Justice : другие произведения.

Правдивая история, часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я ничего больше не собираюсь здесь выкладывать кроме этого текста, цикла по Гарри Поттеру, который мне просто некуда было кинуть. Текст не беченый и вообще с большим количеством очепяток и всяких ляпов. Кто не спрятался, я не виноват.
  ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ
  
  (Cеверуса Снейпа и не только)
  
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Начертанье пути
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: подразумевается Темный Лорд/ Беллатрикс, но на деле это не важно
  Жанр: драма, мистика, гет (и к тому же неэротический)
  Disclaimer: все принадлежит Дж. К. Роулинг.
  Предупреждение: AU, возможно OCC
  Краткое содержание: годы, проведенные вне Хоггвартса, не были потрачены зря
  
  Поезд затормозил очень плавно, он почувствовал это сквозь сон, полный тревожных ненавистных видений, воспоминаний о последних днях проведенных в школе. К счастью все осталось позади.
  -- Адельбоден, месье, -- выговорила девушка, заглядывая в купе.
  -- Oui, -- он поднял голову и, прищурившись, посмотрел на хорошенькое остренькое личико в овечьих кудряшках.
  Девица смутилась, заговорила по-французски, затем снова перешла на английский, на котором едва знала несколько стандартных фраз, необходимых для объяснений с пассажирами, но он уже не слушал ее, сняв багаж с полки и пройдя в пустой коридор. Красивый англичанин, но такой невежливый. Ей вдруг захотелось расплакаться от обиды.
  Было холодно, утренний морозный воздух розовел над железными крышами вокзала. Это был не Адельбоден... не то, место, куда он стремился попасть всеми силами и о котором мечтал в течение семи лет, с того самого мгновения, как переступил порог Хоггвартса. Всего лишь городок с тем же названием, но до самой горной деревни было еще полдня пути верхом на лошади. А лошадей он не любил, всех, кроме одной редкой породы, не встречающийся среди животных, которых магглы держат в стойлах.
  Постояв несколько минут в ожидании, пока поезд тронется дальше, он спустился по железной лестнице на узкую утоптанную тропинку и направился в сторону переливавшейся в лучах восходящего солнца Юнгфрау. Можно было воспользоваться и более простым способом передвижения, но не хотелось привлекать к себе случайное нежелательное внимание. Пусть примут его за обычного глупого англичанина, очередного бродягу, которому не терпится полюбоваться красотами дикой природы. Пусть думаю так, пока он не найдет портал...
  Идти было легко, даже приятно, после длительного переезда.
  Уже было далеко за полдень когда впереди наконец показались серые и красные крыши небольших деревенских домиков. Адельбоден был погружен в воскресную спячку, те из жителей, что предпочитали бодрствовать находились в небольшой часовне у самого подножия. Но посещение церкви в его планы не входило. Ненависть к отцу навсегда отвратила его ото всех объектов маггловского поклонения...
  -- Месье, не желаете ли остановиться... в нашем доме? - рыжеволосый толстяк, стоявший на террасе поклонился, повинуясь странному чувству неловкости под слишком пристальным взглядом темных глаз незнакомца.
  -- Пожалуй.
  Отель был почти пуст, не более двух-трех постояльцев, но хозяин был немало расстроен, когда услышал от него, что он предпочитает не ужинать.
  -- Ай-ай... я думал...
  -- Не думайте, -- гость бросил деньги на стол, с таким презрением, точно всю жизнь был миссионером, боровшимся с алчностью и корыстью в душах человеческих. - Берите.
  Больше жалоб не последовало. На просветлевшем полном лице расплылась довольная улыбка.
  -- Как угодно, месье, как вам будет удобно.
  В тесной холодной комнате была только небольшая лампа и обогреватель, задвинутый под стол. Но свет ему был не нужен.
  Синеватое сияние палочки вырвало из полумрака уголок выгравированной на медной табличке карты. До его цели было еще далеко, но он не впервые за свою жизнь, он был абсолютно одинок на своем пути, а ведь на поиски, того, что он надеялся обнаружить, и более опытному магу потребовалось бы не менее трех лет...
   Более опытному... Том задумчиво сжал двумя пальцами переносицу. Пред глазами вставал только облик Дамблдора, но ни за что на свете, он не стал бы делиться с ним своими планами. Николас Фламмель... он мог бы обольстить его, проницательный старик был падок на лесть и слишком уж хотел иметь талантливого ученика. Но и Фламмель никогда не стал бы ему помощником, не говоря уже обо всех прочих. Дамблдор догадывался о многом... о том, что это он был истинным инициатором паники, охватившей школу до и тем более после смерти этой девчонки... она была случайной жертвой, он не имел намерения убивать грязнокровок, хотя этого и требовал от него Салазар, но если только так можно было получить доступ к большим тайнам, отчего же было не пойти и на преступление... все средства хороши, если цель, к которой они ведут... достижима...
  Где-то за окном раздался колокольный звон, служба была окончена, было даже слышно, как поскрипывает снег под ногами возвращавшихся домой прихожан. Этот звук действовал на него усыпляющее... Он не смыкал глаз более трех суток... возможно когда он наконец пройдет сквозь Врата-Без-Названия, он научится не поддаваться этой слабости, его сила будет торжествовать даже над его телом, над усталостью, страхом и вожделением...
  С той же мыслью он очнулся уже ночью, поднявшись с постели, пальто лежало на столе, прикрывая карту и палочку, он настолько не помнил себя от переутомления, что даже не убрал их... да это и не было так важно. Никто и не смог бы войти в комнату, защищенную тремя заклинаниями.
  ...его сила будет торжествовать даже над его телом, над усталостью, страхом и вожделением... особенно вожделением. Он слишком часто использовал его, чтобы получить то, что ему было необходимо, один идиот Хагрид чего стоил, из-за него было множество неприятностей. Затем еще пара друзей, таких же глупцов, избалованных и самолюбивых из... чистокровных семей. Он вспоминал о них с отвращением. Не было никого, с кем он был близок и к кому не испытывал бы неприязни. Все несчастье в том, что он нуждался совсем в иных удовольствиях. Дамблдор так сильно ненавидел его за то, что он был единственным, кто догадывался, ЧТО за удовольствия его привлекали.
  Вероятно от матери, жаль он умерла слишком рано, и он ничему не смог научиться у нее, он унаследовал эти приступы одержимости, в минуты, когда его возбуждение, сжигавшее его изнутри, не находило выхода он чувствовал как в нем поднимается опьяняющая более сладкая, чем наслаждение чужой плотью страсть, - ею он управлять не умел, он даже не способен был причинить достаточную боль, все запрещенные заклинания... их преподавали с такими оговорками, с такой осторожностью, никто из выпускников фактически не мог применить их на деле.
  
  -- Вам не угодно взять проводника, месье? - услужливо предложил хозяин, проводив его на крыльцо, -- здесь и заблудиться недолго.
  В глубине души он был рад, что этот странный гость покидал его дом так скоро, за прошедшею ночь он и сам не мог понять почему, он проникся к нему то ли мистическим страхом, то ли сильнейшей неприязнью, быть может, всему была причиной тревога за младшую дочь, которая поглядывала на незнакомца влюбленными влажными глазами, когда он спускался по лестнице... поскорее бы он убрался отсюда...
  -- Я найду дорогу, там точно есть еще одно селение?
  Хозяин кинул, наморщил красный распухший нос.
  -- Да что за селение так пять шесть развалюх, люди там странные. Хоть некоторых еще мой дед знавал, живут как тролли.
  -- Прекрасно.
  Что именно было прекрасно в картине запустения и дикости обрисованной им, он так и не смог понять, но счел за благо не переспрашивать.
  -- Ну и пусть... пусть его...
  Он еще немного посмотрел вслед уходящему, и, вернувшись в дом, захлопнул дверь и заложил засов. "Еще не приведи Господь, вздумает Агнесс за ним вдогонку кинуться, глупая девка, что овца без привязи..."
  
  Но никто не отправился за ним следом... дорога, поднимавшаяся все дальше в горы, становилась все менее проходимой, ноги утопали по колено в снегу, самое время воспользоваться палочкой... теперь уже некого было опасаться. Он успел согреться и отдохнуть, когда вдали прямо над его головой раздался знакомый крик. Хэйдиз и теперь не пожелал расстаться с ним. Ни одного письма... ни одного послания. Ему не от кого было ожидать поддержки, но она и не была нужна ему, птица опустилась на его плечо, теребя клювом мокрый от растаявшего льда меховой воротник. Придет время, если ему суждено выжить, будет много тех, кто пожелает получить от него ответ... но не дождется его. Никогда. До тех пор, пока зеленый луч не поставит точку в конце их бессмысленных надежд.
  Можно было идти дальше, безо всякого страха, туда, где сгущалась розовато-серая пелена над ослепительными вершинами. Все чему он действительно научился в Хоггвартсе - это умение подняться на высоту трех тысяч миль над уровнем моря, по заснеженной горной тропе. Не стоило тратить на это семь лет драгоценного времени, отпущенного ему судьбой.
  Теперь он в этом не сомневался.
  
  -- Отец... смотри, -- мальчик пригнулся в ужасе перед стремительным полетом птицы, едва не задевшей его лицо.
  -- Стой, я сам подойду...
  А он-то все же думал, что толстяк из деревни солгал ему, что больше здесь уже не будет никого, кроме его верного спутника и снегов, сиреневатых, словно грязных от ночной тени, наползавшей с востока. Из трубы над крышей дома тянулась белая струйка дыма.
  Он не умер. Или это было только началом умирания бедного Тома, первые мгновения, когда он чувствовал поцелуй опаляющих губ на своих щеках и шее, мучительно-отвратительно-сладкое ощущение охватило его, когда снова остался один.
  -- Кто преследует вас? - темноволосая женщина в синей кофте сидела у постели, покрытой теплыми одеялами.
  -- Никто, -- он выдохнул из последних сил, горло болело так, что говорить не хотелось, -- не знаю.
  Мальчик и его отец, в куртке подбитой коричневым мехом смотрели на него молча.
  -- Где мои вещи? - при мысли о потерянных карте и палочке его бросило в жар.
  -- Все здесь, -- женщина положила рядом на постель дорожную сумку. - Вы больны. У вас очень сильная температура. А здесь нет врача. Мой муж сходит в деревню...
  -- Не надо, -- Том вцепился в ее руку, вероятно, ей было больно, но она не попыталась освободиться, -- не нужно... я чувствую себя нормально. Здесь должно быть место, которое называется Безымянные Врата... Двери без названия....
  Женщина подняла брови и переглянулась с мужем, когда из-за полуприкрытой двери соседней комнаты раздался слабый хриплый голос...
  -- Он все-таки пришел... истинный ученик смерти... -- голос закашлялся, оборвался, потонул в надрывном то ли стоне, то ли плаче.
  -- Это мать моего мужа, -- торопливо и громко заговорила хозяйка, пока мужчина прикрывал дверь, а малыш продолжал глазеть на него из под темных пушистых ресниц большими голубыми глазами. - Она больна, ей уже девяносто восемь, она просит, чтобы кто-нибудь из нас убил ее... но мы, конечно же, понимаем, что она...
  -- Я не безумна, не безумна, не безумна! Глупая девчонка! - раздался новый вопль истошный и возмущенный.
  Том следил за происходящим и слушал, не произнося ни слова. Сейчас его не интересовало ничего, даже его собственная боль, только голос этой старухи...
  -- Я хочу ее увидеть, -- он скинул одеяло и вскочил на пол, -- мне нужно увидеть ее.
  -- Боже! Да нет...
  Но прежде, чем ему успели преградить дорогу, он распахнул дверь. Запах мочи и разлагающейся плоти был таким резким, что он невольно прижал руку к лицу. Истощенное лицо уже обратило к нему огромные пустые глаза, почти бесцветные, водянистые.
  -- Пришел тот, кто... хочет увидеть их, скажи им милый, чтобы они перестали приходить ко мне, давно хочу умереть, чтобы никогда больше не видеть их!
  -- Где находятся Ворота, ты знаешь?
  -- Под Черной Горой... под горой за перевалом...
  Он все еще стоял у входа в комнату, не замечая, что все, включая и плачущего ребенка, смотрят на него в ужасе.
  -- Вы, я никогда еще не слышала, чтобы....
  И тут лишь он понял, что произошло, что так испугало этих людей - он говорил на змеином языке, и сама старуха отвечала ему на нем. Но он не замечал этого.
  -- Я пойду...
  Он вернулся к постели, взяв сумку и поискав глазами пальто...
   -- Где... моя одежда...?
  -- У вас ничего не было, -- смущенно отозвалась хозяйка, -- кроме рубашки...
  Да, это, наверное, было так... он сбросил пальто, когда начался жар... но он не мог вспомнить, как это произошло.
  -- Не важно...
  Мужчина снова переглянулся с женой и встал у двери, не давая ему пройти. Том замер, уставившись прямо ему в лицо.
  -- Вам нельзя... вы умрете, замерзнете...
  Еще никогда ничьи слова не вызывали в нем более сильной злости, чем слова этого простеца, осмелившегося отговаривать его.
  -- Пошел прочь!
  Он направил на него палочку, но мужчина видимо не понимал, что это значит, зато его вскрикнула от страха.
  -- Возьмите хотя бы куртку... -- она бросила старую телогрейку к ногам гостя, -- оставь... его Мишель... он не в себе...
  Да, пусть они считают его сумасшедшим, безумцем, кем угодно, но не мешают ему. Он переступил через порог, и дверь захлопнулась за его спиной. Обжигающий ледяной ветер хлестнул по щекам.
  Больше ничего не нужно... ни сумки, ни одежды, ни жизни, только палочка, а уж ее-то он очень крепко сжимал в руке и... ключ. Медная табличка жгла ладонь, причиняя невыносимую боль, она словно прикипела к ней, кожа и мясо истлевали, пока он не увидел ее, Черную гору, единственную из всех, не покрытую снегом, в расщелине перевала, ледяное зеленое сияние струилось от нее в ночное небо. Он двинулся дальше, ведомый уже не столько своей, сколько более мощной властной волей Ожидающих.
  -- Смотри...
  Он улыбнулся, ощущая, как от холода ноют и болят зубы, и протянул руку к черному камню. Ничего не нужно... руки подхватили его тело, и он снова почувствовал как знакомые губы перехватили его дыхание. Все радость уходила из этого мира, или это он убивал ее? Этот сон снился ему не раз, тысячи тысяч раз, он просыпался в холодном поту, боясь притронуться к себе, своему лицу, но сейчас все было наяву, сон стал явью...
  Высокие колонны уходили ввысь, туда, где глаз не мог разглядеть купола зала.
  "Ты убил, чтобы получить ключ, ты солгал, чтобы узнать тайну, ты достиг порога, ты - ночь и лед. Лорд Вольдеморт... Повелевающий Смертью"
  У них так много силы, той силы, которой не хватает ему, он не может представить, что есть что-то превосходящее ее, и все слова рассыпаются пылью о стены этой твердыни. Разве может быть что-нибудь, что будет противостоять их мощи? Властители и короли, никогда не умиравшие.
  
  Хоггвартс три года спустя
  
  -- Я не ожидал твоего возвращения, Том, -- Альбус говорит медленно, пытаясь выиграть время, и получше разглядеть гостя. Это нелегко сделать, его лицо наполовину скрыто капюшоном. Он лжет, он ожидал этого возвращения, но лгать - это привычка и необходимость, когда имеешь дело с противником, который никогда не стоит на месте, -- Я не очень рад этому, не скрою.
  Он не изменился, для многих из тех, кто его помнил, но не для Дамблдора. Это не тот Том, который когда мог промолчать в ответ на угрозу, и даже не выпускник Хоггвартса, осмеливавшийся спорить с ним, это нечто совсем иное... и если он до сих пор не обнаружил свое истинное лицо, то лишь потому, что все еще надеется на уступки.
  -- Не скрою, для меня твоя кандидатура наименее всех желательна на эту должность, я даже не стану подавать ее в списках министерству.
  Некоторые из портретов осторожно кивают, но Найджелус наблюдает за ними бесстрастно.
  -- Проверьте, если хотите, неужели вы полагаете, кто-то лучше меня может знать Темные Искусства?
  Альбус не может подыскать никакого объективной причины, чтобы отклонить это предложение.
  И почему бы нет, если он сам желает раскрыть карты. Это риск, Риддл может убить его. Сейчас уже он это может. Но проверку можно поручить Аластору.
  
  Проходит не более месяца и этот разговор повторяется снова. Аластор находится в больнице святого Мунго, но, скорее всего увечья никогда не будут излечены. Никто не знает, что за заклинания дважды использовал его противник, и вот не стыдясь всего, что он сделал, он снова сидит перед ним в кресле, настаивая на том, чтобы Хоггвартс предоставил ему место профессора и преподавателя ЗОТС.
  -- Ты не устраиваешь меня, Том, -- он старается говорить как можно спокойнее, позднее он будет оправдывать себя тем, что до самого последнего момента пытался воспрепятствовать началу открытой войны.
  -- Чем именно?
  Альбус внимательно следит за каждым его движением, но не замечает ни одного подозрительного жеста.
  -- Одно дело уровень твоей компетенции, -- в эту минуту он едва сдерживается от гнева, -- другое - это умение обучать тех, кто не должен любить темные искусства, но должен уметь защищаться от них. Боюсь, ты собираешься делать совсем не то, что необходимо.
  -- Что, по-вашему, я собираюсь делать?
  Ему очень не хочется переступать эту черту, но тут уже осторожность явно граничит со слабостью.
  -- Вербовать себе сторонников, то, что ты мечтал делать всегда. Но в чем до сих пор не преуспел.
  -- Обещаю, я это сделаю другими средствами, ваша школа только одно из них, -- он поднимается, направляясь к двери.
  -- Жаль, что ты никогда так не сумеешь понять, что в мире есть вещи гораздо более страшные, чем смерть.
  
  
  Десять лет спустя сразу же после смерти Поттеров
  
  В тишине комнаты было что-то жуткое. Беллатрикс повернулась спиной к узкой серебряной полоске зеркала на противоположной стене, ее собственное лицо сейчас казалось ей мертвой маской, жалким слепком с ее когда безупречных жестких черт, а ведь она все еще была жива... Хэйдиз сидел на ее руке, полусогнутой в локте, когти птицы царапали ее кожу сквозь ткань мантии. Она ждала слишком долго... И ей уже было безразлично, сколько времени пройдет прежде, чем за ней придут, если это все равно случится, то к чему бежать...
  "Найди их... если не побоишься... лучше смерть и бессмертие, чем бессилие... мы еще встретимся". Письма никогда не были особенно ласковыми, скорее снисходительными, но это было - жестоким.
  Нет, это было не для нее, даже не для мужчин, только для него, для ее Лорда. Он единственный, кто мог это сделать.
  Она же повернет назад от этих слепящих вершин. Вспять. Навстречу Азкабану.
  
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Последнее воспоминание
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Джеймс Поттер/Сириус
  Бета: нет
  Рейтинг: R
  Жанр: dead-fic
  Предупреждение: смерть героя, отчасти AU (кошка)
  Disclaimer: все принадлежит Дж.К.Роулинг.
  Summary: в качестве подарка к завтрашнему Самайну всему форуму -- случайное воспоминание Поттера перед смертью
  Отношение к критике: всегда, пожалуйста (с) (если рецензия совсем разгромная, то маленький просьб, если можно, - приватно на мэйл reginm@mail.ru)
  
  
  Тишина, пронизанная холодным зеленым светом, вливалась в его память, имена и лица все растворялось в ней, даже самые драгоценные осколки... "...я принесла одеяло, Сириус замерзнет утром, у нас ведь прохладно...", Сириус, далекая звезда, да было ли это когда-нибудь, если теперь не остается ничего...
  
  
  -- Ты все-таки сбежал, -- Джеймс улыбнулся и мельком взглянул на него из-под темных ресниц.
  Блэк рассмеялся. Ему ничего не хотелось объяснять, по крайней мере, сейчас, когда все его треволнения были позади. В доме Поттеров он чувствовал себя так надежно, как не чувствовал бы и в стенах укрепленного замка, окруженного змеиным рвом.
  -- Да кто вообще тебя преследует?
  Он распахнул окно, выходившее в старый заросший сад, который казался Сириусу самым прекрасным местом на земле. За кустами шиповника медленно кралась Мойра, крупная белая кошка, любимица отца Поттер, капризная и подозрительная, она не любила Сириуса, вероятно даже фальшивый собачий запах внушал ей неприязнь.
  -- Нет, никто, -- он как зачарованный смотрел на склоненную голову Джеймса, на проступившие под смуглой кожей позвонки на обнаженной спине, не в силах подавить внезапное возбуждение. Как только он положил ему руки на плечи, Джеймс с готовностью подался назад, позволяя прижаться к себе плотнее, жадно вдыхая воздух влажной летней ночи, струившийся в окно.
  -- Постель одна, -- он не оборачивался, но и не пытался высвободиться, -- я могу и на пол лечь...
  На пол... Сириус наклонил голову и прижался губами к его шее, только так и можно было ощутить невидимый пушок, покрывавший его кожу у основания шеи и между лопатками. Как раз он в шутку спросил его, может ли олень позволить псу спариться с ним. Поттер не ответил, едва не опрокинув тарелку с кашей на стол. Люпин тогда нахмурился, но не сказал ни слова.
  -- Я не хочу чтобы ты спал на полу, -- твердо возразил он наконец, -- только со мной в постели....
  -- Да-да, -- Поттер тихо усмехнулся, -- это ведь совсем не измена, наоборот, ты как бы платишь мне за крышу над головой.
  -- Перестань, -- Блэк больно прижал зубами кожу на его плече.
  
  "Голый и со мной в постели, что будет, если узнает Лунатик... -- он бросил рубашку на кресло и опустился на свежие простыни рядом с Блэком. Кровать была слишком узка для двоих.
  -- А что же Регул, -- по странному противоречию он испытывал потребность разговаривать с ним на отвлеченные ничего не значащие темы именно сейчас, когда ничто более не препятствовало их близости.
  -- Ничего, -- Блэк положил темноволосую голову на руку, локоть коснулся щеки Джеймса. - Он всегда ладил с матерью. Ему теперь будет хорошо. И ей тоже не к кому будет ревновать.
  -- Она ревновала тебя к нему? - в голосе Поттера звучало искреннее изумление.
  -- Да, -- совсем тихо подтвердил Сириус, его рука легла на грудь Джеймса, а затем медленно двинулась ниже... -- так хорошо? Скажи мне, если...
  Он запнулся, так что с минуту оба они слышали только прерывистое дыхание друг друга.
  Рука очень осторожно дотронулась до возбужденного члена и вдруг отдернулась.
  -- Ревновала, потому что считала, что я позор для нее, анимаг и все такое...
  -- А, по-моему, это потому что ты водишься со мной, -- недоверчиво уточнил Джеймс, взяв его за запястье и поднеся его руку к губам, он принялся целовать сильную, но узкую изящную кисть.
  -- Совсем нет... она просто сумасшедшая, сошла с ума после смерти отца...
  Он опустил его руку и закрыл глаза, чувствуя, как Блэк легкими прикосновениями трогает его набухшую головку, это было необычайно приятное, удивительное ощущение.
  -- И как ты мог удержаться, чтобы никогда...?... Ты такой...
  -- Нет, я совсем не такой... -- теперь он дышал прерывисто, покусывая губы, сжимая рукой, бедро Блэка. - не такой как.... ты, я могу... обойтись...
  Сириус не дал ему договорить, заглушив его речь поцелуем. Джеймс застонал, видя смеющиеся темные глаза совсем близко.
  -- Ты слишком сдержанный, слишком, так не пойдет... -- теперь пальцы осторожно поглаживали его яички, Джеймс облизнул губы и глубоко вздохнул, явственно услыхав тихий стук в дверь.
  -- Джимми, мальчики, -- раздался голос матери, -- я принесла одеяло, Сириус замерзнет утром, у нас ведь прохладно.
  -- Не вставай! - приказал Блэк, вскочив с постели и закутавшись в простыню.
  -- Да-да, миссис Поттер, спасибо, нет, уже спим, - дверь скрипнула и закрылась.
  Он положил одеяло на стул.
  Заподозрила ли она что-нибудь? Нет, конечно, нет. Ей не могло это и в голову прийти. Он был примерным сыном, хорошим учеником... но какое все это имело значение теперь когда, ему нестерпимо хотелось кончить, и вынужденный перерыв только взвинтил его еще больше.
  Сириус сел на край постели и, наклонившись, провел языком вдоль его члена, от основания до самой уздечки.
  -- Нет... -- Джеймс дернулся в безотчетном паническом порыве, когда Сириус ввел пальцы в его отверстие, было больно, но головка все быстрее терлась о горячее влажное небо, он позволял ему двигаться самостоятельно, поднимая и опуская бедра, анус сжался вокруг пальца.
  Сириус жадно сглотнул выплеснутое семя и поднял голову.
  Мойра словно белый признак ночи бесшумно появилась на подоконнике открытого окна. Ее зеленые прозрачные глаза, светившиеся в темноте, следили за ними. Бог весть, отчего Джеймс почувствовал замешательство. Она не умела разговаривать, не могла выдать их тайну... но было что-то леденящее в ярко-зеленых огнях, уставленных прямо на него.
  -- О, черт!
  Животное метнулось в сторону Блэка, белая лапа скользнула по его плечу, и Мойра мягко припала к груди Джеймса, следующим прыжком оказавшись уже на шкафу.
  -- Что?
  Сириус держался за плечо, склонив голову, за длинными волосами невозможно было понять, плачет он или смеется.
  Джеймс взял его руку, и почувствовал, что ладонь была липкой от крови.
  Этого и следовало ожидать... -- пробормотал он с досадой, -- она всегда ревновала меня ко всем, это даже мать замечала.
  -- А знаешь, почему, -- простонал в ответ Сириус, морщась от боли и давясь от смеха, -- она не кошка...
  Джеймс, ахнув, сел на постели.
  -- Давно она здесь? - Сириус покосился на Мойру, забившуюся в самую глубокую тень под потолком.
  -- Сколько себя помню...
  -- Можно попробовать расколдовать ее. Но у меня это обычно плохо получается.
  Кошка яростно мяукнула, спрыгнула на пол и, подбежав к окну, мгновенно выскочила в сад.
  -- Больше не вернется?
  
  Слишком холодный, зеленый свет.
  -- Это конец, Джеймс... ничто больше не вернется...
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Дождь
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Ремус/Сириус
  Жанр: драма
  Рейтинг: R
  Disclaimer: все принадлежит Дж. К. Роулинг.
  Предупреждение: нет
  Краткое содержание: ревность как повод к большой и чистой любви
  
  
  Он пришел сюда, оставив Джеймса одного - это ли не худшее из всех предательств? Ведь все это его вина, его ревность и ненависть.
  -- Ты должен быть доволен, идиот! - он стоит на пороге, стараясь перекричать шум дождя за распахнутой двери, -- ты чуть не загрыз его!
  В карьих глазах Люпина на краткий миг вспыхивает ярость, но затем он хмурится и поворачивается к нему спиной.
  Знакомое, слишком знакомое ему место, может оно и правильно, что Дамблдор вел ему находится здесь, подальше ото всех... а ведь раньше ему казалось оскорбительным такое распоряжение, не стоило слишком доверять оборотням.
  Джеймс не ожидал этого нападения, внезапного прыжка...
  Сириус передернулся от негодования при этом воспоминании и, захлопнув дверь, прошел в дом.
  Ремус по привычке не пользовался светом, но сейчас он тем более избегал его. Его тело после той ужасной ночи выглядит отвратительно, ему не хочется, чтобы Сириус видел его таким...
  Он бросился на него, чтобы защитить, спасти Поттера, они едва не растерзали друг друга, но все же он пришел, пришел сам.
  -- Уходи, сейчас я не человек, -- он лихорадочно ищет глазами что-нибудь, чтобы можно было накинуть на себя, неловко стоять полуголым перед незваным гостем, но ничего нет под рукой, мантия, разорванная в клочья, лежит на столе, а палочка осталась в школе, и с тех пор он не мог явиться туда за ней, -- и не волк, просто жалкая тварь.
  Сириус молча смотрит на его плечи и грудь, покрытые синяками и царапинами.
  Надо спросить то, что следует, как ни было тяжело, даже страшно...
  -- Он сильно... я... ведь он в порядке?
  Сириус заметно мрачнеет, но все же отвечает, продолжая держаться от него в нескольких шагах, рубашка на нем вымокла насквозь и с нее, как и со штанов натекает на пыльный пол целая лужица.
  -- Сильно, он едва жив, в больничном крыле, сейчас уже лучше... боль такая, что ему дали снотворное зелье...
  И затем добавляет, словно через силу:
  -- Он простит тебя.
  Ему не нужно прощение. Как он не может понять, оно для него ничего не значит. Разве он сам не понимает, что такое не прощают, даже если и готовы забыть... Он обойдется без его снисхождения.
  -- Уходи... нечего смотреть на меня...
  Сириус подходит ближе, как будто наоборот истолковав его просьбу.
  Ты хоть что-нибудь помнишь... помнишь, как все было?
  Ремус склоняет голову и... молчит.
  -- Ответь мне...
  -- Я помню, что была яркая луна, слишком яркая... -- он снова резко отворачивается и отходит к окну.
  Зато теперь такая темнота, что хоть глаза выколи, ни звездочки на черном небе, и дождь льет, не прекращаясь уже вторые сутки. На спине глубокая припухшая багрово-синия полоса, она теряется, где в подмышечной впадине, следы его когтей. Ему наверняка больно ложиться на спину, но он забывается и переворачивается во сне...
  Сириус мельком оглядывается на постель с засохшими следами крови на простыне. Странно, он вдруг чувствует, как сильно его возбуждает один этот вид, возбуждает и повергает в какое-то состояние расслабленности, граничащее с дурнотой, он не может сказать ему правду, потому что почти уверен, что Ремус прогонит его прочь, но эта правда переполняет его, подступает к горлу, безумным, настойчивым потоком...
  -- Я... хочу...
  -- Что? - Ремус отвечает совсем тихо, не оборачиваясь в ответ на очень осторожное прикосновение ладони к пояснице. Сириус молчит, ему достаточно того, что он не отталкивает его, позволяет прикасаться к себе, к теплой коже, кое-где совсем гладкой, неповрежденной.
  -- Ты можешь... -- голос садится, становится совсем хриплым, -- просто расстегнуть их, совсем немного...
  Он замирает, убрав руку, прислушиваясь к короткому звуку скользнувшего вниз язычка молнии... Сириус тянет вниз края темной ткани, обнажая ягодицы, дотрагиваясь пальцем до маленькой впадинки между ними, он не просит отдаться ему, не пытается овладеть им сейчас, все, на что он рассчитывает - это всего лишь ласки, заменяющие ему возможность почувствовать свою напрягшуюся плоть внутри, там, где между двумя полушариями, он нащипывает чувствительное отверстие, Ремус растянут настолько, что проникновение пальцев даже без смазки не причиняет ему боли. Но он охает и, подаваясь вперед, опирается руками о подоконник.
  -- Я не буду... если это... если я делаю тебе больно сейчас...
  Сириус так редко бывает внимательным, так редко думает о чем-то кроме своего удовольствия, что эта неожиданная вспышка нежности, заставляет его растаять.
  -- Нет...
  Он подступает к нему вплотную, поглаживая его живот, пальцы дотрагиваются где-то в глубине до самой трепетной чувствительной точки, горячие губы прикасаются к ране на спине, заставляя стонать от смешанного мучительного чувства раздражения, жгучей боли и сладости.
  -- Хватит...
  И Сириус подчиняется, вынимая пальцы и оставляя граничащее с пыткой ощущение прерванного удовольствия, нестерпимой пустоты. Рему поворачивается к нему, точнее позволяет ему развернуть себя почти силой, и сжать в объятиях, пряча свое лицо в густые влажные и темные волосы, упиваясь их запахом, позабыв обо всем, что с ними случилось.
  Он не может запретить, удержать его, не позволить ему опуститься перед ним на колени. Сириус смотрит на него снизу вверх, блестящие черные глаза смеются, пока он ждет, замерши от страха, но еще секунда и он забирает его напряженный член в рот. Ремус вскрикивает, стараясь отстраниться и вцепиться в его плечи, но не успевает струйка семени выстреливает и Сириус отчетливо ощущает ее чуть горьковатый необычный вкус на языке, вылизывая головку расслабляющегося органа.
  Несколько минут оба они прислушиваются к дождю, барабанящему в оконное стекло и скрипу сорванного с петель ставня. Ремус не знает, что ему делать теперь, когда все закончено, он не смеет больше ни о чем просить, Сириус и без того ведет себя странно, он, чаще предпочитающий грубый, ни к чему не обязывающий секс с Джеймсом, долгим и требовательным ласкам любовника, сейчас совсем не торопиться и не настаивает.
  -- Возьми меня.... Медленно... как я всегда делал это с тобой....
  Ложное предчувствие заставляет Ремуса переживать эти слова как ошибку, ожидая, что за ними последует жестокая отповедь или что еще хуже -- язвительная насмешка.
  Но Сириус не двигается, не издает ни звука сидя на полу и обнимая его колени. От его тепла, и волос, щекочущих обнаженные ноги, он чувствует себя почти счастливым, не думая даже о том, как нелепо он выглядит -- тощий и истерзанный со сползшими до колен штанами.
  -- Сири... пожалуйста...
  Он мог бы объяснить ему то, что творится с ним, мог бы найти в себе силы сознаться, как безумно он нуждается в нем сейчас, но он знает, что все это было бы только постыдной отговоркой, ведь оба они знают, что все гораздо проще -- его тело, еще не оправившееся после потрясения в полнолуние, после того, как он впился зубами в оленью шею, это тело сейчас хочет только одного --- принадлежать ему, противнику, одержавшему верх, чувствовать свою слабость.
  "Мы чуть не убили друг друга... я и он... и он защищал его от меня, с таким отчаянием..."
  Сириус поднимается и легонько подталкивает его к постели, у Ремуса ноет в груди и в паху от возбуждения, пока он опирается на постель, опустившись на полу на колени, Сириус освобождает его от брюк и устраивается между его раздвинутыми ногами. Вспомнит ли он заклинание смазки?... Он любит причинять боль и сам предпочитает болезненное резкое вторжение, когда-то раньше его просьбы, обращенные к Джеймсу, приводили Ремуса, то в отчаяние, то в замешательство. "Вставь так, чтоб я кончил сразу, когда твои яйца прижмутся к моей заднице...".
  Сириус медлит, и все-таки произносит заклинание, давая ему почувствовать, насколько влажен конец, упирающийся в отверстие. Мышцы ануса сжимаются, пока в первые мгновения он не может привыкнуть к ощущению от давящей и растягивающей его твердой плоти, но Сириус входит очень осторожно, дюйм за дюймом, пока не погружается в него наполовину. Он боится пошевелиться, вцепившись зубами в край подушки, а Сириус льнет к его спине, прижимается к нему всем телом, так что потревоженная рана снова начинает кровоточить, и потом горячий язык снова и снова прикасается открывшимся рваным краям кожи, он слизывает его кровь, как полчаса назад слизывал капли спермы, он двигается почти лениво, но от этих редких ударов внутри его тела у Ремуса замирает сердце, рука обхватывает его затвердевший член, сжимая его и снова заклинание, скользкие пальцы гладят ребристый ствол, пока ладонь не обвивается вокруг головки.
  -- Скорее, скорее...
  Тьма словно сгущается вокруг, обступает их со всех сторон, так что становится тяжело дышать, он кончает, чувствуя, как Сириус выходит, наваливаясь на него всей тяжестью, и тут же входит снова, его оргазм запаздывает всего лишь долю секунды.
  Ремус, измотанный и пресыщенный до изнеможения, ложится на постель на живот, высыхающая кровь стягивает кожу на спине. Но он ни о чем не думает, ни о чем не может заставить себя говорить, глядя на Сириуса. Тот сидит на полу у постели, обхватив руками темноволосую голову и уткнувшись подбородком в колени. Если он не уходит, если не торопится покинуть его, значит, он останется здесь, с ним, в его постели и, прижимаясь к нему, заснет до утра, до самого рассвета под монотонный убаюкивающий шум дождя.
  
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Исповедь сквиба
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Северус/Аргус
  Бета: нет
  Рейтинг: PG-13
  Жанр: мини-драма
  Disclaimer: все принадлежит Дж.К.Роулинг.
  Summary: апокриф первой книги (очень короткий). Фактически первый фик из серии "Правдивая история" (всего их шесть)
  Предупреждение: нет (но на всякий случай на очень строгий взгляд пусть будет -- OOC, AU)
  Отношение к критике: всегда, пожалуйста (с)
  Посвящение: Джаксиан Танг
  
  
  Моему отцу уже не приходится стыдиться меня.
  Совсем иное дело матушка, уже шестнадцать лет назад как отправившая меня сюда. А толку от моей учебы было чуть, даже профессор Флитвик, добрый наш декан, однажды прослезился, глядя на меня, и заметил, что до сих пор не понимает, как вообще шляпа отправила в Когтевран, когда меня попросту следовало бы срочно посадить на поезд в обратном направлении, домой то бишь, где матушка-то уж точно встретила бы меня без особой радости. Вся беда в том, что она всю жизнь мечтала о моей учебе здесь, а уж как она была расстроена, когда узнала, что со мной... да со мной все было безнадежно. Так и сказал ей профессор Флитвик, погладив меня по голове...
   Миссис Норрис была тогда еще котенком, и помещалась у меня ладони. Так давно кажется, мне это было, словно и не было вовсе... Кто же теперь вспоминает, что и я когда сидел за этими партами слушал историю магии преподобного профессора Бинса, кто может поверить в это...
   Да что же за шум там опять... проклятые шалопаи, никак не могут научиться себя вести как следует...
  
   Ну, так оно и случилось. Что пришлось мне большую часть ночи отмывать стену залитую какой-то дрянью, и Пивз то и дело лез под руку, будь он неладен, негодяй... А про то, к чему вспомнил я отца, я так и не смог рассказать... позабыл.
  
   Столкнулись мы с ним снова сегодня у самого входа в зал, он уже видно позавтракал и хоть я никогда и не сажусь за стол с учениками, а всегда получаю свою порцию на кухне, я часто захожу туда, чтобы проверить вся ли посуда остается в целости и сохранности или какой-нибудь негодник только-только выучивший свое первое заклинание по трансфигурации уже успел превратить пару бокалов в морских свинок.
   С ним... то есть с профессором Снейпом, с деканом Слизерина, разумеется, хотя про себя я нет-нет да называю его по имени, и уж как мне самому приятно слышать когда обращается он ко мне "Аргус... помогите мне разобрать кое-что в моем кабинете...". Только вот случается это совсем не часто. Теперь уже не часто. Прежде мы вместе нередко обходили ночами все этажи, и что где приходилось нам делать - где утихомирить портреты, где перехватить каких-нибудь сорванцов выбравшихся из спальни... но, кажется, время это бесследно миновало. И как же мне было хорошо всякий раз, когда случалось, он приглашал меня составить ему компанию, даже в груди щемило от волнения, когда я шел за ним следом, а ходит он слишком уж бесшумно, точно как миссис Норрис, не то, что мои шаги, которые можно услыхать и из другого конца коридора.
  
   Как-то однажды даже случилось ему зайти в мою каморку, по особо важному делу, оба мы поспешили к господину директору, и связано это было с исчезновением одного из учеников со слизеринского факультета. Профессор был не на шутку озабочен, мне было его жаль, но еще сильнее злился я на себя, что ничем не мог помочь ему, и отыскать этого негодного мальчишку. Потом-то этот гаденыш отыскался в Хогсмиде, где он так напился, что и возвратиться назад не смог раньше, чем наступило утро. Ох, и возненавидел же я тогда его, из-за профессора Снейпа, конечно же, из-за того, что тот доставил ему столько неприятностей.
  
   Совсем уж редко бывало, что он приходил ко мне по вечерам. Мрачный и всегда молчаливый. Но я то знал, что ему стоит подать хорошего подогретого эля, а добра этого у меня всегда было полно с кухни, эльфы приносили мне подарки, надеясь меня задобрить, как он делался повеселее. Нет не веселее, веселость-то как и не к лицу была ему, он даже и не улыбался толком, а только кривил рот, словно бы и не понять от того, что смешно ему или гадко, никогда нельзя было разобрать.
  -- Устал ты видно, Аргус, -- когда он говорил со мной так участливо, я чуть не расплакаться готов был, точно малый ребенок, но знал, что это ему бы ему уж никак не понравилось. Самого-то его я и представить себе не мог плачущим.
   -- Что верно, то верно, устал, да уж точно поменьше ваше будет...
  -- Поменьше, -- соглашался он и все прихлебывал из кружки, а чтобы съесть что-нибудь, хоть кусок пирога или запеканки, - ни-ни.
  Огонь у меня всегда хорошо горел, приятно было посмотреть, и мне больше и похвалы не было от него, чем когда, он повторял:
  -- Ты - маг, Аргус, только без палочки, да она и не нужна тебе...
  Не знаю уж, потешался ли он надо мной или правду говорил, но сердце мое всегда радовалось от этих слов.
  
  Все бы ничего так и длилось, если бы не эта окаянная псина... Угораздило же Хагрида привести ее в школу, будто не нашлось места для его чудовищ, вон и без того весь лес ими полон, уж сколько раз мне приходилось миссис Норрис у них отбивать. Слухи тогда были разные, и что мол сокровище нужно охранять и что незваных гостей отпугивать, а уж прожорливый был этот монстр так что смотреть противно, но господин Дамблдор так распорядился.
  Как раз после того, как запер я двери на задний двор уже к ночи ближе, услышал грохот и лай где-то наверху, миссис Норрис спину выгнула и шерсть у нее тут дыбом - видимо почуяла, как и я неладное. Так что я тут и бросился по лестнице, но с ногой-то моей далеко не разбежишься, и когда я до коридора добрался, то профессор Снейп уже мне навстречу шел. Видно вышел он прямо из той двери, где держали пса. И хоть и было там темновато, видно было, как он хромает и так сильно, что я не на шутку перепугался, а ближе подошел и вижу за ним следы крови по всему коридору, и сам стоит бледный не лучше, чем Безголовый Ник, того гляди, в обморок упадет. Никогда такого не было. Схватился он за мое плечо, прямо впился до боли.
  -- Пойдем-ка, Аргус...
  -- Куда идти-то? - я в замешательстве и понять не могу, что там с ним творится.
  -- К тебе куда ж еще, -- прямо-таки прошипел он мне на ухо.
  Делать нечего было повел я его в свою комнату, да он еще и торопил меня, боялся, как бы кто-нибудь не застал нас, и то было правильно, ведь кровь то все капала, так что заметь кто-нибудь и шум бы тут же подняли. Привел я его еле живого, и усадил в кресло, тут же из шкафа достал лекарства и снадобья, что мне мадам Помфри на всякий случай держать советовала, если что с кем из учеников случится.
  Но он и ждать не стал, а сразу вел вернуться да вытереть кровь повсюду.
  -- Смотри, чтобы ни капли!
  -- Уж я постараюсь, на совесть.
  Вытирал я ее, со свечкой в одной руке и с тряпкой в другой, то кровь стираю, то воска капли, так и прошел заново всю дорогу, а сам все думал, как бы поскорее к нему вернуться очень он плохо выглядел, лица на нем было.
  Когда пришел назад, ему уже еще хуже стало. Но он сидит ни стона, ни звука, только морщится от боли. А больно ему было должно быть адски. Как он откинул мантию и рубашку я смотрю - лодыжка у него чуть не в клочья разодрана. Крепко видно его цапнула зубами эта бестия. Меня аж в жар бросило. Я теплой воды налил и думаю, хоть кровь смою и слюну эту, что в рану попала. И как я был неловок всю жизнь, за чтоб ни взялся, что даже пожалел, что не знаю ни одного заклинания до конца, чтобы облегчить его страдания. Странным мне после уже показалось вот что - он и не подумал сам себе помочь, ведь ему-то это ничего не стоило. Сидел, значит, и терпел, а потом подал флакон и говорит, чтобы я лил, что в нем было прямо на рану.
  Я как чувствовал, что не стоило этого делать, но спорить-то побоялся. Сделал, как он велел, и зря - он вцепился мне в волосы, и завыл ужасно так словно в агонии. И вот я тогда вдруг всем телом почувствовал, каково ему было, у меня от боли даже в глазах потемнело. Но он почти мгновенно меня отпустил и говорит:
  -- Два яда, Аргус, моя вина, что я такой глупец...
  А мне что за дело было глупец он или нет, и сколько там ядов, в ту минуту я только и хотел, чтобы он не мучился. Не знаю, что мне в голову пришло, но только я наклонился к его ноге, к самой ране, глубокой она была до кости распорота, и губами дотронулся легко совсем, лишь бы не причинить ему боли, и чувствую, как он мне руку положил на голову, но, только теперь поглаживая, я и стал его ногу до самого колена и выше целовать, и так сладко мне никогда не было, что я уж испугался, не об этом ли я и думал, когда он ко мне приходил...
  -- Ну, довольно, довольно, -- говорил он совсем тихо, видимо опомнившись, и мне неловко сделалось, я с колен поднялся и кое-как помог ему на постель мою лечь. Так он и пролежал до утра, не заснув, стонал иногда, но на рассвете все-таки поднялся. Уроки он бы ни за что пропустить не согласился, только что и дал мне перевязать рану.
  В тот вечер он не заходил, и долго я потом с ним не встречался. Оно и понятно, не с его-то ногой было по лестницам ночами бродить. Но все же сильно меня это печалило. И месяц я только и делал, что гонял обормота Пивза по всем этажам, и все присматривался, не осталось ли где на полу крови.
  Пришел он через два месяца, хромал еще, но уже почти незаметно и даже посидеть и эля глотнуть не отказался. Только вот все о чем-то своем думал, ну и не мудрено было, столько всего случилось в ту пору, над чем стоило голову поломать. Уж Квиррелл доставил тут всем хлопот.
  Я-то догадывался, о чем он тоскует, даже больше догадывался, чем ему бы хотелось. Надеялся, видно, что вернется в Хоггвартс профессор Люпин. Да больно сомнительная у того была репутация. Так что я и не удивился, когда вместо него прибыл этот вертихвост Локонс, только не моего это уже ума было дело.
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Заминка
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Люциус/Северус
  Жанр: романс однозначно
  Disclaimer: все принадлежит Дж. К. Роулинг.
  Предупреждение: нет
  Примечания автора: для Sly, Это смешно, но в светлой любви все равно полно ангста, и сама не пойму, откуда он берется, похоже это не моя вина, а канона.
  Краткое содержание: заминка до и во время знаменитого матча второй книги
  
  В разгаре ясный осенний день, а он обожает осень, не только потому, что это как раз то чудесное время, когда родился его сын, но и потому, что он всегда чувствует себя счастливым, вдыхая тонкий ароматом опавшей листвы, разогретой еще теплым солнцем. Осенью он любит даже Хоггвартс, даже Хоггвартс, в котором все еще благополучно учится Гарри. Сейчас ему хочется забыть об этом, пока что он сделал все, что было в его силах для своего Господина...
  Солнечный свет, проходящий сквозь стекла ложится бледно-желтыми квадратами на темный пол и стены коридора, все как много лет назад, в день их приезда, сложись все иначе он бы способен был полюбить это заведение...
  Люциус подходит к окну, любуясь на открытую зеленую площадку под ясным голубым небом, никто из слизеринцев не может видеть его за деревьями, но их голоса отчетливо слышны ему в напряженном затишье аллеи...
  -- Драко, где... твой... э-эээ... я хочу сказать, ты знаешь, где может быть мистер Малфой?
  Флинт важно поправляет зеленую накидку.
  -- Нет, а зачем он тебе...
  -- Ну, -- к ним присоединяются еще несколько человек из команды, -- мне бы надо, как это полагается... Маркус поворачивается к Дерреку за поддержкой...
  -- Поблагодарить мистера Малфоя за щедрый подарок факультету, вот, -- выпалил парень, взъерошив густые волосы пшенично-золотистого цвета.
  -- Может, лучше после игры? - Драко выглядит растерянным.
  Но Флинт настаивает.
  -- Да, нет, это нехорошо... лучше сейчас... профессор нам напомнил...
  -- А-ааа... ну тогда, да-а-ааааа....
  -- Ладно, скажи, где он, это же твой отец!
  Нет. Драко не скажет, куда он пошел, это никого не касается и не должно касаться. Его сын достаточно умен, чтобы не проболтаться.
  -- Не знаю, что ты ко мне привязался, может у директора... -- он оглядывается, на трибуны, которым уже недолго оставаться пустыми и указывает на окна кабинета наверху башни, - Да он у него.
  Люциус довольно улыбается, дослушав невинную ложь до конца, и затем направляется дальше, к лестнице налево, туда, где за аркой с портретом начинается спуск в подземелье. Драко играет впервые, но все его мысли сосредоточены на успехе сына только первую половину пути -- как только он чувствует знакомый сырой и прохладный воздух, и за углом раздаются тяжелые шаркающие шаги Аргуса, его охватывает странное волнение. Миссис Норрис стрелой проносится мимо, а затем, крадется назад к замершему посреди коридора гостю и трется о его ногу...
  -- День добрый, Филч, -- Малфой кивает смотрителю, правая часть лица у того дергается то ли от отвращения, то ли в знак приветствия.
  -- Добрый, сэр, -- он ковыляет дальше, позвав за собой верную спутницу и бормоча что-то о "проклятом гаденыше Пивзе".
  Люциус приближается к высокой зеленой двери. Жаль, но Кровавый Барон предпочитает бодрствовать по ночам, в солнечные дни он никогда не появляется, вот кто всегда был рад ему. С давних пор у них сложились самые дружеские отношения.
  Он медлит прежде, чем постучать. Это визит без предупреждения. Трудно предугадать заранее, как отреагирует Северус.
  -- Люц!
  Снейп поправил накинутую на плечи мантию, сова, дремавшая у него на плече, раскрыла крылья и порхнула в сторону, когда гость вошел в кабинет. - Мерлин! Я не думал... что там еще случилось?
  Он тревожно присмотрелся к спокойному лицу Малфоя...
  -- Ах да, Драко играет сегодня... поздравляю тебя, то есть я рад и надеюсь, он покажет себя с лучшей стороны...
  -- А как ты сам полагаешь, покажет? - Люциус наконец удобно устраивается в кресле, ему все нравится там -- и полумрак, и прохлада и несколько маленьких золотистых листьев, залетевших в решетчатое окошко и рассыпанных вокруг ножки стола на полу, береза, тонкие маленькие листочки... недолговечные в сравнении с тяжелыми, переплетенными в оленью кожу фолиантами, которыми завален профессорский стол.
  Некоторые считали, что он лишь холодный надменный аристократ, сорящий деньгами направо и налево... совсем не такой как Северус, скромный, замкнутый, слишком умный, но именно он, Люциус, оказался хрупким березовым листком, а не книгой вечности... и он не жалел об этом, каждый из них выбрал свое...
  -- Конечно, они могут победить, если не подведут загонщики, и если дождь не пойдет...
  Снейп садится в кресло напротив. Мантия сползает с его плеча, и теперь Люциусу отлично видны ключицы и смугловатая кожа в вырезе рубашки...
  -- Он сможет...
  -- Я тоже так полагаю, -- Люциус кладет трость на стол, -- он вполне способный мальчик, или нет, Северус?
  -- Весь в тебя, -- Снейп не улыбается, его неподвижный темный взгляд следит за совой, забравшейся на полку между двумя сосудами с синеватой жидкостью.
  -- Не сомневаюсь...
  -- Меня беспокоит то, что он постоянно задирает Поттера, -- он неохотно сообщает ему об этом, на самом же деле он отлично знает, что все нападки он поощряет и одобряет сам, хоть и не явно, но достаточно, для того, чтобы Драко продолжал вести себя по-прежнему.
  -- Брось, тебе это доставляет удовольствие, да?
  -- Нет, -- когда Снейп хочет, он может быть по-настоящему упрямым, -- а ты волнуешься, я вижу, -- он наблюдает за тем, как Люциус теребит перчатку, лежащую на коленях.
  -- Угадал. Я хочу, чтобы он выиграл. Понимаешь.
  Что бы это вообще может значить? Что он собирается использовать магию, для этого и решил присутствовать на матче? Этого еще не доставало, Альбус тут же поймет в чем дело.
  Он резко наклоняется к нему, положив руку на колено, скрытое темной тканью мантии и брюк:
  -- Люц... этого нельзя делать, ни в коем случае, слышишь... там будет Дамблдор...
  -- Нельзя что? - он тоже подается вперед и накрывает его руку своей, теплой, даже горячей.
  Снейп откидывается на спинку кресла. Почти болезненное предчувствие, понимание того, что он пришел, потому что хотел прийти, совсем не потому, что ему нужно было где-то провести время, оставшееся до начала игры, подвинув концом ботинка листочек на полу, он наклоняется, и, подобрав его, бросает в камин.
  Но в ту минуту когда, он поднимает голову, руки Люциуса хватают его за плечи, он тянет его к себе, прижимаясь губами в его губам, что-то отчаянное, даже грубое есть в самом этот внезапном жесте. Но в нем есть и голод, настолько сильный, что Снейп ощущает его каждой клеткой тела, это не так уж хорошо, не достойно, после пяти лет разлуки и прохладных дружеских отношений возобновить связь, которая могла бы поставить под угрозу репутации их обоих.
  -- Довольно!
  Он резко отстраняется, облизнув губы, но, все еще борясь с желанием запустить руку под его мантию, где под тонкой рубашкой можно было почувствовать, погладить, прикоснуться к телу, от которого он когда не мог оторваться целыми сутками.
  -- Нет... -- Люциус шепчет, но этот шепот был оглушает, парализует волю, -- я уже не могу... остановится...
  Он тянет его за запястье и, распахнув мантию, и прижимает его руку к натянутой ширинке, это лишнее, чтобы ощутить его желание, достаточно посмотреть в серые потемневшие глаза. И все же лучше отказаться, лучше...
  Он ненавидит себя за эту непоследовательность, продолжая думать о том, чего не стоило делать, он уже делает это, второпях помогая ему раздеться, высвобождая его стоящий член и опускаясь на колени. От невыносимого возбуждения жжет в груди, но все мгновенно проходит, как только он берет в рот затвердевшую от вожделения плоть, так сильно напоминающую ему последние зрелые плоды осени, их нужно только держать во рту, посасывая и чуть надавливая языком, чтобы через несколько минут выжать из них сладкий густой сок.
  -- Еще... еще, -- он и не собирается прерываться, сколько бы времени ни прошло, пока все желания его тела, которые сейчас напрягаются в одном-единственном органе, не выплеснутся, и не затопят его рот, он готов продолжать сколь угодно долго...
  Люциус запрокидывает голову на спинку кресла, перебирая пальцами темные волосы. От быстрых движений горячего языка по уздечке вверх и вниз, ему становится невмоготу, он подается вперед, чувствуя, как скользит о влажное небо, дальше к мягкому непроизвольно сжимающемуся входу в горло... Снейп замирает, заглатывая его под корень, чтобы ни проронить ни одной капли... мысли путаются, то он успевает подумать о том, что Драко слишком хрупко выглядит рядом с этим гриффиндорцем, то сожалеет о том, что Альбус будет присутствовать на матче и значит, будет следить за ними... за каждым взглядом, которым они обменяются.
  
  Солнце как назло светит прямо на их трибуны, так что трудно уследить за всем, что происходит на поле, в эту минуту он ненавидит Поттера, он ненавидит его не как Мальчика-Который-Выжил, но как соперника его сына, как того, с кем он лишен возможности бороться сейчас, даже, когда видит, что Драко нуждается в помощи.
  "Отец, Флинт меня достал... -- он встречает его на лестнице из подземелья, -- он все хочет, поговорить с тобой...".
  О, не об том им стоило бы беспокоиться этим болванам, ему кажется, что виноваты во всем они, и хотя он отлично знает, что ни тени разочарования и ярости не заметно на его лице, само присутствие Дамблдора приводит его в бешенство. Пока они летят прижимая по очереди друг друга к стене, пока... можно, в конце концов... есть заклинание времени, замедляющее скорость, хорошо всем известная шалость... он поворачивает голову, несколько мгновений они с Северусом смотрят друг на друга, сумеречный свет тонет в море мрака. Снейп не размыкает губы: "Молю!".
  Как он смеет, как может, после того, как он ласкал его и держал во рту его член просить и требовать сейчас, чтобы он позволил своему сыну проиграть на глазах у всех этих грязнокровок. Слишком высокая плата за краткое ничего не значащее удовольствие.
  Эта короткая заминка, пока он раздумывает в нерешительности, подводит итог, Драко касается земли, и падает с метлы, не удержавшись...
  Северус вздыхает с облегчением, опуская глаза. Люциус с улыбкой следит за тем, как его сын поднимается и уходит с площадки под радостные крики гриффиндорских болельщиков. "Хорошо, пусть так, но есть еще дневник..." Однако, об этом лучше не думать здесь в нескольких шагах от Дамблдора.
  
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Amarus Amygdali
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Северус/Ремус
  Бета: нет
  Рейтинг: R
  Жанр: драма, ангст
  Предупреждение: все сразу - POV, ООС, AU (отчасти), наличие не означенных в каноне заклинаний и артефактов
  Disclaimer: все принадлежит Дж.К.Роулинг.
  Summary: апокриф второй книги
  Отношение к критике: всегда, пожалуйста (с) (если рецензиция совсем разгромная, то маленький просьб, если можно, - приватно на мэйл)
  Посвящение: Джаксиан Танг, автору, который делает прекрасным все, к чему прикасается.
  
  
  
  
  Infandum renovare dolorem
  
  (Ужасно вновь воскрешать боль)
  
  
  Люциус все же дождался, пока Альбус сам предоставит мне отпуск, чтобы прислать приглашение с просьбой навестить его. У меня не было ни одного уважительного предлога для отказа.
  Старый дом выглядел снаружи и был внутри совершенно мертвым. Теперь Добби не нарушает там тишину в отсутствие Нарциссы с сыном. Люциус оставил только двоих слуг, но и те ходили на цыпочках, появляясь и исчезая незаметно. В комнатах, с вечно задернутыми темно-красными шторами было не уютно. На улице стояла жара, но в тех стенах всегда -- холод. Малфои пахнут зимой, снегом и северным ветром. Это твои слова.
  После ужина мы разошлись, но вместо того, чтобы лечь спать, пользуясь правом редкого гостя, я остался в библиотеке. Я уже потерял вкус к тому, что в былое время представляло для меня интерес. Но один из томов "Воспоминаний алхимика" привлек мое внимание именно потому, что я когда-то так и не дочитал его здесь, а другие экземпляры мне больше нигде не попадались. Он стоял на самой нижней полке, слишком низко, чтобы его мог заметить случайный взгляд.
  Я не успел просмотреть и половину письма, запрятанного за корешок книги, когда услыхал шаги Люциуса за дверью, и поэтому я украл его, зная, что он не станет допытываться о пропаже, даже если обнаружит ее, если вообще он что-то знал о его существовании. Думаю, что все же знал, поскольку лист с литографией Феникса, на котором оно было написано, ты вырвал из самой книги.
  "Скажи мне, отчего случается так, что те, любовь к кому мы не в силах преодолеть, и кого мы желаем больше всех прочих, не хотят и не могут любить нас? Между нами неизбежно должен быть кто-то третий?"
  Так вот что за вопрос ты хотел задать мне, когда в этом доме я принес тебе противоядие.
  Что же, я полагаю, имею теперь право задать тебе свой: "Отчего правда, которая могла бы многое изменить, никогда не обнаруживается, тогда, когда в ней больше всего нуждаешься?..."
  
  По старой памяти он принес Mariott Aurora. И я едва не рассмеялся ему в лицо. После всего, что он сделал со мной, он надеялся, что в моей душе снова проснется восхищение? или похоть? Чего было больше, я и сам не знаю.
  -- Мы оба еще живы, достаточный повод продолжить наше знакомство.
  Люциус умеет сохранять хорошую мину при плохой игре, и, разумеется, сделал вид, что его ничуть не задел мой отказ от угощения.
  -- Ты осторожен или пуглив?
  -- И то и другое.
  Мне не терпелось узнать, какого рода претензии он имеет ко мне теперь, когда облагодетельствованный его любовью сын, тает от восхищения перед ним, без стеснения признаваясь, что они теперь очень хорошо "понимают друг друга". Его планы рухнули (в который раз!), он проиграл дважды, рассовывая по чужим сумкам раритеты и пытаясь спровоцировать скандал вокруг моего имени, дважды попал в неловкое положение. Правда, я думаю, он успел позабыть и о том и о другом, наконец, заполучив Драко. Он проявил необычайное терпение, дождавшись, по крайней мере, его тринадцатилетия.
  -- Беда в том, что ты никогда не делал того, что от тебя ожидали.
  -- Догадываюсь, - я медлил, прежде чем задать ему вопрос, который терзал меня всякий раз, когда я встречался с его холодными серыми глазами, только однажды на моей памяти затуманенными иступленной страстью, и то обращенной не ко мне, а к темному воспоминанию. Вопрос, который я не успел задать ему много лет назад, ночью, пока стоял с ним рядом перед зеркалом, - Во мне слишком мало чистой крови, не так ли?
  -- Слишком много, -- он протянул руку к моей щеке, но я тут же отступил назад, -- Жаль.
  -- Мне - нет.
  Я молчал, зная, что последует продолжение, Люциус не мог допустить, чтобы за кем-то, кроме него, осталось последнее слово.
  -- Ты слишком долго, слишком много и слишком многим позволял унижать себя.
  Он был прав. Метка, у меня одного выжженная не только на запястье, но и на внутренней стороне бедра - знак особой милости и "расположения" хозяина, пылала так, как словно операция была только что произведена повторно, кое в чем я был слишком схож с сыном Джеймса. Мы оба были объектами слишком пристального внимания, находившегося далеко за пределами как ненависти, так и любви.
  Втайне он все же был благодарен мне за то, что я не сдержал обещание. Где-то в одной их соседних комнат находилась постель, наверняка еще хранившая тепло и запах его сына, теперь вполне способного пройти инициацию. Люциус получил во второй раз то, о чем мечтал, но все же первый оставил в его судьбе неизгладимый след - отметину, которая у меня находилась на коже, а у него в самом сердце.
  
  Если ты все же нашел в себе силы покинуть Хоггвартс, то я бы вряд ли смог примириться с такой перспективой. В отличие от Минервы и Альбуса, я никогда не был в восторге от своей должности. Но я неоднократно замечал, что чем мучительнее я ненавидел свои обязанности, и чем тревожнее были мои предчувствия, тем холоднее я становился, и тем легче мне давалось все то, что обычно вызывало у меня отвращение. Начало года и наш новый Защитник обещали нам массу самых разнообразных неприятностей.
  Первые зимние дни, когда я вынужден был часто бывать в теплице по просьбе Стебль, нельзя было назвать безмятежными. Назад я обычно возвращался поздно, и, завидев в конце коридора мисс Норрис, сворачивал на лестницу, чтобы пройти к себе другим путем. В один такой вечер Филч следовал за ней. Он громко окликнул меня, хотя не в его обычае было поднимать шум.
  -- Малфой и Уизли, сэр, -- он быстро подошел прямо ко мне. -- Комната с привидениями.
  Забыв поблагодарить его, я кинулся вверх по лестнице. Новость не сулила ничего хорошего.
  За дверью раздавались несколько голосов. Среди них действительно был тот, что принадлежал Драко, не нужно было особенно долго прислушиваться, чтобы понять, что все зашло слишком далеко.
  Никогда еще мне не приходилось видеть сына Люциуса таким возбужденным и испуганным, я появился во время, вырвав жертву у них из рук. Он ничего не говорил, пытаясь одернуть сбившуюся мантию и застегнуть растерзанный ворот рубашки. Если когда-нибудь в нем и была доля привлекательности, так именно в эту минуту, когда он забыл о том, кто он и сколько его отец платит за его присутствие здесь, сейчас он был просто смертельно напуганным, загнанным в угол и взвинченным мальчишкой.
  Неожиданным для меня было только наличие в этой компании самого старшего и самого благонамеренного из четверых Уизли.
  Они это прекрасно поняли, в панике направившись к двери, перешептываясь, о том, сколько я сниму с Гриффиндора. Хоть раз в жизни мне захотелось их разочаровать. Они покинули комнату, так и не дождавшись штрафного. Драко стоял, отвернувшись, и все еще возился со своей одеждой. Я ничего не стал ему говорить, не задавал лишних вопросов, но, дотронувшись до его плеча, с удовольствием обнаружил, что он весь дрожит.
  -- Ступайте за мной.
  В ту минуту я его ненавидел глухой, ничем не смягченной ненавистью, но он вряд ли был виноват в этом. Я всего лишь проецировал на него мои чувства к его отцу, говорят, что змея ждет под камнем двенадцать лет, чтобы укусить. Это старая поговорка о коварстве Слизерина. Я вполне мог бы ждать и дольше, но никогда бы не пропустил возможности избавиться от яда, отравлявшего мне жизнь по милости этой семьи.
  Мы прошли через галерею и наконец он сдался и стал просить у меня прощения, уверяя, что первый затеял ссору. Я не сомневался, что он провоцировал их намеренно, но чтобы он сделал, если бы поблизости не бродил Филч, и, если бы он в свою очередь не успел застать меня в коридоре? Уизли не собирались с ним церемониться. И это означало, что у меня были бы большие проблемы с Альбусом, не вмешайся я во время.
  Не получив ответа, он нехотя поплелся дальше, я не обращал на него никакого внимания, пока шел и смотрел на полную бледно-желтую луну за стеклами, я бы отдал в ту ночь десять лет жизни, чтобы услыхать волчий вой. За несколько часов до трансмутации человек слышит пробуждающего в нем зверя, и я внимал тогда своему зверю, его голод и гнев снедали меня, но ничего не могли изменить.
  
  На последующих уроках я стараюсь не замечать его. Это уязвляет его самолюбие. Ослепительная белизна снега за окнами режет глаз. Даже под серым небом, отраженный свет напоминает о том, какую боль он может и должен причинять тьме. Думая о боли, я нахожу ее лишь одним из факторов, легко поддающихся устранению или притуплению посредством простейших рецептов, которые без труда усваивает любой ученик второго семестра первого года обучения. Но тишина иногда угнетает даже больше, чем чистота. Хорошо, что чтение мыслеречи находится под запретом. Темный Лорд бы снял его, конечно, но пока все находится не в его руках, никто не опасается думать правду. И я вижу, что мальчишка думает именно ее, или о ней... Вижу, потому что его мечтательные серо-голубые глаза, следят за каждым моим движением. После инцидента с Уизли и того, что стало его продолжением в моем кабинете, прошла неделя. Он мечтает, зная, что я посвящен в его мечты. У меня нет детей, возможно, это и хорошо, было бы странно, если бы судьба допустила такую ошибку, наделив потомством чудовище с больной подверженной приступам слабости и отчаяния, и от того еще более смешной и ничтожной, душой. Но даже не будучи знакомым с отцовскими чувствами и никогда не проявляя к ним ни малейшего интереса, я не перестаю удивляться тому, на что оказываются способны порой любящие родители.
  Через несколько дней Министерство согласно присланному извещению вручит мне еще один диплом. Я не смел претендовать на должность ЗОТС, ее получил Локонс. Говорят, что она проклята, разумеется, -- из года в год она достается редкостным идиотам. Похоже, это целенаправленная стратегия назначать на это место кретинов.
  
  -- Подарок или плата?
  Люциус смотрел на меня так, как только он умел смотреть на собеседника. С самым откровенным презрением, и недостойным ни его положения, ни возраста кокетством.
  -- А как ты думаешь?
  Он хотел, чтобы я еще что-то думал о том, какую форму он хочет придать соглашению, по которому он продает своего сына. Я ненавидел его, его полуприкрытые тяжелыми веками глаза, гладкую бледную кожу и черный шелковый платок на шее, в нижнем левом уголке которого (я это знал, хотя и не видел уже много лет) была вышита серебряная змея, кусающая свой хвост.
  О его приезде мне сообщили под вечер, день был очень холодный, седьмое декабря, начинались сумерки, в главной зале, мимо которой я проходил, уже горели свечи. С очень давних пор мы виделись с ним только в отдельном кабинете приемной, и меня мало обрадовало известие о том, что Люциус ждет меня в Северном крыле. В отдельной комнате, которую обычно держали на случай приезда гостей из Министерства.
  Он сидел в кресле, очень сдержанный, с виду любой счел бы его даже скованным. На деле же под этой маской несокрушимого спокойствия было больше презрения к миру и ко мне в частности, чем в самой отвратительной и самодовольной развязности. Правую руку он держал на набалдашнике трости, левую протянул мне, не совсем определенным жестом - то ли для поцелуя, то ли для пожатия. Но я до нее не дотронулся, ограничился только приветственным кивком. Люциус улыбнулся. Я сел напротив, оглядевшись вокруг.
  Дверь в смежную комнату была закрыта. Малфой тут же поймал этот взгляд.
  -- Отступникам бояться нечего.
  Никто не подслушивал и не мог подслушать наш разговор. Обычная манера убеждать противника довериться ему, попутно шантажируя его. Я не раз сталкивался с ней, но привыкнуть так и не смог.
  Несколько секунд всматриваясь в его непроницаемое лицо в неверном сумеречном свете, наполнявшем комнату, я думал, о том, что через четверть часа станет совсем темно. Так темно, что мы перестанем видеть друг друга, и тогда каждому из нас будет удобнее и проще предаваться своим сожалениям и воспоминаниям.
  -- Фадж собирается внести тебя в списки дипломированных кандидатов.
  Пришла моя очередь улыбаться.
  -- С каких это пор, сам Люциус Малфой стал вестником Министерства?
  -- Ты мог бы стать Защитником.
  -- Не мог бы, слишком запятнанная репутация.
  Разговор тут же был переведен на другую тему.
   -- Уизли больше не беспокоят тебя?
  Он спросил меня об этом таким сердечным тоном, словно речь шла о давней зубной боли.
  -- Артур? Близнецы? или Рон?
  -- Все четверо.
  Я еще не предполагал, что через неделю у меня появится очередной повод для беспокойства, и им станет безопасность его отпрыска. Тогда я ответил, что не припоминаю никаких инцидентов.
  Он не отводил взгляда от моего лица. Мне бы не хотелось, чтобы беседа наша продолжалась в той снисходительно-сентиментально-фальшивой манере, которую он пытался задать ей, но выбор был невелик, разве что позвонить, чтобы Филч пришел развести огонь в камине, никогда не отказывал ему в этой дополнительной возможности почувствовать себя нужным.
  Я уже потянулся к звонку, когда Люциус вынув палочку, мгновенно поднялся со своего места и, подойдя к камину, отодвинул экран. Можжевельник вспыхнул и затрещал, вокруг груды угля.
  -- Теперь достаточно?
  Достаточно чего мне должно было быть -- не ясно. Его снисхождения, тепла или света, чтобы снова увидеть, насколько он был красив в отсветах пламени?
  -- Я хотел поговорить о Драко.
  В последнее время с именем Малфоя были связаны серьезные конфликты. Разумеется, Люциус об этом был предупрежден заранее, но тогда мне еще сложно было вообразить, насколько тесно он сам был причастен к этой истории. Я только молча кивнул ему. В комнате становилось жарко. Он постоял, глядя в огонь, и затем снова опустился в кресло.
  -- Драко невинен, могу поручиться.
  -- Я не ослышался?
  Отец выступал в роли адвоката сыновней невинности. Насколько мне было известно, других наследников у него не было, а это означало только одно, что уж Драко он вряд ли бы оставил без своего внимания.
  -- Отдаю должное его невинности, -- я не мог сдержать усмешки, рискуя разозлить его, если учесть насколько болезненно он реагировал на любое небрежное замечание в адрес кровных родственников, -- даже отстаиваю ее едва ли не каждый день, надеюсь, ты не собираешься предложить мне еще и место дуэньи, я делаю все, что в моих силах...
  -- Нет, мне нужно твое искусство.
  Это был сюрприз. Люциус признающий себя нуждающимся в чьем-то искусстве, кроме своего собственного. Я не хотел больше ничего начинать сначала, тем более теперь, когда раны почти зажили и мир, наконец, обрел точку опоры и утраченное равновесие. Но его неподвижный светлый взгляд напоминал мне, о том, что я - все еще Пожиратель Смерти, я тот, кем я был, и я не мог стать иным. Я мог предавать и отступаться бесконечно, но было нечто, чему я не мог изменить, порою я старался внушить себе, что это было лишь наложенное на меня заклятие, одно из тех непроизносимых и неведомых, ключа к которому я так и не сумел подобрать.
  Он переложил трость из правой руки в левую, давая мне понять, что наш разговор достиг переломного момента.
  Помню, в ту минуту мною овладело чувство очень мало отличное от обычного мстительного злорадства.
  "Ну же, попроси меня, давай, что тебе еще дорого, кроме твоей гордыни, которой ты все приносишь в жертву...".
  -- Возьми... его...
  У меня возникло некоторое сомнение относительно того, насколько правильно я понимаю его слова.
  -- Я не беру частных учеников, такая практика запрещена правилами.
  -- Я... всегда ненавидел отца за ту боль, которую испытал, но я не хочу, чтобы Драко возненавидел меня.
  Теперь все прояснилось. Что ж больше не было причин притворяться.
  -- Ты хочешь, чтобы я опоил и совратил твоего сына?
  -- Он должен научиться получать удовольствие, я хочу, чтобы со мной ему было хорошо
  -- Ты не боишься, что...
  Он очень зло усмехнулся и положил на трость обе руки, накрыв левую кисть правой:
  -- Драко никогда не станет относиться к тебе серьезно.
  -- Правда?
  Меня это не задело, единственный, в чьей серьезности я еще нуждался это ты, ma bête noire.
  
  Одна неприятность следовала за другой, но я не намерен повторять то, что тебе и без меня известно. Совы ненадежны в смутные времена. Я и раньше не очень-то доверял им. И я бы не желал, думать о том, что все сказанное мною, станет доступно еще чьим-то глазам, на письмо будет наложено старое доброе заклятие, такое простое, что его способен отменить даже ребенок, но только тот, кто должен его прочесть не потерпит неудачу. Тебе оно должно быть хорошо известно.
  Внизу, когда мы подошли к моему кабинету, Драко снова принялся упрашивать отпустить его. Хотелось бы посмотреть, чтобы на это сказал Люциус, уверенный, что его сын никогда не унизиться до извинений. В помещениях нижнего этажа всегда холодно, а в моем подвале в декабре можно безо всяких опасений хранить годовой запас скоропортящихся продуктов, от самого жаркого пламени после того, как оно прогорает, тепла обычно хватает от силы на полчаса.
  У него был красивый почерк, и наказание, которое я мог ему назначить не вызвало бы у него ни малейших подозрений и не уязвило бы его гордость.
  Через пару минут, он позабыл, оказавшись среди полок с моими бесчисленными склянками, что приглашен сюда не на чашку чая.
  -- Cтолько интересного, у папы...
  -- Ни слова! -- по его вдохновенному тону я тут же понял, что сейчас он проболтается насчет очередного артефакта, недавно проданного или приобретенного Люциусом.
  Перебирая книги, я наблюдал за ним, впервые пристально и совершенно иначе, нежели, когда мы сталкивались в коридорах и классных комнатах. Его сходство с Люциусом было поразительным, те же движения и та же привычка склонять голову набок, поворачиваться плавно, почти с животной грацией, и незаметно облизывать губы. Не было только его силы, ее заменяла хрупкость, чрезмерная, почти женственная.
  Ему так не терпелось завоевать мое утраченное расположение или просто похвастаться, что он вытащил палочку и тут же зажег огонь в камине. Удивительно, насколько порой даже его помыслы совпадали с логикой его отца. Мне тут же вспомнился широкий жест Люциуса во время нашей последней беседы. Вот когда я подумал о старом способе тайной переписки и решил, что именно я заставлю его искать в десятом томе "Господства Огня".
  -- Вы не скажете отцу...
  Он спрашивал меня уже в четвертый раз. Вместо ответа я взял графин и налил в стакан снадобье. Чем проще я вел себя, тем меньше опасений вызвало бы у него угощение.
  Он уставился на меня с детским изумлением. Люциус не способен был так смотреть.
  -- Вы любите лимонад, профессор?
  Я не пошевелился, он протянул руку и взял стакан. Вкус напитка ничем не отличался от обычного лимонада, если не считать едва уловимой горечи миндаля. И я невольно улыбнулся.
  -- Странный запах...
  
  (Что не позволяет почувствовать горечь миндаля, Поттер? Молчите! Корень асфоделя и полынь, из которых готовят усыпляющее зелье, настолько сильное, что его называют напитком живой смерти.)
  
  Как только он поднес его к губам, я вспомнил тебя, протягивающего руку за стаканом с противоядием в гостиной Люциуса. Второй раз ничего не должно было повторяться. Я отобрал у него стакан, и выплеснул его содержимое в огонь, пламя стало багряным, любой другой на его месте мгновенно понял бы, в чем было дело. Но он только пожал плечами.
  -- Я ошибся? Это не лимонад?
  Взяв с полки графин с тыквенным соком, я наполнил другой стакан. Но напуганный моей выходкой, он так и не осмелился к нему прикоснуться.
  -- Сядьте, ищите, заклинание, восстанавливающее жертву огня.
  Он кивнул, механически опустившись за стол и подтянув к себе книгу.
   Люциус боялся, что не сможет разбудить его желание и потеряет его навсегда, он был прав. Его жестокость и деспотизм способны были разрушить столь хрупкую волю.
   -- У нас такое расписание... трансфигурация, я сожалею, что вы...
  Он дернул застежку мантии на шее.
  -- теперь жарко... жаль, не вы нам читаете историю...
   -- Магии? Это не мой профиль...
   -- Магических войн, профессор.
   У него была такая же тонкая чувствительная кожа, как и у Люциуса, ты говорил о том, что ее запах напоминает запах мокрого снега в теплый зимний день.
  "Мы все жертвы, Северус, даже те, кто становится палачами...". Но для себя он все же сделал одно маленькое исключение, я готов был бы простить ему даже мою инициацию, но я никогда не прощу того, что он заставил меня сделать с тобой. Теперь я мог бы расплатиться с ним той же монетой. Но я не хотел воспользоваться своим шансом.
  
  Как и было обещано, диплом был прислан Министерством накануне закрытия первого семестра. Ненавижу подобные торжества, еще более ненавижу длинные хвалебные речи. После того, как Альбус расцеловав меня, вручил мне третью по счету черную папку с серебряным змеем, он тут же не преминул заметить, что я выгляжу слишком уставшим. Все остальные подхватили его слова, уверяя, что мне стоит хоть раз провести отпуск за пределами Хоггвартса.
  Но когда все расселись за столами в главной зале, о желании избавиться от меня к счастью быстро позабыли.
  
  Пока Драко листает передо мной серые страницы, я думаю вовсе не о нем...
  Кто-то третий?
  Когда в начале второго года Сириус вознамерился подшутить над "слизеринским ублюдком", ты ведь не сильно расстроился. Скорее тебя огорчило то, что твой секрет стал моим достоянием. Но ты вовсе не склонен был прощать мне ответную шутку.
   У тебя вообще мало причин прощать меня и еще меньше оснований доверять мне. Чем собственно Сириус так вывел тебя из себя - он всего лишь признался, что ему нравилось то, что ты (то есть я) делал с ним в туалете. Ты требовал, чтобы я объяснил, что именно я делал. Тебе это было интересно или ты хотел бы представить, что я мог бы сделать с тобой, или как тебе следует действовать, чтобы угодить Блэку?
  Когда я стал замечать то, как вы переглядывались с Сириусом? Я знал, что происходило. Ты подозревал, что я слежу за вами, но зачем? Мне все равно некому было бы донести на вас, сомневаюсь, что подобное заявление сделало бы мне честь в глазах Дамблдора. Я смотрел, как ты улыбаешься в ответ на крепкие словечки Блэка, как позволяешь ему прикасаться к себе, и мне было не по себе, хотя я даже представить себе не мог, что я хоть немного тебе небезразличен. Но Блэк вел себя далеко не так, как тебе хотелось. Между вами не было согласия, а поначалу - не было и доверия. Одно дело дружески навещать тебя в Хижине, чтобы весело проводить время, и совсем иное - довериться оборотню. Страх напоминал всем, что ты другой, ты не такой, совсем не такой, как мы. Этот страх, наверное, сломил бы и мою волю, в дальнейшем, но случилось то, что случилось -- Пожирателю Смерти нечего было опасаться рядом с волком.
  Может быть, эту затянувшуюся и приведшую к столь плачевным последствиям войну затеял я сам, но если так, я дорого заплатил за все ошибки. Мне легко давались, как ты изволил выразиться, "все темные хитрости, которым нас не обучали". Я многое узнавал самостоятельно, доступ ко многим запретным книгам библиотеки я получил благодаря содействию Люциуса, подписавшего мне разрешение на пользование любыми фондами, но случилось это позднее, а тогда мы не были с ним ни друзьями, ни даже сколько-нибудь близкими знакомыми.
   Тебя удерживал страх, что Сириусу ты внушаешь отвращение. Я догадывался, я читал твои мысли и угадывал в твоих глазах то, о чем ты думал, когда, протягивая руку за тарелкой, ты успевал пожать его запястье, а он продолжал сидеть, ничуть не изменившись в лице, подсмеиваясь в ответ на остроты Поттера. Я знал, что тебе не нравилась моя наблюдательность, и слышал, как ты произнес, неожиданно громко, даже громче какого-то объявления Флитвика, сделанного во всеуслышание:
  -- Мне надоело, что мне в рот смотрит этот слизеринец!
  Помню, как оглядывается Сириус, и его губы кривит странная усмешка. Я жду, что сейчас он добавит еще что-нибудь.
  Так и есть, он наклоняется к тебе и шепчет на ухо. Ты смеешься, но затем хмуришься, или мне это только кажется? И он снова смотрит на меня через плечо с убийственным презрением.
  -- Ну, пусть попробует!
  Тогда я решаю, что попробую. Я встаю и ухожу из столовой, остается только три минуты и их едва хватает, чтобы успеть забиться в кладовку, где я оставил чашу на открытом огне.
  Запрещенная магия,
  "Использовали одно из трех?.. оба? Сколько раз, с какой цель...", -- припевы допросов до сих пор звучат в моей памяти вместо похоронной музыки прошлого.
  Я давлюсь отвратительным пойлом, и зажимаю рот рукой, чтобы не сблевать драгоценное средство, которое мне удалось приготовить с таким трудом. И вот я уже ничем не отличаюсь от тебя, даже моя походка полностью меняется, легкие шаги почти не слышны в тишине третьего этажа. Само провидение посылает мне его навстречу, ужин еще не окончен, а Блэк бредет по коридору, задумчиво наматывая на палец прядь темных волос и что-то напевая себе под нос, и останавливается, только столкнувшись со мной лицом к лицу. Я цепенею от ужаса, мне кажется, что его глаза, глаза влюбленного пса, видят правду.
  -- Ты чего? - он смотрит на меня с нескрываемой растерянностью, а затем кладет мне руку на плечо и отводит к окну. - Ты же сказал, что будешь... что я должен вернуться...
  Мы стоим напротив женского туалета, давно закрытого, но я думаю о том, же, о чем и он, что там, скорее всего, никто не застанет нас, забываются все разговоры о древнем ужасе и внезапной смерти, и мы исчезаем за приоткрытой дверью. Блэк тут же припечатывает меня к стене, я слышу, как капает вода из кранов, моя влажная от пота рубашка вбирает холод плитки. Глаза у него черные и совершенно безумные с огромными расширившимися зрачками, он обращается к тебе, и только тут я вспоминаю, кто я на самом деле, кто я для него сейчас...
  -- ты хочешь?... ты сделаешь?
  Я знаю, о чем он просит, облизывая то мои, то свои губы, хотя я никогда не делал этого раньше, и не думал, что первым, с кем мне придется приобрести этот опыт, будет Сириус. Но я тут же сползаю вниз по стене и обхватываю губами его торчащий из расстегнутой ширинки член, конец упирается мне в горло, я выпускаю его каждый раз, чтобы сглотнуть, задевая зубами нежную кожу, Блэк стонет, перебирая мои волосы. Нет, он ничего не подозревает, ни на секунду не задумывается о том, кто с ним... он кончает, выскользнув из моего рта, опираясь руками о стену. Я не могу удержаться, чтобы не прикоснуться к темному пушку вокруг его яичек.
  -- Давай глубже... -- он подается вперед, когда мои пальцы, смазанные только что выплеснутой им теплой влагой, входят в него, -- оттрахай меня...
  Я смотрю на свое запястье, на странные разводы на коже, я слишком плохо рассчитал время, превращение идет вспять, за три минуты, пока я чувствую тяжесть и боль во всем теле, я должен успеть уйти от него. Я не должен обнаружить перед ним правду, и я вскакиваю, освобождаясь от него, и бросаюсь к двери, не слушая его крики и проклятия, я бегу по лестницам, к счастью ни на кого не наткнувшись, на моей мантии белые пятна.
  Всю ночь я так и не сомкнул глаз, снова и снова вспоминая обо всем, что случилось, но я не нахожу ни одной ошибки, ни одного неверного жеста, Блэк так и не догадался, что это был не ты... Но тебя-то я обмануть не мог.
  -- Можешь не сомневаться, я проверил это для тебя! Он с удовольствием будет твоей шлюхой, оборотень!
  Неужели я проделал все это только ради удовольствия бросить тебе эти слова в гостиной Слизерина, куда ты пробрался, разузнав пароль, когда все разъехались на каникулы. Ты очень быстро понял, что произошло, но, долгое время не признавался в этом Блэку. Тебе было жаль его или меня?
  Потом я узнал, что наш разговор от начала и до конца слышал Люциус, он находился в кабинете старосты. Чудовищно, но это было так, он был там, когда ты, выкручивая мне руку, спрашивал, "что за штучки я умею делать своим грязным языком так хорошо, что Блэк скулит от восторга и ждет, когда все повторится опять...". Ты сказал тогда то, чего тебе не следовало говорить:
  -- Ты самый опасный, самый мерзкий из всех слизеринских ублюдков... настоящий черный маг, глядишь, еще прославишься!
  Но даже это никогда не толкнуло бы меня к Пожирателям Смерти, и Люциус никогда бы не смог склонить меня на свою сторону, если бы не ваша отвратительная месть, последовавшая годом позже, когда все мы возвратились осенью на третий курс, и вы с Блэком, об этом перешептывался даже весь Пуффендуй, спали в одной постели.
  Меня в тот год исключили из команды, и я оставался после тренировок только, чтобы вернуть на место метлы остальных игроков, а тренировки заканчивались далеко затемно. Случайно я споткнулся и разбил фонарь, так что в сарае я шарил на ощупь, как раз когда вы вцепились в меня с обеих сторон. Если хочешь знать, я ожидал нечто подобное, после того, как Сириус попытался затеять со мной драку на лестнице.
  Блэк, конечно же, находит, что справедливость на вашей стороне, точнее он не рассуждает, и бьет меня с особым наслаждением -- за свою слабость в туалете, но ты все время хмуришься, глядя, как кровь капает у меня из носа, разбитого о твое колено. Тебе это не очень нравится, Поттер, покусывает губы от возбуждения, не решаясь присоединиться, ему неловко перед самим собой, особенно перед самим собой, поскольку он до сих пор считает себя моим благодетелем, и стыдливо признается, что раньше "не пробовал ничего такого"...
  Если бы я возвратился к себе в таком виде, в крови и в разорванной одежде, на следующий день все знали бы о том, что случилось. Я доплелся до двери Хагрида, и постучал, закрывая лицо капюшоном, но, впустив меня, он сразу понял, в чем дело. Я напрасно думал, что он слишком глуп, чтобы осознать некоторые вещи, он был даже слишком понятлив. Он согрел воды, но мне казалось, что я никогда не смогу смыть с себя ваш запах, его примочки от синяков не помогали, но мне не хотелось его расстраивать. Он уговаривал меня "не держать зла и вообще не вспоминать о такой неприятности", принес мне одеяло из собачьей шерсти и постелил его вместо грязной простыни на своей скрипучей кровати, а сам лег на пол. Было полнолуние, и я не мог уснуть, я ждал, что ты придешь, отыщешь меня по запаху, чтобы прикончить за выходку с оборотным зельем. Разве это было так трудно понять - я не собирался таким образом считаться с вами за то, что раньше вы сыграли со мной совсем невеселую шутку по дороге в Хижину? Я всего лишь хотел, чтобы твое желание исполнилось. Ради тебя...
  Но того, что вы сделали теперь, я не смог простить. К утру, после бессонной ночи, я нашел в себе силы выбраться за дверь, переступив через громко храпевшего Хагрида, небо алело над стеной замка так, словно по нему расплескали чашу с кровью. Я стоял посреди грядок с тыквами, думая, что Малфой прав, я предназначен, не для того, чтобы надо мною безнаказанно издевались скоты из Гриффиндора. Слова о том, что кое-что стоит, если не простить, то хотя бы забыть, оказались не столь убедительны.
  
  В ночь, когда все закончилось, ураган очень быстро набирал силу, и это было самым дурным предзнаменованием, какого только можно было ожидать. В поместье мы находились только вдвоем, Нарцисса давно уже держалась как можно дальше от места событий, а все прочие наши "друзья" не решались навещать Люциуса. Одежда вымокла насквозь, после того, как я час простоял на открытой галерее второго этажа, ожидая известий, а, не дождавшись, возвратился в гостиную.
  Он упорно повторял, что у нас слишком много сторонников, чтобы проиграть... Мне не хотелось думать о Поттере, хотя мысли о нем преследовали меня тогда день и ночь. Я бы мог предупредить Альбуса, но я не мог смириться с тем, что не только он, но и ты будешь свидетелем моего очередного унижения. Стало совсем темно, и без поддерживающих заклинаний свечи гасли каждую минуту. Люциус развлекался тем, что заставлял капли воска падать на пол застывшими крупными бусинами. Что у него было на уме, я понял чуть позже.
  -- И что в случае поражения?
  -- Мы самые верные, самые достойные.
  Под "мы" он, конечно, разумел Малфоев.
  -- С тобой когда-нибудь обращались... дурно, Люциус? - вопрос разозлил его.
  Это была его обычная ледяная злоба, за которой он скрывал свои непрощенные обиды. Он долго молчал, затем поймал шарик и положил его на ладонь, воск вспыхнул и тут же испарился.
  -- Только отец...
  Отец был его навязчивой идеей. Иногда я склоняюсь к мысли, что в Темном Лорде он нашел второго отца. Люциус испытывал к нему благоговейное вожделение, заслонившее даже его страх, оно гипнотизировало, парализовало даже его инстинкт самосохранения.
  -- ...обливался слезами, стоя на коленях перед ним, он мог бы заметить, что я мечтал только о том, чтобы он поверил в меня. Но я был посредственным учеником. Зато я преуспел кое в чем другом, мы держали в руках тьму, и она держала нас крепче решеток Азкабана...
  -- Поэтому сейчас ты сидишь, сложа руки...
  Он продолжал свою исповедь, а я ничего не слышал, кроме ударов грома и ветра, кидавшего на стекла комья мокрых листьев. Казалось, я ничего более не значу в этой игре. И моя карта давно уже бита.
  После того, как он выговорился, он предложил мне кое на что взглянуть. Мы пришли в комнату, где до его ареста находилось зеркало. Он уверял, что Дамблдор отдал его ему, но я не сомневаюсь, что он заполучил совсем иным путем, не без участия Лорда. Альбус не склонен был делать такого рода подарки. Поверхность его была черной, как будто с нее тщательно содрали амальгаму, но как только я подошел ближе, мрак расступился, и я увидел не себя... Люциуса, бегущего под дождем по мокрой дороге по колено в воде, путаясь в длинной распахнутой мантии, мокрые волосы липли к его лицу, видно было, что он рвется вперед из последних сил, почему-то ни одно зрелище не вызывало у меня большего стыда и ужаса, чем это бегство. Что произошло, и что помешало ему аппарировать, я успел спросить себя, но получил ответ на этот вопрос, позже, когда судьба не свела меня с Аластором. Когда же он в следующее мгновение он упал на землю, под цепенящей тяжестью Mobilicorpus, у меня сладко заныло внутри, но он пристально следивший за мной решил, что я вижу совсем иное, то же, что видит он. Я был так поглощен созерцанием этой иллюзии, что не заметил, как он подошел ко мне, надев на мою шею ожерелье. Когда раздался щелчок замка, я был уже в ловушке.
  Он надел мне на шею проклятое ожерелье Мирга, и весело смеялся, глядя, как я отчаянно пытаюсь сорвать его с себя, пока я не уронил руки, и не начал осыпать его самой грязной бранью, которую только мог припомнить.
  -- Зря ты бесишься... его можно снять только одним заклинанием, иначе ты умрешь,... чем дольше носишь, тем скорее умрешь, а Пожиратель Смерти умрет еще скорее. Лорд давно хотел его получить, Горбин ждал его полтора года, никто не станет возражать, если я тоже им воспользуюсь, его силы хватит на всех.
  -- Зачем... Люциус?
  Я ожидал, что он сейчас потребует что-то связанное с Альбусом или с Фламмелем, возможно, убийство...
  "Да, нет же, нет, вряд ли, нас слишком, слишком мало, чтобы мы могли позволить легко убивать друг друга".
  -- Чтобы ты не вздумал обличать меня, сболтнуть лишнего, спастись тебе тогда не удастся, и потом... Я хочу его.
  Я даже не понял, поначалу о ком именно шла речь. Ожерелье душило меня.
  -- Волчонка... я хочу волчонка. Понимаешь?
  Так вот, что он видел в зеркале.
  Порыв ветра ударил в окно, и осколки стекла разлетелись по комнате. Это была сова Лестренджей. Птица, израненная и истекающая, кровью лежала на полу. Но никакого письма, ничего похожего на знак не было.
  Люциус отодвинул ее ногой и сел в кресло.
  -- Это почти конец, больше нет никаких оснований полагать...
  Он тут же вскочил и бросился ко мне, принялся трясти меня за плечи, называя меня кретином и полным ничтожеством.
  -- Наш Лорд, не сомневайся, сильнейший среди нас, -- внезапно он заговорил шепотом, наклоняясь к моему уху, -- но... он в чем-то ошибся, совсем немного, где-то просчитался. Я тоже чувствую это, может быть, дело в недостатках крови.... - он даже тогда все еще не мог забыть о своих предрассудках, о своем помешательстве на "чистоте", -- Если бы магия исчерпывала все вопросы, то этой войны не было бы. Но есть что-то еще, иногда оно сильнее магии, и сильнее нас всех. Надеюсь, этого больше никогда не повторится, потому что сегодня ночью творится нечто жуткое, что-то, чего не должно происходить... Ты хуже, чем маггл, ты раб и всегда будешь рабом, Северус.
  Я успел нащупать и выхватить палочку, свет ударил ему в лицо, он заслонился, отдернув руки.
  -- Даже если я раб, разве ты не тот господин, которого мне стоит стыдиться?
  Он рассмеялся, тихо, почти беззвучно, закрывая глаза.
  -- Ты безнадежен, теперь я понимаю, почему ты еще жив. Ты тратишь столько сил, предаваясь раскаянию и сомнениям, что их хватит всем нам, чтобы жить вечно. Убить тебя было бы величайшей ошибкой. Тебе следовало бы присвоить почетное звание - Совесть Хоггвартса. Самый совестливый из нас... Пожирателей Смерти... Северус Непогрешимый...
  В этот момент раздался грохот, оглушительный шум где-то снаружи. Добби вопил за дверью, что "очень рассерженные гости хотят видеть хозяина". Люциус распахнул окно и тогда при виде вспыхнувшей молнии, меня охватило безумное желание предупредить его о том, что я видел в зеркале, что ему не нужно бежать, что побег только усугубит его позор и унижение, но я этого не сделал...
  
  Последовали недели дознания и разбирательств. Море и всегда тусклое, как мантии дементоров, небо - я до сих пор вижу во сне этот кошмар, но я открыл тогда нечто большее, чем магия школьной программы, то, что Альбус называет - тайнами высшего порядка. Я обнаружил средство, как выжить в Азкабане, выжить и сохранить себя, душу и память - этим средством было желание. Против его силы не могут устоять даже стражи, эта пища им не по зубам. Моим желанием был ты, все было обращено к тебе, мне больше не требовался Патронум, ты сам, не понимая этого, возможно даже против своей воли, стал им для меня.
  Меня подозревали в том, что я отслеживал передвижение Поттеров, якобы именно потому, что незадолго до его смерти по просьбе Альбуса мы заключили с ним нечто вроде негласного дружеского союза, - вздор... я даже не знал, когда они отправились в путь. Но до ареста Блэка, на которого по иронии судьбы и пали все предъявленные мне обвинения, вы все были убеждены в моей виновности.
  Мы не виделись с Люциусом. Поначалу ты присутствовал на допросах редко, но мне казалось, что большей ненависти ко мне, чем ты, никто не питает. Никто не знал, как снять с меня это чертово ожерелье, если бы я выдал Люциуса и рассказал все, что мне было известно, его ожидала бы смерть, меня же в лучшем случае бессрочное заключение. Ты располагал исключительным правом приходить в мою камеру, когда считал нужным. Было темно, слишком темно, когда ты приносил с собой свет, глазам было так больно, что я даже не мог разглядеть тебя, но ты хотя бы не кричал, как это делали все прочие, чтобы я смотрел на тебя, потому что это последнее, что "подонку придется запомнить перед смертью". Я сожалел, что ты приходишь слишком часто.
  Потом была ставка с Люциусом, синяки у него были вполовину лица, он был порядком измучен, но ни его разум, ни память, не были тронуты разрушением, он все еще оставался прежним - надменным и язвительным. Я сдался, глядя на него, не потому что я боялся того, что меня ожидало, и даже вероятно не потому, что я не хотел больше видеть его таким, он гордился собой, все еще доказывая тени своего отца, что он - герой, я сдался лишь потому что, ты был тогда рядом... Я согласился рассказать обо всем, что смогу вспомнить. Он дал мне пощечину, нас тут же растащили в разные стороны, и через секунду его увели.
  Ты пришел ко мне в тот же вечер, и это был первый раз, когда ты принес мне поесть. То, чем кормили заключенных в Азкабане, составляло часть наказания, и я выл от голода, должно быть, это тронуло сердце волка.
  Я сидел на полу, и ты стоял и смотрел на меня сверху вниз. Мне казалось, что ты будешь мстить мне целую вечность, если только она была у нас впереди, теперь уже не только за Сириуса, но и за Поттера... что будешь настаивать на моей казни, а если даже не добьешься этого по закону, то все равно отыщешь меня в одно из полнолуний, чтобы разорвать мне горло.
  Вкус хлеба и свежей воды, смешался у меня со вкусом твоего семени, и тогда я впервые ощутил себя сытым, я не мог заснуть еще две ночи, гадая, захочешь ли ты вернуться, ожерелье жгло так, словно на шее был надет раскаленный стальной обруч. Я был уверен, что утратил все свои способности, всю силу, потому что я не мог даже хоть немного ослабить его гнет. И мне казалось, что больше ты не придешь, я почти надеялся, что не придешь, тогда мне нечего было бы опасаться, кроме смерти. Я потерял счет времени и забыл о том, что я все еще нужен Дамблдору.
  -- Нет, это бесполезно, разрывающее заклятие мгновенно убьет его, слишком крепко держит... -- пальцы ощупывали мою шею не один раз, -- Кто тебе его надел?... -- Альбус привел с собой Аластора и он гладил меня по голове, смотрел мне в глаза, стараясь вырвать у меня ответ, единственно необходимый, он это чувствовал, для того, чтобы получить все недостающие показания, -- остается надеяться, что оно само распадется, но, уверен, раньше он все же умрет...
  Он не догадывался, что это был Люциус, ему не удалось вытащить это из моего сознания, даже самые сильные иногда теряют власть над самыми слабыми, я удивлялся собственной изворотливости, к которой меня подвигало желание выжить. В последний раз, когда я делал тебе минет, я ощутил, что с тобой творилось нечто странное, прежнее лекарство, которое ты принимал, почти потеряло усмиряющую силу. Я очень не хотел умирать, тогда я лишился бы возможности составить для тебя другой рецепт, а я знал, что сумею это сделать, единственный, кто сумел бы это - я. И я поклялся, что пойду на все, чтобы остаться живым ради тебя. Когда-то еще раньше я перешел на сторону Альбуса, я отрекся, если только Пожирателю Смерти есть от чего отрекаться. Но теперь я не выдал Люциуса, я лишь пообещал, что заманю его в ловушку, когда он не сможет больше оправдаться. Меня отпустили, и мы вернулись в Хоггвартс, чтобы вскоре узнать новость об аресте Блэка. Никогда не мог представить себе всю меру отчаяния, охватившего тебя тогда, ты надеялся, что все же задуманный рейд поможет тебе выяснить правду. Кем бы теперь ни был Блэк, все, во что ты верил, было разрушено. Почти тоже самое произошло и со мной, но обо мне ты не мог думать...
  Никто не показывал на меня пальцем, со мной почтительно здоровались, Дамблдор позаботился о том, чтобы никто толком не знал о моей причастности к случившемуся и пребывании в тюрьме. Выходит, что для многих я просто долго болел или был слишком занят посторонними делами, в то время, "когда надеяться было не на что".
  
  -- Это самое надежное средство, лучше прежнего, я готовил его только для тебя.
  Ты обнимал меня с благодарностью, не подозревая о подвохе.
  -- Оно остановит любую трансмутацию, не забывай принимать его накануне трижды сутки. Amarus Amygdali.
  
  Я заманил тебя в его дом, обещая, что ты получишь все доказательства его вины, сorpus delicti, чтобы затем в доме был устроен законный обыск с ордером Министерства, сам Альбус дал на это согласие. И я дал тебе противоядие вместе с усыпляющим зельем. Даже я не представлял всей меры его ненависти, пронизанной похотью и бешеной жаждой мести. Но самое горькое - я не знал, о том письме, которое ты оставил накануне вечером в "Воспоминаниях...". Мне навсегда была оставлена только одна возможность - сожалеть, что я не выбрал медленную смерть с удавкой Мирга на шее.
  Прошло еще семнадцать дней, не менее чудовищных, чем заточение в Азкабане. Я думал о том, как убить Люциуса. Но в этом случае я погубил бы и тебя и себя. Никто бы не поверил в твое свидетельство. Тебя обвинили бы в том, что ты переметнулся на темную сторону под моим влиянием, что мы совершили убийство намеренно, возможно даже с целью скрыть правду... Я заставил его остановиться, напомнив, что лунный цикл неумолим, и если ты снова не примешь противоядие, он пожалеет о том, что сделал. Он снял с меня ожерелье, но то, что он говорил мне при этом, я предпочитаю не вспоминать даже сейчас.
  -- Ступайте за Добби, за Добби, сэр, -- эльф суетился и путался под ногами, когда я поднимался по ступеням, поддерживая тебя, -- я знаю, куда надо идти, Добби здесь все знает, Добби покажет. Провожая нас наверх, бестолковое существо все понимало, только не подавало виду.
  Я уложил тебя на постель, но все еще погруженный в кошмар, ты не мог отличить меня от него и оставил два шрама на моей спине.
  
  -- ...et florebit amigdalum...
  -- Я еще не умер... -- твой шепот тонул в тишине, наполнявшей нас обоих, и мне хотелось снова и снова прикасаться к твоей коже, сухой и горячей.
  Если бы только письмо в "Воспоминаниях Алхимика" я прочел в тот же день, когда ты оставил его.
  -- Все закончилось, ты сможешь возвратиться в Хоггвартс. Я никому не скажу... никогда... даже если...
  -- Не хочу.
  -- Ты ведь не можешь оставить нас, и уйти просто в никуда...
  Конечно, ты мог. Теперь у тебя было право так поступать.
  Мы находились в будуаре Нарциссы. На зеркале, покрытом белым штофом, стояли серебряные флаконы и ваза со свежими цветами.
  -- Уедем вместе.
  Я взял твою руку и потянул ее под одеяло, теперь ты мог коснуться краев обожженной кожи, клейма на внутренней стороне бедра, от которого мне не суждено избавиться никогда. Я думал, что это отвратит тебя от меня, остановит.
  -- Все равно уедем вдвоем.
  -- Уедем.
  
  Ты смотришь в окно вагона, не пытаясь заснуть, ночью тебе становится хуже. Это уже восьмая станция. Ничто не мешает нам покинуть поезд. У меня никого нет, а тебя в Лондоне ожидают только неоплаченные счета и десяток судебных исков.
  Я накрываю твою руку своей, холодной как лед, но ты не отворачиваешься от стекла. Ты смотришь не на темные осенние поля, а на мое отражение.
  Знаю, что выгляжу полным ничтожеством, но я влюблен. Возможно, в первый и единственный раз в жизни я осознаю это без страха.
  -- Выйдем в Глостере, безопасное место, неплохой отель...
  Я понятия не имею, есть ли там отель и насколько он хорош, а уж о безопасности мне и вовсе стоит промолчать.
  Ты киваешь в ответ, и я на ощупь защелкнув дверь, не выпуская тебя из объятий, слушаю, как ты, уткнувшись мне в шею, повторяешь какую-то чепуху о том, как тебе стыдно за все, во что ты втянул меня, а затем добавляешь, что такому стервецу, как ты, и следовало бы в конце концов стать подстилкой Пожирателей Смерти...
  
  Мы мокнем под дождем, стоя под узким навесом крыши вокзала и расспрашивая прохожих, далеко ли до ближайшей гостиницы. Оказывается, около двух миль, никто не бреется нас подвезти, денег у меня с собой немного, но хватит на то, чтобы прожить несколько дней. Ты постоянно тревожно оглядываешься. На стоянке мы арендуем самую дешевую машину, снова спрашивая о ближайшем отеле. Хозяин улыбается, и я вижу, что его крысиная улыбка тебе не нравится, ты тянешь меня за рукав, требуя уезжать поскорее.
  Кое-как я справляюсь с машиной, хотя без заклинаний по привычке чувствую себя совсем беззащитным, и еще хуже то, что я не могу больше защитить того, кто находится рядом со мной, чья жизнь сломана так же, как и моя собственная, но ничто больше не имеет значения...
  Мы едем в Глостер, проезжаем городок насквозь, но, не сговариваясь, решаем, что вместо отеля, лучше снять частное жилье, оказываемся у ворот с надписью "Сдается в аренду". Дом находится очень далеко от соседних зданий, к тому же его отделяет от них длинная каштановая аллея.
  -- Я могу снять замок.
  Ты смеешься, согревая замерзшие пальцы, прижимая их к моей шее.
  - Если сунемся, приедет полиция.
  Но ты упрямо качаешь головой, выходишь из машины и идешь к воротам, они медленно открываются от прикосновения твоих рук, и ты машешь мне, предлагая последовать за тобой.
  -- Больше ни за что!
  -- Обещаю.
  
  Я чувствую себя на редкость спокойно просыпаясь рядом с тобой по утрам.
  -- Ты нужен мне, нужен, Северус.
  Ты повторяешь мне это утром и вечером.
  -- Зачем?
  Мне интересно на кой я все же сдался тебе.
  Я не хочу думать, что ты сознательно пошел на жертвы только, чтобы избавить меня от ожерелья и Люциуса. Даже Дамблдор, когда меня освободили, ни словом не обмолвился о "проклятии на моей шее".
  Твое дыхание обдает жаром мою щеку, и я снова закрываю глаза. Когда мы не занимаемся любовью, мне хочется только видеть сны. Сны безопаснее и проще всего того, с чем я имею дело последнее время.
  -- Хотя бы для того, чтобы готовить мне зелье.
  Ты смеешься надо мной, а мне хочется плакать, когда я держу в руках твою тяжелую голову, зная, что в ней полно страхов и смятения. И недоверия. В том числе и ко мне. В мертвой осенней тишине пригорода проходит еще десять дней, мы живем в чужом доме и вместе спим в чужой постели, покупаем еду в небольшом супермаркете у бензоколонки, горячую, подогретую, холодную, замороженную. Я не перестаю изумляться тому, что можно столь долго существовать без магии, вне пределов нашего мира, и существовать неплохо, но, конечно же, только потому что каждый из нас влюблен, до боли, до того, чтобы перестать замечать все вокруг. Я с удовольствием спаиваю тебя. Ты не привык пить, и, выпив, становишься необычно агрессивным, неуправляемым и ненасытным, но, трезвея, ты просишь прощения, ты ласков, даже слишком кроток, ты стесняешься меня. Но я даже не знаю, почему. Мы не успеваем надоесть друг другу, разочароваться. В моих воспоминаниях остается незавершенность, Amarus Amygdali на твоих губах.
  В последнюю ночь, когда холодный лунный свет падает на постель, стекая маслянистым потоком на черный пол, ты просишь, чтобы я взял тебя, у меня больше нет ни ингредиентов, ни настойки, чтобы облегчить твои страдания. Покидая поместье, мы слишком спешили, и тем более я не мог возвратиться в Хоггвартс, не столкнувшись с Альбусом. Остатки противоядия еще циркулируют в твоей крови, но крепко привязанный ты уже стараешься перегрызть веревки, выгибаясь подо мной, твой задыхающийся голос и оскорбления, которыми ты меня осыпаешь, заводят меня, сводят меня с ума. Я впервые трахаю тебя, дольше, чем ты этого хочешь, даже после того, как твой мокрый член становится мягким, уменьшаясь в моей руке. Но все же ты нарушаешь наше недавнее соглашение более не прибегать к заклинаниям и освобождаешься. Наутро я просыпаюсь один, под шум дождя за окном.
  
  ...et florebit amigdalum... et dissipabitur capparis quoniam... (И зацветет миндальное дерево и рассыплется каперс).
  Сарраris spinosа. Они растут вдоль узкой дорожки, ведущей к домику Хагрида. С ним мне сталкиваться не хочется. Я благодарен ему уже за то, что он наотрез отказался давать показания против меня во время следствия, но с тех пор, как я провел ночь в его доме, он - единственный, кому мне неловко взглянуть в лицо, он знает это и сам всячески избегает меня. Так что я сворачиваю прямо к воротам.
   ibit homo in domum aeternitatis suae (Ибо отходит человек в вечный дом свой)
  -- С возвращением домой, Северус.
  Альбус спешит мне навстречу, подбирая синюю мантию. Он искренне рад, но встревожен, и, тащит меня, взяв под руку, в глубину парка, мимо теплиц, по дорожкам между грядками с каперсами, мимо пустого колодца. Вокруг шпиля башни под низким пасмурным небом с громкими криками кружит стая ворон.
  -- Да, Люпин вернулся, все в порядке. Я ни о чем не спрашиваю, друг мой, ни о чем.
  Он обнимает меня за плечи, словно боится, что я ринусь от него прочь. Я понимаю, что ты не нарушил слова, ты все сохранил в тайне, навечно связавшей нас троих.
  -- Я хочу, чтобы сегодня же ты появился за ужином, сидел с нами за столом, мы все так скучали... и боялись, что...
  -- Что меня потянуло назад?
  -- Нет, -- он явно уязвлен моей откровенностью, -- но... надо приготовить противоядие, это просто необходимо, сегодня же...
  Это "но" осталось на его совести, потому что через два дня я узнал, что ты, оставил Хоггвартс. Я узнал это лишь потому, что мне сообщили о распоряжении Дамблдора, я должен был заменять тебя на занятиях. Никто так ничего и не узнал об истинной причине твоего отъезда.
  
  Глядя, как Драко, зевая, два часа к ряду переворачивает страницы, я понимаю, что моя злость утомляет даже меня самого. Он создает мне слишком много проблем, нелепые неудачи в дуэльном клубе, инцидент с Грейнджер, за который я получил выговор от Альбуса... неужели он не может придержать свой язык?
  -- Я нашел...
  Он посмотрел на меня с торжеством.
  -- Но их... два, не понимаю, какое лучше...
  -- Не сомневаюсь, вы смыслите только в том, как наживать себе врагов.
  Он держит палец, прижатым к странице и краснеет, но не потому, что его задевают мои слова, он краснеет от моего взгляда, я знаю, что не должен так смотреть на него, мысленно перед моими глазами проскальзывает все, что последовало бы, если бы я позволил ему выпить настойку. Разгоряченное тело, с бледной влажной кожей, к которой липнут мои сухие губы, закрытые глаза, слезы, вытекающие из-под ресниц, до тех пор, пока мышцы не расслабятся настолько, что растягивающие их пальцы уже не смогут причинить им достаточно острую боль... Я поднялся из стола, и тут же отвернулся от него.
  -- Прочтите заклинание.
  -- Но которое из двух,? Я не знаю...
  -- Первое.
  -- Recuperо sacrificium flammae...
  Его голос срывается, я слышу, не оглядываясь, как он вскакивает из-за стола.
  -- Вы не скажете отцу, правда, вы ведь не скажете!
  Я не отвечаю.
  Он кидается ко мне, но как только он оказывается в двух шагах, я поворачиваюсь. Мне слишком трудно скрывать свою неприязнь. Не к нему, к Люциусу, его коварству и его глупости. Он продолжает почти шепотом, глядя мне прямо в лицо:
  -- Если он узнает... он не простит. Я боюсь...
  Хотел бы я знать, чего он не боялся. Он собирается расплакаться, но вместо этого вдруг с размаха ударяет кулаком о край стола, разбивая в кровь костяшки пальцев, и кричит, что любит отца, что не понимает, почему тот не хочет понять этого и главное, почему я не понимаю этого. Наконец, теряя самообладание окончательно, он признается, уставившись на яркие угли в камине, что хочет его, голос у него становится совсем не детским, мрачным, точно как у Люциуса в минуты одержимости, он произносит откровенные непристойности, говорит о том, как бы он хотел, чтобы отец сделал с ним...
  Я приказываю ему заткнуться. Он смотрит на меня, точно очнувшись от наваждения. Мне очень хочется рассказать ему правду о том, как Люциус вверил мне право первой ночи и заплатил мне за это по-своему, как принято у Малфоев. А после я должен был бы добавить, что он делал это с расчетом выставить меня негодяем, преследующим учеников сексуальными домогательствами, и потребовать моей отставки. Но мне жаль мальчишку. И я еще сильнее начинаю ненавидеть Люциуса. Он думает только о нем, и к чему я сам пытался обмануть себя, если я все еще не утратил способность читать чужие мысли. Он хотел, чтобы сын не к нему, а ко мне питал отвращение за боль, полученную впервые... и все же он этого не хотел, не хотел, чтобы это делал я... проклятая семья... запах зимы и снега, преследующий меня годами... и только твой острый пьянящий запах зверя нужен мне как воздух, мое обостренное обоняние изводит меня, так же как и способность читать мысли, как и клеймо на моей ноге...
  -- Твой отец тебя любит, ты скоро убедишься... -- я чувствую досаду за то, что говорю ему все это, что вынужден успокаивать его, -- Иди спать...
   Я провожаю его до арки с портретом, и он кланяется мне уже с привычной самоуверенностью, но его глаза обычно холодные, смотрят очень живо, блестят от восторга.
   -- Спокойной ночи.
  
   P.S. Gaudet patientia duris. Долготерпение торжествует. Мне довелось стать свидетелем того, как Люциус был исключен из Попечительского совета. Возвратившись назад в Хоггвартс, среди шума и суеты перед отъездом на каникулы, я снова развожу огонь, и думаю, следя за тем, как пламя пожирает свиток, что я многое скрыл от тебя, а кое-что напротив рассказал зря, и пепел блеет, вновь обретая очертания уничтоженного письма. Только прочесть его более не сможет никто, кроме тебя.
  Recupero sacrificium flammae. Ты нужен здесь. Ты нужен тому, кому недостаточно только моей защиты, сыну Джеймса, но ты нуждаешься и в том, кто напоминает тебе об этом. Я хочу вновь ощутить вкус твоих губ, пропитанных Amarus Amygdali...
  Последнее, что я еще вспоминаю, открывая окно на заре, чтобы выпустить Моргану, - об Альбусе поговаривали, будто он, уже на первом курсе мог восстановить из пепла сожженную розу и заставить ее зацвести вновь.
  
  Автор: Аino Justice
  Название: И золото твоих волос
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Снейп/Локхарт
  Жанр: драма, мини,
  Рейтинг R
  Disclaimer: все принадлежит Дж. К. Роулинг.
  Предупреждение: нет
  Краткое содержание: одно из самых неприятных, но незабываемых воспоминаний Снейпа
  
  Они прошли сквозь стеклянную арку в небольшой зимний сад с фонтаном, уменьшенной копией гигантского сооружения из парадной залы Министерства, и тремя беседками, увитыми плющом. В воздухе чувствовался стойкий аромат роз, и Снейп вдыхал его, думая о том, как странно, что порой волшебство заставляет его терять ощущение доверия к пространству, ведь все это было сплошное наваждение, и эти цветы, и струи воды и одинокий павлин, которого подкармливала с рук старая молчаливая ведьма, одна из постоянных пациенток св. Мунго, он видел ее здесь едва ли не каждый свой приход.
  -- Сядем здесь, -- Локхарт широким жестом указал на одну из узких ступенек, ведших внутрь беседки.
   Снейпу выбор показался неудачным, но спорить он не стал, всякий раз, навещая его здесь, он старался, как можно меньше давать ему поводов для беспокойства. Какая-то непреодолимая сила влекла его сюда, ему было необходимо хотя бы раз в три месяца видеть это знакомое лицо с отсутствующим взглядом больших голубых глаз, ослепительную улыбку, золотистые волосы, которые Локхарт продолжал тщательно завивать даже в больнице, и тонкие пальцы, нервно ощипывавшие сейчас сорванный розовый бутон. Локхарт всегда начинал нести совершеннейшую чушь про покинувших и предавших его поклонников, про несправедливое забвение... забвение... Снейпа всегда настораживало это слово... но нет память все равно не возвращалась, а если она и вернется когда-нибудь, то уж в любом случае первое, что придет ему в голову, будет явно не ночное происшествие трехлетней давности... И тем не менее их связывает общая тайна, такая неприглядная даже отвратительная еще более отвратительная от того, что нести весь ее груз, всю тяжесть приходится только ему одному...
  -- И потом мне прислали только десять открыток... мало... конечно... да... -- лепестки падают на пол у его ног, мягкие, бархатистые и такие бесполезно-хрупкие, некоторые вещи созданы только для одноразового удовольствия, только для наслаждения почувствовать себя их обладателем, чтобы потом забыть их навсегда, но что-то мешает ему это сделать из года в год, несмотря на множество более значимых событий произошедших и в его собственной жизни... Непостижимо, как только этот идиот умудрился обойти стороной все самое существенное, что творилось в их мире, а ведь он был выпускником Когтеврана. И, кажется, даже учился весьма не плохо.
  Снейп очень смутно помнил подробности прошлого Локхарта, до появления бесконечной серии его книг, принесших ему невероятную популярность он считал его полной бездарностью, впрочем, и к ставшему знаменитостью Гилдерою он относился по-прежнему. Узнав, что ему было предложено место преподавателя ЗОТС он готов был возненавидеть его, если бы мог счесть хоть сколько-нибудь достойным противником... Его возвращение в Хоггвартс было обставлено с таким шумом, что на время он стал фигурой номер один, кажется даже более значимой чем Дамблдор... Некоторые ожидали от него чуда, некоторые, но далеко не все... Минерва отлично знала ему цену, Стебль за глаза называла "пустозвоном". Идиотом Локхарт все же не был. Он и дураком-то далеко не был. Но единственное, в чем он действительно смог преуспеть - это заклинание беспамятства, по иронии судьбы в конце концов обернувшееся против него самого.
  -- Я хотел бы снова путешествовать... ехать куда-нибудь... возможно в горы, в... -- он посмотрел на него пристально, что Северус похолодел от ужаса, решив, что он все же вспомнил что-то, -- про вампиров, двух вампиров! - Локхарт поднял вверх указательный палец и погрозил им старухе, -- старая карга... она меня не выдаст... ведь нет?
  -- Нет, Гил, она ничего не знает, -- у него отлегло от сердца.
  -- А ты...?
  Странный вопрос... Снейп усмехнулся.
  -- Ну,... я тем более.
  
  
  Он разозлил его. Только одним замечанием. Одной глупостью, случайно оброненной в череде всех прочих нелепостей и вздорных обещаний, на которые он никогда не скупился. "Я знаю, как за пять минут приготовить зелье из сока мандрагоры..." И Снейп, обычно относившийся к нему со сдержанным пренебрежением, на этот раз не выдержал.
  -- Здесь, кажется, я все еще являюсь специалистом по зельям, профессор.
  Гил даже вздрогнул от неожиданности. Настолько грубо он осадил его в присутствии всех собравшихся.
  -- Простите, Северус... я ничего такого, я не претендую, разумеется, -- Локхарт был в замешательстве, чувствуя себя страшно неловко в воцарившемся на несколько минут молчании. - Да так о чем же мы хотели еще...
  -- Если вы все еще уверены, что вы хоть что-то смыслите в зельеварении, можете зайти ко мне поговорить на эту тему... Буду рад вас видеть в своем кабинете.
  Он ушел, хлопнув дверью, что еще больше подчеркнуло скандальность ситуации, спровоцированной опрометчивым заявлением.
  
  Он уже не мог точно вспомнить, когда его стал раздражать тот контраст между ними, на который постоянно обращали внимание многие из учеников. Что приводило Снейпа даже не в ярость, а в тихое ледяное бешенство. При одной мысли о том, что они постоянно сравнивают его с ним, ему хотелось заставить Локхарта корчиться у своих ног от боли. Нет... в душе он предпочел бы иное, но об этом он старался не думать.
  Почему он больше всего обращал внимание на его волосы? То ли из-за их редкого ярко-золотистого оттенка, то ли из-за того, что они слишком хорошо лежали, даже голубые мантии и зеленые жилеты приводили его в меньшее негодование, чем эти блестящие золотые волны вокруг правильного безупречного овала лица. Всю жизнь страдая от собственной непривлекательность, он всегда с болезненной чувствительностью реагировал на чужую красоту, многие из его студентов нередко становились жертвами его дурного расположения духа именно по этой причине... Но если на них он все же смотрел свысока, а к ослепительной красоте Люциуса привык настолько, что смог заставить себя не замечать ее, как некогда смог убедить себя не обращать более внимания на сверхъественное совершенство и темную непостижимую харизму Блэка, то с Локхартом все было иначе... он был слишком уж унизительным для него соперником, соперником преуспевающим только потому, что обладал одним-единственным даром, да и тот ничего не стоил ему и достался от рождения...
  
  К тому же ему пришлось слишком долго воздерживаться, настолько долго, что он просто не мог изменить того направления, которое в конце концов принимали его фантазии, когда он встречал Локхарта за обедом или сталкивался с ним в коридорах... Филч с его неуклюжей заботливостью утомлял его, затяжное молчание Люпина, отсутствие писем от него -- приводили в отчаяние, как долго еще должно было длиться его вынужденное затворничество, изматывающая, но бесполезная привычка к самоудовлетворению? Конечно, он мог бы выдержать это одиночество и еще десяток лет, мастурбируя и представляя себе отвратительные сцены еще той поры, когда, находясь рядом с Люциусом, он был свидетелем многих убийств... почему-то именно эти оттиснутые в памяти картины приводили его в наибольшее возбуждение, хотя сам он и не был замешан напрямую ни в одном из преступлений... вряд ли Локхарт даже способен был вообразить себе, какого рода чувства он внушал ему, одаривая всех подряд своей неотразимой улыбкой...
  И затем все это стало реальностью... как многие кошмары его жизни, все случилось именно так, он слизывал кровь с его разбитых губ, смакуя ее солоноватый вкус...
  
  -- Я немного погорячился, -- добавляет он с легкостью, доводящей его до исступления, встряхивая золотыми кудрями, -- да я немного сожалею, я знаю, как ты мне...
  Он уже не обращает внимания на то, что Локхарт перешел на "ты", вероятно решив, что один на один с ним можно не церемонится...
  -- ... завидуешь... -- ему не удается договорить, пощечина, еще это вообще можно назвать пощечиной, настолько сильная, что он хватается за штору, чтобы удержаться на ногах. А ведь еще несколько минут назад, открыв ему дверь, он думал, что сумеет сдержаться...
  Но сообразительности Гилдерою хватает.
  -- Экспеллиармус!
  Заклинание отбрасывает Снейпа, с силой, ударяя о стену, но его ответная защита выбивает палочку из рук Локхарта. Отчего ему в то мгновение не приходит в голову крикнуть, позвать на помощь... какое-то время они еще борются друг с другом, Гилдерой смотрит на него расширившимися от страха глазами, красные от крови губы подрагивают, когда он прижимает конец палочки к его шее.
  -- Один звук, одно движение -- Круцио, ты меня понял... -- он с наслаждением запускает руку в золотистую массу волос, притягивая его голову ближе, кусая и облизывая его губы, нащупывая языком его язык, который пытается увернуться от него...
  Локхарт не вырывается, застыв от ужаса после его угрозы, пока он нажимает на палочку так, что от нее уже виден красный след на шее под подбородком...
  -- Раздевайся...
  -- Нет... -- он шепчет в полной растерянности и мотает головой, но ему уже все равно он сам начинает срывать с него галстук левой рукой и расстегивать пуговицы жилета и рубашки. Лицо Локхарта умоляюще кривится.
  -- Не зли меня, будет хуже...
  Впрочем, к чему возиться, растрачивая время и уламывая его, когда есть тысячи других средств.
  -- Stringere
  Локхарт вскрикивает, оказавшись совершенно голым, только теперь его гнев утихает, чем беспомощнее он выглядит, тем больше нравится ему в эти мгновения, за которые потом его будет мучить стыд, не перед ним, но перед собой.
  -- Вставай на колени... на пол...
  Гилдерой послушно опускается на четвереньки. Он не забывается ни на секунду, продолжая держать палочку наготове, расстегивая на себе одежду, снимать ее он не собирается, прижимаясь сзади к его бедрам и нащупывая его полувставший член между ног, он быстро выпрямляется от его ласк... тогда он произносит заклинание смазки и кладет палочку рядом на пол и входит очень резко, вцепляясь в его волосы, мягкие как руно, в это мгновение он почти готов признать, что влюблен в него... но это наваждение длится ровно столько, сколько отделяет его от внезапного оргазма, Локхарт вскрикивает в ответ, кончая ему в руку.
  
  После он поил его чаем, и Гилдерой, все еще трясясь, то от страха, то от пережитых только что необычных ощущений, заверял его, что он бы с радостью согласился, если бы только знал... он никогда бы не отказал ему...
  Снейпа охватывает глубочайшая апатия, он уже сожалеет обо всем, что случилось, но еще более неприятно слышать эти сомнительные признания. Локхарт лжет, боясь, что Снейп намерен стереть его воспоминания, воспользовавшись Ventis aliquid tradere, тайну которого он сам выболтал ему однажды на пьяную голову...
  
  Последние лепестки падают на мраморный пол. Старая ведьма, завершив кормлением павлина, поднимается и, опираясь на клюку, ковыляет к парадной лестнице.
  -- А тебе хотелось бы еще раз... также как же тогда... Северус?
  Снейп вглядывается в открытее голубые глаза, не омраченные ни страхом, ни лукавством... спокойные пустые глаза...
  Этого не может быть и все же это так. Ему снова безотчетно хочется дотронуться до этих волос, пропустить их сквозь пальцы, он даже не может объяснить себе, природу этой желания, оно как будто из тех, о которых обычно говорят "что сделано, то сделано", и напряжение наконец уходит, теперь он улыбается, не от радости, скорее от облегчения.
  
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Колесо Иксиона
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Хагрид/Том Риддл
  Жанр: драма
  Disclaimer: все принадлежит Дж. К. Роулинг.
  Предупреждение: у меня лично -- никаких, а так - секс с получеловеком (хочется
   добавить нечеловека в будущем)
  Примечания автора: давно хотелось
  Краткое содержание: У Хагрида далеко не однозначное отношение к Сами-Знаете-Кому
  
  По вечерам становится особенно скучно. Рон приходит слишком уставший из библиотеки, после целого дня за книгами, он все еще надеется получить более высокий бал за переделанную работу по трансфигурации. Гарри злит его бесполезное упрямство, его затянувшаяся ссора с Гермионой, ее помощь позволила бы существенно сократить усилия, которые Уизли тратит на учебу в свободное время... В коем веке они могут отдохнуть, не думать ни о чем, кроме...
  -- Привет!
  Гарри поворачивается, разглядывая его потемневшее осунувшееся лицо.
  -- Я это все равно не осилю, -- он бросает стопку тетрадей и толстый замусоленный учебник на стол гостиной и забивается в глубокое красное кресло у камина.
   Какой же он дурак! Гарри хмурится в ответ, у него руки чешутся швырнуть в него книгой, он до сих пор не понимает, что все его проблемы ничто в сравнении с тем, что происходит на самом деле. И что если Снейп будет продолжать заменять Люпина и дальше... его жизнь до самого отъезда домой превратиться в ад... вспоминать об этом совсем неприятно...
  -- Хочешь вишню... с червяками, -- конфета падает Рону на колени, но он даже не обращает на нее внимание.
  -- Что если пойти к Хагриду... Я давно хотел.
  -- Сейчас? - Рон поднимает брови и косится на окно, за которым уже сгустились сумерки. - Уже поздно!
  -- Ну да... с каких пор ты боишься темноты?
  -- Я еще должен... э-эээ-э... у меня еще два задания...
  На этом терпение Гарри заканчивается.
  -- Отлично, можешь сидеть, я ухожу...
  -- Поттер!
  -- Иди к черту, тупица... зануда...
  Рон с минуту борется с искушение догнать его, но затем уныло опускается обратно в кресло. "Умник... выискался...", он грызет ногти и ожесточенно сплевывает в огонь, это чертовски несправедливо, что Гарри все всегда сходит с рук, а он оказывается виноват больше, чем кто бы то ни было.
  
  Это даже хорошо, что он не пошел с ним. Гарри плетется по колено в снегу, чувствуя себя таким уставшим, что ему даже лень произнести растапливающее заклинание. В ботинках быстро становится холодно и мокро, так что ноги коченеют и теряют чувствительность, когда он начинает колотить в дверь сторожевого домика, на небе над вершинами деревьев уже поблескивает яркая синеватая звезда.
  -- Хагрид!!!
  -- Тут я... тута...
  Хагрид ворчит, пропуская его через порог, и отгоняя Клыка от двери. Черный пес не может успокоиться, не выказав гостю всю меру своей радости от встречи, Гарри бесцеремонно вытирает мокрые от собачьих слюней руки о скатерть на столе. Света масляной лампы едва хватает, чтобы разогнать полумрак в доме, фитилек пылает совсем слабо, гигантская тень хозяина скользит по стенам, увешанным пучками сушеных трав и вытертыми шкурами, мех одной из них выглядит почти угрожающе и напоминает длинные иглы дикобраза
  ...стэрфордская ехидна, ядовитый зверь, и весьма злобный, странно до чего же у него извращенный вкус, как можно любить всех этих тварей и не только любить -- пестовать как заботливая мамаша? Он не прочь задать Хагриду этот вопрос в лицо, но боязнь обидеть всегда заставляет его делать вид, что эти причуды его ни мало не беспокоят.
  -- Я пироги готовил... вот... -- Хагрид усаживается на высокий сундук, подвигая стол поближе к окну, и ставит перед Гарри тарелку с пирожками.
  -- А чай можно? -- Гарри чувствует, как пес разваливается под столом и кладет морду ему на колени... можно будет скормить ему пару пирожков, чтобы не ломать зубы из приличия.
  -- Да, конечно, у меня и чай есть...
  Чай у Хагрида всегда вкусный, с этим нельзя поспорить, настоянный на травах, очень душистый, прекрасно согревающий после зимнего холода.
  -- Плохи дела... я вижу... -- Хагрид поднимает занавеску на окне и вглядывается в темноту куда-то в сторону леса, словно именно там он и различает признаки того, как все скверно складывается в последнее время...
  -- И что? Они так и не знают, где он ...
  Хагрид трясет головой и глотает пирожок, не прожевав.
  -- Да... Гарри...
  Год и правда выдался не совсем удачный. Сплошные неприятности. Ему вспоминается ссора с Роном... он сидит там один, наверное, скучает, ну так ему и надо... сам виноват... он снова возвращается к тому, что так занимало его по дороге в гости. Но как заговорить об этом, и захочет ли он вообще сказать ему что-нибудь...
  -- Хагрид... я... ну вообще это не мое дело, но все равно...
  Ореховые глаза под черными бровям смотрят прямо на него. "Нет-нет... так нельзя, кажется, о таком не спрашивают... это неприлично... совсем". Но когда еще ему представится случай побыть с ним наедине?
  -- Да ты говори, не стесняйся... от тебя-то у меня нет секретов...
  -- Понимаю, -- он кивает, поправляя очки и незаметно просовывает под стол руку с пирожком, зубы Клыка больно прихватывают его пальцы.
  -- Я хотел спросить об одной истории, -- он говорит нарочито громко, чтобы заглушить хруст и чавканье под столом, но Хагрид как будто весь в себе, ничего не замечает вокруг, -- о Вольдеморте.
  Внезапно он расправляет плечи и кладет оба кулака на стол.
  -- Ты что! Не говори... не называй его!
  Этот вечный спор о том, стоит ли или нет произносить имя Врага, всегда вносит некоторую неловкость в их беседы.
  -- Ну, извини, я так... хорошо, Сам-Знаешь-о-Ком...-- выговаривает он наконец, боясь, что начнет смеятся и смутит Рубеуса окончательно.
  -- А о нем... о нем, -- Хагрид глубоко вздыхает, подливая себе кипяток из чайника, -- нету его и радоваться надо... ведь так?
  -- Да, -- тут он не может не согласиться, -- я так и хотел сказать, но ведь... я знаю, что ты его знал, много лет назад, правда, -- он наконец набирается достаточно смелости чтобы продолжить... -- когда учился здесь, сам был студентом.
  Хагрид мрачнее еще больше, но не перебивает его, внимательно слушая дальше.
  -- Я знаю... тебя тогда исключили, это очень-очень обидно, но ведь все дело было в нем да...?
  -- Да, с чего ты взял, что в нем? - он выпивает чашку залпом, и опять берется за чайник, -- это он меня обвинил, да, и профессор Дамблдор все знает, еще в прошлом году знал. Такая вот история со мной приключилась. А больше ничего и не было.
  Гарри чуть заметно улыбается.
  -- Это очень скверная история, но я не про нее, Хагрид, понимаешь, не про паука, а про... -- он едва снова не произносит запретное имя, -- про вашу дружбу, ты говорил, что вы были друзьями с ним...
  -- И был и что? - сейчас в его голосе звучит нечто похожее на вызов. - Я думал, что мы друзья, а знал бы...
  -- Но ведь ты не знал, поэтому стоит ли себя винить? И никто не знал, даже Альбус. Если бы ты мне рассказал о нем, мне бы это очень помогло...
  -- Помогло?
  -- Конечно, чем больше я знаю о нем, тем меньше опасности попасться в ловушку... разве это не ясно? - он благополучно отправляет второй пирожок в пасть Клыка, --- это так просто!
  Хагриду явно не слишком хочется возвращаться к теме прошлого. Но Гарри настаивает до тех пор, пока не заканчивается кипяток в чайнике и Рубеус не достает фляжку с огневиски.
  -- Могу угостить тебя, конечно, это не разрешается, но сейчас каникулы, и ты у меня в гостях, а назад-то я тебя провожу, поэтому бояться нечего...
  -- Спасибо! - у напитка не слишком приятный вкус, горький и обжигающий, но зато сразу же становится совсем тепло, и так уютно, что не хочется возвращаться в замок в огромную холодную спальню Гриффиндора, а хочется усесться в углу завернувшись в старое одеяло и дремать, грезить о том, как они смогут встречать Рождество после того, как закончат учебу в Хоггвартсе, будут свободны и смогут позволить себе... да так будет, если раньше Вольдеморт все же не доберется до него... от этой мысли ему снова делается холодно, сердце замирает от тошнотворно тревожного, болезненного предчувствия опасности.
  -- Но Хагрид... ты же его знал... да?
  -- Знал, - он кивает ему в ответ, встряхивая гривой темных спутанных волос, -- знал, как никто другой.
  От этих слов Гарри не по себе. Но его любопытство все же превозмогает даже страх и отвращение. Неужели он настолько слаб, что не может даже спокойно выслушать того, кто знал его Врага, неужели даже на это у него не достает смелости?
  -- Мы учились вместе, это верно, -- Хагрид говорит низким тихим голосом, лишь изредка его речь прерывается раздающимся из-под стола рычанием, -- но только я был младше на год, а он... он был слизеринцем. Таким приметным среди других, очень приметным и... как бы это сказать немного замкнутым. Уж я на что всегда держался особняком, неловко было как-то, но он-то... вот что странно. Мне он понравился, сразу, как я его увидел. И три года я так и смотрел на него, мне было стыдно за то, что никак я не походил на всех других мальчишек, я и жил-то отдельно в самом дальнем углу в северном крыле, ну и с учебой у меня, конечно, было не все хорошо. А... он здорово играл в квиддич...
  Гарри едва не поперхнулся чаем, услыхав о том, что Темный Лорд был одним из лучших игроков Хоггвартса.
  -- Но только на пятом курсе он сам ушел из команды, его и отговаривали и просили, но он ни за что не соглашался. И вот тогда, я помню, что профессор Дамблдор долго с ним беседовал, кажется, они повздорили. Я еще удивлялся, как только у него хватило наглости нагрубить и даже не извиниться. А потом он сам ко мне пришел, принес сову, у нее крыло было сломано. Тогда же мы с ним разговорились... Очень он мне нравился, даже слишком, не должен так нравиться человек. Я все же не вашей породы был... ну и не для меня это все... Такой тонкий, высокий, а мне едва доставал до плеча, и у него была улыбка, от которой и айсберг бы растаял, она ему очень шла. Хоть он и был беднее всех в школе, но выглядел даже в старой одежде как принц. Хм... это у вас людей принцы, я бы сказал как вождь самого сильного племени. Вот уж что-что, а силу его я чувствовал.
  
  -- Жаль, но я попробую помочь... а не смогу ты не обидишься? --- он осторожно заглядывает в глаза Риддла, черное стекло или черный бархат, они то ранят, то ласкают, но не позволяют понять, что же у него на уме.
   -- А мне говорили ты все можешь... -- он осматривает его убогую комнату совершенно бесстрастно, затем складывает руки и подносит их ко рту, Хагрид который держит в руках сову, чье горячее тельце давно не дает замерзнуть его пальцам, только в эту минуту понимает, что он просто согревает ладони дыханием, никакой магии... или каждый его вздох и есть магия?
  -- Говорят, ты умеешь понимать змей и драконов, можешь выпить любой яд и остаться в живых...
  Вот когда он впервые одаривает его своей улыбкой... губы чуть приоткрываются и белая полоска зубов кажется ослепительно яркой, поблескивает, Хагрид сжимает птицу и тут же успевает опомниться, от волнения - он едва не задушил ее.
  -- Она уже старая... мне ее подарил знакомый матери, но... -- он снова улыбается и сейчас в его улыбке появляется неуловимая тень жестокости, -- я уже знаю, что заменю ее, я всегда мечтал завести ворона.
  -- Ворона? -- Хагрид глядит на него, опешив от изумления, -- но это ж никуда не годится, чтобы волшебник из Хоггвартса и...
  -- Ну и что? - Том меланхолично обходит его каморку, и наконец подходит совсем близко, так близко, что видна жилка, пульсирующая у него на шее, эта хрупкость мучает Хагрида, будит в нем непонятную жажду крови. И в то же время ему хочется опуститься на колени перед этим юношей и целовать его ноги, чего он наверняка никогда ему не позволит, -- Я не люблю Хоггвартс, мне больше нравится Дурмстранг, мне просто не повезло, что я оказался здесь... среди толпы бездарных маменькиных сынков и грязнокровок...
  Он говорит все эти оскорбительные вещи с таким равнодушным, скучающим видом, что Хагриду даже неудобно ответить ему так, как подобает, резко и грубо. Он безумно боится показаться ему невеждой и глупцом... это хуже, чем его неудачи на уроках трансфигурации и несданный экзамен по астрологии.
  -- Ладно... если она выживет, оставь ее себе, -- и снова улыбка, темные глаза с минуту смотрят прямо на него, -- а я все же заведу ворона.
  
  И ведь завел. Хагрид был смущен поначалу, видя на плече Риддла птицу с оперением металлического цвета испорченной крови, но затем странные мысли стали приходить ему в голову... о том, что у них много у общего с Томом, возможно, они могли бы стать друзьями, им обоим нравятся... не совсем обычные существа. А Том неизменно улыбался ему, встречаясь с ним в коридоре.
  Даже несколько раз заходил к нему, его просьбы немного удивляли Рубеуса, иногда пугали, но он не находил в себе силы отказать ему, отказать, глядя на его улыбку, пока один раз Риддл не обратился к нему за ядом мантикоры.
  -- Не могу, -- Хагрид помотал головой, стараясь не поднимать глаз, -- чтобы получить его придется убить детеныша...
  -- Ну, так убей, Мерлин! - восклицает Риддл, -- убей! - он подступил совсем близко, Хагрид оцепенел от неожиданности, когда тонкие длинные пальцы схватили его запястье, стянутое кожаной манжетой рубашки. - Ты хочешь меня... и очень сильно, -- от этих слово его точно обдало огнем, "хочешь", да что он говорит такое... как это возможно... -- я твой, если принесешь, то, что я прошу...
  
  Как же он мог... отказать ему. Том странный... но он так улыбается, и он видит его насквозь, и понимает лучше всех, что ему за дело до его увлечений... до того, что руки у него в крови упыря... последние капли стекают из искромсанного крысиного тела в тяжелый серебряный кубок, такой роскошный, лучший образчик гоблинской работы, и где он мог достать его... бедный Том, загадочный Том...
  -- Попробуй, -- он протягивает ему чашу, Хагрид подчиняется, и делает несколько глотков, а дальше он и сам не понимает, как осмеливается стиснуть его плечи, Том морщится от боли, удивительно еще, что не ломаются его хрупкие кости, Рубеус пугается своей грубости, но как он может быть нежным, осторожным, если никто не учил его этому, он даже никогда не прикасался к женщине.
   Разве он имеет право целовать его, не зная, как это делается... почему он не прогонит его прочь, как и стоит поступить с таким неуклюжим, уродливым животным, как он... но все не так, все совсем не так... Том не вырывается, не боится его, позволяет опрокинуть себя на стол, его улыбка становится совсем невинной, по-детски блаженной, когда трещит ткань рубашки, у Хагрида не хватает терпения расстегивать все пуговицы, все, что он вспоминает в это мгновение, наклоняясь к нему, совсем не дает ему право считать себя любовником... но ведь все самки вылизывают своих детенышей, и те урчат от удовольствия, всем нравятся эти медленные тщательные движения языка... и как иначе он может не причинить ему невыносимую боль, не повредить тело, которое похоже на необычные остролистые цветы, покрывающие весной озерную гладь.
  Уже много позже Дамблдор говорит ему о его заблуждении, о том, что он принял за любовь темное колдовство, но прежде проходит почти год, когда внутри слово вращается огненное колесо, боль становится сладкой, почти приторной и усиливается с каждым днем, он часами ждет у дверей библиотеки, когда Том наконец выйдет и улыбнется ему, он идет за ним следом по коридорам, но не осмеливается подойти, ради одного прикосновения к нему он готов пожертвовать сколькими угодно годами своей жизни.
  Он не хочет ничего знать, никому верить, все они не любят его из зависти, из-за того, что он не нуждается ни в ком из них, его Том, его... только его...
  -- Рубеус... ты мог бы убедить своих... тех, кто из твоего племени... служить мне?
  Сейчас его глаза словно темный лед, страсть захлебывается в их невозмутимой пустоте.
  -- Они никому не служат, Том... они же....
  Он больше не слушает, повернувшись, он уходит от него по коридору, не удостоив ни единым словом.
  
  -- Хагрид это колдовство слишком темное колдовство, чтобы ты мог это понять мой мальчик... Это колесо Иксиона...
  Дамблдор пытается выступать в его защиту, он против указа о его исключении, но это не помогает, и еще хуже то, что он не может поверить, что это все Том...
  "Нам обоим нравятся... необычные существа... те, которых называют чудовищами..."
  "Да, но чудовища, которые нравятся мне, должны быть преданны, а не тупы и упрямы... ты не оставляешь мне выбора... и кроме того, я ненавижу маггловский приют и не собираюсь в него возвращаться".
  
  -- Хагрид! Хагрид! - Гарри изо всех сил трясет его, схватившись обеими руками за его плечо, -- ты ни в чем не виноват, ни в чем...
  Он вздыхает, не замечая, как виски из опрокинутой кружки стекает на пол. Клык осторожно принюхивается к необычному запаху и недовольно скулит.
  -- Да-да... так поздно, уже очень поздно, и пора проводить тебя...
  Он снимает со стены над постелью арбалет и направляется к двери.
  И зачем только он попросил рассказать его обо всем этом...
  
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Холодная осень
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Северус/Ремус, Ремус/Сириус
  Бета: нет
  Рейтинг: R
  Жанр: драма, ангст
  Предупреждение: все сразу - POV, ООС, AU (местами), наличие отсутствующих в каноне заклинаний и артефактов
  Disclaimer: все принадлежит Дж.К.Роулинг.
  Summary: апокриф третьей книги
  Отношение к критике: всегда, пожалуйста (с) (если рецензия совсем разгромная, то маленький просьб, если можно, - приватно на мэйл reginm@mail.ru)
  Посвящение: Джаксиан Танг
  
  
  За дверью раздался странный звук, напоминавший скрежет когтей о деревянную обшивку, похоже, в кабинет пыталась пробраться разъяренная миссис Норрис.
  Снейп поднял голову, но не произнес ни слова.
  Дверь тем временем приоткрылась, и вперед протиснулся Филч с тарелками в руках. На одной было рагу и кусок жареной индейки, на другой -- пирог со сливками, под мышкой -- бутылка вина.
  Вошедший неуверенно шагнул к столу, стараясь не поднимать глаз и не смотреть на полки в глубине темной ниши, при всем уважении к хозяину кабинета, ему все же не очень хотелось знать о том, что составляет предмет интересов Снейпа.
  В комнате было холодно, но Северус как будто ничего не замечал вокруг, и сейчас он точно так же, как обычно, согнувшись, продолжал сидеть над книгой, страницы которой слабо освещали две полусгоревших свечи в оловянной подставке.
  -- Что это?
  Он поднял голову, скользнув взглядом по лицу Филча, и тут же отвернулся.
  -- Профессор МакГонагалл велела это сделать, сэр. Вы уже второй день не показываетесь за ужином.
  -- Опасается, что умру с голоду? - в его голосе звучало беспробудное уныние.
  Филч сочувственно кивнул и поставил тарелку на стол.
  -- Ничего не надо... забери....
  -- Уж я не стану, вы, как хотите, -- он тут же направился назад к двери.
  -- Аргус! - Снейп поднялся из-за стола, -- когда пребывает поезд?
  -- C учениками, сэр?
  Северус с плохо скрытым раздражением вскинул голову.
  -- Нет, с маньчжурскими единорогами.
  -- Понял, сэр, -- Филч смущенно кивнул, кинув недовольный взгляд на полки с сосудами, поблескивавшими зеленоватой жидкостью. - В три пятнадцать.
  Снейп разочарованно поднял брови, и, обойдя вокруг стола, проводил гостя, чтобы запереть дверь на ключ. С него было довольно, больше он не нуждался ни в чьих заботах. Не прошло и пары минут, как его глаза снова бесцельно пробежались по строчкам книги, не разбирая смысла. И снова раздался шум. Легкий, едва уловимый стук со стороны незарешеченного окна. Нехотя он повернулся и распахнул раму, подставляя лицо порыву ветра и каплям дождя, сова бесшумно порхнула в комнату.
  Письмо упало на кресло и соскользнуло на пол.
  Он наклонился и подобрал его, а затем внимательно посмотрел в желтые спокойные глаза птицы, усевшейся на каминную полку. Ломать печать он не торопился, дождь все хлестал и хлестал на дощатый пол, пока у стены не собралась внушительных размеров лужа. Наконец он прикрыл окно и разорвал конверт.
  Всего пара строк, но он не мог заставить себя прочесть их. Что-то сопротивлялось в нем, отчаянно, безумно, со всей яростью сознания, не желающего, чтобы его привычное безрадостное, но все же стабильное существование было вновь нарушено чьим-то мимолетным вторжением. Сами эти строки были ненавистны ему, как и рука, написавшая их, как и все, что они обещали ему, и в чем отказывали.
  "Скверные новости. Встреча с дементорами. Из-за погоды немного опаздываем. Я хочу тебя, сегодня же, как только переступлю порог, кабинет на четвертом этаже. Пароль: "Gibbus".
  Северус взял палочку и в камине мгновенно вспыхнул синий язычок пламени, не было ни дров, ни угля, он лишь поджег край послания, но его почти моментально охватил огонь, и оно исчезло без следа.
  Сова не сводила с него неодобрительных неподвижных глаз.
  -- Моргана!
  Глупец, она знает, что он пойдет. Во чтобы то ни стало, и он сам знает это. И оттого еще сильнее ненавидит себя.
  
  Прошло не менее пяти часов, прежде, чем в коридоре послышался шум. Прибывшие и прошедшие церемонию распределения еще не успели разойтись по своим спальням после первого праздничного ужина. Но гость, сошедший с поезда и представленный Дамблдором как новый преподаватель ЗОТС, уже покинул зал.
  -- Профессор Люпин... я хотела сказать, -- приглушенным голосом заметила Трелони, -- ну, и неважно же он выглядит.
  -- Прошу вас, -- МакГонагалл предупредительно покачала, -- не продолжайте...
  Ремус, уже не мог ее услыхать, не оглядываясь, он спешил все дальше от дверей, сквозь которые по направлению к темной лестнице лились потоки света. Несколько пролетов, портрет Капризного Горбуна, и он ступил на натертый до блеска пол четвертого этажа. Почти все двери закрыты, кроме одной, той, ключи от которой он только что получил из рук Аргуса.
  В комнате за распахнувшейся дверью было совершенно темно. Он шагнул через порог, опустив свой багаж на пол, и тут же чьи-то руки прижали его к стене. Рассыпавшиеся волосы скрывали бледное лицо, он успел разглядеть только страдальчески искривленные губы, полные невыносимой жажды и отвращения, которое пропало, растворилось, как только он мягко прижался к ним своими губами.
  Путаясь в одежде, он стал прорываться к телу, дрожавшему от возбуждения.
  -- На постель, я хочу, чтобы ты весь раскрылся для меня, -- задыхающийся голос и напор, требовательный, непримиримый, опьяняли Снейпа, он не был готов к тому, что так быстро утратит самообладание.
  Люпин упивался его нетерпеливыми стонами, горячим бессвязным бредом и так непривычно звучавшими в его устах непристойностями.
  -- ... хочешь... чтобы я... дай мне...
   Тяжесть в паху сделалась невыносимой.
  Люпин был очень изощренным любовником, или же он стал таковым за время их бесконечной разлуки? Медлительным, тщательно исследовавшим каждый миллиметр его тела, пуская в ход пальцы, язык, губы...
  -- Хочу выпить тебя до конца ... -- шепот почти сливался с монотонным шумом дождя, хлеставшего по стеклу, -- мою отраву, мое противоядие...
  Трудно было сосредоточиться на чем-либо, кроме отступающей и вновь приближающейся вспышки удовольствия, переходящего в глубочайшее пресыщение. Он отвык от этого ощущения внутри, болезненного, невыносимо желанного, мышцы инстинктивно сопротивлялись слишком резким толчкам.
   -- Не можешь дождаться...
  Снейп закрыл глаза, откинувшись на подушки, изнемогая от желания кончить и стыдясь, что не в силах скрыть этого.
   Казалось, что все это лишь сон, безумный, неоднократно виденный сон, проклятые воспоминания.
   -- Я здесь... очнись...
   Ремус жадно прижимал его к себе, вглядываясь в неподвижные веки. Что-то было не так...
  Он оторвался от искусанных безответных губы.
  -- Что происходит, скажи же?
  Северус не реагировал, не чувствовал ни его, ни своего собственного оргазма...
  
  
   дневник РЛ
  
  Мы не виделись с той самой ночи.
  На что мне эти записки? Я обещал себе поставить точку.
  Луна растет, иногда мне кажется, что с нею вместе увеличивается и сердце у меня в груди, ему тесно настолько, что я нигде не нахожу себе места...
  Кому нужно знать, что со мной происходит. Это не боль, и даже не страх. Нечто похожее я чувствую всякий раз, когда сжимаю обнаженное тело Северуса... Но этого не может быть, не может, он не может знать, что это значит.
  
  Я почти потерял тебя, Сириус, и почти проклял, но не перестал любить.
  
  * * *
  
  -- Возвращайся к себе, Аргус, нет необходимости сопровождать меня, -- Снейп посмотрел на своего спутника отрешенным бесстрастным взглядом. Филч стоял неподвижно, хмурясь, переминаясь с ноги на ногу, и молча, поглядывая на свет, выбивавшийся из-под двери за спиной Снейпа.
  -- Ты меня понял?
  Смотритель кивнул и нехотя направился назад в конец коридора.
  Это было несправедливо, более того, Снейп отлично знал, насколько это было жестоко.
  Он подошел к двери, не ожидая, что Люпин распахнет ее прямо перед ним, да еще не произнося ни слова, схватит его за руку и втащит в комнату.
  -- Ты всегда разгуливаешь по ночам вместе с ним? - Ремус лукаво улыбнулся, подведя его к креслу.
  -- Тебя это не касается.
  В голосе Снейпа не ни тени дружелюбия, невозможно было поверить, что всего лишь пару недель назад, он сходил с ума от одного лишь его прикосновения. "Как вообще это понимать?..."
  -- Ничего особенного, только моя слабость...
  Люпин сел на постель, держа в восковых почти прозрачных пальцах тяжелую глиняную чашку.
  -- Я забыл... ты видишь то, что я думаю.
  -- Да, я это могу, и всегда мог, -- не без ехидства согласился он, медленно поворачивая в руках палочку.
  При свете небольшого камина только сейчас можно было разглядеть, морщины, покрывавшие его худое лицо, Снейп опустил глаза, а затем отвернулся и принялся изучать мозаику на каминной полке. Комната пустовала до приезда Ремуса пять лет. Локонс не пожелал вселиться в столь скоромные апартаменты, потребовав себе помещение на третьем этаже с тремя зеркалами. Люпину зеркала, похоже, и вовсе были не нужны, единственное небольшое зеркало в раме из светлого дерева было повернуто к стене.
  Сейчас он снова мог позволить себе ненавидеть его.
  Люпин поднялся и подошел к нему, протянув было руку, чтобы убрать длинную прядь, свисавшую ото лба и закрывавшую его профиль, но Северус резко уклонился в сторону.
  -- Это было всего лишь помрачение, возвращение в прошлое, о котором ты не хочешь вспоминать?
  Снейп упрямо продолжал молчать. Никогда еще он не испытывал более чудовищных и противоречивых желаний, ему стоило только повернуться и произнести Круциатус, чтобы сполна насладиться зрелищем его мучений. Вероятно, это и было то, в чем он не хотел сознаться даже самому себе, неподвластное даже его воле желание, которое с годами становилось только все более настоятельным, темным и глухим к доводам рассудка.
  Он мог бы... Люпин наверняка не был бы готов к этой боли, тем более она оказалась бы сладкой, даже приторной на вкус, когда наконец он сможет припасть губами к тому месту на груди, где можно будет ощутить каждый отчаянный удар сердца...
  Все, даже самые сильные, умоляют в свой черед остановиться, и он наверняка не будет исключением... И потом последствия пытки проходят не сразу, перетекая в глубочайшую слабость, в бессилие, когда тело, еще пронизываемое дрожью становится рабски покорным...
  -- Люциус называл меня рабом, -- Северус горько усмехнулся, сжав палочку, и прислушиваясь к мягким шагам позади своего кресла.
  -- Он всех так называл, всех без исключения...
  -- Нет.
  -- Я могу все же спросить тебя?
  -- Да.
  Люпин вздохнул с облегчением. Дурное настроение еще могло пройти, настроение могло измениться.
  -- Что произошло...? С тобой что-то не так, Северус.
  -- "Не так" здесь только с тобой, -- Снейп поднялся с кресла и, выпрямившись, смотрел на него с вызовом, в котором сквозило явное презрение. - Но я помогу тебе, как всегда скрыть ото всех, что ты такое... если, конечно, твой дружок не заявится сюда в ближайшее время.
  Он повернулся и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
  
  дневник РЛ
  
   Я смотрел на его неправильное, но бесконечно знакомое и желанное лицо, с темными глазами, на его тонкие губы, так редко улыбавшиеся мне. Я был так взвинчен, когда видел, что он стремился поскорее кончить. Отчего же я удивлен его сегодняшней холодностью? Ведь - это Северус. Я знал это, когда принял приглашение Альбуса, когда согласился пойти навстречу его просьбам. Мне трудно понять, когда он лжет, а когда говорит правду. Писал ли он вообще то, письмо, которое отправил мне три месяца назад?
  Я хочу только его, пусть он осыпает меня оскорблениями, пусть выместит на мне все прежние обиды, мне становится все равно, что у тебя в душе, Северус, когда ты принадлежишь мне. Но ты никогда не принадлежал мне настолько, насколько я принадлежал Сириусу...
  
  * * *
  
  Теперь он сожалел, что не воспользовался возможностями Круциатуса. Месяц за месяцем тянулся в тупом, не обещавшем никакой разрядки напряжении. Конечно же, Люпин знал о том, куда девался Блэк. Он не устоял бы под пыткой, даже, если у него хватило сил выдержать ее один раз, все можно было бы повторить, ведь ночь была долгой, одна из самых долгих ночей в году... Филч никогда не выдал бы его. Напротив он порадовался бы тому, что Люпин получил по заслугам. Он недолюбливал его, считая его опасным чужаком, отнимавшим у него законное право на его внимание.
  Снейп глянул на потухший камин и снова вспомнил о последних уроках. Это было нелепо, глупо -- смущать детей, вмешиваясь в чужой предмет, критикуя чужую рассеянность, кому в конце концов было дело до того, что Ремус не совсем аккуратно вел записи в журнале и неохотно отмечал отсутствовавших. Ему впору было бы стыдиться этого, если бы все не указывало на то, что Поттер, несколько раз ответивший с вызовом на его нападки, поддался обаянию Люпина. Этого не могло не случиться, все сдавались ему рано или поздно. Гриндилоу, боггарты, и кому говорить о них - оборотню?...
  Его вдруг охватило острое непреодолимое желание вылить в раковину приготовленное противоядие. Пусть узнают, с кем они имеют дело, почему бы нет? Хуже того - подменить его другим - не действенным, пойти в Хижину, одному, -- теперь, когда нет Поттера, нет Петтигрю, нет Сириуса, никто не сможет помешать ему. Ремус не убьет его, но он может сделать его таким же, как он сам, и мог еще много лет назад, когда судьба подарила ему шанс, от которого он отказался.
  За окном занимался холодный серый рассвет.
  Снейп посмотрел на нетронутую постель. Неважно, чем он займет несколько часов перед началом занятий. Что он будет делать, после того, как они окончатся...
  Он взял небольшой сосуд из темного стекла и, вынув пробку, налил густую синеватую жидкость на дно чашки.
  Как всегда горьковата на вкус. Жизнь сама по себе оставляла ему только горечь, ничему больше не следовало удивляться.
  Вероятно, лекарство подействовало слишком быстро, или же он не заметил, как заснул в кресле, позабыв запереть дверь -- почти невероятно, но так оно и было, если Люпин вошел и теперь стоял перед ним, опираясь о край стола.
  -- Я это понял, Северус... я догадывался.
  Губы Снейпа искривились в презрительной усмешке...
  -- И что? Может, собираешься доложить Альбусу...?
  Ремус отставил чашку с темно синими разводами и покачал головой.
  -- Нет. Не сделаю этого.
  -- Боишься, что останешься без противоядия?
  -- Я боюсь за тебя.
  Снейп помрачнел еще больше.
  -- Тронут твоей заботой. Только уясни наконец, что я в ней не нуждаюсь.
  -- Эта смесь не просто снотворное, даже я это знаю.
  Снейп всегда помнил об этом, еще полтора года, когда он сам себе назначил это снадобье в качестве простого успокоительного, советоваться с Помфри ему в голову не приходило. Раствор медленно, но верно убивал память, не безболезненную сферу ментальных впечатлений, но тончайшую плоть и кровь прошлого, желания, веру, страхи и разочарования. Так было легче, и со временем стало бы совсем легко, совсем просто, одна единственная вспышка, или слабость, как он назвал ее, еще ни о чем не говорила. Она потонула в небытии. Да, они его использовали, этот странный рецепт. Кто вообще знал, как много всего использовали Пожиратели Смерти. Даже Аластор не имел понятия о нескольких зельях, составленных им по просьбе Люциуса. Ему было чем гордиться.
  Он резко встал из-за стола, преодолевая головокружение. Ремус взирал на него с состраданием, как смотрел бы на больную сварливую жену, терпеливый снисходительный супруг-опекун. Хуже этого взгляда были только наблюдающие медленную смерть врага ледяные глаза Темного Лорда.
  -- Мне все равно, пойми это, ты - ничто для меня теперь... я тебе это докажу. Идем.
  Прогулка была бесконечно долгой, они шли молча, рука об руку по засыпанным листьями и снегом дорожкам, мимо неизменных грядок Хагрида и теплиц Стебль, по берегу озера, вдоль опушки леса, из глубины которого то и дело доносились завывания и хруст.
  Чувствуя, как утренний холод пронизывает тело, Ремус прятал кисти рук в широкие рукава потрепанной мантии. Но Снейп не обращая на него внимания, шел и шел вперед, глядя прямо перед собой, пока они не сделали полный круг по территории замка, и лишь после остановился под высоким уже почти облетевшим кленом. Как раз там, куда выходили окна кабинета Дамблдора.
  В бледном лице не было ни тени смущения. Ремус прислонился к стволу дерева в ожидании, что его спутник произнесет хоть слово.
  -- Я должен тебе еще кое-что рассказать...
  Ремус невольно подумал, как много часов остается у него для сна и забывается ли он вообще хоть на миг от своих кошмаров. У каждого из них были свои кошмары и свой ад, но в аду Северуса безраздельно властвовали только призраки прошлого, безжалостные и ненасытные.
  -- В тот вечер, когда ты приехал, я просто забыл... ведь и ты иногда это забываешь во время принять противоядие. Я никогда не пришел бы к тебе, никогда... напрасно тебе кажется, что это была страсть, всего лишь затмение...
  Ремус опустил глаза, уставившись на коричневато-серые разводы на дорожке. Снова посыпал сухой мелкий снежок, он застревал белыми крупинками в темных волосах Снейпа, и таял, соприкоснувшись с бледной кожей на щеках, он продолжал говорить, размеренно и спокойно, как он обычно делал это, объясняя очередной урок бестолковым первокурсникам.
  "Слишком холодно...он замерзает и мне следует предложить ему вернуться...", -- но нужно было преодолеть себя, стать Люциусом на минуту, на две, Снейп предпочел бы - навсегда.
  -- Ты не знаешь, и не узнал бы... тогда в письме я говорил тебе о том, как... о нашем прошлом, сегодня ты убедился, я смотрю на него другими глазами, все это - он оглянулся вокруг, -- больше не связано для меня с тобой, и даже от меня прежнего ничего не осталось... только тень Сириуса, но если он явится сюда, я ничего не обещаю... я не рассказал тебе многое... я был с Люциусом, когда вы вошли... мы были в постели, тебе не помешает знать правду.
  Все начатое должно быть доведено до конца.
  -- Мы были с ним, он сам предложил мне, он хотел, чтобы я это сделал. Ты этого не поймешь. Этого никто не поймет. Я ведь почти потерял его тогда, мы были потеряны друг для друга.
   Да, он этого не понимал. Но в эту минуту понимание было не главным. Главным было то, что он мог наконец выговориться и именно его выбрал в свои исповедники.
  Он замолчал внезапно. Остановившийся взгляд был устремлен куда-то поверх головы Ремуса сквозь сеть черных ветвей.
  
  Пламя свечи погасло, и комната погрузилась во мрак. Он ничего не видел, пока не выхватил палочку. Люциус стоял у постели.
  -- Никогда, даже не заикайся.
  Как легко было отказать ему.
  -- Нет... Северус... я хочу, чтобы ты трахнул меня...
  Он опустил руку, свет упал на пол, Люциус опять был совсем рядом, губы почти касались его виска.
  -- Неужели не станешь... я сам предлагаю, умоляю, тебя... как тебе будет угодно.
  -- Даже если применю Сomprimere?
  Он молчал в ответ, но его рука легла на затылок Снейпа.
  -- Используй, что хочешь.
  
  -- Он опустился на колени на постели, как я велел ему, не считал нужным даже скрывать, что изнемогает от похоти, я думал, что он снова испытывает меру моей доверчивости, и мне хотелось заставить его пожалеть об этом, я стиснул его шею, так крепко, что он едва мог дышать. Люциус оставался для меня всегда настоящей занозой в сердце, яд которой отравлял мою волю годами, несмотря на великодушное стремление Альбуса излечить меня от этой одержимости.
  -- Северус... ты мог бы... хоть раз простить... меня... -- Люпин говорил так тихо, что шепот его едва можно было расслышать, но Снейп даже не пытался понять его слова, глядя на движения посиневших от холода губ.
  -- Я не спешил, вталкивался в него медленно, Сomprimere было настоящей пыткой не только для него, но и для меня. Зато, когда он задерживал дыхание и хрипло стонал, пытаясь освободиться, я наслаждался тем, что могу заставить его вспомнить о боли, которую он расточал слишком щедро, не только мне, всем, всем, кто был с ним, теперь я возвращал ему все сполна. Но я увидел то, чего не хотел видеть и знать, -- его слабость... Одного раза мне было довольно, чтобы я...
  Ремус жестом остановил его, заметив в окне высокую фигуру Дамблдора.
  -- Вот и все... -- Снейп дотронулся кончикам пальцев до переносицы, словно пытаясь понять, не забыл ли он добавить еще что-то и больше не говоря ни слова повернул назад к лестнице главного входа.
  
  дневник РЛ
  Визжащая Хижина
  
  Дамблдор умеет не видеть то, чего видеть не хочет. Последний наш разговор с ним оказался одним из самых неприятных, начиная со времен моей учебы в Хоггвартсе. Я здесь, чтобы позаботится о сыне Джеймса. Северус все же знал, что я еду не только ради этого. Но от его страсти не осталось и следа, он снова меня презирает.
  -- Полно, ты ведь не надеешься, что он сможет забыть такое так быстро...
  Быcтро? Прошло двенадцать лет, ах да, я совсем забыл - змея ждет под камнем двенадцать лет. Время пришло.
  Мне лучше. Намного лучше, чем пару дней назад, каждый пропущенный раз, каждое превращение сокращает мою жизнь, это происходит незаметно, незаметно стареет тело, и уходят силы, которых могло бы хватить на целые десятилетия. Если бы ты понимал это, Северус, ты не изводил бы себя ядом, в котором ты пытаешься утопить свое вожделение. Но так тебе легче с самим собой.
  Забыть такое... - Альбус, сколько помнится, не имеет привычки называть вещи своими именами.
  Я не принуждал тебя ни к чему, никогда, даже в Азкабане, это был только твой выбор...
  
  * * *
  
  Знакомые шаркающие шаги, напрасно он три года назад сообщил ему запасной пароль. Всякая привязанность становится когда-нибудь утомительным бременем. Люциус не ошибался.
  Филч осторожно приоткрыл дверь, не осмелившись войти.
  -- Что такое, Аргус?
  -- Можно спросить, сэр, с вашего позволения... не станете ли вы сегодня... может быть стоит зайти в библиотеку?
  -- Там что-то подозрительное?
  -- Мне показалось, похоже, эти наглецы что-то затевают, в Хогсмид-то не всех отпустили...
  -- Я разберусь.
  
  
  дневник РЛ
  Визжащая Хижина
  
  Какая нелепость. Я совсем забыл про нее -- эту карту, наше несчастное изобретение. Все думали, что она пропала бесследно. И вот чем все закончилось - Отныне Северус теперь имеет все основания ненавидеть меня с полным сознанием собственной непогрешимости. Особенно за Сириуса - "Выражаю удивление, как такой идиот мог стать профессором...". Да ведь он и, правда, идиот, если бы не его обиды, не самолюбие и ревность, он не попал бы в Азкабан, и все, что случилось в поместье Малфоев - не случилось бы вовсе...
  
  Вчера на закате, он явился сюда, полагая, что никто его не заметил.
  Разве не глупец?
  -- Противоядие, которое я готовлю безотказно, так что у меня нет никаких сомнений насчет того, почему ты торчишь здесь днями и ночами.
  Он расхаживал из угла в угол, а мне было неловко за тот запах плесени и полусгнившего дерева, который пропитывал каждый угол этого дома. На остатки кровати было страшно смотреть, я к ней и близко не подходил, засыпая обычно в единственном еще надежном кресле у камина.
  Я что-то принялся разъяснять ему, но он не слушал, продолжая свои рассуждения, то и дело направляя на меня палочку, и не давая мне и близко подойти к себе.
  -- Ты ждешь его... тебе и дела нет до того, что он сделал, да? Ну, зачем же ты ломаешь эту комедию перед Альбусом... или вы с ним сговорились... нет, конечно же, нет. Альбус ничего не подозревает. Сириусу нужен Поттер, и вы охотитесь на него вместе, да? Ты уже наверняка попытался уложить его в свою постель, мальчишка очень падок до таких как ты страдальцев, Люпин, посмотри на себя, ты почти легенда Хоггвартса - столько романтики, благородный страдающий оборотень!
  Он заводился все больше и больше, но от его ярости разило холодом, не уступающим ледяному дыханию дементора.
  Вскоре он напомнил мне о карте и, наконец, о том, как я оставил его в Глостере в пустом доме без предупреждения и надежды на будущее. Как затем уехал из Хоггвартса, не попрощавшись.
  Когда он пытался применить Круциатус, нападение и защита сработали одновременно. Так быстро и с такой силой, что, отступив, он споткнулся о полусгнивший ковер и, падая, ударился о край камина.
  Левая часть лица у него была в крови, но он тут же снова рванулся к палочке, оброненной на пол. Я наступил на нее ногой. Больше мне ничего не оставалось. Этот безумец способен был дойти и до мысли о том, что теперь самое время прибегнуть к Кедавре.
  У меня еще оставалось полведра воды, я смочил платок, и подал ему, надо было остановить кровь, продолжавшую капать из рассеченной скулы. Но он отвернулся с таким отвращением, словно я протягивал ему останки зачумленного.
  -- Северус, ты сходишь с ума... -- он не сопротивлялся, пока я стирал с него кровь, но и не смотрел мне в лицо, сидя в кресле.
  -- Когда?
  -- Когда что?
  Он поморщился, ощупывая рану.
  -- Сам знаешь...
  -- Я ничего не знаю. Я, также как и ты, не знаю абсолютно ничего.
  Самое большее, на что я рассчитывал, возвращая ему палочку, что он больше не попытается устраивать здесь поединки.
  -- Крыша и стены еле держатся, -- напомнил я ему, -- еще пара-тройка отбивающих заклятий, и мы будем выбираться из-под обломков.
  Он молчал некоторое время, но уходить, похоже, вообще не собирался. Я приготовил чай, мысль о том, что я могу его отравить, в его больную голову, вероятно, приходила не раз, но обнаружить это он постеснялся и чашку у меня все-таки взял.
  -- Может, скажешь мне... Сириус дороже тебе собственной шкуры, правда?
  Я не знал, что ему отвечать. Сказать ему все как есть - означало бы подставить себя под удар, я хорошо изучил его несчастный характер, он мог смириться с неприязнью, но не мог простить равнодушия. Но как я мог дать ему понять, что он не безразличен мне? Альбус уверял меня, что он больше никогда не имел дела с Пожирателями Смерти, но у меня на этот счет были совсем иные соображения. Люциус имел над ним бесспорную власть и его сын был здесь, Драко не вызывал у меня никаких положительных эмоций.
  Как бы то ни было, судьба Сириуса оставалась для меня такой же загадкой, как и для Дамблдора. Впрочем я никогда не верил в его виновность. Он скорее бы умер, чем по доброй воле стал бы клятвопреступником.
  -- Если бы ты не вмешивался, Северус, ты избежал бы ненужной опасности, хоть раз в жизни, ты можешь мне довериться?
  Он встал с кресла и подошел ко мне, мантия и рубашка на нем были распахнуты, темные глаза лихорадочно блестели, видимо его зелье было не очень эффективно, или же в тот вечер он просто решил, что может позволить себе отступить от установленных правил, по которым он считал необходимым заставить меня играть. Я любил его в это мгновение, но ощущал эту любовь не как то, что происходило в первые между мною и Сириусом в лесу много лет назад, и не как воспоминание о потерянной поездке в Глостер. Все было совсем иначе. К боли примешивалась мучительная жалость, мне хотелось не только обладать им, но и дать ему хоть какое-то утешение, он сам сделал себя моим врагом, и все же я считал, что моя вина была в том, что я не заметил этого во время...
   Мне нужно было все, что он мог дать, даже, когда он давал с ненавистью, сжимая зубы и отворачиваясь, не позволяя себе выдать, насколько он хотел этого, я все равно желал его...
  Лежа на полу и сжимая мои руки, обхватывавшие его бедра, он больше не притворялся, что ему не нравится чувствовать в себе мой член. Войти в него на этот раз было совсем легко, он был так расслаблен, что, казалось, я доставал до самого его горячего нутра, изумляясь тому, насколько он был красив, это была не телесная красота, о ней не могло быть и речи, кожа с желтоватым оттенком, угловатость и худоба никогда не придавали ему привлекательности, но он был восхитителен в своем исступлении.
  Но вот о чем я не мечтал никогда и чего я предпочел бы избежать даже ценой жизни...
  Сириус стоял в дверях, глядя на нас, словно заколдованный. А когда я повернулся, беззастенчиво улыбаясь, прошел в комнату и прислонился к стене. Северус, издав стон, похожий на сдавленное проклятие, кончил и с силой оттолкнул мою руку.
  -- Уходи, скорее выйди...
  Я прикрыл Северуса своей мантией, моя собственная нагота меня не смущала, мне нечего было скрывать, но он не должен был его видеть теперь, когда прошло столько лет.
  И сукин сын даже не пошевелился.
  Вряд ли я мог тогда осознать, что, проведя двенадцать лет в Азкабане, он не считал нужным более подчиняться подобным просьбам.
  -- Может, уступишь мне место между его ног, пока он не начал скулить как последняя сучка, ему ведь всегда мало, я знаю... -- он усмехнулся, запрокинув голову и поглядев в потолок.
  Северус уже натянул штаны и накинул мантию и, не удостоив его ни словом, ни взглядом, сел в кресло спиной к нам.
  -- Вот уж не думал, что сразу увижу тебя с ним, когда ты трахаешься, Лунатик, ты лучше всех, но только не с ним... о, только не с ним, -- он опустил голову и, встряхнувшись по-собачьи, завыл и затем заскулил, издевательски прищурившись.
  -- Прекрати, прошу, перестань.
  Я замахнулся на него, чтобы он замолчал, но он обнял меня, шумно втягивая воздух с каждым вздохом, принюхиваясь к моей шее и лицу, ощупывая меня холодными руками, его лохмотья липли ко мне, и я смотрел на него в ужасе - кожа и кости, будь трижды проклят тот, кто создал этот ад - Азкабан.
  Но его запах я предпочел бы всем ароматам весеннего леса. Это был мой запах -- запах шерсти, пропитанной грязью и звериной похотью...
  Северус проскользнул мимо нас и остановился у двери, но как только Сириус кинулся к нему, он поднял палочку. Я стиснул плечо Блэка, удерживая его на месте, он продолжал скалиться в ответ на пристальный ядовитый взгляд.
  -- Тварь, только выдай меня...
  -- Он не выдаст...
  Я кивнул, чтобы он убирался как можно скорее, но Снейп не спешил.
  -- Выдам непременно, если только ты не забудешь все, что видел здесь. И если забудешь, тоже выдам, мне есть, за что посчитаться с тобой!
  
  * * *
  
  -- В твоих глазах - ночь с поволокой осеннего тумана. Невидящие зоркие глаза, выслеживающие добычу.
  -- И был страх, не так ли? - Ремус положил ладонь на высокий холодный лоб спящего.
  Сириус часто разговаривал во сне. Но еще ни разу он не вспоминал того, что случилось.
  -- Да был страх... главное, чтобы шерстью ты был покрыт снаружи, а не изнутри... анимаг не должен быть одержимым... возьми меня сразу же, как только я верну себе прежнее обличие, я должен почувствовать тебя, или я никогда больше не стану самим собой.
  -- Старайся реже прикасаться к серебру, оно ведет к сбоям в трансмутации, оно ослабляет тебя...
  Храбрый маленький щенок остался с ним в холодном осеннем лесу.
  Ремус все еще всматривался в доверчиво раскрытые губы, ему не хотелось будить его даже поцелуем.
  Все могло бы закончиться там же на ковре из сухих листьев, на небольшой дорожке со следами подмерзшей крови, сочившейся из пораненной ноги. Даже Поттер держался поодаль, готовый, однако, прийти на помощь.
  Люпин вздохнул и отошел к окну, в спальне никого не было кроме них с Сириусом, начались каникулы. Хотелось спуститься вниз в жарко натопленный зал, где еще можно было набрать всякой снеди, оставшейся от праздничного ужина, выпросить на кухне бутылку огневиски. Услышать хоть чей-нибудь знакомый голос. Он не любил тишину. Ненавидел ее всем сердцем.
  -- Когда все умолкает вокруг, я начинаю слышать, как растет луна...
  Сначала эти трое решились ради него нарушить правила. Он не мог поверить, что заслужил такую преданность. Но он хотел только его одного, и чем, мучительнее были его превращения, тем сильнее его тянуло к Блэку, который никогда не появлялся в Хижине в самое опасное время. Обычно он присоединялся к ним позже, вместе они бродили по окрестностям, взахлеб упиваясь этой странной нечеловеческой свободой и обходя стороной невысокие хогсмидовские домики. Но все же он был псом,... и он был им по своей воле.
  За окном тихо сыпал снег, только неуспевшее покрыться льдом озеро темнело за деревьями.
  -- Сделай меня тем же, чем ты стал сам... сделай меня волком!
  Блэк судорожно вцеплялся в его руки, не давая ему подняться и сжимая коленями его бедра, даже сквозь листья и постеленную на них одежду, проходил леденящий холод сентябрьской земли, надвигались сумерки перед полнолунием.
  Безумные глаза расширились от нетерпения. Он все еще был в нем, двигаясь совсем легко, почти не причиняя боли. Сколь немногое понадобилось, чтобы он перестал себя контролировать, запах тления, туман и его твердая плоть, истекающая теплым семенем. От влажной кожи вскоре стало еще холоднее.
  -- Сделай меня волком....
  Сириус сам не понимал, о чем просил. Он мог только убить его. Ранить он не умел.
  -- Превращайся! Не медли, превращайся!
  Нестерпимая боль, выворачивавшая суставы захлестнула его, ночное небо темнело над верхушками деревьев.
  Сириус метнулся прочь, тело, чья нагота призывно выделялась во мраке, было слишком доступной и желанной добычей, он кинулся бежать, так быстро, как только хватало сил, -- а этого делать вовсе не следовало. Это и было то, чего опасался каждый из них, страх пробуждает и питает жестокость, и те голоса, которые нашептывали ему:
  "Убей, растерзай, поглоти его, если не хочешь потерять...".
  Он догнал его в самой чаще леса, навалившись на гибкое тело пса, покрытое черной лоснящейся шерстью, впившись зубами в загривок.
  -- И была боль, не так ли? - Люпин снова уселся на краю постели, сжав руку Блэка, лежавшую поверх одеяла. Она казалась слишком хрупкой, слишком безвольной, также как тогда в лесу...
  -- Да, была боль, она соединила нас.
  Волк овладел им, но инстинкты зверя не заглушили память, изнемогавшую от любви, боль отзывалась эхом в его собственном теле.
  Если бы он только понимал, как он был красив, если бы он видел то, что видели остальные. Но Сириус был легкомыслен, безумен, слеп и глух к его ревности. И слишком красив. Люпина долгое время преследовал страх потерять его, он не хотел, чтобы Поттер находился рядом, тем более Петтигрю... не соперник, конечно,... но все же ненужный свидетель. Он должен был стать белкой, Сириус ненавидел крыс... но так и не смог.
  -- Оставь его, что получилось, то получилось, белка -- та же крыса, только без кисточек на ушах, -- Джеймс заходился от смеха, разглядывая зверька, пытавшегося зарыться в груду осенних листьев.
  -- Но больше всего было тепла... -- удивленные глаза Сириуса смотрят прямо на него, он поднимает голову от подушки. - Ты видел следы... -- шепчет он в тревоге, оглядываясь на дверь, -- я оставил следы...
  Ремус выбежал в коридор гостиной, засохшие отпечатки грязных собачьих лап так и оставались на полу, он произнес заклинание -- не помогло, вероятно, в смятении он позабыл его, оторвав накладные манжеты и, смочив их водой из графина, он принялся поспешно замывать следы.
  Сириус как был босиком, в одной рубашке вышел из спальни, наблюдая за ним с улыбкой.
  -- Ты дурак, глупый черный щенок... -- Ремус бросил в мусорное ведро испорченные манжеты, и, обняв его колени, уткнулся в них лицом... -- глупый маленький щенок...
  
  * * *
  
  На сей раз его гостем был не Филч, которого все же можно было прогнать, от преданной и заслуживающей снисхождения назойливости которого, кое-как можно было избавиться, в кабинет вошел Дамблдор.
  -- Я так и знал, что застану тебя за... работой... -- он улыбнулся и кивнул на стол, заставленный пятью высокими сосудами, из горлышка одного из них тянулся синеватый пар.
  -- Это не моя работа, -- мрачно отозвался Северус, взболтав содержимое стакана и вылив его в остывающий котел, -- всего лишь ваша просьба...
  Дамблдор не стал возражать. Он и сам никогда не задумывался, отчего ему одному не бывает жутко в этом месте. Бывать здесь не очень-то любил даже Аргус.
  Пальцы, окрашенные темным экстрактом аира и горицвета, перелистнули несколько страниц. Снейп выглядел ужасно. Было видно, что он не только не спал последние несколько ночей, но даже не утруждал себя тем, чтобы привести себя в порядок, грязные темные пряди волос свисали по обе стороны лица, скрывая след от раны затянувшей на левой щеке.
  -- Чувствует он себя неважно, настолько неважно...
  -- Что у вас возникло подозрение, не убиваю ли я его вместо того, чтобы лечить? -- в его голосе было больше иронии, чем недовольства.
  Достаточно было превысить дозировку одного из трех основных ингредиентов и при подавлении процесса трансмутации противоядие вызовет сердечный спазм.
  -- О нет, Северус, вовсе нет, я не ставлю под сомнение твою...
  Он так не договорил, в этом не было никакой необходимости -- каждый из них знал, что речь шла вовсе не о порядочности и верности долгу.
  -- Я никогда не считал, что страдающему ликантропией полезно общество ополоумевших анимагов...
  -- Да-да, я все прекрасно понимаю...
  Снейп давно уже убедился в том, что Альбус ни при каких обстоятельствах не нарушал раз установленных им дипломатических отношений, что впрочем, не делало его разум и волю менее твердыми и непреклонными.
  -- Тебе следовало бы отдохнуть, поверь мне, сон, это то, в чем ты больше всего нуждаешься.
  Сон... какие сны суждены ему теперь, когда он не видит перед собой ничего кроме бесконечно долгой одинокой дороги отступника, так и не заслужившего ни капли благодарности ни одной из сторон, ни капли любви, ни тени доверия.
  Дамблдор взял в руки плотно закрытый медный сосуд с противоядием и Снейп молча отворил перед ним дверь. Он действительно был слишком измучен, настолько, что даже наложение простого защитного заклятия на вход в комнату показалось ему непосильным испытанием.
  Оставалось только, последовав благому совету, принять "противоядие", приготовленное для себя и забыться сном. Зелье быстро остывало, Снейп поспешил проглотить его, пока оно не утратило свою силу.
  
   дневник РЛ
  Визжащая Хижина
  
  Что ж я знаю, кого нам предстоит вытрясти из крысиной шкуры.
  Сириус, не замечая неудобств, спит на полу, после того, как на него чуть не обвалился истлевший навес "брачного ложа". Он вздрагивает во сне, и эти судорожные вспышки ужаса, беспокоят меня не меньше, чем его мрачное упрямство, идя на поводу у которого он готов втянуть в эту историю тех, кому следует держаться от нее как можно дальше.
  Как бы он ни был безумен - он снова здесь, со мной, снова между мной и Северусом... как в добрые старые времена.
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Все оттенки лунного света
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Луна Лавгуд/Джинни Уизли
  Жанр: романс мини, фэм-слэш
  Рейтинг PG-13
  Disclaimer: все принадлежит Дж. К. Роулинг.
  Предупреждение: нет
  Краткое содержание: лесная прогулка при луне
  Примечание автора: Ольге pabloid, подарок на НГ с благодарностью за то, что она меня терпит
  
  Тяжелые копыта бесшумно ступали по ковру из голубого мха. Тишину вокруг нарушал только шелест пакетика, который Луна держала в руках, доставая из него время от времени соленые синие конфеты.
  -- Хочешь?
  Флоренц повернулся и запустил пальцы в шуршащую упаковку, часть конфет просыпалась из его горсти на землю.
  Лавгуд тихонько захихикала в ответ на его неловкость, но он и не подумал обидеться.
  Жаль, что у Джинни был далеко не такой миролюбивый характер, они бы не поссорились с ней, если она не была такой дурой, и смогли бы покататься сегодня вместе. А теперь она, должно быть, никогда и не подойдет к ней и не посмотрит в ее сторону.
  Луна облизала пальца с остатками лакомства, свернула пакетик и засунула его за корсет, который как любили болтать ее привередливые подруги из Когтеврана, она никогда не снимала, даже ночью, боясь, что кому-нибудь из них придет в голову стащить его, как это бывало не раз со многими ее вещами. Джинни, наверное, уже достаточно наслышана о ее странностях....
  -- Будет холодно... девочка, -- предупредил кентавр, прислушиваясь к легким порывам ветра на краю леса... -- гроза, да... великая гроза.
  Она обхватила руками его торс и прижалась носом к дорожке позвонков между лопатками, ей безумно нравилась его широкая смуглая спина с проступавшим рисунком мускулов, незаметно переходившая в лошадиное тело, в том месте, где была заметна похожая на темный пояс полоска.
  Темные пряди длинных волос липли к ее губам. От них исходил густой аромат хвои и ландышей, и еще какого-то неизвестного растения, запахом, напоминавшего корицу.
  -- Сколько тебе лет, Флоренс, -- пальцы девочки нащупали на его груди бусинку соска, пожалуй, это было единственное существо, не говоря уже о том, что это единственное человеческое существо, которому он позволял такие вольности.
  -- Много, очень много, ты пытаешься соблазнить дряхлого старика... девочка.
  Кентавр закинул за плечо лук, и двинулся дальше из глубины леса.
  Ее мысли снова обратились к Джини, когда над лесом показалась луна, похожая на чуть отбитое с краю сияющее фарфоровое блюдо, заканчивался апрель, и скоро им предстояло возвращаться домой, но она бы предпочла провести каникулы в школе. Уж больно скучно ей бывало летом с отцом... И потом Уизли, она конечно же совсем забудет ее, и на следующий год у нее появится парень, еще один поклонник, или еще десяток, она ведь такая хорошенькая...
  Луна вздохнула, вынув из рукава зеркальце.
  -- Эй, не стоит смотреть на отражение луны, -- предостерегающе заметил Флоренс, и как он увидел это, даже не повернув голову?
  -- Мне это уже не повредит... я такая уродка...
  -- Глупая человеческая дочка, -- в голосе кентавра появилась неожиданная нежность, но возможно все это ей только показалось, если бы она была такой же симпатичной, как Чжо... или хотя бы как Гермиона... может быть, они бы и не поссорились или, во всяком случае, Джинни бы вскоре пожалела об этом, но все не так... она всего лишь сумасшедшая, странная ведьма, которой к тому же не так уж легко дается вся эта учеба в Хоггвартсе. Отец заставил ее отправится сюда только потому что боялся, что в какой-то момента у нее проявится склонность к самостоятельным экспериментам с зельями и заклинаниями, такая же пагубная страсть, как и у ее матери...
  -- Я вижу тетстралей, Флоренс, но не вижу мертвых, а ты их видишь?
  Кентавр молчал в ответ, и она уже было решила, что он не желает больше беседовать с ней, но он все же ответил, совсем коротко и слегка недовольно:
  -- Да.
  Значит, он мог видеть и ее мать... Высокую женщину с растрепанными белокурыми волосами, в зеленом платье. Луна всегда восхищалась ее синими глазами, чуть приподнятыми к вискам, придававшими ее лицу какое-то загадочное выражение.
  -- Я довезу тебя до опушки, и там оставлю, если хочешь, я могу сказать Хагриду, чтобы он проводил тебя... и не заходи больше в лес одна так далеко.
  -- Я найду дорогу, -- фыркнула она в ответ.
  Она была слишком расстроена после ссоры с Джинни, пришла неожиданно, и забралась в саму чащу, разыскивая его, так, что оказалась у самой берлоги Арагога.
  Внезапно где-то совсем рядом послышался шорох, напоминавший взмахи множества гигантских крыльев. Через несколько секунд на фоне ущербного лунного диска тенью промелькнула стая тестралей. Она устремились над вершинами деревьев подальше от опушки. Кто-то спугнул их.
  Луна на ходу соскочила на землю и кинулась по дорожке между деревьев. Стебли травы хлестали ее по обнаженным лодыжкам, но она даже не заметила, как дважды едва не наступила белых призрачных существ, напоминавших лягушек с черными бусинками глаз на спине.
  Флоренс остался позади, видимо не собираясь, догонять ее. Так и есть -- на опушке в лунном свете, стояла Джинни, она сразу узнала ее по рыжим волосам и мантии с желтой тесьмой на воротнике и рукавах, мода на которую была распространена еще во времена молодости миссис Уизли.
  -- О, черт! Черт!
  Она подошла ближе, разглядывая бледное лицо и руки Джинни, перемазанные кровью, на траве лежали два больших куска мяса...
  Лавгуд начала дико хохотать.
  -- Что тут смешного, ты говорила, что они питаются им... я же их не вижу!
  -- Ты их спугнула, они испугались... -- пояснила она ей.
  -- Я боялась, они не пропустят меня в лес... к тебе... -- она надула полные яркие губы, -- зря я выпросила их у Добби, -- она кивнула на куски мяса...
  -- Ничего они найдут их, когда вернуться!
  -- Я и не обязана была искать тебя, чтобы сказать, что... профессор Макгонагалл... хотела, чтобы ты к ней зашла, то есть она хотела узнать, не хочешь ли ты быть в команде Гриффиндора... играть в квиддич...
  -- Что? - разные глаза Лавгуд сделались настолько огромными, что кроме них в ту минуту ничего, казалось, больше не было на ее худом немного печальном лице.
  -- Смотри! -- пробормотала Джини и вскрикнула, схватив ее за руку. За деревьями промелькнул Флоренс, но он так и не выступил из темноты и не подошел ближе.
  -- Ничего, он просто... ну вообще если так, то, мы можем еще... покататься.
  -- Покататься?
  Джинни, видимо, напрочь позабыла о ссоре, поглощенная мыслями о том, чтобы срочно передать ей новость о предложении стать игроком команды Когтеврана... надо было воспользоваться этим, пока ее настроении снова не переменилось...
  -- Флоренс, мог бы нам показать второе озеро... -- она схватила ее за руку и потащила за собой в лес прямо к кентавру.
  -- Пожалуйста, совсем недолго до озера, Флоренс, я так люблю тебя...
  Джинни в замешательстве стояла перед странным существом, чьи темные непроницаемые глаза изучали ее с ног до головы. Он, конечно, был красив, этого она не могла не заметить, да... но все же у него были копыта и хвост... и лук... кажется, стрелы кентавров всегда попадают в цель... и они очень, очень страстные любовники, но откуда она все это знала, как не от Лавгуд...
  Кентавр усмехнулся.
  -- Две человеческие дочки на моей спине, это уже слишком...
  -- Только до озера, только, -- продолжала клянчить Луна...
  -- И не дальше, а назад вы пойдете не со мной.... - немного грозно добавил он, вскинув темную голову.
  -- Садись, -- Луна подтолкнула Джини вперед.
  -- Я не умею... я никогда не ездила ве...
  -- Тссс-сс, -- Луна сверкнула глазами, так, что ей тут пришлось замолчать, -- вот, -- она подставила ей свою ногу, согнутую в колене, -- можешь наступить, ничего не будет...
  Джинни схватилась одной рукой за ее плечо, а другой за лошадиную спину, поставив ногу на колено Лавгуд и оттолкнувшись от земли. Кое-как ей удалось заскочить только с третьего раза, она судорожно вцепилась в плечо кентавра и успокоилась она только когда почувствовала, как Луна обвила ее талию, усевшись сзади. Флоренс рванулся с места и понесся почти галопом, так неожиданно, что у нее сердце зашлось от страха.
  -- Видишь, это здорово.... - шепот Лавгуд коснулся ее уха, -- такая чудесная ночь, и мы сможем остаться там вдвоем, если тебе понравится...
  Она зарылась лицом в рыжие волнистые волосы, разгребая их губами, чтобы добраться до белой кожи на шее Джинни. Эта ночь и правда была чудесной, в предгрозовом воздухе чувствовались ароматы всех весенних цветов, какие только можно встретить в лесу.
  Как то ей приходила в голову мысль смогла бы она использовать запрещенное заклинание, хватило бы у нее духу, хватило бы жестокости?
  О да, теперь она понимала, что не остановилась бы и перед Авадой, если бы кто-нибудь попытался отнять у нее это сокровище... Джинни Уизли. Флоренс мчался так быстро, что через несколько минут впереди в лунном свете стала видна серебристая поверхность лесного озера вытянутого, словно стекающая с холма хрустальная капля. Луна спрыгнула со спины кентавра и подала руку Джинни...
  -- Прощайте, человеческие дочки... -- Флоренс махнул хвостом и тронулся дальше по берегу озера.
  Теперь она снова почувствовала себя неловко, оказавшись один на один с Джинни в ночной тишине.
  -- Джин...
  -- Чего? - пухлые яркие губы едва пошевелились... Лавгуд наклонилась и, обхватив ее за талию, прижала к себе, не осмеливаясь поцеловать... Но до чего это было приятно -- слышать бешеный стук ее сердца, еще не успокоившегося после бурной прогулки верхом.
  -- Ты могла бы полюбить меня... когда-нибудь...?
  -- Тебя?
  -- Да...
  -- Ты же любишь только лошадей и... всяких там хвосторог... -- она как будто собиралась расплакаться, голубые глаза наполнились слезами, или они только казались влажными из-за лунного света, отражавшегося в них?
  -- Я еще люблю девчонок...
  -- Это видно, -- иронически отозвалась рыжая - думаешь, никто не замечает. Как ты пялишься на Лаванду?
  Лавгуд улыбнулась. Ее некрасивое, неправильное лицо, и длинная тощая шея, были чуть влажными от пота, когда Джинни потерлась о них щекой...
  -- Я никогда не смогу научиться играть в квиддич, никогда... -- с грустью прошептала она ей, -- и если честно, то мне даже не очень этого хочется... играть против тебя...
  -- Я научу тебя, обещаю, а чего бы ты хотела?
  -- Просто быть ведьмой, как моя мать... и еще -- жить в лесу, с тобой...
  Джинни покачала головой, обнимая ее за шею, притягивая к себе и целуя в губы, так долго и крепко, что перехватило дыхание. Она закрыла глаза, пока Джинни медленно проводила язычком по ее деснам, просовывая его дальше и лаская небо, все это походило на сон, в котором сбывались ее мечты, казавшие такими нелепыми даже ей самой...
  -- А если я соглашусь, тогда... -- пальцы путались в ее пушистых светлых волосах, почти таких же бледных и прекрасных как лунный свет, Луна наморщила упрямый выпуклый лоб и вздохнула.
  -- Я буду любить тебя, так, как ты этого захочешь...
  -- Больше, чем тестралей и хвосторог, да?
  -- Больше....
  Это обещание проплыло над спящей водой озера и затихло где на вершине холма, там, где все еще можно было разглядеть темный силуэт кентавра, созерцавшего туманное звездное небо.
  Луна знала, что сейчас глаза Флоренца различают в подернутой пеленой книге и ее с Джинни судьбы, но она бы никогда так и не набралась смелости спросить его о том, что он там видел.
  
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Закат
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Северус/Люциус,
  Бета: нет
  Рейтинг: R
  Жанр: драма, ангст
  Предупреждение: ООС, AU (местами), наличие отсутствующих в каноне заклинаний и артефактов
  Disclaimer: все принадлежит Дж.К.Роулинг.
  Summary: Снейпу не повезло, но не настолько, насколько можно было ожидать
  Отношение к критике: всегда, пожалуйста (с) (если рецензия совсем разгромная, то маленький просьб, если можно, - приватно на мэйл reginm@mail.ru)
  Посвящение: Джаксиан Танг
  
  
  Голоса доносились словно откуда-то издали, но дышать было все так же тяжело... Снейп ощутил легкие прикосновения чьих-то пальцев к лицу, мокрому и перемазанному грязью, мантия в которую его завернули с головой, сбилась... и теперь он чувствовал, что земля была везде - в носу, на зубах, от нее щипало глаза, ее сырой вкус все еще напоминал о близости смерти.
   -- Посмотри на меня, посмотри, прошу тебя, -- этот шепот он узнал бы и из самой глубокой могилы, дыхание согревало его щеку.
  -- Послушай меня...
  -- Жив, жив, я вижу, дышит, чертов сукин сын, везучий! - хриплое восклицание Грюма прорезало тишину.
  Снейп судорожно вздохнул и закашлялся.
  -- Сейчас!
  Аластор поднес горлышко своей фляжки к его губам, безумный голубой глаз довольно поблескивал, за плечом, покрытом темной тканью мантии сквозь зеленую рощу еще пробивались лучи заходящего солнца, а дальше -- все небо было исполосовано рваными ранами остывавшего заката.
  Жадно наглотавшись теплой воды с кисловатым привкусом, он снова закашлялся, сплевывая оставшуюся во рту землю.
  -- Ну что я говорил! - Грюм повернулся к Тонкс.
  Блондинка, мгновенно став огненно-рыжей, улыбнулась, показывая ослепительно-белые зубы.
  -- Могли бы и не успеть, ведь могли бы!
  -- Вздор, -- прорычал Аластор, -- такой как он еще не столько выдержит...
  Снейпа задели его слова, но ни возразить, ни даже просто произнести хоть слово у него не было сил, достаточно было чувствовать тепло Люпина, прижимавшего его к себе.
  -- Давай-ка прогуляемся вон туда, -- Грюм ткнул пальцем куда-то в сторону заката, словно собирался предложить своей спутнице подняться прямиком в небо, -- пусть их...
  С неожиданной легкостью взяв ее под руку, он направился по дорожке через рощу, Тонкс оглянувшись, улыбнулась Ремусу. Он кивнул в ответ, продолжая сидеть на земле, склонившись над Снейпом. Темные открытые глаза были обведены такими глубокими тенями, что казались пустыми впадинами, нос с горбинкой заострился, отчего облик Северуса приобрел еще больше сходства с измученной хищной птицей.
  -- Северус...
  Уголок рта дернулся, но ответа не последовало. Он не хотел говорить. Люпин прикоснулся губами к его лбу, он был холоден как лед, ни дать, ни взять - покойник. Но он ведь и был покойником. Шесть часов в земле. Еще немного и было бы слишком поздно...
  
  Когда тебе что-то нужно, ты умеешь получить это, ты становишься воском и находишь тысячи причин снизойти до меня, но затем все возвращается на круги своя, и я вижу только твою гранитную непреклонную гордыню... совсем иную, нежели у Люциуса, но не менее отвратительную. После смерти Блэка ты замкнулся в ней словно в саркофаге, и я знаю, что ты скорее предпочтешь быть похороненным заживо, чем позволишь мне вытащить тебя из него.
  
  Все, однако, случилось иначе - участь быть похороненным заживо была суждена не ему.
  Дышать становилось легче. Свежий вечерний воздух приносил некое подобие успокоения. Звуки вокруг почти умолкли, стало совсем тихо. Левую руку от локтя до кисти саднило невыносимо.
  
  Когда тебе это нужно... как сейчас... чтобы я сказал "да", ты приходишь, давая себя трахать, внушая себе, что я тот, кого ты хочешь... лжешь с мыслью о том, как благородно ты поступаешь.
  
  Ему вспомнилась изломанная линия выгибавшегося тела, напоминавшая не о наслаждении, а жесточайшем действии Круциатуса. Всякий раз он позволял ему входить так глубоко, как только мог вытерпеть, но Снейпу хотелось еще и еще, все, что угодно, только бы заставить его забыть Блэка...
  В то утро он сам ужаснулся своей кощунственной радости по поводу его гибели. И ему навсегда запомнился жуткий полный отчаянной ненависти взгляд Поттера, он следил за ним неотрывно, в первое мгновение, встретившись с ним глазами Северус похолодел -- Гарри мог, увидев его реакцию, внезапно вспомнить и кое-что другое... Но если нет -- пусть. Остальное ему незачем было скрывать. Он не обязан был выказывать скорбь там, где всегда было место только неприязни и горечи.
  -- Тебе надо одеться, я принес одежду, -- Ремус взял сверток, оставленный Тонкс на траве, рядом с разрытой могилой, и вытряхнул из него рубашку, брюки, белье и мантию.
  Снейп опустил веки. Ему не хотелось знать, о чем он думал в это мгновение. Все, что он мог понять и услышать сейчас, заставило бы его возненавидеть Люпина с новой силой. Уж что-что, но правду он вряд ли мог скрыть от него. Эти, воспоминая о Сириусе в его объятиях на земле, засыпанной сухими листьями, о Сириусе, приникшем к нему... да будет ли им когда-нибудь конец. Или даже мертвые они - Поттер и Блэк, -- будут по-прежнему его кошмаром, его проклятием?
  -- Северус...
  -- Да?
  -- Я помогу тебе.
  Ему хотелось возразить, он не болен и не умирает, возможно, он и был мертв четверть часа назад, но теперь он в состоянии позаботиться о себе, обойтись без его снисходительной жалости. Он выполнил то, чего от него ожидали, рисковал он или нет, ему тогда не было до этого дела.
  Вдруг страстно захотелось рассказать всю правду о том, что произошло. О том, что они делали с ним, и каково это было... пусть хоть раз он поймет, что это такое, ожидать смерти - без надежды на спасение, медленной мучительной смерти.
  
  -- Хорошо я сделаю все, что ты говоришь. Я передам ему соглашение, если меня убьют...
  -- Не говори так.
  Снейп криво усмехнулся. С чего бы это ему было лицемерить. Люпин отлично знал, о мере опасности, которая его ожидала.
  -- Если... я попадусь, они убьют меня, но ничего не будут знать... поэтому сожги его, -- он бросил пергамент соглашения на стол перед Люпином, -- Я все передам устно.
  -- Прекрасно. Будь осторожен.
  Ремус тронул его за плечо.
  -- Будешь?
  Он был осторожен. Предельно осторожен, пока все не закончилось. А дальше должно быть, потерял бдительность...
  
  Летние сумерки пахли дымом. Снейп огляделся по сторонам и неспеша направился в сторону Темного переулка, туда, где в небольшой лавке собирался спросить Alexandrium fundyense, они были занесены в класс С и продаже не подлежали, но нелегально в обход министерских запретов, пользовались огромным спросом, как один из основных ингредиентов лучшего противоядия. Торговля велась подпольно, но у него была договоренность с хозяйкой. Слабым заменителем Alexandrium fundyense могла служить только вытяжка морских губок, но он никогда не использовал то, что могло бы хоть как-то поставить под сомнение качество зелья.
   Знакомые среди прохожих ему не встречались, и он был искренне этому рад. Последними перед тем, как он свернул в проулок между домами, мимо него прошли две пожилые дамы, на одной была мантия расшитая слишком броским узором из золотых нитей, на другой лиловая накидка.
   Рассеянно окинув обеих незнакомок взглядом, они вступил в мрачный узкий коридор между домами. Вероятно, часть из них следовала за ним на расстоянии, он не успел понять, что произошло, так быстро они выскользнули из двери, распахнувшейся прямо перед ним, другие, стоявшие сзади вцепились в его плечи. Его охватила паника. На минуту он вновь ощутил себя беззащитным ребенком в руках недовольного отца, а затем пленником в темном пустом домике с метлами, это был страх, который всегда был сильнее его способности контролировать себя. Снейп отчаянно дернулся, стараясь отбиться от них, но держали его крепко, к тому же мгновенно обыскав его, у него отобрали палочку. Люциус, вероятно, аппарировал, пока он тщетно пытался освободиться. "Быстро же они успели оповестить тебя...", -- Снейп был вне себя от злости и досады. Он просто дал им возможность заманить себя в капкан как зайца.
   -- Наконец-то попался мерзавец! -- говоривший поднял руку, собираясь ударить его, но Малфой тут же перехватил ее, самодовольно улыбнувшись.
   -- Не стоит, не стоит, еще не время, -- он перевел взгляд на Снейп, тот стоял, молча, глядя на него с вызовом, -- отведите его, куда следует... Я скоро вернусь. Просто свяжите, -- Люциус продолжал улыбаться, -- я тебе доверяю, ничего лишнего до моего возвращения. Хозяину хочет его живым.
  Тот к кому он обращался, кивнул головой, закрытой капюшоном. Малфой посмотрел на Снейпа, тому хорошо был знаком этот взгляд, свидетельствовавший о том, что Люциус предвкушает особенно пикантное развлечение.
  -- И все же... Vinci somno!
  Последнее, что он запомнил - это взмах палочки направленной прямо на него, ослепительный свет и внезапно обрушившиеся мрак и тишина.
   Сколько прошло времени, он не мог понять. Но по тому, как затекло и ныло от тугих веревок все тело, и особенно вывернутые и стянутые руки, можно было догадаться, что находился там не первый час. Он лежал на полу в полной темноте. Наглухо закрытое ставнями окно не пропускало света. Несмотря на это в помещении было холодно. Больше всего ему не хотелось думать об этом... они раздели его. Сняли всю одежду, пока он был без сознания. Ему вспомнились слова Люциуса - "... Хозяин хочет его живым". Это означало, что ему придется ответить за то, что он отступился во второй раз, ответить или промолчать, но это уже не имело значения...
   Снейп дернулся, прилагая все усилия, чтобы приподняться и сесть, прислонившись к стене, за дверью послышались голоса, и в синеватом свете, изучаемом палочками, он увидел пять фигур в черных плащах.
   -- Смотрите-ка, уже проснулся, -- вошел кто-то еще, поставив на пол фонарь. Снейп не мог сразу разглядеть их, никого кроме Люциуса, не скрывавшего в отличие от остальных, лицо под маской и капюшоном, но зато голоса он узнавал. Троих уж точно.
   -- Да, он живучий как крыса, -- стоявший позади пнул его в грудь. Люциус наклонился, присматриваясь к бледному лицу Снейпа наполовину скрытому темными волосами.
  -- Приятная встреча получилась, правда, Северус, -- он провел по его лицу пальцами обтянутыми черной перчаткой, коснулся губ, но затем тут же отдернул руку.
  -- Попробуем сколько выдержит Круциатус, -- предложил один из собравшихся, другие рассмеялись в ответ.
  У Северуса все сжалось внутри, борясь с невыносимым ужасом перед мучениями, которые они, конечно, будут длить в свое удовольствие, изощряясь, как только смогут, пока он еще будет способен что-то чувствовать, а они будут зорко следить за этим... чтобы тут же при случае вернуть его в их реальность, и все продолжить по новой... он знал это отлично, поскольку сам неоднократно бывал свидетелем подобных развлечений.
  -- А что собственно мы хотим выяснить, -- равнодушно спросил Малфой, выпрямившись и похлопав тростью по ладони правой руки, -- ты ведь никогда ничего не знал, Северус, ничего, что стоило бы знать. Правда?
  -- По мне так пусть сдохнет прямо сейчас, за всех кто гнил в Азкабане, за всех! - это, конечно же, Макнейр, самый "верный" из верных.
  -- Нет! - Люциус внезапно повысил голос. - мы не убьем его, -- и снова насмешливо-фривольные нотки, -- только посмотрим, на сколько его хватит...
  Он не успел дослушать, тело свела боль, затем все замерло, видимо, кто-то приостановил действие заклинание, затем бешеный поток возвратился с тошнотворной ломающей силой, каждый раз он ожидал, что этот будет последним, невероятно, что человеческое существо вообще могло пережить такое. В голове и в груди пульсировал огонь, от которого слепли глаза, было тяжело дышать. Но останавливаться они не собирались.
  Время от времени вырываясь из одуряющей животной боли и страха, Снейп видел Люциуса, находившегося совсем рядом, так близко, что несколько раз он видел перед собой его ботинок с серебряной змеиной пряжкой.
  Снейп терялся в обрывках воспоминаний, пытаясь уцепиться зубами за край мантии, ни кричать, ни умолять он уже не мог... когда-то после окончания одного из сеансов в присутствии Вольдеморта, вне себя от возбуждения Малфой прошептал ему на ухо, чтобы немедленно вышел с ним вместе, он даже не дождался, пока они поднимутся по лестнице, заставив его нагнуться, и стянуть штаны, ворвался в него с иступленным стоном.
  -- О Мерлин... -- он кончил почти мгновенно, после нескольких движений, - он еще жив, я бы и его... Северус, но ты лучше...
   Теперь он смотрел на него, корчившегося у его ног в кругу Пожирателей Смерти, наблюдая за тем, как его швыряло из стороны в сторону отчаянная борьба его тела с непрерывными муками. В какой-то момент ему достало силы вырвать из веревок левую руку, содрав кожу от локтя до кисти.
  -- ... слишком долго играл с огнем...
  Раздался смех, и голос Люциуса спокойно-отозвавшийся в ответ:
  -- Ничего теперь, он сам горит...
  
  Несколько раз они приводили его в чувство. Люциус наклонялся, приподнимая его веки, и с удовлетворением замечал, что ему не помешает и еще немного. В последний раз он снял перчатку, Снейп ощутил это прикосновение, в нем была какая-то робость, даже нежность, он почти ласкающее провел по его щеке ладонью. В жизни он не получал более острого удовольствия. Ему даже не нужно было чтобы все они насиловали пленника, достаточно было и того что было. Теперь, стоя под горячим душем и мастурбируя, он мог всегда вспомнить это лицо, полуоткрытый рот с обильно капающей пеной, запрокинутую голову, спутанные темные волосы. Будь он мертв, Люциус не отказался бы погрузить член и в мертвую плоть, желание его от этого не утихало, скорее, напротив разгоралось еще сильнее.
  Когда-то Снейп воспринял его признания в постели как шутку:
  -- Я хочу сломать тебя, заставить тебя потерять себя, выть от боли, умолять, просить пощады, и заставить смириться, стать покорным, хочу чувствовать твое безвольное тело, измученное и истерзанное, чтобы тебя обдавало жаром, когда я буду насаживать тебя на свой член, я хочу сделать с тобой даже нечто худшее, чем все, что может мне дать Круциатус. Мне нужна твоя слабость, если для этого нужно будет преступление, когда-нибудь меня это не остановит.
  
  Руки изучали его тело, они ощупывали его очень медленно. Теперь они были одни, никого больше. Светлые волосы, свисая, касались его щеки, ему хотелось окунуться в их спокойную мягкую прохладу, как в свежий поток, вобрать ее всей своей израненной, покрытой ссадинами и грязью кожей.
  Наконец-то он снова был самим собой, таким, каким он привык его видеть, когда он переставал притворяться, а он способен был притворяться годами, приезжая в Хоггвартс и глядя на него как на пустое место, снисходительно обращаясь с ним, как с полным ничтожеством.
  Эрекции не было, не было даже намека на нее. Но нечто более сильное, трепетное, тревожное, чем возбуждение струилось от сердца к ноющим вискам, сосало под ложечкой, заставляло его щеки пылать от стыда и желания, чтобы эти руки продолжали трогать его, лаская, поглаживая, успокаивая.
  -- Ненавижу тебя... -- Люциус говорил шепотом, склонившись на колено, -- ты как шкатулка с секретом, которую я не могу взломать уже много лет, чтобы я ни делал, почему ты не хотел мне открыться, зачем ты всегда сопротивлялся?
  Этот вопрос ему следовало задать самому себе. Северус невольно усмехнулся почти по-детски отчаянному и обиженному вопросу, Люциус все время к чему-то рвался, к чему-то, что он, по его мнению, таил от него намеренно. Но то, что он хотел найти, тайна, в которую он стремился проникнуть, -- все это лежало на поверхности, настолько близко, что он просто не мог этого заметить. Этой тайной был Ремус, а Люциус даже заполучив его, так и не смог ничего понять. Не смог вообразить себе, что кого-то другого можно было полюбить сильнее, чем его.
  -- Хочешь умереть легко? - руки оставили его тело, голос больше не был ни вкрадчивым, ни возбужденным, это был ледяной бесстрастный голос, каким он обычно произносил только два слова: "Убейте его".
  -- Да.
  Во рту был соленый горячий вкус, губы слиплись так, что раскрыть их было очень больно.
  -- Славно.
  Люциус поднялся и стоял над ним, держа в руках трость.
  Что означало в его понимании умереть легко? Все что угодно, кроме того, чтобы его отдали де Морту?
  "Он способен убивать и воскрешать врага, это одно из его развлечений, пока тело не превратиться в разлагающийся заживо труп".
  -- Только как я могу это сделать, заклинание привлечет внимание, не останется не замеченным...
  В темноте блеснуло железо клинка. Ничего удивительно, Северус вздрогнул и прижался спиной к холодной к стене. Он знал, что Люциус носит в трости кинжал.
  -- А если я передумаю?
  Напоследок он не мог не издеваться. Снейп закрыл глаза.
  -- Может быть, хоть раз... сделаешь то, чего тебе не нужно будет стыдиться, -- он не был уверен, что Малфой расслышал его как следует, язык, если слышался и каждое слово давалось с невероятным трудом.
  Люциус молчал, но затем все же заговорил.
  -- Если останется рана, поймут, что я убил тебя, меня заподозрят в предательстве. А предатель у нас только один - ты, Северус.
  Рука грубо вцепилась в его волосы, острие было совсем близко. И снова голос стал бархатным, почти ласкающим.
  -- Он отравлен, если хочешь умереть, лижи его, яд - твой подарок четырнадцатилетней давности. Он все же пригодился тебе.
  Несколько минут пока он вылизывал холодную сталь, показались ему вечностью. Он узнал вкус яда и почувствовал смятение. Люциус не знал этого, откуда ему могло быть это известно? Известно, что он принимал противоядие. Но сможет ли оно сдержать действие отравы или окажется против него бессильным. Что если он не умрет... Вольдеморт не поскупиться на то, чтобы уделить ему внимание...
  -- Осторожнее не поранься...
  Смесь нежности и исступления в его голосе выдавала безумное возбуждение, он кончил бы, похоже, от одного-двух прикосновений пальцев или языка к его члену.
  -- Никакие пожелания для тебя не имеют смысла...
  Он убрал клинок в трость и повернул голову змеи против часовой стрелки, пока не щелкнул замок.
  -- Поэтому мне нечего сказать тебе на прощание...
  Дверь тихо захлопнулась. И наступило забытье...
  
  Ощущение от одежды было непривычным. Ремус почти отеческим жестом расправил воротник его рубашки, смятый под мантией.
  -- Аластор прав, тебе повезло, не меньше, чем Гарри.
  Снейп болезненно поморщился, это сравнение всегда раздражало его.
  Уже совсем стемнело. Похоже, они закопали его где-то неподалеку от Хоггвартса, поближе к Альбусу, но зачем? Ему вдруг нестерпимо захотелось рассказать Люпину обо всем... Теперь они в некотором смысле были на равных - он расплатился за то, что когда-то случилось в поместье Люциуса. Его вина была аннулирована, счета погашены. Но разделял ли Ремус его мнение, этого он не мог прочесть это по его лицу и напряженному молчанию, пока они молча шли по дороге, тянувшейся по краю рощи. Проще всего было аппарировать. Ночная прогулка могла бы продлится до рассвета. В воздухе уже чувствовалось приближение осени, через три дня начинался новый учебный год. Завязался бесполезный отвлеченный разговор о том, чем Орден планировал заниматься в ближайшее время. Но Снейп не слушал, он снова пытался найти ответ на один и тот же вопрос, не дававший ему покоя...
  -- ... все это похоже на основательный закат нашего...
  -- Как вы узнали?
  Ремус сделал неопределенный жест рукой.
  -- Анонимное письмо.
  Снейп нахмурился, вспомнив, что отнятая у него палочка, осталась у кого-то из них вероятно, навсегда...
  
  Противоядие Alexandrium fundyense дало неожиданный эффект - летаргию. Они не усомнились в том, что он мертв. Ничего невероятно - Круциатус и в небольших порциях способен привести к смерти. Все они, так или иначе, приложили к этому руку, а значит, все были виновны перед хозяином, если он действительно рассчитывал получить его живым.
  Тогда почему они не уничтожили тело? И уж более того...
  -- Мы получили письмо, вероятно, кто-то из них не мог отказать себе в удовольствии...
  -- Вероятно, -- прохладно отозвался Снейп, думая совсем о другом. Тот, кто написал письмо, слишком сильно рисковал, никто из Пожирателей Смерти не стал бы поступать легкомысленно только ради удовольствия указать врагам его могилу... никто, кроме одного. Он до сих пор ни словом не обмолвился о том, что среди них был Люциус. А ведь ему стоило лишь намекнуть...
  
  Название: Спящая
  Автор: Aino Justice
  Бета: нет
  Фэндом: ГП
  Пейринг: Люциус/Северус
  Жанр: drama/romance
  Рейтинг: R
  Summary: Ярость и боль прошлого не живут дольше, чем объект, способный вызывать их... так ли это?
  Disclaimer: ни на что не претендую
  Предупреждение: AU и ООС, POV (Снейп)
  Примечания автора: подарок к НГ для Олсон
  
  
  Затаившие дыхание портреты смотрели на него со стен. Единственная ссора за двенадцать спасенных лет. Ссора с Северусом.
  -- Молодежь всегда неблагодарна... -- ехидное бормотание Найджелуса доносится откуда-то слева из-за его плеча, любопытный взгляд, должно быть, стремится заглянуть в чашу.
  Северус просит за него. Он осмелился прийти сюда, с просьбой о его помиловании и более того с надеждой, что его освободят. Да, молодежь чудовищно не благодарна.
  Альбус прижимает сцепленные замком пальцы к переносице.
  -- Облитерум
  Поверхность жидкости мутнеет, словно затягивается непроницаемой пленкой, серебряные нити застывают и опускаются на дно, и минуты не проходит, как успокаивается его гнев и волнение содержимого каменного сосуда. Будь он чуть менее предусмотрителен, он неминуемо совершил бы ошибку. Но, улыбаясь в ответ на упрямый взгляд Снейпа, он смог избегнуть ее. Ярость и боль прошлого не живут дольше, чем объект способный вызывать их... он многократно убеждался в этом на собственном опыте.
  Ему вновь вспомнился резкий почти агрессивный жест Северуса, он видимо собирался швырнуть в него тяжелой книжной подставкой. Но сдержался, еще бы он сделал это - его любимый и самый способный ученик, он умел контролировать свои порывы во всем, что касалось этикета и предписаний в пределах Хоггвартса. Когда-то он был совсем другим. Тонким юношей с грязными черными волосами, слабым, но злопамятным... эдакой летучей мышью рядом с белокурой звездой Слизерина. Снейп был верен своим клятвам, верен Ордену и прежним обидам, он сам выдал его. Он признал, что среди Пожирателей Смерти, напавших на него в Темном Переулке, был Люциус. Значит, желание свести с ним счеты в ту минуту в зале Визенгамота взяло верх над его милосердием и благодарностью. Вот отчего он никогда не сомневался в его предпочтениях. Ненависть нередко гарантирует большую надежность, чем даже самая сильная любовь и привязанность.
  А эта ссора... Альбус поднялся с кресла и молча наблюдал за тем, как гаснут одна за другой свечи на золотом дереве. Портреты отступали в тень, не проронив ни слова. Он мог бы спросить у них совета, возможно среди них нашлись бы и те, кто осудил бы его.
  Эта ссора забудется... через некоторое время он даже не вспомнит о том, как стоял здесь бледный от злости с трусящимися руками.
  -- Хоть однажды вы можете пойти мне навстречу?... Я прошу у вас только одну жизнь, только одну...
  -- Это не в моей власти Северус... его судьбу будет решать Министерство, я могу лишь давать свидетельские показания.
  В то мгновение ему хотелось добавить и еще кое-что, слова едва не сорвались с его языка.
  "Где же была твоя голова, любезный, когда ты подтвердил под присягой, что он был там... а ведь он был! И он пытал тебя! Не слишком ли часто ты не можешь решить, что тебе больше по вкусу - боль или наслаждение, унижение или достоинство? И как долго ты еще собираешься упиваться своей глупостью..."
  Северус так и не смог понять за столько лет их сотрудничества, что он не способен был утаить от него что-либо...
  "Даже если бы я не глядел в омут, от меня не укрылась бы правда, выжженная в твоей крови, в твоем сердце... ненависть труднее маскировать и гораздо труднее имитировать, чем любовь, ненависть всегда правдива".
  Беда лишь в том, что ты уже не можешь ненавидеть... Северус. Ты не лишен великодушия и ты раскаиваешься, теперь, когда уже поздно каяться и искать спасения для него. И я ничем не в силах помочь тебе...
  Когда осталась гореть только одна свеча, Дамблдор снова опустился в кресло. Не глядя, он перебирал запечатанные свитки на столе, разложенные на резных полочках из красного дерева, почти все документы касались секретных донесений Ордена, тайных указов, распоряжений и декретов, и лишь один был отмечен министерским гербом. Магглы называют такие списки "делами о наследстве", что ж пусть все останется у наследника, они изъяли достаточно улик и вещественных доказательств...
  Последней, о ком он подумал, перед тем как развернуть свиток, была Нарцисса... он знал ее еще совсем юной прелестной девочкой, голубоглазой и белокурой, Нарцисса Блэк... похоже над этим древним родом и правда тяготело неведомое проклятие...
  
  Записки СС (сожженная тетрадь, все, что осталось в омуте памяти)
  
  Я убивал, потому что ты научил меня убивать. Я никогда не скрывал этого, и не находил в этом удовольствия. Но если ты предполагаешь, что я делал это только ради того, чтобы находится рядом с Люциусом Малфоем, то ты слишком хорошо думаешь обо мне. У меня хватало врагов, чтобы этот мотив не стал для меня основным, когда я пресытился твоим высокомерием и снисходительным презрением. Возможно, я обманул твои ожидания, не согласившись пойти за вами сразу, но ты зашел слишком далеко в том, чтобы напоминать мне об этом и напоминал слишком часто, Люциус!
  
  У нас обоих очень хорошая память. Только помним мы разное. Ради Нарси. Хорошо, ради нее, но не ради тебя, Люц.
  
  Я никогда не видел Азкабан, но он снится мне каждую ночь. Последнее время я только и жду, что за нами наконец придут. Хотя ты продолжаешь уверять меня, что скоро все закончится совсем иначе.
  Вчера она постучала ко мне... я думал, что ей снова стало плохо. Да, ей плохо последние пять дней, но она ни словом не обмолвилась об этом в твоем присутствии. И не потому, что она боится тебя, а потому, что любит. А мне тяжело смотреть в ее глаза, когда из них льются слезы. Она сидела тут напротив стола в красном кресле, бледная как призрак, как снег, который я каждое утро вижу в окне до самого края горизонта. Ты нарочно отвел мне комнату с окнами на эти просторы? Чтобы впоследствии в камере мне было о чем вспомнить с улыбкой или хотя бы без отвращения? Ты очень великодушен.
  Она сидела и пыталась снять браслет, пока не сломала застежку. А когда это случилось - зарыдала. Я знал, что мне надо отвернуться, не глазеть на нее, но я не мог. И смотрел... как слезы текут по ее щекам и блестят на ресницах. Я даже не мог ревновать тебя к ней. Я не был равным, мера ее страданий поднимала ее слишком высоко надо мной, и даже над тобой.
  -- Мне страшно... -- она повторяла это шепотом, как самое ужасное из всех заклинаний, которые мне были известны... -- мне страшно... я хочу, чтобы тут была Бел...
  Разве я мог сказать ей, что это невозможно, потому что ты не хочешь рисковать, принимая у себя Лейстренджей? Сказать ей, что ты трус, который не смеет открыть дверь сестре своей жены.
  -- Все будет хорошо, все будет в порядке...
  Ты знаешь, я не верил, что все будет в порядке, она действительно чувствовала себя плохо, почти ничего не ела за неделю до родов. И я вообще не был уверен, что она останется жива, мои настойки тоже не всесильны, а твоя поддержка для нее тогда ничего не значила, как ты не мог это понять - ты был невыносим для нее, твое не знавшее границ самодовольство и самоуверенность, эти бесконечные разговоры о том, что Темный Лорд победит и мы наконец избавимся от тех, кто недостоин быть среди нас, ей было не до этого, Люц, она боролась за свою жизнь, за того, кому она должна была дать жизнь, тогда как ты не мог обойтись без того, чтобы не находить удовольствие в страданиях и смерти. Сам не знаю, как я сумел понять это, возможно, я просто читал все это в ее глазах в тот вечер... возможно, мне вспомнилась моя собственная мать... не знаю.
  Почему было не вызвать колдомедика раньше, конечно не такого бездарного, как Камиллус, но что поделать, ты никому не доверял.
  Ее браслет остался у меня, потому что по глупости я взялся исправить поломку, но потом позабыл об этом, да ведь это и не имело значения... никто не вспомнил о нем, даже ты...
  
   В ту ночь, когда родился твой сын, тебя конечно же не было рядом с ней, ты должен был оставаться с нашим Лордом, это гораздо важнее, чем все прочее... Я не упрекаю тебя, не смею упрекать, если даже она сама этого не делает... Тогда хотя бы сам сведи счеты с собой, если полагаешь, что ты не подсуден таким ничтожествам.
  Ты возвратился, через три дня, после того, как все закончилось, и набросился на меня, а не на Камиллуса. Это я был виноват в том, что Нарси была больна, а она не просто была больна, Люц, она была при смерти, для ребенка уже была найдена кормилица, хорошо, что хотя бы об этом ты изволил позаботиться. Но я никогда не забуду наш с тобой разговор. Ты обращался ко мне так, словно я был твоим рабом, твоей собственностью, а не был им, я был таким же чистокровным магом, как и ты... и тогда мне пришло в голову сказать тебе правду, которую тебе стоило услышать хоть раз в жизни...
  -- Знаешь, отчего она умирает? Из-за тебя! Это твоя плата за то, что Темный Лорд избрал тебя своим любимцем, это мзда, которую взимает с тебя судьба, Малфой, за твою непомерную сверхчеловеческую гордыню, и даже если твой сын выживет, подумай о том, что когда-нибудь тебе придется отдать его, отдать твоего ребенка похоти Темного Лорда, чтобы доказать ему, что ты истинный и преданный его слуга.
  Я не договорил, потому что ты с такой силой ударил меня, что я почувствовал, как рот у меня наполнился кровью. И я плюнул ею тебе в лицо... до сих пор, я не жалею об этом, вспоминая как ты вытирался рукавом, но не решился подойти ко мне еще раз, хоть раз тебе пришлось задуматься над тем, что никто не может безропотно терпеть унижения вечно, даже ради тебя, ради твоей извращенной любви и безумной алчности...
  
  Я готовил для тебя яд, я никогда не отказывал тебе, даже когда знал, ЧТО ты собираешься делать, ЧТО замышляешь, и чем все это может закончиться. Я такой же убийца, как и ты, только еще и предатель, который, кстати, спас тебе жизнь, несмотря на то, что ты ненавидел меня, и надел мне на шею проклятие Мирга. Я не выдал тебя в Азкабане и не важно, был ли я подстилкой Ремуса или подчинялся Дамблдору, благодаря моей сговорчивости ты вышел на свободу. Разумеется, я предпочитал его тебе, ибо хуже тебя, Люциус, могло быть только пожизненное заточение в Азкабане. Но ты даже мысли не допускал, что я способен любить кого-нибудь кроме тебя.
  
  У Нарси началась лихорадка и этот идиот Камиллус предлагал тебе оправить ее в больницу св. Мунго. Ты вышвырнул его вон, и сказал, что это я должен спасти ее, тогда ты наконец понял, до тебя дошло, насколько серьезный оборот приняла ее болезнь. Она не приходила в себя, ни днем, ни ночью, и ты велел забрать ребенка и отвезти его к Амалии. Ты даже перестал возражать против того, чтобы Беллатрикс находилась рядом с ней. И она появилась наследующий же день. Я перебрал все возможные составы, все, что знал, все, что мог вспомнить, но ничего не помогало. Белла никогда мне не благоволила, но тогда она кажется, еще и вздумала обвинять меня в том, что ее сестра умирает по моей вине.
  Где-то через шестнадцать часов мне удалось получить настойку, на которую я возлагал единственную надежду, большего я совершить не мог. Да и вряд ли бы кто-либо другой способен был бы спасти ее.
  Я дал ей питье вечером, зная, что если жар не спадет через два часа, все бесполезно. Белла оставила тебя у ее постели, и, наверное, это был единственный вечер, когда я искренне был предан тебе и готов был сделать ради тебя все что угодно. Тебе было не до меня, несмотря на все свои пороки, ты любил Нарси, сына и жену ты любил, Люц, я бы солгал, если бы сказал, что это было не так, но твоя любовь никогда не приносила никому счастья, даже тебе самому. Я уговаривал тебя отдохнуть. Но ты не хотел уходить, прижимая к лицу окровавленную простынь, которую Добби пытался вытянуть у тебя из рук. Невозможно было представить ничего более кошмарного, чем то, что я тогда видел, Нарси лежала смертельно бледная, нельзя было даже понять дышит ли она еще...
  Ты ушел, а вернее просто позволил вытолкать себя за дверь. Я погасил свет и остался с ней, не знаю, к чему я подумал тогда, что предпочел бы умереть вместо нее, нежели увидеть твои глаза в тот момент, когда ты услышишь о ее смерти.
  Добби все еще шарахался в темноте где-то около постели, поправляя покрывала, переставляя чашки на столе, мне пришлось выгнать и его тоже...
  Это была самая долгая ночь в моей жизни... и самая печальная, втайне я был рад, что тебя не было рядом. Я наклонялся к ней каждые десять минут, чтобы проверить, не стало ли ровнее ее дыхание, не потеплела ли кожа на щеках... пока я не убедился, что пик опасности позади -- она спала, очень глубоко и хотя жар по-прежнему держался, с ее легкими все было в порядке.
  Утром меня сменила Беллатрикс, не преминув бросить в мой адрес очередное язвительное замечание. Но в тот же день она оставила нас. Надо было подчиняться воле хозяина, удивляюсь, что ты еще не последовал за ней.
  Мы остались втроем в этом огромном пустом особняке, ты, я и спящая, Добби был смертельно обижен и смиренно затаился где-то в ожидании, когда его позовут. Ему не нравилось, что я осмелился распоряжаться в доме Малфоев. Глупое тщеславие домовика, ведь он всегда тебя ненавидел, а все равно, готов был гордиться тем, что служит тебе, в этом мы с ним были до отвращения схожи.
  Через день, ты потерял терпение, метался по ее спальне, спрашивая, когда она придет в себя... это было только начало, Люциус. Я не предупредил тебя. Действие зелья должно было продлиться пять дней. И только на шестой можно было с уверенностью сказать, что ей больше ничего не угрожает, и она выздоровеет. Я не мог ее разбудить, и ты тоже, никто бы этого не смог сделать. Иногда просто приходится ждать... столько сколько понадобиться...
  Если тебе удавалось успокоиться, я был благодарен за это судьбе, ты переставал терзать меня идиотскими вопросами, давал мне сосредоточиться хоть на время,... но тогда все мои мысли обращались к нашему будущему. К тому, что нас всех ожидало.
  Этот террор, бесконечные убийства, которые не могли насытить ни его, ни вас, в какой-то момент вы уже стали убивать не столько потому, что это было необходимо, а потому что убийства доставляли вам удовольствие, без которого вы уже не могли обойтись. Ты сам периодически сознавался мне в этом, когда на тебя находило исповедальное настроение, а потом, наверное, думал о том, что неплохо бы убить и меня тоже, чтобы я не рассказал о тебе всю правду...
  Но ведь я не рассказал ее...
  Тебе казалось, что вот-вот ты воссядешь по левую руку от властелина мира... Но Дамблдор оказался намного умнее и намного дальновиднее своего талантливого ученика.
  Теперь ты можешь понять, почему я предпочитал спать в те короткие перерывы, когда уходил от ее постели. Чтобы не думать и не вспоминать о тебе, Люц.
  
  Почувствовав, как ты разрываешь на мне одежду, я решил, что ты сошел с ума, а что я еще мог подумать, встретив твой ледяной настойчивый взгляд, и посмотрев на твои губы, с которых срывались то бессвязные угрозы, то нелепые оскорбления, тебе напомнить, что ты говорил тогда... "Давай гриффиндорская шлюха, подлая тварь, я знаю ты все равно с ними, хотя им нужна только твоя задница,... ты себе вообразил, что сможешь избавиться от меня... быть чистеньким перед ними, посмотрим, как тебе это удастся... уж не сейчас точно... если ты отравил ее, ты будешь издыхать под Круцио так медленно, что твоя смерть покажется тебе вечностью, и я все равно не дам тебе ускользнуть... ". Я пытался вырваться, но я не думал, что когда-нибудь ты все же сделаешь то, о чем говоришь...
  Я недооценил твою одержимость, когда ты сжал пальцы на моем горле, я перестал возражать... тебе не хотелось, чтобы я смотрел на тебя, чтобы я видел, как твое лицо искажается от ненависти и вожделения, возможно, это именно ты внушил мне мысль, что когда-нибудь я вынужден буду предать вас, перейти на их сторону... ты так часто повторял мне это, что я поверил в неизбежность такой развязки... Ты вбивал в меня член так глубоко, что я не в силах был молчать, умолял тебя остановиться и кончил, пока извивался под тобой, но ты не слышал меня... зато твои слова я помнил отлично:
  -- Тебя трахает Пожиратель Смерть, и ты мой и будешь моим, пока я этого хочу, пока я не убью тебя...
  Но потом удовлетворенный и пресытившийся наконец, ты ощутил раскаяние или страх, не знаю, что было более искренним... ты принялся целовать меня, шептать о любви и просить прощения, да, ты мог бы уже тысячу раз убить меня, но ты этого не сделал, потому что ты нуждался во мне...
  
  Когда проснулась Нарси, я уже мечтал покинуть этот дом, не оставаясь там ни одной лишней ночи... Ты теперь обращался со мной куда как более снисходительно и любезно, чем несколько дней назад, но я и подумать не мог о том, чтобы ты снова прикоснулся ко мне... если бы не ее умоляющие глаза, ее рука, цеплявшаяся за мою руку, я бы не стал задерживаться там ни минуты.
  Тебе было, за что мне отомстить столько лет спустя в Темном Переулке...
  Когда ты зашел ко мне вечером, накануне нашего расставания, недвусмысленно настаивая на том, чтобы я оставался с тобой и дальше, мое терпение подошло к концу.
  -- Ты больше никогда ко мне не притронешься, пока я жив, сначала убей меня.
  Не стоило говорить тебе это. Всего лишь несколько неосторожных слов разрушили мою душу и твою жизнь. Но разве только я один должен чувствовать свою вину за это, разве только всегда я один...
  "...сначала убей меня...", но отчего же ты так и не смог, так и не сделал этого, Люциус?...
  
  Альбус поставил чашу на полку и закрыл окованную бронзой тяжелую дверцу. "Беда лишь в том, что ты уже не можешь ненавидеть, Северус. Ты не лишен великодушия и ты раскаиваешься, теперь, когда уже поздно каяться и искать спасения для него. И я ничем не в силах помочь тебе...".
  
  
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Наследство
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Северус/Люциус, Северус/Драко (часть II)
  Бета: нет
  Рейтинг: R
  Жанр: драма, ангст
  Предупреждение: ООС, AU (местами), наличие отсутствующих в каноне заклинаний и артефактов, смерть героя
  Disclaimer: все принадлежит Дж.К.Роулинг.
  Summary: примерное время действия -- конец шестого года
  Отношение к критике: всегда, пожалуйста (с) (если рецензия совсем разгромная, то маленький просьб, если можно, - приватно на мэйл reginm@mail.ru)
  Посвящение: Джаксиан Танг
  
  
   -- И что теперь? - Люпин выглядел более мрачно, чем обычно. Со всеми кроме Снейпа он вел себя отстраненно и весьма прохладно, постоянно ссылаясь на плохое самочувствие, во что, однако, трудно было не поверить, он действительно сильно исхудал и постарел всего за каких-то полгода после смерти Блэка.
   Северус молча взял чашку у него из рук. Но пить ему не хотелось. Временами ему начинало казаться, что, задерживаясь в этом чертовом доме, он начинает скучать по навязчивой неуклюжей заботливости Аргуса, у того, по крайней мере, не было никаких прав вмешиваться в его частную жизнь.
   Частная жизнь! Это было похоже на злую шутку. Разве его жизнь не принадлежала в течение двадцати лет безраздельно Хоггвартсу, Дамблдору, Ордену, Люпину... Впрочем последнему она всегда казалась только досадным бременем... когда-то она принадлежала Вольдеморту. Но теперь последняя нить, связывавшая его с прошлым, была разорвана. И более всего его приводило в бешенство именно то, что Ремус был не способен, судя по всему, осознать этого. Раньше он не предполагал, что между ними может возникнуть подобное разногласие.
   -- Это часть меня, больше части - половина, и она умерла, я видел собственную смерть...
   Ремус уселся в кресло, седые пряди, спадали ему на лоб. Он выглядел уставшим, слишком уставшим.
   -- Ты принимаешь противоядие? - недоверчиво поинтересовался Снейп.
   -- Хочешь правду? Я рад, что он наконец сдох. Он был всего лишь одним из них - Пожиратель Смерти!
   Снейп резко встал из-за стола, едва не опрокинув чашку.
  -- Я не говорил ничего подобного, когда это был Блэк!
  -- Блэк не был таким дерьмом!
  -- Возможно, ничем не лучшим!
  -- Северус!
  Снейп не обращая внимания на попытки удержать его, вышел, захлопнув за собой дверь.
  Ему хотелось как можно скорее возвратиться в Хоггвартс. Хотя бы на время побыть в одиночестве. Еще никогда он так не стремился к уединению как теперь. Прошла всего неделя после того, как Люциус умер в Азкабане. Весна была на редкость холодной. Ветер выл, пронизывая стены старого особняка на площади Гриммо.
  Снейп положил на стол три свитка. На одном из них стояли печать и подпись Малфоя и герб Слизерина - поручительство со стороны Снейпа о его согласии стать опекуном Драко.
  Чистая формальность нарцисса по-прежнему заботилась о нем... лишь после ареста Люциуса она жила в Уэльсе, не торопясь возвращаться. Два других документа касались поручительств и соглашений с директором Хоггвартса о том, что никто не усматривает никаких препятствий к вступлению Драко в наследство по достижению совершеннолетия.
  Они не виделись уже давно. Драко не появлялся на занятиях сразу же после ареста отца, а затем и вовсе оставил школу. Снейп до сих пор не мог простить себе, что послушался Люпина не отреагировав на случившееся. Все в его жизни продолжалось по-прежнему. Уроки, разговоры с Дамблдором, периодически пустующий дом Блэка... и изматывающая, превратившаяся для них обоих в тяжелую мучительную обязанность по отношению друг к другу связь с Ремусом...
  Больше между ними не стоял третий... Снейп почему-то думал об этом с плохо подавленной досадой. После истории в Темном переулке что-то сломалось в нем. Возможно, и правду Люциусу наконец удалось сломать его. А возможно, случилось это не тогда, а гораздо позже, в день, вернее в ночь его смерти... то, что он не в силах был сделать при жизни, само собой свершилось, как только его не стало. Каждый по-своему пережил потерю, Ремус после смерти Блэка замкнулся в мрачном почти не проходящем, тоскливом отчаянии, спасение от которого он пытался найти в их застарелой любовной вражде, Северус же напротив не чувствовал более потребности ни в каком болеутоляющем средстве. В самой безнадежности он черпал ничем необъяснимое удовлетворение, такое, которое нередко наводило его на мысли о хозяине, взирающем с торжеством на руины собственного дома. Чем более глубокой становилась привязанность к нему Люпина, чем внимательнее он вел себя по отношению к нему, тем больше им овладевала холодная апатия. Ее пик пришелся на один из самых мучительных дней его жизни, когда Альбус вызвав его к себе, "по-дружески" просил отправиться в Азкабан, туда, где Люциусу оставалось провести считанные дни до исполнения приговора. Он не хотел этого видеть. И он отказался бы, если бы не воспоминание об их последней встрече, не выходившее у него из головы.
   Их борьба была окончена, остальное вдруг сделалось ему безразлично. Даже тот факт, что Вольдеморт по-прежнему был силен, и развязка ожидала их всех еще где-то впереди, не будила более ни интереса, ни тревоги.
   Азкабан внушал ему смесь ужаса и отвращения, но он был удивлен, с какой легкостью он преодолел и то и другое. Он не испытывал никакой паники, следуя по коридорам, по которым с резким свистящим шумом скользили чудовищные серовато-зеленые фигуры.
   Люциус провел там более четырех месяцев. Это было чудовищно оказаться в этих стенах, зная, что никогда более ему не суждено, будет выйти отсюда. Ему знакомы были эти чувства, в первый раз они попали сюда на равных. И оба запомнили этот опыт и сделали из него свои выводы. Люциус остался таким же, как и до своего заточения, Снейп вышел оттуда совсем другим, понимая, что менее всего он хотел бы вновь возвратиться в это место.
   В небольшой камере было душно. Люциус, стоя спиной к двери, не повернулся, даже когда он вошел. Темная фигура в тени, он мог бы сойти за дементора. Для него все теперь были не более чем последние провожатые...
   -- Люц... -- он уже бесчисленное количество лет не позволял себе обращаться к нему так, как делал это до их первого ареста.
   Малфой резко повернулся. Глядя на него сверху вниз. Ему вспомнилось блестящее лезвие, по которому скользил его воспаленный язык, приглушенный голос, пытка, которой, казалось, не будет конца, и руки, за прикосновение которых он когда-то готов был платить хоть собственной кровью.
   -- Ты во всем виноват, -- прошептал Снейп, следя за тем, как он направляется к нему, твердо ступая по неровному каменному полу.
   "Отсюда никуда не денешься. В памяти всплыла глупая поговорка - мертвые не аппарируют".
   Серые глаза из-под полуопущенных век смотрели на него с равнодушной брезгливостью.
   -- Тебя можно только пожалеть, -- он говорил громко, отчеканивая каждое слово и прислушиваясь к короткому эху.
  Сердце у Снейпа забилось в смятении. Ему хотелось покончить со всем этим как можно скорее.
   -- Я пришел, по твоей просьбе... давай займемся ею, а не...
   Люциус улыбался самодовольно и бесстрастно.
   -- Какой ты дурак, Северус, ничто тебя не исправит.
   -- Это не тебе судить, -- он пытался быть сдержанным, но в время от времени в нем закипала настоящая ярость, даже перед смертью, даже в этой каморке терзаемый ожиданием конца, он продолжал напоминать ему о том, как велика была разница между ними.
   -- Пришел, рассчитывая потрахаться со мной на память, правда?
   Снейп молчал, стиснув зубы, менее всего ему хотелось бы, чтобы он понял сейчас, что попал в точку. Его взгляд скользил по крепким бедрам обтянутым темной тканью брюк, по низко расстегнутой на груди рубашке, ему хотелось сжать губами сосок темневший сквозь серый шелк. Ведь он мог... Люциус мог всегда, даже за решеткой, его желание электризовало воздух, он готов был брать силой или по обоюдному согласию, и это опьяняло Северуса, только однажды бывшего свидетелем его слабости, но была ли это слабость, и так ли велика была его победа тогда? Люциус неоднократно давал ему понять после, что никакая власть над ним не будет подлинной...
   Внезапно он шагнул прямо к нему, стиснув его плечи. Снейп инстинктивно подался назад, но губы уже прижались к его губам, жадные влажные и горячие. Он задыхался от этого поцелуя, превосходившего по своей страсти все самое непристойное, что он только мог себе вообразить.
  И вдруг все прервалось, Люциус оттолкнул его, и сам отступил назад к окну, сквозь решетку которого едва пробивался свет. В серых глазах светилось удовлетворение.
  Они оба знали - он поимел его, без всякого траха, без ласк и прикосновений, даже не обращая внимания на то, нравится ли это ему или нет.
  -- Видишь... -- он поднял темные брови и тихо рассмеялся, -- ты дурак.
  -- Через десять минут мне придется уйти.
  На Малфоя его предупреждение не произвело никакого впечатления.
  -- Ты ждал только поцелуя?
  Этот двусмысленный намек Люциус отлично понял, поцелуй которого он ждал, был еще впереди, скрывая гнев, он повернулся к нему спиной.
  -- Мне кажется, тебе самое время подумать о сыне, Люц...
  -- С моим сыном все будет в порядке. Кроме того, что его отец, скоро умрет как собака в этой вонючей дыре из-за какого-то паршивого зельевара, предателя и отступника, жалкой шавки любителя грязнокровок, это смешно, но и такое, оказывается, случается в нашем мире!
  Снейп был доволен в словах Малфоя звучали наконец та желчь и горечь которые приличествовали его положению.
  -- Ты сам выбрал свою дорогу. Или может, ты все еще искал в Вольдеморте своего разлюбезного папочку?
  Люциус повернулся, и по лицу его было заметно, что еще одно слово, и он кинется на него, не задумываясь о последствиях.
  -- Сообщи мне все необходимое, и я оставлю тебя, я...
  Люциус долго не нарушал тишину, воцарившуюся после этой неоконченной фразы.
  -- Необходимое... -- теперь он говорил, меланхолично склонив голову набок, сжимая и разжимая кулаки, ему нелегко было справляться с собой, -- много необходимого, того, что я не успел...
  -- Только самое главное, я смогу выполнить только это...
  -- Позаботься о нем... о Драко, моем сыне, слышишь, я знаю, Нарцисса его любит, но я хочу, чтобы ты был с ним, поклянись мне, что ты его не оставишь.
  Это было слишком серьезное требование. Ему снова вспомнился их давний разговор в комнате Северного крыла.
  "Твои хваленые Пожиратели Смерти, твой Темный Лорд, все в конечном итоге отвернулись тебя, и вот ты обращаешься ко мне, ты просишь меня, ты вынужден доверить мне... одному... самое дорогое, что у тебя еще есть, твоего мальчика... которого ты также, как и всех остальных, мучил своей любовью и гордыней, дурак здесь ты, а не я, Люц".
  -- Я обещаю.
  Больше они не виделись. Тело Люциуса Малфоя не было выдано по просьбе его вдовы и сына, оно было захоронено на тюремном кладбище, вместе с телами еще трех узников, принявших смерть той же ночью.
  Снейп возвратился в Хоггвартс, где его ожидал Дамблдор. Но к не счастью не он один, почти сразу же он получил письмо Люпина. По тону послания было ясно, что, если Снейп не явится в дом Блэков, то Ремус, настроенный весьма решительно, не преминет навестить его в школе...
  "Я даже знаю, чем ты будешь объяснять свое присутствие здесь, тем что ты нуждаешься в противоядии, поскольку испытываешь симптомы, внушающие тебе тревогу...Возможно тебе даже удастся убедить в этом Альбуса, но только не меня...".
  И все же он откликнулся...
  
  -- Так будет только лучше, тебе станет легче...
  Снейп не возражая, позволил ему раздеть себя. В ту ночь он получил, о чем не мог мечтать все прошедшие годы, когда он упивался отчаянием своей безнадежной страсти к Ремусу, более горьким и мучительным, чем смерть. Он не пытался остановить его, позволяя ему делать с собой все, что угодно, всякий раз наступавший оргазм пронизывал его тело, ему вспоминался Круциатус. Нет, легче ему не стало... проснувшись утром, он думал о том, же о чем думал вчера, не сопротивляясь настойчивости Люпина - о том, что ему просто необходимо быть рядом с Драко, отправиться к нему немедленно, сделать все, что угодно но не допустить, чтобы его пути схлестнулись с Пожирателями Смерти, он, конечно же, прошел инициацию... Люциус не мог не втянуть его в эту войну.
  В памяти Снейпа запечатлелся только облик хрупкого светловолосого подростка истерически исповедующегося ему в своей влюбленности в отца... Потом были другие годы и другое время, но он не мог думать о Драко иначе. Тогда он отказался от него. Из страха, из малодушия, из ненависти к Люциусу, но более всего из сострадания, видя, кого мальчик желает больше всего на свете.
  --- Я не хотел насиловать его, не хотел, чтобы он возненавидел меня...
  Люпин слушал его, не выражая никакой радости. Он вообще неохотно возвращался к этой теме.
  -- У нас есть дела поважнее, Северус, чем эти бесплодные воспоминания, все мы о чем-то сожалеем и что-то мечтаем вернуть... но сейчас не время.
  -- Да, времени не будет никогда, я понял это, когда я увидел Люциуса, ни у кого из нас никогда не будет времени. Поэтому я больше не стану терять его. Я поеду...
  -- Зачем? У него есть мать. И тебе абсолютно не стоит появляться в этом проклятом месте.
  -- Я его опекун, я дал слово и не имею право нарушить его.
  Люпин медленно встал с кресло и подошел к нему, вглядываясь в усталое бледное лицо.
  -- Так вот оказывается, что ты задумал, я знаю, я могу это понять, мальчишка... он конечно, больше годится для развлечений в постели.
  -- Это не так. Совсем не так. Если бы когда-то ты не сделал то, чего хотел Блэк, если бы ты не превратил бы меня в озлобленного безумца в тот вечер, когда ни один из славной гриффиндорской четверки, ни один из вас не побрезговал поиметь "слизеринского ублюдка", если бы Люциус не надел мне шею проклятие Мирга... половины бед не случилось бы, быть может. Но уже поздно говорить об этом...
  -- Ты не умеешь прощать, Северус, даже тем, кто ушел! - голос Люпина срывался от ярости, -- ты все такая же слизеринская змея, подстилка Пожирателей Смерти, самолюбивая шлюха! У тебя нет ничего святого, ты всегда был предателем, даже когда Альбус верил в тебя и утверждал обратное!
  Снейп пожал плечами в ответ, не чувствуя ни обиды, ни злости и вышел из комнаты.
  -- Что ты можешь знать об обидах, что стоящего ты вообще знаешь... даже о том, как долго я делил Сириуса с Поттером, пока он не надоел ему, пока все не окончилось...
  -- Хорошо, что Гарри находится в Хоггвартсе, -- раздался за его спиной голос Уизли, -- лучше бы ему вовсе никогда не знать правды о том, что происходило.
  -- Конечно, -- Люпин посмотрел на него пустым отрешенным взглядом, -- мы ведь должны разобрать этот вопрос, и сводки, что-то было не так ...
  -- Вцелом вы правы, Люпин, недавно было много чего не так - погиб Каркаров... я хочу сказать, мы только что узнали, что он погиб, но случилось это немного раньше...
  
  Снейп все же тянул еще несколько дней. Ремус целиком погрузился в дела Ордена.
  Невзирая на попытки Тонкс примирить их, больше они не разговаривали друг с другом.
  Еще через неделю Люпин узнал, что Снейп все же отправился в поместье Малфоев, где находился Драко, то ли в целях оградить его от посягательств Вольдеморта и Пожирателей Смерти, то ли под домашним арестом по распоряжению Министерства.
  
   -- Мне запрещено уезжать отсюда, так сказали в письме. Мама не хочет возвращаться, это понятно... -- Драко замолчал, продолжая подниматься по лестнице, Снейп шел следом за ним, подбирая тяжелую насквозь промокшую под дождем мантию.
  Юноша, не обернувшись, повернул в гостиную на втором этаже и затем указал на закрытую темную дверь с бронзовой ручкой. Северус отлично знал, что за ней находилось. Когда-то он часами просиживал в кабинете Малфоя, теперь ему было всего лишь любопытно узнать, все ли там остается на прежнем месте... его любимые книги, чудесный письменный прибор с чеканкой одиннадцатого века самой тончайшей гоблинской работы.
   -- Я... простите, -- Драко прижал пальцы ко лбу, словно пытаясь вспомнить что-то важное, Снейп отметил, насколько он повзрослел, лицо вытянулось, и светлые глаза настоящие отцовские глаза наполнились каким-то стальным сумеречным светом. Он вырос, но в его фигуре не наблюдалось и намека на неуклюжесть и те нарушения пропорций, которые были свойственны его возрасту. Одет он был не по-домашнему, в черную рубашку и черные брюки, а сверху в тонкую и длинную серебристую накидку без рукавов, когда-то очень любимую Нарциссой.
  -- -- Мне только нужно взглянуть, -- Снейп положил на стол кожаный переплет с пергаментами, -- я только посмотрю...
  -- Конечно, -- Драко, подошел к двери, повернув ручку и нажав на скрытый в виньетках рычаг. Снейп проследовал за ним в кабинет.
  Там все оставалось таким же, как было при жизни хозяина. Ни одна вещь не была убрана с привычного места. Люциус ненавидел несанкционированные им перемены. Во время учебы он не позволял никому прикасаться к своим вещам, перекладывать их с места на место, перевешивать одежду.
  -- Что это? - Снейп заметил, что темная лакированная поверхность стола была опутана узором из паутины.
  Драко вздохнул, удивленно подняв брови.
  -- Следствие заклятия, здесь многое... отец всегда следил за тем, чтобы никто не нарушал порядок... не дотрагивайтесь, -- он предостерегающе перехватил руку Снейпа и легонько сжал его запястье. - Это, может быть не совсем... безопасно... безвредно.
  Но Снейп не думал в это мгновение об опасности. Напротив, горячие пальцы на его запястье напомнили ему о том, как хорошо было бы согреться и сменить промокшую одежду.
  -- Ты один здесь?
  Никто из них не обращал внимания, что Снейп обращался к сыну Люциуса на "ты".
  -- Почти... здесь остался Кикимер, домовик Блэков, отец позволил ему остаться, -- этого и следовало ожидать, помешанному эльфу негде больше было искать убежища, кроме как у Малфоя, не без симпатии относившегося к его прежней хозяйке.
  -- Но... я должен, отец кое о чем просил меня, если вы приедете...
  Он взял с полки черный футляр и положил его на край стола.
  -- Откройте.
  Снейп медлил, раздумывая так ли безопасно открыть его, в этом доме любая вещь могла таить смертельную угрозу. Он отлично знал это.
  -- Что здесь?
  -- Отец хотел, чтобы вы сами взглянули, - упрямо отозвался Драко и отошел к окну, за которым на фоне унылых туманных апрельские сумерек чернели ветви деревьев.
  Ему не хотелось казаться трусом. В конце концов он всегда успеет воспользоваться защитой... если разумеется Малфой не приготовил ему в этой кокетливой изящной упаковке последний дар - дар смерти. Но если проклятие было сотворено, оно все равно рано или поздно настигло бы его. Таков закон. Он отстегнул ремешок и поднял крышку, застыв от изумления. Внутри была палочка, его палочка из красного дерева с инкрустацией из рога у самого основания, та самая, которую он считал безвозвратно потерянной, отобранной у него Пожирателями Смерти в Темном переулке. Люциус сохранил ее. Люциус взял ее себе. Снейп сожалел о потере, поскольку к новой он так и не смог привыкнуть. Но он и представить себе не мог, что когда-нибудь вернет ее себе.
  С минуту он разглядывал ее, держа в руках и вспоминая, как болезненно он реагировал на то, что она попала в чужие руки.
  Это была правда -- жизнь мага была тесно с вещами, которыми он привык окружать себя. Отобранная в Азкабане палочка Люциуса подлежала уничтожению... Невозможно было представить, что за чувства охватили тогда Малфоя, останься он в живых, он никогда не простил бы этого унижения.
  Но он был мертв...
  Снейп выпрямился и медленно обошел кабинет, вглядываясь в ряды книг.
  -- Они все забрали, -- глухо произнес Драко, -- все, что принадлежало отцу, как запрещенные законом предметы...
  -- Этого следовало ожидать, -- спокойно отозвался Северус, -- они давно подбирались к его коллекции.
  Ему не хотелось, чтобы юноша повернулся к нему лицом, Снейп знал и слышал по голосу, что тот плачет.
  -- Я спущусь вниз, потом мы сможем поговорить...
  
  Стряпня Кикимера оставляла желать лучшего. Но выбор был не велик - Драко меланхолично ковырял вилкой подгоревшую костлявую рыбу с овощами.
  -- Как долго они сказали тебе оставаться здесь?
  Он поднял голову и растерянно посмотрел на Снейпа.
  -- Не знаю, мне все равно... Я не хочу возвращаться в школу.
  -- Из-за Поттера?
  -- Нет, из-за отца.
  Он отложил вилку и встал из-за стола.
  -- Подожди, -- Снейп посмотрел на него с укором, -- не стоит так поступать, поверь мне, сейчас это не самое лучшее.
  -- Не самое? - внезапно в голосе его послышались ледяные резкие нотки, -- может мне стоить еще извиниться перед Дамблдором, или я должен стать таким же, как ты... когда ты предал моего отца!
  Все случилось слишком быстро, Снейп замахнулся, влепив ему пощечину. На бледной светлой коже остался красный отпечаток пальцев.
  Драко смотрел на него глазами полными презрения, блестевшими от слез.
  Это было почти невыносимо.
  Снейп подошел к нему, не говоря ни слова и обхватив за плечи, прижал к себе.
  -- Я не предавал его...
  Неизвестно верил ли он ему, и что означало его молчание, но он не пытался ни освободиться, ни убежать.
  
  Дождь тихо стучал по стеклу, сидя в кресле у почти потухшего камина, Снейп ворошил длинным стальным прутом отдававшие свой последний жар угли. Никогда прежде он не чувствовал такой унылой пустоты в сердце. Волей судьбы исполнились все его желания. Но только теперь он понял, что все это не имело ничего общего с тем, что действительно было смыслом и целью его существования. По правде говоря, он и вовсе не задумывался ни о каких целях, слишком много сил уходило на то, чтобы просто выстоять и выжить...
  Стрелка часов на полке медленно приближалась к нижней отметке. Начинало светать. Впервые возможно за два последних десятилетия, где-то в глубине его сознания вдруг шевельнулась мысль о самоубийстве. Дурное скверное предчувствие...
  Где-то раздался шум, похожий на стон или крик о помощи, Снейп прислушался, но все было тихо. И все же ему не нравилось это утро, как не нравилось ощущение остывшей пустой постели много лет назад в Глостере. Нужно было что-то делать, в самое ближайшее время, забрать отсюда Драко, или обратится к Дамблдору, к Грюму с просьбой прислать сюда хоть кого-нибудь, кто мог бы отбить возможную атаку Вольдеморта... сомнений в том, что он попытается добраться до него, у Снейпа не было. Это был его кусок, его часть добычи. Тем более...
  Крик теперь прозвучал отчетливо, резко, где-то наверху, это был голос Драко, но то, что заставило его так кричать, должно было быть действительно ужасным.
  Снейп бросился к лестнице и через минуту ворвался в кабинет. Серебряная накидка была в крови, сочившейся из двух ран -- чуть пониже шеи, и на плече, Драко удерживал рукоять шитана, змеиное лезвие изгибалось, пытаясь впиться в дрожавшую кисть.
  Снейп мгновенно понял, что произошло. Печать-паутина была сорвана.
  -- In lapidem verti! In aeternitatem!
  -- Не отпускай его... -- он медленно склонился на юношей, сжимавшим "убийцу магов", лезвие выпрямилось, так что теперь в нем можно было разглядеть отражение их обоих. Кровь тихо капала на стол, Снейп протянул руку из-за его спины и накрыл рукоять кинжала.
  -- Теперь уходи, уходи отсюда, -- велел он, отстраняя его, -- быстрее.
  Шитан был мертв. Надолго или нет, но пока что он больше не был опасен. Шатаясь, Драко вышел из кабинета, и дверь за ним закрылась.
  Ничего не оставалось кроме как убрать эту игрушку в футляр, из которого он забрал свою палочку. Снейп плотно захлопнув крышку, наложив заклятие, и почти без сил опустился в кресло, потрогав пальцами липкую лужицу крови на столе.
  Авроры забрали все, кроме этой безделушки - "убийцы магов". А ведь его было довольно, чтобы причинить очень серьезные неприятности. Вольдеморт вряд ли не знал о том, что находилось в этом доме, и рано или поздно Пожиратели Смерти пришли бы за ним.
  
  Оба повреждения были неглубокими, но болезненными. Драко молчал, закусив губу и прищурившись от боли, пока Снейп наносил мазь на края свежей раны. Гораздо большую неловкость он испытывал от того, что ему приходилось стоять перед ним полуголым. Спать ему не хотелось, а обед, приготовленный все время бормотавшим себе что-то под нос эльфом, не возбуждал аппетита.
  -- Он мог убить тебя, -- Снейп говорил с легким недовольством, даже с упреком.
  -- Я не знал, что отец держал его там...
  Снейп молча делал вид, что разглядывает портреты на стенах, пока Драко застегивал рубашку, стараясь не стереть с кожи еще не успевшее впитаться снадобье.
  Один единственные вопрос он решался задать своему подопечному. На его теле не было следов инициации, ни шрама, ни метки. Снейп не мог поверить своим глазам. Возможно, все отметины были сделаны в другом месте, он же получил в знак особого расположения клеймо там, где его мало кому оставлял Темный Лорд.
  Снейп повернулся, оглядев его с ног до головы, растрепанные белокурые волосы падали на лицо. На Люциуса он сейчас похож не был, скорее на мать, тонкую, хрупкую блондинку с усталым лицом и глазами, выражавшими безразличную неприязнь ко всему, на что они смотрели.
  -- Ты знаешь, что Люциус... -- Снейп тут же поправился, -- твой отец, назначил меня твоим опекуном?
  -- Нет, я полагал, что...
  Снейп не дождался продолжения:
  -- ...тебя отправят в Азкабан?
  -- Да.
  -- У них нет никаких оснований для этого. Скорее следует опасаться друзей отца. Его основного друга.
  Он поймал себя на том, что говорил с ним как с равным себе, не скрывая правды об опасности, не пытаясь утешать и успокаивать. Это было немного жестоко, но Снейпу доставляла удовольствие сейчас мысль о том, что их связывала нависшая над ними обоими угроза.
  -- Ты, конечно же, прошел инициацию...
  Драко уставился на него с явным смущением. "Отвечай же, ну, чего еще тебе стыдится, Вольдеморт брал тебя на глазах отца, говори..."
  -- Нет.
  Снейп прижал руку к воротнику мантии. Кровь бешено пульсировала на шее и в висках. Он улыбался, одними уголками губ, глядя прямо в распахнутые серо-голубые глаза. Люциус не отдал сына. Хоть что-то он сделал не так, как всегда. Оставил ему шанс, оставил выбор, вот зачем ему понадобилось обратиться к нему.
  
  День окончился незаметно и очередная бесконечная, тревожная, полная тоски ночь затопила наконец опустевший дом. Снейп нехотя разделся и лег в постель. Он знал, что заснуть ему все равно не удастся. Этот дом был слишком переполнен мучительными воспоминаниями. Все вещи, запах сандалового дерева, аромат духов Нарциссы, казалось, никогда не выветрятся из этих стен, даже если поместье будет заброшенно на целые века. Комната, которую он выбрал, находилась на втором этаже прямо под кабинетом.
  "У меня никогда не было дома, не было семьи и денег, не было всего, что было у тебя. У меня была лишь унизительная страсть к оборотню, такому же потерянному изгою, как и я, но тебе показалось, что даже это было слишком...".
  Дверь открылась, и кто-то быстро скользнул в комнату, Снейп поднял палочку. Но прежде чем он успел произнести хоть слово, раздался тихий голос Драко.
  -- Прости меня...
  Он приблизился к постели, черный халат отца был распахнут, открывая полосу светлой кожи на груди.
  Опустившись рядом, он прижался к нему горячим возбужденным телом, Снейп улыбнулся, закрыв глаза.
  -- Расскажи мне... -- прошептал Драко, -- как это было, как ты стал одним из них, расскажи мне...
  Настойчивые объятия не встречали никакого отпора, было просто, легко и спокойно от губ спускавшихся его плеча к соску, твердый член терся о его бедро.
  -- Прошу тебя...
  Все что он мог бы рассказать о собственной инициации, относилось к тому разряду воспоминаний, который он, будь на то его воля, с радостью загнал бы как бешенный шитан в самый надежный футляр и связал намертво локонсовым заклятием забвения.
  Неужели это был тот же самый мальчишка, который сидел за партой на его уроках вместе со всеми прочими... с Поттером, Уизли, Лонгботтомом... что же должно было произойти, насколько градусов суждено было повернуться небесным сферам, говоря словами Синистры, чтобы теперь он лежал с ним в постели, с упоением лаская его и умоляя поделиться с ним самыми отвратительным сокровенным опытом, какой только он мог себе вообразить...
   -- Не стоит... -- он мягко отстранился от поцелуя в губы. Дыхание Драко холодило влажную шею.
   -- И все же, -- Драко принялся целовать его силой, Снейп разомкнул губы, уступая ему и поглаживая его спину, рукой просунутой под халат.
   Зачем ему было знать это? Десятки убитых, в том числе и целые семьи... они умирали медленно, ему приходилось видеть все это собственными глазами, Фенвик, Боунс, Дирборн, Пруэтт, говорили, что Пожирателей Смерти было во много раз больше... и это была правда. Они никогда не нападали в одиночку, им всегда удавалось загнать жертву...
   -- Тебе повезло, -- хрипло произнес Снейп, когда Драко оторвался от его губ, -- просто повезло, что ты не получил вот это, -- он поднял руку поднеся запястье к его глазам, -- и вот это тоже, -- сжав пальцы Драко он заставил его прикоснуться к другому шраму оставленному на его теле в месте настолько интимном, что Драко издал стон изумления...
   -- Да... это так...
   -- Как это было?...
  Почему бы ему действительно не узнать правду, у Люциуса хватило ума не втянуть его во все это, непостижимо, как он вообще смог устоять и пойти против Вольдеморта? Он! Один из самых преданных и активных его последователей?
  -- Я был не старше тебя, когда... -- ему стоило больших усилий продолжить, прислушиваясь к стуку доверчивого сердца, -- твой отец привел меня к ним, к Темному Лорду. Он никого не пропускал, разве что тех, кто не будил в нем никакой похоти, но такое встречалось не так уж часто, хуже было тем, кого он избирал своим любимцем. Сам обряд был настолько ужасен, что я до сих пор не могу объяснить, как я остался в живых, некоторые полагали, что де Морт воскрешал их после смерти, возможно, они не ошибались, он умел и это тоже... мне досталось чуть меньше чем остальным, благодаря протекции Люциуса, меня, по крайней мере, он не отдал всем прочим в ту ночь. Твой отец не любил уступать свою долю, а Темный Лорд не стал возражать.
  -- Он был груб, я догадываюсь... он всегда был таким...
  -- Но не с тобой.
  -- Нет. Я очень хотел его, даже боль, лишь бы он сделал все о чем, я мечтал, мне кажется, я думал об этом с шести лет, думал и ожидал.
  -- Надеюсь, хотя бы тебя он не разочаровал, -- с иронией отозвался Северус, это было странно говорить о враге, которого больше не было, говорить с его сыном и любовником, говорить о нем, как о любовнике, которого он вынужден был ненавидеть всю жизнь. Люциус унес с собой свою тайну, он никогда не сможет узнать, желал ли он его смерти, поощряя издевательства в том подвале в Темном переулке, или же все это он делал только ради того, чтобы спасти его, любым путем вырвать его из их рук, не навлекши на себя подозрений. И он ли вообще написал то анонимное письмо, которое было отправлено в Орден.
  -- А потом... -- он глотнул, в горле пересохло от возбуждения, -- все сложилось иначе, я пожалел обо всем, но назад уже не было дороги.
  -- Ты до сих пор один из них?
  -- Нет, я всего лишь изменник, от возможности поквитаться со мной Темный Лорд не откажется никогда.
  -- И ты все же приехал?
  -- Я дал слово твоему отцу. Хотя бы одно слово я должен был сдержать?..
  Дыхание становилось все более отрывистым, он не отвечал с минуту, трогая языком его сухие губы, и затем еле слышно прошептал:
  -- Раздвинь ноги, шире, так, как ты это делал для него...
  Снейп уступил, согнув колени и разведя их в стороны.
  В нем было слишком много от Малфоя, та же способность заставить пылать от возбуждения каждую клетку его тела, та же ненасытная жажда обладания, как он мог не чувствовать этого когда смотрел на него на уроках, но он был опьянен страстью к отцу, он видел в нем только того, кто может помочь ему завоевать расположение Люциуса.
  Он подался вперед, помогая ему войти одним резким движением, по всему телу прошло острое томительное возбуждение. Член упирался в самую чувствительную точку, Снейп схватился за его бедра, выступающие кости врезались в его ладони, ритм возрастал, пока внезапно он не выгнулся, чувствуя, как мальчик кончает, почти выскользнув из него... Только тогда он рывком поднялся на постели, заставив Драко развернуться и встать на колени, головка уперлась между раздвинутых ягодиц, проникнуть в него было легко, он дернулся, втолкнувшись глубже, Драко вскрикнул от внезапной боли, прижимаясь к постели.
  -- Мальчик мой, им я тебя не отдам...
  
  Теплый солнечный свет заливал комнату. Драко проснулся один. Вскочив и набросив мантию Снейпа на плечи, он сбежал по лестнице вниз:
  -- Северус, ты...
  Он кинулся к нему, вцепившись в его руку.
  Снейп посмотрел на него с улыбкой.
  -- Я всего лишь велел Кикимеру хоть раз приготовить нормальный завтрак.
  Эльф мрачный как маленькая грозовая туча сновал вокруг стола, расставляя тарелки.
  -- Господин не имеет жалости, господин сказал, что превратит меня в полено, и я сгорю в огне... вот в этом камине, господин не добрый волшебник. Молодой хозяин должен знать это, молодой хозяин не допустит такой жестокости...
  
  
  
  Автор: Аino Justice
  Название: Эквивалент прощения (Глаза Рассвета)
  Фэндом: Гарри Поттер
  Пэйринг: Северус/Ремус (часть II)
  Бета: нет
  Рейтинг: R
  Жанр: драма, ангст
  Предупреждение: ООС, AU (местами), наличие отсутствующих в каноне заклинаний и артефактов, смерть героя
  Disclaimer: все принадлежит Дж.К.Роулинг.
  Summary: примерное время действия -- конец шестого года
  Отношение к критике: всегда, пожалуйста (с) (если рецензия совсем разгромная, то маленький просьб, если можно, - приватно на мэйл reginm@mail.ru)
  Посвящение: Джаксиан Танг
  
  
  Люпин молча сидел в кресле, глядя на вошедшего, светлые волосы Драко, казалось, светились в полумраке комнаты.
  -- Ты не очень гостеприимен, -- иронично заметил Снейп, положив руку на плечо своего протеже.
  -- А ты очень глуп, Северус, -- холодно отрезал Ремус, -- притащил сюда сына Малфоя, Пожирателя Смерти!
  Он поднялся и подошел к Драко. Тот не пошевелился, чувствуя, как пальцы Снейпа крепко стиснули его плечо.
  -- Это еще что тут такое? - Грюм протиснулся в комнату, и встал между ними и Ремусом. - Мальчишка что тут делает?
  -- Думаю, место у вас найдется?
  Люпин, прищурившись, смотрел в лицо Снейпа.
  -- Здесь не приют для детей, оставшихся без отца, -- съязвил он наконец.
  Трудно было предположить, что больше всего вывело его из себя. Сам вид Драко или то, что Снейп вообще осмелился привести его в штаб-квартиру Ордена без всякого разрешения и предупреждения.
  Аластор прошелся от двери к окну и затем вернулся назад, протез мерно постукивал о пол, нарушая воцарившуюся тишину.
  -- Слышал я, что сказала старая ведьма, ей бы только за что уцепиться, найду контрзаклятие, уж я избавлюсь от ее проклятых портретов.
  Снейп отлично помнил, что выкрикивала госпожа Блэк с портрета при виде Драко, переступившего порог гостиной.
  "Добрая кровь, добрая старая кровь уже ничего не стоит, Малфой!"
  -- Я надеюсь, вы не выставите его вон? Иначе мне придется обратиться к Альбусу... -- отозвался Северус, чувствуя как напрягается тело юноши.
   Драко был вне себя от ярости и унижения, его можно было понять - убийцы (а они были для него по-прежнему убийцами) его отца теперь смели еще распоряжаться его правом оставаться здесь в этом отвратительном провонявшем сыростью и гнильем доме с облезлой лестницей и разбитыми стенами. Зачем Снейп вынудил, упросил, убедил его покинуть поместье вопреки всем запретам?
  -- Хорошенькое дельце ты задумал, заварил кашу! - воскликнул Грюм, скривив рот, и переглянувшись с Люпином, который стоял, засунув руки в карманы и не двигаясь с места. - Ладно, пусть остается наверху, там ему место найдется, но не путается под ногами...
  -- Ступай, по лестнице прямо на верх, дверь сразу направо, -- Северус опустил руку и подтолкнул его к двери.
  Драко вздохнул, крылья тонко очерченного носа едва заметно трепетали от негодования, но под взглядом Снейпа он все же повернулся и вышел вон.
  -- Что еще? Что ты устроишь нам, приведешь сюда покаяться кого-нибудь из прежних дружков?
  Шаги на лестнице затихли, и Люпин теперь дал волю своему гневу.
  -- Никаких проблем не будет, -- возразил Снейп, -- это наша обязанность позаботиться о нем... разве нет? Он не инициирован, он не Пожиратель Смерти, а значит, мы вполне могли бы рассчитывать...
  -- Что за чушь ты несешь, Северус, -- Люпин взмахнул рукой, -- посмотри на него, это же сын своего отца, сын Малфоя, правой руки Вольдеморта! Он такая же змея, как и Люциус, воспитавший его в духе ненависти ко всем грязнокровкам, да он же готов отправить всех нас на тот свет уже за одно то, что Малфой закончил свою поганую жизнь в Азкабане!
  -- Может быть, вас вот это успокоит, -- Снейп, пройдя к столу, положил черный футляр.
  Грюм тут же склонился над ним, подозрительно поведя носом, словно заклятие, наложенное на него, он распознавал по запаху.
  -- Занятная вещица! - заметил он, постучав костлявыми пальцами по крышке, Люпин стоял, подняв брови и следя за его отрывистыми движениями с недоверием. - Дрянная вещица! - заключил наконец Аластор.
  -- Очень, -- Северус согласно кивнул, -- это шитан, "убийца магов", ты о нем слышал, Ремус, а уж вы тем более.
  Оба притихли, вглядываясь в лицо Снейпа.
  -- А это не твоя больная фантазия? - задумчиво пробормотал Грюм, не убирая руки с футляра, -- И кто же... я хочу сказать... как же?...
  -- Мне это неизвестно, думаю, многие пожелают добраться до него, теперь вы понимаете, почему я здесь с ним?
  -- C ним понимаю, -- мрачно отозвался Люпин, кивнув на футляр, -- но при чем тут отпрыск Малфоев?
  -- При том, что де Морт будет пытаться заполучить его, вы меня понимаете? Шитан передается по наследству, кровь уже пролилась, а значит, наследник вступил в права, теперь завладеть им может только тот, кто завладеет его хозяином.
  -- Северус говорит правду, -- Аластор кивнул, взяв футляр и зажав его под мышкой, - парню не повезло, если так....
  Он вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь и загромыхав по лестнице.
   -- Прошу тебя, только не нужно пускаться в объяснения, что ты не мог оставить его одного, не мог не оказать помощи, не сдержать слова... твоя способность уклоняться от клятв и обещаний всем известна, -- Ремус усмехнулся и направился к двери. - Не думаю, что тебе это сойдет с рук.
  
  Дневник РЛ
  
  Собрав нас сегодня, после обеда, Аластор решил устроить ликбез на тему "Что такое шитан?". Были все -- Уизли, Эммелина, Гестия, Бруствер (проявлял чрезмерный интерес), Тонкс, все кроме Северуса. Он, разумеется, он был в школе. Зато Малфой-младший сидел в углу справа от меня. Почему он не может вернуться в Хоггвартс? Не потому ли что его там не ждут? Скольких людей убил его отец? В смерти скольких он был повинен косвенно - не думал, что Северус когда-нибудь забудет о том, что произошло со мной по его милости в их доме.
  Закончилось все тем, что Грюм вытащил мальчишку на середину гостиной и заставил рассказать все, что случилось. Он очень волновался, руки у него дрожали, знал ведь, что я смотрю на него, но даже бровью не повел, уж что-что но свою гордыню Люциус ему привил.
  -- И ты ничего не видел? - у Аластора был такой вид, словно он собирался вести допрос с пристрастием. С него бы сталось, он, возможно, и не способен использовать Круциатус, но уж пригрозить им способен точно.
  -- Ничего, кроме того, что стало холодно...
  Мне не показалось, он в эту минуту смотрел на меня, взгляд был удивленный даже испуганный.
  
  Я излишне непримирим. Вероятно, я не могу смотреть на то, как он завладевает его сердцем. Оно и без того, слишком полно яда и разочарований.
  
  Почему же не сделать то, что я должен сделать? Если это приведет к тому, что порочная цепь прервется наконец.
  
  * * *
  -- К чему тебе беспокоится, ты необходим здесь во время экзаменов, -- Альбус был непреклонен. Он не собирался позволять ему покинуть Хоггвартс.
  Снейп не двинулся с места, продолжая смотреть на серебряное дерево с пылающими свечами и грифоном в центре.
  -- Ты все еще декан Слизерина, я хочу, чтобы ты оставался на этом месте, ты, а не кто-либо другой, кого нам могут подсунуть из Министерства.
  -- Когда в опасности была жизнь Поттера действовали иные правила, -- мягко возразил Северус, -- сейчас судьба Драко гораздо важнее, чем все места в Хоггвартсе вместе взятые.
  -- Мне виднее, что важнее, Северус, -- холодно отрезал Дамблдор, -- ты останешься здесь в школе, пока не окончатся экзамены.
  Снейп терзал кусок пергамента, спрятанный в кармане мантии. "Что если показать его ему... это убедит его, или раздражит еще сильнее. Я аппарирую, пусть и вопреки его воле".
  
  В серых широко распахнутых глазах не было страха, Драко смотрел на него, голубоко вдыхая нагретый воздух комнаты. На верхнем этаже дома Блэков потолок был таким низким, что Люпину пришлось опуститься на стул у двери, чтобы не стоять согнувшись.
  Значит, вот каков он -- в мантии, накинутой на голое тело. Ремус медленно прошелся взглядом от его плеч до босых ног. Он постучал прежде, чем войти, но не дал ему достаточно времени, чтобы привести себя в порядок, постель была разобрана, каково было этому мальчишке избалованному и изнеженному теперь оказаться на жалком чердаке со скрипевшей при каждом движении кроватью, и застиранными простынями госпожи Уизли, зная, что ни для кого здесь он не был дорогим гостем.
  -- Профессор...
  -- Я уже давно не профессор, мистер Малфой, -- отозвался Люпин.
  -- Простите, я... -- он встряхнул головой, стараясь откинуть волосы, падавшие ему на лоб. - Мне должно быть, лучше вернуться домой, да?
  -- Какая рассудительность! Подойди сюда.
  Драко, чуть нахмурившись, сделал несколько бесшумных шагов по ковру, но остановился. Ремус внезапно протянул руку и, схватив его за локоть, рванул на себя, так что он едва не упал в его объятия.
  -- Что вы делаете?!
  Люпин ничего, не объясняя, распахнул его мантию, застегнутую только на две пуговицы, и, сдернув ее, сбросил на пол. Драко попытался вырваться, но хватка у бывшего преподавателя ЗОТС была действительно волчья. Ремус не улыбался, в его лице не было ни желания, ни признаков возбуждения.
  -- Где твоя метка?
  Только теперь он понял, что его интересовало.
  -- У меня ее нет, я не был...
  -- Лжешь, -- Ремус говорил бесстрастно, но Драко предпочел бы, чтобы он сейчас ударил его, нежели продолжал изучать его тело, так словно перед ним находилось нечто внушавшее ему предельное отвращение.
  -- Я не... Пожиратель Смерти... -- прошептал он пересохшими губами, едва сдерживаясь от стыда и ярости. Это проверял профессор Снейп.
  Люпин усмехнулся и взял его за подбородок.
  -- Проверял? Лучше скажи, он делал кое-что другое, но после твоего отца, тебя уже нечем было удивить...
  Он чувствовал, как краснеет до корней волос, Люпин не отпускал его.
  -- Поговорим по-хорошему, Малфой, я не склонен видеть в тебе жертву, и даже не надейся, что я попадусь на эту удочку. Или ты расскажешь мне всю правду, все, что тебе известно...
  Он сделал паузу. Скользнув взглядом вниз по его телу.
  -- Или... я сделаю то, чего мне очень не хочется делать.
  -- Я не знаю...
  -- Да ты не знаешь, -- продолжал он, -- ты еще не понимаешь о чем я говорю, тебе не под силу представить хоть что-то не касающееся твоей задницы, я не собираюсь тебя трахать, Малфой, нет, я просто сделаю тебя оборотнем и тогда тебе уже не выйти из Азкабана до конца твоих дней.
  Драко стоял, опустив голову, не отвечая и даже не дыша.
  -- Ты можешь избежать этой участи, если скажешь все, что знаешь.
  -- Что вы хотите... что я должен сказать?
  -- Можешь одеться...
  Он наклонился, подобрав мантию и сунув ее Драко.
  -- Все, что в последнее время ты слышишь, видишь и чувствуешь. Даже свои сны. И не вздумай лгать, у меня сыворотка правды, -- на его раскрытой ладони блеснул флакон, наполненный прозрачной жидкостью, - Начинай.
  Драко вздрогнул, подумав о том, что будет, если он заставит его проглотить зелье. Все самое тайное, сокровенное, все, что касалось только его отношений с отцом, его связи с Северусом, тех безумных снов, которые он видел в последние ночи, после того, как Снейп вернулся в Хоггвартс, -- все это в подробностях станет известно человеку не только ненавидевшему его лично, но еще и мечтавшему расплатиться с ним за все, что вообще произошло в прошлом.
  -- Я расскажу, но я не могу убедить вас мне верить, -- в отчаянии, он стянул шнурок мантии у горла, так сильно, что закашлялся.
  -- Хорошо, -- удовлетворенно согласился Ремус, -- первое, что ты мне расскажешь, это твои... все, что касается тебя и Вольдеорта, надеюсь, ты уже понял, что я отлично вижу, что тебя связывает с ним нечто большее, чем твоя несостоявшаяся инициация. История с шитаном - только продолжение, я хочу знать все, что ей предшествовало. Итак...
  Он хотел, чтобы вновь ожил его кошмар, от которого веяло ледяным холодом и тьмой... Драко метнулся к постели и присел на самый край, не смея посмотреть на Люпина.
  
  Темнело. Он захлопнул книгу и с удовольствием взмахнул палочкой. В комнате запылали свечи. Отец должен был уже вернуться, но спускаться вниз не хотелось. Он сам придет за ним. Люциус никогда не садился за стол без него. Втайне он сожалел, о том, что мать все еще оставалась в гостях у сестры. Он скучал по ней. По ее рукам, перебиравшим его волосы, и губам, целовавшим его лоб и щеки. По ее аромату и нежному голосу. Наедине с отцом он чувствовал себя более скованно...
  
  -- Попробуй, -- Люциус протянул ему бокал, темно-красные огоньки вспыхнули от пламени свечей, -- это Мэриотт Аврора, -- он задержался, проведя пальцами по тонкому запястью, выглядывавшему из расстегнутого манжета рубашки, -- вино вбирает в себя всю силу, весь огонь вулкана, если хочешь запомнить его навсегда, положи на язык осколок льда.
  Драко медленно глотал обжигающе крепкий напиток, поглядывая на отца. Что-то все же должно было случиться, его сердце бешено забилось от страха и возбуждения... Нет, ничего не будет. Через полчаса он отошлет его спать, а сам, наверняка, поедет на прогулку верхом, ночью он никогда не брал его с собой.
   -- Драко...
   Мальчик вздрогнул, удивленно подняв брови, голова у него кружилась, но он улыбнулся в ответ на улыбку Люциуса.
   -- Чтобы ты хотел получить в подарок, что бы стало для тебя лучшим подарком?
   Он задумался, проглотив остатки вина и взяв кусочек льда, положил его в рот, сосредоточиться и ответить на этот вопрос было теперь почему-то необычайно сложно.
  Люциус молча следил за ним. Все вокруг расплывалось и тонуло в горячем полумраке. Объятия и губы, целовавшие его шею и щеки, Драко запрокинул голову, прижимаясь к нему теснее, и чувствуя, как его подхватывают на руки... нужно было извиниться за эту слабость перед отцом, вино было очень крепким, нельзя было пробовать его, но ведь он сам предложил ему...
  Прежде мать приходила и помогала ему раздеться, он был еще ребенком, но с начала его учебы в Хоггвартсе она стала покидать его комнату до того, как он ложился в постель...
  
  Ему слишком долго пришлось ждать, с того самого момента, как из ребенка Драко постепенно стал превращаться в капризного манерного подростка, испытывавшего безумное благоговение и страх перед ним. Глаза Люциуса потемнели при виде обнаженного расслабленного тела, он встал на колени рядом с постелью, наклонившись над ним и вдыхая запах влажной кожи, он была совсем нежной, прозрачной тонкие темно-синие дорожки просвечивали сквозь нее на бедрах. Это было единственное тело, которому он безумно боялся причинить боль, единственное, настолько открытое и беззащитное перед ним... мальчик не был возбужден, Люциус взял в рот еще мягкую плоть, просунув ладони под ягодицы и пожимая их в такт скользившим вверх и вниз движениям губ и языка. Драко внезапно забился под ним, пытаясь сопротивляться, Люциус тут же высвободил руки и прижал его к постели, вскинув голову. На гладкой покрасневшей головке выступила густая мутная капля...
  Только почувствовав, что раздвигавший его член вошел так глубоко, что больнее ему уже все равно не могло быть, Драко затих, прекратив стонать, дыхание стало ровнее. Люциус знал, тысячи способов заглушить боль и усилить удовольствие, двигаясь очень медленно и глубоко, задевая то чувствительное местечко внутри, от которого нарастая, одна за другой до самого горла расходились горячие волны возбуждения. Пальцы неторопливо ласкали соски, член.
  -- Тише, не бойся, спокойнее... дыши, просто позволь мне это делать...
  Драко закусил руку, зажмурившись и чувствуя, как его захлестывает вспышка наслаждения.
  Он вздохнул, вжавшись в подушки. Люциус кончил почти одновременно с ним от ощущения сжавших его внутри мышц, и молча лег рядом с ним. Драко уткнулся в его плечо отца, опьянение прошло, и как ни странно прошла и мучившая его весь вечер неловкость.
  -- Когда я... скажи, наверное...
  -- Что? - Люциус приподнялся на локте, погладив по щеке и улыбнувшись. Если он когда-то и мог понять и оценить смысл всегда казавшегося ему нелепым слова "счастье", то именно теперь, в тишине спальни с задернутыми темно-красными шторами, он получил все, что хотел, больше у него не оставалось неосуществленных желаний, несбывшихся надежд. Его даже не беспокоило долго ли продлится это наконец наступившее золотое время. Его сын, самое дорогое, самое близкое ему существо на свете теперь был его другом, его любовником.
  -- Я должен буду стать Пожирателем Смерти, слугой Нашего Лорда...
  Люциус нахмурился и, не отвечая на вопрос, поднялся с постели, накинув халат.
  -- Поговорим позже.
  -- Но ведь так будет... -- Драко посмотрел за захлопнувшую дверь и, прижавшись к подушке, вдохнул прохладный едва уловимый запах, оставшийся от отца.
  
  Он сидел за завтраком с припухшими от поцелуев губами, чуть более бледный чем, обычно, вымотанный, но сияющий от счастья.
  -- Мы едем завтра, -- Люциус внимательно наблюдал за сыном, тот почти ничего не ел, не притронулся даже к десерту.
   -- А мама? - растерянный светлый взгляд остановился, но Драко тут же опустил голову.
   -- Вернется послезавтра, отправим ей письмо, - он сделал паузу и затем добавил, осторожно взяв его за подбородок, -- У тебя самые красивые глаза, Драко, глаза рассвета.
   Мальчик покраснел от смущения.
   Люциус отодвинул тарелку.
   -- Что с тобой?
  -- Ничего, совсем ничего, болит голова. Нам обязательно, может мне...
  Он лгал так откровенно неудачно, что это было совсем не похоже на него.
   -- Ты поедешь со мной, я тебя уже предупреждал.
  Поедет, потому что ни на день, ни на минуту он не желает разлучаться с ним, довольно и того, что он проводит большую часть года в Хогвартсе. Это время принадлежит ему. И только ему. Теперь, когда с начала их связи не прошло и полутора месяцев, он не оставит. Ему необходимо поступать именно так ради блага сына, Азкабан не лучшее время для завершения летних каникул, но Драко следует увидеть это место.
  
  -- Отец взял меня с собой в Азкабан. Там он должен был дождаться разрешения от Фаджа. Он хотел увидеть там одного... -- внезапно его охватил страх, сейчас здесь, он согласился сделать то, что не могло быть названо никак иначе, кроме как предательством, он сообщал ему то, чего не должен был делать...
  -- Ты не забыл, что тебя ждет? - голос Люпина заставил его взять себя в руки.
  -- Я... был с ним. В Азкабане. С собой у меня была тетрадь... я взял ее из сейфа отца, с тех пор, как мы... как он... в общем он позволял мне бывать в его кабинете, после того, что случилось в школе, я подменил ее такой же...
  -- Это был дневник Риддла?
  Драко кивнул.
  -- Но он потерял свою силу, он был мертв, -- уточнил Люпин.
  -- Не совсем, я потом понял, что я мог разговаривать с ним. С Темным Лордом. Отец ничего не знал, потому что я прятал его и скрывал от него все что, происходило... В Азкабане нам пришлось задержаться. Разрешение не приходило довольно долго. Отец даже хотел вернуться. И я часто оставался один, тогда я был с ним, в его... доме.
  -- Где это было?
  -- Очень далеко, там всегда была ночь, значит очень далеко, но, может быть, мне это только казалось. Он обещал мне, что я стану его наследником, он хотел передать мне все тайны темных искусств.
  -- В обмен на что?
  Драко обхватил плечи руками и сжался так, будто ему было нестерпимо холодно, Ремус видел, что его бьет дрожь.
  -- Ничего только... я должен был делать все, что он хотел. И мне казалось, что когда он брал меня, я должен был умереть, это было не так, как с отцом, страшнее, но и желаннее, если бы он захотел, чтобы я отдал ему свою жизнь, то я бы согласился не задумываясь.
  -- Но ему не нужна была твоя жизнь, -- прервал его Люпин, -- ему нужны были твои силы. Чтобы снова найти способ воплотиться. Впрочем, у него потом появился более, подходящий способ...
  -- Отец не замечал некоторое время, он полагал, что я плохо переношу близость дементоров, его это раздражало...
  Люпин уставился на окно, перестав на мгновение слушать то, что говорил Драко.
  "...взять ребенка в Азкабан, о чем можно думать, поступая так, нет, Люциус, ты заслужил все, что тебе досталось..."
  -- он хотел... но я сопротивлялся, он заставился меня лечь на постель, и я сказал, что буду кричать, если он не оставит меня... он ударил меня. Когда отец хотел меня, он не мог отказаться от этого... и я дал ему трахнуть себя. Но сам думал только о том, что он уйдет, и я снова буду с дневником один. Но он исчез... я его не нашел тогда нигде.
  -- Он не исчез, просто смотритель Азкабана был другом Грюма, и уж он не спускал с тебя глаз, он понял, в чем было дело и забрал дневник. Ему ты обязан тем, что все еще жив.
  Драко смотрел на него со смешанным чувством стыда и изумления.
  -- Он?
  Люпин хотел было подняться со стула, но тут же вспомнил о потолке и так и не тронулся с места.
  -- Да. Но все же ты получил нечто худшее, чем просто инициация, вот почему твоему отцу было так легко выторговать для тебя это исключение, Вольдеморт уже инициировал тебя, ему не нужна была никакая церемония, он имел с тобой прямую связь. Это он внушил тебе желание вскрыть заклятие в кабинете и высвободить шитан.
  -- Но он убил бы меня!
  -- Ничего подобного, не это ему было нужно. Ты только орудие, средство замедленного действия, чтобы уничтожить Гарри.
  -- Нет... -- он помотал головой, на лбу его выступила испарина, -- нет, этого не может быть...
  -- Это так, -- Люпин резко повысил голос, -- и никак иначе. Тем более я вынужден буду...
  Он умолк, прислушавшись к шуму за дверью, но ни шагов, ни голосов не доносилось.
  -- ...у меня просто нет выхода, только так я могу избавить от тебя Гарри и...
  -- Не нужно, Ремус! -- дверь отворилась внезапно, Драко вскочил с постели.
  -- Северус!
  Снейп направил палочку на Люпина.
  -- Не заставляй меня угрожать тебе.
  -- Я получил твое письмо, -- он кивнул Драко, -- конечно, я пренебрег дисциплиной, но боюсь я успел во время иначе, ты, -- он глянул на Ремуса, -- точно никогда бы не смог бы простить себя.
  -- Его использует Вольдеморт, хочешь погубить всех нас, или может, ты сам с ним сговорился?
  -- Оставь нас, Драко, -- Северус распахнул дверь, многозначительно кивнув Люпину, -- просто выйди.
  Юноша как был босиком прошел по комнате и вышел на лестницу. Снейп прикрыл дверь и опустил палочку.
  -- Сколько еще ты собираешь помнить то, что давно осталось позади? - не посмотрев на Ремуса, он подошел к темному окну.
  Если в Хоггвартсе обнаружили его отсутствие, Дамблдор вряд ли примет его оправдания.
  -- Я ничего помню... речь идет об элементарной безопасности...
  -- О том, что тебе не терпится заявить свои права, -- в голосе Снейпа звучала насмешка, -- на слизеринского ублюдка. Два ублюдка это слишком много для твоего великодушия, Лунатик, да?
  Ремус, в одно мгновение оказавшись у него за спиной, схватил его за плечи.
  -- А, может, мне тебя стоит превратить в оборотня, Северус, -- Снейп прислушивался к этому шепоту с замиравшим сердцем, -- ты так долго готовил мне противоядие, так много об этом знаешь, ты даже не боишься меня, или боишься меньше, чем все остальные, а кто остальные? Мои друзья мертвы, ты остался одни, одним мой враг. Но все же мой... -- он прижался к нему всем телом, -- так ты...
  "Тебя не за что любить, таких, как ты предпочитают жалеть, чаще презирать или ненавидеть, но любить,... а я люблю, и вероятно, любил бы и раньше, меня не отталкивает твое безобразие, эти вечно грязные волосы, руки с въевшимся под ногтями соком аира, сухая серая кожа, но ты так хорош когда, забываешься, Северус, ты никогда не сможешь увидеть себя моими глазами, потому в эти минуты ты не хочешь ничего, кроме того, чтобы твой анус сжимался вокруг моего члена, ничего кроме моих губ, согревающих тебя, когда ты стонешь от каждого прикосновения..."
  -- Я мог бы принять это как эквивалент прощения.
  -- Прощения? - Ремус тихо рассмеялся, -- я забыл, что ты видишь мои мысли...
  -- Сейчас это было совсем не трудно, но мне немедленно придется возвратиться в Хоггвартс. Впрочем, если...
  
  Драко подождал еще полчаса. В доме не было слышно ни звука, тишина была и за дверью. Он постучал, но так и не услыхал ответа. Наконец он решился заглянуть внутрь. Все оставалось на месте, не было только ни Снейпа, ни Люпина. Комната была пуста.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"