-то в голову, не представлялось возможным, да он и не обладал необходимым даром изворотливости в разговоре в такой степени, чтобы сбить ее с толку. Сказать сейчас, что он не любит ее, или любит как сестру, человека, близкого ему по духу, означало, возможно, потерю крыши над головой. Снимать квартиру он, конечно, мог, но, во-первых, это обошлось бы ему значительно дороже, а во-вторых, он автоматически лишался всех удобств, связанных с наличием в доме женщины. Пусть Света отвратительно готовила и стирала раз в месяц, но все же это было лучше, чем заботиться обо всем этом самому. Было и еще одно, в чем Алишер не признавался даже себе: он боялся одиночества. Света и Санька, встречающие его с работы, Рамазан, называющий его братом, создавали хрупкую иллюзию семьи; Алишер чувствовал, что нужен им, и предпочитал не замечать, что каждый из них, кроме, пожалуй, Саньки, который был для этого слишком мал, преследует свою корыстную цель: Свету привлекал статус замужней женщины, Рамазана - его связи и положение на Баумана. Но они были его единственными близкими в чужом городе людьми, и терять их Алишеру не хотелось.
   А ни к чему не обязывающее "люблю" - не штамп в паспорте. Пусть думает, что это правда, если ей так нравится...
   Не зная еще, что такое любовь, Алишер не боялся играть с этим словом, как это бывает иногда у людей излишне совестливых, или познавших настоящее чувство, и не желающих его осквернить заведомой ложью. И потому, не долго думая, спросил:
   - А ты меня любишь?
   - Да, - не задумываясь, выпалила Светка, глядя ему в глаза. - А ты меня?
   - Люблю, - ответил Алишер, удивившись, насколько легко далась ему эта маленькая ложь. Света еще крепче обняла его, прижавшись к нему всем телом. Через несколько минут они перебрались в свою комнату и плотно прикрыли за собой дверь, оставив Саньку досматривать какой-то художественный фильм, который смотреть двухлетнему ребенку было явно рановато.
   С того дня Алишеру доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие слышать от не в меру гордой Светы ласковые слова, и, если они не ссорились, он сам периодически спрашивал у нее: "Ты меня любишь?" Неизменный ответ "Да" тешил его тщеславие; но частенько он задавал себе вопрос: что бы он чувствовал, если бы действительно любил ее?
   С деньгами в первое время было тяжело, тем более что Алишер готов был отдать последнее просящему, особенно если просил Ромик, да и не только он. Разовых заработков его действительно не хватало, а характер не позволял отказать многочисленным "друзьям". В долг у него просили слишком часто, а отдавали далеко не всегда: все земляки здесь были ему как братья, и беззастенчиво пользовались кавказским законом взаимовыручки. А Светка любила при случае прилюдно попрекнуть его куском хлеба, доводя этим своего сожителя до белого каления.
   Подходил к концу июнь. Алишера уволили из "Маэстро", но он ждал этого и заранее подыскивал себе другое место. Однако получилось так, что вместо новой работы он и Рамазан оказались в отделе милиции: в основном по милости его названного братишки. Дело было настолько серьезным, что им обоим светил срок. Надеяться было не на кого, но к их огромному удивлению нашелся желающий заплатить за их свободу. Это была хозяйка нескольких крупных шатров на Баумана, которой Алишер чисто случайно помог несколько раз решить проблемы с ее крышей.
   Освободившись, Алишер первым делом выяснил сумму, которую они должны были вернуть благодетельнице: получалось что- то около месяца их бесплатной работы в ее шатрах. Через день он уже заступил в смену охраны, прихватив с собой и до сих пор болтавшегося без дела Рамазана. Названный братишка почти круглосуточно шатался по Баумана, ввязывался в драки и клеился к девушкам, собственно, именно из-за этого они и оказались в той ситуации, за которую расплачивались сейчас.
   Света встретила эту новость без восторга.
   - То есть, ты хочешь сказать, что еще месяц будешь сидеть на моей шее? И я должна буду еще месяц кормить тебя, Рамазана, и всех, кто пожелает прийти к нам наесться от пуза? А ты не подумал, что на меня деньги тоже не с неба падают, и на деньги, которые я на тебя потратила, я могла бы одеться сама и ребенка одеть?!
   Алишер спокойно дождался, пока она выскажется. На этот раз он не стал кричать на сожительницу. По-кошачьи плавно встал с кровати, танцующей походкой подошел к девушке:
   - Значит, по-твоему, я - нахлебник? - Света не успела ответить, не успела даже испугаться, потому что никогда не видела у Алишера такого лица. Его широкая ладонь со всей силой впечаталась в нарумяненную Светкину щеку. Ее голова странно мотнулась, как у тряпичной куклы, и девушка отлетела в угол, упав между двумя кроватями.
   - Нахлебник, значит? - тихо повторил Алишер, подойдя к ней, и глядя сверху вниз на неуклюже развалившееся тело. - Я больше у тебя копейки не возьму, не бойся. Но имей в виду, раз ты начала ставить мне условия: моя девушка не будет больше ходить по улицам, размалеванной, как шлюха. Ты посмотри на себя, на кого ты похожа! Тени синие, помада бордовая, румяна малиновые! - В голосе Алишера слышались откровенные отвращение и брезгливость.
   - Да на тебя пальцем показывают! Ты красишься, как проститутка, ведешь себя, как проститутка! - Как всегда, когда он волновался, его акцент усилился: шипящие согласные стали мягкими, мягкие - твердыми, ударения в словах сместились. Глаза приобрели прозрачно голубой цвет, что являлось уже признаком ярости. - На тебя смотреть противно! И тебе же лучше, чтобы я тебя в таком виде больше не видел!
   Молчавшая все это время Светка яростно уставилась на него:
   - Вместо того чтобы заниматься женскими тряпками, лучше займись делом! Считаешь себя мужиком, и не можешь заработать приличные бабки, только на подаяния и хватает! - Вторая пощечина заставила ее замолчать надолго. Алишер наклонился над ней, равнодушно проверил, не переборщил ли: челюсть цела, пульс есть. Он не стал поднимать девушку; очнется - встанет сама. Выключив свет в комнате, он спустился по шаткой лестнице и постучал к тете Гале.
   Эта ссора стала первой ласточкой, следующие посыпались, как горох. Света перестала краситься, и старалась следить за своим языком, но напиваться стала еще чаще, чем прежде - первое время при Алишер она старалась держать себя в узде. Бил он ее теперь регулярно, и не бросал лишь потому, что чувствовал себя обязанным: если бы не эта девчонка, то в марте он действительно мог сдохнуть, как собака под забором, да и сейчас идти было особо некуда, и это, пожалуй, перевешивало даже чувство долга.
   А еще он жалел Сашку. Этот маленький, не по годам смышленый хитрый мальчишка занял прочное место в его сердце, став ему почти сыном, которого у Алишера никогда не было. Смуглый, черноволосый, черноглазый, Санька чем-то неуловимо напоминал ему Рамазана. Хотелось, чтобы у пацана было нормальное детство, чтобы он ходил в школу, поступил в институт; чтобы не пошел по пути своей матери, и его, Алишера... Не любитель заниматься самоанализом, молодой человек не задумывался, что это - первое в его жизни чувство ответственности за живое существо, до сих пор он привык отвечать только сам за себя, и это чувство было для него новым, неожиданным и пугающим.
   Между тем, Алишер приобретал на Баумана определенный авторитет. За невероятную физическую силу, выносливость и умение постоять за себя, его сразу признали местные. Быстро нашлись земляки: вступившись за кого-то из них пару раз в уличной разборке, Алишер стал непререкаемым авторитетом и старшим братом почти для всех кавказцев, ошивавшихся в центре. В охране модного, и одного из самых дорогих в Казани тех лет ночного клуба "Корсар" работали, как оказалось, два дагестанца; Алишер и Ромик были там в любое время желанными, и, что самое главное, бесплатными гостями. Со Светой Алишер не ходил туда ни разу; они изредка выбирались на дискотеки в "Три мушкетера" или в "Париж", и после каждого раз он зарекался, что этот раз - последний.
   Ему было стыдно появляться с ней на людях. Света пила, как лошадь, забывая о мере, и постоянно заявляя, что не пьяна, до тех пор, пока буквально не падала под стол. В последний такой поход молодые люди отправились в ночной клуб "Клеопатра". Алишер умышленно подливал водку в ее бокал, каждый раз с любопытством интересуясь:
   - Свет, ты уже пьяная? Может, хватит?
   - Нет! - Света уперлась в него плохо фокусирующимся взглядом, явно намереваясь закатить очередной скандал, но Алишер примиряюще улыбнулся:
   - Я просто спросил. Подумал, может, тебе достаточно. - Он с отвращением проследил, как Света заливает в себя очередную порцию водки. На бокале остался яркий след от малиновой помады: по случаю "выхода в свет" на девушке опять была боевая раскраска. Алишер наполнил ее бокал до краев.
   - Я на танцпол. Ты идешь? - Он заранее знал, что Света откажется, и рассчитывал на это. Музыка, которая доносилась из танцевального зала, ему не нравилась, но сидеть около пьяной Светы было в сотни раз хуже. Он быстро спустился в полуподвал, встал на середину танцпола и замер на несколько секунд, постепенно сливаясь в одно целое с ритмом.
   Танцы были его слабостью и страстью. Все, кто видел Алишера на дискотеке, с восторгом говорили в один голос, что двигается он как Бог. А он просто забывал обо всем, услышав музыку; он не помнил, где он находится, и с кем он пришел, не помнил о том, что на него смотрят сотни пар любопытно-восторженных глаз. Были только он, яркие вспышки света вокруг, и музыка. Он жил в ней, дышал ею, плыл по ее течению, растворялся в ней и становился ее частью...
   На танцполе его и нашел исчезнувший полчаса назад Ромик:
   - Пошли. Дело есть.
   Делом оказался немолодой мужчина, в одиночестве сидевший за столиком и явно перебравший в этот вечер со спиртным.
   - Смотри, он скоро отключится. Я с ним уже познакомился. У него денег не меряно, надо его как-то развести.
   Братья и до этого не брезговали подобными "заработками", но ни разу не шли к этому так целенаправленно. До сих пор они просто использовали подвернувшийся случай: где срывали сотовые телефоны в драке, где обирали пьяных. Алишер быстро оценил обстановку:
   - Ты сейчас подсаживаешься к нему, я подойду через минуту, затею ссору, так, чтобы это задело его самолюбие. Мы с тобой не знакомы. Ты выйдешь помочь ему разобраться со мной... А потом быстро уходим, оба. Забираем девчонок, и сваливаем. - У Рамазана к тому времени появилась относительно постоянная девушка Диляра, и в "Клеопатру" в тот день они пришли вчетвером.
   Все прошло, как по нотам. Когда Алишер с Рамазаном забежали обратно в клуб, Диляра со Светой уже перебрались на танцпол, и выделывали там какие-то совершенно немыслимые движения. Диляра, невысокая брюнетка, похожая на армянку, была ненамного трезвее Светы; оккупировав колонну, она принялась имитировать движения стриптизерши. Глядя на все это, Алишер порадовался, что Ромик остался ждать его у входа: свою девушку он бил часто и по любому поводу, а скандал им сегодня был совершенно ни к чему.
   Алишер подошел к девушкам, стараясь держать себя в руках и быть предельно спокойным:
   - Мы уходим.
   Диляра первая переварила информацию:
   - А с чего это мы уходим? Мы только что начали танцевать! - Язык у нее заплетался, при этом, когда она попыталась отойти от Алишера, ее повело в сторону, и она едва не упала.
   - Действительно, мы остаемся, - поддержала ее Света, - нам и здесь хорошо!
   Алишер круто развернулся, и быстро пошел прочь, опасаясь, что сейчас просто свернет шеи им обеим. Напоследок он одарил девушек таким взглядом, что им стало не по себе, несмотря на затуманенный алкогольными парами разум.
   Ромик и Алишер пошли в шатры; едва учуяв запах денег, вокруг них немедленно собралась толпа прихлебателей, началась банальная пьянка. Света и Диляра появились через полтора часа; едва завидев Алишера, Света немедленно свернула в сторону дома. Диляра все же подошла к Ромику, тот немедленно отвел девушку за шатер, а через пару минут вернулся один. На вопросительный взгляд названного брата он криво усмехнулся:
   - Сейчас выйдет. Синяки, правда, останутся, но ничего, замажет.
  
   Случай в "Клеопатре" положил начало длинной цепочке дерзких ограблений на центральной улице Казани, грозивших перерасти в обыкновенный беспредел. Алишер и Ромик теперь не ведали проблем с деньгами; Света хорошо знала, чем занимаются названные братья, и не имела ничего против. Она всегда считала, что нечестные деньги лучше, чем честная нищета. Как-то само собой получилось, что вскоре они начали "работать" все вместе. Света знакомилась с мужчинами, женщинами, компаниями, и развлекала их разговорами, пока Алишер и Ромик изучали содержимое их барсеток и сумочек. Обирали всех подряд, не трогая, разве что, стариков и детей. Не имело значения, тысячу они снимут с клиента или двести рублей. Брали все, что можно продать: часы, кольца, телефоны, не брезговали даже одеждой. Если не получалось обработать "клиента"-мужчину сразу, девушка приглашала его к себе, и старалась провести мимо одной из темных арок или подворотен, которых на улице Баумана было больше, чем достаточно. Дальше уже была не ее забота.
   Между тем, если в арке жертва начинала сопротивляться грабителям, ее били. Жестоко, беспощадно, так, чтобы потом человек вряд ли вспомнил собственное имя, не то, что лица братьев.
   Светина почти профессиональная способность изменять внешность, умение выкручиваться из любой ситуации, хитрость и изобретательность сделали ее незаменимой приманкой для "клиентов". По сути, все осталось для нее по-прежнему, только теперь Свете не приходилось подсыпать мужчинам клофелин, каждый раз рискуя превысить дозу, или нарваться на индивидуальную непереносимость... Она до сих пор не могла вспомнить Жорика без дрожи в коленках, до этого таких случаев в ее практике не было.
   Девушке как-то не приходило в голову: то, что делала она одна, было намного гуманнее, чем то, что сейчас они делали вместе. После клофелина мужчины просыпались с головной болью, пустыми кошельками, и злостью на собственную глупость. После темной арки они в лучшем случае приходили в себя через несколько часов, и еще долго залечивали синяки и ссадины. В худшем - оказывались в больнице, или... Об этом "или" говорить и думать у них было строжайше запрещено. Они не попадались, у них всегда водились деньги, и жизнь была прекрасна.
   Вскоре Света уволилась с работы, и целые дни проводила за стиркой, уборкой и готовкой. Алишер с Ромиком днем сидели в шатрах, пили пиво, или играли в "Сегу", - рядом с шатрами открылся летний игровой салон.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"