Юрьева Людмила Николаевна : другие произведения.

На полпути к небу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мы предлагаем нашим читателям автобиографическое эссе "На полпути к небу", которое вошло в эту книгу. Это яркая, изложенная на одном дыхании история жизни человека и учёного, история её семьи, органически вписанная в историю развития психиатрии в СССР, на Украине и в Днепропетровской области, в историю Игренской психиатрической больницы и Днепропетровского медицинского института. И это не просто история - это осмысленная история, это рефлексии!

Юрьева Л.Н.

На полпути к небу

   Впервые опубликовано в книге:
   Юрьева Людмила Николаевна: биобиблиографический указатель / Рефлексии. - Д.: Издательство "Новая Идеология", 2014, -260 с. ISBN 978-617-7068-21-0
  
   А также в электронном культурологическом журнале РЕЛГА www.relga.ru :
   http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=3964&level1=main&level2=articles
   и
   http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=3979&level1=main&level2=articles

0x01 graphic

  
   Я родилась в "холодное лето" 1953 года. В год, когда завершилась Сталинская эпоха, когда Нобелевская премия по физиологии и медицине была присуждена за открытие "цикла Кребса", а научный мир обсуждал описанную Уотсоном и Криком "двойную спираль" ДНК. В год, когда Грей Уолтер опубликовал свою книгу "Живой мозг", а профессор Николай Николаевич Сиротинин начал изучать действие кислородного голодания на состояние больных шизофренией на высокогорных базах Приэльбрусья. В год, когда эхо Павловской сессии докаталось и до Игренской психиа­трической больницы.
   Игрень - от татарского слова "?грень" - проклятое место. "сгрень! сгрень!" - кричали отступавшие татары, чье 10-тысячное войско было разгромлено на днепровско-самарских берегах в 1660 году отрядами казацкого атамана Ивана Сирко... Вот в таком месте в 1897 году была основана колония для душевнобольных - предтеча Игренской (ныне Днепропетровской) психиатрической больницы.
   Больницы, в которой работали мои родители, работает муж и начинали свой путь в психиатрию наши дети; больницы, на территории которой я родилась и выросла. Больницы, будущие пациенты которой описаны в рассказе Михаила Зощенко "Приятная встреча". Больницы, в которой протекает моя жизнь и которая стала стержнем, вокруг которого по спирали проходили витки моего детства, студенчества, профессионального психиатрического ученичества и взросления, а затем профессорства и заведования кафедрой Днепропетровской медицинской академии, которая занимается последипломной подготовкой врачей-психиатров и наркологов.
   Удивительным образом, все эти исторические события сыграли определенную роль в моей судьбе.
   В октябре 1951 года состоялась знаменитая Павловская сессия. Ее организаторами были ученик И.П.Павлова, физиолог, академик, генерал-лейтенант медицинской службы, директор института физиологии АН СССР К.М.Быков и ученик В.М.Бехгерева, физиолог и психиатр, академик, директор Института высшей нервной деятельности АН СССР А.Г.Иванов-Смоленский.
   Учение Нобелевского лауреата физиолога Ивана Петровича Павлова (умершего еще в 1936 году) о высшей нервной деятельности стало рассматриваться с идеологических позиций и было превращено в символ советской науки. Его трансформировали из научного в идеологический феномен, а психиатрам и невропато­логам было предписано в качестве единственно верной теоретической и методологической базы рассматривать учение И.П.Павлова о высшей нервной деятельности.
   В нашей семейной библиотеке, насчитывающей несколько тысяч книг, хранятся уникальные материалы стенографического отчета объединенного заседания расширенного Президиума АМН СССР и пленума Правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров 11-15 октября 1951г. под названием "Физиологическое учение академика И.П.Павлова в психиатрии и невропатологии". изданные в 1952 году тиражом всего в 10 тысяч экземпляров. Стенограмма той самой Павловской сессии, в которой было поименно зафиксировано, как ученики предавали Учителей, как Учителя покорно каялись и обещали пересмотреть свои научные взгляды, как клеймили фрейдизм и американскую психиатрическую школу, а также "представителей идеалистической психиатрии".
   Особенно показательным было избиение 75-летнего патриарха советской психиатрии, академика АМН СССР, директора Института психиатрии АМН Василия Алексеевича Гиляровского. И как же горько, даже сегодня, читать стенограмму его покаянного выступления!..
   Украинский психиатр - библиофил доктор В.В.Буравлев рассказал мне, что продавцы "Медицинской букинистической книги" вспоминали, как хулители-участники событий на протяжении многих лет скупали книгу со стенографическим отчетом о Павловской сессии и уничтожали ее.
   Но, не только рукописи, но и стенограммы не горят...
   Результатом Павловской сессии стал разгром так называемого "психоморфологического" и "сомато-инфекционного" направлений и целой плеяды ведущих психиатров. Сейчас это хрестоматийные имена: профессора А.С.Шмарьян, М.О.Гуревич, Р.Я.Голант. М.Я.Серейский, В.А.Гиляровский, А.Б.Александровский, Л.Л.Рохлин, Г.Е.Сухарева, А.Р.Лурия, А.С.Чистович, А.Л.Эпштейн... Признание еще в начале XX века инфекционных психозов как самостоятельной нозологической еди­ницы подвергалось критике и любая инфекция рассматривалась только как фактор, провоцирующий эндогенные психозы (в основном, шизофрению). Ученые, не захотевшие изменить свои научные взгляды, были лишены кафедр и возможностей публиковать свои труды. Второй том монографии А.С.Шмарьяна "Мозговая патология и психиатрия. Опухоли головного мозга и учение о локализации функций" так и не был издан. Первый том, вышедший в 1949 году тиражом всего в 5000 экземпляров, хранится в нашей семейной библиотеке. Сейчас это библиографическая редкость.
   Так случилось, что два профессора из этой блестящей плеяды Ученых - стали частью нашей семейной биографии. Моя мама, Цилюрик Галина Ивановна, является ученицей Груни Ефимовны Сухаревой, под чьим руководством в Москве она написала и защитила кандидатскую диссертацию, а Абрам Львович Эпштейн - стал моим "крестным отцом"...
   13 отделений, 1000 психиатрических коек, 739 сотрудников, 47 врачей-психиатров - так выглядела Игренская психиатрическая больница в год моего рождения.
   В ту пору научным консультантом больницы был профессор А.Л.Эпштейн, который до Павловской сессии в течение 16 лет (с 1934 года) заведовал кафедрой психиатрии Ивановского медицинского института. На моих "крестинах" были все врачи больницы, а Абрам Львович, держа меня за ручку, сказал: "Такое количество психиатров, присутствующих здесь, предвестник того, что в этой колыбели лежит будущий знаменитый психиатр". Этот эпизод, многократно рассказанный моей мамой, наверное, и стал решающим в выборе профессии.
   Выпускник Сорбонны, обладатель "золотого фонендоскопа", которым награждались лучшие студенты, блестяще образованный, свободомыслящий, читающий иностранную литературу в подлиннике... Автор, описавший клинику отогенного психоза и два новых синдрома в психиатрии (агрипнический синдром Эпштейна и гипнагнозия Эпштейна).
   Он быт изгнан в провинциальную психиатрическую больницу, где проработал консультантом до 1959 года. Потом он уехал в Калининград. Недавно в статье президента Независимой психиатрической ассоциации России Юрия Сергеевича Савенко, посвященной 60-летию исторической Павловской сессии, я прочла: "В 1961 г. по указанию Снежневского быт уничтожен тираж научного сборника под ред. проф. А.Л.Эпштейна". Там быта статья и моей мамы.
   Он был сторонником французской психиатрической школы и сомато-инфекционного направления в психиатрии, всегда искал этиологический фактор, вызвавший психоз, часто диагностировал инфекционные, интоксикационные и органические психозы. Не разделял взглядов А.В.Снежневского и очень редко выставлял диагноз "шизофрения". Показательна статистика того периода: в 1957 году процент больных, которым был выставлен диагноз "шизофрения" среди всех поступивших в психиатрические стационары Москвы составлял 32,7%, Куйбышева - 40,4%, Днепропетровска - 2,5%.
   Консультируя больных в детском отделении, которое создала и впоследствии 41 год возглавляла моя мама, он подсказал ей мысль, которая затем трансформировалась в ее кандидатскую диссертацию "Динамика психических нарушений при ревматизме у детей и подростков". Среди описанных ею пяти вариантов психических расстройств были и ревматические психозы. В период набиравшей обороты "паншизофреничности", это был мужественный шаг. Для того, чтобы доказать, что это не был дебют шизофрении, пришлось проводить катамнестические исследования продлжительностью в 15 лет. Ее выводы подтвердились. Мой папа, психиатр-нарколог, один из основоположников реабилитационного направления в наркологии, Сударенко Николай Александрович, ездил по районам и селам области в поисках "катамнеза". Он видел не больных шизофренией с нейролептическими побочными эффектами, а психически здоровых людей, которые регулярно получали антиревматическую терапию. Диагноз определил их судьбу. Вместо клейма "шизофрения", нейролептиков, социальной депривации, инвалидности - нормальная жизнь психически здоровых людей.
   Мы жили на территории психиатрической больницы, как и большинство ее сотрудников. В маленьких одноэтажных домиках, расположенных рядом с отделениями. Периоды карантина в детском садике, я проводила то в отделении для первичных пациентов (которым заведовал папа), то в детском отделении (которым за­ведовала мама). Да и детский садик тоже находился на территории больницы. Психиатрическая больница была "градообразующим" объектом для игренских жителей, вся жизнь которых так или иначе была связана с ней.
   Мои первые детские воспоминания: я стою перед огромным ящиком и бью его своими маленькими кулачками, восклицая: " Ященко возбудился". Это папа пришел из отделения и сказал маме, что больной Ященко возбудился. И я, своим тогда еще не психиатрическим умом, решила, что надо будить ящик, который почему-то не хотел просыпаться.
   Мои детские воспоминания ассоциируются не только с психиатрией, но и с поэзией. Мама поэта Роберта Рождественского Вера Павловна Рождественская работала врачом в Игреньской психиатрической больнице и дружила с моей мамой. Роберт, живущий в ту пору в Москве и входивший, наряду с Андреем Вознесенским, Евгением Евтушенко, Бэллой Ахмадулиной, в плеяду поэтов-шестидесятников, приезжал к своей маме на Игрень отдохнуть от жизни суперпопулярного поэта (стихи и песни на его стихи цитировала и пела вся страна) и творчески поработать в тишине.
   До сих пор помню поездку наших семей на лодке по реке Самара, на берегу которой расположилась Игрень: слегка заикающийся, с небрежно наброшенным на плечи "хэмингуэевским" свитером, улыбающийся. В такие минуты и я , 9-летняя девочка, и он, 30-летний известный поэт, очень уютно чувствовали себя в роли "ребенка". Я ни разу не слышала, чтобы он читал свои стихи, но помню с каким азартом он играл в волейбол.
   На школьном выпускном вечере я прощалась с детством его стихами.
  
   "Где-то есть город тихий, как сон.
   Пылью текучей по грудь занесен.
   В медленной речке вода как стекло,
   Где-то есть город, в котором тепло.
   Наше далёкое детство там прошло.
   Ночью из дома я поспешу,
   В кассе вокзала билет попрошу.
   Может впервые за тысячу лет,
   Дайте до детства плацкартный билет.
   Тихо кассирша ответит: "Билетов нет"
   Билетов нет...."
  
   Мои студенческие воспоминания: первый день практики в клинике. Я, никогда не видевшая ни одной больницы, кроме психиатрической, с удивлением рассказываю дома о чудесах клиники, в которой была на занятиях. "Представляешь, мама, в городе такие странные больницы - там двери не запираются на ключ "трехгранку" и больные ходят куда хотят сами". Мое "уже психиатрическое сознание" отказывалось понимать, почему больные свободны, не стеснены и вольны выбирать свой путь.
   Мои первые воспоминания о работе в психиатрии: удивление от того, что галлюцинации врачи не связывают с дисфункциями мозговых структур и объясняют их только в рамках психопатологических феноменов. "Что происходит в мозге, почему возникают галлюцинации, каким образом происходит раздражение?". Моей настольной книгой в студенческие годы быт Хосе Дельгадо "Мозг и сознание". Поэтому я четко усвоила, что только раздражая определенные участки мозга можно вызвать поведенческие реакции (правда, у животных).
   Потом быта поражена тем, что в психиатрии диагноз - это не только основа для выбора терапии, но и судьбообразуюший фактор. Не реальное состояние здоровья оказывало влияние на дальнейшую жизнь, а диагноз. Вначале своей работы в отделении, где находились впервые поступившие в психиатрическую больницу пациенты, я удивлялась, почему опытные доктора лечат пациентов, как больных шизофренией, а выставляют так называемый "реабилитационный диагноз" (невроз, послеродовый психоз и т.п.). Раньше я никогда не видела, чтобы врач осознанно вместо пневмонии ставил диагноз бронхит, вместо перелома - вывих, вместо язвенной болезни желудка - гастрит. Потом я поняла: гуманные психиатры таким образом спасали своих пациентов от "клейма" шизофрении, от потери работы, от социальной изоляции. Они не хотели ломать им жизнь. Ведь никто не знал дальнейшей динамики процесса. Со времен Эмиля Крепелина было известно, что часть пациентов вы­здоравливает и переносит только один приступ заболевания. И если Э.Крепелин в начале XX века говорил о 8-13% таких пациентов, то сейчас это около 20% больных шизофренией.
   Позже, заведуя 1-м мужским отделением для первичных пациентов Днепропетровской областной психиатрической больницы, я сама иногда прибегала к такой реабилитационной диагностике.
   Сейчас я понимаю, что проблема влияния психиатрического диагноза на судьбу пациента, по сути, была дискурсом моей кандидатской диссертации. В течение 5 лет я заведовала экспертным отделением Игренской психиатрической больницы, где осу­ществлялась военная экспертиза юношей, призываемых в ряды Советской армии. Параллельно, я училась в заочной аспирантуре у профессора Виктории Петровны Блохиной, которая заведовала кафедрой психиатрии Днепропетровского медицинского института и была руководителем моей кандидатской диссертации. Она предложила мне заняться фрагментом кафедральной темы, одной из задач которой была "объективизация скрытых эмоций при шизофрении". Но я не "чувствовала" эту тему, не видела ее практической значимости. Да и в отделении экспертизы отсутствовали пациенты с шизофренией. Я была в отчаянии. Уже прошел целый год заочной аспирантуры, а я все еще была на этапе литературного обзора, написала несколько статей и мучительно искала свою тему.
   И тут судьба подарила мне встречу с профессором Натальей Ивановной Стрельцовой, которая в ту пору заведовала кафедрой психиатрии в институте усовершенствования врачей в Харькове и приезжала в Игреискую больницу. Ученица известного украинского профессора Нины Павловны Татаренко, написавшая доктор­скую по шизофрении. Она внимательно выслушала меня и спросила, в каком отделении я работаю и что меня больше всего волнует? Услышав профиль отделения и эмоциональное и аргументированное изложение проблем при дифференциальной диагностике психопатий и акцентуаций характера она тут же и сформулировала мою тему. Потом мы многие годы поддерживали с ней высокие человеческие и профессиональные отношения. Она познакомила меня с директором Харьковского НИИ неврологии и психиатрии профессором Петром Власовичем Волошиным, профессорами Игорем Ивановичем Кутько, Константином Викторовичем Москетти ... Она была оппонентом при защите кандидатской диссертации моего мужа Юрьева Евгения Борисовича, которая быта посвящена обоснованию и клинической эффективности электро-пунктурной рефлексотерапии в комплексном лечении больных шизофренией.
   Ну а для себя я сделала вывод: в науке нужно заниматься только тем, что тебе интересно и близко. Выбор темы - это выбор ментального пути, по которому будет идти твой ученик какую-то часть своей жизни. И желательно, чтобы это был путь счастливого, ищущего, с горящими глазами человека. Поэтому с моими учениками я ищу тему вместе и чутко отношусь к их научным предпочтениям.
   Профессор В.П.Блохина поддержала мое стремление к разработке другой темы и я начала поиск объективных критериев отграничения психопатий от акцентуаций характера. Описательные классические критерии П.Б.Ганнушкина и А.Е.Личко не в полной мере отвечали нуждам военной экспертизы, ибо были разработаны при исследовании другого контингента лиц. Ворох бумаг, фиксирующих этапы жизненного пути (характеристики с мест учебы, работы, детской комнаты милиции и т.п.), выписки из больниц (прежде всего, психиатрических), знаки на теле (татуировки, порезы), анамнез со слов родных и поведение в отделении в течение месяца, пока проводилась экспертиза. - вот и весь арсенал диагностических инструментов, посредством которых мы должны были определить, как поведет себя молодой человек в будущем, в экстремальной ситуации прохождения воинской службы. При этом, на объективность сведений со слов родных и данных характеристик не всегда приходилось рассчитывать, ибо в одних случаях (мальчик попал в плохую компанию, начал экспериментировать с наркотиками, демонстрировал делинквентные формы поведение и т.п.) родители видели спасение только в армии и всячески обеляли подростка. В других случаях - родители любыми путями хотели, чтобы их ребенок пошел не в армию, а в институт.
   Тогда я еще не знала об эксперименте Розенхама...
   Основной целью моей кандидатской диссертации была разработка объективных дифференциально-диагностических критериев отграничения крайних вариантов личностной нормы (акцентуаций характера) от патологических расстройств личности (психопатий). В практике военной экспертизы это имело не только клиническое, но и юридическое значение, так как пациенты с психопатией признавались не годными к службе в армии в мирное время, а лица с акцентуациями характера призывались в армию. Каждый "возврат" из Армии по 7-ой статье (психопатия) карался выговором врачу, проводившему экспертизу.
   Если призывнику выставлялся диагноз "психопатия", он не только не призывался в Армию, он не имел права водить машину, иметь оружие, выезжать за границу, учиться и работать в определенных учреждениях и занимать целый ряд должностей и т.п. То есть он становился социальным изгоем, уже в юности лишенным жизненной перспективы. Диагноз определял судьбу. Как важно было не ошибиться, как порою хрупка грань между "психопатией в стадии компенсации" и "явной акцентуацией характера".... И только успешная служба в армии подтвердила правильность выработанных объективных критериев диагностики с использованием специально разработанных опросников и психологических тестов. Все мои "диссертационные" подэкспертные успешно прошли испытание армией. Возвратов не было.
   Полученные данные, как и вся моя диссертация, были засекречены. По-видимому, они представляли определенный интерес для военного ведомства. Это на целый год отсрочило мою защиту. Я получила допуск, разрешающий мне работать в специализированных залах библиотеки им. Ленина в Москве. Диссертацию я защищала в специализированном совете Всесоюзного научно-исследовательского института общей и судебной психиатрии им. В.П.Сербского в Москве. В специально оборудованном помещении с плотно закрытыми шторами окнами и при закрытых дверях. По причине секретности диссертации, мой муж не был допущен в зал для защиты. Он мужественно ожидал меня этажом выше.
   В этот день в Москве недалеко от Красной площади приземлился самолёт, пилотируемый гражданином ФРГ Матиасом Рустом.

***

   "Per aspera ad astra" (через тернии к звездам) - это латинское изречение стало девизом моей жизни. Думаю, что большое влияние на этот "код" оказана моя мама и бабушка (мамина мама) Попенко Анастасия Ивановна: воспитанница епархиального училища, окончившая физико-математический факультет педагогического института и преподававшая физику, математику и астрономию. Нашим любимым занятием с ней было созерцание звездного неба: во время совместных прогулок, в Планетарии, где она читана лекции, в Днепродзержинске, где она жила. Мы часто говорили с ней о возвышенном. На ее книжных полках стоял "Маленький принц" Антуана де Сент-Экзюпери, Эрнест Хемингуэй, книги из серии "Жизнь Замечательных Людей", книги по астрономии, занимательная физика и математика Перельмана, "Земля Санникова" В.А.Обручева. "Ярче тысячи солнц" Роберта Юнга...
   Мама тоже тяготела к духовной жизни. Мы очень редко говорили с ней о бытовых, приземленных вещах. Но очень часто обсуждали прочитанные книги и статьи из многочисленных журналов, которые она постоянно выписывала ("Неврология и психиатрия им. С.С.Корсакова", "Наука и жизнь", "Химия и жизнь", "Вокруг света", "Иностранная литература", "Новый мир", "Огонек", "Октябрь" и др.). Мое воображение будоражили ее рассказы о путешествиях. Вместе с папой они объездили 17 зарубежных стран, обменивались опытом и общались с учеными-психиатрами ведущих психиатрических клиник Польши и Франции. Наши книжные шкафы и сейчас забиты огромными альбомами с фотографиями и вырезками из туристических проспектов и буклетов из этих стран. А рядом с ними стоят альбомы с репродукциями из лучших музеев мира. О, как я мечтала попасть туда ...
   Мама была из плеяды людей ищущих и читающих. Свои связи она использовала только на возможность подписаться на дефицитные тогда полные собрания сочинений. В ее книжном шкафу стоят потертые, читанные-перечитанные полные собрания сочинений всех издаваемых в 50-80-е года классиков отечественной и зарубежной литературы, отечественных лауреатов Нобелевской премии по литературе, 6-титомник Т.Г.Шевченко. 5-титомник Леси Украинки и множество других книг. Совсем обветшал 8-митомник Конан Дойля. Его читала я и мои дети, а также наши друзья, соседи и одноклассники.
   Две полки заняты 36-тью томами Большой медицинской энциклопедии, издаваемой издательством "Советская энциклопедия" с 1956 по 1964 года.
   А еще у мамы быта фонотека классической музыки под которую я танцевала. Ведь в детстве я мечтала быть балериной...
   И если мама и бабушка - сформировали у меня установку "к звездам", то папа и горы - установку на преодоление, "через тернии". Такое воспитание подразумевало постоянную работу над собой и постоянную "пробу на прочность". В любом возрасте. И в 88 лет, когда умер мой папа, работая врачом до последнего дня жизни...
   И в 99 лет - возраст, в котором умерла моя бабушка, до последнего дня самостоятельная и самодостаточная, разгадывающая кроссворды и помнящая таблицы Брадиса.
   Наверное, поэтому и я свое 40-летие отметила восхождением на Эльбрус, 46-летие - прыжком с парашютом, 54-летие - в роли "ученика" за рулем автомобиля. 58-летие - на пути к падмасане, а 60-летие - дебютом в роли дайвера в глубинах Красного моря...
   Горы... Мое первое знакомство с ними произошло в 20 лет. Покоренный кавказский перевал Лаго-Наки стал моей первой высокогорной любовью. Потом был Эльбрус, Тянь-Шань и Памир. Каждое лето мы с мужем отправлялись покорять очередную вершину. Преодоление себя, когда на четвереньках доползаешь до вер­шины, когда кажется, что сейчас умрешь и все равно движешься вперед.. ..А потом - завораживающая панорама снежных вершин, вселенское одиночество и дыхание Вечности...
  
   "..ты счастлив и нем
   И только немного завидуешь тем
   Другим, у которых вершина еще впереди..."
  
   Чаще всего мы с мужем бывали в Приэльбрусье, где проходили адаптацию к условиям высокогорья в поселке Терскол. Потом уходили в зону вечных снегов: "Приют одиннадцати", "Приют Пастухова"... Две сияющие вершины Эльбруса манили нас... По этому же пути, повзрослев, пройдет с нами и наша дочь Виточка...
   Удивительно, но психиатрия не покидала нас и в горах. Именно там возникали вопросы, рождались идеи и проблема шизофрении виделась в неожиданном ракурсе.
   В Баксанском ущелье (недалеко от поселка Терскол) быта база Института физиологии имени Богомольца Академии наук УССР. Начиная с 1953 года сотрудники института под руководством профессора Николая Николаевича Сиротинина изучали возможность лечения кислородным голоданием больных шизофренией. Они по­строили три базы, которые находились на разных высотах. Перемещая пациентов с базы на базу, исследователи изучали возможности использования ступенчатой адаптации к условиям гор для лечения больных шизофренией, бронхиальной астмой и анемией.
   Нас заинтересовали исследования, проводимые с больными шизофренией. Ученые, работавшие на базах, были удивительными людьми. Вместе со своими сотрудниками профессор Н.Н. Сиротинин неоднократно поднимался на обе вершины Эльбруса, где провел серию научных опытов. Интересно, что лучшие результаты были получены не тогда, когда пациенты находились в горах, а когда они спускались вниз. Это объясняли тем, что пациенты, после акклиматизации к высокогорному климату, были способны лучше использовать кислород.
   Неожиданно продолжение темы лечения больных шизофренией в условиях высокогорья настигло нас, когда мы были в предгорьях Тянь-Шаня. Оказалось, что еще в начале 60-х годов на высоте 3540 м был организован временный летний стационар для больных шизофренией. Были получены положительные результата для некоторых форм шизофрении, но еще лучшие результата были получены, когда пациенты достигали высоты 4000 -- 4200 м.
   Удивительно, но больные шизофренией гораздо лучше переносили гипоксию, чем их исследователи. Вероятно, их мозг находится в состоянии сильной гипоксии, возможно из-за избыточного патологического нейрогенеза.
   Когда проводились исследования в гипобарической камере, в которой имитировалось восхождение в высокогорье (давление в камере постепенно уменьшалось до "высоты" 10500 м.), то доктор, который входил в эту камеру вместе с больными шизофренией, начиная с "высоты" 5000 м. вынужден быт использовать кислородный аппарат. Пациенты же легко переносили дальнейшее разрежение воздуха без кислородного аппарата и не проявляли признаков нарушенного сознания даже на максимально возможной "высоте" - 10500 м.
   Все это подтверждало гипоксемическую концепцию, сформулированную академиком АН УССР Виктором Павловичем Протопоповым. В то время еще не существовало диагностических технологий, позволяющих при жизни пациента судить об изменениях в головном мозге, хотя морфологические исследования уже давали материал, позволяющий говорить об изменениях в головном мозге больных шизофренией.
   Это наводило на мысль об органическом поражении мозга, которая меня очень заинтересовала, так как в тот период доминировала идея, что шизофрения - функциональное заболевание и акцент делался на углубленных клинико-психопатологических исследованиях этих пациентов. Свой интерес я реализую значи­тельно позже, при написании докторской диссертации, изучая нейропсихологические синдромы при шизофрении.
   Через много лет, в Голландии, я познакомилась с профессором из Киргизии Валерием Соложенкиным, с которым мы участвовали в международном проекте ANAP. Он рассказал мне, что одной из причин организации Тянь-Шаньских экспедиций было наблюдение психиатров, которые обратили внимание на то, что среди жителей высокогорья Киргизии очень мало психически больных.
   На дворе бушевала Перестройка.
   Психиатрия, как наиболее социально-детерминированная область медицины, в полной мере ощутила на себе "ветер перемен". Газеты и журналы пестрили заголовками: "карательная психиатрия", "использование психиатрического диагноза в политических целях", "злоупотребление психиатрией" и т.п. Делегация психиатров США инспектировала психиатрические больницы для принудительного лечения. Американские коллеги оценивали правильность выставленного диагноза, обоснованность назначаемого лечения, соблюдение юридических прав группы политических диссидентов, направленных на принудительное лечение с диагнозом "шизофрения". В ряде случаев была выявлена гипердиагностика шизофрении и психопатии и необоснованность назначения нейролептиков.
   В советской психиатрии началась эпоха перемен. В 1989 - 90- годах 2 миллиона человек было снято с психиатрического учета.
   Растущая тенденция к гуманизации психиатрии, произошедшие изменения в клинической и социальной структуре психически больных, совершивших общественно опасные действия (ООД), эволюция взглядов на природу их деструктивного поведения, ставшие доступными для советских психиатров знания о новых меди­каментозных и психотерапевтических методах лечения, диктовали необходимость создания современной, отвечающей мировым стандартам, концепции проведения принудительного лечения.
   В 1988 году двухступенчатый принцип проведения принудительного лечения (больница специального типа - больница / отделение общего типа) был заменен на трехступенчатый. Добавится новый вид принудительного лечения в отделениях с усиленным режимом наблюдения, в которых и предполагалось проведение еще не разработанных поэтапных, дифференцированных лечебно-реабилитационных программ.
   Инициаторы создания закона о трехступенчатой организационной структуре принудительного лечения профессора Вячеслав Павлович Котов (зав. отделом профилактики общественно опасных действий ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В.П.Сербского) и Майя Михайловна Мальцева (старший научный сотрудник этого отдела) предложили мне заняться разработкой современной концепции принудительного лечения. Они и стали научными консультантами моей докторской диссертации "Принудительное лечение больных шизофренией, совершивших общественно опасные действия". Отделение для принудительного лечения с усиленным режимом наблюдения к тому времени уже было создано в Игренской психиатрической больнице и мои первые пилотные реабилитационные программы разрабатывались и внедрялись именно там.
   Работа над докторской диссертацией вновь вернула меня к вопросу, волновавшему меня еще в юности: какие изменения происходят в головном мозге у больных шизофренией? Детерминировано ли агрессивное поведение церебральными, личностными, психопатологическими, социальными факторами? Что происходит с мозгом и личностью пациентов за годы пребывания на принудительном лечении?
   Ответив на эти вопросы, можно было подойти к главной цели моей работы: разработке дифференцированных лечебно-реабилитационных программ для больных шизофренией, совершивших общественно-опасные деяния и разработке многофакторных критериев прогнозирования антисоциального поведения этих паци­ентов.
   И если клинико-психопатологические и социально-психологические детерминанты общественно-опасного поведения больных шизофренией и их динамика в процессе принудительного лечения были хорошо изучены, то биологические (в частности церебральные и нейрохимические) детерминанты деструктивного поведения этих пациентов оставались малоизученной проблемой.
   Вдохновленная мыслью профессора В.М.Шумакова о том, что "психофизиологические основы реабилитации психически больных, находящихся на принудительном лечении, ждут своей разработки", я решилась на исследование биологических детерминант.
   Выполнение этой задачи в условиях психиатрической больницы было амбициозным проектом по нескольким причинам. Во-первых, в клинической лаборатории больницы отсутствовали возможности для исследования ключевых нейротрансмиттерных систем, а во-вторых, в нейрофизиологической лаборатории имелся только один 4-канатьный энцефалограф, данные которого не могли в полной мере отразить функциональное состояние мозга и его отделов.
   Мои научные консультанты не советовали мне проводить нейрохимические исследования. Они уже тогда предвидели результат. Но...
   Еще в школьные годы я увлеклась биохимией. Совершенство химических соединений и прогнозируемость протекающих реакций, красивый круг цикла Кребса (пришпиленный кнопкой к стенке над моим столом рядом с фотографией Уотсона и Крика на фоне "двойной спирали" ДНК ), история об открытии радия Марией Кюри (чей портрет украшал мою детскую комнату) мотивировали меня к поступлению в школу юных химиков при Днепропетровском химико-технологическом институте, где я и проучилась 2 года, параллельно заканчивая 9-10 классы.
   Тогда мне казалось, что постигнув глубины биохимии, я найду причину шизофрении и вылечу ее. Кроме того, в первый год работы в психиатрии я была на конференции, где выступал профессор Иосиф Адамович Полищук. Он так вдохновенно говорил о биохимических синдромах в психиатрии и о лечении шизофрении большими дозами витамина С, что я подошла к нему и сказала о своей биохимической заинтересованности в изучении шизофрении. Мы договорились о встрече в Киеве, на его кафедре. Через несколько месяцев его не стало... Его монография "Биохимические синдромы в психиатрии" в то время была моей настольной книгой.
   Пятнадцать лет спустя, работая над докторской диссертацией, я сделала попытку проанализировать некоторые биохимические показатели и их динамику у больных шизофренией в условиях принудительного лечения.
   Для проведения нейрохимических исследований мне пришлось искать лабораторию, в которой эти исследования проводились, самостоятельно мотивировать пациентов и осуществлять забор материала. Я с благодарностью вспоминаю профессора Людмилу Васильевну Новицкую-Усенко, которая в то время была ректором Днепропетровской медицинской академии (где я в ту пору уже работала ассистентом на кафедре психиатрии факультета усовершенствования врачей) и дала мне возможность в лаборатории, возглавляемой ею кафедры, сделать необходимые нейрохимические исследования.
   Мое утро в течение многих месяцев начиналось с мужского туалета отделения, откуда я забирала выкрашенные черной краской 3-х литровые банки с суточной мочой пациентов и, оценив суточный диурез, переливала ее часть в маленькие темные бутылочки от витаминов. Затем - транспортировка в лабораторию, где и делался анализ.
   Ожидаемых открытий не произошло. Увы, полученные данные были недостоверны, так как были искажены несанкционированным приемом психоактивных веществ моими пациентами. Эту главу я исключила из диссертации и навсегда распрощалась с биохимическими иллюзиями. Слишком велика пропасть между иссле­дованиями in vitro и in vivo.
   Исследование мозговых структур (которое меня интересовало еще со времен горных восхождений) было более успешным. Разрабатывая биологические основы реабилитации больных шизофренией, находящихся на принудительном лечении, я открыта для себя фундаментальную монографию А. Р. Лурия "Высшие корковые функции человека и их нарушения при локальных поражениях мозга" и нейропсихологические исследования, с помощью которых можно более тонко, чем при исследовании ЭЭГ, выявить различные изменения функционального состояния головного мозга и проследить динамику дисфункций разлитых отделов головного мозга в процессе лечения.
   В работе я использовала много клинических и психологических методик, но нейропсихологические исследования по А.Р.Лурия до сих пор остаются для меня образцом простоты, глубины, научности и информативности на фоне минимальных экономических затрат. Хотя эта кажущаяся "простота" исследования стоила мне 2-х лет изучения этой методологии. Стол - стул - набор нейропсихологических тестов и ... знание фундаментальных основ неврологии, психологии и нейропсихологии. В практике проведения принудительного лечения нейропсихологические исследования были использованы мною впервые.
   Помню свое удивление от того, что практически у всех пациентов были выявлены нейропсихологические изменения, свидетельствующие о нарушении межполушарных взаимодействий и об обширных дисфункциях корковых отделов больших полушарий и глубинных подкорковых структур головного мозга. Интересно, что дисфункции левого полушария имели место лишь в единичных случаях, а преобладали пациенты с функциональными изменениями в правом полушарии (около 70%). Около 25% - имели двухсторонние изменения в мозговых структурах. На тему межполушарной асимметрии мы много дискутировали с профессором Анатолием Павловичем Чуприковым, который в то время был директором Украинского НИИ социальной и судебной психиатрии.
   Эти теоретические находки имели и практическое применение, так как выяснилось, что психофармакологи выявили межполушарную фармакологическую асимметрию. Поэтому, при назначении психофармакологических средств помимо традиционных критериев мы использовали и нейропсихологические данные.
   Впервые в практике принудительного лечения, также, широко использовались психокоррекционные и психотерапевтические методы (прежде всего групповая психотерапия). На первых этапах, внедряя групповую психотерапию в лечебный процесс и отстаивая ее целесообразность, я испытывала некоторое сопротивление и непонимание со стороны коллег.
   Судебная психиатрия и групповая психотерапия? Это звучало необычно и непривычно. Классическая модель реабилитации больных шизофренией, разработанная профессором М.М.Кабановым, не могла быть в полной мере использована в условиях принудительного лечения. Пришлось создавать свою. "Принудительная реабилитация? - спрашивали меня. - Возможно ли это?"
   Благодаря поддержке заведующего отделением, где я внедряла реабилитационные программы, Георгия Владимировича Шостаковича и активной помощи психолога отделения, удаюсь отстоять свою позицию. Невозможное оказалось возможным.
   Модест Михайлович Кабанов, прочтя мою монографию "Реабилитация больных шизофренией, совершивших общественно опасные деяния", сказал: "Вы одна из немногих, кто правильно понял мою концепцию реабилитации".
   Созданные поэтапные дифференцированные реабилитационные программы были внедрены в больницах, в отделениях для принудительного лечения в СССР. Они же легли в основу создания подобных программ для пациентов с другими нозологиями, которые разрабатывались в отделе профилактики общественно опасных действий ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В.П.Сербского, которым руководил консультант моей докторской диссертации профессор Вячеслав Павлович Котов.
   Диссертацию я защитила в НИИ общей и судебной психиатрии им. В.П.Сербского в 1992 году.
   Через неделю у дочери Виктории был выпускной вечер. Она окончила школу с медалью и поступила в Днепропетровский медицинский институт. Она целеустремленно шла к своей мечте - быть психиатром... Сын Андрей перешел в 5-ый класс физико-математической школы...
   Ожидание решения ВАК СССР... Волнение, порою переходящее в отчаяние...
   Поздний вечер через несколько месяцев после защиты. Звонок по домашнему телефону. "Добрый вечер. Это академик Г.В.Морозов. Поздравляю Вас. Сегодня ВАК утвердил Вашу диссертацию". От неожиданности я успела произнести только тихое "спасибо". Телефон ответит мне длинными гудками...
   Это было мое второе общение с академиком Георгием Васильевичем Морозовым. Первое - связано с защитой докторской диссертации. Он был председателем Совета.
   Я застала удивительный период в жизни Института им. В.П.Сербского. Это была эпоха перемен. У сотрудников, уходивших в историю Института, статусные маски были сброшены, у тех, кто приходил им на смену - еще не надеты.
   Г.В. (так все называли академика Морозова) возглавлял главный институт судебной психиатрии страны в течение 33 лет, быт "лицом судебной психиатрии СССР" за рубежом и непререкаемым авторитетом не только в психиатрических кругах великой страны. Недосягаемый, неприступный, царственный, ездивший на "Чайке" с персональным водителем... Во время Всесоюзных съездов, которые проходили в Москве и куда мы обязательно раз в 4 года ездили с мамой, папой и мужем (специально беря отпуск, за свой счет) я могла его видеть только издалека, сидящего в президиуме в окружении таких же знаковых, легендарных психиатров советской эпохи: А.В.Снежневского, Н.М.Жарикова, Р.А.Наджарова, М.Е.Вартаняна... Это были хрестоматийные имена. Живые классики. Мы учились по их учебникам и монографиям...
   Кульминацией перестройки и гласности в психиатрии СССР стало снятие с должности директора Института им. Сербского академика Г.В.Морозова летом 1990-го года. В отечественной и зарубежной прессе и психиатрических кругах широко обсуждалась причастность сотрудников этого института, проводивших судебно- психиатрическую экспертизу генерала П.Г.Григоренко, Жореса Медведева, Владимира Буковского, Леонида Плюща, Натальи Горбаневской и др., к использованию психиатрического диагноза в политических целях.
   Уже не директор, пребывающий в опале, Георгий Васильевич все еще оставался председателем защитного Совета и почетным директором института. Моя защита была последней, где он председательствовал. Вот в такой период я и познакомилась с ним лично. 72-х летний, худощавый, интеллигентный, доброжелательный, с грустными глазами. Он сидел в своем кабинете, который занимал многие годы, окруженный пустотой. Не более 15 минут длилась наша беседа. Он задал мне всего несколько вопросов: о семье и работе, о теме диссертации, о кафедре, на которой я работаю. И принял мою диссертацию к защите в Совет.
   Тогда мы не знали, что ему еще предстоит прожить 20 лет. И может быть, своеобразной психологической защитой быта болезнь Альцгеймера, которая сделала его непроницаемым для травматических воспоминаний?..
   Годы написания докторской диссертации были наполнены общением с выдающимися психиатрами: профессорами Юрием Александровичем Александровским, Борисом Владимировичем Шостаковичем, Федором Викторовичем Кондратьевым, Майей Михайловной Мальцевой, Вячеславом Павловичем Котовым и другими.
   Москва в тот период стала центром моего научного мира.
   Татьяна Борисовна Дмитриева. С ней я познакомилась на каком-то совещании в Киеве, в январе 1991 года. Прошло полгода с момента, когда она возглавила Институт им. Сербского. 39-летний директор, только что защитивший в Ленинграде докторскую диссертацию, искрящаяся красотой и доброжелательностью. Очень женственная. Она сразу приняла меня в свой круг и благословила на защиту диссертации в ее институте.
   Она будет возглавлять Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П.Сербского в течение 20 лет, до самой смерти в 58 лет...
   Ей еще предстоит взойти на психиатрический и политический Олимп: Министр здравоохранения РФ (1996-1998гг.), академик РАМН, первый вице-президент Международного комитета по контролю за наркотиками при ООН, главный психиатр Минздрава РФ - вот далеко не полный перечень ее будущих достижений...
   Ну а тогда, в декабре 1991 года, я была приглашена на празднование 70-летия НИИ им. Сербского. Татьяна Борисовна, в белом элегантном платье, блестяще выступила с приветственной речью, затмив своим красноречием всех выступавших. А затем, после торжественной части, в неформальной обстановке, она подошла ко всем приглашенным гостям и сотрудникам, и нашла для каждого доброе слово.
   У меня перед глазами до сих пор стоит картинка: профессор Федор Викторович Кондратьев играет на рояле. Ко мне, стоящей у рояля, подходит Татьяна Борисовна и своим певучим голосом с необыкновенным тембром, спрашивает о моих делах, моем муже (в одну из встреч, когда она приезжала в Днепропетровск, он подарил ей сборник своих стихов) и диссертации. Пару слов о том, как она и я в детстве занимались музыкой и до сих пор любим классику... Всего несколько минут общения и... это тёплое, светлое воспоминание на всю жизнь.
   Вообще, Татьяна Борисовна почему-то ассоциируется у меня с белым цветом. Может быть тому виной белое платье на 70-летнем юбилее института, совместные поиски за рубежом белых сапожек к ее белой меховой шубке, встреча в 2004 году во время психиатрического конгресса ВПА во Флоренции в музее Уффици у картины Боттичелли "Рождение Венеры"?
   А может быть та эмоциональная и организационная поддержка на всех этапах моей защиты докторской диссертации в институте им. В.П.Сербского? Тогда она еще не была председателем защитного Совета...
   23 августа 1996 года. X Всемирный конгресс психиатров в Мадриде начался с выступления Хуана Дж. Лопес-Ибора, который с радостью сообщил нам, делегатам, что "госпожа Дмитриева Т.Б. назначена на пост министра здравоохранения России".
   Для меня, как и для 400 психиатров из бывшего СССР, это быт первый в жизни мировой Конгресс Всемирной психиатрической ассоциации (ВПА). Хорошо помню "психиатрический" самолет Москва - Мадрид, которым летели почти все делегаты теперь уже из разных стран СНГ. Это был первый Всемирный конгресс, куда можно было свободно поехать, без включения в делегации, без согласования... Но - за свой счет. Тогда впервые мы с мужем столкнулись с понятием "гранты". Мы выиграли грант и полетели...
   Это был исторический Конгресс: 11000 тысяч делегатов со всего мира, принятие Ассоциации Психиатров Украины в Общества-Члены ВПА, принятие нового Устава ВПА и принятие Мадридской декларации. В ней были изложены этические принципы, которым должны следовать общества-члены ВПА, а также рекомендации по поведению психиатров и отношению к эвтаназии, пыткам, смертной казни, смене пола и трансплантации органов.
   Мадридская декларация - это исторический документ, который дал старт созданию кодекса профессиональной этики для психиатров, включающего разработку новых этических рекомендаций в отношении психотерапии, генетических исследований и генетического консультирования психически больных, этнической дискриминации, стигматизации и дискриминации больных шизофренией, отношений психиатров с фармакоиндустрией и со средствами массовой информации.
   Окончательно эти этические принципы были одобрены уже на XI Всемирном конгрессе по психиатрии в Гамбурге в августе 1999 г. Я хорошо запомнила тот день. Солнечное затмение. Мы, вооружившись специальными очками, выбежали на улицу и все смотрели в одну сторону - в сторону Солнца. Потом, президент ВПА Норман Сарториус сказал, что это символично, так как показало единство психиатров и он надеется, что все психиатры мира так же будут едины в принятии Мадридской декларации.
   Норман Сарториус. Впервые я услышала его имя от молодых коллег из России в начале 90-х годов. В ту пору мы не имели ни опыта организации поездок на всемирные конгрессы, ни опыта поиска средств на такие поездки, ни опыта презентаций себя и своих исследований на мировом уровне. Да и английский язык был "советским". Норман Сарториус, родившийся в Хорватии и прошедший путь от студента Загребского университета до президента Всемирной психиатрической ассоциации, делал все возможное, чтобы молодые психиатры из постсоветских стран и Восточной Европы могли увидеть другой мир и другую психиатрию.
   Я написала ему письмо... Приложила несколько публикаций... Совершенно неожиданно - получила от ВПА грант на поездку в Мадрид, на X конгресс ВПА...
   Потом было личное знакомство, многочисленные встречи на европейских и мировых конгрессах, в Киеве и Москве. Он всегда был в центре внимания, все хотели обсудить с ним будущие проекты. подарить ему свои книги, сфотографироваться... Его энергия была неиссякаемой. Поражало его умение работать круглосуточно. Участвуя в международном проекте АNАР я быта свидетелем того, как он прилетал в 10 вечера, в течение 2-3 часов участвовал в дискуссиях и обсуждал вопросы с руководителями и участниками проекта и утром улетал на конференцию на другое полушарие.
   Психиатр с мировым именем, профессор ведущих мировых университетов, почетный член многочисленных национальных и международных профессиональных ассоциаций, член редколлегий и консультативных советов ведущих научных журналов и изданий. В течение 16лет он быт директором отдела психического здоровья ВОЗ, инициатором и участником научных проектов, посвященных международным исследованиям шизофрении и депрессии, детерминирующих факторов последствий тяжелых психических заболеваний и других. Он был одним из самых активных участников создания концепции МКБ-10 и МКБ-11.
   Мне всегда казалось, что внешне он похож на Дон Кихота с вечной темной матерчатой сумкой через плечо... В нее он клал все даримые ему книги и самые разнообразные проекты... Сумка всегда быта переполнена.
   Мы мечтали, чтобы наши книги были в его библиотеке...
   Он знал практически всех психиатров мира, принимавших активное участие в проектах ВПА. Курировал секции молодых ученых, помогал им реализоваться. В фокусе его интересов быта судьба пациентов и их партнерские отношения с сотрудниками сферы охраны психического здоровья. В 1998 году он возглавил программу Всемирной психиатрической ассоциации, направленную против стигматизации больных шизофренией. Он подчеркивал, что психиатры должны изучить свои собственные установки и стать активными защитниками людей с психическими расстройствами. "Психиатрам необходимо взять на себя ответственность за стигматизацию психических расстройств - больше этого сделать некому", - говорил он.
   Девизом XII Всемирного конгресса ВПА, проходившего в Японии, в Иокогаме, в 2002 году был "Партнерство - во имя психического здоровья".
   Меня всегда поражала память и энциклопедичность знаний Нормана Сарториуса. Он владеет шестью языками (в том числе и русским). Видя, что собеседник неуверенно чувствует себя, выражая мысли на английском, моментально переходит на его родной язык. Для психиатров из постсоветских стран он был проводником в мировую психиатрию.
   В энциклопедичности его познаний я еще раз убедилась, когда мы были в апреле 2011 года в Армении, на региональном митинге ВПА. В тот раз Норман Сарториус был с женой. Мы вместе ездили на экскурсию по Еревану.
   Матенадаран. Я быта невольным слушателем его комментариев и дополнений к рассказу экскурсовода...
   На книжной полке, где стоят подаренные мне авторами книги, почетное место занимают три монографии Нормана Сарториуса с дарственной надписью. Созданный им карманный справочник "Понимание классификации психических расстройств в 10-й международной классификации заболеваний" стал настольной книгой психиатров мира. В 2002 году я быта научным редактором русскоязычной версии этого справочника...
   Участие в международных конгрессах дарило мне не только возможность знакомства и общения с лидерами мировой психиатрии, новыми научными направлениями и тенденциями, но и давало возможность презентовать свои научные исследования.
   Незабываемым был ХIII Всемирный конгресс по психиатрии в Каире. Программа его открытия в виде папирусного свитка до сих пор напоминает мне о самобытности и древности египетской психиатрии. Конгресс впервые проходил в Африке, в сентябре 2005 года. Президент ВПА Ахмед Окаша посвятил свое вы­ступление ранней истории психиатрии, следуя девизу конгресса "Пять тысяч лет развития науки и помощи: построение будущего психиатрии". Он убедительно доказал, что первые психиатрические больницы были открыты арабами в Багдаде еще в 705 году, на полтысячелетия раньше европейских.
   Научная программа конгресса была самой большой за всю историю Конгрессов ВПА. Впервые один из симпозиумов был посвящен теме, которой я занималась более десяти лет: "Психическое здоровье специалистов". Директор Московского НИИ пси­хиатрии, профессор Валерий Николаевич Краснов, который в тот период был региональным представителем ВПА по Восточной Европе, председательствовал на этом симпозиуме, а я была его со-председателем. В 2004 году в Киеве была опубликована моя монография "Профессиональное выгорание у медицинских работников: формирование, профилактика, коррекция", где впервые в русскоязычной литературе были описаны исследования по проблеме синдрома выгорания у психиатров и предложены коррекционные и профилактические программы для лиц, работающих в сфере охраны психического здоровья. Этой теме и был посвящен мой доклад на симпозиуме, который вызвал большой интерес и породил живую дискуссию.
   Так суждение голландского врача и анатома XVII века Николаса Ван Тульпа о судьбе врачей, - "Светя другим, сгораю сам", - получило научное обоснование в XXI веке, а я за монографию о профессиональном выгорании была награждена дипломом лауреата конкурса им. Академика АМН УССР В.П. Протопопова.
   Неожиданное продолжение эта тема получим в 2008 году, когда я была приглашена на первую международную конференцию по проблемам выгорания в Курск. Там мы создали Международную ассоциацию исследователей выгорания, которую благословила известный американский психолог в области исследования выгорания, профессор Университета Калифорния (Беркли) Кристина Маслак.
   Сегодня о проблеме выгорания пишут философы и психологи, психиатры и психотерапевты, социологи и маркетологи. Количество публикаций, в том числе и на русском языке, давно уже исчисляется десятками тысяч.
   А тогда, в конце XX века, это быта terra incognita для отечественной психиатрии и наши исследования и публикации были пионерскими.
   XIII конгресс ВПА в Каире для меня запомнился еще и тем. что я была там как официальный представитель Ассоциации Психиатров Украины и в этом качестве принимала участие в Генеральной Ассамблее ВПА, где состоялись выборы руководства ВПА. Украинское Общество неврологов и психиатров представляла про­фессор Наталья Александровна Марута, заместитель директора по научной работе Института неврологии, психиатрии и наркологии НАМН Украины. Это быт мой первый опыт участия в Генеральной Ассамблее. Оказалось, что вес каждого общества или ассоциации стран - участников при голосовании определяется не количеством голосов зарегистрированных ее членов, а количеством человек, уплативших взносы в соответствии с категорией страны (Украина и страны СНГ были в третьей из четырех). У Ассоциации Психиатров Украины был всего один голос... Мой...
   Президентом ВПА был избран Хуан Меззич (Нью-Йорк, США), а президентом на будущий срок - Марио Мэй (Неаполь, Италия). Зональным представителем по странам СНГ стал представитель Армении Армен Согоян, сменивший на этом посту профессора В.Н.Краснова.
   Основная мысль, прозвучавшая в президентской программе, сформулированной Хуаном Меззичем - консолидация усилий всех специалистов, работающих в сфере охраны психического здоровья, для дальнейшего продвижения в сторону психиатрии для человека.
   С Хуаном Меззичем мы познакомились на его президентском банкете, где я узнала о разработанном им и его коллегами методе оценки интегративного показателя качества жизни. С тех пор этот метод исследования широко используется в наших работах.
   Каждая поездка расширяла мое ментальное и интеллектуальное пространство и дарила ни с чем несравнимое чувство постижения нового, неожиданного, креативного, чудесного, порою сказочного...
   Сейчас, когда позади поездки в 35 стран мира, сотни городов, конгрессов и конференций невольно вспоминаются самые яркие впечатления.
   Флоренция. Ноябрь 2004 года. Интернациональный конгресс ВПА. Неожиданности начались с момента его открытия. После приветственных речей ведущий предложил делегатам встать и сделать комплекс упражнений вслед за ним. И рекомендовал делать его ежедневно.
   Потом мы убедились, что это была правильная стратегия. Организаторы заботились о нашем эмоциональном и физическом состоянии, а я восприняла это как профилактику синдрома Стендаля или "синдрома Флоренции" - так его называют в психиатрии.
   Великий французский писатель Стендаль в своих книгах "Рим, Неаполь и Флоренция", "Прогулки по Риму", "История живописи в Италии" описал свое состояние при созерцании произведений искусства, в особенности картин великих мастеров эпохи Возрождения. Он испытывал "страстное наслаждение, которое наполняет и утомляет душу", "глаза мои ослеплены", возникало "сердцебиение" и "сильнейшая головная боль". Стендаль внезапно терял сознание - "впадал в небытие". Илья Эренбург описал "музейные обмороки" Стендаля в "Уроках Стендаля". Они возникали в результате огромного эмоционального напряжения, которое писатель испытывал при созерцании произведений гигантов итальянского Возрождения.
   Ежегодно в итальянских средствах массовой информации появляются сообщения о том, что десятки туристов падают в обморок или демонстрируют истерические формы поведения в галереях Уффици или Академии, в палаццо Барджелло или Веккьо. Рассматривая художественные полотна, некоторые из них даже кратковременно теряют сознание. По мнению флорентийского невролога Г.Магелини, у этих людей в музеях происходит психоэмоциональное напряжение, в результате чего у них развиваются обморочные состояния. Этот феномен был назван синдромом Стендаля.
   Установлено, что синдром Стендаля формируется у лиц с высоким уровнем наглядно-образного мышления на фоне невротизации и вегето-сосудистой дисфункции. Его нейрофизиологическую основу составляет повышенная активация задних ассоциативных систем преимущественно правого полушария мозга и связанных с ним структур лимбико-ретикулярного комплекса.
   Тогда, во Флоренции, я испытала только "страстное наслаждение, которое наполняет и утомляет душу". Наверное, была подготовлена к встрече с Флоренцией поездками в Рим, Венецию, Милан, Турин...
   Количество гениев, живших и творивших в этом городе, поражает: Леонардо да Винчи, Галилей, Макиавелли, Данте Алигьери, Микеланджело, Боттичелли, Вероккьо, Вазари, Донателло, Брунеллески , Америго Веспуччи, Савонарола...
   Да и многие отечественные гении тоже одухотворялись здесь. Петр Ильич Чайковский сочинял во Флоренции "Пиковую даму", Федор Михайлович Достоевский - закончил писать "Идиота", а Николай Васильевич Гоголь периодически приезжал за вдохновением во Флоренцию из Рима, где создавал первый том "Мертвых душ".
   Кафедральный собор Санта-Мария дель Фьере, баптистерий, бело-зеленый флорентийский мрамор, купола Брунеллески, башня Джотто...
   Я все время запрокидывала голову и смотрела вверх... Я не снимала шляпу перед гениальностью творцов, она у меня с головы все время слетала сама...
   Но того потрясения от архитектурных шедевров, которое я испытала в Барселоне, увидев "Саграда Фамилия" гения арт-нуво Антонио Гауди, я не испытывала больше нигде, даже во Флоренции. Наверное, потому, что Гауди творил для Бога, а не для людей. Когда Гауди спросили, почему он так долго не заканчивает строительство собора и зачем так тщательно отделывает верхушки его шпилей (ведь их все равно никто не увидит) он ответит: "Мой заказчик не торопится. А шпили будут разглядывать ангелы...".
   Швейцария. Цюрих. Декабрь 2007 года. Вторая ежегодная конференция, посвященная когнитивным нарушениям при шизофрении ''Диагностические концепции шизофрении: от лаборатории к клинике".
   Швейцария подарила науке о безумии созвездие авторитетов -- Юнг, Блейлер, Форель, Роршах, Пиаже... Здесь химик Альберт Хофман синтезировал культовый галлюциноген ЛСД. В психиатрической больнице Швейцарии лечился князь Мышкин, герой романа Ф.М.Достоевского "Идиот". Здесь, в краю психиатрических лечебниц, сложился жанр литературы, ограничивающий круг героев их пациентами и персоналом. Классикой этого жанра признаны "Физики" Ф. Дюрренматта.
   Цюрих -- одна из двух европейских столиц психиатрии, где находится знаменитая психиатрическая клиника Цюрихского университета Бургхёльцли и знаменитый Институт психоанализа им. К.Г.Юнга.
   С клиникой Бургхёльцли неразрывно связаны имена Фореля, Мейера, Людвига Бинсвангера, Клейста, Коллера, К.Г.Юнга, отца и сына Евгения и Манфреда Блейлеров. В этой клинике с 1900 года работал ассистент К.Г.Юнг, который совместно с директором клиники Евгением Блейлером решили проверить теорию Фрейда при­менительно к душевнобольным, страдающим Dementia praecox. Результатом этой работы стал пересмотр незыблемых дотоле представлений Эмиля Крепелина о природе, клинике и диагностических критериях Dementia praecox. Именно в стенах этой клиники впервые прозвучало слово "шизофрения", которым Е.Блейлер назвал психическое заболевание, ранее именуемое Крепелиным Dementia praecox, при этом изрядно расширив его границы и введя целый ряд совершенно иных, чем у Крепелина, критериев диагностики.
   Результатом совместной работы для К.Г.Юнга была разработка новой психологической методики "ассоциативный эксперимент" и публикация исследования " О содержании психоза", в котором он выяснял вопрос о смысловой обусловленности психозов и пришел к выводу, что за психозом стоит общая психология личности. Он утверждал, что именно предпсихотические переживания больных влияют на сценарий их психотических переживаний и определяют фабулу бредовых и галлюцинаторных переживаний. В 1904-1905 гг. им была основана психологическая лаборатория в психиатрической клинике Бургхёльцли.
   Именно здесь у меня возникла идея написания клинического руководства для врачей "Шизофрения", которое будет издано в 2010 году. Первую главу я решила посвятить описанию эволюции представлений о шизофрении, проанализировав динамику научной мысли в донейролептическую и нейролептическую эпоху.
   Нам был представлен только музей клиники и несколько аудиторий, в том числе и аудитория, где Евгений Блейлер читал свои лекции.
   В отделения мы не были допущены...
   Поразило, что в музее в огромных закрывающихся сейфах хранится переписка Е.Блейлера и З.Фрейда, рукописи статей и книг профессоров, в разное время работавших там и возглавлявших кафедру психиатрии. Их хранят, как бриллианты. Доступ к этому интеллектуальному кладезю строго ограничен. Мы смогли прикос­нуться только к двери бронированных сейфов и увидеть несколько листочков из рукописей, лежащих под стеклом.
   Сегодня практически все книги оцифрованы, все черновики и первые варианты статей чаще всего "убиваются" авторами в процессе их доработки, а жанр эпистолярного искусства давно утратил свою актуальность. Мне думается, что прочтение интеллектуальной переписки великих психиатров и изучение динамики их мысли, а также анализ испещренных исправлениями страниц рукописей - это настоящее интеллектуальное погружение в историю идей и осмысление взглядов ученых с высоты современных знаний. Иногда, самое главное написано на полях страницы...
   К сожалению, мне не приходилось встречать отечественные психиатрические больницы, где бы с таким пиететом относились к ученым, работавшим и работающим там и берегли их рукописи и книги как бриллианты. Интеллектуальные бриллианты...
   Конкурентные отношения между наукой и, как сейчас принято говорить, "практической медициной" и патерналистические отношения в рабочих коллективах препятствуют созданию творческой атмосферы в клиниках, а меркантильный подход притупляет творческий поисковый рефлекс и ограничивает личностный рост специалистов.
   Человеческое, слишком человеческое...
   Мысль нельзя окольцевать, купить или в приказном порядке принудить ее приземлиться или возвыситься. Умственная вседозволенность и интеллектуальное упоение - удел свободных, ищущих и творческих людей.
   Бывали у меня и поездки-сюрпризы, когда собираешься ехать в одно место, а неожиданно попадаешь в другое. Так произошло со мной на излете 2004 года, когда я и мои коллеги были приглашены на тренинг в Женеву. Неожиданности начались, когда мы темным вечером ехали из женевского аэропорта. Где-то вдали за окном ав­тобуса промелькнули огоньки Женевы, а мы все ехали и ехали. Дорожные указатели показывали путь на Лозанну, затем на Веве. Но наконец-то мы въехали в город Монтре, который напоминал сказочный, сияющий предрождественскими огоньками и праздничными витринами оазис. Мы поселились в отеле "Монтре Палас", где последние 15 лет жизни вместе с женой проживал писатель Владимир Набоков, увековеченный в бронзе сидящим в кресле напротив отеля, который расположится на берегу Женевского озера.
   Бросив вещи, мы побежали осматривать Монтре. До этого, я никогда не видела городов, где центральные улицы выстланы красными ковровыми дорожками, по которым ходят люди. Мы тоже ступили на этот красный путь, ведущий в предрождественский центр города. Был только 21 час, но улицы были пусты...
   Запомнилась мне и поездка, которую я называю Нобелевской.
   Стокгольм, май 2002 года, 11-й конгресс ассоциаций Европейских психиатров. Самым ярким воспоминанием был Нобелевский ужин в Городской ратуше Стокгольма. Этот ужин был устроен для лидеров европейской психиатрии. Он был идентичен Нобелевскому ужину 2000 года.
   Каждый год, после вручения Нобелевской премии, в Голубом зале Городской ратуши Стокгольма проходит ужин для лауреатов. На ужине присутствует около 1400 гостей: король и королева Швеции, члены нобелевского комитета, лауреаты и их ближайшие родственники, политики, журналисты, а также 250 лучших студентов из всех университетов Швеции. Меню ужина каждый год разное и хранится в строжайшем секрете до 10 декабря, дня вручения Нобелевской премии. Специально для нобелевского банкета разработан дизайн столовых приборов: белоснежный фарфор, на котором нарядно блестит золото и яркая зелень. Позолоченные металлические приборы с ножом для рыбы, украшенным причудливым зелёным глазом. Четыре бокала с позолоченной ножкой. Именно так был сервирован и наш стол. Изысканно-элегантно.
   Наш ужин начинался в 19 часов, что соответствовало времени начала Нобелевского ужина. В 18.30 мы вошли в Голубой зал. Но... меня постигло разочарование. Зал приветствовал нас не голубым спектром тонов, а высокими стенами, сложенными из обожженных кирпичей красной гаммы с витражными окнами. При входе в зал на стене висел барельеф с портретом Нобеля.
   На первом этаже зала были расставлены столы, а на второй этаж вели две мраморные лестницы, откуда будут потом выносить блюда 210 официантов. Наверху стояла маленькая трибуна, с которой перед нами выступали в начале ужина два Нобелевских лауреата прошлых лет.
   Около каждого места за столом лежало меню высокой кухни, которое было напечатано на французском языке.
   На закуску нам был подан палтус и террин речного рака с маринованными мидиями Пилгрим; икра сига с нежным салатом и нобелевская булочка. Основное блюдо включало в себя жареную утиную грудку с лимоном, запеченную с лисичками и рагу с артишоками, а также картофельное пюре.
   Винная карта быта представлена шампанским Pommery Brut, винами Шато arrivet-Haut-Brion 1998 года (Pessac-Leogran) и Шато Raymond-Lafon 1994 года (Sauternes).
   Но венцом ужина быт десерт - знаменитое нобелевское мороженое. "Glace Nobel" - это бренд Нобелевских ужинов.
   Перед его подачей наступила 20-минутная пауза, в течение которой мы слушали классическую музыку, а официанты убирали столы.
   Неожиданно для нас погас свет и в темноте, вниз по обеим сторонам лестницы, торжественно прошествовала процессия вышколенных официантов, каждый из которых нес мороженое, иллюминированное необыкновенными свечами, рассыпающими искры.
   Фантастическое зрелище...
   Это был кулинарный шедевр, который назывался "Нобелевское мороженое парфе с сахарным сиропом и маленькими бриошами". Последняя искорка свечи погасла, когда растаяла во рту последняя ложечка мороженого.
   Потом кофе... И конец сказки.
   На память об этом ужине у меня осталось меню, копия нобелевской медали, изготовленной к 100-летию премии и логин моего скайпа "nobelevk".
   А еще сожаление о том, что за 100 лет существования Нобелевской премии она только трижды присуждалась за достижения в области психиатрии и только два психиатра были удостоены этой награды. Третьим был фармаколог. Все три премии были присуждены за разработку новых подходов к лечению психических заболеваний.
   Австрийский психиатр Юлиус Вагнер-Яурегг быт удостоен Нобелевской премия по физиологии и медицине в 1927 году за открытие терапевтического эффекта заражения малярией при лечении прогрессивного паралича.
   Нобелевская премия по физиологии и медицине в 1949 году быта присуждена португальскому психиатру и нейрохирургу Эгашу Моницу за открытие терапевтического воздействия префронтальной лейкотомии при некоторых психических заболеваниях.
   В 2000 году Нобелевская премия по физиологии и медицине быта присуждена шведскому нейропсихофармакологу Арвиду Карлссону за разработку в 1960-е годы дофаминергической теории развития шизофрении. Он показал, что нейролептики влияют на синаптическую передачу в мозге, блокируя дофаминовые рецепторы. Арвид Карлссон также внес большой вклад в создание нового поколения антитдепрессантов.
   Но были у меня и особые научные конгрессы. Конгрессы, после которых изменился мой внутренний мир, слова "жизнь" и "смерть" приобрели особое значение, траектория движения мысли изменилась, на десятилетия очертив поле интересов и научных исследований.
   На этих конгрессах меньше делегатов, формат их проведения - аскетически-академический, практически отсутствуют фармакологические фирмы и сателлитные симпозиумы, спонсируемые ими, а кроме специалистов в сфере охраны психического здоровья, часто присутствуют священники, известные общественные деятели (в роли послов доброй воли) и волонтеры (часто с очень грустными глазами).
   Это конгрессы по суицидологии...
   "Жив? Жив!" - написано на круглой красной металлической бляхе с белым кружочком внутри, которая у меня хранится с 10 сентября 2006 года - Всемирного дня предотвращения самоубийств, который я вместе с сыном Андреем провела в Словении, в Портороже, на 11 Европейском симпозиуме по проблемам самоубийств и суицидального поведения. Мой доклад был посвящен программам профилактики и коррекции суицидального поведения у специалистов, работающих в сфере охраны психического здоровья.
   Этой проблемой я занималась давно. С тех пор как стала изучать синдром выгорания у медицинских работников. С тех пор как узнала, что склонность к суицидальному риску в субкультуре врачей-психиатров высока.
   Еще в 1896 году профессор психиатрии, заведующий кафедрой душевных болезней на медицинском факультете университета Свя­того Владимира в Киеве Иван Алексеевич Сикорский опубликовал работу "Самоубийства среди русских врачей". Проанализировав статистические данные, он пришел к выводу, что частота суицидов среди врачей в 21 раз выше, чем в популяции населения, при­чем первое место среди них занимали психиатры. Среди молодых докторов самоубийством кончал жизнь каждый 10-й. Подобные исследования в XX веке ни в СССР, ни в Украине больше не проводились. Да и статистика по суицидам была засекречена.
   Исследования, проведенные спустя столетие в иной социокультуральной и исторической реальности вновь продемонстрировали, что психиатры по-прежнему относятся к группе суицидального риска. Американские ученые, исследовавшие в течение 11 лет профессиональную принадлежность лиц с завершенными суицидами, выявили, что суициды среди врачей-психиатров встречаются в 5 раза чаще. В группу риска были отнесены врачи-психиатры, употребляющие алкоголь и наркотики или находящиеся в состоянии острого или хронического стресса.
   Актуальна ли проблема суицидального риска для психиатров Украины? Какие факторы потенцируют и лимитируют его? Есть ли какая-то связь суицидального поведения с синдромом выгорания? Можно ли его предвидеть и предотвратить? Эти вопросы актуализировались для меня после того, как я узнала о случаях суицидаль­ного поведения у моих коллег-психиатров.
   Попытка понять причины этих суицидов и побудила меня к созданию программы исследований, которая включала, помимо тестирования для выявления синдрома выгорания, анонимное анкетирование по специально разработанному опроснику, проведение неструктурированного интервью и фокус-групп с врачами психиатрами. Изучались социодемографические показатели, ряд психологических характеристик, динамика мировоззренческих установок и религиозности, удовлетворенность своей профессиональной деятельностью и другие.
   В рамках этой программы с 1996 по 2002 год был изучен и вопрос суицидального риска среди 223 врачей-психиатров трех областей Центральной части Украины. Результат оказался для меня неожиданным: 22,4% докторов отметили, что у них бывают суицидальные мысли, а 5,8% -"не были готовы отвечать"' на этот вопрос. Среди коллег, отметивших у себя суицидальные мысли, 2% подчеркнули, что они посещают их "часто и очень часто"'. Была выявлена обратная зависимость наличия суицидальных мыслей от возраста и стажа работы в психиатрии и прямая корреляция между наличием суицидальных мыслей и степенью выраженности синдрома выгорания.
   Данные этих исследований и разработанные профилактические и коррекционные программы описаны в монографиях "Профессиональное выгорание у медицинских работников: формирование, профилактика, коррекция" (Киев, 2004) и "Современные проблемы исследования синдрома выгорания у специалистов ком­муникативных профессий" (Курск, 2008).
   Вот уже 12 лет я читаю лекции по профилактике синдрома выгорания у медицинских работников. Врачи-психиатры и психологи всех поколений, обучавшиеся на нашей кафедре, уже безошибочно диагностируют его и знают стратегии профилактики и коррекции. И мне очень хочется верить, что эти знания помогут моим коллегам в тяжелую минуту их жизни...
   Среди врачей не принято обсуждать проблемы со своим физическим, а тем более психическим здоровьем, даже в узком кругу коллег.
   Поэтому я была потрясена выступлением-исповедью американского врача, которое я услышала в апреле 2000 года на Первой Национальной конференции "Религия и суициды", которая проходила в США, в Атланте, куда мы были приглашены с мужем президентом американской ассоциации профилактики суицидов OASSIS, профессором Вашингтонского Университета, психологом и теологом Джимом Клемоном, который посвятил свою жизнь превенции суицидов после добровольного ухода из жизни его жены...
   Выступление-исповедь... В программе конференции оно было обозначено как "доклад". При воспоминании о нем у меня перед глазами до сих пор возникает "Крик" Мунка...
   Стоя за трибуной, доктор рассказывал делегатам конференции о своем пути к суициду. Его первые годы работы в психиатрии запомнились ему постоянными ночными дежурствами на фоне бессонных ночей с плачущим маленьким сыном. Затем - попытки уснуть с помощью транквилизаторов и алкоголя... Формирование зависимости от психоактивных веществ, ухудшение отношений с женой, уходы повзрослевшего сына из дому. Самолечение.
   Неожиданное открытие: сын-подросток употребляет наркотики... Давно...
   Обвинение жены в случившемся, сопровождающееся агрессией...
   Ужас... Отчаяние... Безуспешные попытки спасти себя и сына от наркотической зависимости. Увольнение с работы... Тяжелая депрессия... Суицидальная попытка...
   Лечение... Ремиссия... Рецидив... Вторая суицидальная попытка...
   Выступая перед нами, он находился в ремиссии и посещал группу анонимных суицидентов.
   Потом выступила его жена, врач-психиатр. Она рассказала о тех чувствах и эмоциях, которые переживает близкий родственник суицидента. О том невыносимом чувстве вины, о бессонных ночах, о страхах и постоянном контроле за мужем (стоя под дверью ванной комнаты или гаража, прячась за шторой в ожидании окончания его долгих перекуров и сидений на балконе 11 этажа...). О своей депрессии и суицидальных мыслях... Об одиночестве...
   В конце она сказала, что в свободное от врачебной деятельности время занимается волонтерской работой с подростками, совершившими суицидальную попытку.
   В память о сыне, завершившем жизнь самоубийством...
   Гробовая тишина после их выступления... Многие вытирали слезы. Некоторые вышли из зала и очень долго не возвращались обратно...
   Перед глазами "Крик" Мунка...
   Еще одним ярким воспоминанием о конференции в Атланте было наше с мужем выступали в Центре Картера с докладом о суицидальной ситуации и стратегиях профилактики суицидов в Украине. Выступление вызвало огромный интерес. Представители украинской психиатрии впервые выступали на таком высоком уровне. Среди наших слушателей кроме специалистов в сфере охраны психического здоровья и теологов, присутствовали видные общественные деятели Америки. На этом конгрессе выступала и наша дочь, Виктория, которая также занималась проблемой превенции суицидов и ее дипломная работа в Вашингтонском Университете была посвящена именно этой проблеме.
   В Атланте, также, была презентована моя книга на английском языке "Suicidology" изданная при поддержке американской ассоциации превенции суицидов OASSIS. Переводчиком на английский быта наша дочь...
   Затем мы были приглашены в Теологическую семинарию Уэсли Американского Университета в Вашингтоне, где выступили перед Вашингтонскими психиатрами и религиозными лидерами. Это были незабываемые и очень продуктивные встречи. Как показал опыт наших американских коллег, междисциплинарный подход к превенции суицидов, позволил им создать новые программы первичной и вторичной профилактики суицидального поведения.
   Нашим выступлениям была посвящена статья в американской психиатрической газете "Psychiatric News".
   С суицидологией у всех членов моей семьи особые отношения.
   Мой муж, Евгений Борисович Юрьев, возглавляет кризисный стационар более 30 лет, из которых 10 лет он был внештатным областным суицидологом. Большинство его пациентов - это люди с депрессией и суицидальным поведением, некоторые из них переведены из реанимационного отделения после суицидальной попытки. Выжившие... К сожалению, некоторые из них хотят завершить свой суицидальный гештальт.
   4 часа утра... Звонок нам домой из отделения...
   Эти единичные звонки побудили меня одну из 15 глав моей почти 500-страничной монографии "Клиническая суицидология" (Днепропетровск, 2006) посвятить суициду в психиатрической больнице. Практически каждому психиатру, хотя бы один раз в жизни, приходилось переживать потрясение, вызванное самоубий­ством его пациента. Это драматическая ситуация не только для родственников больного, но и для медицинского персонала и других пациентов отделения.
   Поэтому в этой главе я подробно осветила не только стратегии поведения медицинского персонала в подобной ситуации, но и детально описала особенности работы с медицинским персоналом в кризисной ситуации. Другой раздел монографии я посвятила работе с родственниками суицидентов... Выступление в Атланте совершившего суицид врача-психиатра и его жены я помнила даже спустя 5 лет, когда писала книгу...
   Моя дочь, Каракчеева Виктория Евгеньевна, вот уже 15 лет работает с душой и духом человеческим. Ее первая научная статья, написанная после окончания медицинского института, была посвящена профилактике суицидального риска среди врачей-психиатров. Сейчас она руководит психотерапевтической и реабилитационной клиникой в Вашингтоне DС. К ней часто приходят люди, разуверившиеся в жизни, утратившие ее смысл и не видящие перспектив. "Стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить?" - спрашивают они. И она, врач и сертифицированный психотерапевт высшего класса, ищет вместе с пациентами ответ на этот экзистенциальный вопрос. "Жизнь стоит того, чтобы достойно пройти ее до конца" - с таким убеждением они уходят от нее.
   О результатах ее работа писала газета "Washington Post", интервью с ней проводят журналиста из CNN...
   Сын Андрей Евгеньевич Юрьев. Выпускник физико-математической школы, врач-психиатр, закончивший юридический факультет Университета и прошедший стажировку в департаменте здравоохранения Совета Европы в Страсбурге. Его уникальное образование и обучение в докторантуре единственного в Европе Эстонско-Шведского Института психического здоровья и суицидологии у одного из ведущих суицидологов мира, директора этого института, профессора Айри Вярник, позволили ему написать и блестяще защитить в Европе докторскую диссертацию, посвященную изучению влияния социальной изоляции на суицидальную смертность в Европе и в 2013 году получить награду Нью-Йоркской психиатрической ассоциации за свою научную работу.
   В сентябре 2011 года на 26 мировой конгресс по суицидологии в Пекин я ездила с ним. И уже не я, а он, делал наш общий доклад на конгрессе, который был посвящен факторам риска и защитным факторам суицидальной смертности в Украине.
   Это быта наша первая поездка в Китай. Пекин. Шанхай, Ксиан... Китай -- одна из древнейших цивилизаций мира, которая развивалась изолировано от других цивилизационных центров. Поэтому увиденное, прочувствованное и пережитое там можно сравнить с культуральным шоком.
   Китай - суицидологическая сверхдержава. Он занимает первое место в мире по числу завершенных самоубийств; 30% всех мировых суицидов совершается именно там. Конфуцианство признаёт самоубийство как выход из многих жизненных обстоятельств, в том числе при неизлечимых болезнях и трудных или позорных ситуациях. Шесть императоров Поднебесной ушли из жизни добровольно. Поэтому в Китае во все времена самоубийство было распространённым выходом из безвыходных ситуаций.
   Мужчина и Женщина. Инь и Ян. Во всем мире мужчины в несколько раз чаще завершают жизнь самоубийством, чем женщины. Китай - единственная страна мира, в которой женщины совершают самоубийства чаще, чем мужчины.
   В западном мире женщины одеты более ярко, разнообразно, охотно демонстрируют свою женственность и сексуальность. Мужчины более сдержанны, любят однотонные рубашки и костюмы неброских, чаще темных тонов. В Пекине все по-другому: улицы заполнены однообразно одетыми в серые мужеподобные костюмы маленькими, неприметными, без ярко выраженных гендерных особенностей, куда-то спешащими или понуро стоящими на остановках автобусов, женщинами. Только в самом центре Пекина в туристическом районе нам встретилось несколько китаянок в платьицах и туфельках на каблуках. Ну а китайские мужчины? О, на них нельзя не обратить внимания. Одеты в яркие, цветные рубашки. Активны, подвижны, говорливы... В поиске...
   Так выглядит "поколение XY" (название мужского набора половых хромосом), поколение, в котором недостает женщин. С 70-х годов XX века Китай живет по принципу "одна семья - один ребенок". Сейчас в фертильный возраст вошло второе поколение из однодетных семей. Уже несколько десятилетий в Китае нарушен гендерный баланс. Родители, как правило, традиционно хотят иметь сына и современные ультразвуковые исследования позволяют им определить пол ребенка еще в утробе матери. Селективные аборты и явились причиной гендерного дисбаланса в Китае еще в начале 80-х годов.
   Мировая норма гендерных соотношений: на 100 девочек приходится 102-107 мальчиков. В 2010 году в Китае на 100 девочек приходилось 118 мальчиков, а в одном из округов - 163 мальчика. По данным специалистов, около 24 миллионов мужчин не могут найти себе жен-китаянок. В связи с тем, что уровень тестостерона выше у неженатых мужчин в сравнении с женатыми, это приводит к росту агрессии и преступности, бурному развитию проституции и высокому уровню алкоголизации населения. И к высокой суицидальной смертности.
   Из выступления наших китайских коллег на конгрессе мы узнали, что каждые 2 минуты в Китае фиксируется суицидальная попытка, большинство из которых совершают женщины из сел и деревень, выпивая ядохимикаты. Среди людей 15-34 лет самоубийства уже стали основной причиной смерти.
   За все надо платить...
   Резкий рост самоубийств в Китае связывают не только с гендерным дисбалансом, но и с реформами в стране, связанными с переходом к другому стилю жизни, который подразумевает жесткую конкуренцию и отказ от складывающегося тысячелетиями уклада жизни и жизненной философии.
   Ученые Пекинского университета выявили, что 20% учеников старших классов школ и студентов университета думали о том. чтобы добровольно уйти из жизни, а 6,5% готовы были осуществить эти планы. Китайская молодежь видит в суициде способ разрешения всех своих проблем.
   Конфуцианский подход...

***

   История. Культура. Психические и поведенческие расстройства. Этот дискурс давно интересовал меня. Именно так я и назвала свою монографию, вышедшую в 2002 году, которая, по сути, являлась продолжением моих размышлений и исследований, описанных в книге "Кризисные состояния" (Днепропетровск, 1998).
   Как влияют исторические и культуральные факторы на психическое здоровье? Каковы психолого-психиатрические последствия Первой и Второй мировой войн и Октябрьской революции 1917 года, войны во Вьетнаме и Афганистане, аварии на Чернобыльской АЭС, политических репрессий и преследований?..
   Как реагирует (психологически, психопатологически) личность человека, переживающего кризисную историческую ситуацию, каковы стратегии ее поведения в условиях социально-экономического и духовного кризиса? Каковы закономерности исторического персоногенеза? Какова динамика психических и поведенческих расстройств, наркогенной патологии и суицидального поведения в мире, странах СНГ и Украине в XX веке? Какими психическими и поведенческими расстройствами, сколькими суицидами и деформированными личностями была оплачена перестройка, распад СССР и следующий за ним культуральный, духовный и социально-экономический кризис?
   Жертвоприношение... Чему или Кому? Во имя чего???
   Это только небольшая часть вопросов, на которые я попыталась найти ответы, описав свой анализ в книге "История. Культура. Психические и поведенческие расстройства". Результатом такого многофакторного подхода явилась разработка профилактических и психокоррекционных программ, в которые я включила методы психологической и социально-исторической коррекции.
   "Лишь бы не было войны". Эти слова, произносимые как заклинание, я многократно слышала от бабушки (пережившей две Мировые войны, две революции 1905 и 1917годов. Голодомор, Сталинскую эпоху, перестройку, распад СССР и умершей в период кризиса 1998 года), папы (героя Великой Отечественной войны, дошедшего от Ленинграда до Берлина и пережившего блокадный Ленинград) и мамы, чье детство и юность проходили на фоне сталинизма, голода и Великой Отечественной войны...
   Сегодня, 6 марта 2014 года, когда я пишу эти строки, это заклинание опять звучит из уст моих соотечественников. И я вновь листаю свою книгу, где очень подробно описаны все психолого-психиатрические последствия войн и революций. Не только для участников событий (жертв и агрессоров), но и для наблюдающих за событиями по телевизору, компьютеру (on line участников) и их детей...
   Масштабный психосоциальный стресс, который сейчас переживает наше общество, вновь сделан чрезвычайно востребованными мои выступления в прессе и по телевидению. Болевые точки на каждом этапе развития нашего общества можно проследить по тематике моих выступлений в массмедиа: конец 80-х - начата 90-х годов XX столетия - профилактика алкоголизма и наркоманий, середина 90-х годов - социальная защита психически больных и профилактика суицидального поведения, конец 90-х - начало 2000-х годов - компьютерная зависимость и профилактика синдрома выгорания у работников коммуникативных профессий, первая декада 2000-х годов - психолого-психиатрические последствия манипуляции сознанием избирателей, профилактика тревоги и депрессии.
   Сегодня меня просят рассказать о том, как сохранить психическое здоровье в кризисных ситуациях и минимизировать последствия психосоциального стресса. Я рассказываю о клинике и профилактике реакций адаптации и посттравматического стрессового расстройства...
   Описанные мною в книге "История. Культура. Психические и поведенческие расстройства" (Киев, 2002) закономерности психоистории, становятся реальностью через 12 лет...
   А в памяти всплывает "Гамлет" Бориса Пастернака:
  
   "Но продуман распорядок действий,
   И неотвратим конец пути.
   Я один, все тонет в фарисействе.
   Жизнь прожить - не поле перейти".

***

   Кто и что формирует ментальность ученого? Почему он занимается именно этой, а не другой проблемой? Почему он пишет книги и изучает вопросы именно с этих, а не других позиций, порою предвосхищая актуальность той темы, которая кажется малозначимой здесь и сейчас? Где черпает он дух и силы для того, чтобы посмотреть на мир и на себя в этом мире с новых высот? Для того чтобы увидеть не точечное пространство болезни, а широкое полотно исторического, социального и индивидуального бытия душевно здоровых и больных людей? Где грань между психической нормой и патологией, психическим здоровьем и болезнью? И есть ли она?
   Кто-то из великих подразделил ученых на три категории, уподобив их исследования изучению леса. Ученые, отнесенные к первой группе, исследуют клеточную структуру листочков и сами листочки на дереве. Ученые из второй категории исследуют дерево полностью, а также изучают его взаимоотношение с другой растительностью в лесу. Но есть третья группа исследователей - это те, которые через тернии взбираются на гору и исследуют лес с "высоты птичьего полета". Оттуда все видится по-другому.
   Кому-то ближе стиль научного пуантализма, а кто-то предпочитает творить батальные научные полотна...
   Мне кажется, что я прошла эти этапы научного творчества, которые отражены в моих монографиях, и на своем опыте познала ограниченность и возможности каждого из них.
   Думаю, что в гуманитарных науках, к которым я отношу и психиатрию, именно монографии являются тем зеркалом, в котором отражена ментальность ученого, динамика его мысли и мироощущения, степень его творческой свободы/несвободы и грань, до которой он разрешил себе дойти и позволил себе раскрыться.
   Если попытаться очертить круг моих научных интересов и исследований - то их можно обозначить двумя словами: социальная психиатрия.
   Исторические события в СССР, а затем в странах СНГ, Балтии и Восточной Европы, свидетелем и участником которых я оказалась, усилили мой интерес не только к изучению психолого-психиатрических последствий исторических событий, но и мотивировали к изучению специфики оказания психиатрической помощи в этот период.
   Участие в международном проекте АNАР, задачей которого было изучение нужд и потребностей в области оказания психиатрической помощи в странах СНГ и Восточной Европы, было новой ступенью в моем профессиональном развитии.
   Этот уникальный проект длился 4 года и осуществлялся под эгидой Женевской инициативы в психиатрии. Ее генеральный секретарь Роберт ван Ворен был инициатором и главной движущей силой этого проекта. В проекте участвовали представители 25 стран. Среди участников были лидеры мировой психиатрии, пре­зиденты психиатрических ассоциаций стран-участниц, директора институтов психиатрии и психического здоровья, заведующие кафедрами, врачи-психиатры и психологи. Украинскую команду возглавлял Семен Фишелевич Глузман.
   Участие в этом проекте даю мне уникальную возможность общения со многими выдающимися психиатрами современности: Президентом Британской медицинской ассоциации Джимом Берли, директором Управления международных связей Американской ассоциации психиатров Эллен Мерсер, президентом Всемирной психиатрической ассоциации Норманом Сарториусом и всеми президентами национальных психиатрических ассоциаций стран Восточной Европы, СНГ и Балтии.
   В период осуществления проекта была создана "Ассоциация реформаторов в психиатрии" (АРП), членами которой мы стали. Целью этой ассоциации была координация действий многонациональных и мультидисциплинарных команд из стран бывшего СССР и Восточной Европы, которые работали над проблемой реформи­рования сферы охраны психического здоровья в своих странах.
   Председателем исполнительного комитета АРП был избран президент Болгарской психиатрической ассоциации Тома Томов, генеральным секретарем - исполнительный секретарь Ассоциации психиатров Украины - Семен Глузман, заместителем председателя - главный детский психиатр Министерства здравоохранения Литвы Дайниус Пурас.
   Это был 1996 год. С момента распада СССР прошло всего 5 лет. Советская система организации психиатрической помощи, ориентированная на стационарное лечение, не изменилась. Патерналистский стиль общения медицинского персонала с пациентами и их родственниками, недостаток знаний в области этики и права, отсут­ствие опыта по созданию и продуктивному взаимодействию с общественными организациями родственников и пациентов, группами само- и взаимопомощи, отсутствие института социальных работников - вот далеко не полный перечень культуральных характеристик отечественной психиатрии того периода. И самое главное - отсутствие Закона об оказании психиатрической помощи.
   Вот из такого постсоветского психиатрического мира мы и прибыли в Амстердам для участия в этом проекте. Общение с зарубежными коллегами позволило узнать о существовании другой психиатрии и другой культуры оказания психиатрической помощи, а также другой культуры принятия решений и построения концепций. Ведь это был не только исследовательский, но и обучающий проект.
   Работа с 9 утра до 7-8 вечера в режиме брейн-сторминг с перерывом на обед и кофе брейк. В течение 3-4 дней. Призывно звенящий колокольчик, которым нас призывал Роберт ван Ворен вернуться в аудиторию, исключал возможность продлить релакс.
   Несколько кратких лекций в день (не исключающих по ходу диалога со слушателями) ведущих мировых специалистов о разных аспектах оказания медицинской помощи на современном уровне. Затем работа в национальных малых группах. Необычная работа.
   Нам давались задачи из серии организации психиатрической помощи в мифическом регионе "Слака", который жил по законам советской психиатрии. Предлагалось решить какую-либо организационную, терапевтическую или профилактическую задачу основываясь на современных, мировых стандартах. Мы проходили все стадии групповой динамики. Мнимая легкость решения проблемы сменялась поиском лидера мнения, кризис отношений и кризис идей, конкурентные отношения в группе , жаркие споры, усталость... Особенно ярко непонимание проявлялось, когда мы объединялись в межнациональные группы и пытались выработать единую стратегию и тактику. Разные культуры, разная медицинская подготовка, разная ментальностъ, разный уровень знания английского языка... О, наши споры длились до поздней ночи. "Кейс менеджмент" был для нас чем-то новым. Эти групповые междисциплинарные и межнациональные дискуссии научили нас не только работать в группе, но и строить программы для терапевтических бригад.
   Полярность наших взглядов сквозила во всем. Маленький штрих из задания "организовать проведение конгресса в мифической "Слаке". Я, как представитель украинской команды, обосновывала необходимость проведения аудита в городе на предмет наличия дешевых гостиниц и мест проживания недалеко от места проведения конгресса для делегатов (сказался мой опыт и опыт моих коллег). Представитель одной из Западных стран отстаивал прямо противоположную точку зрения: он считал приоритетным наличие 4*-5* отелей.
   Далее: говоря о состоянии психиатрической службы в регионе мы анализировали статистические данные, то есть усредненные (средний койко-день, сколько денег тратится в среднем на одного пациента и т.д.). Наши Восточноевропейские коллеги анализировали какой-то конкретный случай. "Кейс менеджмент" был в фокусе их внимания.
   В конечном итоге, за несколько лет участия в подобных тренингах мы научились говорить на одном языке, продуктивно работать в национальных командах и разрабатывать национальные стратегии развития психиатрической службы. Правда, на бумаге...
   Попытка внедрить эти стратегии в Украине в тот период не удалась. И созданный нами "Институт охраны психического здоровья", к сожалению, не смог пробить стену постсоветской психиатрии.
   Результаты научных исследований были гораздо успешнее. Проведенная участниками проекта оценка культуры психиатрического обслуживания, определение нужд и потребностей психиатрической службы , выявление надежд и ожиданий пациентов, их родственников и профессионалов в сфере охраны психического здоровья от реформ в психиатрии, вызвало большой интерес не только в психиатрических кругах. Результаты работы мы докладывали на конференциях и конгрессах в Нидерландах, Болгарии, Германии. Чехии и Литве.
   6 апреля 2001 года, в канун Всемирного дня здоровья, проходившего в 2001 году под девизом "Психическое здоровье: откажитесь от изоляции - окажите помощь", мы были приглашены в Вильнюс, на встречу с президентом Литвы Валдасом Адамкусом. Кроме приглашенных участников проекта, на встрече в президентском дворце присутствовали члены организации родственников психически больных и пациенты.
   Литовским коллегам удалось воплотить в жизнь наши проекты, которые так хорошо были выписаны на бумаге. Может быть потому, что реформы в психиатрии Литвы осуществлялись под патронатом Президента?
   Участие в таких долгосрочных проектах дарит еще и общение с удивительными людьми.
   Именно здесь я познакомилась с профессором из Санкт-Петербурга Юрием Львовичем Нуллером. Семен Фишелевич Глузман представил нас друг другу.
   Юрий Львович был сыном известного большевика, Народного комиссара СССР по международной торговле. Он родится и прожил до 3 лет в Париже, где работал отец. Его детство окончилось в 3 года, когда отец быт отозван обратно в Москву, обвинен в предательстве и расстрелян. Страх, еженощное ожидание ареста, уничижительные насмешки одноклассников и террор со стороны соседей...
   Война отсрочила приговор Юрию Львовичу. После ее окончания он был обвинен в том, что быт завербован французской секретной службой (в возрасте трех лет!?) и приговорен к 15 годам лагерей. В лагерь смерти на Колыме его везли в одном поезде с Варламом Шаламовым... В 1956 году он был освобожден и вернулся в Ленинград. Этот трагический период его жизни не помешал ему закончить Ленинградский медицинский институт и стать одним из ведущих и уважаемых профессоров психиатрии не только в Санкт- Петербурге, но и в мире. В момент нашего знакомства он возглавлял отдел клинической и экспериментальной психофармакологии института психоневрологии им. Бехтерева в Санкт-Петербурге.
   Но опыт 6-летнего пребывания на Колыме быт настолько психотравмирующим, что остался в его памяти навсегда. Он, студент медицинского института, наблюдал там физиологию, психологию и психопатологию людей, долгие годы находящихся в хроническом кризисном состоянии в экстремальных условиях. Именно с этой темы и начался наш первый разговор с ним. Почему именно эта трагическая мелодия стала лейтмотивом нашей первой беседы? - думаю я сейчас. Наверное, потому, что за пару месяцев до этого вышла моя книга "Кризисные состояния" (Днепропетровск, 1998), в которой проблема посттравматических стрессовых расстройств и реакций адаптации обсуждалась очень подробно и я была все еще "в теме". Об этой книге и о моем предложении выделить проблему кризисных состояний в отдельную междисциплинарную науку - кризисологию, я и рассказала Юрию Львовичу, который попросил прислать ему монографию. Поэтому наш диалог, диалог между "теоретиком" и "практиком" кризисологии, был очень интересным, интеллектуально и эмоционально насыщенным и сопровождался ужасающими психолого-психиатрическими подробностями лагерной жизни людей. Выпускник математического факультета Университета, Нобелевский лауреат по литературе Александр Исаевич Солженицын явно уступал психиатру Юрию Львовичу Нуллеру в описании ГУЛАГа.
   Юрию Львовичу был присущ духовный аристократизм и чувство внутренней свободы. Стройный, моложавый, с волнистой гривой волос. Он излучал доброжелательность и искренний интерес к собеседнику. Его психиатрические наблюдения перемежались философскими размышлениями и шутками. Серия его публикаций начала 90-х, посвященная смене парадигм в психиатрии, стала ин­теллектуальным психиатрическим бестселлером на постсоветском пространстве. Пожалуй, со времен Карла Ясперса философское осмысление структуры и динамики психических и поведенческих расстройств не достигало такой глубины.
   Мы еще несколько раз встречались на конгрессах и разговаривали о психиатрических проблемах в наших странах. Но та первая встреча, потрясшая меня, до сих пор не забыта. И в следующей своей монографии "История. Культура. Психические и поведенческие расстройства" (Киев, 2002) одну из глав я посвятила психолого-психиатрическим последствиям репрессий и политических преследований. Но... я ее так и не отослала Юрию Львовичу.
   Не успела. Он ушел. Навсегда.
   Но моя последняя встреча и интеллектуальное общение с ним все-таки состоялись. Он успел подарить мне возможность еще раз окунуться в его интеллектуальный мир и прочесть его неокончен­ную монографию с пометками на полях и непричесанными мысля­ми. Я, как глава комиссии по вопросам науки Ассоциации психиатров Украины, вместе со всеми членами правления АПУ, в 2003 году приняла решение, инициируемое С.Ф.Глузманом, о посмертной публикации в издательстве АПУ "Сфера" его незавершенного фундаментального труда "Структура психических расстройств".
   Публикация книги в издательстве "Сфера" была равносильна признанию мирового уровня работы автора. Эти книги рассылались лидерам мировой психиатрии и были представлены в университетских библиотеках мира. В "Сфере" публиковались переводы на русский язык мировых психиатрических, социологических, юридических бестселлеров, книги интеллектуальных лидеров и выдающихся людей.
   "Рукописи не горят", - подвел итог единогласного голосования кто-то из присутствующих на том заседании АПУ...
   А я вспомнила одну из своих любимых притч, откуда была взята эта цитата, вырванная из контекста. Это притча о просветленном седовласом раве, чьи свитки и пергаменты жгла инквизиция. Он смотрел в огонь и улыбался. Отвечая на вопрос учеников о том, почему он улыбается при виде горящих плодов труда всей его жизни, рав сказал: "рукописи не горят - горит бумага, а слова возвращаются к Богу...".
  
   "Вернется день сумятицею строк,
   Таинственностью выписанных знаков,
   Я восприму сегодняшний урок,
   Тоскующий по прошлому Иаков.
   Я подниму из паутины плед,
   Протру от пыли снег весенней ночи
   Из этих снов, из этих слов и бед,
   Из этих зим и частых многоточий.
   Где пустотой означены слова,
   Где за словами -- вязкие длинноты,
   Где так болит молчаньем голова,
   И мир болит раскаяньем Субботы.
   И ужаснусь Упрямству своему
   И призраку в себе открытых истин,
   Утраченным годам и канувшим во тьму
   Своим надеждам, страхам, верам, мыслям..."
  
   Это стихи 31-летнего Семена Глузмана, написанные им в Сибири, в Нижней Тавде, в лагере, где он провел 7 лет. Потом еще 3 года ссылки в Тюменской области. С 26 до 36 лет.
   "Псалмы и скорби" - так называется сборник его стихов того периода. Эта 170-страничная книга с дарственной надписью от 1996 года стоит на моей книжной полке рядом с подаренной мне в 2013 году 520-сграничной книгой "Рисунки по памяти, или воспоминания отсидента". Между двумя этими книгами, одетыми в черные обложки, и пролегло пространство нашего общения с Семеном Фишелевичем Глузманом.
   Удивительно, но встреча с генеральным секретарем Ассоциации психиатров Украины (АПУ), живущим в Киеве, произошла не в Украине, а в Испании. В мою личную судьбу Семен Фишелевич вошел в августе 1996 года. Мадридский мировой конгресс по психиатрии, толпы делегатов с одинаковыми фирменными синими сумками, суета и разноголосица, ощущение растерянности и потерянности в многотысячной толпе незнакомых людей со всего мира... Одиночество в толпе...
   На одном из этажей конгресс-холла мы с мужем увидели небольшой офис с надписью на русском языке. Зашли туда. Офис предназначался для русскоговорящих членов "Женевской инициативы в психиатрии". Мы представились. Мне казалось, что мое профессорское звание придаст мне значимости в глазах собеседника. В ответ услышали: Глузман. И ничего более, что прояснило бы его социальный или профессиональный статус. Через пару часов я поняла, что "Глузман" - это мировой психиатрический и правозащитный бренд.
   Его именем названа психиатрическая больница под Парижем в Сен - Дени. Он почётный член Американской Психиатрической Ассоциации и член Королевского Колледжа Психиатров Великобритании, Германского Общества психиатров и неврологов, Канадской Психиатрической Ассоциации. Он выступал перед Конгрессом США в качестве эксперта по проблемам соблюдения прав человека на Украине. Был экспертом ООН по правам человека, членом экспертной группы при Комитете по вопросам охраны здоровья Верховного Совета СССР и экспертом по проблемам пси­хиатрии и наркологии Комитета конституционного надзора СССР. Является одним из авторов Закона Украины "О психиатрической помощи".
   Перечень его регалий, достижений и работ занимает не одну страницу в Википедии. О нем написаны книги и воспоминания. Он всемирно известный автор пособия по психиатрии - "Пособия по психиатрии для инакомыслящих" (в соавторстве с Владимиром Буковским). Его психиатрические исследования многогранны и мультидисциплинарны: в фокусе его внимания изучение социальных и юридических истоков злоупотреблений - злоупотреблений психиатрией: поиск этиологических факторов - этиологии злоупотреблений в психиатрии; изучение феномена страха - страха свободы.
   Его биография, список книг и статей, имена людей с которыми он общался, дают представление о масштабе этой Личности.
   Автор "Битвы под Сталинградом" Виктор Некрасов, Андрей Сахаров и Елена Боннер, математик и диссидент Л.И.Плющ, Василий Стус, И.А.Светлычный - вот далеко не полный список знаковых лиц эпохи, с которыми дружил и общался Глузман.
   Но с человеком, который кардинально изменил его судьбу, превратив его из интеллигентного мальчика из профессорской семьи, мечтавшего о психиатрической академической карьере, в диссидента, он так никогда и не встретится.
   Это быт генерал Петр Григорьевич Григоренко: инакомыслящий диссидент Советской Армии, дважды принудительно лечившийся в психиатрических стационарах по поводу психического расстройства.
   К моменту встречи с Семеном Фишелевичем я уже очень хорошо знала, что психиатрический диагноз может изломать судьбу человека. Поэтому всегда, размышляя над природой психического расстройства при постановке диагноза, я исповедала принцип "презумпции нешизофреничности". Слишком велика плата за не­верную дифференциальную диагностику.
   Но судьба С.Ф.Глузмана явила мне пример того, как психиатрический диагноз может изменить судьбу врача. Врача-психиатра.
   Дважды генералу П.Г.Григоренко на СПЭК института им. В.П.Сербского в Москве выставлялся диагноз паранойяльного развития личности (систематизированный бред) на фоне органического нарушения головного мозга (ранний церебральный атеросклероз, колебания артериального давления, контузия во время войны). В рамках бреда реформаторства трактовались "идеи реформаторства, переустройства государства в сочетании с идеями переоценки собственной личности (на уровне мессианства), элементами бредового толкования отдельных фактов действительности с аффективной охваченностью".
   В освидетельствовании П.Г.Григоренко, постановке ему психиатрического диагноза, санкционирующего принудительное психиатрическое лечение, в 1964 и 1969 годах принимали участие корифеи советской психиатрии, академики и профессора: А.В.Снежневский, Г.В.Морозов, Д.Р.Лунц, Б.В. Шостакович, М.Ф.Тальце и другие, менее известные психиатры.
   В 1971 году, молодой Семен Глузман, врач с 2-хлетним психиатрическим стажем, по собственной инициативе провел заочную судебно-психиатрическую экспертизу (по материалам дела, переданного ему адвокатом генерала). Профессионально и обосновано он доказал неправомерность диагноза, выставленного в ин-те им. В.П.Сербского.
   Его психиатрическое заключение с выводом "психически здоров" было напечатано в "самиздате", за рубежом...
   В родной Киев Семен Фишелевич вернулся через 11 лет...
   А генералу Григоренко, изгнанному из страны после принудительного лечения, в 1978 году была проведена судебно-психиатрическая экспертиза в США под руководством известного психиатра Вальтера Райха. Генерал был признан психически здоровым. А его "дело" стало хрестоматийным и получило широкий резонанс во всем мире.
   Глузман - Григоренко. Когда говорят или пишут об одном из них, всегда вспоминают другого...
   В одном из эссе, посвященном Ивану Алексеевичу Свитлычному, Семен Фишелевич пишет, что одним из важных уроков, который ему преподал Учитель, был урок нравственного поведения в безнравственной ситуации.
   Это один из самых важных уроков от Глузмана и для меня.
   Что еще? Он показал мне другую психиатрию, другой стиль общения, ввел меня в круг лидеров мировой психиатрии, инициировал создание "Института охраны психического здоровья" и мою активную работу в ассоциации психиатров Украины. В его офисе я впервые услышала о случаях злоупотребления психиатрией в политических целях, увидела "самиздат" и библиотеку с уникальными психиатрическими изданиями со всего мира. Из ассоциации психиатров я всегда уезжала с увесистым пакетом журналов и книг, изданных в уникальном издательстве "Сфера". Чтение этой литературы открывало передо мною другую картину мира, психиатрия виделась в другом дискурсе.
   И может быть самое главное: изменилась траектория движения моей мысли. Я стала мыслить социальными и историко-культуральными категориями. На пике нашего сотрудничества в издательстве "Сфера" были изданы две мои монографии: "История. Культура. Психические и поведенческие расстройства" (2002г.) и "Профессиональное выгорание у медицинских работников: формирование, профилактика, коррекция" (2004).
   В книге "История. Культура...." в разделе, посвященном динамике развития психических и поведенческих расстройств у лиц, подвергшихся физическим и психологическим пыткам , специфика взаимоотношений и психологических защитных механизмов, а также динамика психологических изменений, наблюдаемых у диссидентов, находившихся в заключении в советских лагерях в 70-80е годы XX века, была описана на основе рассказов профессионального психиатра, бывшего узника совести С.Ф.Глузмана.
   Так сложилось, что значимые для меня человеческие отношения и научные контакты впоследствии трансформировались в новые идеи и проекты. Но для их реализации требовалась определенная атмосфера. Творить - как дышать: легко, свободно, с ощущением полета....
   Это большая редкость и большая удача, когда в высшем учебном заведении создана такая научная атмосфера, в которой сотрудники творят. Я искренне благодарна и признательна ректору Днепропетровской медицинской академии академику НАМН Украины, профессору Георгию Викторовичу Дзяку за создание и поддержание именно такой научной творческой атмосферы в медицинской академии и за предоставленную мне (единственному за 92 года существования академии психиатру) возможность произнести Актовую речь. Речь, в которой был подведен итог моей 30-летней жизни в науке, итог работы сотрудников кафедры психиатрии ФПО и Днепропетровской школы психиатров. В актовом зале присутствовала и моя мама. Переполненный зал рукоплескал ей.
   При подготовке этой речи я много думала о генеалогии мысли и историографии идей. Именно тогда у меня и родилась идея "биографических рефлексий".
   Днепропетровская государственная медицинская академия - это моя alma mater. Здесь учился мой папа, мой муж и мои дети. После окончания Днепропетровского медицинского института в 1976 году я 10 лет отработала в Игренской психиатрической больнице. Моей мечтой всегда была работа на кафедре. Может быть потому, что моей маме так и не удаюсь попасть на кафедру психиатрии, которой она быта, безусловно, достойна как один из лучших детских психиатров Украины, возглавлявший 30 лет детскую психиатрическую службу Днепропетровской области. Может быть потому, что в нашей семье о кафедральных работниках говорили очень уважительно, а о профессорах - с особым пиететом. Мои родители дружили с профессором Шостаковичем Владимиром Владимировичем. Именно к нему домой мы и зашли после того, как списки поступивших в медицинский институт (среди которых была и я) были вывешены и он был первым, с кем мы поделились этой радостью. Он принял нас в своем кабинете. Стеллажи с книгами под потолок и большой стол, заваленный бумагами. Этот дизайн профессорского кабинета стал для меня эталонным на всю жизнь.
   Обучение в заочной аспирантуре усилило мое желание работать на кафедре. Дважды я подавала на конкурс и только с третьей попытки, в 33 года, я была избрана на должность ассистента кафедры психиатрии факультета усовершенствования врачей. Через полгода я защитила кандидатскую диссертацию, в 39 лет - докторскую. В 40 лет я стала заведовать этой кафедрой.
   Кафедру основал в 1986 году и возглавлял до 1993 года профессор Полтавец Владимир Иванович.
   Неординарный, свободомыслящий, креативный, экспериментирующий... Блестящий лектор и хороший врач. Я посещала все его лекции: и в роли курсантки, и в роли ассистента, и в роли профессора кафедры. Я многократно прослушала их. Меня поражала его способность одну и ту же тему читать по-разному, вкраплять в нее интересные, иногда парадоксальные, примеры. Высокая лекторская культура, широкий кругозор, знание современных зарубежных и отечественных тенденций в психиатрии и наркологии...
   Его любили курсанты и пациента. Он выделялся в профессиональной среде, был "не такой как все". Внешне чем-то похожий на Дон Кихота, а внутренне на загадочного Чайльд-Гарольда, он пользовался успехом у женщин.
   Скорее европейский, а не советский тип ученого. Может быть поэтому, он был желанным гостем на международных конгрессах и общался со многими зарубежными коллегами. Его кандидатская и докторская диссертации были посвящены изучению биологических (генетических) и средовых (социально-психологических) факторов в генезе шизофрении (кандидатская) и алкоголизма (докторская). Мы в один день защищали диссертации в Москве, в институте им. В.П.Сербского: он докторскую, а я кандидатскую.
   Под его руководством мы активно занимались психотерапией, внедряли новые психотерапевтические технологии в наркологическую практику и разрабатывали принципы бригадного ведения пациентов с опийной наркоманией и членов их семей. За научные разработки в этой области сотрудники кафедры были награждены Международной ассоциацией по борьбе с наркоманией и наркобизнесом премией Миноли.
   В 1993 году Владимир Иванович был приглашен в Киев в университет "Киево-Могилянская академия", где организовал и возглавил кафедру "Школа социальной работы". С 1999 года, года его трагического ухода из жизни, эта кафедра носит имя профессора В.И.Полтавца ...
   В формальном смысле я никогда не была его ученицей, так как он не был руководителем моих диссертационных работ. Но работая с ним, я многому научилась. Он быт моим первым и единственным заведующим кафедрой, под чьим руководством я работала. Неформальный подход к выбору научной тематики кафедры, креативность при чтении лекций, создание творческой атмосферы в научном коллективе, умение видеть в каждом сотруднике Личность и готовность дать этой Личности раскрыться и состояться... Это только основные "уроки от Полтавца", которым я пытаюсь следовать вот уже 20 лет ...
   Мой приход на работу к профессору В.И.Полтавцу был не стандартным. На кафедру я пришла уже зрелым, самостоятельным человеком, прошедшим все ступени карьеры в практическом здравоохранении: от врача ординатора до заместителя главного врача одной из крупнейших в СССР психиатрических больниц.
   В 1987 году (время моего перехода на кафедру) в больнице было 45 отделений. 2750 коек, 2313 сотрудников и 201 врач. Это был пик "золотого века" Игренской психиатрической больницы. Она конкурировала только с психиатрической больницей им. Кащенко в Москве.
   Я прошла уникальную школу организации здравоохранения, работая 10 лет с главным врачом этой больницы Павловым Владимиром Алексеевичем. Это были года невиданного энтузиазма и веры в наше светлое будущее. Мой папа, Сударенко Николай Александрович, заведовавший в то время наркологическим отделением больницы, был, как и в годы войны, всегда на передовой. Курсантом Ленинградской военно-медицинской академии он добровольцем ушел на Ленинградский фронт. Он руководил подразделением при обороне Ленинграда, видел весь ужас 900 дней его блокады, освобождал Польшу, штурмом брат Берлин... Был награжден орденами и медалями... Занесен в книгу "Почетные граждане Ленинграда"... Почетный гражданин Украины...
   Папа по своей природе был Воином. Дух Воина не покидал его ни на работе, ни дома, ни в последние месяцы жизни. Он всегда боролся, не сдавался... День Победы был самым главным праздником в нашей семье. Это быт святой день. Утро начиналось с телефонных звонков папе из Ленинграда, Москвы, Киева. Днепропетровска... Однополчане, их дети и жены, просто знакомые и коллеги... Каждое 9 мая мы собирались всей семьей и шли к памятнику Неизвестному Солдату, где уже были сотрудники больницы и жители Игрени. Папу всегда просили выступить... Он всегда очень проникновенно говорил о войне... Но он не только говорил. Будучи председателем совета ветеранов больницы, он, подобно Ангелу- хранителю ветеранов войны Игренской психиатрической больницы, в прямом смысле слова "выбивал" для них все необходимое.
   Последний раз мы были с папой у Памятника в мае 2006 года...
   Воспоминания о войне живут в нашем доме и в виде папиной уникальной исторической библиотеки. Он особенно ценил мемуарную литературу и читал ее с упоением. Сейчас на полках сиротливо стоят мемуары Г.К.Жукова, А.М.Василевского, И.С.Конева, И.Х.Баграмяна..., энциклопедические тома "Опыт Советской медицины в Великой Отечественной Войне 1941-1945 годов" (М.,1950), редкостные юридические военные книги, такие как "Ни давности, ни забвения... (По материалам Нюрнбергского процесса) (М., 1983), книги о блокадном Ленинграде и Невской Дубровке... Некоторые из них были подарены папе Ленинградским домом военной книги, как защитнику и почетному гражданину Ленинграда...
   Мой сын Андрюша до сих пор вспоминает поездку с дедушкой на Парад Победы в Москву, в 1995 году, куда были приглашены ветераны со всех стран СНГ. 50 лет Победы. Как давно это было... Как много изменилось с тех пор... Сегодня, произнося слово "война", надо обязательно разъяснять какая (афганская, че­ченская...)...
   Но папа был не только Воином, он быт еще и Созидателем. Это редкостное сочетание личностных характеристик в полной мере проявилось в нем в мирной жизни, в период его работы в Игренской психиатрической больнице. Период длиною в 58 лет, длиною во всю его мирную послевоенную жизнь. Во многом, благодаря его уникальному подходу к больным и его беззаветной преданности делу, которому он служил, произошло послевоенное возрождение Игренской психиатрической больницы и ее дальнейшее процветание. Он не знал выходных дней. И в субботу, и в воскресенье он был в отделении, рядом с больными. Он практически не ходил в отпуск. Без него больница замирала, все останавливалось, все ждали Сударенко.
   Дело в том, что психиатрическая больница в тот период существенно отличалась от классических больниц, где лечебный процесс подразумевал медикаментозное или хирургическое лечение, а больные лежали в стационарах.
   Главной задачей лечения в психиатрической больнице была социальная реабилитация, то есть возврат пациента в общество и восстановление его социального статуса. В те времена обязательным пунктом реабилитации пациентов, наряду с медикаментозной терапией и психотерапией, были трудовые процессы. Как правило, большинство пациентов, страдающих алкоголизмом, имели "золотые руки", которые и применялись при строительстве и реконструкции отделений, а также на всех хозяйственных работах этого огромного лечебного объединения со своими лечебно-трудовыми мастерскими, животноводством (с лошадьми, коровами, свиньями и т.д.), сельскохозяйственными угодьями, оранжереей и пекарней.
   За 10 лет были построены и открыты 20 отделений. В том числе и 2-х этажное детское отделение с зимним садом, спортзалом, классными комнатами и бассейном с рыбками и черепахами. Это отделение было плодом труда моих родителей. Моя мама, заведовавшая детским отделением с 1951 года, всегда мечтала об отделении, где бы дети чувствовали себя не как в психиатрической больнице, а как в санатории. Ценой неимоверных усилий, за счет личных связей, здоровья и своего личного времени, а также благодаря деятельной поддержке папы, она воплотила свой замысел в жизнь. Дети не только лечились, но и учились в отделении. С учителями Игренской средней школы N122, школы, в которой я училась в течение 10 лет, был заключен договор и они проводили уроки в отделении.
   Мама - врач от Бога. "Сердце - отдаю детям": эта фраза великого педагога Василия Александровича Сухомлинского характеризует ее отношение к пациентам. Некоторые из них, уже став дедушками и бабушками, до сих пор приходят к ней в гости или звонят по телефону. Да и ее фамилия "Цилюрик" отражает лекарскую суть ее предков, которую описал Иван Петрович Котляревский в своей знаменитой "Енеїдi":
  
   "Япид, цилюрик лазаретний,
   Був знахур в порошках нешпетний,
   Лiчитъ Енея приступав..."
  
   Мои родители создавали новую психиатрию, психиатрию будущего.
   Мне тоже выпало пережить это ни с чем несравнимое чувство при создании и реализации чего-то по-настоящему нового. Когда ждешь чуда от новой методики, когда надеешься... Впервые я пережита его именно в этот период, когда мне было поручено ознакомиться с возможностью внедрения метода гемосорбции в психиатрию. Я была командирована в Москву, в институт им. Н.В.Склифосовского и в психиатрическую больницу им. П.П.Кащенко, где этот метод лечения активно использовался уже несколько лет. Через год метод гемосорбционной детоксикации на активированных углях успешно применялся во вновь открывшемся отделении анестезиологии и реанимации больницы. Чудо произошло: после применения этого метода в нашей больнице не было ни одного случая смерти от злокачественного нейролептического синдрома.
   К тому времени я уже имела опыт общения с профессорами из Москвы, Харькова, Киева, которых очень часто приглашали консультировать и читать лекции в Игренскую психиатрическую больницу. У меня уже была подана к защите кандидатская диссертация. У меня уже быта семья и двое детей.
   Я достигла возраста Иисуса Христа...
   В Днепропетровском медицинском институте (на базе Игренской психиатрической больницы) открывали новую кафедру психиатрии на факультете усовершенствования врачей, куда нужны были преподаватели со стажем работы в психиатрии и с научной степенью. Я решилась и круто изменила свою успешную, отлаженную жизнь в Игренской психиатрической больнице, где я работала рядом с мамой, папой и мужем. Нас было четверо... .Я была младше всех, в роли "дочери" и "жены". И не смотря на мой социальный статус "заместителя главного врача по медицинской части", за глаза меня упорно называли "дочь Сударенко". "Сударенко" - это был психиатрический и наркологический бренд, известный всем.
   Теперь я была одна. В медицинском институте меня никто не знал и не протежировал. С одной стороны, это отсутствие какой-либо поддержки, но с другой стороны - у меня появилась возможность идентифицировать себя, то есть из "дочери Сударенко" стать Людмилой Николаевной Юрьевой. Позже, когда я уже заведовала кафедрой, а мой папа был у меня на курсах, от молодого психиатра я случайно ус­лышала: "я работаю с отцом Юрьевой". Между этими двумя фразами - между "дочь" и "отец" - пролегло 20 лет моей жизни...
   На кафедре мне пришлось начинать все сначала, с самой низкой ступени академической карьеры. Среди молодых, свободных, не обремененных опытом и семьей диссертантов и учеников Владимира Ивановича Полтавца. В первые годы работы на кафедре я узнала, "как закаляется стать".
   Совершенно новый вид работы: повышение квалификации врачей-психиатров и наркологов, то есть повышение уровня их знаний и умений. Я должна была быть на голову выше моих "учеников", со многими из которых я проработала 10 лет в больнице, а некоторые из них были моими учителями...
   Одно дело диагностировать "галлюцинаторно-параноидныи синдром", и совсем другое - 90 минут рассказывать о нем. Ночи уходили на написания текстов занятий (вечера после работы отдавались детям), а дни - на занятия с курсантами. Особенно тяжело приходилось, когда моими курсантами были мама, папа или муж. Чуть легче, когда мои лекции слушали дочь и сын. Каждое занятие - как экзамен. И все это на фоне написания докторской диссертации, которую я завершила за 5 лет благодаря огромной поддержке и помощи моих родителей и мужа... Сталь закатилась...
   Как ни странно, но мне также очень помог мой опыт работы в комсомоле. В течение 3 лет я была секретарем комсомольской организации Игренской психиатрической больницы. 296 комсомольцев... До освобожденного комсорга не хватало 4 человек. Поэтому, 1,5 ставки врача экспертного отделения приходилось совмещать с активной комсомольской деятельностью, от которой меня избавил уход в декретный отпуск.
   Постоянные выступления на комсомольских собраниях развивали мое ораторское искусство и умение управлять большой аудиторией. Постоянный поиск креативных решений для того, чтобы обязательные к рассмотрению на подобных собраниях идеологические вопросы (часто не интересные для молодежи) чередовались с чем-то актуальным. До сих пор помню, как на одно из комсомольских собраний пришли все комсомольцы: вторым вопросом у нас значилось "Сексуальное воспитание" в изложении сексопатолога больницы. В стране, где "секса нет", это было событие.
   О моей психиатрической молодости мне напоминает аллея, которую мы назвали комсомольской. Молоденькие, хрупкие березки, которые были нами посажены на одном из комсомольских субботников около входа в Игренскую психиатрическую больницу, превратились в аллею с большими и стройными березами, мимо которых я езжу каждый день на работу...
   Я работаю на кафедре психиатрии факультета последипломного образования уже 27 лет, из которых 21 год заведую этой кафедрой. В 33 года я решилась изменить жизнь. Изменилось место работы, должность, статус, иерархия отношений. Расширилась география презентаций работ, интеллектуальное пространство и возможности. Изменилось практически все. Только Игренская психиатрическая больница и ее обитатели стабильно присутствуют в моей жизни. Ведь кафедра находится на территории этой больницы, многие врачи здесь учились в интернатуре, учатся на курсах повышения квалификации, в магистратуре, ординатуре или аспирантуре. Иногда я встречаю в отделениях для хронических больных своих пациентов, которых лечила еще в первые годы работы в больнице...
   Тогда мне казалось, что я смогу вылечить шизофрению...
  
   Сотрудники кафедры и мои ученики уже давно стали частью моей семьи. С каждым из них у меня связаны особые воспоминания.
   Под моим руководством выполнено 10 кандидатских диссертаций. Основной целью каждого из этих научных исследований была разработка дифференцированных, поэтапных лечебно-реабилитационных и профилактических программ для пациентов с различными психическими и поведенческими расстройствами на основе клинических, нейрофизиологических и психологических исследований.
   Каждый из моих учеников имеет свое лицо и имя в психиатрии. Восемь из них пришли в науку уже зрелыми, проработавшими не один год в практическом здравоохранении, специалистами.
   Мои первые ученики занимались клинико-нейрофизиологическими исследованиями. Это были пионерские работы, так как в психиатрической практике того времени компьютерные электроэнцефалографические исследования с картированием мозга практически не применялись из-за отсутствия современной аппаратуры. На нашей кафедре уже тогда быт аппаратно-технический комплекс ДХ-2000, на котором и проводились исследования.
   Кандидатская диссертация Носова Сергея Григорьевича была посвящена клинико-нейрофизиологическому прогнозированию лечебной эффективности нейролептиков при шизофрении (1997 год). Кандидатская диссертация Мамчура Александра Иосифовича - клинико-нейрофизиологической оценке депрессивных расстройств и оптимизации лечения антидепрессантами (1999 год). Наука была столь привлекательна для них, что они не побоялись променять работу в престижном отделении больницы на место старшего лаборанта на кафедре. С тех пор прошло больше 20 лет, мы и сейчас работаем вместе. Пройден путь от старшего лаборанта до доцента кафедры. Они пишут докторские диссертации, активно участвуют в различных проектах. С Сергеем Григорьевичем мы участвовали в международном проекте АNАР и проекте ВОЗ "Проявления психических заболеваний в странах Центральной Азии", с Александром Иосифовичем - в клинических исследованиях новых препаратов. Реализуя эти проекты, мы побывали во многих странах мира, по­знакомились с научной европейской культурой, увидели стиль работы западных ученых, что позволило нам организовать работу на кафедре по европейским стандартам. Наш совместный путь отмечен монографиями, научно-методическими пособиями и статьями.
   Кандидатская диссертация Чудаковой Ларисы Бориславовны (2000 год) была посвящена разработке лечебно-реабилитационных программ для детей и подростков с нарушенными формами поведения. Она начинала работать детским психиатром у моей мамы, которая в ту пору заведовала детским отделением и была главным внештатным детским психиатром Днепропетровской области. На 42-ом году своего заведывания отделением она передала это тяжкое бремя своей ученице, и мотивировала ее к написанию кандидатской диссертации. Лариса Бориславовна поступила в заочную аспирантуру на нашу кафедру и через 4 года успешно защитила кандидатскую диссертацию. Сейчас она заведует детским отделением и является главным внештатным детским психиатром области.
   Татьяна Юрьевна Больбот и Мария Георгиевна Бобро - два очных аспиранта кафедры, потомственные врачи. Параллельно с интернатурой, которую они проходили на нашей кафедре, они написали и защитили магистерские диссертации.
   Кандидатская диссертация Татьяны Больбот была посвящена психическим и поведенческим расстройствам у лиц молодого возраста с компьютерной зависимостью (клиника, коррекция, профилактика) (2005г.). Это была пионерская работа. Когда мы только ее начинали, в психиатрической больнице не было ни одного пациента с компьютерной аддикцией, а в МКБ-10 не было такого расстройства. Через 3 года только в нашу психиатрическую больницу уже поступило 38 компьютерозависимых пациентов, а с 2013 года в DSM-5 введен диагностический таксон "компьютерная зависимость". Результатом этой работы стала не только блестящая защита диссерта­ции, но и наш совместный патент на изобретение "Способ скрининговой диагностики компьютерной зависимости" и наша монография "Компьютерная зависимость: формирование, диагностика, коррекция и профилактика" (2006). Это была первая в Украине монография, посвященная компьютерной аддикции. Предисловие к ней на­писала Маресса Орзак, директор Бостонского центра исследований компьютерной аддикции. Сейчас Татьяна живет и работает в США.
   Кандидатская диссертация Марии Бобро была посвящена психическим расстройствам у больных с впервые выявленным туберкулезом легких (клиника, диагностика, коррекция) (2006). Особенный интерес представлял контингент пациентов. Дело в том, что мы изучали новую генерацию больных туберкулезом, ранее практически не встречавшуюся: люди с высшим и средним образованием, работающие по специальности (врачи, учителя, инженеры, медсестры, банковские служащие и т.д.). И психология, и психопатология, и отношение к лечению и реабилитации у них существенно отличались от традиционного контингента больных туберкулезом. Работа вышла очень интересной и актуальной. Сейчас Мария живет и работает в Киеве.
   Подлубный Виталий Леонидович, врач-психиатр из Запорожья, долгое время занимался эпилептологией. На одном из выездных циклов, которые мы проводили в Запорожье, он подошел ко мне и рассказал о своих наблюдениях и желании продолжить исследования в рамках диссертационной работы. Тема быта сфор­мулирована, работа запланирована. Кандидатская диссертация, посвященная психосоциальной реабилитации больных эпилепсией с расстройствами личности и поведения была защищена в 2006 году, через 3 года после нашей встречи. Сейчас он преподает на кафедре психиатрии Запорожской медицинской академии последипломного образования и работает над докторской диссертацией.
   Гура Эдуард Иванович был в группе наших первых врачей-интернов, которые обучались психиатрии и наркологии на кафедре в 1993 -1995 годах. До этого времени обучение врачей-интернов проходило только на базе Игренской психиатрической больницы. В науку он пришел, проработав больше 10 лет в наркологии и имея большую психотерапевтическую практику. Его кандидатская диссертация была посвящена реабилитации подростков, лишенных родительской опеки (2008 год). За время работа на кафедре Эдуард Иванович защитит кандидатскую диссертацию и внес психотерапевтический акцент в наш педагогический процесс. Была издана наша совместная монография "Реабiлiтацiя пiдлiткiв, позбавлених батькiвського пiклування" (Днепропетровск. 2009). Волонтерские посещения нашими врачами-интернами одного из детских домов города Днепропетровска, инициируемые им, стали обязательной составляющей интернатуры на нашей кафедре. Сейчас Эдуард Иванович работает доцентом кафедры педагогики и психологии Днепропетровского государственного института физической культуры и спорта.
   Шустерман Тамара Иосифовна тоже училась в интернатуре на нашей кафедре. Проработав врачем-психиатром 3 года в Днепропетровской областной психиатрической больнице, она поступила к нам в заочную аспирантуру. Она работала в отделении, где было много пациентов с первичным психотическим эпизодом. Меня уже давно интересовала проблема взаимоотношений и взаимовлияний в треугольнике "врач - пациент - родственники". Одну грань треугольника "врач - пациент" я попыталась изучить и описать в книге "Синдром выгорания у медицинских работников" (2004). Изучать вторую грань треугольника - "пациент - родственники" - я предложим Тамаре Иосифовне. Она блестяще справилась с задачей. Ее работа была пионерской. Диссертацию "Психокоррекция и профитакгика психической дезадаптации у родственников больных первичным психотическим эпизодом" она успешно защитила. Сейчас Тамара Иосифовна работает ассистентом на кафедре психиатрии, общей и медицинской психологии Днепропетровской медицинской академии.
   С Дукельским Александром Александровичем мы знакомы уже 35 лет. Мы вместе проходили специализацию по психиатрии в психиатрическом отделении больницы им. Мечникова, на базе которого тогда находилась кафедра психиатрии Днепропетровского медицинского института, возглавляемая профессором Викторией Петровной Блохиной. Потом наши пути разошлись. Я начата работать в Игренской психиатрической больнице, он - в психоневрологическом диспансере, где прошел путь от участкового врача-психиатра до заведу­ющего дневным стационаром, где впервые в Украине быта создана действующая модель дневного стационара для больных психоневрологического профиля на промышленном предприятии. Эта модель промышленной реабилитации быта удостоена диплома ВДНХ СССР. Потом мы встречались в институте им. В.П.Сербского у зам. Директора, профессора Инны Николаевны Бобровой, на многочисленных психиатрических конференциях, у моей мамы в отделении. Через много лет наши пути опять пересеклись в стенах Днепропетровской медицинской академии, где Александр Александрович возглавляет единственную в Украине поликлинику при медицинском ВУЗе. Его многолетнее стремление к научной работе было реализовано. Он стал выполнять кандидатскую диссертацию на нашей кафедре. В 2011 году он блестяще защитил диссертацию "Особенности клиники и терапии депрессивных расстройств у больных с ишемической болезнью сердца, которые перенесли стентирование коронарных артерий". Ранее этот контингент пациентов (стентированные) не изучался, а разработанные реабилитационные программы были очень актуальны и востребованы. Результаты наших исследований мы обобщили в двух монографиях и многочисленных публикациях. Свой богатейший психиатрический и психотерапевтический опыт он передает интернам и врачам-курсантам, которые обучаются на нашей кафедре.
   Вишниченко Сергей Иванович начал заниматься наукой, проработав в психиатрии более 25 лет. Свою врачебную деятельность он начинал психиатром в ПНД города Кривого Рога. Последние 20 лет он работает в системе МВД, где прошел путь от врача-психиатра до начальника отделения амбулаторной психиатрической помощи центра психиатрической помощи и профессионального психофизиологического отбора ОМО ГУ МВД Украины. Мысль о научной работе возникла у него, когда он быт у нас на курсах и услышал мою лекцию о синдроме выгорания у медицинских работников, а затем прочел и мою книгу. Он подошел ко мне с предложением изучить особенности синдрома выгорания у сотрудников органов внутренних дел. Рассказал о своем психотерапевтическом опыте применения символдрамы у лиц с психической дезадаптацией. Мы обговорили с ним дизайн работы, решив расширить поле исследований и изучить не только синдром выгорания, но и другие варианты психической дезадаптации с целью разработки профилактических и лечебно-реабилитационных программ для данного контингента исследуемых. В феврале 2014 года Сергей Иванович успешно защитил кандидатскую диссертацию "Профилактика психической дезадаптации у сотрудников органов внутренних дел". Когда мы планировали эту тему, мы еще не знали, какой архиактуальной она окажется к моменту зашиты диссертации. В связи со сложившейся в Украине исторической драматической ситуацией, разработанные нами профилактические и реабилитационные программы стали чрезвычайно востребованными.
   Кафедра - это коллектив единомышленников и коллег. Поэтому, кафедральная атмосфера определяется не только научными исследованиями, обобщенными в диссертационных работах, монографиях, научных публикациях и презентациях. Она во многом зависит от людей, работающих на ней. Хранителем истории, непосредственным участником кафедральной жизни длинною в 50 лет является ассистент кафедры, кандидат медицинских наук Матышко Тамара Викторовна. Она начинала работу на студенческой кафедре психиатрии старшим лаборантом еще в пору, когда единственную тогда кафедру психиатрии возглавляла И.В.Праздникова, а затем профессор В.В.Шостакович. Она стояла у истоков создания нашей кафедры, работая ассистентом еще на доцентском курсе по наркологии в г. Кривом Роге у профессора В.П.Блохиной. В 1986 году этот курс трансформировался в кафедру психиатрии ФУВ и Тамара Викторовна продолжала работать с профессором В.И.Полтавцом. Ее кандидатская диссертация, которую она защитила в ин-те им. В.П.Сербского, быта посвящена женскому алкоголизму. Наркологией она занимается до сих пор. Уже 28 лет мы работаем с Тамарой Викторовной вместе...
   За это время на кафедре работало много сотрудников, каждый из которых внес свой индивидуальный вклад в ее развитие и процветание. С каждым из них я прошла часть своего жизненного пути и каждый из них оставил на нем свой след. В разное время на кафедре работали: профессор В.А.Павлов, доценты Н.А.Ерчкова и С.В.Пхиденко, ассистенты В.В.Штенгелов, В.А.Лагутин, М.К.Белинская, В.П.Воецкая, В.Е.Семенихина. Ю.Н.Завалко и Э.И.Гура.
   В настоящее время на кафедре работают: доцент, к.м.н. С.П.Носов, д.м.н. В.В.Огоренко, к.м.н. А.И.Мамчур, к.м.н. А.А.Дукельский, к.м.н. Т.В.Малышко, очный аспирант Ю.Н.Шевченко и лаборанты кафедры: Н.В. Логвиненко и А.Ю. Евсеенко.
   Люди... Годы... Жизнь... Я иногда задаюсь вопросом: почему именно так сложилась моя судьба? Что или кто предопределил мой Путь? Безусловно, это мои родители, даровавшие мне жизнь и "психиатрическую судьбу", и вся моя большая семья, мой род. Я в неоплатном долгу перед ними. Мне также близка мысль Конфу­ция, который говорил, что каждый человек, появившийся в нашей жизни, является нашим учителем. Жизнь даровала мне встречи и общение с замечательными людьми, каждый из которых сыграл свою особую роль на перекрестках моей жизни.
  
   Я сижу в своем кабинете, расположенном в административном корпусе Днепропетровской областной клинической психиатрической больницы (историческое название Игренская). Больницы, которой в 2013 году исполнилось 116 лет и в которой все члены моей семьи проработали в общей сложности почти 200 лет...
   37 отделений, 1666 психиатрических коек и 86 врачей психиатров - так она выглядит в 2013 году...
   Мои первые врачи-интерны уже 20 лет работают в психиатрии. Некоторые из них в США, Германии, Испании, Израиле...
   В моем кабинете книжные полки до потолка. Одна полка занята моими монографиями, другая - подаренными мне книгами моих коллег и современников с дарственными надписями. На столе лежит ноутбук, множество листков с распечатанными фрагментами будущей книги. Почетное место занимает первая изданная книга моей старшей 10-ти летней внучки Габриэлтьг "The Flood". Большая, с авторскими цветными рисунками, на английском языке. Настоящая книга в твердом переплете. Ученику, выигравшему конкурс на лучшее сочинение на вольную тему, директорат школы в типографии издает книгу с этим текстом и рисунками. Тиражом 10 экземпляров. А рядом с этим раритетом, примостилась симпатичная аппликация моей младшей внучки, 5-летней Катеньки. Это самые ценные подарки, которые я получила на свой юбилей.
   Впереди - вторая часть Пути. С новыми книгами, учениками и путешествиями, со старыми друзьями, коллегами и любимыми мною людьми. С вечными ценностями. В атмосфере счастья и любви...

Днепропетровск 2013 -2014 гг.

0x01 graphic

   ____________________________________
    No Юрьева Людмила Николаевна 
   Впервые опубликовано в книге:
   Юрьева Людмила Николаевна: биобиблиографический указатель / Рефлексии. - Д.: Издательство "Новая Идеология", 2014, -260 с. ISBN 978-617-7068-21-0
  
   Содержание
  
   Википедия
  
   Глава 1. Биографическая рефлексия
  -- На полпути к небу
  
   Глава 2. Генеалогическая рефлексия
  -- 180 лет служения психиатрии
  -- Генеалогическое научное древо
  
   Глава 3. Творческая рефлексия
  -- Диссертации Л. Н. Юрьевой
  -- Актовая речь
  
   Избранные статьи
  -- Социокультуральная динамика осознанного суицидального поведения
  -- Суицидологическая ситуация в Украине: статистика и эпидемиология
  -- Клинические и психологические особенности психической дезадаптации у родственников больных с первичным психотическим эпизодом
  -- Некоторые характеристики ментальности и эмоционального состояния врачей-психиатров
  -- Может ли синдром выгорания у сотрудников психиатрических служб быть обстоятельством, смягчающим юридическую ответственность?
  -- Анализ оценки ожидаемых результатов реформирования психиатрической службы Украины
  -- Историогенез шизофрении: от классической эпохи к эпохе постмодернизма
  -- Формирование киберкультуры: от клинописи к Интернету
  
   Глава 4. Ретроспективная рефлексия
  
   Библиографический указатель
  -- Монографии
  -- Учебные пособия, учебники
  -- Учебно-методические работы
  -- Депонированные рукописи, информационные листы и патенты
  -- Хронологический указатель научных трудов
  -- Алфавитный указатель соавторов
  
   Глава 5. Педагогическая рефлексия
  -- Диссертационные работы, выполненные под руководством профессора Л.Н.Юрьевой
  
   Глава 6. Межличностная рефлексия
  -- Список публикаций и интервью в массмедиа
  -- Поздравления
  
  
   Также опубликовано в электронном культурологическом журнале РЕЛГА www.relga.ru:
   http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=3964&level1=main&level2=articles
   и
   http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=3979&level1=main&level2=articles
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"