Пуговичные глаза
Алёша смотрел на просёлочную дорогу у туманной реки; на лес за нею, призрачный от утренней дымки. А ещё дальше скрывалось озеро, где в таинственных глубинах прятались огромные рыбины.
Сильный порыв ветра пригладил некошеный луг за чугунной оградой; играя листвой, прошёлся по саду; упруго толкнул Алёшу в грудь и, взъерошив волосы на голове, утих. Мальчик улыбнулся и побежал к садовому столику, затерянному среди вишен и яблонь, чуть не упал и словно услышал строгий голос Большой Ба: "Под ноги смотри, а не ворон считай!"
Она была сельской учительницей, и Алёша чувствовал на себе волны её раздражительности. Быть может, он казался ей очередным учеником, навязанным городскими родственниками.
Большая Ба хромала и никогда не расставалась с тростью. И у неё были пуговичные глаза - радужки с золотистыми ободками. А когда Алёша спросил, почему они зовутся пуговичными, Большая Ба в ответ рассмеялась: "Да просто так!" Правда, она сказала, что левая пуговица совсем поистёрлась от времени: не видит ничего, только плачет постоянно. И добавила, будто в шутку: "Износилась Большая Ба, хоть тело меняй".
По утрам, на летние занятия к Большой Ба приезжали на мотоцикле дети местного фермера, брат и сестра, в одинаковых синих комбинезонах. Они вежливо называли её Анной Сергеевной, решали задачи, мучились над бесконечными диктантами, с выражением читали стихи. Алёша стелил для них плед на траве в саду, если стояла хорошая погода, или готовил комнату в доме, если случалось ненастье.
Иногда он сам становился учителем: сидел и смотрел за порядком, будто вежливые деревенские дети могли внезапно сойти с ума и всё разрушить. "Это приучит тебя к ответственности", - говорила Большая Ба.
Расстелив у столика плед, Алёша придавил края камнями, повесил на суковатую вишню грифельную доску и разложил для Ба походный стул. Затем, сбивая босыми ногами росу, умчался в дом и вернулся с кувшином яблочного компота и кружками. Поставил всё на столик, удовлетворённо вздохнул: класс готов.
Солнце зацепилось краем за старый тополь у дороги. Вдали послышалось жужжание мотоцикла. Алёша залез на ограду школьного сада, скользнув животом по фигурному литью, вздрогнул от сырой прохлады. Слушая гул "механического шмеля", зажмурился и, удерживаясь на ограде одними пальцами ног, вытянул вверх руки, представляя волшебный полет.
Шмель растворился в нарастающем рёве, и внезапно наступила тишина. Еле заметный аромат бензина напомнил мальчику, что сегодня его вместе с фермерскими детьми ожидает путешествие на озеро.
Краснолицые и рыжие, как лисички, Яна и Сашка, улыбаясь мальчику, поздоровались и слезли с мотоцикла. Сиденья в коляске нет, зато можно возить, что душе угодно - от стога сена до целой оравы ребят. Сашка, которого прозвали "Ёлы", обошёл мотоцикл, по-хозяйски пнул колесо, что-то там покрутил в двигателе и сказал:
- Еле разрешили одним на мотоцикле ехать. Но теперь, ёлы, домчимся до озера, не успеешь оглянуться.
Занятия тянулись нестерпимо долго. Алёше казалось, что Большая Ба специально тянет время. Он несколько раз бегал к мотоциклу: принёс и уложил в коляску рюкзак, раздутый от вещей, словно Робин Бобин, удочки и плащ-палатку. А Ба все рассказывала лисичкам о Пушкине, и что Одоевский назвал его Солнцем русской поэзии, отчего важный царский чиновник сильно разгневался.
- К чему это? - басом вопрошала Большая Ба и зло стучала тростью по садовому столику, изображая тогдашнего министра просвещения Уварова. - Но что за выражения! "Солнце поэзии"! Помилуйте, за что такая честь?..
Алёша возненавидел Уварова и выпил кружку компота, шумно прихлёбывая. Неужели Ба забыла, как важен сегодняшний день?!
Ожидание превратило время в тягучую патоку, и мальчик увяз в ней пчелой: сел на траву, прислонился к вишне, ковыряя бусины янтарной смолы. Ветерок растрепал туман за домом, а потом и сам поник под ленивым солнцем.
"Мёртвый виден на песке..." - слышался Алёше в жаркой истоме голос Большой Ба, а может, он сам это шептал, вяло барахтаясь в коротком сне-забытье.
И вдруг...
"Не садись на плот!" - донеслось так явственно, что Алёша очнулся. Лисички сворачивали плед, а Большая Ба смотрела на внука. Один глаз слезился мутной каплей, а другой - потемневшая радужка с золотистым ободком - выдавал привычное раздражение.
Мальчик вскочил, стряхивая остатки сна.
"Не садись на плот?" - подумал он отстранённо.
Ба наклонилась к нему, трогая лоб.
- Разморило тебя. Квёлый как сонная муха.
- Ерунда! - отмахнулся он, схватил со столика кувшин с кружками и отнёс в дом, потом раскладной стул с грифельной доской, и бегом - за ограду.
Мотоцикл, нагретый солнечными лучами, пах кожей и железом. Алёша уселся позади Сашки, ухватился за обмотанную изолентой тёплую ручку. Мальчики оглянулись на Большую Ба у калитки: она всё что-то наговаривала под нос; поторопили Яну, которая копошилась в коляске среди кучи вещей. Наконец, девочка уселась. Двигатель на мгновенье взревел и загудел басовито. Мотоцикл плавно тронулся с места.
- Ура! - закричал Алёша ветру, небу и солнцу.
Проехав несколько километров среди полей, они нырнули в сумрачный лес, и очарование, навеянное солнечным днём, исчезло. Воздух стал густым и терпким. Яркое солнце, изумрудные поля остались за деревьями и кустами, только над головой лоскутами стелилось синее небо.
Мотоцикл теперь с трудом пробивал путь: из-под колёс выкидывало раскисшую землю, звук двигателя то возвышался до натужного воя, то снижался до низкого тарахтения.
- Все, ёлы! - прокричал измученный дорогой Сашка. - Дальше не проехать!
Он заглушил двигатель, и по ушам звоном ударила тишина. Оглохший Алёша несколько раз сглотнул, прежде чем услышал шум леса.
- Дождь давно прошёл, а дорога сырая, - сказал он, слезая с мотоцикла.
Ноги в кроссовках разъехались в жиже, мальчик замахал руками, удерживая равновесие. Лисички переглянулись. Алёше в их движениях и взглядах почудилось потаённое злорадство.
- В лесу намного медленней всё сохнет, - произнёс со смешком Сашка, перескакивая с сиденья в коляску. - Дальше пешком пойдём. Напрямик всего пару километров будет.
- А мотоцикл здесь останется? - спросил Алёша, помогая вытаскивать из коляски рюкзак.
- Да кому он нужен. Старая железяка, ёлы! - фыркнул Сашка и махнул с пренебрежением рукой.
- Тебе и нужен! - сказала Яна брату.
- Мне?
- Тебе! Ты злишься, потому что дальше не смог проехать.
- Да это из-за тебя мы застряли: растолстела, ёлы! Была лягуха, стала жаба рыжая!
- Ой-ёй-ёй! На себя посмотри!
Брат с сестрой переругивались, а Алёша подумал, что совсем не знает лисичек. И уроки у Большой Ба не сделали их ближе.
- Ещё немного, и вы подерётесь! - вмешался он.
Они смолкли, переглядываясь между собой.
"Странно, - подумал Алёша. - Переменчивы, как ветер. Будто нарочно ссорятся".
Теперь лисички улыбались друг другу; припухлые губы, ямочки на щеках, белёсые ресницы, словно тронутые изморозью, придавали им вид безмятежных ангелов.
Путешественники нагрузились вещами и двинулись вдоль дороги, перешагивая черные коряги и утопая в папоротнике и хвоще. Под ногами мягко пружинил влажный мох, хрустели шишки. Разлапистые ели и сосны закрывали небо, наполняя лес запахом смолы и хвои.
Вскоре они набрели на едва заметную в высокой траве торфяную тропинку.
- По ней до самого озера и дотопаем, ёлы,- таинственно прошептал Сашка. - Только пусть никто не сходит с неё. Представьте, что рядом пропасть...
- Ну и трепло! Пропасть, скажешь тоже! - сказала Яна. - Здесь гадючки повсюду, в траве и не разглядишь!
Алёша быстро переместился на тропинку, озираясь:
- "Пропасть" - как-то безопаснее звучала. А откуда здесь тропа?
- Кабаны протоптали, только по ней уже давно никто не ходит. Земля заплыла, ёлы, даже следов не видать, - сказал Сашка.
Мёртвую лисицу они увидели, когда в просветах между деревьями заиграло бликами озеро. Красно-жёлтое тело вытянулось в последнем прыжке вдоль тропинки. Оскаленная морда, с вывалившимся набок языком, казалось, подмигнула им. Мгновение, и иллюзия обернулась червями в глазной впадине. Другой глаз тускло блестел продолговатым зрачком.
- Фу! - Алёша отпрыгнул в сторону, морщась от сладковатого запаха
- Какие мы чувствительные, ёлы, - ухмыльнулся Сашка, доставая из кармана коробок для наживки и опускаясь на корточки. Яна присела рядом. Рыжие волосы брата и сестры почти слились цветом с лисицей.
- У бедняжки задней ноги нет, - сказала девочка, показывая на культю вместо лапы.
- Наверное, в капкане сидела, вот и отгрызла, - пробормотал равнодушно Сашка, старательно ковыряясь в глазнице пальцем. - Попробуем на опарышей рыбку словить.
"Пуговичные глаза", - вспомнил Алёша, заметив вокруг продолговатого зрачка лисицы золотистый ободок.
- Может, её похоронить надо? - предложил он, проникаясь жалостью.
Лисички засмеялись.
- Она на мою собаку похожа, - сказал тогда Алёша.
На самом деле, у него никогда не было собаки. "Но ведь она могла у меня быть?" - подумал мальчик и произнёс:
- Она тоже умерла, давно.
- Мы её в траву кинем, - решил Сашка, приподнимаясь и пряча в карман коробок. - Это будут хорошие похороны.
Они столкнули красно-жёлтую лисицу в белые цветки багульника, где, наверное, прятались змеи; постояли молча. Алёша грустил о лисе и о придуманной собаке. И вдруг стебли шевельнулись, и что-то в траве побежало прочь.
- Ёлы, чтоб я сдох, если это не лисица! - воскликнул Сашка и безбоязненно кинулся в заросли. - Ну, точно, чёртова тварь как сквозь землю провалилась! - вопил он, прыгая, как сумасшедший. - Она обдурила нас!
- Хорошо, что не покусала, - сказала Яна. Её глаза расширились от удивления; Алёша заметил серые крапинки на голубых радужках.
- Это лиса-зомби, - хрипло произнёс он.- Воняла, как мёртвая, лежала, как мёртвая, и её ели черви.
- Ё-о-лы-ы! Мы могли превратиться в мертвецов! - дурашливо просипел Сашка, закатывая глаза и вытягивая вперёд руки. - Гляньте, я уже синею!
- А я?
Яна, высунув язык, захрипела, изображая удушье.
- Вы парочка идиотов! - обиделся Алёша, отворачиваясь.
В небе, цепляясь за облака и опрокинутые деревья, плыли кувшинки. Алёша снял кроссовки и, поддёрнув штанины до колен, шагнул в прохладную синеву, разбив отражение.
- Красота! - крикнул он.
Голос покатился по озёрной глади и вернулся эхом. Рядом заплескался Сашка, приставил к губам ладони рупором, глубоко вздохнул, закричал:
- Эге-ге-гей!
На противоположном берегу зашумело. В воздух поднялся журавль, сделал круг и сел у воды, крикливо бормоча.
- Каждый год гнездятся здесь, - сказал Сашка. - Видишь, журавка в камышах таится? А этот жених сторожит.
Сколько Алёша не вглядывался, так и не разглядел журавку.
- Я плот приведу, а ты шалаш поправь: развалился весь. Ну, в общем, хозяйничай. И Янка пусть чего-нибудь делает.
Сашка хлопнул Алёшу по плечу и отправился вдоль берега; вскоре только рыжая голова мелькала вдали.
В хлопотах незаметно подкрался вечер. Ребята встретили его у костра: отмахивались от надоедливых комаров и дожидались, пока под багровыми углями, присыпанная золой, испечётся картошка.
У горизонта на западе вспухли облака, прикрыли грозовым цветом закатное зарево. Лисички заохали - как бы дождь не случился!
Алёша ушёл к озеру, взобрался на бревенчатый плот, улёгся животом на травяную подстилку, разглядывая близкое дно, чёрное от лежалых листьев. В прозрачной воде блеснула стайка мальков, медленно проплыл жук-плавунец; по гладкой поверхности, словно по стеклу, суетливо скользили длинноногие водомерки.
- Лёшка! Картоха спеклась! - донёсся от костра голос Яны.
Мальчик перевернулся на спину и замер. На берегу, трогая лапой плот, стояла лисица и рассматривала его единственным глазом. Вытянутый зрачок с золотистым ободком казался огромным.
Алёша хотел крикнуть, но только выдохнул с шумом. Лисица оскалилась, прыгнула передними лапами на плот, отталкивая его. И тяжёлые лесины, скреплённые ржавыми скобами, отошли от берега и закрутились в воде юлой, легко и быстро. Вот тогда Алёша и закричал.
Лисица тут же исчезла, а плот стоял на прежнем месте - будто ничего и не было.
- Ты чего, ёлы? Как оглашённый орёшь! - спросил Сашка, вместе с Яной подбегая к берегу. - Прям напугал нас: ну, думаем, придавило чем.
- Лиса, - ответил Алёша, всматриваясь в сгущающиеся сумерки. - Она смотрела на меня, а потом... - мальчик запнулся, - убежала.
- Ёлы! Небось, мчится теперь со всех ног, от твоего крика, куда глаза глядят.
- Сколько их расплодилось нынче, ужас! - покачала головой Яна.
- Не ходите в лес... - тихо сказал Алёша.
- Ага, нам только и осталось, что лис в темноте ловить, - хмыкнул Сашка. - Пошли к костру, а то ещё кого-нибудь привадишь.
Над горизонтом играли всполохами редкие зарницы, резким светом очерчивая контуры подушек-облаков.
- Гроза мимо идёт, - лениво произнёс Сашка, разламывая картошку с горелой до черноты корочкой. - Вон, ёлы, как облака в сторону сносит. Рыбу удить бесполезно: она грозу чует, даже дальнюю. Если только перемёт бросить у ям. Знаешь, какие чудища в омутах водятся? Ты и не видал таких.
Алёша дул на горячую картошку, глотал, обжигаясь, рассыпчатые кусочки и, слушая хрипловатый голос Сашки, думал о лисице. "Наверное, я задремал. И мне всё привиделось".
От жара костра и еды его разморило. Он залез в шалаш, в уютную темноту, наполненную запахами мяты, ромашки и медуницы, свернулся калачиком. Шорохи ночного леса, крики птиц и монотонный говор лисичек убаюкивали. Алёша провалился в сон, жаркий и беспокойный, где мёртвые звери прятались в разноцветной траве, а Большая Ба ловила тростью солнечную рыбу в бездонном небе. "Поизносилось тело-то..." - говорила она, подмигивая пуговичным глазом.
Ближе к утру Алёша проснулся. По шалашу прыгал беспокойный луч фонарика, брызгал жёлтым светом. Сашка, будто и спать не ложился, вполголоса звал на озеро.
- Перемёты поставим. Надо с вечера было. Но ладно, можно и сейчас.
Алёша вылез под россыпь звёзд. Следом, зевая и приглаживая растрёпанные волосы, потянулась Яна. От озера тянуло сырой прохладой. Сашка положил на плечо Алёше моток сухой, пахнущей тиной бечёвки с крючками.
- Я уже, ёлы, на плот камни для груза натащил, пока вы дрыхли, - сказал он. - Ты, Лёшка, на гребь станешь, а мы с Янкой раскидывать будем. Хорошо луна вышла. Светло!
До места ловли Сашка вёл плот сам. Алёша с Яной лежали на охапке душистой травы и смотрели в небо. Где-то вдалеке, на другой стороне озера, глухо всплёскивало.
- Рыба балует? - спросил Сашка, прислушиваясь и поднимая гребь из воды. С лопасти, обитой мятой жестью, просыпались тяжёлые капли. Плот неслышно скользил по чёрному стеклу и, наконец, остановился. С дальней стороны озера снова донёсся всплеск.
- Рыба, ёлы! - сказал Сашка, опуская гребь в воду. - Лишнее за ней гнаться.
Он поднял обвязанный верёвкой камень, осторожно спустил в воду. Алёша, не спрашивая, встал за гребь, а Яна, придерживая бечеву, столкнула поплавок.
- Поодаль самые ямы идут, - сказал Сашка. - Дна не достать, ёлы. Рыба туда ночевать уходит.
Алёша чуть шевелил лопасть; плот двигался медленно, почти незаметно. Лисички скидывали перемёт в лунную дорожку, и Алёше казалось, будто они собрались ловить звёзды.
На душе у него сделалось так хорошо, что он счастливо вздохнул. Вот ведь как всё прекрасно сложилось! Его взяли на озеро, гроза прошла стороной, и теперь он плывёт по озёрной стране, где звёздная ночь, огромные рыбы, воздух такой вкусный, а лисички кажутся совсем родными.
Мальчик подумал о Большой Ба и сне, где она ловила тростью солнечных рыб; и тут в охапке примятой травы блеснул чей-то глаз. У Алёши все внутри похолодело. Душа его будто отлетела на время, безголосая и эфемерная, и теперь наблюдала со стороны за серебристой дорожкой с поплавками, за плотом на чёрной воде, за лисичками, склонившимися у самого края, и как одноглазая, мёртвая лисица со свалявшейся шерстью медленно выбирается из травы, хищно поводя узкой мордой. Она постояла, затаившись, а затем прыгнула Яне на спину, и обе шумно упали в озеро, потянув за собой перемёт.
Моток бечевы на плоту стал быстро разматываться - виток за витком. Сашка успел схватить ускользающий конец, напрягся, упираясь ногами о бревно, но не удержался и полетел с криком в воду, в расходящиеся тёмные круги.
Алёша бросился к краю плота, упал на колени, всматриваясь в озёрную черноту. Вода забурлила пузырями, на поверхность выбросило поплавок.
- Всё! - сдавленно шепнул мальчик.
Вдруг в тёмной глубине проявилось бледное лицо, обрамлённое паутиной волос. Яна с тихим всплеском вынырнула из воды, а за нею в стороне Сашка. Алёша схватил девочку за руку и потащил на себя. Она вцепилась в него мёртвой хваткой, пристально смотря. Удлинённые зрачки с золотистыми радужками заставили его оцепенеть. Лицо Яны вытянулось, обрастая шерстью, потянулось к Алёше. Один глаз помутнел и пролился кровавой слезой. Рот раздвинулся в ухмылке, показывая острые клыки.
- Не надо было садиться на плот! - прошипела она голосом Большой Ба. Плот, озеро, звёзды завертелись вокруг мальчика и унесли в темноту.
Алёша проснулся в шалаше, будто и не было ночного происшествия. Снаружи шумел листвой ветер, у входа мельтешили на траве солнечные зайчики.
- Вот, молодец, проснулся! - сказала Яна, протягивая мальчику кружку. - А я тебе успокоительное приготовила. Горячка у тебя. Перенервничал ты ночью. Может, и померещилось что. А лисица та утонула.
Девочка внимательно взглянула на Алёшу и улыбнулась странно. Затем вышла, слегка прихрамывая, и мальчик старался не думать о том, что к крапинкам на радужках её глаз добавились золотистые ободки.
Несколько дней он пролежал в фельдшерском пункте, где его обихаживала смешливая девушка. Скучая в отсутствие других больных, она окружила мальчика навязчивой заботой и все интересовалась следами зубов на шее.
- Цапнул кто? - весело спрашивала она. - А то прививку от бешенства? А?
Алёша боялся прививок. Он пожимал плечами и смотрел в окно, на старые липы, обвешанные черными гнёздами ворон.
В один из дождливых дней его навестили лисички. Яна все так же прихрамывала, а левый глаз слезился мутной каплей. Она положила на тумбочку томик Пушкина, краснобокое яблоко и поцеловала Алёшу в лоб.
Сашка хихикнул у неё за спиной и, покрутив пальцем у виска, сделал задумчивый вид. Они долго сидели у кровати, а потом переглянулись между собой и сказали, что Большая Ба пропала.
- Только не говори никому, что знаешь, - прошептал Сашка, - нам велели тебя не расстраивать. Может, Большая Ба ещё и отыщется, ёлы.
Через неделю Алёшу забрали в город. Однажды мальчику привиделась Яна. Она пристально смотрела на него, и запахи лесного озера, тины и осоки кружили голову. От укуса лисицы не осталось и следа, только выросли волоски, густые и рыжие, словно мех.
Большую Ба так и не нашли. "Сгинула, будто в воду канула, лишь трость и осталась", - сказали Алёше родители.
Быть может, думал мальчик, не лисица, а оболочка Большой Ба лежит сейчас на дне глубокого омута. Он представлял, как пуговичные глаза смотрят куда-то в темноту, и ленивые рыбины проплывают мимо, задевая распухшее тело хвостами.