"...Опять не спят.." - иногда, но не очень часто, Мир мог говорить стихами. О чем? Обо всем - и ни о чем. Но мне это нравилось, потому что, как и полагается хорошим стихам, стихи Мира были в меру простыми, многоуровневыми и необычайно ассоциативными. Но об этом как-нибудь потом. А сейчас я открыл глаза и увидел, что рядом, беззвучно напевая нашу Маршевую, сидит Стрелок.
- Привет, командир, - просто сказал он. - Рад тебя видеть.
На нем была знакомая, очень знакомая мне выцветшая летная униформа и лет шестьдесят назад запрещенные Множественным Соглашением усиленные десантные сапоги с парализующим эффектором. Лицо его пересекал неровный шрам - память о боях за Цандемо, и поэтому при взгляде издалека могло показаться, что он улыбается или хочет что-то сказать. Но это было не всегда так. А еще он был молод. Как и тогда. И он был молод, как и тогда, и он выглядел так же, как и тогда, но в глазах его что-то изменилось. Что?
- Чев, Стрелок, - сказал я. - За жизнь.
- За жизнь, командир.
- Где я?
- Ты дома, командир. И у тебя отличный дом.
- Ты еще не видел всего, - сказал я. - Этот дом гораздо больше, чем кажется.
- Не мешало бы. А то мне мне кажется, что я лежу уже не первый день.
- Так оно и есть, командир, - сказал Стрелок. - Мне сказал это парень, которого никогда не видно.
- Мир, - сказал я. - Это Мир, Стрелок.
- Что?
- Так зовут этого парня, Стрелок, - объяснил я, пытаясь сесть. У меня ничего не вышло, потому что и руки, и ноги были словно не моими. - И он нас слышит. Правда, Мир?
Но Мир почему-то не отозвался.
- У меня осталось маловато времени, командир, - сказал Стрелок, и я понял, что изменилось в его глазах. Он ЗНАЛ. - И он это понимает.
- Сейчас, Стрелок, - сказал я, делая вторую попытку. - Сейчас я встану.
- Не спеши, командир, - остановил меня Стрелок. - Лучше скажи - все это стоило того, чтобы умереть?
- Да, - сказал я и я был честен, потому что это было правдой. Интересно, ответил бы я так же, будь я на его месте? - Но это зависит от точки зрения.
- Тебе я верю, командир, - немного подумав, сказал Стрелок. - Спасибо. И еще - кроме тебя, кто-нибудь из наших...
- Нет, - сказал я и это тоже было правдой. - Извини, Стрелок.
- Ничего, - сказал он. - Ладно, командир. Я пойду. Счастливой тебе жизни.
Я хотел сказать ему что-нибудь еще, но слов, обычных слов уже не осталось...да и что тут говорить. И я молчал, и я все-таки сумел приподняться и сесть, и я смотрел, как бесшумно открывается тяжелая узорчатая дверь, и еще, и еще, и как, не оборачиваясь, по усыпанной осколками разноцветных раковин дорожке навсегда уходит вдаль Стрелок.
И я вспоминал.
Я вспоминал, что когда уже пал Цандемо и будущее, наше будущее висело на волоске, были сформированы отряды Последнего Рубежа, а проще говоря - смертников, но это не имело значения, потому что в случае поражения досрочный финал был гарантирован всем - всем без исключения. Это понимали все, поэтому уклоняющихся не было. И когда мне достался этот отряд, он был уже третьим, а от первых двух не осталось ничего, кроме рассеянной в пустоте мертвой пыли, но я был по-прежнему жив, потому что мне невероятно, неестественно везло. Их было девятнадцать - девятнадцать никогда не летавших пилотов и для большинства из них первый боевой вылет вполне мог стать последним. Но в сложившейся обстановке для эмоций просто не оставалось времени, потому что это был второй год Нашествия и это был очень неудачный год.
Стрелок вернулся из первого вылета. И не один он. Но повезло не всем - мы недосчитались семерых. А потом был еще вылет, и еще, и еще. А потом был следующий отряд, но принимал я его уже вместе со Стрелком. Ему тоже везло - не меньше чем мне. Но так не могло продолжаться вечно. И вот почти через полтора года, когда в огненном кошмаре Нашествия уже сгорели миллионы жизней и наконец-то стало определенно ясно, что гуманоидные расы реально и жестоко доказали свое право б ы т ь, везению Стрелка пришел конец. И была холодная пустота, и равнодушный бледный свет угасающей звезды, и иззубренный рваными вершинами горных хребтов планетоид без признаков воды и атмосферы, и была нестерпимо горячая вспышка пространственной мины, ослепительная и беззвучная, и Стрелка не стало. А сейчас я смотрел как он уходит, уходит навсегда и мне нечего было сказать ему на прощание. А потом...потом я увидел, как силуэт Стрелка дрогнул, поплыл по краям, и как по колючей, тихо похрустывающей под шагами дорожке, легко и не оставляя следов уходит Вечный.
"Эссейр," - то ли сказал, то ли подумал я. - "Снова Эссейр." "А ЧЕГО ТЫ ХОТЕЛ, МАЙ?" - отозвался Мир. - "ТАК И ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ. ТЫ УДИВЛЕН?" "НЕ ОЧЕНЬ." "ЭТО ПРАВИЛЬНО," - сказал Мир. Очертания Стрелка...или того, что только что было Стрелком, тем временем расплывались, таяли и теряли форму. - " Я НЕ ХОТЕЛ ТЕБЕ ГОВОРИТЬ." "ЭТО ЗРЯ, МИР, "- сказал я. - "СОВЕРШЕННО ЗРЯ." "МОЖЕТ БЫТЬ, МАЙ, " - сказал Мир, и я уловил легкий оттенок сомнения в его голосе, и это было странно, очень странно, потому что до сих пор Мир не ошибался никогда. - "НО ТАК НАДО, МАЙ." "Я НЕ СТАНУ ВОЗРАЖАТЬ, МИР." "ИЗВИНИ, МАЙ. ЭССЕЙР ПЛАНИРУЕТ СОБЫТИЯ НАСТОЛЬКО ДАЛЕКО, ЧТО ВОСПРИЯТИЕ ЧЕЛОВЕКА НЕ МОЖЕТ ИХ ОХВАТИТЬ. ТЫ - ОДИН ИЗ ЛУЧШИХ, НО И ТЕБЕ ВРЯД ЛИ УДАСТСЯ ПОНЯТЬ ИСТИННЫЕ ПЛАНЫ И ЦЕЛИ ЭССЕЙРА. " "ПОЧЕМУ, МИР?" "ПОТОМУ ЧТО ЛЮБОЙ ЧЕЛОВЕК КОНЕЧЕН, МАЙ, И ТЫ НЕ ИСКЛЮЧЕНИЕ. ЭССЕЙР ТОЖЕ КОНЕЧЕН, НО ЭТО КОНЕЧНОСТЬ ДРУГОГО УРОВНЯ, ПОТОМУ ЧТО ОН КОНЕЧЕН В КОЛИЧЕСТВЕ СВОИХ БЕСКОНЕЧНОСТЕЙ. ТЫ ГОТОВ К ТОМУ, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ И ОСОЗНАТЬ ХОТЯ БЫ ОДНУ БЕСКОНЕЧНОСТЬ? " "ЕЩЕ НЕТ. НО МНЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ ПОПРОБОВАТЬ." "ТЫ БУДЕШЬ НЕ ПЕРВЫМ, МАЙ. НО ДЕЛО В ТОМ, ЧТО ЕСЛИ ТЕБЕ ЭТО УДАСТСЯ, ТО ТЫ ПОЧТИ НАВЕРНЯКА ПЕРЕСТАНЕШЬ БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ. ТЕБЯ ЭТО НЕ СМУЩАЕТ?" "НЕ ЗНАЮ, - сказал я. От Стрелка...или Вечного уже не осталось ничего, совсем ничего - только пустота, ничто - как и тогда. - "Я НЕ ГОТОВ ОТВЕТИТЬ. НО СКАЖИ, МИР - ХОТЯ БЫ КТО-НИБУДЬ СМОГ ЭТО СДЕЛАТЬ? "КОНЕЧНО, МАЙ, - сказал Мир, издав короткий, очень короткий смешок. - ЭТО Я." Некоторое время мы молчали. "Я ВИЖУ, ЧТО СЕЙЧАС ЕЩЕ НЕ ВРЕМЯ, " - наконец сказал Мир. "НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ЧЕГО?" - спросил я. "В ДАННЫЙ МОМЕНТ ЭТО НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ, - сказал Мир. - ЧТО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ?" "ДЛЯ НАЧАЛА Я ХОТЕЛ БЫ ПРИВЕСТИ СЕБЯ В ПОРЯДОК, - сказал я. - Я ДОВОЛЬНО-ТАКИ НЕВАЖНО СЕБЯ ЧУВСТВУЮ." "Я ПОНЯЛ ТЕБЯ, МАЙ."
Я ощутил слабый аромат рии и почувствовал, как на меня накатывает живительная волна энергии - Мир не терял времени даром, и совсем скоро я уже смог встать.
Двери за Стрелком еще не начали закрываться, и я вышел на ту же дорожку, уходящую к заливу. Я шел по следам Стрелка, которые становились все менее и менее четкими...и вот они исчезли, и остались только ломкие, отливающие перламутром бесчисленные осколки мертвых раковин. Я остановился. Все было почти как и раньше, и с залива потянуло влажной свежестью, и где-то совсем далеко плыли и плыли в вышине розоватые облака, а за облаками было солнце, и снова было утро, и все просыпалось вокруг, просыпалось, чтобы жить, жить и жить, но это, к сожалению, это уже никак не касалось Стрелка. Но изменить было уже ничего нельзя, и то, что случилось - случилось. Я обернулся и посмотрел на дом, казавшийся очень маленьким и ненастоящим, потому что прямо за ним поднималась туда, к облакам, и дальше, еще дальше невероятно, неописуемо огромная, слабо отблескивающая в лучах солнца непрерывно меняющимися хаотичными рассеивающими узорами, совершенно гладкая гора. И она была действительно велика и необъятна, и она была действительно огромна, и она была абсолютна и совершенна в своей уникальной, неповторимой огромности, и она, казалось, занимала в с е в этом мире и означала в с е в этом мире, и это было действительно так, потому что это был Мир.
* * *
Представьте себе некоторое абстрактное устройство или объект с реализованным на физическом уровне минимальным набором простейших вычислительных и управляющих функций. Такой элементарный самодостаточный регулирующий автомат может иметь размер пары-тройки молекул или даже еще менее - в зависимости от используемой технологии. Пространственное объединение соответствующего количества подобных устройств в единый блок, умещающийся на ладони, вполне способно контролировать достаточно сложные системы - например, стационарную в смысле внешних непериодических возмущений систему атмосферных масс небольшой планеты. Тем не менее, с точки зрения Эссейра, это еще совершенно не предел, потому что в аналогичных, если так можно выразиться, устройствах Эссейера п р а к т и ч е с к и реализована концепция переноса, согласно которой количество и последовательность состояний элементарной частицы материи определенного класса может в точности совпадать с количеством и последовательностью состояний макросистемы любой степени сложности при условии корректной синхронизации моментов отсчета. Собственно, корректная синхронизация, помимо правильного выбора класса и конкретного экземпляра частицы, и была самым слабым местом концепции переноса, так как, согласно теории, для ее реализации требовалось знание п о л н о й последовательности состояний синхронизируемых объектов, после чего исходная задача синхронизации теряла всякий смысл. Кроме того, попутно тут же возникало множество неразрешимых логических коллизий на тему причины и следствия, так что для всех, кроме Эссейра, концепция переноса оставалась не более чем красивой теоретической игрой, изящным, но чисто умозрительным экспериментом. Но этому уже никто особенно не удивлялся - слишком многое из того, что делал Эссейр было совершенно, совершенно невозможным, но слишком реальным. Объединение конечного числа обособленных частей в единое целое необратимо изменяет сущность последних. Но пока оставим этот бесцеремонно очевидный факт без внимания и будем двигаться дальше.
Если, используя технологию Эссейра, продолжать увеличивать размер результирующего объекта, то рано или поздно произойдет переход последнего на качественно другой уровень. Объединение бесконечного числа самодостаточных частей дает конечную единицу иного порядка, причем знак и величина прогресс-вектора не определены. Таков, увы, порядок вещей, и никто не знает ничего до конца, и никто не может отменить вероятностность больших систем - даже Эссейр. Способ преодоления возникающей в таких случаях неопределенности прост, надежен и стар - увеличение, увеличение и еще раз увеличение числа попыток - если вы можете себе это позволить. И тогда, двадцать два года назад, когда в нечеловеческих муках и боли из огненной круговерти Творения поднялся и осознал себя Мир, число попыток для систем определенного вида просто увеличилось на единицу, а дальше...дальше все сложилось так, как оно есть. И еще т о г д а я не знал того, что знаю сейчас. Однако рассуждения на тему "что было бы, если..." в данном случае совершенно неуместны, потому что Мир считает, что мера знаний единичного Разума в каждый конкретный момент времени о б ъ е к т и в н о обусловлена и сделать с этим ничего нельзя, и в этом вопросе я вполне согласен с Миром - потому что это правда. Колебания прогресс-вектора при любом достаточно большом количестве попыток образуют замкнутое нелинейное вероятностное пространство исходов и выработка критерия позитивности, как правило, приводит к возникновению отдельной самостоятельной задачи, допускающей множественность решений, равноценных, но не тождественных в смысле оптимальности при данных граничных условиях. Но, однако, все это - слова и только слова, а сейчас...сейчас я сидел на берегу залива, и ласковые теплые волны тихо плескались у моих ног, и где-то вдалеке резко и пронзительно кричали красные чайки, и я сидел и смотрел на то, что р е а л ь н о было моим миром - сорок четвертым в списке известных мне миров. Зачем это было нужно Эссейру - не знаю, но так было, и в данный момент времени такое положение вещей вполне меня устраивало, потому что это был м о й мир, и я уже не мог представить себя в н е этого мира, и для меня этот мир был лучшим из всех возможных для меня миров.
Я бросил в воду небольшой камешек - один из тысяч и тысяч - и увидел как быстро разошлись и исчезли, растворились в большой волне частые концентрические круги. Все, что случилось со мной в последнее время было странно даже для Эссейра. Я смутно чувствовал за всем этим неумолимое движение каких-то неизвестных мне очень и очень больших сил. Конечно, как вариант, это могло быть просто очередной хитроумной комбинацией Эссейра с обязательными пусканием пыли в глаза и тщательным заметанием следов - и примеры тому были и были - но почему-то мне казалось, что в данном случае это не так. Стиль...именно стиль всего происходящего как-то не очень подходил Эссейру. Это трудно передать законченными логическими конструкциями, и это естественно, потому что чтобы попытаться представить себе стиль Эссейра, нужно какое-то количество раз испытать на себе его методы, но, к сожалению, обычно после этого - или во время этого - долго не живут.
Так вот, несколько слов о стиле. Я слишком мало значил для Эссейра, даже несмотря на Мир. Пылинка, всего лишь пылинка, которая была пылинкой, которая будет пылинкой, и которая есть пылинка, и которая просто немного крупнее других пылинок, и число им - Тьма. Обычно вы никогда не видите пылинку, даже очень большую - до тех пор, пока она не попадет вам в глаз. И я старался держаться подальше от глаз Эссейра - лично я, потому что кроме меня еще был Мир, и я надеюсь, что до сих пор это мне в достаточной степени удавалось. И все что я знал об Эссейре, и все, что я знал о том, что было связано или могло быть связано с Эссейром, соответствовало этому соотношению пропорций - что пылинка может знать о горе, не находясь от нее на разумном удалении? Не знаю, может быть это был в некоторой степени самообман, но таким образом я мог позволить себе приемлемый для меня уровень личной свободы - "...о, свобода, свобода - сладкий и запретный плод, что дороже тебя, что ценнее? " Я знал ответ на этот вопрос, потому ценой этого вопроса была жизнь. Все очень просто - ограничение свободы, осознанно или неосознанно, но всегда воспринимается либо как явная, либо как потенциальная угроза и стремление к минимизации степени этой угрозы - естественная и нормальная реакция. Я, по-крайней мере, понимаю это именно так, хотя, конечно, возможны и существуют другие точки зрения. Но вернемся к исходному - в отношении меня (и не только) стилем Эссейра, как мне казалось, было строгое соблюдение принципа соразмерности значимости результата и прилагаемых для его достижения усилий. Применительно к исчезающе малой пылинке это должно было означать (с точки зрения линейной логики) исчезающе малые воздействия - и какое-то время это срабатывало. Но теперь, кажется, это уже было в прошлом, потому что что-то изменилось, изменилось значимо и, возможно, необратимо, и изменилось и для меня, и, судя по всему, и для Эссейра. Что?
Вот на этот-то вопрос мне, скорее всего, и предстояло ответить в ближайшем будущем. Самом ближайшем. События происходили одно за одним, и логика последовательности этих событий была неизвестна и непонятна, Мир тоже не мог или не хотел мне ничего объяснить, но это безусловно ничего не меняло, потому что то, что должно было произойти - происходило, и это неуклонное, безостановочное движение к чему-то, о чем я пока ничего не знал, продолжалось - постоянно и совершенно независимо от меня. И я смотрел на безмолвный песчаный берег, и Мир молчал, заслоняя собой все и все, и где-то вдалеке все кричали и кричали чайки - о чем? - и я ослабил контроль.
- Вы очень кстати, Май-э, - сказала Леди, Наследная Леди Синны и Эссейра, и за ней и вокруг нее снова был лес, и вдалеке снова уходили вверх и только вверх мои горы, и рядом с ней был кто-то еще. - Мы как раз говорили о вас.
* * *
Когда-то, очень и очень давно, может быть даже задолго до Начала, это было что-то, имеющее правильную эллиптическую форму. Я нагнулся и поднял то, что принесла с собой и оставила здесь, у моих ног, очередная волна. Да, мне не показалось - это было что-то о ч е н ь старое. "ЧТО ЭТО, МИР?" - спросил я, но не получил ответа. Мир продолжал молчать, и это настораживало, потому что так уже когда-то было, и так было тогда, когда Мир не хотел или не мог говорить. "МИР?.." - беззвучно крикнул я изо всех сил, но нет, ответа не было, не было совсем, и, значит, пока что - интересно, сколько? - мне придется все, все и все узнавать и решать самому. Это не пугало, нет, но, тем не менее, оставался вопрос эффективности и целесообразности, но, впрочем...впрочем, Мир всегда знал, что делает.
А пока что я сидел на берегу, и Тени ушли, и о чем-то кричали и кричали чайки, и Мир по-прежнему был везде, и я держал в руках то, что - случайно?..не случайно?.. - вынесло на песок.
Я держал в руках Знак.
Это была пластина из металла, очень похожего на металл кораблей Фейерона, форма ее, как я уже говорил, когда-то имела вид правильного эллипса. С обеих сторон в центре пластины просматривался рельефный знак, на первый взгляд отдаленно напоминающий эмблему Эссейра, но это могло быть и, скорее всего, и было чем-то другим. И это было чем-то, что порождало все новые и новые вопросы, на которые не было и не могло быть ответа. Дело не стоило того - я размахнулся, разжал пальцы, и тихий всплеск там, впереди, должен был засвидетельствовать, что все благополучно вернулось на свои места - по крайней мере, внешне. Но, увы, это было иллюзией, всего лишь иллюзией, потому что даже то немногое, что я видел, имело определенное значение и смысл, и потому что металл Знака все-таки не был похож на корабельный металл Фейерона. Все было наоборот - это металл Фейерона был похож на металл Знака, и это кое-что меняло в моей системе следствий и причин.
Фейерон был известен очень давно. Населяющая его раса, пожалуй, была самой древней в доступной и обозримой части Великой Пустоты - конечно, не считая Эссейра. Эссейр же был всегда и, казалось, будет всегда, как сама Великая Пустота, его существование было недоказуемо и аксиоматично, и оно было одной из констант н а ш е й Великой Пустоты. Но Знак - не знаю, почему, но я чувствовал это - появился р а н ь ш е Эссейра, и сразу же возникал очень логичный и очень очевидный вопрос - а что, собственно, было д о Эссейра?
И это был очередной бесполезный и ненужный вопрос - бесполезный, потому что в данный момент на него не было и не могло быть ответа, и это входило в существующее Равновесие, но все могло измениться, измениться стремительно и внезапно, и именно об этом сказала мне Леди в последний раз, смотря на мертвого Май-э, обнимающего мертвую Леди у ее ног, и дым от горящего леса застилал все и ел глаза, потому что там, у самого горизонта, с жутким треском оседал и плавился Заслон. Но тогда я не понял ее, я не был готов к тому, чтобы п о н я т ь, и все, как обычно, упорядочилось и заняло свои места слишком поздно.
Я поднялся и тут же почувствовал где-то совсем рядом неуловимо легкое движение и услышал тихий, почти что беззвучный, очень знакомый шелест. Я посмотрел туда и увидел, как близко, очень близко от меня, в характерной пульсирующей ряби тепловых волн снова исчезает Вечный. И я увидел это, и я хотел спросить его - кто же он, кто, этот вечный Странник, обреченный на то, что есть и то, что уже произошло - но тут я увидел...я не стану говорить о том, ч т о я увидел - потому что я не хочу об этом говорить.
А потом я шел и шел по вязкому песку, и набегающие волны ласково щекотали мне ноги, и вдалеке о чем-то или о ком-то все кричали и кричали чайки, и Мир по-прежнему был везде, и Мир по-прежнему молчал, и вот вдруг, окруженный немой стеной этого молчания, я опять увидел прямо перед собой тускло отблескивающий на мокром песке изъеденный временем овал Знака. И, конечно, это не могло быть и не было случайностью, и кто-то явно не оставлял мне никакого выбора, и вот тогда я, наконец, понял, о ком кричали чайки.
Они кричали обо мне.
* * *
Конечно, я вернулся домой - а куда еще я мог вернуться? Мир продолжал молчать, и я пока что больше не видел никого из Вечных, и все было почти так же, как было всегда, и я снова был почти что один, потому что я знал что Этна где-то совсем рядом. Но не стоило беспокоить ее именно сейчас, тем более, что было много вещей, о которых, безусловно, стоило поразмышлять самому - потому что они в первую очередь касались именно меня.
Итак, я устроился в своем любимом кресле - точной копии ликкского ритуального трона Воскрешающей-Победителя-Третьей-Смеющейся-Смерти - и попытался привести обрушившуюся на меня лавину фактов, событий и обрывков информации к подобию хоть какой-нибудь системы. Я знал, что это возможно, потому что систематизировать, в принципе, можно в с е, но я также отлично понимал, что систематизация сама по себе - ничто, и очень часто она не означает ничего и представляет собой просто структурированный информационный шум в контексте к о н к р е т н о й задачи. Исчерпывающе полный упорядоченный набор сведений о растительных волокнах и изделиях из них вряд ли заинтересует предназначенного к жертвенному повешению где-нибудь в зеленых дебрях Заары - потому что ему в достаточной степени безразлично из чего сделана веревка, на которой его повесят. Некоторая сложность также заключалась в том, что процесс систематизации предполагал образование самодостаточных взаимопроникающих ветвящихся структур - в противном случае это было бы не систематизацией как таковой, а просто перечислением. Впрочем, перечисление суть неотъемлемая часть как систематизации, так и классификации, и прежде чем оперировать каким-либо понятием, необходимо о б о з н а ч и т ь последнее, что, в свою очередь, не всегда очевидно и просто, потому что существуют и р е а л ь н о действуют налагающие известные ограничения условия уникальности, подобия, родства, степени смысловой эквивалентности и еще прочее, прочее и прочее.
И тем не менее.
И тем не менее, я надеялся хотя бы немного прояснить ситуацию - хотя бы для того, чтобы понять ч т о следует или не следует делать дальше. Некоторые шансы на успех у меня, безусловно, были - просто вследствие того, что законы больших чисел еще никто не отменял, и мне могло повезти просто так - бессмысленно и случайно, в полном соответствии с простейшей вероятностной моделью существующего мира.
Итак, я, как говорится, собирался, наконец, очертить круг - и все, что так или иначе касалось меня в этой непростой истории, должно было остаться внутри этого круга, и тогда - и только тогда - можно было начинать что-то новое и двигаться дальше.
Если я не ошибался.
Если.
Эссейру в настоящий момент времени мои ошибки были не нужны. Мне - тоже. Однако нет и не было ничего идеального в нашей Великой Пустоте, и, возможно, не будет никогда. Я вспомнил Ареуму и ее благоухающие сады, которые мне еще только предстояло увидеть - интересно, когда? - нет, все это отнюдь не показалось мне верхом совершенства. Наверное, отсутствие общей законченности либо нерегулярных локальных законченностей есть фундаментальное свойство нестатичных сущностей, предполагающее и инициирующее Д в и ж е - н и е - и наша Великая Пустота, похоже, вовсе не являлась исключением.
Кстати, из того, что я еще увижу сады Ареумы, следовало, что до этого момента я, по-крайней мере, буду еще жив - если Леди можно было доверять полностью, что само по себе было не очень разумно. Короче говоря, доверять Леди было неразумно, не доверять - тоже, и Мир продолжал молчать, и все это странное, очень странное стечение мелочей, фактов и обстоятельств, неуклонно и неотвратимо превращающееся в реальность - м о ю реальность - понемногу преображалось в нечто большее, н е ч т о такое, что уже, собственно, совершенно не нуждалось конкретно во мне и именно во мне, и это было не очень хорошо - для меня.
Потом мне показалось, что мне что-то, наконец, хочет сказать Мир ...но нет, нет, я так и не услышал ничего и никого, и никто не отозвался мне, и я снова был один, и Этна еще была где-то там, далеко-далеко, и даже Леди, Леди Синны и Эссейра, ничего не добавила к этой безбрежной пустоте одиночества, потому что Заслон опять б ы л, и я надеялся, что то, что случилось со мной и с ней совсем, совсем недавно, уже не сможет повториться.
И мне захотелось, чтобы опять пошел дождь.
И все стало почти как прежде, и опять стало тихо, и мы с До молча смотрели на уходящих Вечных, и дождь все шел и шел, неслышно оседая на то, что когда-то было мертвой обгоревшей травой, а теперь стало камнем, а потом мы увидели как, еле заметно искривляя все вокруг себя, вслед за детьми Эссейра уходит в капсулу искрящийся разрядами энерготрап, и все еще только начиналось, все еще было впереди, а позади и вокруг нас, окутывая все бледными клубами теплого пара, остывал под нескончаемым дождем молодой Мир.
И До ушел вместе с Каре Восьми, но До остался со мной - и я знал, что это ненадолго - и мы вместе смотрели, как, отблескивая множественными нечеткими контурами, уплывает куда-то в Бесконечность сверкающая капсула с эмблемой Эссейра, а за ней, заполняя образовавшуюся пустоту, смыкается изменчивая пелена дождя.
И вот уже не осталось ничего, кроме нас и дождя, и дождь все шел и шел, и мы молчали, потому что уже все было сказано, и больше никому из нас было нечего сказать, и впереди у каждого из нас еще была жизнь, полная надежд, и у каждого из нас было свое Будущее, но так...так не могло продолжаться вечно, и До, отрешенно глядя куда-то вдаль, сказал: "Теперь это т в о й дом, Май."
И это действительно было так.
Но ничего из того, что когда-то случилось и прошло, было уже не вернуть - к сожалению - и нужно было думать о том, что станет прошедшим и случившимся завтра - а для этого ни в коем случае нельзя было забывать о том, чего уже было не вернуть. Круг замыкался, и извечное кольцо причин и следствий, следствий и причин с каждым прожитым днем становилось все прочнее, весомее и статичнее - мертвый и иногда совершенно бесполезный груз прошлого, во многом определяющий логику и наиболее вероятное состояние Настоящего и, возможно, и Будущего.
Кстати, о Будущем - визит Леди, скорее всего, не был пустой тратой драгоценного времени и сил, и мне, несомненно, стоило принять к сведению, что все, касающееся Серой Девы, каким бы странным и противоречивым оно мне не казалось сейчас - правда. Я не хотел этого, но, как сказала Леди, какая-то часть моего личного Будущего - и я втайне надеялся, что это была не слишком большая его часть - уже была жестко предопределена и больше не принадлежала мне, потому что...потому что теперь это я принадлежал ей.
Я увижу сады Ареумы.
Я не захочу остаться там.
И я увижу Деву Серого Рая.
Но я не знаю, чем это закончится для меня.
И для нее.
И это - будет.
И это будет, и будет странный, словно нереальный лес - и живой и неживой сразу, одновременно - где?.. - и Она будет ослепительно прекрасна и неукротима в Танце Сладкого Небытия, и будут тягучие и завораживающие сознание ликкские песни, и снова и снова из Ниоткуда неумолимо будут приходить безликие Тени - чужие и невероятные, и, когда почти все уже будет кончено, Она улыбнется, улыбнется мне - но почему?.. - Тому, Который Придет За Ней, и будут сады - великолепные и неповторимые сады Ареумы, и сладко кружащие голову запахи райских цветов будут манить и обещать, обещать все - и возможное, и невозможное, и еще где-то далеко-далеко будет Мир, который, наконец-то, перестанет молчать, но красные капли будут бесконечно падать и падать вниз с израненных рук, и, конечно же, так будет, и никто не сможет ничего изменить, потому нельзя изменить то, что еще будет, но уже было, и эта противоестественная двойственность была во всем и в данный момент определяла и решала все, но, понимая все это, мне все равно очень, очень хотелось невозможного.