Дагмаръ
Старуха умирала. Иссохшая и тонкая, как былинка, она лежала на пружинной кровати с круглыми металлическими набалдашниками и храпела, дрожа впалыми губами, словно глубоко спала. Кривые стены узкой комнатенки и маленькое оконце с полинялыми занавесками делали смерть скучной и убогой. Берсенев взглянул на тусклую лампочку под низким потолком и снял стетоскоп.
Старухина дочь, Марья Ильинична, высокая и крепкая, чуть сутулая бабка с большими натруженными руками, кивнула головой. Грязно-белый пук волос на затылке качнулся.
- Девяносто девять лет, - пожал плечами Берсенев, укладывая стетоскоп и тонометр в чемоданчик. - Нешуточный возраст. Умирает ваша мать. Агония.
- Да знамо, уж помереть пора, - вздохнула Марья Ильинична. - Сама говорила, что зажилась. А когда?
- Что когда? - не понял Берсенев.
- Когда помрет-то?
Выцветшие светлые глаза выжидающе смотрели на доктора.
- Ну, я не Господь Бог! - развел руками Берсенев. - Может, через полчаса, а может, сутки еще проживет.
- Доктор, - заискивающе произнесла старуха, - вы б сказали, когда помрет? Чтоб щей на поминки наварить поспевши.
"Темнота деревенская!" - подумал Берсенев и повторил:
- Сегодня или завтра, а может, дня через три, понимаете? Не выздоровеет, это точно.
Недовольная ответом Марья Ильинична вздохнула. Ее мысли целиком занимали предстоящие похороны, поминки и другие тревожные вопросы.
- Заночуете? - буднично предложила она. - Я в большой комнате чистое постелила.
- Нет-нет! - замахал руками Берсенев. - Я на автобус хочу успеть!
- Так ушедши он.
- Тогда я по реке попробую добраться! - возразил Берсенев, торопясь выйти из низкого, давящего дома.
В дверях показался ее внук, смуглый, худощавый мальчишка лет десяти. Он аккуратно подал бабушке небольшой тряпичный сверток, сверкнул на Берсенева синими глазами и снова скрылся в боковой комнате.
- Возьмите, доктор, яички, - попросила Марья Ильинична, протягивая сверток Берсеневу. - Яблочки есть. И скажите уж, когда мать-то помрет?
Берсенев с большим недоумением взглянул на подарок в тряпице, на хозяйку, снова на подарок. Похоже, хозяйка решила, что доктор знает, но без оплаты не хочет сказать. Он представил, как поспешно сует сверток в медицинский чемоданчик или несет в руке, и поморщился. Да и что он мог ответить?!
- Благодарю, не надо, - с неловкостью отказался он и вышел из душного сумрака на свежий воздух.
***
Порыв холодного ветра заставил Берсенева поежиться. Над свинцовой водой стлались клочья тумана. Плакучие ивы усыпали узкую полоску речного берега опавшей листвой. В ненастье волны сваляли из листьев и гальки пестрые валики и теперь неторопливо толкались в них.
Берсенев стал спускаться по тропинке к поселковой пристани, поскользнулся, неловко упал на колени и заскользил по мокрой траве вниз. "Все! Брюки испорчены!" - подумал он, хватаясь одной рукой за ломкие прутья чахоточных кустов, а другой - удерживая чемоданчик...
Через минуту, тихо ругаясь, он потирал колени. Чудом удержался! Не то лететь бы ему кувырком до самого низа. Осторожно проделав остаток спуска, он только на пристани перевел дух.
Необычные пассажиры - одетые дорого, но старомодно и по-летнему легко - будто и не заметили его падения.
"Как на бал-маскарад собрались... Дачники, похоже", - решил Берсенев.
Женщина в винтажном красном платье, сидя на лавке, смотрела на реку; рядом изваянием возвышался старик в белой морской форме, а поодаль - играл с мертвой чайкой мальчик. В бархатном костюме и в собачьем ошейнике поверх галстука-бантика он производил самое странное впечатление. Завидев Берсенева, мальчишка бросил чайку, прижал руки к груди и по-щенячьи заскулил, его полусогнутые пальцы нервно подрагивали. Женщина достала из сумочки конфету, развернула и бросила мальчику под ноги. Яркая обертка, подхваченная ветром, затрепетала бабочкой и упала в воду. Мальчик опустился на колени и носом стал катать лакомство по настилу, а когда Берсенев оказался совсем близко, угрожающе зарычал. Недоумевающий Берсенев шутливо показал пустую ладонь. Ребенок выглядел совершенно нормальным - развитая фигурка, смышленый взгляд. Он походил на внука Марьи Ильиничны.
- Зря он так с земли подбирает, - сказал Берсеньев, обращаясь к женщине. - Какую угодно инфекцию можно подхватить. Чайка вот мертвая.
- Он просто играет в охотничью собачку, - произнесла та легкомысленно. Шляпка с широкими полями бросала на лицо тень, скрадывая черты. - Если есть добыча, будет и награда.
Мальчик лизнул конфету, его язык оказался необычайно длинным и ярко-красным.
- Ну-у... - смешался Берсенев.
- А вы, сударь, гостили у кого? - между тем обратилась к нему женщина. Ее голос проседал на согласных звуках, выдавая еле заметный южный акцент. Она приподняла голову, разглядывая Берсенева. Тень соскользнула со смуглого лица, открывая выразительные глаза с едва заметными веточками морщинок вокруг.
- В малолюдных поселках тоже люди болеют, вот и приходится мотаться. - Берсенев сел на соседнюю лавку и похлопал по эмблеме красного креста на чемоданчике. - Вы ведь не отсюда? - спросил он, кивая на ветхие домишки наверху. - Как торфозавод развалился, здесь все позакрывали. Даже ларек, и тот разорился.
- Угадали! - засмеялась незнакомка. - У нас прогулочная лодка. Мы путешествуем.
- Матвей! - окликнула она старика. Тот пригладил седые, белые как снег бакенбарды и с достоинством склонился в полупоклоне.
- Что прикажете, сударыня?
- Сделай что-нибудь!
"Новая аристократия", - иронично подумал Берсенев, а вслух заметил:
- Дождь, смотрю, опять собирается.
Река потемнела, и рябь на воде сменилась частыми барашками волн. За холмистыми островами, со стороны противоположного берега, окрашенного в охрянные цвета осени, быстро накатывались лиловые облака, ворочались в небе, все ближе опускаясь к земле. Старик поднял с груди свистульку на шнурке, приложил к губам и, туго надувая щеки, издал заливистую трель.
"Совсем ни к чему эти свисты! - подумал Берсенев, ежась от порыва ветра. - Кто же их слышит, если на реке пусто?"
Еще ему стало беспокойно за ребенка, у которого, судя по языку, какое-то серьезное заболевание. Берсенев дважды видел такой красный язык - у туберкулезников.
Мальчик, трогая ошейник, будто он душил, стеснительно приблизился к ним и сел рядом с женщиной.
- Чем-то вы ему понравились, раз сам подошел, - улыбнулась она.
- Сколько ему? - спросил Берсенев. Мальчик с готовностью показал ладони с растопыренными пальцами: мизинец и безымянный на одной руке были согнуты.
- А говорить ты умеешь?
- Нет!
Он с детским очарованием уткнулся в плечо женщины и украдкой оттуда посматривал. Синие глаза казались удивительно яркими на тонком и смуглом личике.
- Интересно, а кто тогда сказал "нет"? - шутливо спросил Берсенев. - Неужели мне померещилось?
- Да!
Болтая ногами, обутыми в высокие ботинки, мальчик вытащил что-то из кармана курточки.
- Это вам, - сказал он, раскрывая ладонь.
- Пуговица? - Берсенев осторожно взял подарок, отметив, что руки мальчика совсем озябли. - Первая гимназия... - прочитал он. - И не жаль дарить? Старинная ведь?
Детский голос заглушил пронзительный паровозный гудок. Берсенев вздрогнул: что за ерунда, откуда здесь паровоз?! Как вдруг из-за ближнего острова, дымя черным дымом, показался катер.
- После завтрака мы пойдем вверх по реке, - сказала женщина в красном. - Если вам по пути, то прошу на лодку.
- Почему бы и нет? - легко согласился Берсенев, рассчитывая поближе познакомиться и, быть может, осмотреть ребенка. - И "Метеор" что-то запаздывает. Не мокнуть же под дождем?
Паровой катер, методично тарахтя двигателем, сделал перед пристанью полукруг, показав название "Дагмаръ". Запахло углем и странствиями, пристань закачалась от накативших волн. Мальчик кинулся к чайке, которая рывками съезжала к самому краю настила, схватил ее и поднял за крыло.
- Некрасивая, - сказал он грустно. - Все мертвые некрасивые...
В иллюминаторах отражалось хмурое небо, разноцветные валики на берегу, пристань и люди на ней, но что внутри, за стеклами - не разглядеть. Двигатель смолк, катер мягко толкнулся в причал. С золоченой надписи "Дагмаръ" маслянисто стекали тяжелые капли. Тонко, протяжно завывал ветер, встревожено плескались волны. Умирающая бабка, странные попутчики и катер - все слилось и перепуталось, как в тяжелом бреду.
***
В палубной надстройке, помимо простого рукомойника с мини-кухонькой, неожиданно для Берсенева оказалась довольно уютная каюта. Стены из красного дерева увешаны старинными фотографиями в рамках-штурвалах. У иллюминаторов расположились два диванчика с высокими резными спинками, а между ними, под белоснежной скатертью - венский стол, сервированный к завтраку: в центре небольшой самовар, ваза с фруктами и чайные чашки. Так и казалось, что сейчас возникнет из прошлого половой в холстинной рубахе, подпоясанной кушаком, и угодливым голосом скажет: "Кушать подано-с!"
Мальчик с чайкой и женщина сели на один диван, Берсенев на другой. Не зная, что делать с медицинским чемоданчиком, он поставил его под стол, рядом с ногами.
- Мертвые тоже хотят пить, - сказал мальчик, засовывая птичью головку в чайную чашку и постукивая там клювом.
Тук...тук-тук-тук...
"Нет, они определенно ненормальные!"
- Как бубенцов серебряный звон, - произнесла женщина, мило улыбаясь. - Вы не находите?
- Я бы не советовал садиться за стол с мертвой птицей, - натянуто сказал Берсенев и значительно добавил после паузы: - Как доктор говорю!
За стеклами иллюминаторов внезапно почернело. В каюте стало сумрачно, затем и вовсе стемнело так, что Берсенев не смог разглядеть своих рук.
- Что за ерунда? - сказал он, нарушив звенящую тишину.
Снаруже вдруг сверкнула молния. Из черноты в резком свете на миг проявились женщина в красном и мальчик с чайкой. Они оказались рядом и смотрели Берсеневу прямо в глаза. Птица хищно разевала клюв. Он в испуге отшатнулся, и тут же грянул страшный гром, отчего все на столе заходило ходуном...
- Мертвые тоже хотят пить, - прозвучал близко буднично-спокойный детский голос.
И все стало как раньше, словно не было ни молнии, ни грома, ни внезапной темноты. Нарядно сервированный стол приглашал к завтраку. Женщина в красном участливо смотрела на Берсенева с другого дивана, а мальчик по-прежнему засовывал голову мертвой птицы в чайную чашку.
"Тук...тук-тук-тук..." - постучал он клювом чайки по дну.
- Как бубенцов серебряный звон. Вы не находите? - спросила женщина.
- Я бы не советовал... - начал было Берсенев, но запнулся и закончил совсем не тем: - Дежавю какое-то!
Женщина и мальчик, замерев, пристально разглядывали его. "Ну-ну, продолжай", - словно требовали они безмолвно.
Возникла неловкая пауза. Наконец, женщина в красном разрядила обстановку:
- Вам нравится здесь? Это почти точная копия лодки императора Александра III. Ему подарили, когда он был еще наследником.
- Но у нас каюта больше, - сказал мальчик с гордостью. - И наша паровая машина намного мощней.
- Да, замечательный катер, - кивнул Берсенев, мучаясь в догадках о странном видении. Голова птицы в чашке уже не казалась чем-то необычным.
"Дичь, что и говорить, - подумал он с сарказмом. - В деревне - дичь, и тут не меньшая"
Пришел старик с подносом, уставленным едой, разлил в чашки чай, а потом незримо оставался в стороне, прислуживая по необходимости. Тосты со сливочным маслом и белужьей икрой были необычайно вкусны, английский чай превосходен и в меру горяч, и снаружи распогодилось. В иллюминаторы заглянуло солнце, раскидав по каюте солнечных зайчиков, отчего фарфор и медные бока самовара заиграли медовыми бликами.
После завтрака повеселевший Берсенев подмигнул мальчику:
- А ты знаешь, что доктора по одному лишь языку могут определить, чем человек болен?
- Конечно. Когда я болел скарлатиной, то болезнь была видна за версту, - сказал мальчик и пожаловался с горечью: - Я едва не умер от нее.
- Он тогда нас всех напугал, - заметила женщина. - Быть может, доктор встревожен твоим видом? Ты хорошо себя чувствуешь?
- Не знаю, - пожал плечами мальчик, - я совсем себя не чувствую. Но это, наверное, хорошо?
Берсенев вытер руки салфеткой и потрогал мальчику лоб.
- С температурой, похоже, все нормально. Хочешь узнать, чем доктора отличаются от других людей?
- Наверное, ничем, - развел мальчик руками.
- Отличие есть. Я скажу, если ты позволишь дяде Матвею забрать у тебя птицу.
- Я лучше ее на волю выпущу!
- Ну, пусть так, - согласился Берсенев, переглядываясь с женщиной в красном.
Мальчик резво вскочил, открыл иллюминатор и просунул туда птицу. К изумлению Берсенева, чайка не упала, как полагается мертвой, а влетела вверх, к лиловым облакам, за которыми успело спрятаться солнце.
- Такое впечатление, что чайка ожила, - сказал Берсенев с нервным смешком.
- Ах, доктор, дети такие волшебники, - серьезно произнесла женщина в красном. - Она и вправду улетела.
- Да нет, она упала вниз, а другая чайка, по чистой случайности, просто пролетала мимо. - Берсенев вскочил с дивана и заглянул в иллюминатор. - Иллюзион: незаметная подмена вещей, - продолжил он, пытаясь разглядеть, что там внизу. - Вот если посмотреть, то сейчас она там - мертвее мертвых. Нет, не видать: течение большое. Надо на палубу выйти и посмотреть оттуда.
- Я выпускал ее много раз, - сердито произнес мальчик. - И она всегда улетала.
- Да нет, ты ошибаешься! Знаете, все это очень странно... Вы и ваша лодка, - обращаясь к женщине, сказал Берсенев; и выдохнул с облегчением, будто перешагнул черту дозволенного приличия. - Ошейник этот дурацкий на мальчишке, эта ваша игра в старину... Господи, да я паровые катера видел только в музее! - Берсенев нервно засмеялся. - Это какой-то розыгрыш?
- Тс-с-с-с, - приложила указательный палец к губам женщина в красном. - Охотники пришли за своей добычей.
- Какие охотники? - раздраженно махнул рукой Берсенев, резко вставая. - Да бросьте, в самом деле! Думаю, мне лучше сойти...
Едва он это произнес - лодка содрогнулась от страшного удара. Пол из-под ног ушел куда-то в сторону, и Берсенев стремительно покатился к стене со старинными фотографиями, которая почему-то оказалась внизу.
"Как это может быть?" - успел подумать он, теряя сознание.
***
"Фотографъ Волковъ Саратовъ 1916" - прочитал Берсенев на фотографии.
Косой след луны освещал накренившийся мир: каюту, пролом в стене и часть палубы. Рядом, уткнувшись носом в рамку-штурвал, лежал старик в морской форме. Мертвый глаз с безразличием смотрел на Берсенева. С пулевого отверстия на виске стекала на фотографию струйка крови, заливая другой мир - черно-белый, где счастливые женщина и мальчик стояли на палубе лодки "Дагмаръ".
Тот же мальчик, только живой, в трех метрах от него выстрелил из ружья в воздух и тут же опустил его, целясь в кого-то невидимого. "Не подходите, я буду стрелять!" - крикнул он плачущим, совсем младенческим голосом. А сверху, окровавленным комком, упала на палубу чайка. "Славная была охота!" - вспомнилось из Киплинга.
"Какой убийственный пафос!" - подумал Берсенев, наблюдая, как неведомая сила вырвала из рук мальчишки ружье. Палуба заполнилась мятежными, смутными тенями.
- Не надо, прошу вас! - завыла женщина в красном. - Берите все, только оставьте нас!
Она всхлипнула и пропала. Берсенев попытался подняться и не смог: тело не слушалось - тяжелое, бесчувственное.
- На колени, гаденыш! - произнес чей-то грубый и гнусавый голос. - Жри, барчук, изображай собачку!
- Не трогайте его! - умоляла невидимая женщина.
Но тени нависли, клубясь, мальчишка тут же опустился на четвереньки и принялся по-собачьи трепать чайку.
"Ну да, все сходится, доктор. Вы сошли с ума", - сказал себе Берсенев и снова провалился в беспамятство.
Очнувшись, он опять увидел черно-белую фотографию с женщиной и мальчиком на лодке "Дагмаръ". Но висела она на бревенчатой стене, среди других фотографий, современных и старинных, прямо напротив его кровати. Бог мой, да это просто кошмарный сон!
- На днях вы бабок врачевали, - сказала Марья Ильинична, коричневой морщинистой рукой поправляя черный платок, - а сегодня бабка врачует вас. А моя померла в той же день! Уже и схоронили.
- Давно я так?
- Со вторника. Четыре дня, стало быть, прошедши.
- Это, значит, я не дошел до пристани, а упал с горки?
- Так там внизу вас Семеныч и нашел, он и принес сюда. Это тот, что с ревматизмом, Боборыкин. Одна голова из воды у вас и торчала, говорит. Рыбачит он там. Если бы не он...
Мария Ильинична все говорила и говорила, а Берсенев слушал, кивал, порой невпопад, и радовался жизни. Все хорошо, что хорошо кончается.
Отлеживался он целую неделю. Помимо хозяйки ухаживал за ним и ее внук - точная копия мальчика из кошмара. "Да, вот так история-сон и сложилась, - думал Берсенев. - Фотография на стене, внук и мое воспаленное воображение".
Он долго не решался расспросить Марью Ильиничну о женщине и мальчике и все разглядывал темные потеки на фотографии - кровь или ржавчина от старости? А когда, наконец, спросил, то Марья Ильинична рассказала совсем немного:
- Убили их, вместе со слугой ихним. Вот на этой самой лодке все и произошло, в семнадцатом году еще. - Марья Ильинична ткнула узловатым пальцем в женщину на фотографии. - Она мне приходится бабкой, - пояснила она. - У ней ишо была дочка, моя мать - та, что померла. А мальчонка - мой дядя. Вишь, как все получается? Дворянами были, а в революцию все и сгинули один за другим. Моя-то мать уже крестьянкой воспитывалась, приемной дочерью. Приютили добрые люди, царство им небесное. А убивцев поймали, да. После революции уже. Говорили, убили барыню с барчуком, как народных эксплуататоров. Под революцию все хотели списать. Их все равно расстреляли, правда, за другие дела. Вот такая жизнь! А внучок, вот этот, ну вылитый мой дядька...
Оправившись, Берсенев засобирался домой. На предложение ехать по реке ближайшим катером - категорически отказался.
- Ну уж нет, поеду автобусом, - твердо сказал он. - Лучше подожду еще денек. Долго, но надежно. Никаких пароходов и лодок нынче...
- А все-таки, чем отличаются доктора от обычных людей? - спросила Марья Ильинична на следующий день, когда Берсенев садился в автобус. Порыв ветра толкнул его в спину. Доктору показалось, что вдалеке раздался паровозный свисток.
- Где вы это услышали? - спросил Берсенев, похолодев. Он оглянулся, ожидая увидеть на пристани призрачные фигурки женщины в красном и мальчика с чайкой в руках.
- Так вы все это в беспамятстве и говорили, - улыбнулась Марья Ильинична. - А если не знаете, то и ништо! Я ведь это чисто для любопытства спросила!
- Ну почему же не знаю, - вздохнул с облегчением он. - Доктора не обижаются, когда им показывают язык.
И только в автобусе Берсенев обнаружил в кармане старинную серебряную пуговицу.