Над храмом жёлтым сыром плавилось августовское солнце. Девятилетний Санька прищурился и, выставив перед собой кулачок с оттопыренным кургузым мизинцем, сделал из солнца леденец. Затем сорвал травинку и превратил солнце в подсолнух.
Потом он присел на продавленные ступени крыльца и вздохнул, вспоминая прежнюю жизнь, когда не было ни деревни, ни суровой бабки, а были он, мама, уютная комната в большой питерской коммуналке, да соседи, которые Саньку жалели, а мамку ругали, называя непутёвой. Теперь этот город и комната с окном, выходящим в дворик-колодец, остались далеко за Уралом...
До Красноярска Санька с матерью ехал в душном плацкарте. Народ часто менялся, пока в Новосибирске вагон не заполнили шумные и веселые военные. Они называли себя контрактниками, незлобиво переругивались между собой, пили водку и на остановках просили Саньку сбегать за горячей картошкой, которую продавали в бумажных промасленных кульках.
Мамка Саньки - раскрасневшаяся, с рыжими распущенными волосами - пила с военными, громко смеялась, а вечером уединилась с одним из них в конце вагона. Санька волновался, а когда они вернулись, решил, что не будет разговаривать с мамкой весь следующий день.
В Красноярске военные подарили Саньке солдатский ремень, гвардейский значок и оставили большой пакет с армейским пайком.
Переночевав на железнодорожном вокзале и скромно перекусив в буфете, Санька с матерью на автобусе добрались до рабочего посёлка шахтёров, где дощатые бараки неряшливо грудились вокруг пыльной площади.
Чахлые кусты и деревья скрывали вкопанный в землю вагон-автостанцию. За маленьким окошком кассы надсадно кашлял в вязаный шарф старик. У него был обвислый и синий, как слива, нос. Сашка хихикнул, а старик хмуро сказал, что автобуса на Спиваково ждать на этой неделе не стоит.
- На тракт идите, - махнул он рукой на настенный перекидной календарь с жирным живым прусаком. Таракан важно водил усиками и ничем не отличался от питерских собратьев. Саньке стало грустно. Он приподнялся на цыпочки, разглядывая календарь, но кассир неожиданно захлопнул окошко.
- Осторожней! Господи, чуть ребёнка не зашиб, - нервно сказала мама и услышала в ответ только каркающий кашель.
С чемоданами и пакетами они, часто отдыхая, дошли до края посёлка. Рядом с автобусной остановкой валялся дорожный указатель, весь в крошечных дырках. Санька провёл ладонью по колючей от ржавчины поверхности, с запинкой прочитал: "Карьер".
- Ма, а почему он дырявый?
- Да охотники из ружей стреляет. От скуки, наверное.
- А в карьере люди живут?
- Уголь там копают. Ты лучше за дорогой следи, а как завидишь попутку - голосуй.
Санька вышел на тракт. Разглядывая глубокую колею, перепрыгнул туда и обратно.
Потом он смотрел, как мама смывала с лица косметику, смачивая носовой платок водой из бутылки.
- А ты, когда не накрашенная - красивая. И твои веснушки, как солнышки.
- Мой маленький мужичок, - сказала она, и лёгкая улыбка скользнула по припухлым губам.
- Только у тебя круги под глазами. - Санька подошёл и осторожно прикоснулся к её лицу. - Мам, ты ведь не оставишь меня у бабушки насовсем?
- Нет, конечно, нет. Ты поживёшь в деревне, а я найду в городе работу, обустроюсь, и заживём мы лучше прежнего. Я и ты.
- Хорошо, - сказал Санька, обхватил её, крепко прижался.
Подобрал их разговорчивый частник на красном фургоне. Санька удивился правому рулю и белому скотчу, которым машина была оклеена по низу.
Санька устроился на заднем сиденье, за мамой. Смотрел в окно и слушал неторопливый говор частника, назвавшегося Семёном. Оказалось, что едет он из самого Владивостока, где и купил свою "ласточку", так нежно он называл машину.
- А что правый руль, - объяснял Семён грудным картавым голосом, - так родилась в Японии. Побегала по хорошим дорогам, да и не нужна стала прежнему хозяину: привередливые там все. Теперь мне вот сгодилась. А скотчем обклеил по привычке, чтобы кузов камнями не побило. Раньше каждый год по нескольку машин перегонял: продавал, тем и жил. А теперь - умер "перегон". Невыгодно стало.
Семён принялся ругать правительство за грабительские пошлины, и Санька заскучал.
Весеннее небо над зелёными холмами наливалось грозовой синью. Быстро темнело, словно к ночи. И воздух, скрадывая горизонт, стал серым и мутным. Звук двигателя и речь Семёна слились в один шум. Санька провалился в дрёму.
Приоткрыв глаза, Санька увидел храм в белом мареве тополиного пуха. Пасмурное небо прояснилось. Сквозь разорванные клочья облаков падали на золотые купола столбы солнечного света. В окружении высоких деревьев храм казался лёгким, воздушным. Возвышаясь на холме, он будто парил над унылыми приземистыми домами.
- Вот и Спиваково, - сказал Семён и, помолчав, добавил: - Бутафория всё.
Дорога повернула влево, огибая храм, и тот исчез. Обернулся в неприглядный, подпёртый лагами-подпорками, деревянный щит и полуразрушенное здание за ним, с чёрными, без крестов, куполами.
- А я подумала, что церковь восстановили, - сказала мама с ноткой сожаления. - Но, всё равно, красиво.
- Кино здесь иностранцы снимали, - произнёс Семён? - то ли китайцы, то ли японцы. Вот декорации и сохранились.
- Может, восстановят когда-нибудь, лишь бы деньги были, - вздохнула мама. - А я помню, как в детстве мы с девчонками искали под куполом ангела. Тогда ещё в церкви сено хранили: забили под самую крышу. И мы там лазили. Так и не нашли.
- А, знаю эту легенду, - улыбнулся Семён. - Я же местный, из Емельяново. Говорят, если найдёшь ангела и дотронешься до него, то исполнится любое желание. Даже приезжал по наивности, искал, как многие. Только сена не было. И высоко там - не добраться.
- Смотри, сынуля, - проговорила мама, оглядываясь на Саньку, - не вздумай там лазить! Сказки всё это! Любят люди верить, вот и выдумывают. Ох, ну и заболтались мы, - всплеснула она руками. - Чуть дом родной не прозевали. Вот здесь притормозите.
Семён остановился на обочине, помог выгрузить вещи, тепло попрощался и, не взяв денег, уехал.
- Бывают ещё хорошие люди, - сказала мама. - Иной бы как липку ободрал, а этот нет - душевный попался: бесплатно довёз.
Бревенчатый дом с резными наличниками встретил их замком на двери.
Может, работает ещё, если колхоз не развалился, - задумчиво произнесла мама. - Но не беда, если ждала, так ключи на прежнем месте лежат.
Она пошарила под ступенькой крыльца и повеселела, доставая ключ.
- А нас не заругают, что мы без спроса? - спросил Санька, наблюдая, как мама, сняв замок, отворила скрипучую дверь в широкие сени с высокой лестницей и аккуратно уложенными дровами по стенкам.
- Да ты что, Сашёк?! Домой мы, приехали! А пока бабушки нет, мы приготовим роскошный обед. Сильно проголодался?
- Не, я ем мало, как игрушечный солдатик, - засмеялся Санька.
- А вот мы сейчас откармливать тебя и начнём. Будешь солдатом хоть куда!
Они наварили картошки с армейской тушёнкой и укутали чугунок полотенцем, чтобы до прихода бабушки не остыло. Мама всё посматривала в окно, и Санька уловил в ней странное напряжение, словно она боялась встречи. А потом дверь в сенях неожиданно хлопнула. Санька испугался, подбежал к мамке, схватил за руку. Так они и встретили бабушку.
Высокая, с жестким лицом и седеющими волосами, увязанными на затылке в тугой комок, она прошла на середину, села на табурет, оправила темный мужской пиджак и произнесла низким, глухим голосом:
- Вот, после отца твоего донашиваю. Умер, не дождался тебя. Видела я, как вы приехали. Решила обождать, не бежать с гневом. Так бы изругались с тобой до ненависти.
- Мама, я работала... на заводе...
- Знаем мы этот завод. Подружка твоя закадычная приезжала, всё и рассказала своей матери про твой завод, а та уж мне, - сказала бабушка и добавила просто: - Проститутка ты. Но раз приехала, вспомнила о матери, прогонять не буду. А теперь... здравствуйте, родные!
Бабушка поднялась с табурета, подошла к маме и троекратно поцеловала. Наклонилась и к Саньке: губы её были сухи, будто неживые.
Они молча поели. Тягостная атмосфера провела невидимую черту, за которой осталась жизнь с мамкой, где было и плохое, и хорошее, но где Санька чувствовал себя любимым и нужным. А что за чертой? Другая жизнь, которую он боялся.
Утром, когда солнце выглянуло из-за холмов, к дому подъехала машина с молочными бидонами в кузове.
- До райцентра довезёт. Провожать не буду, - сказала бабушка маме, выглядывая в окно. - Как устроишься в Красноярске, позвони. - Она протянула листок. - Здесь номера сельсовета. И у соседей сотовый есть. Если надо, то позовут, не откажут.
Санька проводил маму до калитки, не выдержал и заплакал. Слёзы полились нескончаемым потоком, и он, обхватив мамку за талию, запричитал тонким всхлипывающим голосом:
- Мамочка, не оставляй меня здесь надолго...
- Ну что ты, Сашок? Мы же договорились. Не надо, люди смотрят.
Она поцеловала его в макушку, в щёки и проговорила:
- Отпусти меня.
- Бабка злая, она не любит нас! - зашептал горячо Санька и на вздохе разрыдался в полную силу. - Ты не приедешь, я знаю...
Шофёр, молодой парень, посмотрел на Саньку и нажал сигнал.
- Ну что, едем или нет? - спросил он и отвернулся в сторону.
И Санька отпустил мамку. Только, провожая машину взглядом, тихо умолял:
- Вернись... не оставляй меня...
Вышла бабушка, взяв Саньку за руку, отвела в дом.
- Поплачь, - сказала она. - Плакать не зазорно: слёзы горе выводят. А она вернётся, а если нет, то, поверь, я сама съежу за ней. Надо будет - за волосья приволоку.
До полудня Санька пролежал на кровати, над которой висели мамины детские фотографии. На улице шумел ветер, и цветущая вишня качалась за стеклом, заглядывая в комнату.
Поскрипывая половицами, прошлась по комнате бабушка, поправила занавески на окне.
- Проветрить надо. Душно здесь, - сказала она, приоткрывая форточку. - Вишен много нынче будет. Вишни-то любишь?.. или не сластёна?
Санька промолчал и отвернулся к стенке.
- Нечего на меня дуться-то. Не заслужила я этого. Давай-ка, подымайся. Сейчас поешь, и дело пойдём робить. Не то все бока отлежишь.
Она вышла, и Санька подумал, что выглядит зарёванным и несчастным.
"Им хорошо, - размышлял он, вздыхая. - Бабка живёт в своём доме и делает, что хочет. Мамка уехала в город, потому что тоже делает, что хочет. А я делаю то, что хотят они..."
Санька всхлипнул и решил убежать: "Дойду до Красноярска, а там, она меня уже не прогонит".
Он открыл окно и вылез в сад, где бродили куры. Пробрался вдоль стены к крыльцу и остановился.
У калитки расхаживал смешной человек с ружьём на плече, одетый в пузырящие от ветра спортивные штаны, заправленные в серые от пыли кирзовые сапоги гармошкой, и зелёный китель на голое тело. На копне нечёсаных, выгоревших волос красовалась бейсболка с длинным козырьком. Человек маршировал, высоко вскидывая ноги, делал неуклюжие, но старательные повороты и всем своим видом изображал бравого вояку.
Человек повернулся, и гладкое, масляным блином лицо расплылось в простодушной улыбке.
- Я казак.
Он снял с плеча ружьё, взял наизготовку, прицелился в небо.
- Паф... паф!
Громко изобразив выстрелы, смешной человек довольно загукал, будто младенец.
- Санька, не обижай его, - крикнула с крыльца бабушка. - Это Васенька - Васильком прозвали из-за глаз его синих и ясных. И не смотри, что ростом велик. Ум-то у него, как у дитёнка.
- У него ружьё, - сказал Санька, решив, что в Красноярск сбежит завтра.
- Да сломано ружьё. Так - для виду дадено. А ты как мимо меня прошмыгнул, что я не заметила?
- Не знаю, - буркнул Санька, пожав плечами.
- Видно я совсем ослепла, если не заметила мальчишку, - сокрушённо проговорила бабушка. - Но нет, от меня ещё не одна курица не спряталась. Обманываешь, небось? Ладно, есть иди. И Василька пригласи.
Василек опять загукал и, задрав китель, похлопал по загорелому плоскому животу. Ружьё упало в пыль. Санька поднял его, рассматривая.
Василёк серьёзно сказал:
- Ружьё стреляет.
Санька погладил тёплое ложе, заглянул в ствол, потрогал тугой курок.
- Дай поносить. Я немножко.
Василёк закивал, и широкая улыбка сделала его очень добрым.
После обеда Санька с бабушкой и Васильком отправились в церковь.
- В выходные дни мы её все миром восстанавливаем, - говорила бабушка. - Власть обещает колокол поставить и кресты, помочь со священником. И буду я грехи замаливать: за себя и за мамку твою.
"Весь мир" оказался совсем немногочисленным: три старухи и смешливый дед - плотник, которому за работу пообещали самогон.
Санька всё высматривал под куполом спрятанного ангела. Но кроме чёрных стропил и бахромы старой краски ничего не увидел.
Василёк с ружьём сидел у входа. Ему объяснили, что с оружием в храм входить грех, а ружьё оставить без присмотра он не захотел.
Пока женщины скоблили от штукатурки стены, плотник сколотил высокую лестницу и поднял её с помощью веревок к самому куполу.
"Вот бы туда залезть", - подумал Санька. Но расстояния между ступеньками были так велики, а до купола так высоко, что Саньке стало боязно. До вечера плотник сколотил ещё одну лестницу и скрепил их досками.
- Ладный козёл получился, - крякнул он и, получив от бабушки бутылку, удалился.
- Зенки зальёт и до утра спать будет, - сказали женщины.
Они разбудили Василька, и на сегодня восстановление храма закончилось.
Санька сдружился с Васильком. Жил он с дедом-сторожем в маленькой халупе. Василёк мало разговаривал и иногда казался смешным, но, в остальном, мог научить Саньку полезным для всякого деревенского мальчишки знаниям. Его умение ловить рыбу, ставить силки, свистеть по-птичьи и даже доить корову вызвали у Саньки восхищение. И он был необычайно сильным: посадив Саньку на закорки, Василёк прошел через всю деревню и даже не запыхался.
Спустя неделю Санька по-прежнему скучал по мамке, но о побеге в Красноярск забыл.
"Жизнь, она везде жизнь", - думал он словами бабушки. А через две недели позвонила мама на мобильный соседей и сказала, что тоже скучает и скоро обязательно приедет. Санька был счастлив и не понимал, почему сердится бабушка. "Обещаниями кормить умеет, не отнять..." - сетовала она.
Несколько раз они ходили "всем миром" восстанавливать храм. Василёк, по обыкновению, сидел у входа с ружьем, а к вечеру засыпал.
Однажды, проработав до самой луны, Василька забыли, и только возле дома бабушка вспомнила о нём. Остановилась, оглянулась на улицу, утонувшую в темноте, проговорила:
- А Васенька-то где?!
- Я мигом, - крикнул Санька и помчался стремглав по сумрачной улице.
- Не беги так, пострелёнок, шею свернёшь! - донеслось вслед.
- Не сверну!
У щита декорации Санька остановился и перевёл дух. Небо и земля едва угадывались. Но из-за рваных облаков выглянула луна, и по земле побежали быстрые тени от деревьев. Проступила из темноты тропинка, выплыла громада купола. Он шагом поднялся к церкви и почувствовал бензиновый запах - горький и едкий.
Послышался мужской смех. Завернув за угол, в свете мотоциклетной фары Санька увидел в окружение трёх больших парней Василька. Закрыв лицо руками, он методично мотал головой из стороны в сторону.
Один из парней, здоровяк в кожаной косухе, уткнув ствол ружья в грудь Василька, громко сказал:
- Бах!
Василёк вздрогнул, и парень, загоготав, обернулся к дружкам.
- Вот, дурень! Смотрите, сейчас от страха окочурится.
Парень быстрым движением повернул ружьё и прикладом ударил Василька в живот. Василёк согнулся, широко открыл рот и упал.
- Отстаньте от него! Гады! - выкрикнул Санька.
- О, ещё один нарисовался, - обрадовался парень в косухе. - Эй, ловите его, а то убежит.
Санька дёрнулся в сторону, но, увидев полные боли глаза Василька, остановился.
- Никуда я не сбегу...
Он подбежал к Васильку, потянул за руку.
- Василёк, я за тобой пришёл!
- Шнырь, ты это... сбавь обороты. Этот пацанчик бригадирши. Внук её, - произнёс парень с мотоциклетным шлемом. - С Питера приехал.
- А мне пофиг. Посмотрим, какой он питерский.
Шнырь направил на Саньку ружьё, прицелился.
- Не выстрелишь. Оно сломано, - сказал Санька.
- Точно! Это же идиота ружьё. Зато у нас свой имеется, - ухмыльнулся Шнырь. Задрал косуху, вытащил из-за пояса вороненый пистолет с коричневой ребристой ручкой. - Как тебе игрушка? Вальтер, немецкий.
Он снял пистолет с предохранителя и передёрнул затвор.
- Сейчас разнесу вам бошки, тебе и твоему идиоту.
Шнырь приставил ко лбу Саньки пистолет.
- Я ангела нашёл, - прошептал Санька. - Там, на куполе. Нарисованного. Я до него дотронулся, и он рассыпался.
- Сказочник сопливый. Сейчас заплачу.
- Но я не загадал желание. Я хочу, чтобы вы исчезли, насовсем исчезли.
Шнырь отвёл пистолет, засунул за пояс. Засмеялся.
- Чёрт с вами, живите. Да в пистолете и патронов нет. Вот ещё, тратить их на всякую мелочь пузатую. Вали домой, к бабушке.
Парни завели мотоциклы, а когда шум моторов затих вдали, Санька без сил опустился на землю.
- Сволочи, - сказал он и заплакал.
Василёк приподнялся, погладил Саньку по плечу.
- Ангел, - тихо проговорил он и повторил: - Ангел.
- Не было никакого ангела, - произнёс Санька, утирая слёзы. - Я всё наврал.
Василёк замолчал, взглянул на Саньку, упрямо наклонил голову.
- Ангел. Ты - ангел...
"Наверное, хорошо, что ангелы живут не только на небе", - думал Санька несколько месяцев спустя.
Он взглянул на солнечные блики, играющие на новеньких крестах храма, вспомнил о том, что скоро мама заберёт его к себе в Красноярск: она обещала! И улыбнулся.