Мама?
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
"Ты знаешь историю Матье Беламона и великого предательства в Чейдинхоле? Убей мать мальчика, и месть пробудится в сыне..." пишется
|
...Ein Schrei wird zum Himmel fahren,
Schneidet sich durch Engelsscharen.
Vom Wolkendach fДllt Federfleisch
Auf meine Kindheit mit Gekreisch...(1)
(Rammstein, "Mein Teil")
Пролог
Мама?
Ты помнишь, как все началось?
Помнишь?
Высокий человек, завернутый в грязную безразмерную хламиду, стоит на коленях перед маленьким алтарем. На алтаре, на серебряном подносе - некогда роскошном, а теперь заметно помятом и покрытом черными пятнами патины - лежит человеческая голова.
Женская.
С первого взгляда, несмотря на явные отчаянные попытки сохранить её, становится ясно, что эта голова рассталась с телом настолько давно, что уже невозможно доподлинно определить, как выглядела её обладательница при жизни.
Порченая тлением кожа неоднократно и обильно смазана маслом. Полуразложившиеся губы ссохлись и вывернулись наружу, обнажая в кривом оскале десны и зубы. Тонкие ломкие волосы давно потеряли цвет, свалялись, несмотря на заметные попытки расчесать их, и частично выпали, обнажая череп.
Но тот, кто стоит на коленях перед алтарём, слезящимися глазами жадно вглядываясь в полуразложившееся лицо, ничего этого не замечает.
Поговори со мной, мамочка. Поговори со мной.
Человек начинает раскачиваться взад-вперед и, давясь смехом и всхлипами, бормочет:
- Милосердная Матушка... пошли мне свое дитя... ах-ха-ха-ха-ха... ибо грехи недостойных... Милосердная Матушка... пошли... милая матушка...
Внезапно он резко подается вперед, приникая к алтарю, и, почти касаясь губами обнажившейся скуловой кости, пахнущей маслом - и почему-то печеньем c корицей - шепчет, осторожными невесомыми касаниями поглаживая ломкие бесцветные волосы:
- Они заплатят. ОН заплатит. И все они. Все, до одного...
Глава 1
Весь день лил дождь. Как зарядил с самого утра, так с тех пор и лил, не переставая ни на минуту. Матье вздохнул: время такое - сезон осенних штормов. Осень, она везде осень. Даже на Золотом Берегу, который многие приезжие называли "благословенным краем".
Матье шмыгнул носом и плотнее завернулся в драный отцовский дублет - стылый сырой ветер с Абессинского моря пробирал до костей. Впрочем, это не слишком помогло. Но возвращаться домой подросток не хотел - у отца случился очередной приступ дурного настроения. Белламонт-старший и так-то никогда не отличался добротой, особенно, будучи нетрезвым - что, кстати, в последнее время случается все чаще и чаще - а в последние дни он какой-то особенно хмурый. Словно ждёт какого-то важного известия, а его все нет. Да еще, как назло, кто-то срезал у него кошель с пояса... с жалованием за три месяца...
К счастью, мать осталась в замке - Матье сам бегал предупредить ее. И, разумеется, не торопился явиться домой сам, предпочтя отсиживаться в порту, на старых ступенях "гостиницы для моряков" под характерным названием "Кубрик". Конечно, портовый район не самое благополучное место, даже при свете дня... а подростку так тем более тут нечего делать, но мальчишка не спешил искать другое убежище. На маяке, конечно, тепло и сухо, но вот спрятаться от отца, пребывающего в дурном расположении духа, там затруднительно. К тому же рука у отца тяжёлая, а на наказания он никогда не скупился, щедро раздавая тычки и подзатыльники, от которых звенело в голове и порой темнело перед глазами. Матери приходилось и того хуже - её отец избивал куда более жестоко: до кровавых брызг, а порой и до хруста костей. Неважно, был он пьян или трезв - становиться в такие моменты между ним и его жертвой было попросту опасно. Это Матье уяснил на собственной шкуре: последние три года его затылок люто ныл на перемену погоды. Именно тогда он в первый раз попытался вступиться за мать...
...Матье десять. Недавно отец запретил ему приходить по ночам и, спасаясь от страшных снов, забираться в родительскую постель, сказав что, что он уже взрослый... а взрослые мужчины не прячутся за материнскими юбками от своих страхов. Однако сейчас Матье торопливо шлёпает босыми ногами по холодным каменным ступенькам, направляясь именно туда, где ему с недавних пор появляться запрещено.
Отец, скорее всего, будет на маяке до утра. Ночь неспокойная, так что он должен будет следить, чтобы сигнальный огонь не погас. И спать не ляжет. Потому что, если маяк потухнет, какой-нибудь корабль может разбиться или сесть на мель. И тогда граф Умбранокс будет очень сердит. Отца могут даже казнить...
Отрубят ему голову... как тому разбойнику...
Словно соглашаясь с этой мыслью, в стену с гулом ударяет особенно сильная волна, отчего маяк тяжко вздрагивает и словно бы стонет. Матье зябко передёргивает плечами и уже бегом мчится к родительской спальне. Прочь, скорее прочь, пока шёпот из сна не начал снова звучать из темных уголков за спиной.
Но увиденная в родительской спальне картина оказывается куда страшнее любого его кошмара. Отец, который должен в это время быть наверху, стоит посреди разгромленной спальни и с любопытством рассматривает кучу тряпья у себя под ногами. Потом делает большой глоток из зажатой в руке бутылки и, покачнувшись, небрежно ворошит эту кучу носком сапога. В ответ слышится стон и мальчик вдруг понимает, что это не просто ворох замызганных тряпок, а его мать, скорчившаяся на полу в странной изломанной позе.
Старший Белламонт снова заносит ногу для пинка и Матье бросается вперед, крича:
- Отец! Отец, нет! Не бей маму!
- Назад, щ-щенок! - бешено рычит тот.
Белламонт-старший пьян и зол. Слишком много вина, чтобы рассуждать здраво. И слишком много злости. И ненависти... к щенку, которого он за десять лет почему-то ни разу не назвал сыном. К жене, его же стараниями утратившей прежнюю красоту. Почему? Он не знает. Но её не может не быть, а значит, она есть... просто он её не помнит.
- Назад, я сказал!
Но Матье не слышит. Он вообще не замечает ничего, кроме кровавых пузырей на разбитых губах силящейся подняться матери. Мальчик не знает, что это значит, но что-то внутри - не человеческое, звериное - подсказывает: что-то страшное. И это сделал отец.
Поэтому, когда отцовская рука ловит его за воротник ночной рубашки, мальчик изворачивается и что есть мочи вцепляется в эту руку. Зубами. Как звереныш.
Короткая острая боль в затылке, тихий голос, похожий на мамин:
"Добро пожаловать, мой мальчик!"
И ощущение еще одного взгляда - осторожного, но заинтересованного - откуда-то сбоку. Почему-то Матье кажется, что у смотрящего желтые змеиные глаза...
Тогда он пришел в себя только через две недели забытья. Главу семьи Белламонт посадили в замковую тюрьму: штраф за любовь к чесанию кулаков об жену и сына оказался намного больше скромного жалования смотрителя маяка. Матье жалел только о том, что пробыл он там недолго. Тем не менее, после этого отец опасался поднимать руку на жену, ограничиваясь тяжелыми взглядами.
Мимо, покачиваясь, прошел норд с причалившего днем кнорра, и Матье поспешил вжаться в обшитую досками стену, надеясь, что тот слишком пьян, чтобы что-то заметить, и не придется выскакивать из-под навеса под холодные струи дождя или скрываться "в объятиях Тени", становясь невидимым. Полезное умение, жаль только что воспользоваться им можно только один раз в день. Нордов Матье не любил особенно - они много пили, громко орали и часто дрались по поводу и без оного. Сын смотрителя маяка провел в портовом районе большую часть жизни, считая его вторым домом. Имперские галеоны и бриги, скайримские драккары и кнорры, барки и карраки из Хай Рока, хаммерфелльские фелуки, одномачтовые каботажные шлюпы, бригантины и баркетины - все виды кораблей, когда-либо заходивших в порт Анвила, мальчишка знал и мог указать, не ошибившись. Знал он и большую часть моряков, ходивших на них, и портовых шлюх, у которых эти моряки оставляли свое золото. А еще он знал, от кого из этих самых моряков нужно держаться подальше - некоторые, к счастью, очень немногие, были вовсе не против заменить женщину тощим мальчишкой-подростком. И большинство этих "некоторых" сходили на берег именно со скайримских судов.
Особенно злой порыв ветра бросил в лицо целую пригоршню холодных капель, попутно выдув остатки тепла, и Матье решился. Его, конечно, ни разу не поймали и даже не заметили, но уж если поймают... держа в голове эту мысль, он ужом проскользнул за дверь "Кубрика" - прочную, добротную, совершенно не подходящую к тронутым гнилью дощатым стенам. Но мало кто знал, что непрезентабельный вид "гостиницы" - тщательно поддерживаемая маскировка. По крепости стен "Кубрик" мог посоперничать со знаменитым особняком Лоргрена Бенируса - после смерти хозяина-некроманта дом уже почти столетие стоял заброшенным, но разрушаться не спешил. И не только стен. В "гостинице для моряков" останавливались контрабандисты, пираты и многие другие, кто был не в ладах с законом. В этих стенах контрабанда обменивалась на золото, а то, в свою очередь - на скууму, чтобы здесь же её и употребить. И, если верить ходившим о "Кубрике" слухам, здесь же заключались тайные сделки и вообще творилось такое, за что законы Империи предписывали, в лучшем случае, ссылку в далекий негостеприимный Морровинд. К темным эльфам. В худшем - приговаривали к смертной казни через обезглавливание.
Матье с содроганием вспомнил ту единственную смертную казнь, на которой ему довелось присутствовать. В Анвиле подобное случалось нечасто, поэтому посмотреть обычно собирался весь город. Включая детей. Пятилетнего Матье привел отец, тогда еще не заглядывавший на дно кувшина. В тот несчастливый день помощник анвильского палача слишком неаккуратно поставил корзину возле плахи и, когда отрубленная голова казнённого разбойника упала на низкий бортик, та перевернулась. Прокатившись по помосту, голова приземлилась прямо под ноги мальчику, по прихоти судьбы - на срез шеи, да еще и лицом к зрителям, клацнув окровавленными зубами в посмертном оскале. Матье до сих пор иногда снилось, как поворочавшись в глазницах, словно напоследок оглядывая собравшихся, страшные выпученные глаза обращаются к нему...
Воровато оглядевшись - не заметил ли кто - мальчишка осторожно прокрался вдоль коридора к полутемному залу, занимающему большую часть первого этажа "Кубрика". Вторую половину занимали комнаты владельца гостиницы, старого Моне, с дочерью Мирабель. Последняя, кстати, была частой гостьей в комнатах на верхнем этаже - в той его части, которая была отведена под "номера" над общим залом внизу. За последние три года Матье не раз бывал там. Как и многие другие мальчишки из здешних трущоб, по просьбе капитанов, подкрепленной, как правило, серебряным септимом - ого-го, какие деньжищи! - охотно соглашавшиеся отыскать очередного загулявшего матроса до отплытия. Ничего особенного "номера" не представляли - крошечные грязные каморки с хлипкими дверьми, вышибить которые можно было не слишком крепким пинком. В каждой - низкий засаленный топчан, а то и вовсе - охапка соломы. Да еще грубо сколоченный табурет, на который можно сложить пожитки. В лучшем случае, покосившаяся тумбочка с давно оторванными дверцами. Вот и все удобства. А тонкие стены из рассохшихся от старости досок давали любому желающему не только подслушать, но и иногда подсмотреть, чем занят временный обитатель той или иной комнаты. Особенно, если он там не один. Именно так Матье почерпнул многие знания о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются одни. Или между мужчиной и мальчиком - такое ему тоже довелось увидеть. Впрочем, последнее ничего, кроме отвращения не вызвало - Матье искренне не понимал, зачем моряку понадобилось засовывать "копье" туда, откуда вываливаются вонючие нечистоты? Гадость какая... Да и зареванная конопатая физиономия мальчишки - подростка из здешних трущоб, какие во множестве шныряли в порту с мелкими поручениями и в поисках всяческих подработок - ясно давала понять, что действо не только мерзкое, но и довольно болезненное. По крайней мере, для младшего из его участников. И хотя конопатый потом вышел из каморки, сжимая в кулаке несколько серебряных монет, сам Матье решил, что таким способом зарабатывать точно не станет. Хотя деньги им с матерью были очень нужны. Даже после того как отец, выйдя из тюрьмы, вернулся к своим обязанностям смотрителя маяка.
Зал был пуст - ни посетителей, ни самого Моне. Про Мирабель и говорить нечего - она наверняка наверху с очередным моряком. Точнее, под ним. Мальчишка огляделся, размышляя о том, не рискнуть ли ему подняться наверх. Если удастся не столкнуться на лестнице с кем-нибудь из постояльцев - или не приведи боги с самим Моне или его потаскухой-дочерью - можно будет устроиться в одной из незанятых комнат и пересидеть до утра. А при некотором везении даже немного поспать.
Удача была сегодня на его стороне - ни на лестнице, ни в узком коридоре второго этажа никого не было. Из-за одной двери до крадущегося мальчишки донеслись тихие стоны и приглушенное бормотание, но Матье не стал ни прислушиваться, ни искать подходящую для подглядывания щель. Наличие незанятой каморки, в которой можно укрыться, интересовало его сейчас гораздо больше.
А вот приотворенная дверь в "закрытую" часть второго этажа оказалась сюрпризом.
Что там находится, никто не знал. Никто, кроме владельцев и тех немногих избранных, кому довелось там побывать. Простая матросня и мальчишки из портовых трущоб в число посвященных в тайну, разумеется, не входили. Однако Матье как-то подслушал болтовню нескольких стражников, будто бы в закрытой части второго этажа постояльцы "Кубрика" предаются каким-то "запретным удовольствиям". Что они имели в виду, мальчишка не понял - единственным известным ему "запретным удовольствием" было употребление скуумы, но бутылочку этого... этой жидкости мог приобрести даже он. Благо, продавцов он знал, как и расценки. Более того, этих же продавцов знали и анвильские стражники, регулярно, к слову, получающие от них за молчание щедрую мзду. Некоторые из них брали часть платы товаром. Матье видел двоих таких, здесь же, в "номерах" "гостиницы для моряков" - старый Моне, вопреки собственным заявлениям, сдавал комнаты и для "сухопутных крыс". Не для всех и не в открытую, но все же.
Внизу хлопнула дверь, послышались шаги. Замерший, было, на миг Матье торопливо юркнул в приоткрытую дверь и заметался, ища укрытие. Закрытая часть второго этажа была ему незнакома, да и вообще он предпочел бы прятаться не здесь. Но выбора не было - судя по шагам, пришелец сейчас поднимался по лестнице, а, значит, выскочить в безопасную "общую часть" Матье не успеет. И уж тем более не успеет отыскать там убежище. Значит... придется прятаться здесь. И молиться Девяти, чтобы его не нашли.
В закрытой части оказалось всего две двери. И одна была так же приглашающе открыта.
Ничего особенного в ней на неискушенный взгляд мальчика не оказалось. Богатое убранство могло бы привлечь его внимание, не будь он так обеспокоен поиском надежного укрытия. Таковое отыскалось практически сразу - широкая кровать на низких ножках. Взрослому там было бы не спрятаться, но некрупный тощий мальчишка проскользнул под неё без особого труда, мимоходом подивившись отсутствию пыли. И замер, стараясь дышать потише.
Шаги приблизились и, к ужасу Матье, остановились перед дверью в ту самую комнату, где он спрятался. А в следующее мгновение в поле его зрения появилась пара ботинок из свиной кожи, когда-то неплохих, но уже сильно изношенных. До носа Матье донесся смрад перегара от дешевого вина и мальчишка безмолвно скривился - от отца, сколько он помнил, несло точно так же. Владелец ботинок шумно вздохнул и опустился на кресло, скрипнувшее под его весом. С полминуты он сидел неподвижно, потом начал нервно притопывать.
Второй визитер появился почти бесшумно. И совершенно неожиданно. Пара мягких черных сапог просто соткалась из воздуха прямо перед кроватью, напугав Матье - и, судя по судорожному вздоху, не только его. Мальчишка едва не выскочил из своего убежища, одновременно укрывшись в объятиях Тени - если дверь все еще открыта, его никто не увидит, главное, ни за что не хвататься... Но какая-то сила удержала его, буквально приковав к месту, а заодно надежно запечатав рот.
- Мать Ночи услышала твои молитвы...
Негромкий глубокий баритон гостя разорвал тишину.
- Я... я рад, - услышав этот голос, невидимый Матье едва не подпрыгнул в своем убежище - отец?!
- Вот... ав-ванс, - человек с голосом отца испуганно заикаясь, завозился, видимо, доставая деньги, - как и договорено. А... а к-когда..?
- Жди, - коротко уронил неизвестный.
Черные сапоги вдруг исчезли из вида, словно растворившись в воздухе, однако мальчишка видел расплывающийся, но узнаваемый контур - замаскировавшись, незнакомец никуда не делся, только отошел к стене. Обладатель отцовского голоса и ботинок из свиной кожи шумно и с явным облегчением вздохнул, вновь наполнив комнату тошнотворным винным смрадом, с кряхтеньем встал с кресла и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Матье лежал ни жив, ни мертв, ожидая, когда уйдет и второй, прячущийся под маскировочными чарами. Однако тот не спешил. Прошелся по комнате... и неожиданно дернул на себя покрывало, заглядывая в убежище мальчика.
- Хм... - пробормотал он, - все-таки показалось...
Дверь открылась вновь, по коридору едва слышно прошелестели шаги и Матье с облегчением выдохнул - повезло. Выкарабкавшись из-под кровати, он юркнул в приоткрытую дверь и метнулся в "обычную" часть "Кубрика", даже не пытаясь осмотреться. Ему хотелось как можно быстрее убраться из этого места. И как можно дальше.
Глава 2
Наутро Матье не вспоминал о ночном приключении. Стоящая перед ним на столе тарелка горячего супа интересовала его гораздо больше. Можно было сосредоточиться на еде и ни о чем больше не думать. К примеру, о том, кто все-таки был тот человек, чей голос был так похож на отцовский, и о чем он договаривался с загадочным незнакомцем. Или зачем на днях отец приводил к ним в дом другую женщину, заставив мать подать им вино и перестелить постель. А потом... подросток недавно видел, как скайримский волкодав, видимо, сбежавший с псарни при замке, запрыгнул на облезлую сучку из портовых шавок. И "мощно засадил", как говорили собравшиеся вокруг матросы, свистом и хохотом подбадривавшие пса, прямо на ступенях "Кубрика". Сучка визжала и вырывалась, а им было весело. Некоторые, теребя завязки на штанах, отходили за угол гостиницы. Матье знал, для чего - в порту можно всякое увидеть. И найти. Если не попадаться на глаза. Но уж это он умел.
Подросток ухмыльнулся, подумав, понравилось бы отцу сравнение с собакой. И, опустив руку под стол, тайком от суетящейся рядом матери погладил пах - подглядывание за моряками было познавательным. Вот доест и пойдет на маяк - там сейчас никого... холодно, правда...
А сучка та, кстати, вскоре сдохла...
Дверь громко хлопнула, впуская холодный сырой ветер и Белламонта-старшего, весело насвистывающего популярную у моряков "Красавицу Вэйреста". Это насторожило Матье. Настолько, что мысли о маяке вылетели из головы - слишком уж велик был контраст по сравнению с предыдущими днями. Особенно, когда подросток заметил взгляд отца, направленный в спину матери. Тяжелый. Недобрый. Полный мрачного предвкушения.
Что он задумал?
Затылок вспыхнул болью. Снова. Как тогда, три года назад, за миг до того, как он на две недели провалился во тьму беспамятства. Матье успел вскинуть руку, прежде чем осознал, что боль эта - не настоящая. И, торопливо состроив угрюмую гримасу, сделал вид, что чешет спрятанный под волосами шрам...
А вечером, пользуясь тем, что отец ушел в город, неохотно буркнув, чтоб не ждали, мальчик сделал то, чего не делал последние три года - тихо, чтобы не разбудить уснувшую мать, пробрался в родительскую спальню. Зачем? Он и сам не знал. Но чувствовал, что так нужно.
Сидеть в отцовском кресле оказалось неожиданно уютно. Матье поджал стынущие ноги и, закутавшись в лежавшую на нём медвежью шкуру, свернулся калачиком, разглядывая лицо спящей матери. В свете короткого огарка свечи, укрытой от сквозняков стеклянным колпаком на столике у ног маленькой статуэтки богини Дибеллы, лицо женщины и её изъеденные щёлоком руки, лежащие поверх тонкого одеяла, казались тонкими и почти прозрачными. Словно услышав его возню, мать болезненно застонала, переворачиваясь на спину, и Матье испуганно затаился. Только когда её дыхание снова выровнялось, подросток позволил себе тихонько выдохнуть - повезло. Конечно, его укрывала тень от ширмы, разделяющей спальную и, как выражался отец, "рабочую" половины комнаты, но будить мать, вымотавшуюся за день работы в замковой прачечной, было совестно. И Матье плотнее свернулся в кресле, закопавшись в огромную шкуру с головой.
Открывшуюся дверь он, придремав, заметил не сразу. Как и незваного гостя - тот казался частью ночи, уплотнившимся сгустком мрака, зачем-то принявшим форму человека. Чёрная кожа мягких сапог и перчаток, чёрная ткань одежды, черные длинные волосы, схваченные на затылке шнурком - это стало видно, когда незнакомец, оглядывая скудно освещённую комнату, повернул голову - и черные глаза, в свете догорающей свечи показавшиеся провалами в Бездну. Ту самую, о которой на днях в своей проповеди говорил заезжий жрец в храме Дибеллы. Скуластое лицо неизвестного показалось мальчику неестественно красивым, в особенности крупноватый нос с горбинкой, сделавший незнакомца похожим на хищную птицу. Вроде тех воронов, что поселились под крышей храмовой колокольни. И от этого охвативший Матье при виде незнакомца страх стал ещё сильнее - ему вдруг представилось, что в безопасное прежде жилище семьи смотрителя маяка пришёл даэдра. Сейчас он войдёт и достанет свой чёрный меч, с которого падают капли горящей крови... Кресло отца, еще недавно бывшее таким уютным, сейчас, когда один из ночных кошмаров ожил, вдруг показалось совсем небезопасным. И, когда страшный гость на миг отвернулся, мальчик бросился вперёд, юркой рыбкой ныряя в пыльную темноту, и усердно заработал локтями, торопясь скрыться от чьих-либо взоров... и в то же время просто сильно вздрогнул... и остался на месте, сжавшись под укрывающей его шкурой.
Тень колыхнулась, укрывая испуганного мальчика покровом незримости...
Словно услышав мысли притаившегося подростка, неизвестный мягко, как кот, прошёл в комнату и, шагнув к кровати, на которой спала вымотавшаяся за день женщина, беззвучно потянул из ножен меч.
Самый обычный. Стальной. Короткий прямой клинок имперского образца, какой может выковать любой кузнец-оружейник. И без страшных кровавых пятен на лезвии. Такие мечи имелись у большинства наёмников, которые время от времени наведывались в Гильдию Бойцов Анвила. А значит, незваный гость - человек. Такой же, как отец.
Матье, судорожно всхлипнув, открыл, было, рот, готовясь завопить во весь голос, будя ничего не подозревающую мать... но незнакомец вдруг резко развернулся к нему. Черные глаза-провалы настороженно сощурились и теперь немигающим взглядом обшаривали кресло со скорчившимся в нем под шкурой Матье, а их обладатель замер на месте. Но несколько мгновений спустя, по-видимому, так и не увидев затаившегося ребенка, едва слышно, но с заметным облегчением выдохнул:
- С-ситисс...
И челюсти Матье сомкнулись сами собой, нарождающийся крик застрял в горле, остановленный этим незнакомым свистящим словом, а сам он застыл, скованный охватившим его ужасом, не в силах даже вздохнуть - он узнал голос. Звучный глубокий баритон посланца таинственной "Матери Ночи", услышанный им вчера в "Кубрике".
Короткий клинок светлой стальной молнией взлетел к потолку, прорезая душный сумрак...
...Медленно, словно во сне, в растекающуюся из-под изголовья кровати темную лужу опускались перья из вспоротой подушки. Брезгливо фыркнув, убийца с той же кошачьей грацией бесшумно покинул комнату. А сам Матье, немой и незримый, остался смотреть на невесомые пушинки, оседающие на резко побледневшем и заострившемся лице матери, на темную каплю крови, лениво стекающую по её щеке, больше всего на свете мечтая по-девчоночьи пронзительно завизжать...
Только когда в спальню вошел воровато озирающийся отец, мальчику удалось с силой вдохнуть тугой колючий воздух, услышав нервозно-довольное:
- Наконец-то...
...Похороны Матье запомнил урывками. Тихие шепотки горожан об убийстве. Рассказы о Мораг-Тонг из далёкого полусказочного Морровинда и о Тёмном Братстве. Сплетни городских кумушек о причинах убийства и мрачнеющее лицо отца...
Лучше всего запомнился странный, роскошно, но чудно одетый пожилой господин с аккуратной седой бородкой. Он держался в стороне от пришедших проститься с покойной, легкомысленно поигрывая изящной тростью, и почти по-кошачьи жмурился, чему-то улыбаясь и глядя на солнце. Уже позже, когда все разошлись, этот господин вдруг оказался рядом с Матье, протягивая ему большой красный леденец на палочке...
Живя рядом с портом, мальчик давно привык сторониться незнакомцев и не принимать подарки, но... Красная блестящая конфета так соблазнительно маячила перед лицом, а чуть хрипловатый голос старого чудака искрился весельем...
И холодным любопытством блестели золотые змеиные глаза с узкой вертикальной щелью зрачка.
Нет, все-таки серые. Тёплые и... сочувствующие? Человеку с такими глазами хотелось доверять.
Леденец оказался земляничным. Но слишком уж сладким. Приторным... На жаре конфета быстро подтаяла, пачкая пальцы в густо-красный сироп, похожий на кровь. Сосредоточенно облизывавший леденец Матье почти не вслушивался в слова что-то рассказывавшего старика, думая больше о том, что руки теперь грязные и липкие, во рту сладко и хочется пить... а еще очень жарко и тяжело о чем-то думать, потому что мысли тоже стали какими-то тягучими... как сироп... и липкими, как леденец. Приторно-красный земляничный леденец...
На прощанье старик наклонился и зачем-то поцеловал его в лоб.
А затем скрылся из вида прежде, чем мальчик сумел собраться с мыслями и спросить, кто же он все-таки такой.
Глава 3
Несколько недель спустя после похорон Матье вновь сидел на ступеньках "Кубрика", дрожа от холода и размышляя о том, где взять денег. Старший Белламонт и так-то последние три года денег матери почти не давал, а теперь, похоже, вовсе тяготился присутствием сына и тратить на него хоть один медный септим, похоже, не собирался. Хорошо хотя бы, что прочь из дому не гнал, но Матье дураком не был и прекрасно понимал, что это - всего лишь вопрос времени, а потому уже привычно старался не попадаться отцу на глаза. К тому же все деньги сейчас уходили на выпивку и шлюх - Белламонт-старший праздновал избавление от ненавистной жены, каждый вечер приходя домой "на бровях" и в обнимку с очередной развесёлой девицей из "Полного Кубка", корчмы, недавно выкупленной приезжими братьями-босмерами. Там гуляли те из горожан, кому не по карману было веселье в "Графском Гербе" и кто не принадлежал к "морскому братству", окопавшемуся в хорошо знакомом мальчишке "Кубрике".
Глядя, как отец приводит в дом чужих женщин, совокупляясь с ними на простынях, выстиранных матерью незадолго до убийства, Матье злился. Он понимал, что смотритель маяка терпит присутствие нелюбимого отпрыска до первого скандала, а потому молчал - идти из дома ему было некуда. И хоть в Анвиле никогда не бывает снега, зимы бывают довольно холодными, так что подхватить какую-нибудь атаксию или лихорадку проще простого. А зелья лечения недугов стоят дорого - мать, когда в семье кто-то болел, никогда их не покупала, сетуя на высокую цену, и всегда заставляла заболевшего есть сырой чеснок, пока болезнь не отступала, или готовила пастуший пирог(2) по особому рецепту. Теперь же, когда матери не стало, готовить еду стало и вовсе некому. Да еще и снова вернулся стыдный детский недуг, казалось, навсегда оставивший его давным-давно: Матье уже несколько раз обмочился во сне...
Еду приходилось красть - тайком снимать вывешенных на просушку колючих розовых окуней и шарить по чужим огородам в поисках неубранной подгнившей тыквы. Благо, отец нечасто столовался в том же "Полном Кубке", чаще просто покупая каравай хлеба и большой кусок жареного мяса. Для себя, разумеется - прокорм отпрыска его не волновал. Матье хватило одного окрика, чтобы понять - кормить его никто не станет. К счастью, Белламонт-старший обычно был слишком пьян, чтобы заметить пропажу ломтя-другого хлеба и иногда куска оленины. Но долго такое везение продолжаться не могло. Когда-нибудь его все-таки поймают на краже. И тогда... что будет тогда, мальчишка даже думать не хотел.
Поэтому он сейчас мучился раздумьями, где достать денег на еду. Срезать кошельки остро заточенной монетой, как это делали некоторые из портовых мальчишек, Матье не умел. Да и риск попасться на "горячем" был куда как выше, чем при краже пары соленых рыбешек. Каким-либо ремеслам его никто не учил, а для работы в порту был, во-первых, не сезон, а во-вторых, слишком большая конкуренция: осенне-зимние шторма заперли большую часть судов в Анвиле и лишь немногие отчаянные капитаны - в основном, из Скайрима - рисковали выйти в море в редкие дни затишья. Так что за право поискать очередного загулявшего моряка, обитавшие в порту мальчишки буквально дрались. Отчаявшийся Матье тоже участвовал в драках, но ни из одной потасовки так и не сумел выйти победителем. Зато хорошо распробовал горечь обидного поражения. Даже слишком хорошо...
Очень хотелось есть - сегодня не удалось стянуть у отца ни кусочка хлеба - и спать: с той самой ночи мальчишку снова начали мучить кошмары. В них стая ворон срывалась с храмовой колокольни и превращалась в убийцу в чёрном, который гонялся за Матье с криками "Мамочка слышит твои молитвы!", всякий раз выгоняя его на площадь, где казнили очередного разбойника. Голова разбойника всегда подкатывалась к ногам мальчишки, жутко ворочала выкаченными змеиными глазами и хрипло смеялась в окровавленную бороду: "Хочешь земляничную конфетку, мой мальчик?" плюясь белыми перьями и красными леденцами. Матье снова бежал и оказывался на кладбище, а голос матери кричал ему в уши: "Выпусти меня! Сынок, пожалуйста! Не оставляй меня!" Из-за этого Матье боялся засыпать. Пару раз он даже тайком приходил на кладбище и ложился на могилу, прижав ухо к холодной земле и напряженно вслушиваясь. Но голоса матери не услышал. Хотя... возможно ему показалось, но...
- Эй, малец, - раздался над головой хриплый мужской голос, заставив мальчишку от неожиданности взвиться вверх и вжаться спиной в стылые доски трактирной стены. - Подзаработать хочешь?
Матье исподлобья уставился в окликнувшего его мужчину. Бретонец. Судя по выговору, откуда-то с севера - ни в Даггерфолле, ни в Вэйресте так не говорят. Здоровый, почти как норд, с мощной бычьей шеей, светлой гривой спутанных волос, похожей на полуразвалившийся стог соломы. Добротная одежда, на поясе тяжелый кошель и стальной нордский кинжал в ножнах. И густой запах вина и мяса, жареного с луком. Маленькие белёсые глазки глядели на мальчишку с неприятным ожиданием...
Матье судорожно сглотнул слюну - голод напомнил о себе с новой силой. Давно пустое нутро предательски заурчало...
- Эгей, - хмыкнул моряк, - да ты, поди, жрать хочешь? Соглашайся, накормлю. И денег дам - два септима. Серебром. Ну?
- А что делать-то надо, дяденька? - в чистоту помыслов неожиданного благодетеля мальчишка не верил - было в этом человеке что-то... мерзкое.
Да и предложенная сумма была слишком уж велика, чтобы не вызвать подозрений. Хотя... мало ли? Должно же ему хоть в чем-то повезти...
- Да ничего особенного, - усмехнулся бретонец. - Сам поймешь.
Сам собой вспомнился конопатый мальчишка из портовых, которого Матье иногда видел в "номерах". Обычно со спущенными штанами и "копьем" очередного моряка в заднице. В Сиродииле мужеложство, хоть и не приветствовалось, запретным не считалось. Но противно же... Подросток невольно скривился, однако отказаться не успел: мужчина ухватил его за плечо - безболезненно, но так, что не вырвешься - и потащил в "Кубрик". Впрочем, Матье не слишком сопротивлялся - есть действительно хотелось до дурноты, да и деньги обещали немалые... один разок можно и потерпеть. Ну а то, что задница от страха сама собой поджимается так, что того и гляди, судорога схватит, это ерунда. Наверное...
Старый Моне, хозяйничавший в общем зале, при виде них нахмурился.
- Тебе опять во вторую? - спросил он, внимательно разглядывая Матье.
Мальчишка невольно поежился. Старик его знал - если не по имени, то в лицо точно - и мрачнеющее лицо трактирщика не предвещало ничего хорошего.
- Отпусти мальца, - проговорил, наконец, Моне. - Я его знаю.
- Ну и что? Ключ давай.
- Ключ-то я дам, но сопляк-то, похоже, не из портовых....
- Не твое дело, старый сморчок, - рыкнул бретонец, - лучше спроворь нам чего-нибудь для брюха. Каши какой или супа - я эту соплю накормить обещал.
- Накормить - это хорошо, - покачал головой трактирщик, отстегивая с пояса один из ключей. - Но как бы чего не вышло...
- Заткнись и давай ключ.
- Держи, - бронзовый ключ шлёпнулся на засаленную барную стойку, - и не сильно там... - покосившись на подростка, Моне осёкся, но продолжил, - грязь разводи, понял? Не как с предыдущим.
Вслед за бретонцем Матье поднялся на второй этаж. И резко остановился, когда они вошли в закрытую часть второго этажа. Зачем они здесь? Другие любители мальчиков спокойно обходились номерами в общей части гостиницы, и для простого удовлетворения похоти бретонцу не обязательно было вести его в закрытую часть "Кубрика". Он не знал, что представляют собой таинственные "запретные удовольствия", которым, по слухам, здесь "предаются", но чутье - то самое чутье выросшего в порту мальчишки - все настойчивее твердило ему, что надо бежать от незнакомого "благодетеля", куда глаза глядят... Однако по-прежнему сжимающие его плечо пальцы моряка не оставили ни малейшей возможности для бегства, заставляя покорно следовать за мужчиной.
- Ну, вот мы и на месте, - довольно произнёс тот, отпирая дверь в памятную мальчишке комнату.
Ту самую, в которой неизвестный с голосом Белламонта-старшего договаривался с убийцей в чёрном. Матье напрягся - чутье взревело, как боевой рог Имперского Легиона, сигналя о близкой опасности... неужели?.. Неужели он знает? Внезапно вспомнилось, что конопатого недавно нашли за городом. На полпути к камню Леди. Точнее, кожаный мешок с тем, что от него осталось - по слухам, его зачем-то долго пытали, а потом разрубили на части... Матье, занятый вечными попытками найти пропитание и не попасться на глаза, узнал о находке не сразу, хотя в порту об этом по сей день судачили все, кому не лень...
Затылок кольнуло тонкой иголочкой боли.
"Тише, мой мальчик... тише".
От неожиданности мальчишка споткнулся о порог. Мама! Но... как?
Вспомнился меч в облаке белых перьев, покрытые тонкой корочкой изморози комья земли на могиле... На глаза сами собой навернулись слезы. Мамы больше нет...
"Тише, мой мальчик, я здесь. Я с тобой".
Мама умерла. Её убили. Он сам это видел.
"Неправда. Я всегда с тобой, мой мальчик. Мой Матье".
Жёсткий рывок привёл его в чувство. Бретонец, о котором Матье забыл, поглощённый собственными переживаниями, изучающе смотрел на него:
- Ну, парень, как тебе здешние апартаменты?
- Все такое красивое, - нерешительно протянул подросток, настороженно оглядывая обитые красно-коричневым узорчатым шёлком стены, которые он смутно помнил с предыдущего раза. Хотя тогда было не до разглядываний...
- Что-то ты не слишком удивлён. Небось, не в первый раз сюда попадаешь, а?
- Никогда тут не был, - солгал мальчишка, против воли опуская глаза.
- Врёшь, - хмыкнул мужчина. - Был ты тут. Может быть, даже в этой самой комнате. А мне Моне тут заливал...
Голос у него был почему-то довольный.
Жёсткие мозолистые пальцы поддели подбородок, заставляя поднять голову.
- Не расскажешь, малыш?
Матье отдёрнулся и отчаянно замотал головой, в которой билась испуганная мысль - откуда он узнал?
- Не хочешь? - разочарованно протянул бретонец. - Зря. Мог бы поделиться... впечатлениями. Что понравилось, например...
Подросток едва сдержал вздох облегчения, сообразив, наконец, что моряк имел в виду совсем не то, о чем он подумал. Он рискнул поднять глаза и поёжился, заметив направленный на него взгляд моряка - внимательный, жадный. Предвкушающий. Мальчишка уже видел такой взгляд, но никак не мог вспомнить, у кого.
Поэтому, когда мужчина потянулся к нему, он шарахнулся в сторону. Безуспешно - тот по-прежнему удерживал его за плечо. И при попытке отшатнуться сжал пальцы крепче, не давая вырваться. Удержал... и начал сдавливать тонкую мальчишечью руку, изучающе разглядывая лицо жертвы. Матье дёрнулся раз, другой... хватка только усиливалась - медленно, мучительно. Он рванулся сильнее, заставив бретонца покачнуться. И в ужасе застыл, разглядев, что было разложено на небольшой круглом столике возле кровати, под которой он некогда прятался.
Что-то похожее на короткую плеть с десятком хвостов, каждый из которых заканчивался маленьким металлическим шариком. Ещё одна, с крючками. Щипцы разных форм. Длинные кривые иглы. Короткий нож с похожим на ложку лезвием. Груда каких-то ремней...
- Какой занятный... зверёныш... - мягко, мурлычуще, произнёс моряк, подтаскивая его к себе поближе.
Полно, моряк ли? Ведь старый Моне сдавал комнаты не только им. Матье рванулся что было сил и... неожиданная оплеуха отбросила его в угол комнаты. Ничего не видя от боли, он вскочил... чтобы тут же уткнуться грудью в жёсткую ладонь.
- Куда же ты собрался, малыш? - бретонец наклонился, белёсые глаза уставились, казалось, прямо в душу Матье. - Мы ведь только начали знакомиться... - новый удар, прямо в "узелок Магнуса".
Занятый попытками сделать хоть маленький вдох, мальчишка пришёл в себя только тогда, когда отцовский дублет уже валялся на полу. Взвизгнув, он судорожно сжался, вцепившись в завязки на штанах и рубашке, чтобы не дать себя раздеть. И получил ещё одну оглушающую затрещину. Но тут в дверь постучали, и мужчина, недовольно зарычав, отшвырнул подростка на широкую кровать.
- Харч для мальца, - сквозь звон в голове услышал Матье.
Моне, владелец "Кубрика".
- Отлично, - зло проворчал в ответ бретонец, поставив деревянный поднос с тарелкой парящей каши на низкий столик возле двери и потянувшись закрыть толстую, обитую войлоком дверь.
- Подожди, - проговорил трактирщик.
И, понизив голос, что-то забормотал.
Подросток торопливо скатился на пол, не сводя взгляда с занятого разговором мужчины. Точнее, с его левой руки, сжимающей ручку, и плеча, которым он подпирал дверь, загородив узкую щель телом и высунув из комнаты голову. Позвать на помощь? Ещё не успев додумать эту мысль, он понял всю её глупость - трактирщику наверняка все известно. Не зря же он о чем-то предупреждал бретонца.
"Нож. Возьми нож, мальчик", - услышал он чуть слышный, но такой узнаваемый голос.
Мама? Опять?!
"Возьми нож! Быстрее!"
Глаза Матье тут же устремились к висящему на поясе мужчины кинжалу. Пригнувшись, подросток подкрался к бретонцу. И замер - если его поймают, оплеухой он не отделается.
Тень всколыхнулась...
"Нет! Не сейчас!"
Пальцы сомкнулись на оплетённой рукояти. Затаив дыхание, Матье осторожно вытянул кинжал из ножен, молясь всем богам, чтобы его владелец, придерживающий дверь за ручку, ничего не заметил. И торопливо отшагнул назад, крепко сжимая в мгновенно повлажневших ладонях украденное оружие.
"Вот теперь можно и прятаться", - одобрительно вздохнул голос матери, и тень с готовностью окутала подростка своим покровом.
Матье завертел головой, ища, подходящее укрытие - не стоять же посреди комнаты. Выйти из неё не получится - бретонец поставил ноги так, что проскользнуть, не зацепившись, было невозможно. Кровать он тоже отмёл сразу: моряк - мальчишка по-прежнему считал бретонца моряком - будет искать его там в первую очередь. И никакая невидимость не спасёт. Угол? Нет, ему нужно такое место, где его не будут искать. Или откуда можно быстро переместиться в другое...
Мужчина тем временем выпрямился и зло процедил:
- Мне плевать. Деньги уплачены? Вот и не мешай. Утром пришлешь Болтуна.
Захлопнул дверь - по стенам комнаты тут же прошлась волна слабого зеленоватого мерцания - и повернулся. Матье крепче сжал рукоять кинжала. Она была неудобной, под крупную мужскую руку и то и дело норовила выскользнуть. А ронять кинжал было ни в коем случае нельзя.
Бретонец внимательно оглядел комнату и озадаченно моргнул. Раз, другой. А потом расплылся в хищной усмешке:
- Ма-алыш... Какой же ты... предсказуемый. Маленький глупый мальчик решил поиграть в прятки? Ну-ну, поиграем...
От звука его голоса, этих игривых мурлыкающих ноток в нем, Матье захотелось заскулить от страха, и он зажал себе рот, чтобы не выдать себя. И тихонько, на полшажочка отступил назад, хоть и стоял в стороне.
Ухмыляющийся мужчина подошёл к кровати и наклонился, откидывая покрывало.
- Какого Обливиона? - тут же взревел он и вскочил.
Подросток испуганно замер, следя за взглядом недобро сощуренных глазок, цепко обшаривающих комнату, и затаил дыхание, радуясь, что после побоев нос остался цел. Чудом, не иначе.
- Маленький стервец, - процедил мужчина, - думаешь, спрятался, да? Невидимость, значит? Хитро... но она когда-нибудь развеется. И тогда, - Матье содрогнулся от звучащей в его голосе злобы, - я покажу тебе прятки... я т-тебя... на куски...
Разговаривая, бретонец непрерывно ходил по комнате, шаря растопыренными руками и пиная воздух во всех затенённых местах. Подросток порадовался, что не попытался спрятаться возле двери - пространство возле неё мужчина проверял тщательнее всего. Несколько раз Матье удавалось увернуться буквально в последний момент.
Однако долго это не продлилось - сыплющий угрозами в адрес "маленького хитрозадого мерзавца" бретонец довольно быстро решил сменить тактику и уселся на стул, поставив его перед дверью.
- Ладно, парень, - миролюбиво произнес он через несколько минут ожидания, - я погорячился. Прячешься ты хорошо... в общем, я тебя отпускаю. Денег, правда, не дам, но это ты и сам понимаешь. Короче, выходи, я открою дверь.
Матье снова прижал свободную от кинжала руку ко рту, чтобы не выдать себя неосторожным восклицанием. Бретонец врал, и врал нагло, то ли держа мальчишку за дурака, то ли провоцируя. Увиденный в комнате набор приспособлений, о назначении которых было несложно догадаться, ясно давал понять, что отсюда его не выпустят. Ни за что. И никогда. По крайней мере, живым, теперь-то он это ясно понял. Замучают и убьют. Как конопатого, которого, как сейчас неожиданно вспомнил Матье, никто и никогда не звал по имени.
Убьют. Как маму...
Но он не хотел умирать!
Влажные от пота пальцы мальчишки судорожно сжались на скользкой рукояти, а сам Матье искренне пожалел, что это всего лишь кинжал. Был бы это меч... р-раз - и голова с плеч.
Голова...
Белые перья... тихий холодный голос, произносящий "Мать Ночи слышит твои молитвы"...
"Бей в горло".
Мальчик судорожно вздохнул, заставив сидящего перед дверью бретонца насторожиться. Но покров невидимости все еще надежно скрывал подростка от чужого взгляда.
"Бей в горло. Это легко", - настаивал голос, так похожий на материнский.
В горло. Мальчик тихонько выдохнул, делая первый осторожный шажок... Размахнулся, целясь в дёргающийся под кожей острый кадык...
Кровь, брызнувшая из глубокого кривого разреза, казалось, залила все вокруг. Бретонец вскочил, зажимая рукой рану, и Матье испуганно взвизгнул и выронил кинжал, делая несколько шагов назад. И снова вскрикнул, наткнувшись спиной на кровать.
Но мужчина его не преследовал, сразу же грузно осев обратно на стул. А мальчик не мог оторвать взгляда от толстых пальцев, по которым ползли густо-красные ручейки. Зрелище... завораживало.
Бретонец вдруг сполз со стула, что-то невнятно пробулькал, пуская ртом кровавые пузыри, и завалился вперед, рухнув лицом вниз прямо под ноги замершему в страхе и ошеломлении подростку. Ладонь, которой он пытался зажать рану на горле, звонко шлепнула по полу, оставив ярко-красный отпечаток пятерни над головой умирающего.
"Молодец", - удовлетворённо выдохнул, кажется, в самое ухо голос матери.
Слух уловил тихий щелчок открывающейся двери, и спину и затылок Матье словно окатило ледяной водой. С трудом оторвав взгляд от лежащего у самых ног и содрогающегося в конвульсиях тела, подросток поднял взгляд и задохнулся от ужаса, встретив взгляд ярко-оранжевых глаз полового(3) из "Кубрика" - немого аргонианина по прозвищу Болтун...
Глава 4
Вытащив парящую в стылом воздухе крипты тряпку из деревянного ведра, Матье вытер мокрый нос рукавом и принялся размазывать грязь и засохшую кровь по каменной столешнице. На самом деле бальзамировочный стол следовало отмыть как следует, иначе старый хромой Ральд будет недоволен. А рука у него тяжёлая, даром, что кашляет так, что своды крипты трясутся... да и клюкой он орудует не хуже, чем булавой. Вспомнив, как ему в последний раз прилетело по хребту крепкой палкой за ослушание, подросток передёрнул плечами и с удвоенным усердием стал елозить по столешнице тряпкой.
В помощники к жрецу Аркея Матье определил Болтун, предварительно все же поинтересовавшись, не испытывает ли его подопечный страха перед мёртвыми. Мертвецов мальчишка не боялся - тот случай с казнённым разбойником был не в счёт, да и с бретонцем его больше испугала вероятность наказания - и излишней брезгливостью не страдал: одним из излюбленных, хотя и нечастых по понятным причинам, развлечений мальчишек из анвильских предместий было найти несвежий труп какого-нибудь бродяги и потыкать длинной палкой в раздувшийся позеленелый живот. Смрад, конечно, был ужасающим, но тот особый, ни на что не похожий звук, с каким разрывалась гниющая плоть, выпуская наружу зловонное содержимое нутра... Матье никогда в жизни бы не признался, что ему нравится слышать этот звук. Болтуну он, разумеется, ничего такого не сказал, но подозревал, что немой ящер все равно о чем-то догадался...
В крипту, понятное дело таких мертвецов не приносили, предпочитая, по возможности, зарывать на месте, да и старик вряд ли бы одобрил что-то подобное. Но и без того Ральд умел заинтересовать и объяснял свои действия просто и понятно, так что уроки Матье были даже в радость, несмотря даже на то, что мальчишка не видел себя в будущем ни жрецом Аркея, ни хотя бы простым бальзамировщиком. Единственным недостатком было то, что изгвазданный стол потом ему же и приходилось отмывать. Но это вполне можно было пережить. Гораздо больше Матье интересовало то, что теперь он не страдал от постоянного голода. А избегать встреч с находящимся в непрекращающемся запое отцом стало ещё проще - теперь, когда ему не приходилось втихую красть еду у Белламонта-старшего домой, на маяк, он приходил только переночевать.
Жреца Аркея, в помощники которому, на самом деле звали Струдхаральд. Струдхаральд Громовой Молот, из-за увечья прозванный Кривоногим, если уж совсем точно, но мальчишка был уверен, что мудрёное имечко не в состоянии выговорить ни один анвилец. Матье сам много раз пытался, но получалось у него через раз и то, если произносить медленно и по слогам. Впрочем, жрец не обижался на прозвище и великодушно позволял сокращать непроизносимое имя до короткого рубленого "Ральд". Он вообще был добрым - настолько, насколько вообще может быть добрым жрец, обмывающий и готовящий мертвецов к погребению почти каждый день. А ещё он был старым и больным. Только поэтому он согласился, как он сказал, "нянькаться" с Матье - помощник был ему необходим, а других желающих все равно не было. Сам же подросток был бы только рад, если бы жрец от него отказался - но его мнение было никому не интересно.
В ту страшную ночь Болтун его спас. Тогда Матье просто застыл, парализованный ужасом, встретив взгляд холодных, как у всякой рептилии, глаз аргонианина. Такой же немой, как и свидетель совершенного им убийства. Однако ящер повёл себя странно - прикрыл дверь, вновь активировав наложенные на стены заглушающие заклятия, и осмотрелся, свистяще фыркнув, когда подросток шарахнулся прочь. Отставил в сторону стул, осмотрел мёртвого бретонца, растянув безгубый рот в довольной усмешке при виде чёткого отпечатка пятерни, и отодвинул безвольную руку в сторону. Выроненный Матье кинжал он тщательно вытер о рубашку убитого и вложил в ножны на поясе мертвеца. А потом вздёрнул мальчишку на ноги и жестами изобразил "молчи" и "ты ничего не видел". Тот торопливо закивал, лихорадочно пытаясь понять, зачем аргонианину понадобилось его покрывать. А Болтун вновь довольно ощерился...
Движения его руки Матье увидеть не успел.
Очнулся он только под утро. Голова все ещё гудела после отвешенной аргонианином оплеухи, а запястья и щиколотки были крепко привязаны плетёными шёлковыми шнурами к кроватным столбикам - так растягивают волчьи шкуры на дубильном станке. Лежать было неудобно - под живот была подложена подушка, отчего его задница, судя по ощущениям, находилась несколько выше головы. А ещё он был раздет. Полностью. Для чего все это было сделано, он догадался сразу и запаниковал.
Мальчишка едва не обмочился от страха и в кровь успел растереть запястья, безуспешно пытаясь освободиться, к тому моменту, когда дверь распахнулась, и в комнату вошёл недовольный Моне, сопровождаемый Болтуном...
Немой ящер тогда просто забрал его, разрезав шнуры и замотав в покрывало с кровати. Тем утром Матье впервые попробовал вино - Болтун, не утруждая себя деликатным обхождением, зажал ему нос и щедро влил в распахнутый рот дешёвого пойла из тёмной бутыли. А потом жестами повторил то же, что и накануне - "молчи, ты ничего не видел". И добавил "заговоришь - умрёшь". Впрочем, никто его не расспрашивал - Моне счёл, что клиента прикончило Тёмное Братство, и был больше озабочен тем, как незаметно избавиться от тела. Матье сам слышал его разглагольствования.
...- Повезло тебе, сопляк, что ты ничего не видел, - угрюмо пробормотал старик, крепко держа его за подбородок жёсткими, как дерево, пальцами и рассматривая расползшийся на всю левую половину лица синяк - оплеухи что безымянный бретонец, что Болтун отвешивали крепкие. - Не то бы тебя тоже... того.
Трактирщик вдруг нахмурился, жёстко поджав губы и вперившись в Матье тяжёлым взглядом. Мальчишку затрясло - Моне явно раздумывал: не избавиться ли от него, пока не поздно? Неожиданно Болтун, сидевший за спиной у подростка, шевельнулся, видимо, что-то показав хозяину. Тот нахмурился, потом медленно кивнул, отвечая ящеру:
- Ну, как знаешь...
Узловатый старческий палец вдруг возник перед лицом мальчишки, едва не упёршись ему в переносицу:
- Но чтоб я тебя тут впредь не видал, ясно? И помалкивай, смотри. Не то...
Невысказанная угроза повисла в воздухе, но и без слов было ясно, что его ждёт, если проболтается. Матье, изо всех сил стараясь глядеть в лицо старика и не скашивать глаза к носу, перед которым все ещё маячил грозящий палец, часто-часто закивал.
Матье понимал, что немой ящер тогда, по сути, спас его дважды. Но иногда... иногда ему хотелось, чтобы этого не происходило. Чтобы он не зашёл тогда в ту проклятую комнату... Матье беспокоило то, что Болтун знал. И, следовательно, имел над ним власть. Наличие которой не стеснялся демонстрировать.
Нет, Болтун не заставлял его делать что-нибудь... этакое. Скорее, наоборот, заботился о нем, пусть забота эта была весьма своеобразной - ящер был странным даже с учётом его нечеловеческой природы и физической... неполноценности. Приобретённой, к слову - Болтун как-то на вопрос, почему он так странно ест, ухмыльнулся и продемонстрировал подвижный тёмный обрубок, оставшийся от языка. Матье тогда едва не стошнило... И спрашивать, кто и за что искалечил аргонианина, он не рискнул.
Мимо, обдав мальчишку холодом, медленно проплыл призрак - слабо светящаяся в сумраке фигура, сутулая, узкоплечая, в плаще с капюшоном, под которым не видно лица. Странное дело - обитавшая в крипте под часовней нежить совершенно не реагировала на служителей. К Ральду призраки и вовсе старались не приближаться, остальных просто игнорировали. Матье хмуро покосился вслед привидению, размышляя, заметит ли оно, если запустить в него тряпкой, и что будет, если заметит. Проверять было страшно - если призрак взбесится, до выхода бежать далеко. Да и вообще...
Стол, наконец, был приведён в порядок, и Матье, прибрав разлитую вокруг него воду и сложив отмытые инструменты для бальзамирования, задумчиво почесал затылок, решая, снять рабочий кожаный фартук или оставить. Дёрнул завязки... и решительно затянул их обратно. Потом прислушался и, для верности выглянув за дверь крипты, направился в дальний угол, где с прошлого вечера была припрятана небольшая птичья клетка с пойманной в порту крысой...
Однако заняться зверьком ему было не суждено. Клетка оказалась пустой - пленница за ночь разгрызла оплётку из лозы и, раздвинув тонкие медные прутья, сбежала, не забыв предварительно сожрать оставленную подкормку. Матье от злости треснул пустой клеткой по стене... и подпрыгнул от стука резко распахнувшейся двери.
Сопровождаемый двумя крепкими стражниками, несущими длинный кожаный мешок, Ральд Кривоногий, тяжело опираясь на клюку и припадая на увечную ногу, подковылял к ещё не просохшему бальзамировочному столу. Одобрительно хмыкнул, оценивая качество работы, и поманил Матье скрюченным, с красноватыми шишками суставов пальцем:
- Поди сюда, сопляк, учиться будешь. А вы, - обратился он к стражникам, - кладите его на стол. Капитану скажете, пусть к вечеру пару кандальников из "холодной" выделит - падаль закопать. Помощничек-то мой, - он кашляюще засмеялся, - пока на такой подвиг не способен.
Торопливо отставив клетку - Ральд ждать не любил - мальчишка порысил к столу, предвкушая очередной урок.
Стражники выгрузили из мешка принесённый труп, торопливо распрощались и, зажимая носы, едва ли не бегом покинули крипту. И Матье, приблизившись, понял причину - возле стола оглушительно воняло дерьмом.
А Струдхаральд Кривоногий отставил свою клюку, надел кожаный фартук поверх своей обычной робы и с лёгкостью, выдававшей немалый опыт, перевернул тело так, чтобы оно оказалось лежащим на спине, не обращая внимания на резко усилившуюся вонь. Ноги покойника при этом разъехались в стороны, одна соскользнула со стола, и Матье уже привычным жестом ухватившись за испачканную землёй и засохшей кровью штанину, вернул её на положенное место, заслужив одобрительное ворчание жреца.
Мертвец оказался имперцем лет сорока на вид, невысоким и поджарым. Глядя на его разорванный когтями какого-то зверя живот с частично вылезшими наружу бледными петлями кишок, выглядывающими из-под обрывков окровавленной рубашки, Матье испытал нечто похожее на разочарование.
Ральд же вручил ему ножницы с наказом срезать одежду - дескать, со "свежака" ещё можно было бы просто снять то, что почище, да отдать кому-нибудь из городских нищих, но на такую рванину, да в дерьме, да с суточного покойника вряд ли позарятся даже они.
Несколько минут спустя Матье отодвинул ногой ворох измызганных в крови и дерьме тряпок под стол - так, чтобы не спотыкаться - и взялся за тряпку: он уже твёрдо усвоил, что покойника непременно следовало обмыть. Когда он закончил, жрец похлопал мертвеца по мокрой белой груди - звонкие шлепки разнеслись по крипте, отразившись шелестящим эхом от стен и сводов, а из разодранного живота с тихим шипением исторглась новая волна зловония - и проворчал:
- Везунчик. Если бы не надобность, прикопали бы тебя, как собаку, под кустом. А так ещё и обиходим. Не по высшему разряду - нечего на тебя, бродягу, дорогие масла да смолы переводить, чай, не граф какой - но сделаем как должно. Верно, малец? - поднял он взгляд выцветших глаз на Матье.
Тот неуверенно кивнул. И почти бегом помчался за широкой чашей, в которой полагалось вымачивать бинты - для обёртывания и для помещения в полости тела. А вернувшись, едва не уронил её, услышав от Ральда:
- Сегодня развлекать нашего гостя будешь ты, малец. Хватит тебе греть уши, пора заниматься настоящим делом.
И с предельной осторожностью поставив её на край стола, почти испуганно уставился на лежащее тело. Опасение сделать что-то неправильно мешалось в нем с предвкушением "настоящего дела". Закусив губу, он торопливо кивнул и развернулся, было, бежать уже за бинтами, но старик, прикрикнув, указал подхваченной клюкой на ворох тряпья под столом.
- Запомни, мальчик, - размеренно проговаривал старый жрец, зорко наблюдая, как Матье погружает в чашу обрывки снятой с мертвеца одежды, - обычно для этого используются специальные куски чистой ткани. Но нашему нынешнему гостю хватит и его собственной рубашки.
Распоротый живот пришлось разрезать дополнительно - следы от звериных когтей, хоть и глубокие, не давали достаточно доступа к внутренностям. Глядя, как Матье старательно обкладывает их пропитанными в растворе тряпками, Ральд только похмыкивал, но не вмешивался. Однако когда последний клочок был уложен, стукнул по полу клюкой и буквально пришпилил мальчишку к месту тяжёлым взглядом:
- На этот раз сойдёт и так. Но в следующий раз я заставлю тебя сделать все как следует. А как следует - это вынуть кишки и вычистить из них все дерьмо, а не просто насовать в брюхо побольше солёных тряпок.
Матье уже привычно съежился, но старик, кажется, не сердился.
- Но вообще, - он назидательно поднял узловатый палец, - это не обязательно. Если, конечно, покойник не какой-нибудь там важный господин. Тогда да - и кишки вычищают, и уксус заливают... или масла разные... главное, в задницу пробку вставить не забыть. А то конфуз может случиться, - Ральд хохотнул. - А простому народу все это обычно не нужно. Если уж надо сохранить чью-то любимую тётушку для перевозки её тела в какой-нибудь Фолкрит или, скажем, Некром, достаточно просто напихать ей в нутро побольше соли - благо в ней-то недостатка не имеется...
Это была правда - анвильские солеварни на берегу лимана в устье реки Сирид снабжали всю Коловию и северную часть Сиродиила. Только столица - Имперский Город - и нибенейские графства провинции Бравил и Чейдинхол предпочитали закупать соль у более близкого к ним Лейавина.
-...и зашить, - закончил мысль жрец. - Ну и гроб, само собой, тоже солью заполнить. У нас-то тут, этого, понятное дело, не требуется - море близко, земля сама, как погребальные бинты, солью напитана... Заметил, небось, что могилы глубоко не роют? У тебя, я слыхал, мамку недавно порешили... помню-помню. Чистый срез, хороший... - задумчиво добавил он, явно не задумываясь, кому это говорит.
Матье плотно сжал губы, чтобы не дрожали - такое небрежное, даже жестоко-безразличное напоминание о матери оказалось неожиданно болезненным - и резко кивнул.
- Так вот, - продолжил Ральд, - могилы никто глубоко не роет, потому что бестолково это - на локоть-полтора вглубь камень начинается сплошной, только заступы ломать. В других-то местах поглубже стараются хоронить... Воняет, понимаешь ли.
- А...
- А у нас - соль. Она мёртвую плоть пропитывает, что твою солонину в бочке... покойники до-олгонько в просоленной землице лежат. Оттого-то и кладбище наше далеко за городские стены уходит. Здесь-то, при часовне не всех кладут...
- Но тогда почему... - начал Матье.
- Потому что тебе надо учиться, пока есть возможность. Такие вот бесхозные бродяги попадаются редко, а глумиться над телами горожан тебе никто не позволит. Так что в следующий раз сначала вспомни все, что я тебе говорил, чтобы сделать все как следует с первого раза. Чего зенками лупаешь? - рявкнул вдруг он, заставив мальчишку подпрыгнуть. - Зашивай этого бедолагу, сколько ему с развороченным пузом тут лежать?
Матье пыхтел и отдувался, неумело, но старательно стягивая мокрые края разрезов - зашить требовалось не только тот, что он сделал собственноручно, но и те, что остались от когтей. Длинная игла с продетой в неё толстой льняной нитью то и дело норовила выскользнуть и воткнуться в пальцы, но через какое-то - невыносимо долгое по его ощущениям - время он облегчённо выдохнул и отвалился от стола, созерцая дело рук своих. Стежки получились крупные и неровные, да и сами швы выглядели ужасно, но расползаться вроде не спешили.
- За пяльцы тебя посадить, что ли, - покачал головой Ральд. - Помощничек...
Матье вытаращил глаза.
- Ладно, иди, - махнул рукой старик, - сполоснись и дуй бегом к капитану, напомни, что нам этого, - он кивнул на мертвеца, - закопать надо. Как закончат - скажешь.
Место для захоронения было выбрано на дальнем краю кладбища, совсем рядом с могилой матери Матье. Копать пришлось до сумерек: двое арестантов - коловианец и жилистый вертлявый босмер - работали нехотя, то и дело понуждаемые хмурым пожилым стражником. Эльф не столько копал, сколько глумливо сокрушался, что, дескать, хорошее мясо выкидывают, а в Валенвуде бы съели давно - и громко реготал, когда его мающийся похмельем напарник ронял лопату, торопливо зажимал рот и, шатаясь, отходил в сторонку поблевать. И Матье был искренне благодарен стражнику, когда тот после очередного высказывания отвесил остроухому шутнику затрещину, от которой босмер кубарем улетел в недокопанную яму.
Сам же мальчишка, воспользовавшись случаем, надергал неподалеку чахлых по зимней поре цветов манжетки, чтобы положить на могилу матери. Роскошные лотосы, конечно, по его мнению, были бы лучше, но от кладбища до берега всё же было довольно далеко. Злоязыкий босмер, заметив букетик, немедленно проехался на тему солонины и правильных приправ, за что немедленно получил вторую оплеуху от стражника. А тот, повернувшись к Матье, вгляделся в белое от бессильной злости и унижения, с трясущимися губами лицо мальчишки и утешающе потрепал по голове:
- Не слушай его, парень. Не стоит.
Отошел, поднял сидящего на отвале босмера за ворот и глухо рыкнул прямо в худое скуластое лицо, кривящееся в презрительно-ненавидящей гримасе:
- Еще одно слово на тему "мясца", "солонинки" и тому подобных вещей - и я твою деревянную башку сам с плеч смахну. Ты понял меня, выродок остроухий?
- Начальник... - просипел в ответ эльф, дергая шеей - и одновременно осторожно протягивая руку к оружию на поясе стражника, - ответить не боишься?
- Кому ты нужен, тварь, - сплюнул стражник, положив свободную ладонь на рукоять меча - словно почувствовал. - Мне довольно будет сказать, что ты бежать пытался - и никто даже проверять не станет. Еще и наградят. За бдительность.
- А этого, - босмер скосил глаза на коловианца, присевшего поодаль и наблюдающего за происходящим, - тоже замочишь... "при побеге"?
- А этот, - подал тот голос, - только "спасибо" скажет, если тебя пришьют, падла остроухая. Ты у меня вот уже где со своими шуточками! - коловианец резко провёл по горлу ребром ладони.
- Кры...
Эльф не договорил - стражник, по-прежнему держащий его за ворот, крепко встряхнул его, заставив почти подавиться произносимым словом, и тихо, с угрозой, прорычал:
- Так мы поняли друг друга?