Наконец-то я видел настоящий сон. Он был солнечным и светлым, каким и положено быть настоящему сну, и краски и цвета этого сна были яркими и непередаваемо свежими, и мы с Этной и До стояли на очень, очень знакомом мне берегу, и тихо шелестели волны, и красные чайки, почти касаясь крыльями воды, что-то кричали нам издалека, и это были не Тени Этны и До - это действительно были Этна и До, и я знал, что это сон, и я не хотел просыпаться, и одна из волн, рассыпаясь в мокрую пыль, окатила нас мелкими солеными брызгами, и Этна засмеялась и взяла меня за руку.
- Посмотрите на небо, - сказал До. - Сегодня совсем нет облаков.
- А это имеет какое-то значение? - спросила Этна. Волосы ее были влажными, и мне хотелось дотронуться до них.
- Сегодня - да, - сказал До. Он был подчеркнуто серьезен и он смотрел на нас.
- Почему? - серьезно спросила Этна, но глаза ее смеялись.
- Спросите об этом Мая, - сказал До.
- Не сейчас, - сказала Этна, и я был согласен с ней. - Правда, Май?
- Да, - сказал я. - Слишком хороший день для чего-то серьезного.
- Не мы выбираем время, - сказал До.
- Мир сказал, что сегодня я могу ни о чем не беспокоиться. И я ему верю.
- Он ошибся, - мягко сказал До. - Он тоже может ошибиться.
- Мир никогда не ошибается, - сказала Этна. - Категория ошибки ему неизвестна.
- Не стану с вами спорить, - сказал До, но я видел, что он чего-то не договаривает.
И какое-то время мы стояли и просто смотрели на залив, и Этна держала меня за руку, и воздух был свеж и солоноват на вкус от взвешенной в нем влажной пыли, и солнце играло бликами на верхушках бегущих волн, и за всем этим, и за нами - потому что мы тоже были частью всего этого - молча и непрерывно наблюдал окружающий все и включающий в себя все Мир.
И это молчание не было случайностью.
И я знал это.
И я по-прежнему знал, что это сон, и в то же время это был слишком, слишком реальный сон, и это тоже что-то значило, и рука Этны в моей руке была настоящей, теплой и живой, и я по-прежнему не собирался просыпаться, потому что я не был уверен до конца, что это не происходит наяву, и это сомнение перевешивало знание, и мне очень, очень хотелось, чтобы это действительно было так.
- Вы правы, - сказал До. - Сегодня очень хороший день. В такой день вспоминается многое.
- Например? - сказал я.
- Деревянный меч, - сказал До.
- Да, - сказал я. - Я помню.
* * *
Это было, когда я, как и многие, еще искал свое место в Великой Пустоте, и до того, как появился Мир, было еще очень, очень далеко.
И, как-то незаметно для самого себя, я застрял на одной из отсталых планет на долгие четыре с лишним года. Планета называлась...впрочем, это не имеет особого значения с точки зрения сути повествования. Итак, это было, когда уже почти три года, три стандартных года - именно стандартных, что важно, потому что, как я узнал много, много позднее, не всякий год и не во всяком месте одинаков. Но тогда я был молод, и такие мелочи не имели для меня особого значения - я уже торчал в этом забытом всеми и всеми месте - просто потому, что так сложились обстоятельства. Развлечений тут было не то, чтобы маловато - их не было совсем, если не считать граничащих с безумием вылазок в местные джунгли, откуда не вернуться было гораздо проще, чем вернуться. Местное население по многим причинам, включая вышеназванную, вымирало с катастрофической скоростью, и ситуацию поддерживало в относительном равновесии лишь то, что размножались они еще быстрее - если будет уместно так выразиться в отношении совершенно типичных гуманоидов. Меня извиняет лишь то, что такой, можно сказать, аномальной плодовитости я больше не видел нигде. Чем-то они неуловимо напоминали мне больших и неуклюжих насекомых - слишком, слишком больших для этой жизни, совершенно и очевидно не приспособленных к ней, неизбежно и непрерывно гибнущих, и стремящихся во что бы то ни стало успеть воспроизвести себя. И, судя по тому, что в целом численность населения очень, очень медленно, но росла, это им вполне удавалось.
И, казалось, вся остальная Великая Пустота просто не существовала здесь, перестала быть или просто растворилась в Небытии, потому что ничто здесь не напоминало о том, что где-то возможна, и, возможно, даже существует другая, отличная от этой, жизнь, которая не сводится к бесконечной и очень, очень быстрой веренице рождений и смертей - эквивалентных и почти что тождественных друг другу в смысле практически полного отсутствия во всем этом какого-либо смысла, и превратившихся просто в какую-то никому не понятную самоцель.
Если не считать Отдаляющих Смерть.
По всей планете, везде, где это требовалось, были разбросаны мобильные диагност-центры, совмещенные с аппаратной, лабораторией и операционной, и там были лучшие из всех известных в Великой Пустоте препаратов, и там работали лучшие из лучших, и они действительно были Отдаляющими Смерть, но слишком, слишком часто было уже слишком поздно.
Никто, и я в том числе, не мог понять, кому и зачем это было нужно, но это было, действительно было, и отслужившие свое диагност-центры незаметно для всех заменялись новыми, и, по мере надобности обновлялся персонал, и постепенно к этому привыкли, как привыкают ко всему.
Один из диагност-центров располагался прямо в нашем поселке, и как-то я познакомился с тем, кто работал там - скромным незаметным человеком в вечном белом халате из универсального пластика. Он был не очень разговорчив, и он почти всегда был занят - и днем, и ночью, и я не мог понять, когда же он отдыхает. Как-то я спросил его об этом, но он только усмехнулся в ответ.
Это был величайший гуманист из всех, кого я когда-либо знал - гуманист-практик. Никакого насилия, никогда, и все для людей, только для людей, какими бы они не были, и где бы они не были, и каким-то образом это ему удавалось, и я преклонялся перед ним, потому что это стоило того и это было практически невозможно - но только не для него. Было ли у него имя? Конечно - Отдаляющим Смерть не запрещалось иметь личных имен.
Его звали До.
И он работал и жил здесь уже шесть лет.
Среди местного населения было очень распространено поверье, что дети, рожденные от людей из других миров, не умрут. Конечно, это было не так, потому что во-первых, почти все дети здесь все равно когда-нибудь и от чего-нибудь умирали, а, во-вторых, потому что от людей из других миров дети не рождались - никогда. Но ничто так не живуче, как легенды, в которые верят, потому что хотят верить, и однажды я возвращался из соседнего поселка, куда меня очень давно и очень навязчиво приглашали в гости. Я не захотел остаться на ночь, и хотя уже начинало темнеть, поблагодарил хозяев за гостеприимство и отправился домой, потому что утром я должен был быть на месте - несмотря ни на что.
Потому что тогда я был Встречающим.
Наверное, я слишком торопился, и поэтому не заметил плоскую серую тень, крадущуюся за мной вдоль дороги. И когда с ужасным, жутким визгом надо мной зависло дрожащее от голода серое живое полотно, я просто ничего не успел сделать.
Очнулся я уже дома - через восемь дней. Я был очень слаб, и я был с головы до ног опутан обманчиво мягкими нитями силового фиксатора, и все тело казалось сплошным туго затянутым узлом непрерывной ноющей боли, но, тем не менее, все это не было главным - потому что я все-таки был жив. А потом я закрыл глаза - на мгновение, только на мгновение - а когда я снова открыл их, то уже прошло еще два дня.
На двенадцатый день я, наконец, спросил, что случилось - потому что я уже смог спрашивать. Мне рассказали - но я не поверил, потому что это было невозможно. Потом прошел день, и еще день, и еще.
А потом пришел До.
- Сегодня вы выглядите намного лучше, - сказал он, подкатывая ко мне инструментальный столик. - Но кое-что не мешает проверить. Вы не возражаете?
Я не возражал. Он быстрыми, точными движениями подключился к системе контроля и проверил показатели.
- Даже лучше, чем я думал, - сказал он. - Но вы еще очень молоды, и это все объясняет. Через неделю-полторы вы совсем забудете об этом. До следующего раза. Но, надеюсь, теперь это случится очень не скоро.
- Спасибо, - сказал я. - Вы очень сильно рисковали.
- Совсем нет, - сказал он. - Это был просто расчет. Поправляйтесь и ни о чем не думайте.
- Нет, - сказал я. - Вы чего-то не договариваете. Это просто невозможно рассчитать.
Я знал, о чем говорю, потому что тогда, в сумерках, когда он наткнулся на меня, вернее на мое совершенно обескровленное тело, он сделал то, что больше, наверное, не сделал бы почти никто. Быстро, очень быстро, он объединил наши кровеносные системы - не забывайте, что он был Отдаляющим Смерть, и он у м е л это делать - и на руках понес меня в поселок, оставляя за собой неровный кровавый след, потому из меня опять начала уходить кровь. Его кровь.
Он потерял сознание, когда до диагност-центра оставалось всего несколько шагов. Он не просто упал, нет - сначала он плавно опустил на землю меня, и осторожно, очень осторожно лег рядом - чтобы не повредить продолжающий работать биоциркулятор. Потом он достал из халата написанную им еще там и еще тогда записку с четкими инструкциями относительно меня и себя, и только тогда окончательно провалился во мрак. И так мы и остались лежать, и в нас еще теплилась жизнь, но ее оставалось все меньше и меньше, и тонкие, неровно вздрагивающие полупрозрачные трубки биоциркулятора отсвечивали красным в неярком свете сигнальных огней диагност-центра, и времени оставалось совсем мало.
А потом нас увидел Отдаляющий Смерть, который должен был сменить До.
- В этом вы несколько ошибаетесь, - сказал До. - Это было достаточно несложно.
- Что же тогда, по-вашему сложно? - спросил я.
- Я знаю одну историю, - сказал До, присаживаясь на почти невидимый край моей силовой кровати. - Местами она звучит несколько неправдоподобно, но меня уверяли, что все было именно так.
- Да? - сказал я.
- Вы помните смерть последнего Императора Ликки?
- Еще бы, - сказал я. Последствия краха Империи Ликки всколыхнули практически всю населенную часть Великой Пустоты. И то, что я сейчас был именно здесь, тоже было одним из очень отдаленных следствий этого краха.
- Это была последняя из Великих Империй. У нее могло быть очень большое будущее, и с этим ничего не мог поделать даже Эссейр. Кстати, что вы знаете об Эссейре?
- Почти ничего, - сказал я, и я сказал правду, потому что тогда я, в общем-то, совершенно не интересовался Эссейром.
- Это хорошо, - сказал До. - Значит, вы ведете достаточно разумный образ жизни. Так вот - Эссейр может все, все, что вы только можете и не можете представить.
- Только что вы утверждали обратное, - заметил я.
- Я вижу, что в вас опять просыпается интерес к жизни. Неделю назад все было намного хуже.
- А разве вы приходили? - спросил я. Я д е й с т в и т е л ь н о ничего не помнил.
- Оставим это, - сказал До. - Когда Эссейр исчерпал все традиционные для него способы воздействия, он не остановился на этом, потому что Эссейр никогда не останавливается.
- А какие это были способы? - поинтересовался я.
- Косвенные, - сказал До. - И, поверьте мне, они весьма эффективны.
- Например?
- Например, последний Император Ликки мог умереть только для того, чтобы состоялся этот разговор.
- Неудачный пример, - сказал я. - Это слишком несерьезно.
- Только не для Эссейра, - сказал До. - У Эссейра своя, совершенно недоступная для нас, система ценностей. И поэтому, когда дело касается Эссейра, действительно возможно все.
- Надеюсь, это был только пример? - сказал я.
- Да, конечно, - сказал До. - Но вполне возможный. Все зависит от того, как к этому относится Эссейр. Но этого мы никогда не узнаем.
- Но ведь, в принципе, если верить вам, возможно все. Не так ли?
- Не беспокойтесь, - сказал До. - Даже если мы сумеем узнать правду - каким-либо образом - мы просто будем не в состоянии ее понять. Но вернемся к нашей истории.
- К в а ш е й истории, - сказал я. С некоторых пор меня начала привлекать точность в формулировках.
- Да, конечно, - сказал До. - Итак, основная причина неудач Эссейра заключалась в том, что вся, абсолютно вся, Империя Ликки р е а л ь н о опиралась на личные способности только одного человека - Императора, и этот человек по каким-то совершенно необъяснимым причинам был полностью недоступен для Эссейра. Это редко, очень редко, но случается. Такие люди при удачном для них стечении обстоятельств могут изменить все - даже сам Эссейр. И это так же необъяснимо, как и сам Эссейр. Впрочем, пусть толкованием всего этого занимается Небесное Крыло - но, тем не менее, это остается объективным и доказанным фактом.
- И что же тогда сделал Эссейр? - спросил я.
- Он нанял наемного убийцу, - сказал До. - Человека. Причем цена была очень высока. Но сложность заключалась в том, что охрана и меры безопасности Императора были безукоризненны. Никакое оружие и никакой человек или не человек с агрессивными намерениями не могли даже проникнуть на территорию ликкского Гнезда-Дворца. Глубина анализа мотиваций была настолько велика, что не срабатывал никакой, даже самый сильный, гипноз. Итак, реальные исходные условия для наемного убийцы были таковы: пройти в Гнездо-Дворец и находиться там мог только по-настоящему преданный Императору человек, и при нем заведомо не могло быть никакого оружия.
- Трудная задача, - сказал я.
- Но решаемая, - сказал До. - Как оказалось.
- Неужели? - сказал я. - Я думал, что Император Ликки умер от ликкской пятнистой лихорадки.
- Это официальная версия, - сказал До. - На самом деле Император Ликки был убит.
- Это очень мало походит на правду, - сказал я.
- Естественно, - сказал До. - Официальные версии всегда гораздо более правдоподобны. Но, если вас совершенно устраивает официальная версия, предположим, что то, что я вам говорю сейчас - всего лишь один из возможных вариантов оценки прошлого.
- Но зачем? - спросил я.
- Потому что прошлое имеет свойство иногда изменяться в зависимости от степени знания о нем, - сказал До. - Итак, как я уже сказал, Император Ликки был убит - тем самым наемным убийцей, прямо на глазах у всех.
- И как же ему это удалось?
- Собственно, об этом я и хочу вам рассказать, - До тонко улыбнулся, и эта улыбка как-то не шла к его простому, открытому лицу. - Это был очень большой и очень сложный расчет. И он сработал.
- Интересно, - сказал я.
- Специально для этого случая были разработаны несколько действительно уникальных мимикрионов - для разового использования. Вы можете себе представить мимикрион человека?
- С трудом, - сказал я.
- Но именно это и было сделано. Был изготовлен мимикрион убийцы, после чего личность убийцы была полностью замещена личностью фанатично преданного Императору человека. Через год, когда этот человек за огромные заслуги перед Империей был допущен в Гнездо-Дворец, накануне церемонии избрания Побеждающего Смерть его ритуальный меч в строго определенное время был обработан другим, еще более сложным мимикрионом.
- Рукоять меча? - уточнил я.
- Нет, - сказал До. - Сам меч. Дело в том, что ритуальный меч для этой церемонии должен быть деревянным.
- Да-да, - сказал я, - Я начинаю вспоминать. Я действительно что-то об этом слышал.
- Так вы были на Ликке? - вдруг спросил До. - Когда?
- Очень давно. И совсем недолго. А это имеет какое-то значение?
- Нет, - сказал До. Его улыбка окончательно погасла и он снова стал самим собой - вернее, таким, каким я привык его видеть всегда.
- И что же было дальше? - спросил я.
- Дальше все было просто, - сказал До. - Наконец, пришло время церемонии избрания Побеждающего Смерть. Естественно, единственным претендентом был Император - иначе и не могло быть. Все допущенные собрались в покоях Императора и каждый должен был нанести Императору, на котором были только очень легкие доспехи, ритуальный удар деревянным мечом. И вот за несколько минут до начала церемонии сработал первый мимикрион, и убийца стал самим собой. Единственное, что от него требовалось - это чем-нибудь не выдать себя.
- Для этого он должен был быть очень хорошо тренирован, - сказал я.
- Вы правы, - сказал До. - И он справился с этой задачей. И когда подошла его очередь, и он уже занес над Императором свой деревянный меч, сработал второй мимикрион, и у меча появилось невидимое никому сверхтонкое силовое лезвие. Специальным ударом убийца рассек Императора надвое - сверху вниз. Удар был настолько быстр, что никто ничего не заметил - даже сам Император. При движении через тело Императора силовое лезвие выделяло мимикрион мгновенного действия, и живые ткани смыкались за лезвием и становились чем-то другим, и когда меч снова оказался наверху, перед убийцей стоял уже не Император Ликки, а другой человек, внешне неотличимый от Императора, и этот человек был смертельно болен пятнистой лихорадкой, и ему оставалось жить два дня. Мимикрион снова сработал, и силовое лезвие исчезло, и меч снова стал обычным деревянным мечом.
- И никто так ничего и не заметил? - спросил я.
- Вы недооцениваете ликканцев, - усмехнулся До, - Когда с Императора - будем называть его Императором - начали падать разрубленные доспехи, они сразу поняли, что что-то не так. Но убийца уже успел скрыться, и Император скончался от пятнистой лихорадки через два дня - как официально и было объявлено, хотя п о - н а с т о я -щ е м у он умер еще тогда, когда в него вошел меч.
- Зачем вы мне это рассказали? - спросил я.
- Я просто привел вам пример того, ч т о может быть рассчитано - при правильном подходе к делу.
- Вы меня убедили, - сказал я. Я уже устал, и До видел это, потому что он поднялся и пошел к дверям, завешенным силовым пологом. - Убийцу, конечно же, нашли?
До остановился у самых дверей и повернулся ко мне, и я увидел, что лицо его снова изменилось.
- Нет, - сказал он. - Ликканцы ищут его до сих пор, и награда за его жизнь просто огромна.
- В чем-то я могу их понять, - сказал я. - И, как вы думаете, это им удастся?
- Не знаю. Все может быть, - сказал До, и лицо его снова было открытым, простым лицом хорошего человека в вечном пластиковом халате. - Но, по всей видимости, нет. Обычно я не оставляю следов.
* * *
Я проснулся оттого, что почувствовал, что где-то недалеко, совсем рядом, кто-то есть.
Так и оказалось - потому что в шаге от меня, небрежно привалившись к дереву, хищно скалил зубы терцено.
Конечно, он был не один - потому что они никогда и нигде не появлялись поодиночке, и почти никогда - без Серой Девы. Остальные терценополукругом рассыпались дальше, в глубине леса, и ждали там.
Я еще находился в том странном состоянии перехода к реальности, когда все еще кажется, что все вокруг - это просто какое-то нелогичное продолжение сна, случайное отклонение, и сейчас все вернется на свои места, и сон придет, придет снова, и снова будут яркие цвета и краски, и бездонное прозрачное небо над моим Миром, и рука Этны в моей руке, и так должно быть и будет всегда.
Что-то мешало мне, что-то было не так, и, когда я окончательно проснулся - а это, к сожалению, произошло быстро, слишком быстро - я понял, что, наверное, это силовая сеть. Я не мог даже пошевелиться, и когда мой терцено понял, что я понял это, улыбка его стала еще более хищной.
Я не испугался, потому что пугаться было еще рано. Силовая сеть не значила ничего, но показывать этого, пожалуй, не следовало, по крайне мере, сейчас, и я просто ждал, и терцено издевательски скалился мне в лицо, и там, за деревьями, непрерывно что-то менялось, и я чувствовал это, но я ничего не знал наверняка. "Не смейтесь над теми, кто и мал, и слаб, и не знает того, что вы знаете, потому что и сами не знаете ничего." Может быть, это и имело смысл.
Так продолжалось еще какое-то время, а потом веселящийся терцено как-то внезапно потускнел, сник, и я увидел, что он очень осторожно, боком, отходит в глубь леса - к остальным.
А потом я увидел Серую Деву.
Сейчас в ней не было ничего необычного, и длинная серая накидка скрывала ее почти всю, и ее бледное осунувшееся лицо было обычным лицом очень обычной молодой женщины.
Она стояла напротив меня - там, где еще совсем недавно, не останавливаясь ни на минуту, скалил зубы ее терцено - и она внимательно и как-то сочувственно смотрела на меня, и я еще не знал, хорошо это или плохо, и силовая сеть по-прежнему крепко держала меня, и я был готов ко всему.
- Вы не ждали меня, - устало сказала она. - Но я уже здесь.
Я не стал отвечать и посмотрел ей прямо в глаза. Нет, ничего необычного действительно в ней не было - сейчас, именно сейчас - и, может быть, еще и за это ее называли Серой Девой.
- Вы не хотите говорить со мной? - спросила она. - Ах, да, это... - Она сделала неуловимое движение рукой, и ее накидка на мгновение встрепенулась, словно большое серое крыло, и я почувствовал, что цепко державшая меня силовая сеть исчезла. - Теперь вы будете говорить?
- Нет, - сказал я. - Я не вижу, о чем мы с вами можем говорить.
- Это справедливо, - задумчиво сказала она, - Но я хотя бы увидела вас. Чего вы хотите?
- Я не знаю, - сказал я. - Пока не знаю.
- Жаль, - сказала она, и это звучало очень искренне. - Возможно, потом мы с вами станем врагами, а, возможно, и наоборот. Но это будет потом.
- Да, - сказал я. - Это будет потом. А сейчас мне не о чем с вами говорить.
- Ну что же, - сказала она. - Я знаю, что мы еще встретимся.
- Я тоже это знаю, - сказал я.
Она не сказала больше ничего, совсем ничего и шагнула ко мне и одновременно туда, в лес, и вдруг ее не стало, и ее терцено тоже больше не было, и какое-то странное чувство горечи осталось от этой странной и совсем не случайной встречи, потому что сейчас она была совсем не такой, какой я увижу и узнаю ее п о т о м.
Все было плохо, очень плохо, потому что по-прежнему от меня не зависело ничего, и я не понимал, почему именно я должен делать все это, ведь пока что во всем этом не прослеживалось никакого особого смысла, и эта бесцельность моей нынешней Реальности угнетала и раздражала меня - а, впрочем, что я мог изменить?
Впрочем, ничего еще не закончилось, и оставаться здесь больше было незачем, потому что перед тем, как уйти, Она что-то сказала мне, - очень тихо, почти что шепотом - и то, что она сказала, определяло дальнейший ход событий - в отношении меня, и это было хорошо, потому что мне очень хотелось, чтобы все как можно скорее закончилось, и чтобы я, наконец, смог вернуться туда, где были Этна и Мир.
А потом Око вдруг застонало и заплакало, словно живое, оно и было в каком-то смысле живое, но просто не так, не так, как мы - но об этом потом, потом - и там, наверху, зашумели от внезапного ветра верхушки деревьев, и дымящееся Око выпало из моей дорожной сумки, которая досталась мне от Заклинателей Пустоты, и которая была не просто сумкой, и зрачок Ока раскрылся, и я увидел в нем знакомую дорогу, выходящую из знакомого ночного леса, и серебристую луну над всем этим, освещающую все и, как и я, видящую все. Это было здесь, на планете Заклинателей Пустоты, но где-то очень и очень далеко, потому что там, где сейчас стоял я, был день. И дорога была тиха и пустынна, и песок тихо искрился в неярком лунном свете, но что-то было неправильно, не так, и я не знал, не знал ответа, потому что его, наверное, не знал пока что никто, и темный лес обрывался иззубренной стеной возле самой дороги, и что-то, что-то должно было случиться, и я догадывался - что, и во всем этом чувствовался какой-то невероятно сложный и непостижимый для меня расчет, и то, что в моем недавнем сне присутствовал деревянный меч вовсе не было случайностью, и одна из моих Теней - чья? - неуловимо скользнула совсем близко, и ее лицо было чем-то знакомо мне, и там, в черном ночном лесу происходило что-то очень странное, но дорога была тиха и пустынна, и, на первый взгляд, все было спокойно.
А потом далекий лес сразу словно зашевелился, ожил, и на дороге показался первый Недоступный.
Я вспомнил, чему меня учили Заклинатели Пустоты, и опустился на колени возле сжигающего все вокруг себя Ока, потому что пришло время для защитного Заговора.
И слова потекли как бы сами собой, и эти слова, которые, казалось, были всего лишь звуком, только звуком, сделали свое дело. Я был прав, Заклинатели Пустоты в большей степени были практиками - но очень хорошими практиками - и чаще всего они не знали точно п о ч е м у то, что они делают, работает, но оно действительно р а б о т а л о, и вот уже Око начало остывать, покрываясь быстрыми пестрыми разводами, и все вокруг заволокло легкой, почти невидимой мутью - потому что начал действовать Заговор.
А из леса, по пыльной песчаной дороге, выезжали, выходили и выползали все новые и новые Недоступные.