Южанин Сергей Егорович : другие произведения.

Монополия моралиста 6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
   21.05.1992 года. Денег не дают, ведь наш ОКС - отбросы. Есть цеха, выполняющие план, следовательно им деньги нужны, а строителям они ни к чему... Так
  
  сойдет!
   Становлюсь "несуном", хоть какая-то польза. "Фазо-уловитель" (если я правильно называю этот загадочный прибор, хотя не совсем понимаю, для чего он мне),
  
  гвозди и дюпеля, "елочку" для водопровода, под-розетники, амперметр, пульт управления подъемником. Тащить все, что попадется под руку!
   Ходят слухи, что скоро нашу контору совсем расформируют. А если это не слухи?
   На заводе спокойно, тепло, светло, никто не тревожит. Я со всеми свой... И это убивает постепенно...
  Завтра едем в пионерлагерь: я, Дейкин, Михалыч и "Пузан".
   Баранов шляется по заводу, вроде как не может подписать обходной лист, но я уверен, что он также самоуспокоился здесь, тяжело терять халяву.
  
  Рассказывает, что его пригласили на хрустальный завод, но я думаю, он и там долго не проработает; выгонят за прогулы или пьянки. Только оттуда просто так не
  
  сбежит, статью влепят. Саша напоминает мне древнего старца: маленький, сутулый, беззубый, кривоногий, длиннорукий, сальные нечесаные волосы, постоянно
  
  кряхтит, охает, повторяет одно и тоже... Не симпатичная личность! И все это в сорок с хвостиком... А что нас с ним связывало, что было общего? Стакан и... А
  
  я же раздувался словно мыльный пузырь, когда он говорил про меня: Это - голова, не электриком работать, а в конструкторском бюро... куда там "Пузану", Сенину
  
  или Белову!
  
  По ТВ неделя "Сентрал телевижн" (Англия). Хорошие фильмы.
  
  Татьяна Сергеева вновь распаляется по поводу секса в "Московской правде". А я пишу порно-роман!
  
  Западный андеграунд в "Доме кино". Но нигде никакой рекламы! Досадно... Честно признаться, я давно не был в кино, во-первых из-за денег, которые уходят на
  
  водку в неисчислимых суммах, во-вторых из-за отсутствия свободного времени, опять - загулы...
  
  ...Сегодня выхожу из дома по-раньше. Нужно вернуться до двух часов, чтобы насладиться сновидениями. Я знаю, что сегодня мне предстоит увидеть широкоформатный
  
  сон, и я украду несколько лишних мгновений реальности.
  Я бреду по Дубнинской улице и любуясь черными фантастическими деревьями, ругаюсь со Вселенной. Я отражаю атаки горожан, утверждающих, что Москва лишь до
  
  Пресни, а остальное - деревня. Со стороны можно подумать, что я репетирую роль, что я - актер, а на самом деле я - зритель, а актеры - в зале! Они мельтешат,
  
  снуют между креслами и разыгрывают действие из жизни, но чудовищно искаженной. Их лица - маски оборотней и мертвецов.
  Я переключаюсь на окружающих. Запоздалые прохожие смотрят на меня с осуждением. Мещане! Им не ведома иная жизнь. Они стыдятся меня, а я говорю: стыдитесь
  
  себя! Вы, ненавидящие друг друга, не достойны сожаления. Вы, спешащие на не любимую работу только для того, чтобы заработать на жратву. Вашу жратву выкинуть на
  
  помойку. Я существую за ваш счет. Нет, я сам по себе. И таких не мало. Вы ожидаете смерти, как и я, но вы боитесь ее, и здесь мое преимущество. Ужас
  
  пробирает вас, точно тех актеров из зала. Толпа напоминает магму, сжигающую все, уничтожающую индивидуальность и порождающую одинаковость. Бездушие! Пустота
  
  внутри и снаружи. Лишенные нервов создания? О нет! Вы слишком эмоциональны, вы вспыльчивы и неуемны, но остываете быстро. Вы готовы разорвать всех вокруг, но
  
  сожалеете ли вы о том!? Человек - тень, он - НИКТО...
  
   "Давайте скажем так: я пытался испытать границы реального. Мне было просто любопытно, что из этого получится. Любопытно - только и всего".
  
   Джим Моррисон
  
  А вы поете частушки, подразумевая тем самым, что имеете чувство юмора:
   На полу лежит сынок,
   весь от крови розовый.
   Это папа с ним играл
   в Павлика Морозова.
  И в то же время твердите:
   Как хорошо было тогда, а вот сейчас...
  
  Мгновенно засыпая, я оказываюсь в огромном магазине, в котором - толпы людей.
  В одном отделе длинная очередь, такая, что не подойти к прилавку. Я не знаю, чем там торгуют. Ко мне приближается мужчина грузино-кавказского вида.
  "Молодой человек, вы не одолжите мне до завтра один рубль?"
  Я роюсь в карманах, извлекаю монету и протягиваю ее мужчине.
  Кто-то из толпы зовет меня по имени. Я вглядываюсь в лица, но не нахожу знакомых. "Показалось", - решаю я.
  В следующем отделе я рассматриваю странного вида плед, шкуры убитых волков и медведей. Интересуюсь ценами.
  Незнакомая девушка в коротком платьице со стройными ногами заглядывает под покрывало и о чем-то советуется со мной. А я заглядываю ей под юбку и отвечаю
  
  шепотом. Теперь уже она называет меня по имени, будто мы давно знакомы. Злой рок!
  "Я ищу мрамор", - наконец я слышу что-то определенное, и грузчики вытаскивают мраморные плиты.
  Я же протягиваю девушке кусок мыла со словами:
  "Это обработанный мрамор!"
  "Берите 66-й, а не 96-й", - вмешивается в разговор грузчик, - "96-й не обработанный..."
  Мои руки тянутся к кускам янтаря, но они ватные...
  
  ...Сколько дней я не пью? задумываюсь я и тут же выключаюсь...
  
  ...Мы с Жанной лежим на диване.
  Я рассматриваю раскрашенный всеми цветами радуги потолок и протягиваю к нему руки. Потолок почему-то очень низкий. Я дотрагиваюсь до него кончиком пальца, и
  
  на нас сыпется разукрашенная штукатурка...
  
  Я с трудом раздираю веки, помогая себе обеими руками. Однако они тяжелее самого тяжелого...
  
  ...Мама сидит на кухне. Ко мне подходит покойный отец и спрашивает: "Когда ты отдашь матери деньги?"
  Я вопросительно смотрю на него.
  "Сколько ты дал ей в этом месяце?" - продолжает он.
  "Ничего, - отвечаю я, - Я ей ничего не должен. Она живет сама по себе, а мы сами по себе. Не лезь в наши дела. МЫ сами разберемся..."
  
  ...Я вскакиваю и ощущаю холодный пот. Отец, мать. Какие деньги, какая задолженность, какие "мы"? Я холостой, откуда такие мысли?
  Темные круги перед глазами стали превращаться в пятна крови. Их рассекли молнии, и абсолютная чернота заволокла мир.
  
  ...Мы с девушкой идем по тротуару между двух серых бетонных стен. Проход слишком узкий. Из-за поворота выруливает автофургон с надписью "Хлеб". "пронесет", -
  
  думаю я. Девушка отдергивает меня в сторону... Машину заносит. Еще секунда и меня раздавит всмятку... Последнее, что я успеваю запомнить - прекрасные голубые
  
  глаза спутницы...
  
  ...Я вскакиваю и лихорадочно записываю рожденные во сне строчки. Только бы не забыть!..
  
  Скрипучий ключ
   оставшийся в затылке
  И воробей стрелы
   смердящий трижды три
  Кончай смотреть
   убей презренных нищих
  Когда с тобой
   соседствует кумир
  
  Придурок
   хам
   завистливая шкура
  Чадящий смрад
   и ноты невпопад
  Пойми одно:
   поспешность не убудет
  То для чего
   ты ищешь пьедестал
  
  Кормежка есть
   А что еще нам нужно?
  Набить живот
   противной шелухой
  Я - не пророк
   однако не из трусов
  Я - сам собой
   А ты каков лицом?
  
  Тернии нам не преграда
  Жизнь или кошелек
  Злоба
   паскудство
   отрава
  Смело легли поперек
  
  
  ***
  
  Под снежным покровом
  Под пальмами нашего детства
  Рожала корова
  Быку по заказу наследство
  
  ***
  
  Целуй меня - убийцу
  Сказал в постели я
  И ты сказала - славно
  Теперь умру и я!
  
  ***
  
  Если под зонтиком ты
  То подарю я цветы
  Если под зонтиком я
  Будешь ты вечно моя
  
  ***
  
  В прямом забытии
  В поднебесном хрустальном дворце
  Живет незадачливый фокусник
  Он ждет убежденных и сильных
  Но те не спешат
  У них ведь заботы свои
  
  
  22.05.1992 года. Тетрадные листки вновь рассыпались по мозгам. Строчки пестрят давно забытыми записями:
   "Литература эпохи кризиса Римской республики и борьбы за военную диктатуру
   Марк Терций Катон (Катон) - вошедший в мировую историю под прозвищем "Цензора" - был основателем римской прозы.
   Цицерон знал до 150 его речей, хранившихся в родовом архиве Порциев, и их ценил.
  
  Из речи за родосцев:
   ...несчастье принуждает и учит тому, что следует делать. Счастье же пьянит и толкает человека на поступки, противные здравому смыслу, отклоняя от
  
  правильных решений...
  
   Гай Гракх - обладал редким даром красноречия. В прозе он был тем, чем был Катул в поэзии.
   Бирт говорил: "мы с легким сердцем отдали полдюжины цицероновских речей за одну только гракховскую".
  
   Корнелия - первый образ римской знатной и образованной женщины.
  
   Гай Юлий Цезарь - умный и искусный полководец, прекрасный писатель.
  
   "Записки о Галльской войне" - ряд литературных отчетов.
  
   Салюстий - оратор, писатель, политический историк, противник Цицерона. Как и большинство римских политических деятелей и писателей, Салюстий был родом
  
  из провинции..."
  
  Записки вновь обрываются, и я замечаю, что стою у обрыва. Еще шаг и я упаду в пропасть, на дно зловонного оврага, куда свозят отходы со всей столицы. Я готов
  
  благодарить судьбу, что она распорядилась так. Я разворачиваюсь и хочу бежать, но здравый смысл побеждает. Я начинаю осторожно спускаться вниз, чтобы и вечер
  
  не улетел в пропасть. Мой рюкзак будет наполнен до краев!
  
  Откуда все эти вещи? - спрашивает мать, но я ловко ухожу от ответа. Я - мастер маневра и лавирую среди рифов и айсбергов, не вредя собственной обшивке. Я -
  
  виртуоз обхода. Слава Богу, все сводится к двум словам - ТЫ ПЛЮШКИН! Let it be, как напевал Пол Маккартни.
  
  Я передвигаю фигуры на шахматной доске и замечаю среди них себя. Я сам по себе. Я - индивидуалист и абсолютный циник. Не обращая внимания на упавших рядом,
  
  я состязаюсь в красноречии с великими умами и перевожу беседу в иное русло. Мне удается обвести вокруг пальца всех и каждого, и потому мне кажется, я
  
  способен на большее, чем окружающие. Я считаю себя изрядавонвыходящимсубъективистом, и моя особенность не имеет границ. Я отбрасываю внешний и внутренний
  
  мусор и предаюсь разговорам о высших материях. Я - знаток во всех сферах жизни и могу поучать кого угодно. Трепещите, любители стресса! Бойтесь, ревнители
  
  морали! Умиляйтесь, гении слова! Я наступаю вам на пятки и размазываю ваши мысли о свои подошвы. Я заставляю вас стирать пыль с моих сапог и вынимать занозы
  
  из пяток. Продвигаясь по доске, ход за ходом я углубляюсь в сознание и нахожу дыру в подсознание, а через нее беседую с внутренним Я. Я словоблуд и охотно
  
  сознаюсь в исключительности стремления. Я пронырлив и верток как угорь, а потому всякие преграды - ничто для меня. Я ощупываю себя и нахожу, что не дурно
  
  сложен, к тому же не засыпаю на ходу. Я приподнимаю завесу мозга и обнаруживаю, что мои мысли свисают на тонких нитках, которые не трудно перерезать. Вдруг я
  
  окончательно и бесповоротно понимаю, как я ничтожен. Какие тут могут быть шашлыки на продажу, господа хорошие! В моих руках появляются кисти, передо мной
  
  возникает холст. Я делаю первые робкие мазки, затем еще, еще, еще... Рука уверенно выводит контуры, и вот на оранжево-коричневом фоне выписывается одинокая
  
  фигура гитариста. Он раздет по пояс, и длинные русые волосы почти полностью закрывают его лицо. Он взял сложный аккорд на темно-красной электрогитаре, а
  
  правая рука, парящая отдельно от тела, сжимает скрипичный смычок. Один удар по струнам, и слышится странный скрежещущий звук, каково еще не знала музыка. Я
  
  успокаиваюсь и вдыхаю запах свежей масляной краски. Мне становится хорошо, и я пытаюсь уснуть.
  
  Идет война.
  Ночь.
  Грязные солдаты вытаскивают меня из-под обломков. Я тоже весь в грязи. Вокруг туда-сюда снуют люди в военной форме. Кольцо сжимается. Слышатся хвалебные
  
  выкрики в мою честь за какую-то выполненную важную операцию. Я не припомню, что я сделал особенного, но в то же время чувство гордости переполняет меня. Я
  
  вырываюсь из толпы и бреду сквозь бесконечный людской поток. Мне кажется, что я на Новом Арбате, но вдалеке видны наши хрущовки.
  Военные движутся в одном направлении. Я чувствую, это - отступление.
  На автобусных остановках - гражданские лица.
  Среди грязи и смрада Я замечаю двух своих бывших одноклассников - Сашу Родионова и Владика Егорова. На них чистая, новая с иголочки форма. Поздоровавшись, я
  
  продолжаю движение против движения. Друзья же напротив идут по течению, однако мы не прерываем разговора. Я объясняю, что враг задержан, но только благодаря
  
  моей личной отваге. Саша смеется. Ему ли не знать, когда он служит в канцелярии!
  Мне становится противно от собственного неряшливого вида. Я брезгливо провожаю знакомых.
  Рядом останавливается грузовая машина, и оттуда высыпают люди в нацистской форме. Я забегаю на почту, находящуюся на Девятом Квартале, а там уже разместились
  
  наши грязные офицеры. Они внимательно выслушивают мой доклад и начинают хватать первых вошедших. "Господа, это же не те!" Это - новобранцы в форме нового
  
  образца. Из толпы высовывается армянская физиономия: "За углом - анархия!"
  Мы пытаемся бежать туда. Начинается движение, как в мультфильме.
  Звучит прекрасная акустическая музыка, два хиппи поют под гитару, я улавливаю ноты, знакомые с детства: Хендрикс, Моррисон...
  
   "Он презирал обитателей захолустного городка, будучи некогда одним из них,
   и безнадежно старался проникнуть в тот круг, что казался ему достойным".
  
   Р.Дал "Чемпион мира"
  
  Простите за банальность, я вновь начинаю мыслить. Мои эластичные мозги расправляются и выпускают зловоние никчемных строчек. Я нахожусь в чужой постели, как
  
  у себя дома и вижу, что каждый третий - дурак, более того, я делаю вывод: трижды третий - дурак.
  Мне шепчут из-за спины: имей веру в ничтожество силы, но их звезды уснули в глазах, а потому я не сержусь и собираю весь нервный срез бакенбардов. Я там и
  
  здесь одновременно, а что принесут последствия послесловия? Я тяну свою мысль - причудливую ядовитую змейку и наслаждаюсь истинным значением искренней искры.
  
  Восстановить цепь событий - единственно верный путь для наступления, обороняющий теряется, он на грани поражения. Я жалюего и остаюсь в выигрыше. Конечно же
  
  устранить самолюбие сложно, но кто подскажет, чем укрепить безжизненность? Я сумел побороть в себе другого и теперь нацелился на большее. Жизнь - вселенский
  
  страх перед одиночеством. Собственно чего я хочу? Найти себя в темной комнате? Это не трудно. Заметить ближнего в двух шагах перед смертью? Невозможно.
  
  Гениальность? Прозорливость? Убить гения легче, чем получить выкуп. Я удаляюсь для совещания с беспомощностью и укрепляю тылы. Раболепие - голос природы, и я
  
  смеюсь над ним, но бесполезно казаться отпавшим. Жизнь - вечный смех или признак дряхлеющей глупости. Вырисовывается нечто интересное и предельно простое. Я
  
  удаляюсь еще раз. Я изменяю место пребывания и измеряю разум складным метром. До меня доходит, что я умер, еще не родившись. Вся ценность прошлого состоит в
  
  осознании будущего. Повседневность парадокса умиляет меня, поскольку я верю в ничтожество разума. Вонючесть мысли - это по жизни. Как бороться с упрямством,
  
  как вырваться из порочного круга, как распрощаться с дурными привычками? Прощение или прощание? Я кричу, я прошу, я требую перебрать в памяти несчастья,
  
  возможно станет намного легче. Кто-то толкает меня сбоку, всовывает нож под ребро, и я ощущаю собственный крик всеми органами. Не требуйте непосильного!
  Ужасно трудно определить для себя самого, кто ты есть в этой жизни. Быстрее разберешься, стоит ли продолжать существование. И только истребив последнюю
  
  злобу, понимаешь, как хорошо было жить! И рука тянется за стаканом, наполненным до краев. Еще мгновение, и в тебя вольется целительный напиток, и ты
  
  позабудешь все на свете. А если задержаться и отступить? Переждать и не делать шага? Я слишком слаб в коленках. Я - трус. Я - мерзкий слизень, поучающий
  
  других, достойный быть раздавленным первым же башмаком...
  
  Микрорайон или город?
  Стоит один-единственный дом буквой "Г" = сине-белый, словно из новомосковских микрорайонов: Фуниково, Бусиново, Братеево, Бутово.
  На улице резвятся кукольные дети.
  Я иду вдоль дома, а рядом идет Анджей Гжнчшчкевич, с которым я еще не знаком. Мы здесь не живем, хотя создается впечатление, что это наша родина. Мы куда-то
  
  спешим.
  Дети растут как грибы. Их уже видимо-невидимо.
  Мы движемся к коммерческим палаткам. Я вижу Ее. "Поедем со мной", - говорю я, - "До Савеловского, а потом до Новослободской... или наоборот". "Не хочу", -
  
  просто отвечает Она.
  Я не обиделся.
  Анджей раскладывает деньги у фонтана. "Считай".
  Я считаю: пять тысяч, десять, рубль, трешка...
  "Считай лучше..."
  Я не могу сосредоточиться. Я чувствую, что за моей спиной стоят два мальчишки в школьной форме. Они хотят отобрать мои деньги. Меня обезоруживает чудовищный
  
  страх, а ведь ребятишки совсем слюнявы.
  Я ору на них, пытаясь прогнать прочь.
  У одного из мальчиков в руках арбалет.
  Анджей шепчет мне на ухо: "Они - грабители".
  Мы бежим к переходу. Ноги едва передвигаются, каждый шаг отпечатывается в вечности. Наконец мы преодолеваем ступеньки.
  Один мальчишка мечется возле палаток, явно ищет кого-то.
  Мы же успеваем заскочить в троллейбус.
  "Ребята - не БОМЖи", - говорит Анджей.
  Пионерские галстуки аккуратно повязаны, форма выглажена.
  Мимо нас в салон протискивается женщина с ребенком. ОНа продвигается к кабине водителя. Толкает нас.
  "Подержите метелку!" кричит она и сует нам детскую пластмассовую лопатку.
  Мы уставились в окно, и я произношу:
  "Мы все вышли на свет из одного дома!"
  Сзади слышится разговор между женщинами:
  "Вон - моя дочка, веник несет. Набрала веточек... Славная! Придется со свекровью делится".
  Девочка, про которую она говорила, бредет по клумбам. В руках жалкое подобие веника. Анджей прямо из троллейбуса тянет руку и обламывает веточки...
  
  =====
  
  
  ФАНТАЗИЯ 3
  
  
   ПРОЩАЙТЕ КОРОЛИ*
  
   Когда догорают страницы истории
   Когда дни прошли
   не вернуться назад
   Прочтут нам печальные тексты
   которые
   Храним с семенами как первый снаряд
  
   Вглядимся мы пристально
   вы ведь не первые
   Глаза, чтобы видеть
   а руки, чтоб жать
   Из замков
   где прячутся тени бессмертные
   Легко по проторенной тропке бежать
  
   Города, полные ненависти
   Слез лжи и несмелости
   Вглядитесь в жестокие лица
   Иссохли сердца
   в них не скрыться
   Картинные люди - убожества
   Взявшие королевский лик
   Избивающие великое множество
   Насмешка над мудростью - крик
  
   Мозги лицемеров всегда под откосами
   Священный зал Правды завален дерьмом
   Античные принцы не блещут вопросами
   Не сможем мы вырваться нипочем
  
   Помножена злоба на молодость позднюю
   Умов сильных нет
   только частая дрожь
   И страхи ползут словно ночью беззвездною
   Но чувствуем мы
   где здесь правда где ложь
  
   Города, полные ненависти
   Слез лжи и несмелости
   Вглядитесь в жестокие лица
   Иссохли сердца
   в них не скрыться
   Картинные люди - убожества
   Взявшие королевский лик
   Избивающие великое множество
   Насмешка над мудростью - крик
  
   Мы веки не сможем поднять исполинские
   Не сможет дать старт перекошенный ряд
   Не дело додумывать истины римские
   Вести нас и звать
   Closer to the heart
  
  
  Не могу точно сказать, было ли это все на самом деле, или только мое больное сознание запечатлело образ желаемого. Не знаю. Хотя с точностью утверждаю, что
  
  это могло быть. Не обязательно со мной, не обязательно с моими знакомыми, но с КЕМ-ТО! Скорее всего мне хочется, чтобы все было именно так, а не иначе. И еще
  
  одна капля ненависти оседает в моем уме, отслаиваясь в подсознании.**
  
  Наступил июнь - время дембеля, и по всей необъятной Родине потянулись ручейки отслуживших. Они таскались по городам и селам, по вокзалам, железнодорожным
  
  станциям и аэропортам; заваливали в кабаки и пивнушки; водка, вино и пиво лились рекой...
  Наша дембельская партия состояла из пяти человек, а сопровождал нас , как положено, ст.прапорщик с навязчивой холостяцкой физиономией.
  Ровно в полдень заскрипели ворота КПП нашей таежной в/ч, нехотя распахнулись так, что посыпалась облупившаяся краска с пятиконечных звезд. Забитые "духи",
  
  опухшие "шнурки", злые "черпаки" и все, все, все с завистью провожали ПАЗик, а мы злорадно ухмылялись, махали руками и дружно кричали: "Вешайтесь!"
  Автобус трясся по узкой лесной дороге, то и дело пытаясь врезаться в ближайшее дерево. Мы же были безмерно счастливы и вспоминали службу словно что-то
  
  приятное. Мы точно садисты перебирали в памяти беспредельщину дедовщины, но никто не желал говорить, как дрючили его самого. Так уж устроен человек. Мы крыли
  
  трехэтажным матом, загинали бородатые анекдоты и глупо гоготали над ними. Вдруг ПАЗик громко закашлял, запыхтел, пару раз вздрогнул и встал как вкопанный.
  Что за дела!? - подумали мы и кинулись помогать водиле, проявляя недюженые способности в автослесарном ремесле. В итоге после часа совместной работы мы
  
  поняли, что отремонтировать автобус не удастся никогда. "Идите пешком!" - сказал ст.прапорщик, - "К ночи выйдете на станцию". Он вручил документы сержанту и
  
  указав рукой неопределенное направление, пожелал нам ни пуха ни пера. Мы послали его, куда подальше и двинулись в путь. Лишь мерзопакостная мошкара омрачала
  
  путешествие.
  "Не мешало бы передохнуть", заметил Кто-то, и мы как по команде посмотрели налево, а потом направо. Оказалось, что наступила ночь.
  "Разобьем лагерь до утра", - сказал сержант, еще не утративший привычки командовать.
  Мы углубились в чащу и соорудили шалаш (точно как в Разливе, где Кое-кто скрывался, по крайней мере так утверждает легенда, ну, да Бог с ним!).
  "Ха-ха!" - подумал я, когда товарищи дрыхли без задних ног, - "Я уверен, что мы заплутали..."
  Что-то подсказывало мне, что выход найти невозможно.
  Какая мелодия выводила в тот раз меня из себя, не помню, но я потянулся и решил прогуляться.
  Странные шорохи, скрипы, шум ветра, голоса спятивших птиц нагнали на меня тоску, и я стал мечтать о грядущем, однако не успел нафантазировать слишком много,
  
  так как воткнулся в добротный досчатый забор. Доски были подогнаны так близко и были столь высоки, что я никак не мог увидеть, что находится там внутри. Я
  
  осторожно продвигался вдоль забора...
  Стало светать...
  "Ничего себе", - сказал я вслух и заметил приличную щель. Я засунул туда голову...
  
  Двухэтажная усадьба со множеством пристроек своим великолепием внушало настоящий ужас. Казалось, здесь - в тайге - такого строения быть не должно, но оно
  
  существовало,словно вне времени и пространства. Будто зачарованный странник я любовался видением, пока из маленького флигелька не выбежали две незнакомки.
  
  Сзади меня подтолкнули, и я улыбнулся: мои однополчане сбились в кучу, стараясь одновременно заглянуть в дырку.
  Спустя секунду мы находились по ту сторону забора, и таращась на молоденьких девушек, представлялись им по всей форме солдатского устава. Смущенные
  
  обитательницы усадьбы словно только что ожили и своими скованными движениями напоминали механических существ (не сказать - зомби!). Говорили они также
  
  странно, как и двигались.
  Не известно откуда возник хозяин - грузный мужчина лет пятидесяти с неприятно-одутловатым лицом землисто-болотного цвета. Его щеки будто бы засидели мухи и
  
  оставили на нем свои экскременты. Нам стало смешно при виде этого мерзкого субъекта, а он нагло произнес:
  "Если вы не против поработать на моем огороде несколько дней, то я предоставлю вам место для отдыха, прилично заплачу, а после доставлю на железнодорожную
  
  станцию".
  Его глаза светились неестественно-зеленым огнем, руки дрожали, а в теле чувствовалось напряжение.
  Мы беззвучно согласились, а ответил за всех сержант:
  "Мы готовы".
  
  Нам нужно было расслабиться и отдохнуть, побыть в компании прекрасных девиц (дочери и племянницы хозяина). Но не тут-то было! Хозяин сразу же обеспечил нам
  
  фронт работ: в огороде, в саду и по дому. Нам с приятелем достался ремонт чердака и крыши. Я с детства боюсь высоты: на нашем брате, где сядешь, там и
  
  слезешь! И мы отправились наверх. Чердак разделялся несколькими комнатами, каждая из которых производила удручающее впечатление. По углам висела паутина,
  
  замшелые бревна испускали тухлый запах, на зубах начинал скрипеть песок, а во рту скапливалась горечь.
  Мы обязались делать каждый день по комнате, но (любопытство - не порок!) сначала мы решились обследовать их все. Здесь явно кроется какая-то тайна! -
  
  внутренним голосом Буратино прошептал я.
  ...С самого раннего детства меня интересовало все загадочное и непонятное, и я пытался везде найти именно это. В любой безобидной мелочи я улавливал двойной
  
  смысл и решал задачу в соответствии со своими пристрастиями. Я не задумывался над великими проблемами, но заострял внимание на малом и раздувал все до
  
  безумных масштабов. Иногда, сосредоточившись на обычной пылинке, я полностью отключался от внешнего мира и впадал в транс. Для меня переставало существовать
  
  окружающее, кромешная тьма воцарялась повсюду, и БЕСПРЕДЕЛЬНОЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА способствовало возведению в ранг высшего исключительность
  
  собственного ничтожества. Я практически терял ориентир, воспользовавшись закоулками внутреннего мира. Даже жестокие ноты смолкали, и я беспрепятственно
  
  передвигался по коридорам фантазии, сражаясь с одичавшими мыслями. Т.О. я возносил себя над собой и ударялся о купол собственной неповторимости. Я наносил
  
  себе болезненные увечья и получал небывалый заряд энергии...
  Мы боялись идти в темноте, но мысленно держась за руки, мы перебирались из комнаты в комнату, оставляя неисследованной меньшую часть целого.
  Как и следовало ожидать, я первым переступил порог той комнаты. Она абсолютно ничем не отличалась от предыдущих, но в самой середине ее с потолка спускалась
  
  прочная и толстая веревка. Я залюбовался этой сюрреалистической картиной, вспоминая полотно Дали "Новое о поверхности без поверхности" (1973). Мой друг
  
  вскричал от страха; в петле болтался полуразложившийся труп человека неопределенного пола и возраста.Но белоснежная рубашка сохранилась в идеальном
  
  состоянии. Клянусь, когда мы вошли, никакого трупа в петле не было!
  Я безмолвно застыл и несколько минут словно завороженный не мог оторвать взгляд от трупа, оценивая то, чего не может быть. Я почувствовал боль в правой руке
  
  и с удивлением увидел, что мои пальцы с невероятной силой сжимают плечо друга, порывающегося сбежать. Я сказал, четко произнося каждое слово:
  "Стой, не двигаясь и молчи! Не стоит поднимать шум. Расскажем ребятам, а там видно будет".
  Единственно правильная, реальная точка зрения - "там видно будет" - присуща большей части человечества, так называемому народу, а потому она понятна рядовому
  
  серому человеку, каковые окружают меня со всех сторон. Моя позиция ясна как божий день: я чист перед собой и говорю "там видно будет, подразумевая: "не
  
  принимай на себя никакой ответственности".
  Я заставил приятеля собраться, после чего, как ни в чем не бывало, мы предстали перед сержантом, освобождавшем от сорняков огуречные грядки в форме одежды
  
  Љ1, т.е. в ярко-красном фартуке с желтыми вышитыми цветочками.
  "Ого!" - ткнула меня подлая мысль, - "У него уже шуры-муры с девицами!"
  Но другая мысль - более емкая и тяжелая вернула меня к действительности. Я открыл рот, дабы выложить сержанту цепь событий, как вдруг "Мелодии Венского леса"
  
  рассыпались миллионами жестоких игл по двору. Меня перекосило, и я заметил, что с сержантом и моим напарником случилось тоже самое. Невидимая рука заставляла
  
  нас троих двигаться в кошмарном танце эпилепсии. Мы извергали отвратительную пену, скалили, покрытые табачным налетом, кариесные и парадантозные зубы.
  Сержант отлично разобрался в ситуации, он знал все.
  Внезапно мелодия смолкла, судороги отступили.
  "Разберемся сами!" - сказал сержант.
  "Там видно будет," - поддержал я.
  Из сада трусцой бежал один из наших.
  "Ребята! Там..." - орал он, но сержант, сложив пальцы правой руки козой, остановил его.
  "Пошли," - сказал он.
  Мы приблизились к колодцу-журавлю, что находился в саду. Возле колодца животом вниз лежал человек, а на нем верхом сидел наш пятый товарищ, заломив лежащему
  
  руку. Еще один тощий человечишко был привязан за кисти рук к самому "журавлю", слабый ветерок колыхал его бесчувственное тело.
  Мы сняли мученика и окатили его водой.
  "Скажи хоть слово," - просили мы, но тот молчал.
  Мы принялись пытать мучителя, но и он молчал.
  Ужаснее всего, когда хочешь сказать, да не можешь; у обоих были отрезаны языки.
  Что это?
  Кто это?
  Зачем это?
  Вопросы проносились без ответов.
  Я решил расспросить девушек.
  Они резвились на лужайке, и мы поспешили к ним. "Девушки с грустным взглядом," - отметил я. И это отметил я не для красного словца. Да-да у них был один-
  
  единственный взгляд на двоих. Не помню точно, что именно я спрашивал, но сестры молчали, готовые расплакаться в любую секунду. Слеза появилась на ресницах и
  
  тут же исчезла... Из ниоткуда появился хозяин. Он свирепо взглянул на дочь и племянницу и сказал, обращаясь к нам:
  "Идите и работайте, я вам заплачу, но только за выполненную работу."
  Помня о нашем общем уговоре, я был вынужден подчиниться.
  Мы вернулись на чердак, но в "страшной" комнате было пусто.
  Я взял молоток и гвозди, но скорее для вида и присел на табурет у окошка.
  "Взгляни-ка," - сказал я, - "Какие-то странные люди".
  На опушке леса в поте лица трудилась группа абсолютно одинаковых черно-белых людей. Они кирками дробили камни, и те мгновенно превращались в черно-белую
  
  щебенку. Я встал и направился туда.
  "Кто вы, ребята?" - спросил, но в ответ получил молчание.
  Я понял, что я - кретин. Шагах в пяти от меня стояла хозяйская дочь. Она будто бы звала меня, но не успел я сделать шаг, как получил страшный удар по
  
  затылку. В глазах потемнело, и побежали предательские слезливые круги...
  
  Я очнулся в темном подвале и некоторое время привыкал ко мраку, наслаждаясь болью в голове.
  К чему я пришел? - думал я, Зачем искать истину, которая никому не нужна, а поиски ее приведут в могилу? Есть ли здесь смысл?
  Вот ты и попался! - воскликнут иные, но я вновь уйду от ответа...
  
  --------------------------------------------------------------------------------------------------
  * - очень вольный перевод песни группы "Rush" "Closer To The Heart" music by Lee and Lifeson, lyrics by Peart.
  ** - см. мой текст об армии "Где-то в 80-х".
  
  --------------------------------------------------------------------------------------------------
  
  =====
  
  
  
  
  23.05.1992 года. Можно бесконечно говорить о чужой боли, выставляя напоказ свою. Логика относительной чувственности - я всегда чувствую твою боль, но тебе
  
  это не дано.
  Кто способен судить о достоинствах и недостатках другого? Кто имеет такое право? Кто-то лучше кого-то. Молчание угнетением, и самый правильный вариант
  
  существования - одиночество.
  Различные тактики, разные люди. Интересное замечание: развитие конфликта для проверки Силы Чувств.
  Образ мышления: мне противно то, что делают другие точно также, как это делаю я. Смысл действия: нетерпимость отсюда вытекающая.
  Мне странно ощущать себя законченным идиотом, поскольку я таковым не являюсь. Любая оговорка повернется против меня. Умение использовать это - великий
  
  талант. Бесспорно! Вокруг меня сплошь талантливые люди! Любое слово может быть истолковано, как им угодно. Далее следует избитая фраза: слова понимаются так,
  
  как они произносятся и слышатся. Но когда такую же тактику применяю против собеседника я, появляются эмоции: меня никто никогда не понимал и не понимает.
  
  Мазохизм, мнимая склонность к самопожертвованию...
  Садизм наизнанку или явный садизм: райское наслаждение мучить другого, чтобы затем пожалеть его...
  
  Съездили-таки в пионерлагерь. Три негатива: 1. нажрался как свинья 2. тащились пешком три километра и ждали автобуса полтора часа 3. опоздали к выдаче
  
  зарплаты, но это - дело поправимое, деньги сегодня целее будут.
  
  Бумагомарательство. Пишу странные письма в Никуда и Никому. Пишу их разными почерками и думаю, что где-то всплывет фортуна. Конверты не запечатаны, а
  
  послания не отправлены. Но я заболел идеей фикс. Писать нужно сегодня! Завтра будет поздно!
  
  Дела давно мигнувших дней.
  
   Марк Тулий Цицерон (106-43 г.до н.э.)
   это единственная крупная личность римской древности.
   - Цицерон-политик - неудачный, не прозорливый, тщеславно-самолюбивый.
   - Цицерон-писатель - создавший литературный латинский язык передавший культуру античности средневековью, пример освоения всего материала греческой
  
  философско-теоретической мысли.
  
   Слово "Цицерон" стало теперь таким же нарицательным как и "Демосфен".
  
   - речь за поэта Архия:
   "...знания во всем остальном зависят от изучения, от правил и от искусства, но что сила по.эта - в прирожденном ему даровании, что ум возбуждает его своей
  
  собственной силой, он как флейта звучит, вдохновленный каким-то божественным духом...
  
   ...не должно притворно отрицать то, что не может быть скрыто: нас всех увлекает жажда похвал, и кто только лучше, тем больше им руководит стремление к
  
  славе. Те философы, которые пишут о презрении к славе, ставят на книгах своих свое имя. Там где учат презирать известность и славу, хотят, чтоб о них
  
  говорили и их прославляли...
  
   ...доблесть не хочет другой какой пользы за труды свои и опасности, кроме награды хвалою и славой. Если их устранить, то из-за чего же в течение жизни,
  
  столь ничтожной, столь кратковременной, мы будем себя подвергать трудам столь огромным?.."
  
  Холод просто ужасный. Май состоит из холода и разочарований...
  
  "Собеседник". Там нет ничего интересного!
  
  Только абсолютное раскрепощение разума, уничтожение разного рода комплексов способно сохранить разум и выплеснуть наружу что-то из ряда вон, не похожее ни на
  
  что предыдущее. Все сексуальные перверсионные фантазии не стоит прятать, ничего тайного не должно остаться ни в одном уголке мозга... Задействовать
  
  подсознание, сон, бред, галлюцинации... Старо как авангард?.. Старо как мир?.. Старо как авангардный мир...
  Замкнутое пространство - залог лучшей работы. Исследование попыток переустройства. Вот вам и МОНОПОЛИЯ МОРАЛИСТА! Вылизывай извлечения! Изобретай,
  
  придумывай, фантазируй, извращайся! Углубленное удовлетворение. Мне обидно, что у нас преобладает звездно-полосатое сознание, в скором времени таким же
  
  станет и сердце. Задумайтесь о пережитом. Наградите будущее своим существованием. Мыслители прошлого, посторонитесь! Писатели и поэты, дайте дорогу!
  
  Художники, освободите место! Умирая, оживай, а оживая, умирай! Женщины, не забывайте сообщить супругу о рождении ребенка, иначе могут возникнуть проблемы.
  
  Мое творчество - УНИКАЛЬНЫЙ ПРИПАДОК ИСКУССТВА.
  Не стоит смеяться раньше времени. Не скальте рты! После удачной охоты не забудь положить клыки на полку.
  Подумайте, кто самые главные вампиры. Самые главные вампиры - дети, высасывающие из родителей всю кровь до последней капли.
  
   "Читай сидя за столом и имей при себе карандаш и бумагу. Записывай мысли из книги,
   а также и свои, мелькнувшие из-за чтения или по другой какой причине".
  
   Даниил Хармс
  
  Искривленная мысль полумерка: Я разрешаю испражнения, как словесные, так и физические.
  Отомсти врагу за свои недостатки!
  Вряд ли мы справимся с привычкой влюбляться.
  Вселенная под нами. Граждане страны - колосья пшеницы, которые в любой момент может снести коса политической машины (государства).
  Настроив гитару на свиной лад, можно поцеловать нецелованную. Почти по Фрейду.
  Наградить медалью таракана, вскочив на коня конъюнктуры, а коли живете принципом отрубленной ветки, замрите...
  
  Дождались потребности
   светские рыцари
  Умчались во тьму закопченные дни.
  Простились с молвой
   и причудливо выцвели;
  Однако повсюду сверкали огни.
  
  Кривили душой и в конце разгубастились
  Отцы-постулаты вселенского зла.
  Но писк еле слышен
   и есть только в пасти низ,
  А в горло вонзается счастья стрела...
  
  В просторном зале установлены телекамеры. Толпы людей. Многие из них фантастически-странные, сюрреальные. Аппарат (что это такое!?) и страшный человек
  
  возникли из воздуха, а рядом с ними на тележке - манекен.
  Слышится трубный голос - "Всем новичкам удалиться!"
  Кое-кто остается, но многие уходят. Два деревянных человечка с ранцами за плечами возмущаются: Мы останемся!
  "Вон!" - трубный голос настойчив.
  Не ясные тени направляют аппарат (что это такое!?) на оставшихся, и те один за другим лопаются мыльными пузырями.
  В зале три-четыре человека и страшный тип с манекеном. Аппарат (что это такое!?) направляется на манекен, тот начинает расти, но только в высоту, и
  
  получается странная фигура с узкими-преузкими плечами и очень высокая.
  "Почему?" - возмущается страшный человек. Он кричит, переходя на визг.
  "Потому что у тебя ничего нет!" - отвечает трубный голос.
  
  Я любил прекрасную гадюку,
  А она ужалила меня.
  Розовые дни сменили глюки.
  Впереди мелькала западня.
  
  Звал я беспардонно почему-то
  Сводного бродягу трудодней.
  Память выжгла все.
   Сию минуту,
  Потушив огонь, я брел за ней.
  
  И кулак, влезающий в тарелку,
  Бил вторую челюсть, ну и что ж!!!
  Я включил погасшую горелку,
  Но меня кольнула злая ложь.
  
  Я к змее приблизился вплотную,
  Словно обыватель чмокнул в нос.
  "Да пошла ты к лесу!" - крикнул всуе,
  Эту мысль мне подсказал матрос.
  
  Клетки на стене круги сменяли,
  Паутина слов легла в карман.
  Я увидел кровь на одеяле
  И швырнул туда вина стакан.
  
  А гадюка все же торопилась
  Завести разбитый телефон.
  Жизнь ее в капкане смерти билась,
  Презирая мой ужасный стон.
  
  Я глаза прищурил, поднял ногу
  И со страстью гадину прибил.
  Нет, я не раскаялся, ей-богу!
  Просто свое время сократил.
  
  ...Мы с кем-то идем по лесу и собираем грибы. Мы выходим на огромное-преогромное поле, покрытое пушистой желтой травкой. Постепенно, оставшись один, я выхожу
  
  к горам и бреду по узенькой дорожке. Навстречу бегут автобусы и автомобили...
  А что если срезать путь!?
  Вновь пересекаю поле, углубляюсь в лес и выхожу к дому отдыха. Припоминаю: сегодня - воскресенье. Кругом суетится народ: мужчины, женщины, дети.
  Я нахожу свою палату и распахиваю дверь. Вижу четыре кровати. Длинноносый сосед справа целует свою дряхлую древнюю мать и ложится на постель рядом с ней. Я
  
  осматриваю себя, и мне становится стыдно; на мне - вытянутые треники и затертая расстегнутая совдеповская рубаха.
  Я вижу через раскрытое окно девчонок, которые встречали нас раньше...
  
  Мне волосок доступен словно фикус
   и словно цитрус
   и словно выстрел
   и словно жизнь
  
  Наивный гость не ищет показаний
   в подтексте знаний
   в день наказаний
   и в день получки
   на зависть всем
  
  Вот если б нам сопутствовало слово
   мы жили б снова
   на всем готовом
   и как могли
  
  Когда наш мир - аванс и день получки
   дошли до ручки
   пошли на случку
   и в дождь и в слякоть
  
  Заботы нет, но смотрит сон на время
   лысеет темя
   и сохнет семя
   понятен жест
  
  Придурок жизни ищет в ней участье
   но нету счастья
   всю ночь - ненастье
   системы страсти
   и в этом суть
  
  А крокодил упал на полшестого
   с семьей в столовой
   сосед здоровый
   и милый бес
  
  Родился я и отрубил сардельку
   на этом
   СТОП!
  
  ..."Я", изрядно вспотев, попал в прошлое, а второй "Я" попадает в будущее. Все наоборот.
  Я прибыл в новый мир из Древнего Рима, а со мной вместе молодой парень.
  Второй Я обитал где-то в ином измерении. Он стоял на тротуаре и видел, как в карете по проспекту проследовал А.С.Пушкин.
  Ищут второго Я там, откуда Я исчез.
  Я вижу к/т "Комсомолец" и детектива, расследующего пропажу второго Я. Директор к/т провожает нас в фойе. Там на полу картонные квадраты с буквами. Детектив
  
  ходит по ними внимательно исследует каждый квадрат. Под тремя квадратами чьи-то имена. Вот они! - восклицает детектив. Директор в ужасе хватается за голову.
  
  "Кто владелец кареты, в которой ехал Пушкин?"
  Директор выводит странного человека и представляет его нам. Я (из прошлого) прогуливаюсь с девушкой и говорю: "А вдруг там остался еще один Я? В таком
  
  случае в истории одновременно повсюду слишком много меня. Если попытаться вернуться назад, то нас будет..."
  И тут мимо нас на дорогих автомобилях представительского класса проезжают величайшие гении разных времен...
  
  Стоп! - сказал я себе и закрыл книжку. Крутится пластинка "Prokl Harum", и эта музыка действует на меня определенным образом. Я в ином измерении. Я вижу
  
  живое фортепиано, слышу ситар и неземные голоса хора и еще один голос, тревожно-спокойно-загадочный. Я беру в руки кисти и делаю первые робкие мазки. Четкая
  
  линия горизонта и сказочный кровавый закат. Хотя солнце светит ярко, оно высоко, а тени
  , отбрасываемые пестрыми фигурами, движущимися на Восток, слишком длинны, и ощущается пришествие тьмы. Памяти Ива Танги.
  А черно-белые клавиши скачут под пальцами, и музыка щекочет нервы. Врезается гитара, нарушая идиллию, и поток оглушительных звуков обрушивается на меня.
  
  Внезапно все стихает, и только клавесин сопровождает тихое пение.
  Я принимаюсь за новую картину. Она выходит слишком мрачной - почти черное небо и темно-зеленая земля, однако яркая разноцветная пирамида в центре придает
  
  некоторую веселость композиции. Откуда-то, как бы из-под земли вырастает жутковатый субъект со злобным взглядом и перекошенным ртом. Его темно-красный плащ,
  
  перерастающий в пламя, длинным шлейфом прячется за пирамиду. И уж совсем ниоткуда появился мерзкий никчемный Буратино, напоминающий скорее тень деревянного
  
  человечка, он застыл в воздухе слева от пирамиды...
  Ломается ритм, грохочет ударник, ревет гитара, смеется фортепиано, воет орган, плачет клавесин. Я почти теряю сознание и хватаюсь за голову...
  
  =====
  
  ФАНТАЗИЯ 4.
  
  Жестокая мелодия не давала мне покоя, вытягивая из меня жилы, разрывая на части мой мозг. Перед глазами стеной вставал остро-кисло-черный туман, и я забылся.
  Очутившись в чужом городе, на маленьком острове посреди бескрайнего океана, я осмотрелся. Наконец-то я ощутил полнейшую блаженную тишину, какую не нарушали
  
  ни щебетание птиц, ни шелест ветра, ни звуки ненавистных машин, ни говор людей, ни предательски-гадкая, подлая музыка. Я присел на тротуар и стал считать
  
  секунды, минуты, часы.
  Не было ни души.
  "О, Господи!" - готов был воскликнуть я, но испугался. Было бы кощунством уподобляться пошлым тварям и взрывать идиллию. Безоблачное небо стало абсолютным
  
  воплощением спокойствия, а серые угрюмые дома и торчащие кое-где сухие деревья с потрескавшейся корой довершали великолепный пейзаж.
  Слеза украдкой выползла из левого глаза, скатилась по щеке и затормозила на подбородке. Я думал о чем-то высоком, не заметно для себя приоткрывая завесу
  
  великих тайн Вселенной. Я брал в руки шар и, рассматривая его со всех сторон, облегченно вздыхал, уверенный в том, что я вижу то, что есть. Я изумлялся
  
  прелестям асфальтовых трещин и начинал блуждать в мозговых извилинах. Я гнался за самим собой, подчеркивая свою никчемность, нелепость и обузу для
  
  окружающих. Измученные мысли застигали меня врасплох и продолжали терзать мое израненное тело, штурмуя его изнутри. О как бы я хотел отделиться от
  
  производства себе подобных и забыть о происходящем! Я отдал бы все на свете, только бы быть подальше отсюда.
  "Сколько можно страдать и заблуждаться!? Сколько нужно любить и ненавидеть!? Когда мы научимся ставить предел беспредельному?"
  Я срывался и падал в пропасть, но тут же получал удовлетворение и возвращался...
  Я уловил звуки неуловимые, и мои члены задрожали. Ч то это? Я еще не осознал, но возбужденный разум уже работал в правильном направлении. Потянулась нудная
  
  песня, а я потерял голову.
  "Я презираю вас, неблагодарные скоты!" - молнией пронеслось мимо меня...
  Я стоял у роскошной витрины и любовался собственным отражением, и в нем угадывалась вся ничтожность человеческой натуры.
  Шагах в десяти от меня валялись человеческие кости. Я ухмыльнулся, подумав: вот он - удел рода людского, конец ждет каждого, так предписано свыше.
  Чуть дальше я заметил еще один скелет, затем еще, еще и еще...
  Интересно, к чему бы это?
  Я останавливался возле останков и подолгу изучал их, как вдруг все внутри закипело: на костях кое-где сохранилось мясо, а рядом виднелись пятна засохшей
  
  крови.
  "Вот и ветерок", - решил я, когда мои волосы зашевелились. Но я был не прав...
  Дикий ужас заставил двигаться мою шевелюру, кровь превращалась в ртуть. Я хотел позвать кого-то на помощь, но я был один.
  Из каждого окна, пугая пустыми глазницами, таращились бледные черепа. Одни размещались на подоконниках, другие подвешены на торшеры, третьи свисали с потолков
  
  на уродливых ржавых крючьях.
  Я шарахнулся в сторону, наступил на какую-то доску и с шумом провалился в глубокую яму. На меня посыпались комья земли, сухие листья и что-то еще. Я упал на
  
  самое дно, больно ударился об острый и твердый предмет и потерял сознание.
  Постепенно я обрел силы и привык к темноте. Нельзя описать, с каким проворством я вылетел из ямы, как пронесся без передышки несколько километров и замер у
  
  огромного серого камня. Город остался далеко позади, и сейчас я переводил дыхание.
  На камне проступала древняя витиеватая надпись:
  
  Кто направо пойдет,
  К океану придет,
  Кто налево пойдет,
  Тот себя сбережет,
   но кошмар обретет,
  Кто же прямо будет идти,
  Тому смерть суждено найти..."
  
  "Старо, как мир", - решил я, но последнее предупреждение меня явно не устраивало, как впрочем и первое, потому что на острове я мог бы выйти к океану, идя в
  
  любом направлении, но что делать дальше? И наконец третье: кошмар. Я прикинул: самому быть целым и невредимым, но пребывать в кошмарном состоянии? А мало ли
  
  я видел ужасов, и сколько их предстоит увидеть? Я зашагал налево и чуть уклонился, став т.о. левым уклонистом. Я брел по полям и лесам, по долинам и по
  
  взгорьям, стер свою обувь и изранил пятки, но все также не встретил ни единой души на дороге. Отсутствовали даже звери и птицы.
  Упав, там где стоял я сказал:
  "А может это и есть самый кошмарный из всех кошмаров - быть одному, чувствовать свою обреченность и не найти выход!?"
  Из ближайшего пролеска вышла женщина, одетая монахиней.
  "О, Господи! Хоть кто-то!"
  Я ринулся ей навстречу, но она никак не отреагировала на это. Из леса появились три точно таких же женщины. Однако и для них меня не существовало. Наверное я
  
  завернулся...
  Я приблизился и протянул к дамам свои изможденные руки. Тщетно. Я принялся кричать, сквернословить. Пустое. Я превратился в ничто, даже меньше. Я помнил или
  
  знал, что подобное случалось, а может быть произойдет, но...
  Троекратно усилившийся страх затянул бестолковую песню.
  "Это ли не начало конца?" - спросил я себя, - "Самый ли это кошмар или лишь впечатление от не прошенного испуга?"
  Я терялся в догадках, продолжая преследовать женщин. Я слышал их разговоры, хотя многое мне было не понятно. Я воспринимал все в целом, вороша обрывки фраз,
  
  отдельные слова, междометия...
  ...Чудовище!.. Исчадие ада!..
  ...Почти все жители...
  ...Уже много месяцев...
  ...Мертвый город...
  ...Людоед...
  ...Грех...
  ...Он мстит...
  ...Нужна кровь...
  ...Единственный город...
  ...На все воля Господа...
  ...Младенцы...
  ...Вина...
  ...Только вера...
  ...Погибнут...
  ...Спасение...
  
  Попытка комментария нарушила бы течение свежей струи, и я опускаю ее. Монахини, оберегаемые верой и молитвами, двигались в неизвестность. Они знали, что Бог
  
  во всем, и просили Его избавить людей от мучений.
  На несколько мгновений я проникся к ним определенным чувством и понял, что ненависть может отступить перед добром. Я превратился в их тень. Успокоившись, я
  
  забыл обо всем на свете.
  
  Солнце вспыхнуло пороховой бочкой, темнота ударила в лицо. Из оврага, горланя похабные солдатские песни, выбирались пьяные дембеля. В расстегнутых кителях,
  
  увешанные всевозможными значками и медалями, в тельняшках и беретах они походили на клоунов из бродячего цирка шапито. "Опять музыкальная тема!" - шептал я,
  
  а меня уже бил озноб Машинально пересчитывая солдафонов, я представлял, чем это все может закончиться. Но что я мог сделать?
  Мои мысли застыли на определенной отметке, и все закружилось, завертелось, сбившись в огромный ком. Дикие вопли, визг, стоны, пьяный смех и женский плач, все
  
  смешалось.
  
  ...Прости их, Господи...
  ...Наставь на путь истинный...
  
  Во все стороны летели клочья одежды, дембеля слились с монахинями, и розовая масса текла по траве, извиваясь и вздрагивая...
  Я презирал и ненавидел отвратительных прямоходящих. Заслоняя ладонями лицо, я рыдал. Я принимал новую форму, переходил в иную субстанцию и умиленно
  
  похрюкивал. Я становился самим собой.
  
  =====
  
  
  ...Наконец-то мне удается по-настоящему встать на ноги и накинув куртку, я выхожу из подъезда. Ветер шевелит верхушки деревьев, и темные кусты становятся
  
  похожими на жутких насекомых. Меня пронизывает холод. Это возбуждает мой мозг. Я перелистываю мысли, но натыкаюсь лишь на черные дыры, притягивающие меня и
  
  засасывающие с головой. Я убежден, что выбраться отсюда нет возможности. Притяжение слишком велико. Я злюсь на себя и на всех. Меня все раздражает:
  
  воспоминания о прошлом, не своевременные размышления, забытые слова песен и гитарные рифы, полет шмеля, крики взбесившихся ворон и лай бездомных псов, вопли
  
  шалав под окнами, плач ребенка в соседнем доме, звуки пилы и шорох женских платьев.
  Я отрезаю себя от мира и пытаюсь включить магнитофон размышлений. Неясный шум... Не то струны... Не то клавиши... Крик... Несколько громких аккордов... Еще
  
  крик... Нет все же гитара... Ритм нарастает... Темп увеличивается, и я отчетливо улавливаю мелодию... Железная дева... Не помню название песни, но важно ли
  
  это... Я почти оглушен, вырубаюсь и бреду на автопилоте...
  Я шарю под кустом, извлекаю оттуда полиэтиленовый пакет. В нем какие-то бумаги. Я роюсь, но ничего интересного для себя не нахожу и плюю в сторону. Идти по
  
  прямой. Скоро я выйду на Дубнинскую, а потом упрусь в Лианозово. Одно и то же. Но я свободен в выборе, и я сделал его. Значит, ничего большего мне не нужно!
  
  Это - предел.
  Занавес .опущен, выключен свет, и я становлюсь человеком, живущим в обратном направлении. Я - старик, я - мужчина средних лет, я - молодой человек, я -
  
  отрок, я - ребенок, я - младенец. Мне становится страшно, когда меня, завернутого в пеленки, кладут в такси и отвозят в родильный дом Љ27, что в Коптево. В
  
  будущем там родятся мои дети, а сейчас я отправляюсь в послеродовую палату. Злобные физиономии скалят жестокие рты: Ты закончишь свой путь здесь, как и
  
  начал. Здесь твой конец. Я покрываюсь инеем страха и с болью ощущаю, что ничего не могу сделать. Меня разворачивают, словно праздничный подарок, дергают мои
  
  жалкие ножки и ручки, сжимают мягкую голову и надавливают на глаза. Зрение выключается, появляются фосфены. Я пытаюсь что-то произнести, но слышу лишь
  
  противный ор! Сейчас меня запихнут туда, откуда я вылез двадцать девять лет назад, и все будет кончено...
  
  ...Я ковыряю пень, и из него выбегает несколько короедов. Сначала у меня возникает острое желание прикончить их всех, но я проявляю милосердие. Твари
  
  разбегаются в разные стороны. Я замечаю в траве смятые бумажки. Знакомая расцветка. Я загораюсь и складываю в карман найденные денежки, даже не пересчитывая
  
  их...
  
  ...По коже бегут мурашки. Они растут как шампиньоны и достигают немыслимых размеров. И вот я сам бегаю между собственных мурашек и боюсь заблудиться среди
  
  них. Я взбираюсь на вершину одной, но тут же скатываюсь вниз. Не больно! Я повторяю попытку, но и теперь меня ждет разочарование. Словно ящерица в пустыне я
  
  ищу выход из бесконечного пространства, но выхода нет, и еще более страшный мороз бежит по коже. Я растворяюсь в следующей среде и появляюсь уже в желудке.
  
  Ах как тут тесно. Стенки давят меня, а гадкий запах сжирает глаза. Подумав об этом, я превращаюсь в матроса и ныряю в глаз. Зачем я это сделал, ведь я не
  
  умею плавать?..
  
  ...Я оказываюсь на поверхности платформы и смотрю на мир глазами Дельво. Часы топорщат стрелки словно далианские усы, и я различаю, что уже три часа ночи.
  
  Пустота не убивает, она мой союзник в эти минуты, поскольку возле лавочки отдыхает пьяный мужичок. Как бы обыскать его, чтобы не разбудить? А если проснется?
  
  Бей пыром в переносицу, дабы он подавился кровью! За несколько секунд можно вывернуть карманы...
  
  ...Допив бутылку в подъезде и закусив найденным на лианозовском рынке огурцом, я переступаю порог квартиры. Если бы можно было бы включить проигрыватель и
  
  поставить диск "King Crimson"...
  
   "Но правда, друг мой, - это скука смертная".
  
   А.Камю "Падение"
  
   "Во имя Господа получай пощечину. На тебе!"
   Во имя Господа? Он не требовал такого рвения, друг мой.
   Он хотел, чтобы его любили и только. Конечно, есть люди,
   которые его любят, даже среди христиан. Но сколько их?
   По пальцам можно перечесть",
  
   А.Камю "Падение"
  
  ...Я и моя супруга едем в поезде. у нас отдельное купе.
  Не спеша раздеваемся.
  Я смотрю сквозь время. До меня доносятся ее слова: Нам нужно перейти на Киевскую линию метро.
  Но мы и так на Киевской! - восклицаю я.
  Жена молчит, и мы в одном нижнем белье выбегаем на перрон.
  А как же наши вещи? - спрашиваю я.
  На конечной заберем, - отвечает она.
  Мы бежим через турникеты, продираемся сквозь людскую массу, роняя какие-то огромные коробки...
  
  ...Оказываясь на улице, я осознаю, что мы находимся в чужом городе. Холод, слякоть, мокрый снег. Мы вязнем в сугробах, выбираемся на мост через реку.
  
  Зажигаются вечерние огни. Высотные дома, серые и до безобразия одинаковые. Куда нам теперь идти? Мы не знаем, а люди-манекены не отвечают на вопросы. Я ухожу
  
  один.
  Очередной серый дом. Два подъезда. Два лифта. Странные балки и не простые лестницы соединяют оба подъезда дома. Из квартир доносится ехидный смех. Я кричу,
  
  пытаясь спросить нужный адрес, но: Здесь такие не живут, - следует ответ. Телефонный аппарат находится где-то между балками. Мне очень нужно позвонить, и я
  
  ползу по качающейся лестнице, рискуя упасть и разбиться.
  Сзади раздаются голоса и смех. Я узнаю родственников жены и своих родных. Приближение смерти.
  Я возвращаюсь и оказываюсь в большом зале, от которого в разные стороны убегают бесчисленные коридоры, где шныряют люди, похожие на мышей...
  
  ..."CLAWFINGER" стучит в ушах. Я зажмуриваюсь и открываю глаза в квартире Петровича П. Нагромождение мебели. На столе - вино. Лена Ш. (она как всегда
  
  гигантских размеров), другие люди.
  Вино быстро кончается. Денег догнаться нет. Появляется "Чукча". Клокастая борода торчит во все стороны. Он улыбается и брызжет алкогольной слюной:
  "Я могу купить у вас сигареты", - говорит он.
  "Давай тысячу рублей", - говорит моя супруга.
  "Чукча" вынимает тысячерублевую бумажку. Мы протягиваем ему две пачки сигарет.
  Подруга Петровича П. без спросу берет сигарету: "Из этой пачки я и так бы взяла", - шепчет она.
  Лена Ш. достает две бумажки по 500 рублей.
  "Нам нужно ехать в консультацию", - думаю я, а сам тащусь за Уткиным на улицу. Где-то у пятиэтажек кучкуются знакомые подонки... Я презираю их и обхожу
  
  стороной...
  
  ...Отчетливо проступает странная надпись: ЫТЦМОЦХ - ПЯЭУРЭТРХ ПЪОЭДХ ЭОЯЬ. Чтобы это значило? Холодный пот я чувствую даже в таком состоянии через
  
  простыню, через одеяло и подушки...
  
  ...Словно очумелый я спешу в ванну. Незнакомая квартира, где все завалено мебелью, коробками, одеждой и т.п. Я едва протискиваюсь между всем этим.
  Но вот наконец - теплая вода, и я счастлив.
  Моя жена бегает туда-сюда.
  Раздается звонок в дверь. Я слышу, а мои родные нет. Я ору, что есть сил, чтобы мать открыла дверь.
  Голос Халдея. Сколько лет? Сколько зим? - соображаю я, а жена сообщает: К тебе пришли.
  "Пригласи его сюда, пожалуйста!"
  Вода стекает по коже. Халдей спрашивает:
  "Меня просили зайти; отец передал мне".
  Я молчу, внимательно разглядывая товарища, а мысленно пожимаю плечами.
  "Ты уезжаешь на "Depeche Mode"?"
  "Можно сказать и так, но я всего лишь сказал твоему отцу, чтобы он передал привет..." - словно оправдываюсь я.
  Спустя минуту моя жена и Халдей удаляются в комнату, а я стою голый и оплеванный. Так продолжается некоторое время, а затем я проделываю новый путь среди
  
  нагромождения вещей. Я появляюсь на кухне.
  Здесь мать передает мне на руки ребенка. Он слишком мал, но уже держит голову и что-то бормочет. Я стараюсь разобрать членораздельные звук...
  
  ...Сдавливая виски, мы бежим по сугробам. Темнота. Нужно успеть к автобусам.
  Запутанные лестницы преграждают путь, но мы успешно преодолеваем препятствия.
  Много азербайджанцев. Они здороваются друг с другом, читают свои молитвы и все время косятся на нас. Не мудрено! Моя супруга в одной прозрачной голубой
  
  ночной рубашке, под которой ничего нет...
  Чужой город!..
  Но места до боли знакомые и даже родные.
  Все занесено снегом, и мы вязнем в сугробах. Я вспоминаю, что сегодня - годовщина нашей свадьбы. Я задерживаюсь у коммерческих палаток, чтобы выбрать подарок
  
  жене.
  Жена уже в автобусе, и он без предупреждения трогается с места. Я успеваю схватиться за поручень и повиснуть в салоне.
  Автобус наворачивает круги на стоянке и никак не может вырулить на трассу. Народ снаружи начинает возмущаться, но автобус наконец-то сворачивает в темный
  
  переулок...
  
  ...Уткин вырастает словно гриб из-под земли:
  "Тебе сегодня отдать 10000 рублей, а завтра - 20000?"
  Я молчу, потому что погода ужасная.
  Я бреду домой, ведь жена с подружкой уже там.
  Вот я и на месте.
  Я перехожу из комнаты в комнату, бормочу что-то не в тему и начинаю придираться ко всему подряд. Все с упреком смотрят на меня.
  Я молчу, потому что погода ужасная. Я прикрываю левый глаз и злобно говорю:
  "Так она делает всегда. Теперь и я буду поступать также. Пусть почувствует все на себе..."
  Я с силой хлопаю дверью и появляюсь на кухне.
  Ко мне приближается покойный отец:
  "Разреши мне одеть теплые штаны". Я одеваю, что хочу, так почему же он спрашивает у меня разрешение. И молчу...
  "Тебе наверное все равно, какие я буду носить штаны, а мы с матерью сами разберемся под одеялом. Ведь так?"
  Мои мысли путаются...
  
  ..."Врач прописал мне зеленые очки, и я купила сорок пар", - говорит мне супруга, ласково трогая меня за плечо.
  Я вижу на диване горы очков.
  "Чтобы они не сносились..." - добавляет она...
  
  ...Я вспоминаю о новорожденном и начинаю орать на жену. Она вздрагивает и уходит.
  Я точно не знаю, кто у нас родился - дочь или сын. Все знакомые знают о рождении. Они смеются и поздравляют меня (Папаша! Отец!)
  Две девчушки-поскакушки приглашают меня (Пойдем с нами, брось все!). Я разворачиваюсь и толкаю их в яму. Одна возмущается, и я прыгаю ей ногами на грудь
  
  (Успокойся!)
  Весь в тряске я возвращаюсь в дом. Родственники и жены и мои бродят толпами. Тут же копошатся чьи-то дети. Они окружают мою жену, моющуюся в ванне. Она
  
  пытается отбиваться: "Мы назвали его..."
   Я взбешен, хотя не слышу окончания фразы. Выталкивая всех, я задергиваю занавеску. Сволочи подслушивают, а я беру на руки ребенка. Он тяжел и рыж, веснушки
  
  по всему лицу, острые зубки. Говорит медленно, делая акцент на каждом слоге: "...-...-...! Я-вот-там-где-я-был..."
  Я присматриваюсь внимательнее: у ребенка большие глаза, рот, нос. Я понимаю, что это всего лишь симпатичный зверек. Ба! Да это - черный пес!..
  Покойный отец спрашивает, есть ли у меня сигареты, и я швыряю ему пачку китайских.
  "Рублей триста..."
  А пес наделал в коридоре так, что протекло в ванную. Море мочи. Я вытаскиваю ведрами, но моча пребывает. Люди в коридорах охают и ахают...
  
  ...Я присаживаюсь на кровати и трясу головой. Что за странные вещи!? На часах - половина шестого. Во рту нагадили кошки, перегар по всей комнате. Я открываю
  
  форточку и сажусь за письменный стол. Передо мной фашистский листок "Русский порядок".
  
   "Русские люди! Братья и сестры!
   Наша Родина, наш с вами дом на грани разрушения! Уже охвачены пламенем Гражданской войны стены этого дома, а мы, его хозяева, бездействуем..."
  
  Фу! говорю я и ложусь. Я желаю вызвать сон.
  
  
  
  
  24.05.1992 года.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"